— Куда мы?
— В нумера.
Жена премьер-министра, сбежавшая с чужим мужиком с официального мероприятия, лишь задорно блеснула глазами. «Умница, — с неожиданной нежностью подумал Турецкий, потом задумался и добавил: — Моя… может быть».
Квартирка, куда Турецкий привел Веру, весьма скромная по размерам и сплошь напичканная хитрыми электронными прибамбасами туманного назначения, да еще с решетками на окнах, как ни странно, производила впечатление скорее таинственное, чем мрачное. На одной из стен, занимая ее практически целиком, очень мило и дружественно попыхивал большой матовый экран. По периметру, под потолком, змеилась зеленая лента с двадцатью четырьмя циферблатами всех существующих часовых поясов. Еще один большой круглый циферблат, висящий отдельно, показывал местное время. И было этого местного времени 12 часов 27 минут. До часа Икс — 13:05 — оставалось 38 минут.
Турецкий закрыл дверь, положил ключ на ближайший ящик, напоминающий радиатор с ушами, и подошел вплотную к Вере. Она мгновенно посерьезнела и выпрямилась…
Ясное дело, кровати в комнате не было. А одежды уже как-то незаметно испарились сами собой. Турецкий обернулся в поисках какого-либо заменителя спального места, однако осмотр, даже с пристрастием, удовлетворительных результатов не дал. Компьютеры для этого дела не подходили, плоттер выглядел ненадежным, а матовый экран вызывал сомнения в его удобстве, ибо гравитацию еще не отменили. Радиатор с ушами отпал в полуфинале. Наиболее привычными для человеческого тела (а точнее, тел) в данной ситуации оказались крутящиеся стулья перед компьютерами с регулируемой высотой и углом наклона спинки. Правда, один их существенный недостаток, который проявился почти сразу, сильно мешал процессу — они были на колесиках и — сволочи буржуйские! — замечательно и очень быстро ездили.
Еще быстрее бежали минуты. Их оставалось уже 32. А с учетом обратного пути — всего 27.
Турецкий, пыхтя, попытался реализовать выдвинутое Верой предложение: отломать к чертям собачьим проклятые капиталистические излишества. Потеряв еще две минуты драгоценного времени, Турецкий в сердцах выругался, постаравшись все же сделать это по возможности культурно.
— Ну что ты так нервничаешь? — с укоризной произнесла Качалова.
— Занервничаешь тут, — проворчал Турецкий. — Это тебе не фонтан. Тут протокол блюсти надо, разъедрить его налево!
Вера задумчиво кивнула и усмехнулась:
— Фонтан… Тогда было все не так.
— А как? — насторожился Турецкий.
— Ну, как… хорошо, — уклончиво ответила Вера, отводя взгляд. — Ой, смотри, уже 14:35!
— Что? Где?
— В Москве, конечно. — Вера ткнула в один из циферблатов.
— Тьфу, напугала. Мы ж не в Москве. Времени у нас, как бы это покультурнее выразиться… мало совсем. А именно 23 минуты до выхода.
— Да? Ну, так что ж мы тогда… простаиваем?
— Полностью согласен, — быстро произнес Турецкий, плотоядно ощерившись.
После плодотворных поисков, испробовав несколько вариантов, они в конце концов довольно удачно устроились, придвинув пару стульчиков к большому стационарному пульту управления. Некоторая излишняя подвижность базовой конструкции послужила невольным катализатором национальной изобретательности и даже изощренности.
Дополнительное напряжение ситуации придавали часы, издевательски подмигивающие из-под потолка и немо информирующие: в Буэнос-Айресе 8 часов 47 минут. Эти нахальные электронные дряни жутко раздражали Турецкого, но скрыться от них было невозможно: куда бы он ни повернулся, очередной зеленый глаз весело подмигивал ему: на Колыме 22 часа 48 минут.
— Ах, Сашенька, как хорошо!
— Как тогда? — немедленно поинтересовался польщенный Турецкий, не прекращая движения.
— Когда? — рассеянно спросила Качалова.
— После фонтана.
— А… ну, сейчас лучше… даже. Сейчас просто замечательно.
— А тогда?
— Видишь ли, — несколько смущенно начала Вера, — ты был, как бы это сказать, не совсем трезв. В общем, не в форме.
Турецкий даже приостановился.
— Так что, я ничего не смог?
Качалова успокаивающе чмокнула его в грудь.
— Ну не то чтоб ничего. И вообще, главное — не победа, главное — участие.
Турецкий мрачно крякнул.
— А кроме того, Саша, ты сегодня уже более чем реабилитировался.
— Еще нет. Но сейчас ты посмотришь.
Турецкий прибавил огня и напора. Вера застонала, откинувшись на пульт.
Пульт немедленно откликнулся. Раздался ужасный рев внезапно ожившего экрана. Ревела толпа, восторженно приветствуя Верочкиного мужа, который лобызался с тем самым толстым немецким банкиром, который ел Верочку глазами в начале церемонии.
— Фу, — с омерзением прошептала она, оправившись от испуга, — изменник.
— Да, негодяй, — согласился Турецкий. — Просто подлец. А ты, собственно, про которого из них?
— Какой же ты поганец! — возмутилась Вера. — И за что я тебя только люблю?
— А ты меня любишь? — немедленно воспользовался ситуацией Турецкий и увеличил интенсивность движений, дабы простимулировать процесс обдумывания ответа.
Качалова внимательно посмотрела на него и совершенно серьезно сказала:
— Не знаю. Но ты мне нравишься. Очень.
Толпа на экране одобрительно зашумела. Фроловский в упор посмотрел на них и, сладко улыбнувшись, провозгласил:
— Я очень надеюсь, что сегодняшняя встреча станет не единственным примером столь плодотворного сотрудничества.
— Да уж, — усмехнулся Турецкий, — будь уверен.
— Ой, смотри! — воскликнула вдруг Вера, указывая на экран. — Вон, видишь, такой представительный дядечка рядом с выдрой в мехах. Это тот самый генерал ФСБ, который любовник Насти Родичевой. Помнишь Настю?
— Не помню я никакой Насти, — отмахнулся Турецкий. — И, если честно, ни помнить, ни знать не хочу. Не хочу никого, кроме тебя. И вообще, выключи, пожалуйста, этот говорильник, а то твой муж меня нервирует. Ишь выпучился, подглядывает!
Качалова засмеялась и стукнула по красной кнопке. Шум умолк. В тишине был слышен только все ускоряющийся скрип буржуйских стульев.
В конце концов хлипкая конструкция, конечно, развалилась, но это уже не могло ничему помешать.
Подняв глаза, Турецкий уперся взглядом в очередной наглый циферблат. Тот показывал 21:29. В Аделаиде.
— Боже, какой бардак! — простонал Турецкий. — В какой-то поганой Аделаиде люди спать ложатся.
— А у нас? — поинтересовалась Вера.
— А у нас — протокол. Цигель, цигель, ай лю-лю.
В начале десятого утра Козина и Розанова обнаружили в гостинице в Инсбруке. На сей раз осечки не было — их засняли камеры слежения в холле. Они явились порознь с интервалом в пятнадцать минут. Один снял номер на двое суток, другой — на трое. Реддвей со своими ребятами тоже находился в Инсбруке, словно почуяв приближение добычи. Группа захвата уже пару часов как отдыхала, а шеф, забыв про возраст и сто с лишним килограмм, до одури совещался с шефом полиции Инсбрука…
Гостиницу обложили в несколько минут. Реддвей всех задавил тушей и авторитетом: его ребята пошли первыми. Ни в номере Козина, ни в номере Розанова никого не оказалось. Перевернули весь отель вверх дном. Нет — опять как в воду канули, это уже начинало напоминать дурацкую фантастическую комедию про полицейских-идиотов. Через полчаса загадка разъяснилась. Не успев поселиться, они вышли в кафе напротив перекусить и куда-то позвонить — очевидно, опасались, что их пребывание со временем могут вычислить и звонок проследить. Увидев полицейских, они ретировались, так и не сделав звонок. Где и как их теперь ловить — опять одному богу известно.
Турецкий вернулся в Гармиш-Партенкирхен, что называется, «усталый, но довольный». Все вокруг ходили хмурые, особенно мрачным и осунувшимся выглядел Реддвей, он уже не ходил, очевидно, не мог, сидел в кресле и вяло реагировал на действия окружающих. Турецкому стало немного стыдно, но он успокоил совесть: мол, каждому свое.
— Что у нас есть про Гельфанда, клиента Бакштейна, здесь, в, как его, Линдерхофе?
— Безобидный старикашка вроде. Проверяли по всем каналам — оперативного интереса не представляет, ты документы читал?
— Читал. А теперь давай посмотрим на карту. Наш безобидный старикашка живет всего в пяти километрах от места, где обосновались Козин и Розанов. Конечно, Бавария — не Восточная Сибирь, но все-таки и не Лихтенштейн какой-нибудь. Стоит проверить, может, их видели вместе? Во всяком случае, ничего лучшего у нас в настоящий момент нет.
Реддвей снарядил в Линдерхоф десяток человек расспрашивать местных жителей.
— По два наших сотрудника на одного бюргера, можешь быть доволен, дорогой мой мистер Турецкий.
— Буду, если что-нибудь откопают.
Отличилась снова Несси. Она разговорила девяностолетнюю старушенцию, ближайшую соседку Гельфанда, пребывающую, по единодушному мнению линдерхофцев, в глубочайшем маразме. Фрау действительно с трудом помнила собственное имя, но Козина и Розанова опознала по фотографиям среди пяти человек. Телевизор, по ее уверениям, она смотрит крайне редко, и вообще бабулька высказалась в том духе, что память у нее и вправду слаба, но галлюцинациями она не страдает.
После этого все сотрудники, до того, возможно, воспринимавшие задание как способ расслабиться, начали рыть носом землю и обнаружили мальчишку, который видел Козина и Розанова ночью возле поместья Гельфанда. Пацан долго запирался — он сбежал ночью из дома, чтобы с приятелями обчистить яблоневый сад школьного учителя, но в конце концов раскололся, взяв с агентов честное слово ничего не сообщать родителям.
— Знаешь что, дорогой мой мистер Реддвей, — сказал Турецкий с издевкой, выслушав доклады сотрудников «Пятого уровня», — при чудовищной наглости наших подозреваемых можно ожидать, что они явятся сюда ночью продолжать свои увлекательные изыскания.
— Да-да! — подхватил Реддвей, снова полный энергии. — Как ты там говорил про свиней…
«…Сегодня, … сентября 1999 года в Белфасте в результате оперативно-розыскных мероприятий обнаружен Марк О'Донал. Установлено наблюдение за О'Доналом и его окружением с целью выявления контактов. Согласно данным прослушивания, О'Донал со своими сообщниками ведет активную подготовку к осуществлению террористического акта, направленного против представителей судебных органов в Северной Ирландии, и намеревается таким образом сорвать процесс против руководителей ИРА. Никаких сведений, подтверждающих намерение О'Донала приобрести радиоактивные материалы, не зафиксировано…»
На этот раз миссию охраны задержанного Грязнов не передоверил никому. Посвятив в свой план только начальника охраны СИЗО, он вместе с племянником Денисом закрылся в камере, как раз напротив одиночки, в которую поместили Бондарева. Через приоткрытое окошко для раздачи пищи просматривалась интересующая их дверь и часть коридора. Решили спать по очереди, но реально оба за всю ночь не сомкнули глаз — слишком велико было нервное напряжение.
Убийца не пришел. Грязнов весь день просидел в своем кабинете в сомнамбулическом состоянии. Он мучительно размышлял, почему не сработала ловушка. Неужели они «переоценили» Бондарева и он не представляет никакой опасности для Мефистофеля? Или убийцу просто не успели предупредить, или, наоборот, предупредили о расставленных сетях, или у него просто был выходной, а сегодня он придет на работу, и тогда…
Бондарева привели на допрос, но он все еще держал марку:
— Пока не появится мой адвокат, я не скажу ни слова. Требую встречи с прокурором. У меня обострение гастрита, и мне необходима диетическая пища.
Встречу с адвокатом Грязнов ему устроил на случай, если Мефистофель еще не прознал об аресте, пусть узнает. Но и на следующую ночь ничего не произошло. Бондарев ее спокойно проспал, а Грязнов с Денисом прокуковали у своей щелочки, причем Денис хоть днем отоспался, а Грязнов сидел нахохлившись, как филин, и чуть ли не пальцами придерживал веки, чтобы не опускались.
Только третья ночь вознаградила их за долгое ожидание. Около четырех часов утра Денис растолкал уснувшего таки Грязнова — по коридору кто-то шел. Осторожно, останавливаясь и прислушиваясь, совсем не так, как шел бы контролер-надзиратель, которому нечего опасаться. Чтобы не выдать себя преждевременно, «охотники» закрыли свою смотровую щель и теперь полагались только на слух. Шаги замерли где-то совсем рядом, потом секунд на десять, которые показались Грязнову часом, воцарилась тишина, и наконец убийца, едва звякнув ключами, открыл камеру Бондарева. Ему удивительно везло, или же он был совсем не глуп — дверь, которой, по сути, положено скрипеть и дребезжать, открылась практически бесшумно.
Неужели он умудрился заранее смазать петли?
Грязнов мысленно сосчитал до пяти, давая возможность убийце осмотреться в камере, — он почему-то был уверен, что стрелять тот не станет даже с глушителем. Денис осторожно снял пистолет с предохранителя и пританцовывал от нетерпения. Наконец Грязнов решил, что пора, и они рванулись в камеру Бондарева.
Убийца стоял к ним спиной. В руках его был шприц, содержимым которого вряд ли могли быть глюкоза или физиологический раствор. Почувствовав движение сзади, он, по-прежнему не поворачиваясь, опустил руки, и Денис, решив, что сейчас он достанет пистолет, бросился ему на плечи.
Все это происходило в полном безмолвии. Грязнов замер у двери и смотрел на спину, казавшуюся ему знакомой. Действовать он предоставил Денису — тот молод, да и со всеми новомодными единоборствами знаком лучше.
И Денис действовал. Сам он воспринимал все как в замедленной съемке и как бы со стороны.
Вот он висит на плечах у плотного высокого мужчины и видит, что никакого пистолета ни в руках, ни за поясом у него нет. Есть только шприц. Одноразовый, на десять миллилитров. Внутри мутноватая жидкость, поршень, задвинутый примерно наполовину, выдавил каплю, которая, покачиваясь, свисает с кончика иглы.
Лица убийцы он по-прежнему не видит, но чувствует, что колени убийцы подгибаются и он оседает на пол, медленно увлекая за собой Дениса.
Он соскакивает на пол и левой рукой пытается поддержать падающего, но тот слишком тяжел. Игла шприца больше не торчит в потолок, она наклонилась и неуклонно приближается к животу убийцы, подрагивающему под клетчатой фланелевой рубашкой.
Он бросает пистолет, забыв о предохранителе, и подхватывает человека двумя руками. Но уже поздно. Игла вошла в тело, которое своей тяжестью прижимает шприц к полу, и поршень входит до упора.
Он переворачивает человека лицом вверх и видит выпученные глаза, пузыри слюны на губах. Убийца еще дышит, но пульс на шее уже почти неощутим. По телу убийцы пробегает судорога.
— Кто здесь? — Крик Бондарева выводит Дениса из оцепенения.
Бондарев сел на кровати, протирая глаза и ворочая головой из стороны в сторону. Грязнов отделился от двери и присел на корточки рядом с покойником.
— Кто это? — шепотом спросил Бондарев.
— Твой убийца, — ответил Грязнов. Он смотрел в знакомое лицо и все еще не мог поверить своим глазам. Перед ним, уставившись выпученными глазами в потолок, лежал судебно-медицинский эксперт Ханин. Теперь все вставало на свои места: конечно, именно Ханин присутствовал в туалете (мыл руки с совершенно отрешенным видом), когда Турецкому вдруг взбрело в голову пострелять. Ханин в прошлом оперативник, закончил мединститут годам к тридцати пяти и перешел с оперативной работы в судмедэкспертизу, но стрелять он вряд ли разучился. Он же мог сколько угодно долго затягивать экспертизу по Гвоздю и вообще сфальсифицировать результаты. До всего этого, конечно, можно было додуматься раньше… — Спасибо сказать не хочешь?
— Хочу, — мрачно ответил Бондарев.
Грязнов сделал все возможное, чтобы смерть патологоанатома не стала достоянием общественности. Его тело уложили в холодильник, оформив Бондаревым, а самого Бондарева Денис увез к себе в «Глорию», на конспиративную квартиру. Демидыч простуженным голосом позвонил в лабораторию и сообщил, что он, Ханин, свалился с ангиной и температурой сорок.
Беглый обыск в кабинете покойного эксперта, расположенном при морге 1-й градской больницы, позволил обнаружить лишь мобильный телефон, служивший, очевидно, для связи с остальными «злодеями». Эта гипотеза подтвердилась буквально через пару часов. Некто позвонил и, не представляясь, потребовал доклада. Проинструктированный Грязновым Демидыч тем же простуженным голосом сообщил, что все в порядке и что у него ангина. Там, похоже, удовлетворились и повесили трубку. Разговор не занял и минуты, потому проследить, откуда звонили, снова не удалось. Демидыч, слышавший до того записанные на магнитофон телефонные угрозы Грязнову, подтвердил, что звонил тот же человек.
Грязнов с Денисом осмотрели квартиру покойного патологоанатома. Пистолет ТТ лежал прямо в ящике письменного стола. Над ним еще предстояло поработать баллистикам и дактилоскопистам, но Грязнов и так был уверен, что именно из этого пистолета стреляли в Турецкого и, скорее всего, никаких «левых» пальчиков на нем обнаружено не будет. За корешками книг Денис нашел три пластиковые карточки VISA, дальнейшая проверка показала, что у Ханина в различных коммерческих банках Москвы хранится около четырехсот тысяч долларов.
Записная книжка Ханина вмещала порядка двухсот различных номеров телефонов, которые теперь предстояло очень быстро и не поднимая шума проверить, причем, что искать, Грязнов даже не мог сформулировать.
Больше ничего полезного не нашли — никаких дневников, архивов, письменных отчетов «хозяевам».
Поместье Гельфанда с наступлением темноты было взято сотрудниками «Пятого уровня» в плотное кольцо. Шесть оперативных групп по четыре человека скрытно располагались на местности в пределах прямой видимости. Еще две группы в резерве — одна с восточной стороны, другая с западной. Реддвей с Турецким поместились в спецфургоне, замаскированном под рефрижератор и напичканном всевозможной электроникой настолько, что невозможно было развернуться.
Через начальника полиции в городке пустили слух о якобы обнаруженном накануне ночью в лесу обезображенном неопознанном трупе и о маньяке-убийце, появившемся в здешних местах. Реддвей переживал, что новость может распространиться недостаточно быстро и кто-нибудь из линдерхофцев в самый неподходящий момент выйдет подышать ночным горным воздухом. Устанавливать под тем или иным предлогом комендантский час в официальном или полуофициальном порядке было бы ошибкой — можно спугнуть Козина с Розановым. Опасения Реддвея, как сразу предрекал Турецкий, оказались совершенно напрасными. Новость облетела Линдерхоф за полчаса (Турецкий отводил час). Не дожидаясь сумерек, бюргеры попрятались по своим домам, предоставив «Пятому уровню» необходимый оперативный простор.
Турецкий уговорил Реддвея захватить с собой бутылку коньяка и перестать наконец изводить себя. Реддвей, судя по выражению лица, хотел было возразить, но перечить герою дня — автору гениальной догадки о связи фон Гельфанда с Козиным и Розановым не стал.
— Перельем в термос, чтобы не подавать дурной пример народу, — нашел он компромиссный выход. — Пусть ребята выкладываются на все сто, у меня накладки с этими двумя уродами уже в печенках сидят.
Взять коньяк Реддвей взял, но до двенадцати ночи крепился, пить отказывался наотрез. Турецкий пожалел, что рядом нет Грязнова. Тот бы не ломался. Уж полночь близится, а Германа все нет, черт возьми.
— Часы двенадцать бьют, — не выдержав, пропел Турецкий.
— Что это? — удивился Реддвей.
— Золушка, наверное.
— Ладно уже, давай по тридцать грамм.
— За что? — оживился Турецкий.
— За добрую фею. Пусть принесет нам на крылышках двух засранцев с атомной бомбой…
Фея ли услышала их призыв или Розанов и Козин сами догадались, но вскоре они объявились, шли практически не скрываясь: ночь темная, хоть глаз выколи. Их засекли пять групп одновременно. Турецкий с Реддвеем тоже прильнули к ночным биноклям.
— Шествуют как на параде, — сказал Турецкий.
— Совсем стыд потеряли, — ответил Реддвей по-русски. И скомандовал в микрофон: — Начали!
Толстого Козина, шедшего сзади, скрутили столь быстро, что он не успел даже как следует удивиться. Розанов оказался чуть проворнее: он сумел выхватить гранату, но налетевший Мазовецки, горевший желанием реабилитироваться за свое вчерашнее, вернее, уже позавчерашнее упущение, нанес ему нокаутирующий прямой в челюсть. Граната улетела бог весть куда, да и самого Розанова снесло на пару с лишним метров.
— Я же предупреждал, Мазовецки, брать живьем! — пророкотал подоспевший Реддвей. — Не стойте, ищите гранату.
Турецкий отстранил всех, даже Реддвея потеснил на несколько сантиметров и влил Розанову в рот добрый глоток коньяка. Тот закашлялся и открыл глаза. Турецкий достал служебное удостоверение, подсветил фонариком, чтобы лежащему было видно, и произнес с расстановкой:
— Генеральная прокуратура России. Старший следователь по особо важным делам Александр Борисович Турецкий. Где «это»?!
Розанов выпучил глаза и, с трудом соображая, еле ворочая разбитым языком, удивленно переспросил:
— Как — России?
Турецкий шагнул к Козину и гаркнул в самое лицо:
— Где?! — Тот отшатнулся, насколько позволили державшие его мертвой хваткой двое сотрудников «Пятого уровня».
Вместо ответа обыскивающий Козина протянул Турецкому ключ от камеры хранения. Аналогичный извлекли у Розанова.
— На автовокзале в Хольскирхене, — пробурчал Козин тихо.
— Хольскирхене? — уточнил Турецкий.
— На ключе написано, — сказал Реддвей, взяв из рук Турецкого свежеиспеченный вещдок. — Это километров семьдесят на северо-восток, городишко на два жителя, еще меньше нашего Гармиша. Где и когда вы планировали встретиться с О'Доналом? — спросил он по-русски с нажимом у Козина, развивая успех Турецкого.
— С каким… О'Доналом? — Козин изобразил полнейшее недоумение.
— С Марком О'Доналом, ирландским террористом, которому вы собирались перепродать товар убитого вами Бакштейна! — насел на Козина с другой стороны Турецкий. — Быстро, где и когда?!
— Понятия не имею, о чем это вы, — ответил задержанный на сей раз внятно и абсолютно спокойно.
— Я в Хольскирхен, а ты — домой, в Гармиш, коли их, договорились? — сказал Реддвей Турецкому, увидев, что нахрапом ничего не добиться.
— Заметано.
— Что значит «заметано»?
— Узнаю прежнего Реддвея, — улыбнулся Турецкий и хлопнул его по плечу. — «Заметано» — значит заметано, договорились, короче.
Он скомандовал вести арестованных в машину, но, пройдя пару шагов, передумал, обернулся и предложил Реддвею:
— Знаешь что, летим вдвоем, мало ли что там, в этом Хольскирхене. А их возьмем с собой, расколем на месте.
На вертолете они добрались за полчаса, сели прямо на пустую автобусную платформу, до смерти испугав ночного сторожа. Два человека в радиационно-защитных костюмах открыли камеры хранения. В каждой — одинаковые дорожные сумки. Вскрыли с величайшей предосторожностью. Турецкий с Реддвеем не удержались и подошли вплотную безо всякой радиационной защиты. В сумках лежали деньги.
— Что это? — удивился Реддвей, разглядывая купюру.
— Ты что, по-английски читать не умеешь? Одна тысяча долларов.
— В жизни столько не видел. Всего, наверное, миллионов пятьдесят.
Реддвей вдруг побелел, его пронзила чудовищная догадка. Он обернулся к понуро стоящим в пол-оборота к нему, а друг к другу спиной арестованным и с плохо скрываемым бешенством спросил:
— Где атомная бомба, ублюдки? Кому вы ее продали?!
— Какая бомба?! — возмутились они хором.
— Вот дерьмо! — сказал Реддвей тихо, чтобы его слышал только Турецкий. — Я с самого начала подозревал здесь дерьмо. Ну скажи мне, откуда у этих уродов, — он ткнул пальцем в сторону Козина и Розанова, — атомная бомба? Все атомные бомбы хранятся на складах ядерных боеприпасов, и за пятьдесят четыре года их существования никому не удалось спереть ни одной. Нас всех поголовно купили как детей, чтобы скрыть возню вокруг самолета с бабками. И после этого ты все еще не веришь в существование своего кремлевского Мефистофеля?!
Допрос Розанова вел Реддвей. Турецкий сидел рядом, предпочитал до поры до времени не вмешиваться. Большой чин из НАТО выглядел все-таки внушительнее и страшнее, чем представитель родной российской Генпрокуратуры, пусть даже и следователь по особо важным делам. Тем более что Розанов, скорее всего, пока рассчитывал, что ему вменят в вину гибель самолета и еще перестрелку в пивной. Оба эти преступления были совершены на территории Германии, и вполне возможно, его станут судить здесь же, а если сыграть правильно, то могут и вообще не судить. Попробуют перевербовать, например. «Холодная война», она только на бумаге закончилась.
О самолете Розанов рассказывал подробно и охотно, демонстрируя полную готовность помогать следствию.
— На специальных курсах я прослушал лекции о способах обезвреживания авиатеррористов, там же мы довольно подробно изучали устройство самолета. Бомбу собрал Козин сам, из подручных материалов: из двух гранат, кажется. Он же заблокировал электронную систему, управляющую открытием заднего грузового люка…
— Почему вы убили Бакштейна? — сурово поинтересовался Реддвей, всем своим огромным телом нависая над Розановым.
— Это не я. Это Козин, — тут же нашелся Розанов. — Его нужно было просто оглушить, а он выстрелил. Но Бакштейн ведь был международным аферистом, так что мы как бы совершили акт правосудия.
Розанов прекрасно осознавал, что смертной казни в Германии нет, а пожизненного заключения ему все равно не избежать, ведь на его счету как минимум шесть доказуемых убийств, а то и больше, если хотя бы кто-то из расстрелянных ими любителей пива не выжил. Но именно эти убийства давали ему прекрасную характеристику как специалисту, и сейчас он просто набивал себе цену, пытаясь показать Реддвею, какой он профи.
Реддвей не выразил арестованному своей благодарности. Он задал вопрос, который Турецкий просил приберечь на закуску:
— Кто дал указание убить Невзорова?
Розанов смутился: такого поворота он, похоже, не ожидал.
— Никто.
— То есть вы не сошлись характерами и решили от него избавиться? — усмехнулся Реддвей.
Розанов немного подумал и, очевидно, решился: колоться так колоться.
— Он мешал нам добраться до денег.
— Как же?
— Про Мефистофеля вы когда-нибудь слышали?
— Вопросы задаю здесь я, — выдал Реддвей фразу, которая, по его мнению, должна производить на русских особое впечатление, напоминая им о временах Сталина и НКВД.
— Мы убрали Мефистофеля и таким образом открыли себе дорогу к большим деньгам.
— Вы что же, полагаете, что Невзоров был Мефистофелем? — не выдержал Турецкий. Заподозрить в Невзорове столь крупную фигуру ему самому никогда и в голову не приходило.
— Почему бы и нет? — пожал плечами Розанов.
— Но что заставило вас так думать?
— Опять же деньги. Мы примерно месяц назад перевозили около полумиллиарда долларов. За это каждый из участников и организаторов получил определенную сумму. Мы проверили всех, кого знали. Невзоров получил гонорар на порядок больший, чем простые исполнители. Нам, в частности, досталось по 25 тысяч, а Невзорову на счет здесь, в Германии, перевели 23 миллиона.
— На три порядка, — поправил Турецкий.
— Что? — не понял Розанов. — Ну да, на три.
— Как вы вообще попали в этот бизнес?
— Внедрен с целью прояснения структуры и руководителей «Кремлевской команды».
— Это понятно, но мне интересен сам механизм. — Турецкий окончательно перехватил инициативу у Реддвея, и тот, поудобнее устроившись в кресле, закурил, подумывая о кружечке холодного пива.
— Ну, это нормально, когда к кому-то в ФСБ подъезжают непонятные дяди и предлагают регулярную прибавку к зарплате за минимальные услуги. Кое-кто соглашается и потом трясется всю жизнь, ждет, что его вычислят и посадят, — оживленно жестикулируя, объяснял Розанов. — Мне лично была дана начальством установка согласиться на такое предложение, если оно, конечно, последует, и потом докладывать обо всех поручениях и согласовывать заранее всю информацию, которую у меня потребуют, чтобы дезинформировать хозяев. Контакт состоялся довольно быстро, наверное, я был далеко не первый, к кому обратились. Я, конечно, поломался для виду, поиграл в совестливого, поторговался, но потом согласился.
— И что, так сразу именно на вас вышли люди именно из «Кремлевской команды»? — недоверчиво переспросил Турецкий.
— Почему нет? Разработка, очевидно, велась давно, и, кроме того, меня строго инструктировали, что прямо в нашей конторе сидят их люди и их тоже нужно выявить. Еще организовали очень тихий, но все же заметный скандал с моим участием: будто бы я имел нежелательные контакты и мой уровень жизни несколько превышает тот, что можно позволить на мою зарплату. Скандал замяли, но слушок пошел.
— Понятно, — остановил Турецкий словесный поток Розанова. Тот чувствовал себя удивительно непринужденно, как в хорошей тесной компании. — Давайте вернемся к вашей деятельности в «Кремлевской команде».
Розанов легко переключился:
— Вначале работал по мелочам: полазить в компьютере, предупредить, если готовится наезд на кого-то. Ничего криминального я пока не совершал, так как все было с ведома начальства, но работодатели решили, что я уже увяз по уши, и мне предложили поискать напарника среди своих для более серьезных дел. Я выбрал Козина, его кандидатуру тоже согласовали с начальством. В основном мы ездили по СНГ, что-то перевозили с места на место, и было совсем неясно, зачем хозяевам понадобились именно фээсбэшники на роль простых курьеров. Как честные, мы писали отчеты, сообщали подробности. Но однажды пришлось и пострелять. После этого нас как бы повысили и поставили на сопровождение денег. То есть мы вначале не знали, что перевозим. Потом вдруг полюбопытствовали: такой кучи баксов я не видел даже в кино. А она, по сути, у нас в руках, и если только поработать головой как следует, можно всю оставшуюся жизнь прожить на Гаити в собственном замке с собственным гаремом. Начальству мы продолжали писать отчеты, что сопровождаем неизвестные опломбированные грузы, но никаких даже намеков на авиаперевозки, давали липовые ориентировки на тех, кто нам их передавал, кто принимал, и в конторе, очевидно, продолжали считать, что нам еще не доверяют, что мы еще не поднялись на нужный для нормальной работы уровень. А дальше, чтобы все вышло гладко, нужно было обмануть Мефистофеля, который руководил и организовывал перевозки. Он тоже должен был быть кем-то из наших. В смысле из ФСБ. Собственно, его-то мы и должны были вычислять по заданию начальства. Ну вот и… вычислили…
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |