Нью-Хэмпшир, две тысячи восьмой год. 9 страница

«Мы и раньше были здесь, в Айове, после похорон отца, и ты ещё настаивал на памятнике, но у нас не было денег, я был против памятников, он ведь не верил, я не верил, верил только ты».

Дин не знает, как реагировать на то, что происходит, он не реагирует, потому что не успевает, все движения памяти, времени и пространства вокруг него и Сэма, который будто ничего не замечает, слишком быстрые, и как только он собирается врезать брату, вцепившемуся зубами в его загривок, как ничего уже нет и он сидит в машине вместе с Сэмом, который копается в коробке с кассетами, выглядит зло и устремлено, на его левой щеке – след от ожога, наверное, недавно умерла Джессика и он горит жаждой мести. Дин не успевает запоминать происходящее, не успевает запоминать людей, которые участвуют в нём, события, о которых говорит ему Сэм или в которых участвует он сам. Однажды Дин попадает на охоту – он решает, что это охота – только перешагнув порог мотеля, и снег ещё тает на его лице, но он уже в лесу, густом и сумрачном, Сэм, стоящий рядом, беспокойно дёргает его за руку. Он слышит далёкие голоса и шум, запах костров. На вид Сэму около пяти, и он утопает босыми ногами во мху. Лицо перепачкано ягодами, которые, он, скорее всего, складывал в карман слишком большой для него рубашки, волочащейся по земле.

- Сэмми? – спрашивает Дин у него, но Сэм только смеётся и бежит от него прочь, размахивая слишком длинными рукавами. Он следует за ним, но не успевает, и вот он уже в поезде, его брат спит на соседнем сидении, привалившись к окну, и его голова двигает под стук колёс, от дыхания запотевает стекло.

Дин сходит с ума или уже сошёл, как и с поезда, сойдя, они с Сэмом бредут между неподвижными ветряными установками, а затем он снова в номере, и Сэм ещё не произнёс фразу, которой закончил их разговор несколько путешествий назад. И он пытается объяснить Сэму, что происходит, но никогда не успевает, только открывает рот, чтобы сказать: «Сэмми, помоги мне», но вот он уже захлёбывается водой на дне озера, где они спасли ребёнка от призрака, когда Сэм только вернулся из Стэнфорда, а отец был жив. Вода заливает его горло, но Дин думает только о том, что это может быть не то озеро, не то место, не тот год, не тот он. Не его тянет на дно. Всё здесь не то, всё движется, он впервые задумывается о карусели, где бесконечно кружатся и переменяются платформы с застывшими пластмассовыми зверями, может быть, они с Сэмом оказались где-то между платформ и теперь чудовищная карусель сотрёт их слишком близко сошедшимися фигурами.

Дин ждёт, когда это остановится.

Он ждёт взрыва или падения, какого-то действия, которое вернёт его к привычному течению времени и движению пространства. Ждёт, что его перестанет бросать на пороги дверей, о которых он никогда не хотел знать, показывая вещи, которые он никогда не хотел видеть. Дин знает, что в одном из вариантов убегающего времени они могли бы быть священниками, в другом – убийцами, в третьем – он бы охотился один. Однажды он видит, как Сэм встаёт со скамьи в суде, чтобы свидетельствовать о его невменяемости. Он не знает, кто он теперь: охотник, убийца или ассенизатор. Он неприятный в общении, чуть заикающийся мужик, путешествующий по стране. Он не подбирает попутчиков и не останавливается в мотелях, предпочитая ночевать на обочине, заблокировав двери изнутри, над приборной панелью у него болтается обожжённое распятие, к потолку светлой изоляционной лентой приклеена фотография. Он – счастливый семьянин, дозванивающийся Сэму в Калифорнию, где тот занят громким бракоразводным процессом, он просиживает с телефоном на заднем дворе часами, пока вокруг шумными волнами движется празднование дня рождения его сына. В конце жена говорит ему: «Всё в порядке, у него есть дела поважнее, ты же знаешь». Дин не знает ничего. Ему удаётся наблюдать за изменениями своего лица в зеркалах, и он то моложе, то старше, на лицо надвигаются шрамы и пятна, но он не запоминает этого, движение – это движение постоянно. Проснувшись рядом с обнимающим его голую и чёрную от загара спину братом, он идёт в маленькую, застеленную ржаво-красными циновками комнату и ищет молоко в холодильнике, едва достающем ему до бедра. С первым глотком он уже знает, что можно не оглядываться, потому что стены сменили цвет снова.

Однажды он всё же останавливается, замирает. Его окружает ночь, шум снежной бури, и его брат ещё не успел договорить.

* * *

- Чтобы разгребать снег, Дин – недовольно напоминает Сэм. – Заткнись и спи.

Он поднимается с постели быстро, он боится не успеть. Пространство перед ним замедлилось на время, но всё может начаться заново.

- Вставай, Сэмми, – громко говорит Дин, быстрыми шагами дойдя до двери и вернувшись обратно, уже проверив замок. – Сейчас же вставай, пока цвет стен не поменялся.

- Что? – сонно спрашивает Сэм.

Дин подходит к единственной свободной стене, свободной от мебели, часов и дешёвых плакатов, он ощупывает её, простукивает, чтобы убедиться, что за ней – гулкая пустота смежного номера.

- Они меняют цвет и движутся, – громко и быстро проговаривает он, так быстро, что Сэм не понимает его и приходится повторять ещё и ещё, прежде чем он достигнет адекватного темпа речи. – Теперь понимаешь? – спрашивает Дин после нескольких попыток.

- Нет, – признаётся Сэм, оказываясь рядом с ним и нерешительно взмахивая руками, – ты несёшь чушь, ты, может быть, не проснулся? Снова кошмар?

Дин разворачивается к нему, вжавшись спиной в стену, испытывая то ли её, то ли прочность своих лопаточных костей.

- Ты решишь, что я ёбнулся, – тяжело дыша признаётся он.

Сэм вытирает пот с его лба и говорит:

- Собирайся, пора сменить обстановку.

* * *

Сэм останавливается у круглосуточной закусочной, где через широкие витринные стёкла можно заметить двух молодых девушки с волосами, выкрашенными яркими пятнами в разные цвета. Девушки носят кожаные куртки и на столе перед ними скопилась, наверное, дюжина харикейнов, перепачканных молочной пеной. Девушки наблюдают за ними с неподдельным интересом, не переставая жевать толстые коктейльные трубочки красного цвета.

Он вытаскивает Дина из машины, придерживая его за воротник куртки, так, бывает, матери держат детей, ещё не слишком твёрдо стоящих на ногах. Раньше бы Дин вмазал ему за такое обращение, и Сэм думает о том, как весело бы он покатился по асфальту, заливая одежду кровью из разбитого носа, но теперь его брат не возражает, даже не замечает этого, постоянно оглядываясь и дёргаясь от каждого всплеска движения.

- Кофе, – объясняет Сэм сонной официантке. – Чем крепче, тем лучше.

- Обдолбался? – спрашивает та, кивая на Дина, скорчившегося над столом, прижав сжатые в кулаки руки к глазам.

- Ему просто нехорошо, он на реабилитационной программе, – пространно замечает Сэм. – Кофе, – напоминает он.

Оба кофейника пустеют с потрясающей быстротой, на столе растут и множатся круги, как на полях Уилтшира. Дин опрокидывает чашку, залив всё вокруг, и официантка молча бросает им стопку бумажных полотенец, предлагая разобраться с катастрофой самим. Дин вымочил незастёгнутые манжеты рубашки.

- Это двигалось, – рассказывает он, сам стараясь двигаться как можно меньше, – оно путешествовало, Сэм, через время и через события, будто бы я заглядывал за угол, слыша чей-то голос, но там никого не было, я сходил с места, чтобы рассмотреть чьё-то лицо, чаще твоё, мелькнувшее в толпе, но, когда возвращался, не мог ничего узнать. Я путешествовал во времени или спал, не уверен, иногда, когда я просыпался, некоторые вещи, показанные мне, не исчезали, и я жил в них, не зная, настоящие они или нет, я не мог ни в чём быть уверенным. Слишком быстро, слишком много – я видел с тысячу наших жизней, полсотни, где ты не родился, и примерно столько же, где не родился я. Однажды отец даже был канатоходцем, а мама жонглировала горящими факелами, мы ехали в Огайо, сюда, – он выдыхает, набирая больше воздуха, чтобы продолжить, – и странное время, где мы сидели в клетке, пустой, с нами были ещё другие люди, говорившие, что они, только подумай, архангелы. Мы, кажется, ждали Кембрийского взрыва или чего-то вроде того.

Сэм задаёт ему вопросы, жадные и неточные, короткие, такие же, какие задавал Сэму он, когда тот очнулся от путешествия в Холмы. Информации становится больше и она ещё больше путается, потому что Дин принимается вспоминать разные детали, и он не уверен насчёт каждой.

- На острове, где я торчал с Берковицем, – перебивает его Сэм, – ничего не менялось. Становилось темно и светло, как положено, но даже воздух и болотные огни были постоянными. Они не мерцали, и я шёл к ним медленно, так медленно, что устал. Пришлось снова свернуть Саймону шею, чтобы всё наконец закончилась. Молча, без слов. А что сделал ты?

- Ничего, – пожимает плечами Дин, – я всё ещё ожидаю, что в любой момент ты исчезнешь, а я окажусь за пределами земли.

- Я исчезал?

- Не то, чтобы совсем. Ты был здесь, но жил по другому времени. Ты не двигался, как я.

- Всё дело снова в скорости, – улыбается Сэм, забирая у Дина из рук сахарницу, которую он трясёт.

- Может быть, – осторожно начинает Дин, – ты был прав, и мы не выбрались, может быть, мы всё ещё в Холмах, вместе или отдельно, мы гниём и всё прочее.

- Нет, – убеждает его Сэм, – брось, старина. Этот мир настоящий, – он сталкивает сахарницу со стола, и она летит на пол, разбиваясь. – Гляди, это последовательно.

- Десять баксов, – напоминает официантка, вынырнув прямо перед ними. – Разобьёшь ещё одну, и я попрошу Донни проводить вас к выходу.

- Окей, сестричка, – миролюбивым тоном усталого битника отвечает Сэм, подделывая южный акцент, – это просто демонстрация.

- Засунь такую демонстрацию себе в жопу, – отвечает она, осторожно выбирая куски толстого стекла.

- Видишь, Дин, это тоже последовательно. Это нормальный мир, наш. Мы выбрались.

- Раньше ты так не считал.

- Теперь считаю.

- Значит, ты не думаешь, что твой старший брат ебанулся?

- Не более, чем я сам. Пойдем, и прекрати уже трястись, очень тебя прошу.

Дин нервно улыбается, поднимаясь и огибая стол, осторожно, чтобы не задеть рассыпанный сахар. У него заветренное, серое лицо, будто он правда провёл много времени на большой скорости. Сэм бросает деньги за кофе и сахарницу на стол.

- Когда меня перестанет трясти, как чёртова джанки на четвёртый день, я расскажу тебе уйму забавных историй, но прежде ты должен показать мне свою спину, – добавляет Дин, выставив перед собой руки и пытаясь открыть дверь, не нажимая на ручку.

Он дёргает плечом и распахивает её сам, пропуская брата вперёд.

* * *

- Ещё, – нудно продолжает Дин, – размахивая куском пиццы, более подходящим сейчас для прицельного метания, нежели для еды, – множество неприятных вещей. Огромные чёрные собаки, которых ты завёл, когда жил на маленькой ткацкой фабрике. Ты просто жил там, правда, у тебя стояла растраханная софа между натянутых, незаконченных полотен, – он морщится, – ткани. По цеху бродили эти огромные мосластые псы, завидев которых, я думал сразу же обосраться и никогда больше к тебе не приходить.

- Я люблю собак, – соглашается Сэм, – наверное.

Новая, полная снега буря, накрыла город, и Марти в коридоре весь день воет, что из-за подобных погодных условий его жалкий бизнес потонет быстрее, чем он предполагал. «Эта зима убивает меня, – говорит Марти проходящему мимо Сэму, который отмахивается от него бутылкой пива, – запомни мои слова, Винчестер, такой зимы здесь никогда не было!». Дин вторые сутки повествует ему сбивчивые хроники своего путешествия сквозь время и пространство.

- Сраный квантовый скачок, – заметил он как-то раз. – Только сиськи со мной всё же не приключились.

Его брат сидит на полу, поставив себе на ноги коробку с пиццей, вчерашней и неразогретой, он ест быстро, наверное, в нём проснулся голод за всё это небольшое, по мнению Сэма, время его путешествия.

- Как ты можешь это жрать, – говорит он. – Она к бумаге присохла.

- Природная брезгливость не лучшее качество для охотника, – невнятно сообщает Дин, набив рот. – К тому же, – дальнейшее слышно очень смазано, потому что он принимается жевать и крошки сыплются от его рта на футболку.

- Что было дальше со мной и этими собаками?

- Ты был вроде бы Антихрист-отшельник. Засунул Азазеля обратно в ад, где он мог до бесконечности резвиться в окружении своих детей, сломал мне ключицу и уехал. Там я почему-то был благодарен тебе за это. Дальше не слишком-то интересно, я только хотел убедиться, что ты никогда не станешь заводить такое количество…

- Не уходи от темы.

- …огромных, дурно пахнущих, длинноногих и выдыхающих пар мокрыми ртами собак. Уверен, гончие выглядят примерно так же.

Он принимается за предпоследний кусок пиццы, отламывая от неё сухие, хрустящие куски и запихивая в рот.

- Дин, ты знаешь, как я ненавижу твою нелюбовь к деталям.

- Детали скучные, – пожимает плечами Дин, коробка у него на ногах дёргается. – Собаки выглядели неплохо, ткацкая фабрика выглядела неплохо, она, наверное, даже работала. Дальше случилось что-то странное, вроде бы как я пришёл к тебе после каких-то лет, а ты не брился. Никакой, конечно, бороды, как у дворфов, но щетина была заметной. И это ещё не самое страшное.

Сэм трёт подбородок, словно оценивая такую возможность.

- Вроде бы как ты увидел меня, разогнал собак, и я пошёл к тебе по этому коридору из света, который нёсся на меня сверху сквозь разрушенную крышу. Свет падал мне на плечи и голову, это было тяжело, как если бы падала крыша.

- Может быть, ты там вампир? – перебивает он.

- Заткнись и слушай. В общем, я прошёл по коридору, лавируя между кусками ткани, и вокруг было полно пыли, но сама ткань была чистой, ты сидел за деревянным бюро и ничего не делал, просто на меня смотрел. И я зачем-то упал на колени и стоял, пока ты не подошёл. В действительности зачем мне такое делать? К тому же это было бы смешно и...

- Дальше, – непримиримо говорит Сэм.

- Как исторический фильм, – добавляет Дин. – Возможно, там я был засранцем и пил кровь вместо тебя или ещё как-то попал в список нехороших старших братьев. Вроде бы как я стоял там, на коленях, а ты сидел и смотрел на меня, смотрел, потом поднялся, никогда не видел у тебя такого забавного выражения лица, будто ты…

- Не надо сравнений.

- Вроде как ты подошёл, наклонился и поцеловал меня в лоб. Как бабу. Или ребёнка. Или мертвеца. Нужно было, скорее всего, наподдать тебе головой в живот за такой приём, но там я был счастлив, что ты это делаешь. Прощение, возвращение, воздаяние – что-то странное, дорогой брат.

- Ничего предосудительного не вижу.

- Это потому, что я не рассказал, что было дальше. И не расскажу.

- Расскажешь.

- Нет.

- Да.

Сэму требуется совсем немного времени.

Буря за окном выводит тонкие и злые ноты, он медленно приближается к Дину, который выставил перед собой промасленную коробку из-под пиццы и, верно, полагает, что это ему поможет. Они заняты чем-то средним между борьбой и барахтаньем в нешироком пространстве между двумя кроватями и Сэм постоянно бьётся головой о деревянный край своей, они переворачивают тумбу вместе с лампой. Становится темнее. Дин тяжело дышит, собираясь, наверное, сдаться. Мелкие, светлые крошки прилипли к его шее за воротником футболки, Сэм принимается стряхивать их, оттягивая её на себя.

- Мы же знакомы со всеми этими неловкими ситуациями, – Дин начинает говорить первым, оттолкнув его руку и оставшись лежать на полу.

Сэм потирает голову после столкновения с тумбой.

- Здесь мало места, – говорит он. – Какие ситуации, Дин?

- В Тихих Холмах, – его брат быстро облизывает губы, а затем вытирает рот, – ты помнишь. Тот чувак, который был лучше тебя и пил виски. Другой ты.

- Не я.

- Это мог быть ты, ты из тех мест, где я побывал. И я уже говорил, помнишь.

- О чём?

- Все эти неловкие вещи. Этот чувак, который, ты, он взобрался на меня с самого утра, и он был тяжёлым и настоящим, нам там не хватало настоящих вещей, ты ведь помнишь, понимаешь, о чём я говорю. В общем, я дрочил ему, то есть, тебе и не думал ни о чём. Знаешь, поразительно, люди могут вообще не думать. Кажется, после того, как ты кончил, я назвал тебя: «Сэмми».

- Шах и мат, – смеётся Сэм, упираясь головой в борт кровати.

На щеке у него ссадина.

- Давай, не упускай ничего, – добавляет он.

Сэму сводит мышцу на бедре, именно поэтому, а не из-за чего-то ещё, он цепляется за плечо Дина, как только тот открывает рот, чтобы продолжить. Дин, для начала, смеётся, судорожно и сухо, чтобы точно обозначить своё отношение к ситуации.

- На чём я остановился? – спрашивает он.

- Я поцеловал тебя в лоб, как бабу, – безэмоционально цитирует Сэм. – А на следующее утро?

- Не было никакого следующего утра, всё куда проще, – прерывает его Дин. – Значит, я стою там, ты слюнявишь мне лоб, и эта ткань, как белые флаги, она двигается через свет с потолка. Я стою на коленях сначала, а потом принимаюсь расстёгивать на тебе рубашку, не поднимаясь, и ты помогаешь, потому что я не дотягиваюсь до верхних пуговиц. Затем я задираю на тебе нижнюю футболку, светлую, ты же правильный парень, Сэм, вылизываю твой живот, затем мы трахаемся, и на твоей спине и заднице отпечатывается неудобно согнувшийся ремень и рельеф пола. Ты постоянно говоришь не то, что положено говорить, когда люди трахаются.

- Некоторые люди не говорят, когда трахаются, – резонно замечает Сэм.

- Заткнись. В общем, ты говоришь очень много, мне постоянно хочется тебя заткнуть, поэтому я…

- Хлопаешь меня по плечу?

- Заткнись же. Мне, в общем, хочется, чтобы ты заткнулся, но ты бормочешь, в основном, что тебе очень жаль, и получается такой тон, будто тебе собираются ампутировать ногу. Потом мы лежим на полу, и, когда можно было бы и поговорить, ты молчишь, а я только спрашиваю, где здесь можно вымыть член и руки.

- Почему, кстати, ты? – Сэм отпускает его плечо, отдвигаясь и расслабленно растягиваясь на полу.

- Не знаю.

Они не двигаются, только дышат одинаково тяжело.

Снег сходит в марте, в самой его середине, и к тому моменту Дин наизусть знает имена всех кузин Марти, а также в каком номере что не так устроено. Как только снег становится рыхлым, ноздреватым и тёмным, он однажды кивает Сэму за обедом, и Сэм понимает, о чём он. Весна две тысячи десятого года, холодная, наполнена вполне понятным унынием, окутывающим их обоих, заставляющим до солнечного блеска начищать оружие и предпринимать долгие пробежки за городом. С Дином случается отит, что особенно выбивает его из колеи. Он не поднимается с постели в течение недели, и Сэм вынужден слушать его бесконечное нытьё об ушной боли. Он сочувствующий младший брат и ему в должной мере жаль Дина, настолько, что он звонит Бобби, спрашивая его о каких-либо дополнительных средствах, кроме спиртовых капель. Бобби звучит крайне резво и при этом недовольно, возможно, Сэм прервал процесс экзорцизма или что-то ещё, важное («Спиртовые капли? – говорит Бобби. – Ушной врач?»). По прошествии недели с Дином снова всё в порядке. Он собирает вещи, которыми они обросли за время пребывания в отеле и с наслаждением растаптывает оставшиеся пузырьки с каплями, он включает музыку так громко, что барабанные перепонки Сэма умоляют об отёке.

Сэм считает, что Дин умеет делать это – вставать на ноги, как ни в чём не бывало, и не помнить время или какое-то количество пролитой крови. Пока его брат мечется по кровати, пытаясь найти тот уникальный угол наклона головы, который позволил бы ему лежать, не испытывая острой, танцующей с пилой боли, Сэм постоянно находится рядом с ним, вытирая его лоб пахнущей уксусом тряпкой. Он давит таблетки антибиотиков, растирая их в порошок, так делал для него отец, правда, не уверен, имеет ли это реальный вес. Дин слышит очень плохо, пока ему больно, отвечает на все реплики Сэма действиями, например, когда Сэм говорит, что он должен вытащить голову из-под подушки и перестать скрипеть зубами, Дин не реагирует, и это то самое действие, которого он ждал. Когда что-то заканчивается, Дин одинаков. Он встаёт и продолжает идти, что бы не случилось, произошедшее в прошлом – остаётся в прошлом.

У них уходит около суток на сборы, во время которых Сэм собирается торжественно отправить в мусорный бак приставку и яркие, плоские коробки из-под игры, но Дин предлагает оставить всё накопленное ими добро Марти, мотивируя это тем, что компьютерные игры хотя бы как-то развеселят унылого дрочилу. Впрочем, Дин питает к нему некоторые положительные чувства, во всяком случае, он пожимает Марти руку напоследок, прежде чем сесть за водительское сидение и захлопнуть дверь.

- Возвращайтесь, если жахнете ещё один банк, и поделитесь со мной, – орёт Марти им вслед, удаляясь и исчезая, как исчезает вывеска «Джудит», как исчезает вся улица Фолкланда, исчезает Форт-Додж, за ним – Де-Мойн, шумящий под мостом, когда они минуют его.

- Прощай, Айова, – с отвращением замечает Дин, пересекая границу.

Наверное, он надеется, что, оставив штат, они смогут оставить всё, что происходило за дверями комнаты 302, заодно оставить Холмы и прочее, прочее. Сэм уверен, у них нет столько времени, чтобы разбрасываться годами.

- Займёмся работой? – спрашивает он, когда Дин останавливается у обочины.

В Небраске не намного теплее.

- Да, мы займёмся работой, – соглашается он, – конечно, Сэм, чем ещё мы можем заниматься?

Через пару дней будем в Канзасе.

Сэм поворачивается спиной к брату, он делает вид, что спит. Конечно, выбравшись, им нужно будет время и немного личного пространства. Он смотрит на календарь и на яркую, светящуюся дату на дисплее нового мобильного телефона, ему кажется, что он пропустил несколько лет, они исчезли, и теперь он никогда не привыкнет. Возможно, он никогда не видел быстро переменяющихся пейзажей за окном, никогда не жил так, никогда не делал того, к чему они возвращаются, спустя год. Он знает столько названий, столько локаций, что любой, решивший бы сыграть с ним в «назови место и дату», капитулировал бы на середине, но теперь Сэм не уверен, настоящие ли эти места и даты, существует ли хотя бы что-то настоящее с тех самых пор, как они исчезли где-то.

Он просыпается позже Дина и находит машину пустой, он испытывает страх, но Дин только сидит на капоте, подставив лицо солнцу, он оглядывается в тот же момент, когда Сэм смотрит на него, но из-за тёмных очков нельзя сказать, куда был направлен его взгляд.

* * *

Они перечисляют свои святые места заново: бары, казино, кафе, заправки, маленькие кинотеатры, закрытые кварталы и гетто. Они перечисляют заново повседневных монстров, повседневных благодарных людей, и Сэм спокойно выслушивает сбивчивые слова немолодой женщины с ребёнком, Дин насвистывает, он иногда бывает безразличен к таким вещам. Уверен, что следует сделать своё дело и исчезнуть как можно быстрее.

С момента возвращения из Тихих Холмов и путешествий Сэм и Дин Винчестеры занимаются тем, что постоянно проверяют реальность, окружающую их, и друг друга. Дин устраивает Сэму блиц-опрос в любое время дня и ночи, Сэм может честно признаться, что ненавидит его за это.

- Твой брат умер на твой день рождения, не так ли? – спрашивает Дин, появляясь в дверях ванной, когда Сэм чистит зубы, он давится пастой, размазывая её по подбородку и шее.

- Да, – соглашается он.

Впрочем, Сэм отвечает Дину тем же.

- Что мы делаем на дни благодарения?

- Ничего? – после паузы выговаривает Дин.

В остальном же Сэм будто и не исчезал вовсе.

- Не хочешь крови? – спрашивает Дин, прежде чем машина, вильнув в сторону и оставив горячий след от шин на светлом асфальте, мягко скатывается в кювет. Сэм упирается головой в руль, поднырнув под локоть брата. Он думает, что сейчас Дин снимет руки с приборной панели и вмажет ему так, что они оба выкатятся наружу, сцепившись.

- Ты чуть нас не угробил, кудесник, – замечает Дин, хлопая его по плечу.

Оставшийся час они сидят на обочине, ожидая водителя пикапа, который не будет слишком занят и сможет исправить их положение.

Происходит многое. Сэм замечает на себе изучающий взгляд Дина, он заправляет крест под футболку, он говорит своим собственным ртом зеркалу: «Я стал братом драконам и другом совам…11». Нет ничего странного или необычного в том, что Дин наблюдает за ним, потому что он сумел наворотить дел, пока разбирался с этими странными вопросами упряжки и колесницы, этими странными вопросами крови. Сэм помнит, какова была кровь брата на вкус, и хотя в ней не было действительного веса, она не имела на него никакого воздействия, потому что человек, пьющий кровь человека – только кретин, но никак не существо, стремящееся прочь из своей видовой ниши. Сэм спрашивает себя, хотел ли он когда-либо чего-то другого и мог ли хотеть.

Дин всегда решает за него, Дин решает и на этот раз, однажды, когда они застревают в пустом доме, выясняя, есть ли в нём что-то или кто-то, помимо них самих.

Сэм выдыхает, собираясь сказать что-то по этому поводу, а Дин перехватывает его руки у самых плеч, сдавливая.

- Что-то не так? – спрашивает Сэм, и на этом «не так», когда он открывает рот, видит перед собой лицо Дина, который проводит руками ему под подбородком, будто проверяет что-то. Дин выглядит спокойным, он в порядке, и Сэм кладёт руки на его напряжённые плечи, пока тот, мягко отталкивая его от себя, заставляя чуть отклониться назад, прижимает его губы сначала большим пальцем руки, а затем прижимается к ним ртом, сухо и сильно. И Сэм думает, что он бы разбил ему рот, не действуй они чуть мягче. Он не замечает, как они раздеваются, не думает, потому что Дин видел его сотни раз, когда он был младше и сейчас, Дин видел его голым, залитым кровью, своей и чужой, повреждённым изнутри и снаружи, Дин видел его мёртвым.

Сэм путается в джинсах и забывает снять носки, в самом деле, всё это так похоже на ритуал, что он совершенно не беспокоится. Дин смеётся, глядя, как он, прикрывая зачем-то руками почти вставший член, подходит к нему.

- Это не соревнование, Сэмми, – заявляет брат, опрокидывая его на тахту, он врезается спиной в жёсткую обивку, знавшую лучшие времена.

Сэм замечает, что почти ничего не делает сам, только изредка перехватывает руки Дина, хотя он уже полностью раздет (исключая носки) и лежит, бестолково раскинув ноги под старшим братом.

- Стоило сходить за кофе, – вслух думает Сэм, – стоило никогда не искать пропавших, – добавляет он, пока Дин вылизывает его шею, и от каждого движения его языка ему становится спокойнее. Исключая тот момент, когда Дин берётся за его член.

Он вспоминает, почему-то, Дакоту, палящее солнце и прямой, сухой ветер, вспоминает грязь на своих руках, вспоминает, как Дин падает в озеро, поднимая тучу брызг. Это было летом.

Они лежат друг напротив друга, задыхаясь, Сэм так и не успел ничего сделать, потому, как ему мучительно не хватало воздуха, он следовал за ведущей рукой брата, как следовал раньше, может быть, не в таком курьёзном смысле.

Дин кончает вторым, оттолкнув его руки, и Сэм только смотрит, наблюдает, а Дин закрывается от него второй рукой, выставив локоть, как будто он собрался списать у него на итоговом тесте или что-то ещё, не подходящее моменту. Сэм ждёт и когда Дин откидывается назад, выдыхая, спокойно опуская руки вдоль тела, он кладёт голову ему на живот, чувствуя, как мышцы всё ещё неритмично сокращаются.

- О, чёрт, – смеётся Дин. – Ты весь перемажешься, Сэм, прекрати.

Он замечает разбросанные на полу вещи, Дин, кажется, даже дышит вопросительно, но он не желает отвечать. В конце концов, ничего особенного не произошло. Сэм отнимает голову от живота брата, и его щека мокрая, чуть липкая.

Дин хватает его за волосы, притягивая к себе, они молчат.

* * *

Ничего не меняется, абсолютно, только Дин принимается разгуливать голым по номеру, обыкновенно сжимая в обеих руках по бутылке. Сэм не жаждет видеть его стоящим на коленях посреди номера, ему не приходят в голову тысячи сравнений его лица и глаз с луной и степными травами, Дин остаётся таким же Дином, которого он видел тысячи раз до этого, а однажды даже убил. Кровь не гуще воды.

- Это, – замечает его брат, – натягивая на них обоих одеяло, которого могло бы хватить на пару штатов, – вовсе не обязательно.

Сэм думает о крови и об отце, пока Дин засыпает спиной к его спине.

- Это даже лучше, – заявляет он как-то раз, едва дыша, когда Дин разворачивает его лицом к стене, стаскивая джинсы, – ни ты, ни я больше никого не убьём.

Дин останавливается.

- Ты считаешь, что, когда я засовываю руку тебе в штаны, то предотвращаю убийства силой любви?

- Нет, – он переступает через висящие у колен джинсы с болтающимся ремнём и тяжело стукается лопатками о стену, – ты заметил, что люди вокруг нас умирают, может быть, дорогой брат?

- Самое время для разговора, – напоминает Дин, – не мог бы ты вернуться в исходное положение?

Сэм мотает головой, как если бы ему было много меньше лет, и они трахаются лицом к лицу, он держится за Дина, а потом падает, как башня, покачнувшись. Дин издаёт этот хрипящий, полузадушенный звук, оставшись на месте, а потом ложится рядом с ним, и Сэм дрочит ему, пока он не кончает, мягко выдыхая горячий воздух.

- Это могло бы случиться раньше, – размышляет Дин, выходя из ванной и бросая уже мокрое полотенце Сэму, тот задумчиво глядит на него некоторое время, а затем скрывается за дверью.

Дата добавления: 2015-11-04