|
Из нашего зла провидение, конечно, извлекает добро.
Но из нашего добра оно выводит еще большее добро и, что особенно важно, этот второй род добра получается при нашем прямом и деятельном участии, тогда как то добро, которое извлекается из нашего зла, не касается нас и не принадлежит нам. Лучше быть сотрудником, чем простым материалом всеблагого промысла.
Наказание как устрашающее возмездие (типичный вид которого есть смертная казнь) не может быть оправдано с нравственной точки зрения, потому что оно отрицает в
Глава пятая
преступнике человека, лишает его присущего всякому лицу права на существование и нравственное совершенствование и делает из него страдательное орудие чужой безопасности. Но точно так же не оправдывается нравственно и пассивное отношение к преступлению, оставляющее его без противодействия, ибо здесь не принимается в уважение право обижаемых на защиту, право всего общества на безопасное существование, наконец, право самого преступника на общественную помощь для его нравственного перевоспитания, и все ставится в зависимость от произвола худших людей. Нравственное начало требует реального противодействия преступлению и определяет это противодействие (или наказание в широком смысле слова, не совпадающем с понятием возмездия) как правомерное и обязательное средство деятельного человеколюбия, законно и принудительно ограничивающее крайние проявления злой воли не только ради безопасности общества и его мирных членов, но непременно также и в истинных интересах самого преступника.
Таким образом, наказание по истинному своему понятию есть нечто многостороннее, но его различные стороны одинаково обусловлены общим нравственным началом человеколюбия, обнимающим как обиженного, так и обидчика. Терпящий от преступления имеет право на защиту и по возможности на вознаграждение; общество имеет право на безопасность; преступник имеет право на вразумление и исправление. Законное противодействие преступлениям со стороны организованного общества или государства, в согласии с нравственным началом, должно осуществлять или, по крайней мере, иметь всегда в виду равномерное осуществление этих трех прав.
Глава шестая
Антропологическая школа криминалистов, ее заслуги и недостатки
I
При всех важных теоретических различиях между «абсолютным» и утилитарным взглядами на уголовную юстицию, они оба сходятся в том, что сосредоточиваются на факте преступления, а собственное существо преступника или вовсе не принимают во внимание, или останавливаются только на тех моментах его воли и действий, которые имеют прямое отношение к этому внешнему факту. Как старинные драматурги в своих трагических злодеях изображают только злодейство и заставляют их и есть и пить и агонизировать не иначе, как по-злодейски*, так и прежние классические криминалисты занимались только преступной волей, преступными или вредными действиями, и за преступлением плохо видя преступника, — за
* Типичный пример дает наш Сумароков, заставляющий своего Лжедмитрия умереть с таким злодейским восклицанием: Иди, душа, во ад и вечно буди пленна, О если бы со мной погибла вся Вселенна!
Глава шестая
преступником уже совсем не видели человека. Они имели дело только с тем или другим случайным представителем общей отвлеченной идеи преступления, в которой для одних («абсолютных» криминалистов) преобладал субъективный момент — виновность, а для других (утилитаристов или приверженцев теории устрашения) объективно реальная сторона —зловредность деяния. Из такой, лишь наполовину справедливой, критики исходит новая школа, неточно называющая себя антропологической.
Главная заслуга этой школы состоит в том, что она в основу всего уголовного учения кладет конкретное, соответствующее действительности понятие ненормального существа, а главный ее недостаток в том, что это существо берется ею преимущественно и даже исключительно с ана-томо-физиологической, а не с нравственной стороны, —вместо человека берется, по выражению А. Е. Кони, человек-зверь. «Между тем, — как справедливо замечает этот знаменитый судебный деятель, — те из нас, кто имел действительное дело с преступниками, знают, что в преступном деянии духовная сторона играет не меньшую роль, чем физическая, и что она освещает его внутренним светом, который доступен исследованию внимательного наблюдателя».
Как было замечено выше, название антропологической школы не отвечает ее действительному характеру; в самом деле именно то, что составляет отличительную особенность человека, его нравственная личность, не останавливает на себе внимание этой школы, которую правильнее было бы назвать биологической, а еще точнее анатомо-физиологи-ческой, или невропатологической. Выгодно отличаясь от прежней криминалистики принципиальным отрицанием
Антропологическая школа криминалистов... 117
всякой случайности в происхождении преступлений, новое учение, к несчастию, подверглось слишком сильному влиянию господствующей в естествознании за последние полвека тенденции всецело подчинять явления высшего порядка законам низшего порядка. Как большинство современных химиков и физиков стараются свести изучаемые ими явления на чистую механику молекул и атомов, как биологи того же направления пытаются явления жизни вывести всецело из безжизненных процессов физических и химических, так и эти антропологи стремятся объяснить поступки человека исключительно из данных его низшей природы.
Но хотя надежда адекватно познать l'uomo delinquente, устранивши собственную сущность / 'иото вообще, должна быть признана тщетною, однако самое стремление изучать реальные факты и условия преступности, как объект реальных, мер предупредительных, педагогических и терапевтических, — вместо прежней абракадабры равномерного воздаяния и огородных чучел устрашения, — должно быть признано залогом и началом важных практических успехов. Не считая криминальную «антропологию» новооткрытой Америкой, мы думаем, что это есть тот ошибочный «путь в Индию», который на деле приведет, может быть, к открытию нового мира.
II
Последователи новой школы первым родоначальником ее признают Галля с его френологией *. Это очень харак-
См.: Дрилъ Д. А., Преступность и преступники. Гл. I.
Глава шестая
Антропологическая школа криминалистов...
терно. Что такое френология Галля? Верная общая мысль, воплощенная в совершенно ложной и вздорной системе. Общая мысль состоит в утверждении — вопреки отвлеченному и одностороннему спиритуализму — тесной связи и соответствия между внутренней психической и внешней физической сторонами человека. Но затем начинается ряд заблуждений. С одной стороны, душевная жизнь с ребяческой аккуратностью распределена по так называемым способностям, а с другой стороны, соответствующими физическими показателями этих способностей приняты кости черепа. Такое сопоставление висит на целой цепи ошибочных предположений, а именно: 1) душевная жизнь человека своим непосредственным материальным органом имеет головной мозг; 2) по особенностям головного мозга можно сделать заключение об особенностях душевного характера данного человека; 3) особые свойства мозга выражаются окончательно (помимо общего объема и веса) в наружной конфигурации его частей; 4) эта конфигурация мозга прямо определяет формы костей черепа, по которым, следовательно, и можно судить об особенностях мозга, а через них и о соответствующих душевных особенностях.
Все эти предположения не имеют достаточных оснований. Начиная с первого, — данные психопатологического опыта доказывают только, что мозг есть орган раздельной и сознательно координированной душевной деятельности, или того, что некоторые психологи называют дневным или бодрствующим сознанием. Но это только половина душевной жизни, и если некоторые отвлеченные философы принимали ее за целое, то едва ли найдется такой неопытный психиатр или такой нерассудительный криминалист,
которые бы впали в подобную ошибку. Если бы головной мозг был необходимым органом душевной жизни вообще, т. е. всякого психического действия и состояния, то существа, лишенные этого органа, как большинство низших беспозвоночных животных, должны были бы считаться неодушевленными автоматами, все безмозглое было бы тем самым и бездушным. Но мы знаем безмозглых или почти безмозглых животных, как муравьи и пчелы, которые проявляют психическую деятельность, высокая интенсивность и широкая экстенсивность которой были бы совершенно непонятны, если бы душевная жизнь была связана только с головным мозгом; эти животные прекрасно обходятся своими брюшными нервными узлами. А эти узлы существуют и у человека в довольно развитом состоянии (особенно у женщин), и нет никакой причины считать их только платоническим воспоминанием о пчелиной стадии бытия. Не оттуда ли, напротив, идут и у человека все инстинктивные душевные движения, все импульсивные, безотчетно возникающие состояния сознания, достаточно знакомые и психиатрам и криминалистам? А соответственно этому не следует ли и положение основных органов для доброй половины Галлевых душевных способностей спустить от черепа вершков на 12 ниже?
Но если бы даже головной мозг и имел то исключительное значение, которое ему приписывается френологией, то прямое заключение от органа к тому деятелю, который этим органом пользуется, не может быть логически оправдано. Никто еще не мог возразить ничего дельного на древнее замечание Платона, что плохой или разбитый инструмент может принадлежать искусному и здоровому музыканту и наоборот.
Глава шестая
Антропологическая школа криминалистов...
Но если бы и в этом пункте можно было уступить френологии, то совершенно недоказанным остается третье ее предположение о том, что существенные особенности мозга всецело выражаются в особенностях его внешней конфигурации, и, наконец, если бы даже и это было доказано, то последнее и практически самое важное предположение о точном соответствии между наружной поверхностью черепа и формой мозга остается не только недоказанным, но и прямо опровергнутым элементарными данными анатомии. Всякий студент медик или естественник знает, например, что две лобные кости бывают полыми внутри, т. е. состоят из двух стенок — наружной и внутренней, более или менее расходящихся и оставляющих между собой пустое пространство, так что когда мы видим выпуклый и нависший над глазами лоб, то эта форма может происходить от двух совершенно различных и даже противоположных причин: или от большого развития передних частей мозга, выпирающих, так сказать, лобные кости вперед, или же, напротив, при самом слабом развитии этих мозговых частей — от чрезмерной величины пустого пространства между стенками лобных костей, так что в этом случае буквально оправдывается народная поговорка: лоб велик, а мозгу мало. При том важном значении, которое форма лба имеет в френологической кранископии, одного этого элементарного факта достаточно для ниспровержения всей системы.
Мы остановились несколько на этом устарелом учении потому, что методологические недостатки, которые проявились в нем с крайней резкостью, повторяются, хотя и в более смягченной форме, в новой «антропологической» школе, к которой мы теперь и возвращаемся.
III
Общая теоретическая основа антропологической школы уголовного права состоит в убеждении, что душевная деятельность если не сама по себе, то во всяком случае как предмет научного исследования и достоверного знания, всецело определяется анатомо-физиологическим субстратом человеческой жизни, а потому преступность, как аномалия душевной жизни, сводится к тем или другим аномалиям анатомо-физиологических условий этой жизни.
Основатель новой школы Ломброзо начал с того, что объявил всех преступников особой расой или органическим типом, представляющим возвращение к диким предкам, и отметил анатомические признаки этого типа. Если бы поверить его указаниям, то сколько бы почтенных граждан, известных писателей и ученых и даже очень заслуженных сановников пришлось бы посадить в тюрьму как предназначенных по самому своему телосложению к преступным посягательствам. Какие же, однако, преступления имеет в виду Ломброзо, какого рода деяния фатально совершаются людьми, составляющими эту атавистическую расу? В первых двух изданиях своей книги Ломброзо не дает особого определения преступления, он берет преступников огулом, т. е. всяких нарушителей какого бы то ни было публичного закона, имеющего уголовную санкцию, и, несмотря на условность такого понятия и на случайность определяемой им группы, он всех этих нарушителей причисляет к одной особой расе. Таким образом, какой-нибудь несчастный оборванец, под влиянием голода внезапно решившийся стащить хлеб у булочника;
Глава шестая
затем немецкий пастор в прибалтийском крае, который счел себя нравственно обязанным окрестить по евангелическому обряду ребенка своих прихожан, административно записанных православными; наконец, какой-нибудь блестящий светский молодой человек, который, желая добыть большие деньги на бриллианты своей француженке, искусным образом отравляет своих богатых, но добродетельных родителей, —все эти иот/ш delinquenti одинаково представляют одну особую расу или тип, с одинаковыми анатомическими признаками. Таких диких абсурдов никто не мог поддерживать, и после того как главный приверженец новой школы в Италии, Ферри, вместо одной общей расы признал пять различных категорий преступников: прирожденных сумасшедших, привычных, случайных и по страсти — сам Ломброзо в третьем издании l'uomo delinquente ограничил свою преступную расу одними прирожденными преступниками, которых вместе с тем довольно непонятным образом сближал с душевнобольными, потом он стал сближать преступность с наследственным вырождением, с эпилепсией, с гениальностью и т. п. Все эти сближения сводятся к одному положению, в сущности верному, хотя слишком общему и не исчерпывающему предмета, а именно, что настоящая, прирожденная преступность обычно связана с более или менее глубокими органическими аномалиями и патологическими состояниями.
IV
В последние годы антропологическая школа к анатомо-фи-зиологическим факторам преступности присоединяет и социо-
Антропологическая школа криминалистов... 123
логические, но так как общество понимается здесь лишь как собрание отдельных лиц, определяемых в своей деятельности опять лишь анатомо-физиологическим субстратом их жизни, как в нормальном, так и в ненормальном его состоянии, то это расширение кругозора нисколько не изменяет самого принципа. Почтенный Д. А. Дриль горячо протестует против обозначения этого принципа как материалистического. Антропологическая школа, заявляет он, не отрицает самостоятельного существа души, но она обходится без него в своих объяснениях, для которых достаточны биологические и социологические факторы. Но если сущность души не проявляет себя ни в каком действии, и если нет надобности принимать ее в расчет ни в науке, ни в жизни, которым она ничем не дает о себе знать, то не видно разумного основания не только признавать ее, но и говорить о ней, так как, говоря о ней, о чем же собственно мы говорим, если все, что мы знаем, — не она и никакого отношения к ней не имеет? Не преследуя эту диалектику, которая отдалила бы нас от предмета, ограничусь двумя замечаниями на основании сообщения самого Д. А. Дриля.
Говоря о двух знаменитых убийцах —Ласенере и Аври-ле, для которых, с точки зрения новой школы, кровавые злодеяния были роковой физической необходимостью, почтенный автор тут же сообщает о находившихся с ними в том же месте заключения двух профессиональных ворах и постоянных тюремных сидельцах — Батоне и Фрешаре, которые всегда решительно отказывались принимать участие в каких бы то ни было убийствах, категорически заявляя, что их руки никогда не обагрятся кровью человека*. Такое яв-
' ДржъД. А. Преступность и преступники. С. 235.
Глава шестая
ление не объясняется простым отсутствием у этих людей органического предрасположения к кровопролитию. Если бы все дело было только в отсутствии физических условий кровожадности, то это было бы достаточным основанием для этих воров не ставить убийство своей целью, не искать крови для крови, но, посвятив свою жизнь добыванию денег путем преступлений, они и при отсутствии органической кровожадности не имели причины безусловно отвергать убийство как одно из средств для их цели. Откуда же это решительное и внутреннее непреодолимое отвращение от убийства? С точки зрения рассматриваемой теории для достаточного объяснения таких явлений необходимо допустить, что наряду с органическими факторами, фатально предопределяющими к совершению известных преступлений, как то убийств, изнасилований и т. п., существуют и такие тоже органические факторы, которые столь же фатально препятствуют совершать преступления того или другого рода. Допустить это можно только, как предположение ad hoc в силу априорных требований теории, что, однако, не согласуется с позитивно научными притязаниями новой школы.
Органическую подкладку для фатальных убийц господин Дриль находит в аномалиях половой сферы. «В фактах, — говорит он, — у меня не было недостатка. Напротив, они подавляли своей многочисленностью, и я встречал затруднения лишь в выборе, потому что во всем множестве известных мне случаев убийств, когда только бывали собраны хотя сколько-нибудь достаточные сведения о личности и прошлой жизни убийц, более или менее ясные указания на те или другие уклонения и за-
Антропологическая школа криминалистов... 125
тронутость половой сферы встречались всегда»*. Что же это доказывает?
Все без исключения случаи чахотки сопровождаются периодическими отклонениями от нормальной температуры тела. Следует ли из этого, что повышенная температура есть причина и основа чахотки? Для того чтобы отмеченная господином Дрилем интересная связь между половыми аномалиями и влечением к убийству имела то значение, которое он ей приписывает, ему нужно было бы дополнить свои исследования. Если бы было доказано, что не только все убийцы были подвержены половым аномалиям, но что и все субъекты, страдавшие такими аномалиями, имели вместе с тем влечение к кровопролитию и становились убийцами, тогда, конечно, причинная связь была бы здесь установлена, но так как в действительности эти две сферы явлений далеко не покрывают друг друга и существует множество таких людей с половыми аномалиями, которые не только не имеют неодолимого влечения к убийствам, но и вообще никаких кровожадных свойств не обнаруживают, то логический вывод из наблюдений нашего автора не может идти далее того утверждения, что врожденная кровожадность одним из своих сопутствующих обстоятельств имеет уклонения от нормы в половой сфере, — факт, кажется, совершенно достоверный, но требующий дальнейшего объяснения, которого в криминальной «антропологии» он не находит.
' Дриль Д. А. Преступность и преступники. С. 241.
Глава шестая
На брюссельском международном конгрессе в 1892 г. Д. А. Дриль формулировал основные принципы уголовно-антропологической школы в следующих семи положениях, содержащих то, в чем согласны между собой все последователи школы и что, вместе с тем, вызывает наименее возражений со стороны беспристрастных приверженцев классической юриспруденции.
1) Основанием наказания и его первенствующей целью
новое направление признает не возмездие, а необходимость
ограждения общества от зла преступления.
2) Антропологическая школа стремится изучить при по
мощи всех точных научных методов разновидности дей
ствительных преступников, производящие их причины, их
деятельность, их преступления и наиболее действитель
ные средства воздействия на них.
3) В преступлении антропологическая школа видит ре
зультат взаимодействия особенностей психофизической
организации преступника и внешних воздействий.
4) Антропологическая школа рассматривает преступни
ка как в большей или меньшей мере несчастную, пороч
ную, неуравновешенную и недостаточную организацию,
которая вследствие того мало приспособлена к борьбе за
существование в легальных формах.
5) Причины преступления антропологическая школа
делит: а) на ближайшие — порочность психофизической
организации деятеля; Ь) более отдаленные — неблаго
приятные внешние условия, под влиянием которых посте-
Антропологическая школа криминалистов... 127
пенно вырабатываются первые; с) предрасполагающие, под влиянием которых порочные организации наталкиваются на преступления.
6) Уголовно-антропологическая школа изучает преступ
ников и совершаемые ими преступления как естественно-
общественные явления, во всей совокупности их разно
образных факторов, даже наиболее отдаленных. Этим она
сливает вопрос о преступности с великим социальным
вопросом нашего времени и настаивает на необходимос
ти широких мер предупреждения для успешности борьбы
с преступлением.
7) Исходя из этих положений, уголовно-антропологичес
кая школа отрицает разумность наперед определенных мер
репрессии и ставит их в зависимость от изучения индиви
дуальных особенностей каждого деятеля преступления.*
Со всем или почти со всем, что высказывается в этих изложениях, можно по совести и разуму согласиться; недостаток школы и в теоретическом и в практическом отношении заключается в том, о чем здесь умалчивается. Разберем эти основные положения в том порядке, в каком они выставлены господином Дрилем.
VI
Первое основоположение уголовно-антропологической школы, как оно выражено ее русским представителем, уже содержит в своем определении наказания и главную практическую заслугу школы, и ее существенный недо-
* Дриль Д. А. Преступность и преступники. С. 94-95.
Глава шестая
Антропологическая школа криминалистов...
статок: заслугу — в безусловном отрицании варварского понятия возмездия и недостаток — в одностороннем признании целью наказания только «необходимости ограждения общества от зла преступления». Такой взгляд принципиально сближает новую школу с прежней теорией \ устрашения, которая также ставит наказанию эту исключительно утилитарную цель. Д. А. Дриль одушевлен гуманнейшими чувствами и симпатичнейшими стремлениями, но это делает честь только ему лично, а не школе, так как он не может отрицать, что такие ее представители, как сам Ломброзо, находят наиболее целесообразным сред- ством против неисправимых и опасных преступников про- I стое их умерщвление. И это уже не есть только личное мнение, а логическое следствие из утилитарного понятия о наказании, в котором принимается во внимание только внешняя общественная польза и совершенно устраняется внутреннее человеческое право. Раз человек есть только продукт анатомо-физиологических и социологических условий, и этот продукт в данном случае оказывается безнадежно негодным, какое разумное основание может препятствовать обществу его уничтожить? Д. А. Дриль основательно защищает новую школу от упрека в безнравственности, которую видят в ее отрицании безусловной виновности или свободы воли; но действительное и неизбежное столкновение криминальной антропологии с нравственным началом происходит не в этом метафизическом пункте, а в нравственно-юридическом вопросе о пределе общественного права над личностью. Здесь новая школа еще тверже старой держится на варварской почве древних и средневековых понятий о бесправии лица перед об-
щественным целым: внутри человека здесь не признается ничего такого, перед чем общество должно было бы остановиться, — неисправимого преступника следует спокойно убить, как бешеного зверя. В принципиально важном вопросе о смертной казни новая школа создает тяжелый тормоз нравственно-юридическому прогрессу.
Стремление уголовной антропологии изучать преступность и преступников в их конкретной действительности есть великая заслуга этой школы, уменьшаемая, однако, в той мере, в какой эта конкретная действительность берется только с одной материальной стороны и преступник рассматривается только как больное и вырождающееся животное. Живой мозг и даже мертвые кости черепа суть, конечно, предметы реальные и более конкретные, нежели «мыслящая субстанция»; но когда френология в этих реальных и конкретных предметах видит эквиваленты целого человека, то она впадает в такое же злоупотребление абстракцией, как и картезианский спиритуализм. Подобным образом при всей реальности и конкретности тех анатомических и физиологических аномалий, на которых сосредоточивается уголовная антропология, эти естественные аномалии так же не составляют целого преступника, как не составляет его безусловная виновность, animus nocendi старых юристов.
Определение преступления как результата взаимодействия между организацией преступника и внешними воздействиями (положение 3) и определение самого преступника как несчастной, порочной, неуравновешенной и недостаточной организации (положение 4) могли бы быть приняты, если бы из этой «организации» не исключалось
5 Зак. 41
Глава шестая
Антропологическая школа криминалистов...
молчаливо то, что составляет особенность человека как личного деятеля, — способность к восприятию чисто нравственных мотивов, реально испытываемых, как голос совести и как чувство раскаяния. Положим, злодеяние есть результат взаимодействия между индивидуальной организацией и внешними влияниями; но сама эта организация в данном своем состоянии уже есть в значительной степени (несмотря на наследственность) результат взаимодействия или борьбы между силой нравственного сознания и безнравственными влечениями низшей природы, причем, разумеется, каждая победа усиливает победителя. А что бьшают отдельные случаи, когда нравственное сознание или по недоразвитию, или по окончательной атрофии, или по временному затемнению вовсе не действует и не полагает никакой задержки органическим влечениям и внешним возбуждениям, —это было давно и хорошо известно в классической юриспруденции, немало занимавшейся вопросом об условиях вменяемости и невменяемости преступлений.
В определении причин преступления (положение 5) о собственной воле преступника, конечно, нет и речи; преступник не признается лицом, он только пассивное произведение биологических и социологических условий. Отсюда для последовательной мысли может быть только одно практическое заключение: общество должно с испорченным продуктом, который называется преступником, поступать так, как полиция поступает с испорченными припасами на рынке: предавать их истреблению. Этого требует логика, которой, как известно, и подчиняются многие последователи нового учения с Ломброзо во главе, признающие не только существование неисправимых преступни-
ков (чего и нельзя вообще отрицать), но и приписывающее себе знание определенных внешних признаков этой неисправимости, что уже есть большое безумие и, в случае успеха таких воззрений, — большая опасность для человечества. Никакое учение не может долго жить непоследовательностью и недоговоренностью, и новой школе придется поставить вопрос ребром: так как преступник есть явление, всецело определенное одними эмпирическими условиями, без всякого участия каких-нибудь безусловных факторов, то на каком основании общество должно воздействовать на него иначе, нежели на другие зловредные явления, каковы бешеные звери, болезнетворные микробы и т. д.? Наследственность, значение которой особенно подчеркивается новой школой, беспредельно увеличивает опасность преступников и необходимость для общества подвергнуть их скорейшему истреблению, ибо, с точки зрения «антропологии», зловредность этой породы не ограничивается ее наличным составом, а простирается до бесконечности в будущие поколения, роковым образом осужденные на преступность своим происхождением от преступников.
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 24 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |