Я обвел глазами остальных. Напряженно, точно зачарованные, впились они глазами в экран. Но на лицах – ничего, хоть мало-мальски смахивающего на благоговейный ужас. Можно подумать, климатическую модель парникового эффекта рассматривают или имитацию падения метеорита. Строжайшая секретность избавила этих людей от сколько-нибудь серьезной критики собственных взглядов, но какое-то подобие здравомыслия сохранить они, тем не менее, умудрились. И антропокосмологию изобрели не постфактум, для оправдания невесть откуда пришедшей в головы мысли о необходимости убить Мосалу. Нет, они искренне верят, что прибегнуть к такой малоприятной мере их действительно вынуждают серьезные причины.
А может быть, та же неумолимая логика все же заставит их передумать? Я – невежественный профан, и меня, тем не менее, пригласили, принялись просвещать – лишь бы объяснить миру свои действия. Притащили меня сюда, чтобы оправдаться в глазах потомков. Что, если принять их условия и попытаться разубедить, говоря с ними их же языком? Может, есть хоть малейший шанс? Может, сумею посеять сомнения, спасти Мосалу?
– Ладно, – осторожно проговорил я, – Хватит логических выкладок. Ключевой Фигуре нет нужды обдумывать все до последних микроскопических подробностей. Но разве не придется ей, тем не менее, в конце концов сесть и, по крайней мере, сделать детальные наброски всего содержания ее ТВ? И удовлетвориться тем, что не осталось белых пятен? Это была бы работа всей жизни. Возможно, старания быстрей прочих закончить ТВ есть только первый этап в гонке, победитель которой станет Ключевой Фигурой. Как может что-либо реально существующее быть объяснено, пока Ключевая Фигура не знает, как это объясняется?
– И Ключевая Фигура, и ТВ, – нетерпеливо прервал Пятый, – необъяснимы в отрыве от всей истории человечества, от всего накопленного родом людским знания. И как любому биологическому предку или сородичу требуется определенный отрезок пространства и времени, чтобы существовать и наблюдать – собственное тело, собственные пища и воздух, собственный клочок земли, – так и любому интеллектуальному предшественнику или современнику требуются собственные, пусть неполные, представления о Вселенной. В совокупности, складываясь, как мозаика, они восходят к самому Большому взрыву Не будь это так, нас бы тут сейчас не было. Но Ключевая Фигура призвана занять то место, где все представления о мире сливаются воедино, кристаллизуются в виде столь сжатом, что становятся постижимы для единого разума. Не для того, чтобы резюмировать все научные и исторические познания, – просто чтобы их закодировать.
Бесполезно. Их собственным оружием мне их не одолеть. Они потратили годы, взвешивая любое из очевидных противоречий, и убедили себя, что на все нашли ответы. И если их не сумели поколебать даже придерживающиеся едва ли не тех же позиций антропокосмологи-ортодоксы, то на что надеяться мне?
Я попробовал другой подход.
– И вас устраивает сознавать себя всего лишь ничтожными нешками в фантасмагорических мечтаниях какого-то разработчика ТВ? Знать, что вас втягивают в заговор, чтобы ему не пришлось изобретать способ создать биологический вид, единственным представителем которого будет он сам?
Пятый взглянул на меня с жалостью.
– Нелепость. Вселенная – не мечтания. Ключевая Фигура – не воплощенное божество, не грезящий наяву бого-компьютер, который парит в высших сферах и того и гляди пробудится и забудет о нас. Ключевая Фигура – внутренняя основа Вселенной. Кроме как в ней самой, она нигде пребывать не может. Не может быть более фундаментальной основы для существования космоса, чем логически последовательное его объяснение одним-единственным наблюдателем. Можете вы себе представить нечто более эфемерное? ТВ, которая просто верна – без каких бы то ни было причин? И что тогда будет с нами? Превратимся в грезы безжизненного подпространства? Плод воображения мирового вакуума? Нет. Потому что, что бы ни лежало в его основе, каждое явление таково, каким представляется. И, кем бы ни оказалась Ключевая Фигура, тем не менее, я существую, я мыслю… – Он пнул ногой ножку моего стула, – Окружающий меня мир материален. И для меня лишь одно важно – чтобы все оставалось как есть.
Я повернулся к остальным. Третий уставился в пол, будто стыдясь самой этой никчемной затеи: зачем пытаться что-то доказывать неблагодарному миру? Девятнадцатая и Двадцатая с надеждой глядели на меня, будто ожидая, что вот-вот до меня дойдет, как глупо с моей стороны упорствовать, упрямо не желая признавать их идеи.
Как спорить с этими людьми? Я уже и сам не знал, где истина. Было три утра; я весь мокрый, закоченевший, связанный. Я один. Численный перевес на их стороне. Они владеют профессиональным жаргоном, за ними – вся компьютерная мощь, безграничные графические возможности, они могут позволить себе снисходительный тон. Антропокосмологи располагают любым, самым устрашающим, оружием, какое им только может потребоваться – чтобы быть наукой, не хуже и не лучше прочих.
– Назовите, – упорствовал я, – хоть один эксперимент, с помощью которого вы можете разграничить всю эту информационную космологию и ТВ, которая «верна без каких бы то ни было причин».
– Для вас это эксперимент, – спокойно объяснила Двадцатая, – Мы можем оставить Мосалу в покое – пусть себе заканчивает работу. И, если вы правы, ничего не произойдет. Десять миллиардов людей переживут восемнадцатое апреля, и большинство из них даже не узнает, что теория всего закончена и поведана миру.
– Но если вы ошибаетесь… – подхватил Пятый. Он указал жестом на экран, и движение на картинке ускорилось, – логика подсказывает, что процесс должен двигаться вспять, пока не достигнет физического Большого взрыва, чтобы установить десять параметров единой теории поля, чтобы объяснить всю историю Ключевой Фигуры. Вот почему компьютерная демонстрация этой модели занимает так много времени. В реальном времени, однако, предполагаемые последствия обнаружат себя уже через несколько секунд после момента «Алеф», и завершатся всего лишь – по крайней мере, в локальных масштабах – через несколько минут.
– В локальных масштабах? Вы имеете в виду, в Безгосударстве?
– Я имею в виду, в Солнечной системе. Которая и сама в этом случае просуществует всего несколько минут.
Он говорил, а на поверхности информационного «гобелена» разрасталось черное пятнышко. Разматывалась вьющаяся вокруг него нить, распутывались клубки, которые на самом деле ничего общего с клубками не имели. Голова закружилась, накатила дурнота – снова меня охватило ощущение дежавю; моя собственная фантастическая метафора, высказанная в ответ на сетования У по поводу порочного круга в доказательствах Мосалы, явилась мне воочию подтверждающим доказательством в пользу смертного приговора.
– Конрой и «ортодоксы» считают само собой разумеющейся временную симметрию информационной космологии: они убеждены, что физические закономерности, верные до момента «Алеф», сохранят свою значимость и после него. Но это не так. После «Алефа» ТВ Мосалы подорвет всю физику, из которой была выведена. ТВ создает прошлое – лишь затем, чтобы прийти к заключению, что не существует будущего.
Темное пятно на экране, как по команде, начало распространяться быстрее.
– Это ничего не доказывает, – возразил я, – Ведь никакая из посылок, стоящих за этими умопостроениями, проверке не подвергалась? Вы просто разрабатываете ряд уравнений из области теории информации, даже не зная, соответствуют ли они истине.
– Знать это невозможно, – согласился Пятый, – Но предположим, хоть ничего и не доказано, это все-таки произойдет?
– Да с какой стати? – взвился я, – Если Мосала и есть Ключевая Фигура, то для объяснения своего собственного существования вот в этом, – я заерзал, пытаясь освободить руки, так хотелось мне ткнуть пальцем в их картинку, – она нисколько не нуждается! Ее ТВ не предсказывает такого, даже не допускает!
– Нет, допускает. Но ее ТВ не переживет собственного обнародования. Теория может сделать ее Ключевой Фигурой. Может даровать ей идеальное прошлое. Может на двадцать миллиардов лет обеспечить развитие космологии. Но как только ее четко сформулируют, она распадется на чистую математику и чистую логику, – Он сцепил руки, сплел пальцы, а потом медленно развел ладони в стороны, – Вселенная несовместима с системой, обосновавшей отсутствие в себе самой физической составляющей. Исчезнет… трение. В уравнениях нет огня.
«Гобелен» за его спиной расползался; рушился прихотливый сверкающий орнамент познания. Не поглощаемый растущей энтропией, не остановленный и обращенный вспять, как галактический полет, – нет, процесс просто неумолимо двигался к предначертанному с самого начала концу Каждое возможное преобразование порождалось самим «клубком» – «Алефом», – кроме самого последнего. Никакого клубка и не было: просто петля, ведущая в никуда. Многоцветье тысяч нитей-толкований несло лишь один код, означавший неведение относительно их скрытых связей. И Вселенная, отвоевавшая себе право на существование тем, что нагромоздила из всех этих объяснений миллиард бесконечно усложняющихся замысловато переплетенных витков, в конце концов, размотавшись, как клубок, свелась к голому утверждению о собственной тавтологичности.
На мгновение сверкнул во тьме четкий белый круг – и экран погас.
Демонстрация окончена. Трое принялись отвязывать меня от стула.
– Я должен кое-что вам сказать, – обратился к ним я, – Я не открыл это никому – ни ЗРИнет, ни Конрой, ни Кувале. Об этом не подозревает Сара Найт. Никто не знает, только я и Мосала. Но вам необходимо это услышать.
– Мы слушаем, – сказала Двадцатая. Она стояла у пустого экрана и терпеливо смотрела на меня – воплощение вежливой заинтересованности.
Последний мой шанс переубедить их. Я постарался собраться, поставить себя на их место. Если они узнают, что Буццо ошибается, изменит ли это их планы? Возможно, нет. Есть ли другие кандидаты на ее место, нет ли – Мосала одинаково опасна. Если Нисиде умрет, его интеллектуальное наследие можно развить – и они просто станут оберегать продолжателей его дела и не откажутся от намерения уничтожить Мосалу.
Я заговорил:
– Вайолет Мосала закончила разработку своей ТВ еще в Кейптауне. Вычисления, которые она проводит сейчас, всего лишь дополнительная проверка. Настоящая работа закончена несколько месяцев назад. Таким образом, она уже стала Ключевой Фигурой. И ничего не случилось, небо не упало на землю, мы никуда не делись, – Я попытался рассмеяться, – Эксперимент, который вы считали слишком опасным, уже закончен. И мы выжили.
Двадцатая все смотрела на меня, не меняясь в лице. Внезапно на меня накатило невероятное смущение. Я чувствовал каждый мускул своего лица, поворот головы, сутулость плеч, направление взгляда. Словно ком глины, которому едва придали человеческую форму, который еще лепить и лепить, изо всех сил старается выдать себя за человеческое существо, изрекающее истины.
Знаю одно: каждая косточка, каждая пора, каждая клеточка моего тела выдавали, как отчаянно тщился я запудрить им мозги.
Правило первое: ни в коем случае не признавайся, что вообще существуют какие-то правила.
Двадцатая кивнула Третьему, тот отвязал меня от стула. Подцепив лебедкой, меня опустили обратно в трюм и снова привязали к Кувале.
Когда остальные уже начали подниматься на палубу по веревочной лестнице, Третий замешкался, присел на корточки подле меня и прошептал, словно давая хорошему другу горький, но важный совет:
– Ты не виноват, приятель. Ты старался. Только неужели тебе никто не говорил, что лжец из тебя – хуже некуда?
– Не обольщайся, – без всякого выражения сказал(а) Кувале, когда я закончил отчет об устроенной убийцами презентации, – У тебя и не было ни малейшего шанса. Никому их не отговорить.
– Никому? – Я не поверил. Слишком часто себя в этом просто убеждают. Должен же быть какой-то способ разоблачить в их глазах логику, которую они считают неопровержимой, заставить их осознать ее абсурдность.
Только я этого способа нащупать не сумел. Не смог достучаться.
Я проверил время по Очевидцу.Скоро рассвет. Я все дрожал, никак не мог остановиться; пленка водорослей на полу казалась еще мокрее, и твердый полимер под ней стал холодным, как сталь.
– Мосалу будут надежно охранять, – Я оставил Кувале в подавленном настроении, но в мое отсутствие уныние сменилось, видимо, приступом вызывающего оптимизма, – Службы безопасности конференции уже получили от меня снимок твоего мутировавшего холерного генома, так что они в курсе, какая опасность ей грозит – даже если она сама этого не знает. К тому же там, в Безгосударстве, осталось еще множество антропокосмологов-ортодоксов.
– В Безгосударстве никто не знает, что У замешана в заговоре? Так или иначе, У могла еще несколько дней назад инфицировать Мосалу с помощью биологического оружия. Думаешь, они стали бы исповедоваться перед камерой, если бы убийство уже не было свершившимся фактом? Хотели заручиться доверием, и им пришлось взяться за дело заранее, без спешки, пока не попали под подозрение все, от ПАФКС до «Ин-Ген-Юити». Но, не убедившись, что она мертва, что они могут бежать из Безгосударства, они ни за что не стали бы открывать карты.
Значит, что бы ни говорил я там, на палубе, это все равно уже ничего не изменило бы?
Да нет, не совсем. Может, у них есть противоядие, какое-нибудь чудодейственное средство.
Кувале молчал(а). Где-то поодаль послышались голоса, шаги. Нет, ничего. Лишь невнятный шум тысяч и тысяч волн.
А уж размечтался-то! Возродиться, пройдя сквозь все преграды и став бесстрашным героем технолиберации! Впутался в какие-то мерзкие дрязги фанатиков, одержимых манией создать бога, получил пинка и шмякнулся на свое законное место: знай передавай чьи-то чужие измышления – вот и все, чего я добился.
– Как ты думаешь, они сейчас за нами следят? Там, на палубе?
– Кто знает? – Я оглядел темный трюм. Не разобрать даже, на самом деле у дальней стены маячит слабый сероватый отблеск света, или просто мерещится. Я рассмеялся, – И что же, по-твоему, мы предпримем? Подпрыгнем на шесть метров вверх, пробьем дырку в крышке люка, а потом проплывем сотню километров – сцепленные, как сиамские близнецы?
Внезапно веревка на моих руках резко натянулась. Я чуть было не завопил от возмущения, но вовремя спохватился. Видно, за последний час, пока мы не были связаны, Кувале сумел(а) немного растянуть путы и спрятать петлю в ладонях. Теперь, когда нас снова связали, осталось лишь слегка развести руки. Не знаю, что за сверхъестественные трюки он(а) там выделывал(а), но после нескольких минут упорной возни веревка ослабла. Кувале вытянул(а) руки из щели между нашими спинами и развел(а) их в стороны.
Я ничего не мог с собой поделать – меня охватила бурная идиотская радость, хоть я и отдавал себе отчет, что вот-вот по палубе неотвратимо застучат шаги. Наверняка в трюме установлена инфракрасная камера, и неотступно следящий за нами компьютер без труда зафиксирует наш проступок.
Что-то долго нас никто не тревожит. Видимо, захватить нас решили экспромтом, подслушав мой звонок Кувале. Спланировали бы загодя – по крайней мере наручниками бы запаслись. Может быть, подготовиться как следует не успели, а аппаратура для слежки, которая оказалась под рукой, такая же примитивная, как и их веревки и сети.
Кувале с облегчением повел(а) плечами. Я обзавидовался; мои плечи были стянуты до боли. Он(а) снова втиснул(а) руки между нашими спинами.
Полимерная веревка скользкая, узлы стянуты на совесть, а ногти у Кувале острижены совсем коротко (несколько раз они коснулись моего тела). Когда мои руки оказались наконец развязаны, я испытал нечто вроде разочарования. Душевный подъем шел на убыль, я знал: ни малейшего шанса сбежать у нас нет. И все же это уже хоть что-то: лучше, чем сидеть сиднем в темноте и ждать, пока тебе выпадет честь объявить миру о смерти Мосалы.
Сеть была из какого-то мудреного пластика, приклеивающегося к определенным участкам собственной поверхности (очевидно, чтобы проще было чинить), в местах соединений не менее прочного, чем на нетронутых участках. Нас плотно спеленали, стянув руки за спинами; теперь, когда руки освободились, появился небольшой – сантиметра четыре-пять – зазор. Скользя подошвами по расплывшимся в слякоть водорослям, мы неуклюже поднялись на ноги. Я выдохнул и втянул живот, радуясь, что в последнее время пришлось попоститься.
Первый десяток попыток не удался. Минут десять – пятнадцать ушло на мучительную возню в темноте, когда мы снова и снова возвращались на исходные позиции, пытаясь найти способ встать, при котором наши общие путы постепенно сползали бы вниз. Ни дать ни взять – игроки-соперники в каком-то каверзном бессмысленном шоу. К тому времени, как сеть коснулась пола, лодыжки у меня совсем онемели. Я сделал несколько шагов и едва не рухнул. Ухо уловило слабый звук скользящих по пластику ногтей: Кувале уже развязывал(а) себе ноги. Мне по возвращении в трюм связать ноги никто не удосужился. Разминаясь, я прошагал в темноте несколько метров, поддерживая, пока окончательно не выветрилась, иллюзию свободы.
Повернув обратно, я подошел к Кувале и склонился так низко, что стали видны белки глаз. Он(а) приложил(а) палец к моим губам. Я согласно кивнул. Пока, похоже, нам везет – никакой инфракрасной камеры и в помине нет, – но могут быть звукозаписывающие устройства, и, откуда нам знать, что за хитроумная программа нас подслушивает.
Кувале встал(а) и в тот же миг пропал(а) из виду: футболка после долгого пребывания в темноте уже не светилась.
Временами поскрипывали подошвы промокших ботинок; видимо, кружит по трюму. Ума не приложу, что он(а) рассчитывает найти. Какую-нибудь брешь в корпусе? Быть не может. Я стоял и ждал. Снова на полу чуть забрезжила полоска света. Рассвет. Значит, на палубе скоро появятся люди.
Я услышал приближающиеся шаги. Кувале нащупал(а) мою руку, взял(а) за локоть. Я прошел следом – к углу трюма. Он(а) прижал(а) мою ладонь к стене примерно в метре от пола. Так вот что он(а) обнаружил(а)! Что-то вроде прикрытого защитным кожухом приборного щитка – небольшая пружинная дверца, заподлицо утопленная в стену. Когда нас опускали в трюм, я ее не заметил, но ведь стены все заляпаны – отличный камуфляж.
Я обследовал открытый щиток на ощупь. Так, электрическая розетка. Два нарезных металлических фитинга, каждый сантиметра два в диаметре, под ними – рычажки расходомеров. Что бы через них ни подавалось – или ни откачивалось, – особой ценности для нас они явно не представляли. Разве что Кувале задумал(а) затопить трюм, чтобы мы могли всплыть к люку?
Я едва не пропустил его. У самого края щитка, справа – круглый, с тонким ободком разъем, диаметром миллиметров пять-шесть, не больше.
Разъем оптического интерфейса.
Соединенный с чем? С бортовым компьютером? Если первоначально судно было предназначено для грузоперевозок, возможно, отсюда с помощью портативного терминала загружали инвентаризационные данные. Особых надежд питать не приходилось: вряд ли на арендованном антропокосмологами рыболовецком судне такая система может быть пригодна для чего-нибудь еще.
Я расстегнул рубашку, одновременно вызывая Очевидца.Его программа включала простенькую опцию – «виртуальный терминал», которая позволяла мне просматривать все вводимые извне данные, и заменяющее клавиатуру мимическое устройство ввода. Я вынул из пупка заглушку порта и встал, прижавшись к стене, пытаясь соединить разъемы. Двигался я неуклюже, но после упражнений по выскальзыванию из рыболовной сети новая задачка оказалась совсем легкой.
Все, что мне удалось добыть, – обрывок какого-то случайного текста, а потом – сигнал от самой программы: «Ошибка!» Запрос она получила, но данные оказались зашифрованы до неузнаваемости. Оба порта представляли собой разъемы, предназначенные для подсоединения к гибкому коннектору. Одинаковые защитные ободки не давали состыковать разъемы вплотную – фокусы лазерных фотодетекторов все никак не совмещались, расходились на какой-то миллиметр.
Я отступил назад, стараясь не выдать своего разочарования. Кувале вопросительно тронул(а) мою руку. Я поймал ладонь, лежащую у меня на руке, и положил себе на лицо, покачал головой, затем повел ею к моему искусственному пупку. Кувале похлопал(а) меня по плечу. Ну ничего. Я понимаю. Все-таки мы попытались.
Я стоял у щитка, привалившись к стене. Пришло в голову, что, скрой я признание антропокосмологов, обвинить могут «Ин-Ген-Юити». Если уже после убийства Элен У со товарищи, скрывшись, попытаются взять ответственность на себя, вероятнее всего, их воспримут как невесть откуда взявшихся чудаков. Об антропокосмологах никто и слыхом не слыхал. Стало быть, убийство Мосалы может прорвать бойкот.
«Это было бы то самое, чего она хотела», – едва не произнес я вслух неотступно звенящие в мозгу слова; такое утешительное, такое логичное оправдание!
Я отстегнул ремень и вонзил язычок пряжки в живот около пупка. Стальной имплант окружал тонкий слой противоинфекционной биоинженерной соединительной ткани; от звука рвущегося коллагена бросило в дрожь, но боли не было: защитный слой лишен нервных окончаний. Еще сантиметра два вглубь – и я наткнулся на металлический выступ, фиксирующий порт на месте. Я отодвинул ткани от цилиндра и сумел просунуть язычок дальше за край выступа.
Словно сам себя оперирую доморощенными средствами: на семь-восемь миллиметров увеличиваю имеющееся в брюшной стенке отверстие. Тело сопротивлялось. Я настаивал, пробираясь под выступ, пытаясь высвободить его, а от поврежденного участка уже несся шквал химических сигналов бедствия, призывая на мою голову немилосердный нагоняй и дозу анальгетиков в придачу. Кувале стал(а) помогать, растягивая отверстие. Когда теплые пальцы коснулись шрамов от порезов, которые я нанес себе тогда, при Джине, у меня началась эрекция; ну до того некстати – я едва не расхохотался. Глаза заливает пот, в пах струится кровь – а тело, не желая ничего замечать, требует своего, и все тут. И, положа руку на сердце: захоти Кувале, я с упоением улегся бы на пол и занялся любовью – каким угодно способом. Лишь бы сознавать, что мы слились воедино.
Но вот из брюшины, волоча за собой скользкий от крови коротенький волоконный световод, появился стальной цилиндр. Я повернулся и сплюнул заполнившую рот кислоту. По счастью, этим все и обошлось – меня не стошнило.
Подождав, пока пальцы перестанут дрожать, я вытерся рубашкой и отвернул целиком весь торцевой узел, обнажив порт. Смахивало даже не на фаллопластику, а, скорее, на обрезание – столько мук ради проникновения на лишний миллиметр. Я сунул в карман металлическую «крайнюю плоть», отыскал на стене разъем и попробовал снова.
Перед глазами вспыхнули крупные яркие бело-голубые буквы; ослепить не ослепили, но в шок повергли:
Морской флот Мицубиси Шанхай Модель номер LMHDV-12-5600 Опции на экстренный случай:
Р – запуск сигнальных ракет М – включение радиомаяка
Я перебрал все возможные команды выхода, чтобы добраться до более развернутого меню, – но это он и был, полный каталог. Воображение, которому я не смел дать волю, рисовало блистательные картины: вот я подсоединяюсь к главному бортовому компьютеру, тут же получаю доступ к сети, отправляю записанную ночью исповедь антропокосмологов в два десятка надежных мест, одновременно рассылаю копии всем участникам эйнштейновской конференции. А передо мной – всего лишь примитивная аварийная система сигнализации, возможно, предусмотренная первоначальной конструкцией в соответствии с требованиями техники безопасности и забытая за ненадобностью впоследствии, когда новые хозяева оснастили корабль современным коммуникационным и навигационным оборудованием.
Забытая – или отключенная?
Я подал мимический сигнал – М.
По виртуальному экрану поплыл текст простейшего сигнала бедствия. Сообщался номер модели, серийный номер корабля, широта и долгота (если я правильно помню карту Безгосударства, мы, оказывается, ближе к острову, чем я думал) – и что «выжившие» находятся в «основном грузовом трюме». Внезапно закралось подозрение, что, потрудись мы обыскать остальную часть трюма, где-нибудь наткнулись бы на другой щиток со скрытыми под ним двумя красными кнопками с кулак величиной, надписанными РАДИОМАЯК и РАКЕТЫ; но думать об этом не хотелось.
Где-то наверху, на палубе, взвыла сирена.
– Что ты сделал? – испуганно спросил(а) Кувале, – Пожарную тревогу включил?
– Послал сигнал бедствия. Решил, что сигнальные ракеты могут для нас обернуться неприятностями.
Я закрыл щиток и стал застегивать окровавленную рубашку, будто сокрытие вещественных доказательств могло помочь.
Слышно было, как кто-то, тяжело бухая ботинками, пробежал по палубе. Через несколько секунд сирена смолкла. Потом приоткрылся люк – на нас пристально смотрел Третий. В руке у него был пистолет, о котором он, кажется, совсем позабыл.
– Думаете, вам это что-то даст? Мы уже послали сообщение, что тревога ложная; никто и внимания не обратит, – Вид у него был скорее озадаченный, чем разъяренный, – Сидите тихо и не рыпайтесь, больше от вас ничего не требуется, и скоро вас выпустят. Так как насчет сотрудничества?
Он развернул веревочную лестницу и в одиночку спустился к нам. Я глаз не мог отвести от бледной полоски предрассветного неба за его спиной; в вышине маячил тающий на глазах спутник – видит око, да зуб неймет. Подобрав пару обрывков веревки, Третий бросил их нам.
– Сядьте и свяжите себе ноги. Как следует. Может, вас накормят завтраком, – Зевнув во весь рот, он отвернулся и крикнул: – Джорджио! Анна! Помогите мне!
Кувале – в жизни не видел, чтобы человек двигался так стремительно – прыгнул(а) на него. Подняв пистолет, Третий выстрелил. Пуля вошла в бедро. Кувале осел(а) на палубу, когда растаял отзвук выстрела, и я услышал, как он(а) шумно хватает ртом воздух.
Я вскочил и заорал на Третьего, сыпля ругательствами, сам едва сознавая, что говорю. Все пропало! Смести бы, как паутину, с лица земли этот трюм, этот корабль, этот океан! Бешено размахивая руками, костеря его на чем свет стоит, я шагнул вперед. Третий ошалело глядел на меня, словно не понимая, с чего весь этот сыр-бор. Я сделал еще шаг. Он направил дуло пистолета на меня.
Кувале рванулся (рванулась) вперед и сбил(а) его с ног. Не успел Третий подняться, он(а) прыгнул(а) на него и зажал(а) ему руки, шарахнув правой об пол. На миг я застыл, как парализованный, в полной уверенности, что бороться бесполезно, а потом бросился на помощь.
Со стороны, наверное, это выглядело как возня снисходительного папаши с развоевавшимися пятилетними отпрысками. Я подергал выглядывающий из могучего кулачища ствол пистолета: «пушка» точно в камне застряла. Казалось, Третий будто и не замечает слабых попыток Кувале удержать его на полу и сейчас вскочит на ноги – вот только дух переведет.
Я врезал ему по голове. Он яростно сопротивлялся. Подавив отвращение, я снова ударил в ту же точку и рассек ему кожу над глазом; с силой двинув каблуком по ране, я присел на корточки и схватился за пистолет. Третий закричал от боли, оружие выскользнуло из руки – и тут он приподнялся, отбросив Кувале в сторону. Я пальнул в пол за своей спиной, в надежде немного охладить его пыл, чтобы не заставлял пускать оружие в ход. И тут раздался еще один выстрел – сверху. Я поднял глаза. У края люка на животе лежала Девятнадцатая. Анна?
Держа Третьего на прицеле, я отступил на несколько шагов. Он глядел на меня – окровавленный, злой как черт и все же не утративший любопытства – пытался постичь смысл моего бессмысленного демарша.
– Ты этого хочешь, да? Распутать клубок? Хочешь, чтобы Мосала разнесла мир вдребезги? – Он рассмеялся и покачал головой, – Опоздал.
– В этом нет никакой необходимости, – прокричала Анна, – Пожалуйста! Положите пистолет, и через час вы будете в Безгосударстве. Никто не собирается причинять вам вред.
– Принесите мне рабочий ноутпад, – бросил я через плечо, – Быстро. У вас есть две минуты, потом я вышибу ему мозги.
Я говорил на полном серьезе – даже если моей решимости хватило бы только на те секунды, пока я произносил эти слова.
Анна отползла от края люка; послышался гомон возмущенных голосов – она совещалась с остальными.
Кувале, хромая, добрел(а) до меня. Из раны, не переставая, сочилась кровь. Бедренную артерию пуля, судя по всему, не задела, но дышал(а) Кувале неровно – явно нужна помощь.
– И не подумают, – сказал(а) он(а). – Так и будут вилять. Поставь себя на их место…
– Золотые слова, – спокойно подтвердил Третий, – Во сколько бы кто ни ценил мою жизнь… Все равно, если Мосала станет Ключевой Фигурой, погибнем мы все. Если вы хотите ее спасти, торговаться бессмысленно – чем бы вы ни угрожали, в любом случае ничего хорошего ждать не приходится.
Я взглянул вверх, на палубу. Они все еще спорили: до нас доносились голоса. Но если они настолько уверовали в свою космологию, чтобы убить Мосалу – и отправить псу под хвост собственную жизнь, прятаться в горах Монголии или Туркестана, не имея возможности даже обнародовать свои взгляды, – то угроза еще одной смерти их убеждений не поколеблет.
– Я думаю, – объявил я, – вашей работе остро необходим критический анализ специалиста.
Я передал пистолет Кувале, снял рубашку и сделал из нее жгут. У меня самого кровь уже не текла; поврежденная уплотнительная ткань выделяет бесцветный бальзам, содержащий антибиотики и коагулянты.
Оказав Кувале первую помощь, я вернулся к приборному щитку и вновь подсоединился к разъему. Раз система аварийной сигнализации с главным компьютером не состыкована, значит, отключить ее нельзя. Я подал повторный сигнал бедствия, потом запустил ракеты. Трижды раздалось громкое шипение струй газа – и вот, затмевая мягкий предутренний свет, дальнюю стену озарило слепящее фотохимическое сияние. Бурая патина водорослей, пятнами облепивших стену, высветилась яснее ясного, но скрыть ничего уже не могла: глаз различал края еще одного углубления в стене, в темноте отчетливо проступила щель вокруг защитной панели. Я заглянул внутрь и обнаружил, как и предполагал, две большие кнопки и устройство аварийной подачи воздуха. Осмотрев дверцу повнимательнее, я заметил проступающую сквозь пятна грязи еле заметную загадочную эмблему, не поддающуюся расшифровке ни на каком языке, не имеющую ничего общего с символикой никакой из цивилизаций.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |