В арке, вопреки их предположениям, можно дышать, пар не такой горячий, как казалось. Мигает тревожная красная лампа, расцвечивая пар, крупные капли воды срываются с неё, теряя краску и исчезая. Сэм приваливается к стене рядом с ним, глубоко вдыхая и выдыхая алый, тяжёлый воздух.
- Можно, наверное, бросить сумки, – замечает он Дину в висок, прижавшись к нему губами так плотно, что едва может говорить. – Не уверен, что они понадобятся нам и дальше.
- Свободные руки, – соглашается Дин.
Он бросает сумку и достаёт из-за пояса Ругер, некоторое время раздумывая над ним.
- Как ты думаешь, братец, – спрашивает он у Сэма. – Поможет ли нам оружие, рождённое этим местом, если это место решит, наконец, от нас избавиться.
- Думаю, нет.
- Ты удивительно догадлив.
Они избавляются от всего, кроме одежды, хотя Дин всё же снимает шляпу и аккуратно кладёт её поверх сумок.
- Что же, – спрашивает Сэм, снова оказываясь очень близко к нему, – ты готов?
Он проводит ладонью перед лицом Дина, затем приближает её, легко касаясь лба, и он чувствует выпуклый и мягкий шрам от ожога.
- Отсутствие других людей, которых ты мог бы трогать руками, дурно на тебя влияет.
- Я, – только говорит Сэм, приближая своё лицо к его и, наверное, собираясь что-то сделать.
- Ещё ты такой же нудный, как и десять лет назад. Наша одинаковая кровь имеет разную температуру.
Он отбрасывает руку Сэма, накрывая его подбородок своей и целуя поверх ладони.
- Выберемся, – говорит он, – и я смогу издеваться над тобой вечно.
Красный пар расступается, когда они продвигаются вглубь арки, вслепую, останавливаясь только перед металлической лестницей без перил, ведущей вниз. Ожог на правой руке Дина приходит в движение. Он решает, что это предупреждение об огне внизу. Сэм только коротко смотрит на него, прежде чем пробормотать что-то о боге, сомнительных пожеланиях удачи и начать спускаться вниз.
2.
Они двигаются вниз, спускаясь в просевший чёрный пролом в земле, где она раскрылась, выдыхая тёплый, прозрачный пар. Внутри двигаются, словно дождевые черви, вымытые дождём, судорожно дыша в открывшемся пространстве, голые и живые люди. Некоторые не досчитываются голов или конечностей, но всё равно двигаются. Приглядевшись, Дин замечает, что земля наполнена самыми разными предметами: от велосипедов до газонокосилок и огромных вилок для рыбы с беспокойно шевелящимися, мягкими зубьями.
- Ад, – замечает Сэм, балансируя руками и слегка покачиваясь перед тем, как сделать следующий шаг, словно раздумывая.
Провал дышит, пребывая в постоянном, мелком движении. От его подвижности земля летит им на головы, есть и источник света, который они не могут определить, затапливающий всё кругом мягкой желтизной, будто бы от обыкновенных ламп. Провал сужается, насколько может судить Дин, часто оглядывающийся по сторонам, но тем не менее не выпускающий из поля зрения затылок Сэма, идущего первым.
- Снова на равных, ага? – говорит он ему в спину. – Знаешь не больше меня.
- Заткнись, – откликается Сэм.
Провал слоится.
Дин замечает это, когда лестница впервые поворачивает и спираль обретает свои очертания, уводя их вниз, постепенно сужаясь. На разных витках сквозь пар и жёлтый свет на них глядит что-то. Сначала головы.
- Наверное, из тех, которых не хватало ребятам выше, – думает он вслух.
Головы расставлены на одинаковом расстоянии друг от друга, даже издалека он может заметить, что они двигаются, дёргая ртами, моргают. Вслед за головами появляются части города, которые он или Сэм видели раньше, помещённые в землю. Они видят витрину аптеки, светофоры и осыпающиеся фасады зданий, выглядывающие из земли.
Пылающая Энни спит в небольшом углублении, и вокруг неё всё черно и сожжено. Она беспокойно двигает головой, из-под закрытых век течёт олово, разбрызгиваясь при каждом её вдохе. Она держит одну руку между ног.
- Она спит, но ты лучше не дыши, – тихо сообщает Сэм, повернувшись к нему.
Они проходят мимо, лишь слегка опалив брови и волосы.
На следующем витке Дин замечает Молли и Кристофера, сидящих на краю небольшого, но твёрдого земляного выступа. Пролом сузился настолько, что ноги Танеров проплывают над их головами, когда они равняются с ними, спускаясь дальше. Молли держит в руке рожок мороженого, тающего и стекающего по руке, Кристофер читает книгу, насколько он может разглядеть, по судебной медицине. Он видит круглый живот Молли, выглядывающий из-под футболки, и растянувшуюся снова татуировку с именем её брата.
- Мо! – он машет ей рукой. – Мо, чей ребёнок?
- Его, – Молли пожимает плечами, кивая на Кристофера.
- Наплодите уродов, – кривится Дин.
- Мир полон уродов, – соглашается она, мягко оглаживая живот, а Кристофер показывает Дину птичку, не отрываясь от книги.
- Это Молли Танер? – спрашивает Сэм, и он согласно кивает.
Провал сужается, температура растёт.
Следующим они встречают парня в жёлто-фиолетовой куртке, стоящего к ним спиной и держащего в руках табличку с надписью: «Сэм Винчестер – лжец». Шея парня сильно искривлена.
- Что это он, Сэмми, – Дин дёргает брата за воротник, но тот только сбрасывает его руку.
Дальше нет никого, и они двигаются в молчании. Провал сузился настолько, что они едва могут пройти. Дин хочет сказать о том, как сильно у него болят ноги и от усталости дрожит каждая мышца, они спускаются целую настоящую и длинную вечность, а Сэм будто бы и не устал вовсе. Он оставляет за собой с полсотни ступеней, и Сэм останавливается.
- Прыгай, – говорит он и прыгает сам.
Дин мягко соскальзывает в темноту вслед за ним.
Они оказываются на полу помещения, вместо потолка в котором далёкая теперь спиральная лестница, засыпанная землёй. Он видит одинаковые ряды скамей, пустой алтарь и непонятные фрески на стенах – это церковь внутри земли. Белый луч прожектора выхватывает круглое пространство на полу.
Осматриваясь, привыкая к воздуху без пепла, сухому и чистому, они обходят залу церкви, находя её круглой. Есть окна, за цветным стеклом которых бесшумно и мягко движется что-то тёмное, пустое. Двери, которые немедленно проверяет Дин, заперты, витражи изображают повторяющиеся пустынные пейзажи, роза над тяжёлой дверью, бывшей, возможно, главным входом – бледно-синего цвета.
- Что теперь? – спрашивает он у Сэма, не решившегося стоять под лучом слепящего, яркого света.
- Не знаю, – пожимает плечами тот и всё же ступает в свет, сжав кулаки и зажмурив глаза.
Раздаётся негромкое, но настойчивое тиканье. Он помнит, что подобный звук издаёт предмет, которого они не видели очень и очень долго. Стрелки часов приходят в движение вместе со звуком, они на противоположной стене, их две: длинная и короткая, они описывают круг, как следует стрелкам, пересекаясь друг с другом единожды за один оборот.
Дин чувствует себя уставшим.
- Здесь есть время, – довольно подмечает Сэм, чьё залитое светом и улыбающееся лицо он рассматривает, усевшись на пол.
Часы издают этот чистый звук, тиканье. Тик-ток.
- Отлично, Эйнштейн. Поговори с ними, может быть, они нас спасут.
Гигантские стрелки движутся.
- Тик-ток? – обращается его брат к часам.
«Ты знаешь, – хочет сказать он, – меня не покидает ощущение, что…».
Дверь с розой над ней распахивается, и в церковь входит ещё один Сэм, из его сна, одетый в рубашку и остриженный коротко.
- Тик-ток, – ещё раз говорят часы и останавливаются.
3.
Сэм из-за двери выглядит на порядок хуже, чем он сам и чем Сэм настоящий. Его лицо бледное, вокруг рта засохла кровь, свежий, неглубокий порез под глазом. Одежда имеет неприятный цвет, который случается, если не менять её очень долго. От него исходит тонкий, гнилой запах, и Дин мгновенно понимает, в чём здесь дело.
- Дин, – удивлённо роняет Сэм из-за двери и идёт к нему, ровно, быстро.
От него несёт так, что ему хочется закрыть лицо руками.
- Стой, – заявляет Дин, – стой, парень или что ты там, стой, где стоишь.
Вошедший замирает на месте, бестолково расставив руки.
- Ты же сгнил, – приветливо замечает он, будто бы вспомнив.
- Как видишь, нет, – он оборачивается к настоящему Сэму, но того нет в круге.
Круга тоже нет, прожектор погас.
- Стой, где стоишь, – повторяет Дин.
Сэм из-за двери, теперь единственный Сэм в церковной зале, запихивает руки в карманы грязных штанов.
- Прожектор забрал моего брата, – Дин указывает куда-то вверх. – И если он его не вернёт, я разобью ему его прожекторную линзу.
- Ты сошёл с ума, – смеётся Сэм, вытирая руками покрытое кровью лицо, отчего оно становится ещё грязнее. – Я твой брат.
- Ты не можешь быть моим братом, – громко говорит он, двигаясь к скамьям от приближающегося к нему Сэма. – Ты только что вошёл, я не знаю, кто ты.
- Это я, – убеждает Сэм. – Помнишь, мы жили в библиотеке, ты метал нож в нарисованный глаз Азазеля, ходил голым, читал Рэя Брэдбери? Мясные монстры разрушали город, двигались за окнами, ворочались. Мы ели бобы из банок, мясные консервы и сухой хлеб, брали воду из ржавых кранов. Я пил кровь демона из автомата, а ты всё знал обо мне, всё, что я делал, пока был в аду. Ты всё знал, я убил тебя, мне очень жаль. Ты уж меня прости.
- Этого не было, – качает головой Дин, не прекращая постепенное движение назад. – Я нашёл брата сам, он жил на чердаке и стрелял в безумцев, квартал вокруг горел сотни раз. Мы пережили Энни и пожар, мы пили виски, а сумасшедшее радио пело нам хиты всех времён вместе с безумцами, мы отмечали дни мелом, а затем мой брат стёр их все, у него ожог на руке. Есть у тебя ожог на правой руке?
Сэм показывает ему абсолютно гладкую руку со следами крови на ней.
- Это не он, – Дин поправляется, – ты – не он, ты не Сэм. Сраный прожектор в некотором долгу передо мной.
- Может быть, – отвечает Сэм, – и ты не Дин. Я же его убил и просидел с ним рядом, пока он не рассыпался в прах, всё искал под своими ногтями его кровь. Сидел там вместе с этой мигающей сукой, пока не услышал, что кто-то называет мёртвое имя. Она сводила меня с ума всё время. Если Дин мёртв, то ты не он.
- Я – это я, а ты не Сэм, ебанутый псих. Где мой брат? Это же ты заварил весь этот мясной суп?
- Лучше ты мне расскажи, почему выглядишь, как Дин. Хочешь, чтобы я сдался, а ты бы потом оторвал мне башку и руки, ублюдок?
- Наша с Сэмом мать была хорошей женщиной.
- Моя мать.
Дин прекращает отступать и срывается с места, а Сэм из-за двери сначала ждёт, а затем останавливает его, не совершив ни единого движения, вообще не двинувшись в места.
- Демон, – спокойно и радостно от осознания говорит Дин, опрокинувшись на пол и выпустив весь воздух из лёгких. – Всё проще, чем я думаю, да?
- Я не демон. У меня только кровь.
Он подходит к Дину, и тот не может пошевелиться, не может двинуть ни ногой, ни рукой. У этого Сэма или того существа, что движется и говорит, как его брат, нет шрама на груди, который он мог бы видеть в расстёгнутом вороте рубашки, который он мог закрывать двумя руками и оставался ещё край.
- Я его убил, – доверительно сообщает этот Сэм. – Как сказал Саймон, мы все это делаем. Убью тебя тоже, а потом спокойно сгнию здесь.
- Мы почти выбрались, ублюдок, – хрипит Дин в ответ. – Где мой брат?
От напряжения у него идёт кровь из носа, стекает за верхнюю губу, он силится оторвать голову от пола, силится сдвинуть руки, придавленные невидимой тяжестью. Вминающий его в пол Сэм склоняется над горлом и снимает кровь с его подбородка, задумчиво облизывает пальцы. У него чёрные глаза, в них движутся бликующие, гладкие спины насекомых, и они делаются человеческими, быстрыми, со зрачком, меньше игольного ушка.
- Это ты, – говорит Сэм, мгновенно отодвинувшись, убравшись, отпустив его.
Дин, едва освободившись, бьёт его ногами в живот, и когда он падает, безвольно, мягко, он оказывается рядом в один прыжок, приподнимая Сэма из-за двери за воротник рубашки и опуская кулак на его скулу. Губы Сэма мнутся под его руками, голова дёргает раз, другой.
- Ток-тик, – напоминают снова заговорившие часы.
Сэм не сопротивляется, только поднимает руку, чтобы ухватиться за его плащ так, что белеют грязные пальцы, и ткань скрипит, натягиваясь, и всё то время, пока он наносит удары по покрытому кровью лицу, он держится.
Дин устаёт.
Кровь, его и подменыша, стекает с рук.
- Это правда ты, – слабо и неразборчиво шепчет Сэм с разбитым лицом. – Отличный удар, я узнал.
«Это не он», – думает Дин.
- Где твой шрам, – спрашивает он вслух.
- Его никогда не было.
Он прикладывает покрытые кровью руки поверх рубашки этого, другого Сэма, оставляя свежие следы на тёмной, сухой и застывшей ткани.
- Пьёшь кровь, ага? – спрашивает он, тяжело падая рядом с неподвижным Сэмом, который подставляет ладонь под его затылок прежде, чем он касается пола. – Ублюдок.
- Хотел сказать тебе, – оправдывается Сэм, сплёвывая. – О, господи, я тебя убил.
- А я тебе дрочил однажды, – добавляет Дин, переворачиваясь на живот.
- Правда?
- Правда?
Они шумно и несинхронно дышат, свежая кровь с губ Сэма взмывает вверх при выдохе, мельчайшие капли, смешанные со слюной. Он всё равно улыбается, обнажая зубы, тоже покрытые ею.
- Это ничего, верно?
- Ничего.
- Ток-тик, – часы.
Дин слышит глухой рёв и ощущает движение пола под собой, он только сейчас понимает, что двигалось за стенами церкви. Что-то огромное, сплошное.
Вода, проходящая сквозь витражи и заполняющая церковь.
4.
Звуки, человеческих голосов и многие другие, чистые и простые звуки, вроде мягкого шуршания ткани, колкий жёлтый свет, забирающийся ему под веки – всё это заставляет его очнуться.
- Моргните.
Он не понимает, что от него требуют.
- Моргните, – повторяет голос.
Дин моргает.
Лицо человека, из-под подбородка которого торчит серый, атласный галстук, оказывается прямо перед его лицом. Он запрокидывает голову и видит над собой потолок. Нет запаха огня или тления, пепел не сыплется сверху.
Дин собирается заговорить, но горло выдаёт осечку, выходят только глухие, щёлкающие звуки, наверное, он забыл все гласные.
- Где Сэм?
Человек в серой рубашке и брюках, чей галстук только что находился очень близко к Дину, с халатом, повешенным на руку, как у официанта салфетка, кивает на соседнюю белую койку, где спит Сэм, из руки которого торчит тонкий, прозрачный щуп капельницы.
- В страховке написано, что вашего брата зовут Стивен.
- Точно, – соглашается Дин. – Где мы?
- Индианаполис.
- Почему?
- Вам, наверное, лучше знать, мистер Ипсич.
Он видит на полу тень, значит, есть свет и солнце, создающее её.
- Здесь есть наверху синий цвет?
- Да, – соглашается человек без халата, не слишком понимая его.
Он удивляется, когда пациент, в течение двух недель не проявлявший никакой положительной динамики, выпутывается из одеяла, встаёт на ноги и, держась за кровать, приближается к спящему, некоторое время молча прислушиваясь то ли к его дыханию, то ли к чему-то ещё, затем, едва не упав, грудью встречает стену отдельного бокса, за ней – стену коридора отделения, за которую держится и, подволакивая ногу, тяжело двигается к выходу. Пижама на нём сзади распахнута, персонал и пациенты наблюдают, как голозадый мужик, быстро выхвативший стакан с кофе из рук охранника и так же быстро бросивший его на пол, бредёт к выходу. Скорее всего, его остановит лестница.
В палату заглядывает Обри, ординатор.
- Доктор Грисом, – зовёт она. – Это тот, из разбитой машины?
- Он самый, – соглашается человек.
У него седая голова и сухое, усталое лицо.
Он в сотый раз проглядывает медкарту.
- Обри, пусть его приведут обратно, – замечает он.
* * *
- Вы, мистер Ипсич, будете есть то, что положено по диете.
- Я хочу мяса.
- Дэн.
Сэм сидит, опираясь на высоко поднятую спинку кровати. Ему ещё сложно держать голову, от напряжения руки наполняются мелким тремором, и он пытается успокоить их, отодвинув тарелку. Одеяло откинуто и Дин может видеть его худые ноги, покрытые кровоподтёками. Сэм берёт с подноса пластиковую вилку и рассматривает попавшую между зубцов стручковую фасоль так пристально, будто собирается совершить над ней экзорцизм.
Дин вздыхает.
- Зато я вроде бы тебя узнаю. Это точно ты, Стивен? – с нажимом произносит он. – Не испаришься, если я запущу в тебя овсянкой?
- Ешь овсянку, Дэниэл.
- Действительно, мистер Ипсич.
Они истощены и обезвожены. Каждый приём пищи заставляет его спать не меньше двух часов, а Сэм и того хуже. Это первый день, когда он может есть без того, чтобы заблевать всю свою больничную одежду. Ночью игла выскочила из вены Дина сама по себе, а он не заметил. Дополнительные капельницы не делают его добрее и жизнелюбивее, капельницы никого не делают жизнелюбивее. Иногда он забывает названия предметов и путает имя своего брата. Грисом, седой мужик, вечно расхаживающий в сером, обладает стойким характером, позволяющим ему одним росчерком ручки напомнить Дину, что существует достаточно больничного дерьма и процедур, о которых ему не хотелось бы знать.
- Я вынужден работать на вашу страховку, мистер Ипсич. Нравится вам это или нет.
Грисом ни слова не сказал ни о том, как их обнаружили, ни о машине Дина.
Однажды врач спрашивает Сэма, постепенно приходящего в норму, но по-прежнему засыпающего только от снотворного и едва справляющегося с тремором и постоянной слабостью, о том, не употреблял ли он.
- Он пил кровь, знаете, – сказал Дин, потянувшись и наблюдая, как глаза Грисома становятся широкими, при этом его лицо остаётся неподвижным и абсолютно безучастным к происходящему – Вампир, – он сделал неопределённое движение руками. – Мою тоже пил. Есть у вас третья отрицательная?
- Дэниэл, – одёргивает его Сэм.
- Заткнитесь, мистер Ипсич, – вздыхает Грисом, вешая медкарту Сэма около кровати и направляясь к выходу. – Знаете, вы хуже, чем некоторые дети или шизофреники.
Каждый день в госпитале проходит одинаково унизительно для Дина, до тех самых пор, пока ему не удаётся самостоятельно посетить сортир.
- Мы должны позвонить Бобби, – заявляет он, вернувшись и чувствуя гордость, приближенную по размерам к Плутону. – Ешь свою фасоль, Стивен.
Сэм молчит.
* * *
Терпение изменяет Бобби на второй час повествования. Он выслушал две взаимоисключающие друг друга истории, теперь у него есть пища для размышлений и желание уметь ворочать временем, чтобы никогда не слышать некоторых вещей. Бобби снимает кепку, кладёт её на больничную тумбу и делает пару глотков из фляжки, прячущейся во внутреннем кармане жилетки.
- Я обшарил половину страны, – сообщает Бобби.
Он кажется Дину более осязаемым, чем всё, произошедшее ранее.
- Каждое капище, – продолжает Бобби, – каждый перекрёсток, каждый город, где случалось на один омен больше, чем следовало. Если вы, сукины дети, провели отпуск длиной в три месяца в Альбукерке, следовало сказать мне заранее.
- Три месяца?
- У Дина всё ещё не слишком хорошо с пространственно-временной ориентацией. Сейчас апрель две тысячи девятого, верно?
- Верно, – кивает Бобби. – Где вы были, Сэм?
- В Тихих Холмах, – напоминает он, заставляя графин с водой важно проплыть по воздуху. – Я пью кровь, – поясняет он, – пил, – поправляется.
- Сэм, – говорит Дин, – сделаешь так ещё раз, и я сломаю твоей головой пару больничных кушеток.
Роберт Сингер давно не чувствовал себя так странно.
- Есть ритуалы очищения, – начинает он, – не предполагающие наличие верёвок и ведра для блевотины, – предлагает Бобби после того, как Сэм заканчивает поучительную историю о том, что было с Руби, что было с Руби и содержимым её вен, если быть точным.
- Может быть, прогоним его кровь через свинью, – зло спрашивает Дин, слышащий её, по его мнению, в тысячный раз. – Лучше влить пару пинт моей.
- Вам бы отдохнуть, парни, – резонно замечает Бобби. – Тихие Холмы или нет, но вы выглядите так, что я некоей частью себя жажду похоронить вас обратно.
- Да, сэр, – соглашается он.
* * *
Грисом подписывает документы о выписке через три недели и вручает Сэму бумажный пакет с медикаментами, потому как считает: «Стивен более сознателен, нежели вы, мистер Ипсич».
Дин пожимает ему руку, стоя в холле, у центрального входа.
- А где ваш ожог, мистер Ипсич? – интересуется Грисом, переворачивая его руку.
Никакого ожога на правой руке Дина нет, гладкая кожа без единого рубца.
- Вам показалось, – улыбается он и поднимает с пола сумку.
5.
Как только Дин забирает машину из ремонтной мастерской, они покидают Индиану.
Возможно, чуть быстрее, чем следовало. Всё это время он неотступно следует за Сэмом, оставляя того наедине с собой только у дверей ванной.
Когда Сэм задерживает там подозрительно долго, Дин стучит в дверь.
- Не заставляй меня чувствовать себя нарко-овчаркой, – говорит он.
- Нарко-овчарки сидят на наркоте, – отвечает Сэм через шумные звуки воды. – Они знают, что ищут.
- Этот вариант нам не подходит.
В Форт-Додж, Айова, в первом же мотеле, Дин осматривает все немногочисленные вещи Сэма, оставшиеся от аварии и госпиталя, пока он, босой, одетый только в джинсы, сидит на соседней кровати.
- Наркоши могут быть очень изобретательны, – объясняет Дин, как только его брат перешагивает порог номера.
Сэм выглядит очень удивлённым, когда он подталкивает его к стене.
- Расставь ноги, Сэмми, честное слово, это обыкновенная процедура. Помнишь, как мы попали в тюрьму?
- Это смешно, – спокойно замечает Сэм, но, тем не менее, послушно упирается лбом в мотельные обои.
Пока Дин обыскивает его, он смеётся, двигаясь так, как он приказывает, поднимая руки. Он снимает одежду и бросает её на пол.
- Ну хватит, – говорит он через некоторое время. – Эти твои игры в полицейских.
- Кровососы должны неслабую контрибуцию моему психическому состоянию, – соглашается Дин.
Он снимает с Сэма носки и обувь, долго и увлечённо трясёт их над ковром, но там, само собой, ничего нет.
Они не говорят о Тихих Холмах, не говорят ни о чём, что с ними связано, все события прошедших трёх месяцев – или больше, Дин уверен, что больше, что бы не утверждал Бобби – являются запретной темой для разговоров. Они принимают все витамины и прочее, что прописал врач из Индианаполиса, и пузырьки с его фамилией на этикетке множатся в шкафу, в ванной. Дин почти не покидает номер, только если им нужно выбраться, чтобы достать еды или чего-то ещё, Дин думает: «Достать, как будто мы ещё в…», Сэм не думает ничего. Чаще всего их обоих можно наблюдать перед кабельным, возможно, они задались целью пересмотреть все ситкомы сразу.
Всё начинается в тот день, когда Дин исчезает на пару часов в самого утра и возвращается с двумя тёмными, но яркими коробками. Сэм пытается свести всё к шутке.
- Ты купил приставку, – утвердительно констатирует он.
- Твоё новое яблоко не потянет, системные требования слишком обширные, – отмахивается Дин и бросает на кровать большую коробку тёмно-красного цвета. – Специальное издание. Все части, лицензия. Я разорён.
- Что это?
- Наша игра.
На плоских дисках, оказывающихся в коробке, значится: «Тихие холмы».
- Ты ёбнулся, – настороженно спрашивает Сэм. – Если так, то для этого не самое время, – добавляет он, но Дин отвечает только: «Заткнись и распакуй приставку».
Через пару дней, когда Сэму кажется, что он вернулся обратно во времени, хотя ни у кого из них никогда не было особенно много времени на видеоигры, они, сменяя друг друга на посту, проходят все семь частей, включая «Истоки», «Тихие Холмы. Комната» и «Возвращение домой».
Дин просматривает дополнительные ролики раз за разом.
- Мало общего, – констатирует он. – Но многое ведь сходится. Думаешь, кто-то выбрался, как мы?
- Тогда где наш босс?
- Мы сами себе босс.
Сэм готовится к тому, что после появления приставки, которая теперь заброшена, им придётся много говорить, но им не приходится – вовремя звонит Бобби, нашедший семейство упырей на выходные. Он думает, что упырей хватит и для их затянувшихся каникул.
Здесь Сэм, впервые с момента возвращения из госпиталя, выступает в открытой оппозиции.
- Знаешь ли, – говорит он, – я был очень хорошим парнем почти что месяц. Играл в приставку и старшего полицейского брата. Но мой абстинентный синдром закончился месяц назад, а, может быть, и того раньше. Я просидел целую вечность рядом с твоим несуществующим трупом и заслужил каникулы, мы все заслужили каникулы.
- А я провёл вечность рядом с твоей улучшенной копией, попытайся соответствовать.
- Сладкие мечты, где я ни на шаг не отхожу от нашей с тобой идейной цельности.
- Сложное слово.
- Пью с тобой и ты покровительственно дрочишь мне, ещё раз доказывая, что это не предел твоих возможностей?
- Ты хотел, чтобы я тебе дрочил.
- Не я.
- Ты.
- Не я.
- Ты.
- Я не хочу.
- Точно, ага.
Дин уезжает к упырям в одиночестве. Он говорит, что перехватит Бобби недалеко от Су-Фолс, и что он подключил кого-то ещё. У этого кого-то есть огнемёт.
В пустой мотельной комнате, из которой он выходит только чтобы совершить пару кругов по ближайшему кварталу, заглянуть в супермаркет и небольшую пекарню, украсть газету с лотка, Сэму снятся сны, где Молли и Кристофер Танер, Саймон и ещё двое парней, абсолютно одинаковых и синхронных, катаются на карусели. Тогда он принимается за поиск информации. Интернет, базы данных, в которые он смог пролезть. На всякий случай он бесконечно надоедает служащей архива с поэтической фамилией Шелли так долго, что, убедившись в его полной безобидности и чистоте намерений, она позволяет ему сидеть в зале с подшивками газет за прошлые года до самого вечера. Но информации нет, ничего нет. Сэм ищет в полицейской базе данных Индианы лейтенанта Доусона, стоявшего перед шлагбаумом на их пути в Тихие Холмы, но оказывается, что лейтенант в отпуске, где-то на тёплых островах Фиджи. Их не было три месяца, но Сэму кажется, что пару лет. Или десять.
- Шуточки, – вслух, безнадёжно говорит он. – Шутки.
Он хочет спросить кого угодно, демонов, духов, решает даже вызвать Трикстера, который должен знать всё о таких шутках, но здесь возвращается Дин, пахнущий дымом, напоминая о времени вне времени, и рассказывающий о простых и понятных радостях упыриной охоты.
Сэм замечает пепел на воротнике его рубашки и впечатывает его в стол, спиной к себе, удерживая обеими руками за плечи и шею.
- Это ты? – спрашивает он.
- Могу задать тебе тот же самый вопрос.
- У тебя пепел на воротнике.
- Салют от упырей. У Бобби есть знакомый Салли из Вирджинии, а у Салли есть огнемёт, кажется, я говорил. Небольшой, кстати, огнемёт, но очень удобный в обращении, возможно, нам тоже стоит такой завести. Если ты не возражаешь, то неплохо бы убрать ноутбук, пока ты не написал моим лицом новеллу.
- Наверное, стоит быть спокойнее.
- Не ломать шею своему старому брату.
- Согласись, это было подозрительно.
- Нам нужен психиатр.
- Если ты сможешь привязать его к стулу и уговорить не запихивать нас в хоспис для душевнобольных.
Сэм отпускает его и отступает назад.
Но это не означает, что они оба не насторожены.
* * *
- Как ты можешь быть уверен, что мы всё ещё не там.
- Вокруг чисто одетые, не кровоточащие люди. Машины, здесь есть машины.
- Там тоже могло быть всё, что угодно.
- Я могу всё это потрогать. Простите, мисс, того требовала ситуация.
- Галлюцинации, сны – ты знаешь, о чём я.
- Порежь палец – пойдёт кровь.
- Там она тоже шла.
- Тогда давай я придушу тебя и посмотрим, что будет на следующий день.
* * *
Это мешает Сэму.
- Я не могу быть уверен, – говорит он каждое утро за завтраком или чисткой зубов.
- Ты никогда не можешь и не мог быть уверен, – пространно отвечает Дин, уже позвонивший Бобби, но услышавший только то, что даже если они сменили цвет кожи на человеческий, им всё ещё необходим отдых.
- У меня материалистический склад ума, – жалуется Сэм, – мне тяжело.
В определённый момент Дин понимает, что это выглядит совсем уж нехорошо. Он всегда мирился с некоторой зацикленностью Сэма, но на этот раз она принимает патологический характер. Дин приносит ему револьвер отца из машины, кладёт на стол, прокрутив его пару раз на манер тривиальной рулетки.
- Я не знаю, что с этим делать, ты ведь понимаешь. Мы выросли рядом с такими вещами, которые в два счёта делают из людей ссущих в штаны любителей забраться в шкаф и закрыть дверь. Может статься, что мы и так были сумасшедшими, даже до того, как, ага. Плохо, что ты решил окончательно ебануться именно в этот прекрасный момент нашей жизни. Что мне делать? – добавляет он.
- Никакой русской рулетки, – нудно не соглашается Сэм.
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 21 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |