Уполномоченный по правам человека в Российской Федерации 18 страница

В повседневной жизни первой половины 1930-х гг. были и пери­оды относительного благополучия и затишья, были и трагические годы массового голода. Отразилось ли это на ассортименте импорт­ных закупок Торгсина? Из тех скудных данных, что удалось найти об импорте 1931 г., можно заключить, что Торгсин в то время заку­пал за границей в основном промтовары элитного (в понимании того времени) спроса - безделицы благополучной жизни. В доку­ментах перечисляются велосипеды, швейные машины, иглы, мани­кюрные наборы, зонты и трости, принадлежности для живописи, пенсне⁹¹³. С массовым приходом в Торгсин советского потребителя и голодом в торгсиновском импорте появилось больше продоволь­ственных товаров, но их ассортимент не «кричал» о трагедии. Чело­век, не знающий, что происходило в то время в СССР, по спискам товаров, которые Торгсин купил за границей в 1932-1933 гг., никог­да бы не догадался, что миллионы людей умирали от голода. В им­порте 1932 г. около 70% составляли промышленные товары, в том числе импортные лыжи и пьексы⁹¹⁴, обувь, трикотаж, шерстяные ткани, которые оказались мало кому нужны. С наступлением массо­

вого голода товаром главного спроса в Торгсине стала мука - люди хватали ее мешками, Торгсин работал с перебоями, магазины умо­ляли Правление увеличить поставки. Импортный план Торгсина на 1933 г. был значительным - 10 млн руб.⁹¹⁵, но муки в нем не было -СССР в то время сам заваливал западный рынок зерном, а из круп в импортном плане предполагались лишь незначительные закупки риса. В плане 1933 г. импорт продовольствия, в основном мяса и животных жиров, составлял всего лишь 16%. Больше половины (55%) импортных средств должно было пойти на закупки текстиль­ных товаров - тканей, трикотажа, галантереи, остальное - на им­порт обуви, кож, а также всякой всячины - патефонов, фотоаппара­тов, часов, пишущих машинок, американских авто⁹¹⁶.

Структура торгсиновского импорта 1932-1933 гг. свидетель­ствует, что он не имел цели облегчить массовый голод в стране. Главные продукты того времени - муку, крупу, растительное мас­ло - Торгсин не покупал за границей, а брал из внутренних скудных источников снабжения за счет оголения пайковой и государствен­ной коммерческой торговли. В феврале 1933 г., например, председа­тель СНК и СТО СССР В.М. Молотов телеграммой санкциониро­вал выдачу муки, крупы и риса для Торгсина из местных фондов снабжения и запасов командного резерва⁹¹⁷: правительство не доснабжало одних, чтобы использовать эти товары для выкачивания валюты у других. То продовольствие, что Торгсин импортировал в голодные годы, было крохами для голодавшей страны: в 1933 г. пла­нировалось закупить 425 т масла, 1 тыс. ящиков яиц, 300 т сыра, 1 тыс. т свинины, 500 т говядины⁹¹⁸. Разделите это на 160 млн чело­век населения, чтобы оценить ничтожность торгсиновского импор­та⁹¹⁹. Более того, 10-миллионный план импорта 1933 г. так и остал­ся на бумаге. Комиссия ЦКК и НК РКИ, которая проверяла Торг­син весной 1933 г., потребовала умерить его импортные аппетиты. Обвинив Торгсин в том, что тот продавал отечественные продукты по бросовым ценам, что ширпотреб на его складах лежал без движе­ния, а хищения достигли колоссальных размеров, комиссия потре­бовала ограничить импорт до 2 млн руб., в том числе 500 тыс. руб. следовало потратить на закупку промышленных товаров⁹²⁰. В ре­зультате вмешательства «свыше» план импорта был значительно урезан.

В 1933 г. Торгсин купил за границей товаров только на 4 млн руб.⁹²¹, но зато продал их голодавшему населению за 21 млн золо­тых руб.! (табл. 22). Так, молоко за границей покупали по 5 коп. (л), а продавали населению по 16-20 коп.; сыр покупали по 45 коп. (кг), а продавали по 1 руб. 90 коп., кофе, купленный по 50 коп., про­давали по 3 руб. 50 коп.-4 руб.⁹²² По товарам голодного спроса «на­

вар», полученный государством на разнице продажных и закупоч­ных цен импорта, был еще более вопиющим. Так, мясо, купленное за границей по 13 коп. (кг), продавали по 1 руб. 75 коп., то есть почти в 14 раз дороже!⁹²³ В 1933 г. накидка к себестоимости импортных товаров по шпигу и шерсти составляла 150%, по цитрусовым - 200, специям - 400, галантерее - 300, рису и какао-бобам - 500, хлопку, часам, патефонам - 250%⁹²⁴.

План 1934 г. разрешал Торгсину купить импортных товаров на сумму 2,4 млн руб.⁹²⁵ Он был выполнен за девять месяцев и, види­мо, Торгсин выторговал у правительства еще полмиллиона рублей на дополнительный импорт. Заграничными товарами руководство пыталось удержать потребительский интерес к Торгсину, который после отступления голода стал стремительно падать. По данным первых трех кварталов 1934 г., больше половины импорта составля­ли продукты, главным образом деликатесы: кофе, какао, инжир, миндаль, оливковое масло, специи, цитрусовые, а также шпиг, сви­нина, молоко, сливки, сыр, яйца⁹²⁶. В 1934 г. Правление Торгсина взяло курс на «индустриализацию импорта»: считая, что для эконо­мии валюты выгоднее производить готовые товары дома, Торгсин стал закупать за границей преимущественно сырье и полуфабрика­ты⁹²⁷. В числе мер по перестройке работы Торгсина в новых услови­ях нарком торговли Розенгольц приказал копировать импортные образцы, по сути воровать у Запада: «Завести на предприятиях, ра­ботающих на Торгсин, специальные уголки образцов, по которым должна изготовляться продукция. Для импорта указанных образцов (подчеркнуто мной. - Е. О.) выделить из импортного плана 5 тыс. руб.»⁹²® Для собственного производства товаров «импортного качес­тва» Торгсин начал покупать за границей и оборудование, напри­мер, машины для выработки модных в середине 1930-х гг. беретов.

В 1935 г., несмотря на резкое сокращение торговой сети и свер­тывание деятельности Торгсина, его импорт остался на уровне предыдущего года (табл. 22). Структура импорта отражала разви­тие «сытого спроса»: доля продуктов питания, которые теперь мож­но было купить в обычных магазинах, не жертвуя ценностями, со­кратилась, но выросла доля дефицитного ширпотреба. Продолжалась «индустриализация импорта» - сырье и полуфабри­каты составили почти треть закупок 1935 г. В 1936 г. Торгсин пла­нировал дальнейшее сокращение и «индустриализацию импор­та»⁹²⁹. Решение о закрытии Торгсина к этому времени уже было принято, и этот последний импорт должен был пойти на отоварива­ние оставшихся на руках у населения денег Торгсина, а также снаб­жение получателей валютных переводов из-за границы.

Торгсин и ОГПУ

Валютное соперничество. «Кто нам мешает, тот нам поможет». «Золотые камеры» и «деньги спасения». Жизнь между молотом и наковальней. Советская повседневность: обыденность приключения, привычность риска

Объединенное Государственное Политическое Управление, ко­ротко ОГПУ, с самого начала считало Торгсин «ненужной инстан­цией» и выступало против допуска советских граждан в его валют­ные магазины. Однако после того как Политбюро приняло решение открыть Торгсин для советского покупателя, ОГПУ не осталось ни­чего другого, как смириться. Представители ОГПУ работали в со­ставе правительственной комиссии, которая в конце 1931 г. опреде­лила районы деятельности Торгсина и методы его работы⁹³⁰. Именно в местные представительства ОГПУ приходили эмиссары Правления Торгсина за информацией о «золотом и валютном по­тенциале» района и целесообразности открытия там торгсиновских магазинов. Торгсин пользовался услугами ОГПУ для давления на нерадивых поставщиков, транспортировки ценностей и секретной почты, розыска получателей валютных переводов среди ссыльных и заключенных, чисток торгсиновского аппарата от «чуждых элемен­тов», пресечения хищений и других экономических преступлений.

Наряду с этим «нормальным» для 1930-х гг. сотрудничеством двух ведомств между Торгсином и ОГПУ существовало и нездоро­вое соперничество: источник выполнения государственных планов по «добыче золота и валюты» у них был один и тот же - сбережения советских граждан. Со времен революции конфискация валютных ценностей у населения была одной из главных функций репрессив­ных органов. Революция отгремела, но валютные планы остались, и ОГПУ должно было их выполнять. В особых папках заседаний По­литбюро в записи от 10 мая 1930 г. находим, например, такую ди­рективу: «Обязать ОГПУ в течение 10 дней добыть (1 - Е. О.) от 1 до 2 млн рублей валюты»⁹^. Сумма немалая, а срок дан неболь­шой. У Торгсина был свой собственный валютный план, и тоже не­малый.

И ОГПУ, и Торгсин трудились на благо индустриализации, но при общности валютных задач они использовали разные методы. В короткий период существования легального валютного рынка в пер­вой половине 1920-х гг. советские граждане могли практически сво­бодно купить и продать золото и валюту⁹³². Начало форсированной индустриализации привело к краху легальных валютных отноше­ний. Хотя в стране продолжали работать пункты золотоскупки, где

добровольцы могли продать свои ценности государству по «твердо­му курсу», но в условиях развивавшейся инфляции немногие хоте­ли обменивать реальные ценности на обесценивавшиеся рубли: в период карточной системы и натурализации «черного» рынка на них мало что можно было купить. Слабость экономических стиму­лов восполнялась насилием против «укрывателей валюты»: ОГПУ проводило аресты, обыски, конфискации и расстрелы. Торгсину не нужно было применять насилие - в обмен на золото он предлагал населению бесценные в условиях голода продукты и товары. Поэто­му в то время, когда сотрудники ОГПУ с наганом в руке гонялись за «держателями золота» и «валютными спекулянтами», те осаждали магазины Торгсина, умоляя принять драгоценности в обмен на продукты. Эта «вынужденная добровольность» превращала Торгсин в удачливого соперника ОГПУ.

А что если превратить соперника в помощника? Неизвестно, кому первому в ОГПУ пришла идея использовать Торгсин для вы­полнения плана «добычи» валюты. Скорее всего определенного ав­тора не было, а практика развивалась стихийно - ее воплощение в жизнь не заставило ждать. Агенты ОГПУ стали следить за покупа­телями Торгсина, выискивая «держателей золота», а затем привыч­ными методами - угрозы, аресты, обыски и конфискации - застав­ляли их отдать ценности государству. Одни агенты соблюдали кон­спирацию: следили за покупателями скрытно, устанавливая место жительства, а потом приходили с обыском. Другие работали «топор­но»: с оружием в руках врывались в магазин, арестовывали людей прямо у прилавка, у кассы или на выходе, отбирали наличную валю­ту, а вместе с ней и купленные в Торгсине товары. В таких случаях в магазине начиналась паника, покупатели разбегались кто куда и не­которое время в магазин носа не показывали, а те немногие храбрецы, кто остался, требовали вернуть их ценности. Со всех концов страны в Правление Торгсина поступали жалобы его контор на действия местных представительств ОГПУ.

Наиболее ранние из найденных мной жалоб на противоправные действия ОГПУ относятся к осени 1931 г., то есть самому началу ра­боты Торгсина с советскими покупателями. Так, Новороссийское отделение Торгсина жаловалось на увеличение числа случаев кон­фискации милицией⁹³³ товаров, купленных в Торгсине, несмотря на то, что люди предъявляли квитанции, подтверждавшие легальность покупки. Пользуясь разрешением своего Экономического управле­ния, сотрудники ОГПУ изымали золотые и серебряные предметы домашнего обихода⁹³⁴. Конторы Торгсина требовали, чтобы Правле­ние добилось от правительства приказа о прекращении антиторгси-новских акций ОГПУ⁹³⁵. Действия ОГПУ в начальный период рабо­

ты торгсинов можно списать на плохую информированность его местных представителей, инерцию, неразбериху и шок, которые со­провождали создание необычной организации «Торгсин». По сути ведь произошло неслыханное: Политбюро фактически поступилось принципом государственной валютной монополии, разрешив людям использовать ценности и валюту в качестве средства платежа. Даже валютный рынок нэпа не имел подобной привилегии! Столь резкий поворот валютной политики застиг врасплох не только местные органы ОГПУ - финансовая инспекция также отбирала товары, купленные в Торгсине, о чем сообщалось в одном из докладов⁹³⁶. Требовалось время для того, чтобы местная власть свыклась с мыслью о законности валютных операций Торгсина.

Шло время. В начале 1932 г. ЦК разослал в регионы директиву и письмо Сталина о содействии Торгсину⁹³⁷. Вышло правительствен­ное постановление, требовавшее, чтобы ОГПУ проводило свои опе­рации, не подрывая работы Торгсина⁹³⁸. Руководство Наркомата торговли, в чьем ведении находился Торгсин, провело переговоры с Экономическим управлением ОГПУ, то разослало на места цирку­ляры, разъяснявшие, что Торгсин имел право продавать на «эффек­тивную», то есть несоветскую валюту⁹³⁹. Наркомат финансов, Гос­банк и Наркомат юстиции отправили разъяснения о валютной деятельности Торгсина в свои местные отделения, секции рабо­че-крестьянской инспекции и прокурорам⁹⁴⁰. Торгсин из диковинки превратился в обыденное явление советской жизни. Трудно пове­рить, что в 1932 г. - тем более в 1933 г. - местные органы ОГПУ могли не знать о том, что государство разрешило людям покупать товары в обмен на валюту и другие ценности. Однако жалобы на действия сотрудников ОГПУ - аресты покупателей в Торгсине, обыски их квартир, конфискацию валюты и товаров - продолжали поступать в Правление⁹⁴¹.

Председатель Торгсина Сташевский в докладной записке нарко­му торговли Розенгольцу в декабре 1932 г. сообщал, что Правление располагало «обширными материалами с мест, из которых видно, что местные органы ОГПУ, угрозыска и милиции, вопреки циркуляр­ного письма ЭКУ ОГПУ, совершают незаконные аресты лиц, покупа­ющих товары в Торгсине или получающих валюту из-за границы»⁹⁴². Сташевский жаловался: «27 августа 1932 года в наш магазин № 3 в Киеве явился работник Киевской областной милиции, т. Бейгул Се­мен Георгиевич, и тут же в конторе магазина подверг личному обыс­ку застигнутых им наших покупателей, прекратив обыск лишь после настойчивых требований зав. магазином... В Вознесенске пекаря в числе 9 человек сдали Торгсину 2000 рублей валюты, за что были арестованы ГПУ. Операция ГПУ морально повлияла на сдатчиков

инвалюты... Одесса. В наш магазин вбежали с обнаженным оружием два сотрудника 26 погранотряда ГПУ и арестовали неизвестного гражданина в магазине»⁹⁴³.

Жалобы граждан подтверждали правоту Сташевского. В своем заявлении в Ленинградскую контору Торгсина некто Р.И. Пинчук возмущалась: «3 октября с. г. (1932 г. - Е. О.) в 2 часа ночи (подчер­кнуто мной. - Е. О.) была арестована моя дочь, Ида Давидовна Пин­чук, 5-ым отделением милиции. Причина ареста - изъятие инвалю­ты. Никакой инвалюты, кроме получаемой мной из Америки от моих детей, у нее нет и все переводы поступали в Ваш адрес непосред­ственно, а также в адрес Государственного Банка... Прошу Правле­ние Торгсина принять меры к освобождению моей дочери, иначе я вы­нуждена буду отказаться от получаемых мною из Америки денег»⁹⁴⁴. Письмо Пинчук показывает довод, который советские граждане приводили в свою защиту, - законность получения валю­ты, а также угрозу впредь отказаться от валютных переводов из-за границы. Многие грозили сообщить родственникам за границей об инциденте, что было чревато не только снижением притока валюты, но и давало повод для антисоветской пропаганды.

Заведующий магазином некто Полиновский в рапорте в Киев­скую контору Торгсина сообщал о случае, произошедшем 13 декаб­ря 1932 г.: «К магазину подошли трое неизвестных граждан, остано­вили выходящего в это время из магазина покупателя и приказали следовать за ними. Покупатель передал муку тут же стоявшей жене и пошел с ними. В это время стояла на улице большая очередь и я за­метил, что среди публики началась паника и в магазине и около мага­зина не стало ни одного человека. Я выбежал на улицу, побежал к ним и на мой вопрос, куда и зачем они ведут покупателя, они ответили, что они отвечают за свои действия. На мое требование предъявить документы, они ответили, что они агенты ГПУ и отказались предъ­явить документы. Я пригласил их до выяснения личности в ма­газин и вызвал ГПУ. После всего Пом.[ощник] Нач.[альника] Милиции т. Крайзерт составил протокол и вызвал меня и т. Тверского и про­давца Гуревича»⁹⁴⁵. Судя по тому, что «агенты» не пытались бежать, а директору магазина пришлось писать рапорт, объясняя свои дей­ствия, люди, проводившие арест, действительно были сотрудниками местного ГПУ. В 1932 г. управляющий Псковского отделения Ле­нинградской конторы Торгсина сообщал, что «потребители отда­ленных районов не приезжают, боясь репрессий», а из Ташкента пи­сали, что «сдатчики» ценностей всячески пытаются скрыть свою настоящую фамилию и адрес⁹⁴⁶. На совещании коммерческого отде­ла Ленинградского Торгсина один из сотрудников предложил вы­

пустить специальные афиши, которые успокоили бы население, дав гарантии в том, что Торгсин не следит за людьми, которые сдают зо­лото, «а то публика боится нести свои несчастные кольца и часы»⁹⁴¹. Афиша, впрочем, скорее подлила бы масла в огонь, обна­родовав и растиражировав ходившие слухи.

Инциденты не прекращались и в следующем, 1933 г. Некто М.Б. Коен в заявлении директору Киевской конторы Торгсина сообщал: «27 июня с.г. (1933 г. - Е. О.) я вынул зуб у врача (видимо, речь идет о золотой коронке. - Е. О.), который проживает по ул. Пятакова, 24 и занес в магазин, там, где принимают лом. Я взял книжку (товар­ную книжку Торгсина. - Е. О.) и получил 140 кг муки ржаной в мага­зине № 2 и в магазине № 3 купил 70 кг муки. Выдали мне справку на право провоза в Проскуров и Уманъ⁹⁴⁸. Отняли муку и справку, а по­тому прошу директора дать распоряжение отдать мне 3 мешка муки -210 кг»⁹⁴⁹. По сообщению из Херсона крестьянин (имя не указано) получил ценным пакетом 25 долл. и зашел в Торгсин. Там он купил товаров на И долл., остальные оставил у себя. По дороге домой его арестовала милиция, отобрала продукты и доллары, не­смотря на то, что Торгсин подтвердил легальность покупки⁹⁵⁰. Из Валдайского района сообщали, что налоговый инспектор конфиско­вал у жительницы села Загорье товарные ордера и товары, куплен­ные в Торгсине: сахар, рыбные консервы и водку, всего на сумму

7 руб. 55 коп. После этого «к указанной гражданке нагрянуло ОГПУ и отобрало у нее несколько золотых царской чеканки»⁹⁵¹. Из Узбе­кистана жаловались на действия милиции, которая отбирала муку у покупателей Торгсина в момент их выхода из магазина⁹⁵². Управля­ющий Туркменской конторы Торгсина в 1933 г. также жаловался Правлению на действия местных политорганов: в Мерве клиента увели из магазина в ГПУ; в Чарджуе «гражданин» почти открыто установил пост на улице напротив магазина, наблюдая за теми, кто туда заходил; в Керках работника электростанции уволили с работы за покупку и, видимо, перепродажу, торгсиновской муки. По словам донесения, «потерпевший начал ходить по профсоюзам и кричать».

8 тех же Керках ГПУ требовало от оценщика торгсина фамилии тех, кто сдавал золото в больших количествах, о чем узнал весь город. «Все работники г. Керки, с которыми пришлось беседовать, - писал управляющий, - заявили, что никто в Торгсин не сдает золото, по­тому что ГПУ арестовывает и отбирает золото». В Ашхабаде ГПУ провело обыск у только что принятого на работу оценщика, в про­шлом ювелира. На другой день принятый на работу сбежал, даже не забрав своих документов⁹⁵³.

Сотрудники ОГПУ могли действовать не напрямую, а через ра­ботников самого Торгсина: выведывали у оценщиков фамилии лю­дей, сдававших золото, «приглашали на разговор» директоров мага­зинов и управляющих контор⁹⁵⁴, а то и вовсе принуждали

оценщиков выдавать людям фиктивные квитанции, а затем сдавать полученное по ним золото в ОГПУ. В ход шли запугивание и наси­лие. По сообщению из Валдайского края: «На днях в универмаг Торг­сина явился один из агентов ОГПУ тов. Исаенко. Несмотря на то, что на нем было штатское пальто, всё же его все знают, кроме того, из-под воротника торчат петлицы... здесь же в универмаге при по­сторонней публике он пристал к пробиреру⁹⁵⁵ с вопросом: "А у тебя где спрятано золото?" - Пробирер ему ответил: "Если тебе дума­ется, что оно у меня есть, иди ищи". Поговорив с кассиршей и повер­тевшись минут 15 у кассы, он ушел»⁹⁵⁶. Агент ушел, но дело свое сделал, посеяв страх среди работников магазина и покупателей.

Воспоминания тех, кто пережил голод в Украине, подтверждают свидетельства архивных документов о преследованиях ОГПУ кли­ентов Торгсина. Борис Хандрос в своем интервью Институту Фонда Шоа⁹⁵⁷ рассказал о том, что происходило в его родных Озаринцах:

«- Это были очень богатые магазины. Там все было в этих мага­зинах, но за все надо было платить золотом. Они же еще и преврати­лись в ловушки, в мышеловки... если мама принесла там кусочек, пер­стенек, там, или что, к ней не придирались, тем более что хорошо знали нашу семью. А если приходил какой-то еврей⁹⁵®, скажем, Мой-ша, так, Кацев, и принес пятерку...

- Монетку, да?

- Пятерку, это, монету. Тут же он попадал в список, его забира­ли. Эти камеры так и назывались «золотые камеры» (камеры, где ОГПУ держало арестованных, требуя отдать золото. - Е.О.). Наби­вали эти камеры, стоя там, простаивали люди неделями, и выбивали из них золотые монеты. Выбивали то, что люди прятали еще в годы Гражданской войны...» ⁹⁵⁹

Другой житель Озаринцев, Лазарь Лозовер, подтверждая слова Хандроса о «золотых камерах», вспоминал:

«Я помню, когда в 33-ем году, то-ли в 34-ом году, брали многих людей за золото. НКГБ (ошибка, правильно НКВД. - Е. О.) было та­кое у нас. Помню, как сегодня, взяли моего отца. Взяли моего отца тоже за золото. Ну, а, так как был у нас один, фамилия его была Энтин. Вроде бы по наслышимости он был как стукач. Понимаете, как "стукач"? - Мама и мы жши бедно. У нас ничего не было. Пол у нас был земляной, знаете, как в селе. И она пришла к нему и сказала (далее рассказчик переходит на идиш. - Е. О.):

- Хаим, что это? Почему они забрали моего мужа?

- Не волнуйся. Завтра он будет дома. (Рассказчик переходит на русский язык - Е. О.) Вы знаете нашу жизнь, наше это вот. Не вол­нуйтесь.

Завтра, правда, наутро отец приехал домой. Побитый. Ему ста­вили пальцы между дверьми, чтобы он признавался, или у него что-то есть. А если у него - нема, чтобы он сказал, у кого есть. По­нимаете?... были такие, что имели. Косое. Он занимался скотом, у него было (золото. - Е.О.). Так у него все забрали, и его забрали уже. Его забрали и так никто не знал, куда он делся. Ну, были слухи та­кие, что его убили, что, мол, он уже не нужный. Его уже использовали для этого дела, его расстреляли⁹⁶⁰...

- Много было таких евреев, которых забирали за золото?

- Было. Было у нас. Было. Было. Было. Вообще-то, очень много за­бирали, но это все было несправедливо. Может, было 2-3 человека таких, что у него было ('золото. - Е. О.), во. А в основном, не было. В основном, были такие, что просто брали на испытание или чтобы у него что-то выжать. Или чтобы он либо на кого-то что-то сказал, что он знает»⁹⁶¹.

ОГПУ было не занимать изобретательности. Сотрудники поли­тического управления требовали, чтобы клиенты Торгсина пе­ренаправляли полученные из-за границы валютные переводы на счет ОГПУ или делали «добровольные» пожертвования в фонд ин­дустриализации или МОПР⁹⁶². В ход шла нехитрая логика: если у человека нашлась валюта для себя самого, то он, конечно, должен иметь ее и для страны⁹⁶³. В анонимном письме, посланном летом 1933 г. из Ленинграда на имя председателя ОГПУ В. Р. Менжинско­го (копии ушли прокурору СССР Катаньяну, Наркому финансов СССР Г.Ф. Гринько и заместителю наркома иностранных дел Г.Я. Сокольникову), сообщалось: «ОГПУ в Ленинграде вынуждает граждан трудящихся, имеющих торгсиновские книжки, списывать с текущих счетов в Торгсине большую часть их сбережений под видом добровольного пожертвования. Иногда эти пожертвования достига­ют почти всей суммы текущего счета в Торгсине. Граждане под вли­янием репрессий, а некоторые, боясь репрессий, отдают все, что с них требуют, а иногда и больше, лишь бы их не преследовали»⁹⁶⁴. ОГПУ могло получить валюту и без согласия владельца банковско­го счета. В одном из документов Правление Торгсина описало такой случай: «В Запорожье директора н[ашего] универмага пригласили в ГПУ и предложили сделать перевод в фонд индустриализации, 30 долларов по заборной книжке одного арестованного покупателя»⁹⁶⁵. Охота за валютными переводами оставила след и в архивах ОГПУ. Циркуляр № 203 Экономического управления от 26 февраля 1932 г. сообщал об участившихся случаях ареста местными органами ОГПУ людей, в адрес которых поступали валютные переводы из-за границы⁹⁶⁶. Арестованные выдавали ОГПУ расписки о полу­чении валюты, после этого их освобождали, но валюта оставалась у

органов государственной безопасности. В иностранные банки посту-пади жалобы на действия ОГПУ.

Воспоминания людей и письма 1930-х гг., посланные из СССР за границу, упоминают «деньги спасения» - выкуп за освобождение арестованных в СССР родственников. В одном из писем, пришед­шем в США из местечка в Подолии в 1932 г., очевидец писал сыну: «... у нас возобновилась болезнь прошлогодней зимы — арестовывают людей и требуют от них "деньги спасения"». А некто Глузгольд, про­живавший в 1930-е гг. в США в г. Эльма, штат Айова, написал ре­дактору еврейской газеты «Тог» о том, что в их город и соседние местности приходили телеграммы из Подольской и Волынской об­ластей СССР от родственников с просьбами как можно скорее выс­лать денежные переводы: ОГПУ, с целью получить выкуп, аресто­вывало и пытало людей, у кого были семьи за границей. После получения денежного перевода местное ГПУ отпускало людей, но затем вновь следовал арест и вымогательство новой суммы валюты: по словам Глузгольда, телеграммы приходили от одних и тех же лиц каждые две недели. Родственники в СССР просили немедленно те­леграфировать о высылке денег, чтобы избавить их от лишней неде­ли пребывания в тюрьме⁹⁶⁷.

ОГПУ оправдывало конфискацию золота и валюты у клиентов Торгсина тем, что отбирало припрятанные ценности, которые госу­дарство в противном случае не получило бы. Конфискация валют­ных переводов не укладывается в это объяснение. В случае с валют­ными переводами ОГПУ забирало деньги, которые уже находились на счету государственной организации «Торгсин». Люди не получа­ли эти деньги на руки и, следовательно, не могли их спрятать. Ва­лютные переводы из-за границы не просто были законными и совер­шались открыто, руководство страны их всячески поощряло⁹⁶⁸. Конфискация валютных переводов раскрывает истинную, ведом­ственную природу антиторгсиновских операций ОГПУ - Полити­ческое Управление радело о выполнении валютного плана своего ведомства. Число жалоб Торгсина на действия ОГПУ возрастало в последнем квартале года, когда Политическому Управлению нужно было рапортовать к важнейшим советским праздникам - Дню революции (7 ноября) и Дню сталинской конституции (30 декабря), а также отчитываться о выполнении годового валютного плана.

Руководство ОГПУ знало о злоупотреблениях и, следуя реко­мендациям руководства страны не подрывать работу Торгсина, пы­талось регламентировать кампании по изъятию валюты. ЭКУ, на­пример, требовало отбирать переводы только в случае наличия доказательств о перепродаже полученной валюты, что считалось спекуляцией. Аресты «валютчиков» должны были проводиться

только с поличным во время совершения противозаконных сделок. Конфискация золотых и серебряных предметов домашнего обихода разрешалась только в тех случаях, когда их накопление носило «явно спекулятивный характер», то есть ценности шли на перепро­дажу. Запрещалось обезличивать изъятое ценное имущество вплоть до решения Особого совещания при коллегии ОГПУ о «задержании ценностей» или возврате их владельцам⁹⁶⁹. Однако цифры валютно­го плана давили сильнее регламентации, и злоупотребления ОГПУ продолжались, благо «эластичное» определение спекуляции откры­вало простор для нарушений. ОГПУ, кроме того, чувствовало под­держку руководства страны, которое больше доверяло чекистам, чем «торгашам» Торгсина: «Надо сказать спасибо чекистам», — с вос­торгом воскликнул Сталин после доклада о росте валютной кассы ОГПУ⁹™.

Действия ОГПУ приводили к тому, что население начинало на­стороженно относиться к Торгсину. Распространялись слухи о том, что Торгсин был «организован в помощь ОГПУ», являлся его «под­собным хозяйством», «ловушкой сдатчиков золота»⁹⁷¹, что покупа­телей в Торгсине фотографировали и давали о них сведения «в органы»⁹⁷². Ассоциация с ОГПУ отпугивала покупателей. Заведую­щий Валдайского отделения Торгсина, например, объяснял невы­полнение валютного плана универмага тем, что в его кассе работала жена агента ОГПУ, «которую все население знает и задает вопрос, зачем она здесь посажена?»⁹⁷³ Правление Торгсина информировало правительство, что во все его конторы поступали запросы населения о том, не являлось ли опасным получать переводы, «в связи с произ­водимой ОГПУ выемкой» золота⁹⁷⁴. Страхи были настолько рас­пространены, что случаи, когда сдача ценностей проходила без по­следствий, могли вызывать удивление: «Гражданка деревни Чекуново зашла в магазин утром в 7 часов 30 мин., купила на 20 руб­лей и была удивлена, что ничего нет страшного и рассказывает: "У нас все говорят, что как зайдешь в Торгсин, здесь тебя и аресту­ют. Теперь приду домой и расскажу, что совсем не так, и наших мно­го придет покупать '^975>>.

Дата добавления: 2015-11-04