Впрочем, нельзя просто уцепиться за два тензорных уравнения Мосалы и дернуть, чтобы узнать, как они соединены. Надо распутывать ложный узел мысленным взором (с помощью программы, но и она не всесильна). Всегда возможны ошибки. Все решают мелочи.
У закончила, было предложено задавать вопросы. Слушатели сидели тихо, кое-кто робко попросил пояснить частности, никто не высказал одобрения или неприятия.
Я повернулся к Мосале.
– Вы по-прежнему думаете, что она на верном пути?
Мосала замялась.
– Да.
Аудитория начала пустеть. Уголком глаза я видел, как многие, проходя мимо Мосалы, задерживают на ней взгляд. Все было очень прилично – никаких восторженных подростков, просящих автографы, – но на многих лицах читалось почтительное восхищение. Я приметил несколько фанатов из тех, что заметно поддерживали Мосалу на пресс-конференции, однако нигде не видел Кувале. Так тревожиться о Мосале и не крутиться рядом – странное поведение.
Я спросил:
– Что это значит для вашей ТВ? Если У права?
Мосала улыбнулась.
– Возможно, это укрепляет мою позицию.
– Почему? Я не понимаю.
Она взглянула на ноутпад.
– Долго объяснять. Может, перенесем разговор на завтра?
То есть на среду после обеда, до нашего первого интервью.
– Конечно.
Мы вышли вместе. Мосала явно куда-то спешила; сейчас или никогда. Я сказал:
– Меня кое-что просили вам передать. Не знаю, важно ли это…
Мосала сказала рассеянно:
– Давайте.
– В аэропорту ко мне подошел некто Акили Кувале. – Она никак не отреагировала на имя, и я продолжил: – Из ортодоксальных антропокосмологов.
Мосала тихо застонала, прикрыла глаза и остановилась. Потом повернулась ко мне.
– Давайте проясним раз и навсегда. Если вы хоть раз обмолвитесь об антропокосмологах в своем фильме…
Я торопливо перебил:
– Не имею такого желания.
Она взглянула сердито и недоверчиво.
Я прибавил:
– Думаете, они позволили бы мне, даже если б я и хотел?
Она не смягчилась.
– Не знаю, как они поступят. Чего хотел от вас этот человек, если не рекламы своих безумных измышлений?
Я сказал осторожно:
– Кувале считает, что вам грозит какая-то опасность.
Подумал, не затронуть ли вопрос об эмиграции в Безгосударство, но побоялся: Мосала и без того готова была взорваться.
Она ответила едко:
– Ну что после этого говорить об антропокосмологах? Трогательная забота, конечно, но ведь мне же ничто не грозит? – Она махнула в сторону пустой аудитории, словно показывая, что там не прячутся убийцы. – Так что пусть расслабятся, и выбросьте их из головы, тогда мы оба сможем заняться своим делом. Ладно?
Я тупо кивнул. Она зашагала прочь; я нагнал ее:
– Послушайте. Я их не искал. Ко мне еще в аэропорту подходит незнакомое лицо и начинает делать загадочные намеки на какую-то якобы грозящую вам опасность. Я счел, что вы вправе об этом узнать, вот и все. Я не догадывался, что вы терпеть не можете именно этот культ. И если вся эта тему табу – отлично. Я больше никогда о них с вами не заговорю.
Мосала остановилась, лицо ее разгладилось.
– Прошу прощения, я совершенно не собиралась устраивать вам взбучку. Но если б вы знали, что за злокачественный вздор… – Она не закончила фразу, – Ладно, не обращайте внимания. Вы сказали, разговор закрыт? Вас они не интересуют? – Она ласково улыбнулась, – Значит, и спорить не о чем? Тогда – до завтра после обеда. Мы сможем наконец-то поговорить о существенном. Очень на это надеюсь.
Я проводил ее взглядом, потом вернулся в пустой зал, сел в первом ряду и задумался. С чего я взял, что смогу «объяснить» Вайолет Мосалу миру? Я не знал, что думает любимая женщина, живя с ней бок о бок, как же мне разобраться с этой нервной, молниеносной незнакомкой, чья жизнь вращается вокруг математики, которую я едва понимаю?
Ноутпад настойчиво запищал. Я вынул его из кармана. Гермессчел, что лекция закончилась и можно подавать звуковые сигналы. Мне пришло послание от Индрани Ли.
«Эндрю, вы вряд ли способны оценить, какое это событие, но люди, о которых мы говорили вчера вечером, согласились с вами побеседовать. Разумеется, не для печати. Улица Хомского, 27. Сегодня в девять».
Я схватился за живот, чтобы не рассмеяться.
– Я не пойду. Не рискну. А что, если Мосала узнает? Мне любопытно, но игра не стоит свеч.
Через несколько секунд Гермесспросил:
– Это ответ отправителю?
Я покачал головой.
– Нет. Это даже не правда.
До дома, который назвала Ли, пришлось немного пройти от северо-восточной трамвайной линии. Квартал напомнил мне сиднейские зажиточные предместья, хотя здесь совсем не было зелени – ни кустика, ни травинки, только большие мощеные дворы да пошловатые скульптуры. Не видел я и электрических оград. Холодало – уже сказывалась осень. Коралловое основание Безгосударства наводит на ложные ассоциации; природные родичи его полипов не выжили бы так далеко от тропиков.
Я подумал: Сара Найт общалась с антропокосмологами, но Мосала об этом не знает. Она не стала бы так восторгаться Сарой, если бы прослышала, что у той какие-то дела с Кувале. Можно предположить, что, готовя «Поддерживая небо», Сара вышла на АК и отчасти поэтому так добивалась права делать «Вайолет Мосалу». Возможно, теперь антропокосмологи готовы предложить мне ту же сделку: «Помогите нам следить за Мосалой, а мы позволим вам сделать эксклюзивный репортаж. Первый рассказ о самом засекреченном культе на планете».
Но почему они считают, что должны защищать Мосалу? Кто в их мировоззрении специалисты по ТВ? Чтимые гуру? Святые чудаки не от мира сего, которых должен защищать от врагов штат преданных последователей? Обожествлять физиков оригинальнее, чем обожествлять невежество… однако понятно, отчего Мосала встает на дыбы. Слышать, что ты – драгоценный (и при этом наивный и беспомощный) проводник мистических озарений, еще противнее, чем когда тебе советуют смириться или вылечиться.
Дом номер двадцать семь оказался одноэтажным, выстроенным из серебристо-серого гранитоподобного рифового известняка, большим, спален на четыре-пять, но с одним входом. Очень разумно для конспираторов – поселиться на окраине, а не в кишащей журналистами гостинице. Из окон, установленных на полупрозрачностъ, струился гостеприимный желтый свет. Я прошел в незапертые ворота, через двор, собрался с духом и позвонил. Если «Мистическое возрождение» рядится в клоунские костюмы и вещает на весь мир о «питательности воображаемых историй», то к встрече с культом, который отправляет свои ритуалы за закрытыми дверьми, я еще не очень готов.
Ноутпад жалобно пискнул, словно игрушка, в которую всадили нож. Я вынул его из кармана: экран был пуст. Я впервые видел его таким. Дверь открылась, хорошо одетая женщина с улыбкой протянула руку.
– Я – Аманда Конрой.
Я ответил на рукопожатие, продолжая стискивать ноутпад. Она взглянула на мертвую машину.
– Он не испортится, но, сами понимаете, наша встреча не для печати.
Выговор у нее был как на Западном побережье США, кожа – откровенно неестественная, молочно-белая и гладкая, как мрамор. Возраст я определить на смог: что-то от тридцати до шестидесяти.
Я прошел вслед за ней по мягком ковру прихожей. Гостиную украшали пять-шесть картин: больших, абстрактных, красочных. Мне они показались бразильским псевдопримитивом – работами модной школы ирландских художников, хотя они вполне могли оказаться «подлинными». Сознательные перепевы полотен, созданных в Сан-Паулу в двадцатых, стоят сейчас в сотни тысяч раз больше, чем настоящие из Бразилии. Так или иначе, четырехметровое панно явно недешево, как и скрытое устройство, превратившее мой ноутпад в кирпич. Я и не пытался вызвать Очевидца,только порадовался, что перед выходом из отеля послал утренний метраж на домашний компьютер.
Казалось, мы в доме одни. Конрой предложила:
– Садитесь, пожалуйста. Хотите выпить?
Она подошла к большому автомату для выдачи прохладительных напитков. Я взглянул на машину и отказался. Это был синтезатор за двадцать тысяч долларов (собственно, увеличенный домашний фармацевт), способный приготовить что угодно, от апельсинового сока до коктейля нейроактивных аминов. Странно видеть его в Безгосударстве – мне не позволили провезти мой старенький фармаблок, – но я не учил резолюцию ООН наизусть и не знаю, какую технологию запрещено экспортировать вообще, а какую только из Австралии.
Конрой села напротив меня, на мгновение задумалась. Потом начала:
– С Акили Кувале меня связывает близкая дружба, но уж очень некоторые люди неуправляемы, – (Обезоруживающая улыбка.) – Не представляю, какое у вас сложилось впечатление после того, как вы услышали весь этот вздор в духе плаща и кинжала, – (Выразительный взгляд на мой ноутпад.) – Полагаю, наше желание сохранять строгую секретность не исправило дело, но, поверьте, тут нет ничего зловещего. Вы прекрасно знаете, что средства массовой информации способны сделать с группой людей и их взглядами, как исказить и то и другое из… любых соображений, – Я попытался было встрять, собственно, чтобы поддакнуть, но Конрой не дала, – Я не собираюсь чернить вашу профессию, но мы столько раз видели, как это происходит с другими группами, что решили отказаться от всякой публичности. Мы сделали нелегкий выбор: вообще отказались от освещения. Мы не хотим, чтобы нас расписывали перед всем миром: честно или предвзято, сочувственно или враждебно. Если у нас нет никакого общественного имиджа, то исчезает и проблема искажений. Мы те, кто мы есть.
Я заметил:
– И все же вы пригласили меня сюда.
Конрой печально кивнула.
– Отняли у вас время и рискуем еще больше испортить положение. Но что нам оставалось? Неосторожность Акилл разбередила ваше воображение, и вряд ли вы так легко отступитесь. Поэтому я готова открыто обсудить с вами наши воззрения, чтобы вам не собирать по кускам ненадежные слухи из третьих рук. Но все это не для записи.
Я поерзал на стуле.
– Вы не хотите, чтобы я привлекал внимание, задавая вопросы не тем людям, – и готовы ответить на них сами, лишь бы я заткнулся?
Я ожидал, что Конрой начнет обиженно отнекиваться и сыпать эвфемизмами, но она сказала спокойно:
– Именно так.
Видимо, Индрани Ли воспользовалась моим советом буквально. Просто скажите, что я вышел на вас более-менее случайно, что я спрашивал всех направо и налево…Если АК поверили в то, что я собираюсь спрашивать об «исчезновении» Кувале всех журналистов и физиков в Безгосударстве, понятно, зачем они позвали меня к себе.
Я спросил:
– Почему вы решили мне доверять? Что помешает мне обнародовать ваши слова?
Конрой развела руками.
– Ничего. Но зачем? Я видела ваши прошлые фильмы; ясно, что вас не интересуют квазинаучные группировки вроде нашей. Вы снимаете Вайолет Мосалу на эйнштейновской конференции – тема сама по себе захватывающая. Вы не сможете обойти вниманием «Смирись, наука!» и «Мистическое возрождение», потому что они постоянно лезут в кадр. Мы – другое дело. Нас нет, и если вы не изготовите подделку, то что вам показывать? Пятиминутное интервью с самим собой на тему нашего разговора?
Я не знал, что ответить: она была права во всем. Да плюс еще антипатия Вайолет Мосалы к антропокосмологам и риск утратить ее сотрудничество, если меня уличат в общении с ними.
Мало того: позиция АК внушала мне уважение. Почти все, кого я встречал в последние несколько лет, начиная с гендерных мигрантов, бегущих от чужих определений особенностей пола, и кончая такими, как Манро, беженцами от национального славословия – устали от людей, присвоивших себе право их изображать. Даже Культы невежества и специалисты по ТВ недовольны друг другом по той же причине, хотя, в конечном счете, состязаются за право определить всего лишь свою собственную принадлежность.
Я ответил осторожно:
– Я не могу принести безусловный обет молчания. Но постараюсь уважать ваши желания.
Конрой, видимо, этим удовлетворилась. Возможно, она взвесила все еще перед нашей встречей и решила, что короткий брифинг – меньшее из двух зол, даже если не удастся вытянуть из меня никаких обещаний.
Она заговорила:
– Антропокосмология – всего лишь современная форма древнего учения. Не буду тратить ваше время, рассказывая о том, что роднит и что отличает нас от разного толка философов классической Греции, раннего ислама, Франции семнадцатого века, Германии восемнадцатого… Если захотите, вы разыщете это сами. Я начну с человека, о которым вы наверняка слышали: физик двадцатого века по имени Джон Уилер.
Я важно кивнул, хотя вспомнил лишь одно: он вместе с другими создал теорию черных дыр.
Конрой продолжала:
– Уилер защищал мысль, что Вселенная формируется теми, кто ее населяет и объясняет. Его любимая метафора была такая… Знаете игру в «двадцать вопросов»? Один человек задумывает предмет, другой задает вопросы, на которые можно ответить «да» или «нет», и пытается угадать. Есть и другой способ играть в эту игру. Вы ничего не задумываете. Отвечаете «да» или «нет» более или менее случайно, но так, чтобы не противоречить уже сказанному. Если вы сказали, что «оно» синее, вы не можете потом согласиться, что «оно» красное – даже если еще не решили, что это за «оно». Но чем больше задано вопросов, тем уже рамки, в которых остается «оно». Уилер предположил, что Вселенная ведет себя как этот неизвестный объект – определяется в сходном процессе задавания вопросов. Мы делаем наблюдения, ставим эксперименты – то есть задаем вопросы. И получаем ответы, более или менее случайные, но никогда полностью не противоречащие один другому. И чем больше вопросов мы задаем, тем более строгую форму обретает Вселенная.
Я уточнил:
– Вы об измерении микроскопических объектов? Некоторые свойства субатомных частиц не существуют, пока они не измерены, и результат во многом случаен – но если сделать второй замер, то ответ будет тот же? – (Все это известно давным-давно и не вызывает сомнений.) – Видимо, Уилер говорил о таких вещах?
Конрой согласилась:
– Это определенный пример. Он восходит к Нильсу Бору, у которого Уилер учился в Копенгагене в тридцатых годах прошлого века. Квантовые измерения и вдохновили его на создание модели. Но Уилер и его последователи пошли дальше. Квантовые измерения относятся к конкретному микроскопическому событию, которое происходит либо не происходит – случайным образом, но в соответствии с существующими законами. То есть речь идет о том, выпадет орел или решка, а не о форме монеты и не о вероятности выпадения в серии последовательных бросков. Легко понять, что монетка не лежит орлом или решкой, пока она крутится в воздухе, – но что, если у нас нет даже конкретной монеты? Что, если не существует заданных законов, определяющих систему, которую вы собираетесь измерять, – как не существует заранее результата этих измерений?
Я устало спросил:
– И что тогда?
Все это было довольно неожиданно: я готовился услышать обычный культистский бред об архетипических колдунах и знахарках, о жгучей необходимости вернуть утраченную мудрость алхимиков. Труднее установить, когда начинают завираться в разговоре о квантовой механике. В устах красноречивого шарлатана она легко превращается во что угодно: от «научного» основания телепатии до «подтверждения» дзен-буддизма. Ладно, даже если я не понял, когда Конрой перешла от известных научных истин к антропокосмологическим фантазиям, то разберусь позже, едва получу обратно электронную титьку и смогу залезть в серьезные работы.
Конрой улыбнулась и продолжала в том же ключе:
– Исторически сложилось, что физика слилась с теорией информации. Вернее, некоторое время довольно много людей работали на их стыке. Они пытались установить, есть ли смысл говорить обо всем строении, не о пространстве-времени отдельного микроскопического события, но обо всех квантовых механизмах, обо всех различных – тогда еще не объединенных – уравнениях поля, как о череде ответов «да» и «нет». Реальность возникает из информации, из накопленного знания. Как сказал Уилер: «Бит определяет бытие».
Я сказал:
– Похоже на то, что из этой замечательной идеи ничего не вытанцевалось. Во всяком случае, на конференции такого не говорили.
Конрой согласилась:
– Информационная физика почти сошла на нет, когда разрозненные знания сложились в стандартную объединенную теорию поля. Что общего у геометрии десятимерного пространства с последовательностью битов? Очень мало. Геометрия победила. И с тех пор этот подход был более плодотворным.
– А что антропокосмологи? У вас есть своя информационно-физическая ТВ, которую научный мир не принимает всерьез?
Конрой рассмеялась.
– Нет-нет! Мы не можем, да и не хотим состязаться на этом поле. Пусть Буццо, Мосала и Нисиде сражаются между собой. Уверена, что кто-то из них найдет безупречную ТВ.
– И тогда…
– Вернемся к уилеровской модели Вселенной. Законы физики возникают из устойчивой последовательности наблюдений случайным образом. Однако, если событие не существует, пока оно не зафиксировано, – значит, и закон не существует, пока он не понят. Но здесь возникает вопрос: понят кем? Кто решает, что значит «устойчивая»? Кто решает, какую форму примет закон или в чем состоит объяснение? Если бы Вселенная слушалась любого человеческого объяснения, мы бы жили в мире, где буквально верна космология каменного века. Или еще при жизни очутились бы в старой сатире на загробную жизнь: отдельное небо для каждой конфликтующей веры. Однако мир не таков. Сколько бы люди ни спорили, мы по-прежнему живем в одном мире. Мы не разбегаемся по разным вселенным, где наши объяснения были бы конечной истиной.
– Да уж.
Мне живо представилось, как театральная труппа «Мистического возрождения» уходит за Карлом Юнгом (в наряде гамельнского крысолова) через черную дыру, за которой лежит совершенно иной, недоступный для рационалистов мир.
Я спросил:
– Не означает ли это, что Вселенная вовсе не предполагает участника? Что законы существуют объективно, независимо от людского понимания?
– Нет, – Конрой улыбнулась, словно поражаясь моей наивности, – Все в реальности и квантовой механике вопиет против абсолюта: абсолютного времени, абсолютной истории… абсолютных законов. Однако, по-моему, это означает, что сама идея участия требует строгой математической формулировки и тщательного анализа разных вариантов.
С этим трудно было спорить.
– Но чего ради? Если вы не состязаетесь за открытие успешной ТВ?..
– Ради того, чтобы понять, как научная ТВ породит реальную. Как знание уравнений, описывающих бытие, определяет это бытие – настолько однозначно, что мы не способны заглянуть дальше этих уравнений.
Я рассмеялся.
– Если вы не способны заглянуть дальше, то попадаете прямиком в метафизику.
Конрой не сморгнула.
– Конечно. Но мы уверены, что это можно сделать научными методами, с помощью логики и соответствующего математического аппарата. Вот что такое антропокосмология: старый информационно-теоретический подход, возрожденный как нечто внешнее по отношению к физике. Может быть, не надо открывать саму ТВ, важнее осмыслить факт, что ТВ существует.
Я подался вперед и, кажется, непроизвольно улыбнулся, зачарованный, несмотря на весь мой скептицизм. То, что она говорит, вздор, но, по крайней мере, восхитительный вздор.
– Но как именно? Какая из возможностей, которые вы собираетесь «тщательно анализировать», может придать теории силу, которой еще нет в природе?
Конрой сказала:
– Вообразите такую космологию. Забудьте о Вселенной, которая начинается с «правильного» Большого взрыва, создающего звезды, планеты, разумную жизнь – и культуру, способную все это осмыслить. Возьмите за исходную точку сам факт, что есть человеческое существо, способное объяснить Вселенную посредством единой теории. Переверните все с ног на голову и считайте единственной данностью существование этого человека.
Я заметил раздраженно:
– Как можно считать это единственной данностью? У вас есть живой человек, и больше ничего. Если дано, что этот человек существует, значит, должна быть и Вселенная, которую он объясняет.
– Вот именно.
Конрой улыбнулась, спокойно и здраво, но у меня волосы зашевелились. Я вдруг понял, что она сейчас скажет.
– От этого человека берет начало Вселенная, распространяясь во всех направлениях, в прошлое и в будущее. Не выплескивается из допространства, не порождается неведомо как при начале времен, а тихо кристаллизуется вокруг одного человека. Вот почему Вселенная подчинена одному закону – теории всего. Ее объясняет один человек. Мы называем его Ключевой Фигурой. Все и вся существует, поскольку существует Ключевая Фигура. Космология Большого взрыва могла бы не привести ни к чему – породить вселенную холодной пыли, вселенную черных дыр, вселенную мертвых планет. Однако Ключевой Фигуре нужно все, что содержит Вселенная – звезды, планеты, жизнь, – чтобы объяснить собственное бытие. Она должна осознать это все, без пробелов, без несоответствий, без противоречий. Вот почему миллиарды людей и впрямь заблуждались. Вот почему мы не живем в космологии каменного века и даже в мире ньютоновской механики. Прежние объяснения недостаточно мощны и связны, чтобы породить Вселенную – и объяснить мозг, способный вместить такое объяснение.
Я сидел и смотрел на Конрой. Мне не хотелось ее обижать, но ничего вежливого на ум не приходило. Это был чистейший культистский треп: с тем же успехом она могла бы объявить, что Вайолет Мосала и Генри Бундо – инкарнации двух враждующих индуистских божеств или что Атлантида восстанет со дна морского и звезды обрушатся, когда будет написано Последнее Уравнение.
Только, если бы она это сказала, вряд ли бы у меня побежали мурашки. Все, что она говорила, было так близко к науке, что я на время оказался обезоруженным.
Она продолжала:
– Мы не можем наблюдать, как возникает Вселенная; мы – ее часть и заперты в пространстве-времени, созданном в момент объяснения. Единственное, что мы надеемся увидеть: как некто впервые осознает ТВ целиком, со всеми вытекающими последствиями, и – невидимо, неощутимо – поймет нас и тем самым создаст.
Вдруг она рассмеялась, разрушив чары.
– Это только теория. Математически она безупречна, но по самой своей сути совершенно не проверяема. Так что, конечно, мы можем ошибаться. Однако теперь вам понятно, почему такие, как Акили, – слишком страстно верящие в правильность этой теории – беспокоятся, чтобы с Вайолет Мосалой ничего не произошло?
Я пошел дальше на юг, к другой трамвайной остановке. Мне надо было немного побродить под звездами, чтобы вернуться обратно на Землю. Даже если Безгосударство нельзя назвать твердой почвой.
Откровения Конрой меня успокоили; наконец-то все ясно и можно больше не отвлекаться от работы.
АК – безобидные сумасшедшие. Забавно было бы упомянуть их в сноске к «Вайолет Мосале», но фильм не разрушится, если их там не будет – как хочет сама Мосала, как хотят они. Зачем оскорблять и ее, и их во имя бесстрашной журналистики – а на самом деле, чтобы вызвать короткую усмешку у пользователей ЗРИнет?
А у Кувале вообще паранойя. Объяснимая, если не простительная. С жизнью потенциальной Ключевой Фигуры лучше не шутить. Вселенная, конечно, не рухнет: если вы умрете, так и не успев «объяснить ее и тем самым создать», значит, это сделает кто-то другой. Однако даже кандидат в творцы заслуживает величайшего почтения; теперь, когда пошли слухи об эмиграции Мосалы в Безгосударство, Кувале видит врагов за каждым выступом рифового известняка.
Я ждал трамвая на пустой улице, глядя сквозь чистый холодный воздух на яркую россыпь звезд – и спутников. Изящные измышления Конрой все еще крутились в голове. Если Мосала – Ключевая Фигура, то правильно она так презирает антропокосмологов. Если ее объяснение Вселенной будет содержать ТВ и больше ничего, тогда все отлично. Если же она примет антропокосмологов всерьез, то выпадет из тугой паутины объяснений, которую плетет для всех нас. Теория всего не будет теорией всего, если под ней останется другой, более глубинный пласт.
А здорово – породить вокруг себя собственную Вселенную: предков (без которых не объяснить свое существование), миллиарды других людей (как естественное логическое следствие; а равно и более дальних родичей – растения и животных), планету под ногами, Солнце, вокруг которого она вращается, другие планеты, звезды и галактики, не столь необходимые для выживания, но позволяющие превратить относительно простую ТВ (которая уместится в одной голове) в более хитрую, которая лучше подойдет мирозданию. Объяснить все это и тем самым пробудить к жизни – дело непростое, и кому охота создавать прежде силу для самого творения: осознать и тем самым создать антропокосмологию, которая поможет осознать и тем самым создать.
Мудрое разделение властей. Пусть метафизикой занимается кто-нибудь другой.
Подошел трамвай. Я сел. Двое пассажиров улыбнулись и поздоровались. Мы немного поболтали. Никто не вытащил оружие и не потребовал денег.
По дороге к гостинице я просмотрел несколько документов в ноутпаде, проверил, все ли цело после отюпочения. Перед поездкой я составил список вопросов к антропокосмологам и, как выяснилось, задал почти все. Остался лишь один – неплохо для человека, привыкшего во всем опираться на электронный костыль, – но все равно досадно.
Кувале, по собственному утверждению, принадлежит к «ортодоксальным АК». Если та дикая метафизика, которой напичкала меня Конрой, – ортодоксальная антропокосмология, то что же исповедуют неортодоксы?
Моя успокоенность пошатнулась. Я услышал лишь одно изложение доктрины АК. Конрой взяла на себя роль рупора, но это не значит, что остальные думают так же. Мне нужно, по меньшей мере, еще раз поговорить с Кувале; но не торчать же перед домом в надежде на случайную встречу.
В номере я велел Гермесупросмотреть мировые коммуникационные справочники. Он нашел семь тысяч Кувале в десятке стран, но ни одного или одной Акили. Вероятно, это прозвище, уменьшительное имя или неофициальный асексуальный псевдоним. Не зная даже страну происхождения, поиск было не сузить.
Я не снимал наш с Кувале разговор, но, тем не менее, закрыл глаза и вызвал Очевидца.С помощью программы-фоторобота мне удалось создать образ Кувале: цифровой в животе и зрительный – перед глазами. Я вытащил кишку, скопировал картинку в ноутпад и прочесал все мировые информационные базы данных в поисках имени или лица. Не каждому выпадают свои пятнадцать минут славы, но, притом что, кроме огромного количества коммерческих, существует еще девять миллионов любительских сетевых журналов, не надо быть знаменитостью мирового масштаба, чтобы попасть в архив. Достаточно победить на агротехнической выставке в сельской Анголе, или забить решающий гол в футбольном первенстве на титул чемпиона Ямайки, или…
Однако удача мне не улыбнулась. Электронная титька снова подкачала, а я стал беднее на триста долларов.
Так где еще искать, если не в сетях? В реальном мире. Но не бегать же по улицам Безгосударства.
Я снова вызвал Очевидцаи пометил фоторобот «к постоянному поиску в реальном времени». Если Кувале промелькнет где-нибудь на краю зрения – снимаю я или нет, замечу сам или нет – Очевидецсразу даст знать.
Карин де Гроот провела меня в комнаты Мосалы. Они были куда больше моего одноместного номера, но такие же солнечные и спартанские. Мансардное окно усиливало ощущение света и простора, однако не создавало впечатления роскоши, какое возникло бы в другом здании, в другом месте. Ничто в Безгосударстве не казалось мне избыточным, но я не мог понять, в чем причина – в самой ли архитектуре или в том, что я знаю о политике и биотехнологии острова.
Де Гроот сказала:
– Вайолет сейчас будет. Садитесь. Она говорит с матерью по телефону, но я уже напоминала ей об интервью. Дважды.
В Южной Африке сейчас три часа ночи.
– Что-нибудь стряслось? Я могу зайти позже.
Мне не хотелось врываться в разгар семейных неприятностей.
– Все отлично. Просто Венди – полуночница, – успокоила де Гроот.
Я опустился в одно из кресел, стоящих кружком посреди комнаты, словно после сборища. Вчерашней мозговой атаки с участием Мосалы, Элен У и нескольких других коллег? Что бы это ни было, мне следовало присутствовать и снимать. Мне следует активнее добиваться разрешения, не то Мосала так и не подпустит меня близко. Однако надо как-то завоевать ее доверие, иначе настойчивость ни к чему хорошему не приведет. Мосала явно не стремится к публичности – да и не нуждается в ней, в отличие от политика или писателя. Все, что я могу ей предложить, – возможность рассказать людям о своей работе.
Де Гроот осталась стоять, опираясь рукой на спинку стула. Я спросил:
– Как вы встретились?
– Я откликнулась на объявление. Мы с Вайолет не были знакомы лично.
– Вы тоже получили научное образование?
Она улыбнулась.
– Тоже. Образование у меня скорее как у вас, чем как у Вайолет – у меня диплом по научной журналистике.
– Вы работали журналистом?
– Я шесть лет была научным корреспондентом «Протея». Очаровательный мистер Савимби – мой преемник.
– Понятно, – Я навострил уши: из соседней комнаты по-прежнему доносился голос Мосалы. Я произнес тихо: – То, что Савимби говорил в понедельник про угрозы, – за этим что-нибудь есть?
Де Гроот взглянула предостерегающе.
– Не вытаскивайте это. Пожалуйста. Вы ведь не хотите все для нее осложнить?
Я возразил:
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 21 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |