— Михаил Константинович, что вы делаете сегодня вечером?
Фроловский узнал Турецкого, но ничем не выдал своего удивления:
— У вас есть планы?
— Нам очень нужно поговорить, причем в спокойной обстановке. Я заказал отдельный кабинет в ресторане вашего отеля, не могли бы вы спуститься минут… через полтора часа?
— Это так срочно?
— Боюсь, что да. Передайте вашей очаровательной супруге мои глубочайшие извинения за то, что я лишаю ее вашего общества.
Турецкий старался не думать, как Меркулов отнесется к таким непредвиденным расходам, как заказ столика в самом дорогом ресторане Баварии, но не на лавочке же разговаривать с премьер-министром родной страны. За час двадцать Турецкий домчался на «мерседесе» Реддвея от Гармиша до Мюнхена.
Фроловский, как всегда безукоризненно изысканный, улыбчиво-скромный и радужно-перспективный, появился минута в минуту в сопровождений двоих очень серьезных молодых людей.
— Каким ветром?
— Западным, — сдержанно отозвался Турецкий. — Давайте закажем что-нибудь выпить и отошлите своих церберов, я пока не собираюсь вас арестовывать.
— Пока? — широко улыбнулся Фроловский. — А вообще собираетесь?
— Не знаю, все будет зависеть от результатов этой беседы. — Турецкий изо всех сил старался выглядеть строго официальным и даже злым, поскольку премьер почему-то с самой первой встречи не желал воспринимать его всерьез.
— Неужели все так патологично?
— Более чем.
Фроловский взглядом отослал своих ребят, и те окопались за стойкой бара. Официант принес кофе и бесшумно удалился, прикрыв за собой раздвижную дверь кабинета.
— У вас, наверное, возникал вопрос: почему на том показе мод я оказался в соседнем кресле с вами? — Турецкий исподволь наблюдал за лицом премьера.
— Вопрос был снят там же, вы ведь все популярно мне объяснили. — Фроловский откликнулся сразу, не задумываясь:
«Что это, — прикидывал Турецкий, — просто феноменальная память (прошло-то уже почти две недели, а голова у премьера не Дом Советов, и такие мелочи должны бы забываться мгновенно) или он готовил ответы заранее, ждал, что такой разговор рано или поздно может произойти?»
— И вы не пытались перепроверить мои объяснения, например, перезвонить сестре и расспросить, знает ли она вообще о моем посещении данного дефиле, насколько подробно я все законспектировал и не нужны ли ей дополнительные консультации?
— У меня не было причин не доверять вам.
— И вместо меня не должен был прийти Снегирь?
— Кто такой Снегирь? Что-то не припоминаю.
— Сотрудник ФСБ, выполнявший конфиденциальное поручение премьер-министра, то есть ваше. И с преемником которого вы, скорее всего, собирались завтра встретиться. — Турецкий умолк, но Фроловский не пожелал высказаться:
— Продолжайте.
— Так вот тот Снегирь, которого вы ждали в Рахманиновском зале, убит. Его имя Олег Юрьевич Невзоров, и у меня есть веские основания подозревать вас в соучастии в убийстве.
— Какие, если не секрет? — премьер оставался убийственно спокоен.
— Вы были знакомы и скрыли это, я просил вас прояснить его гэбэшное прошлое, и вы, скорее всего, намеренно этого не сделали.
— Это все?
— Давайте пока разберемся с этим.
— Александр, мне приятно ваше общество, но почему мы не можем поговорить о чем-нибудь другом?
— Потому что, если мы не решим этих вопросов сейчас, я буду вынужден обратиться в международный антитеррористический центр для расследования ваших финансовых операций. В России дело, возможно, удалось бы замять очень быстро, настолько быстро, что никто вообще ничего бы не узнал, а международный скандал будет замять гораздо труднее. Западная пресса накинется на вас и будет терзать и пережевывать, пока вы, как минимум, не оставите пост премьера. Всем чрезвычайно интересно, куда уходят займы МВФ и почему жизнь в России не становится лучше.
— О каких, собственно, финансовых операциях идет речь?
— На счете Снегиря до недавних пор лежало двадцать три миллиона долларов. Осталось двенадцать. За одиннадцать миллионов он приобрел скромный замок неподалеку, при этом заметьте, выполняя особое задание правительства. Этого уже достаточно, чтобы раздуть гениальный скандал. Вот уж обрадуются наши коммунисты, либеральные демократы и прочие радикалы.
— А вам не приходило в голову, что если бы я знал о смерти Снегиря, то мог бы не явиться на встречу, чтобы не компрометировать себя?
— Приходило, но это тоже можно объяснить двояко: либо вы пошли, зная, что мы все равно станем проверять, кто купил какие билеты, и сильно удивимся, если соседнее кресло во время показа останется свободным. То есть вы таким образом как раз имитировали полное неведение и пытались снять с себя подозрения. Либо вы действительно ничего не знали. Конечно, бремя доказательств преступления лежит на правосудии. Но если вы сумеете убедить меня, что ваши дела с убитым не могли привести к его смерти, я тут же забуду обо всем услышанном и буду копать в ином направлении.
— Сведения, которыми вы располагаете, можно было получить только от самого Невзорова, Иванова, нового Снегиря или от меня. Но дело в том, что убитого Снегиря я не знал в лицо, как не знал и его настоящего имени. Я просил Иванова подобрать мне толкового сотрудника для выполнения особых поручений. Он порекомендовал Снегиря, который на тот момент находился в Германии и инструкции получил с дипломатической почтой. Поэтому ваши предположения о том, что я намеренно водил вас за нос, беспочвенны. Деньги, которыми пользовался Снегирь, не имеют ничего общего с международными валютными займами. Правительство покупает кое-какую недвижимость в Европе на случай всяких непредвиденных обстоятельств.
— Каких?
— Различных. Вы же понимаете, сколь неустойчива обстановка у нас в стране. Такие обстоятельства действительно могут возникнуть.
— А непредсказуемость обстоятельств, очевидно, должна объяснить полную конспирацию, с которой эта недвижимость покупается. Только все еще не понятно, откуда берутся деньги.
— А у вас никогда не возникало вопроса: откуда берутся деньги на предвыборные кампании, на организацию посольств во вновь образовавшихся государствах, на финансирование официальных и рабочих визитов Президента в другие страны, моих многочисленных поездок и поездок других лиц, на содержание огромных аппаратов законодателей, исполнителей и наблюдателей. Все эти статьи заложены в бюджет. Кроме того, существуют так называемые резервные фонды. Что-то расходуется, иногда и перерасходуется, но иногда что-то и остается…
— То есть на сэкономленные деньги?
— Можно и так сказать. Не стану набивать себе цену, но каждая моя ошибка в организации работы кабинета министров может стоить стране гораздо дороже.
— Кто же является непосредственно собственником этой недвижимости, вы? Или, может, Президент?
— Разумеется, не я и даже не Президент. Это собственность Российской Федерации.
— И как немцы относятся к тому, что Россия покупает землю и замки на их территории?
— А это как раз еще один повод не афишировать нашу деятельность. Хотя лично канцлер — в курсе.
Турецкий откинулся на спинку кресла и медленно закурил:
— В принципе я удовлетворен.
— Не понимаю только, почему вы вообще со мной беседовали, если были уверены, что я вор и убийца? — улыбнулся Фроловский. — Неужели только потому, что мы в некотором роде родственники?
— Нет, конечно, — усмехнулся в ответ Турецкий. — На самом деле на подсознательном уровне в вашу виновность я никогда и не верил. Но хотелось поверить сознательно.
— Поверили?
— Почти. То есть теперь я должен все это проверить…
— И что потом?
— Если все подтвердится — ничего. Влезать в интриги на высшем уровне я, разумеется, не стану. Двадцать три миллиона — это тоже очень большие деньги, для меня, по крайней мере, но миллиарды, которые уплывают из России, — это гораздо серьезнее.
Поскольку смотрительно-бегательную работу взвалили на себя другие, Турецкий с Реддвеем, окончательно оклемавшейся Ванессой и группой экспертов-криминалистов из уголовной полиции Мюнхена отправились осматривать место происшествия — охотничий домик, снятый Козиным и Розановым. Единственная интересная вещь, которую удалось обнаружить в доме, — приемник сигналов от каких-то радиоуправляемых датчиков. Среди экспертов нашелся один спец в вопросах охранной сигнализации, он объяснил, что детекторы могут быть самыми стандартными: движения, температуры, нажимные; питаться от аккумуляторной батареи, подзаряжаемой раз в месяц, и установлены они должны быть где-то в радиусе двух километров. Искать датчики в лесу или вдоль дороги в сгустившихся сумерках не представлялось возможным. Оставалось отложить это до утра.
«Можно выйти на фирму, скорее всего в Мюнхене, где Розанов и Козин приобрели аппаратуру наблюдения, — подумал Турецкий, — но толку то что? Упустили злодеев, на кой теперь после боя кулаками махать. Даже если они не прорвались через кольцо, даже если их обнаружат, кто сказал, что их смогут взять теплыми? Спецназовцев на каждую тропинку не поставишь и под каждый кустик не спрячешь. А от местных «гаишников», поднятых на ночь глядя по тревоге, толку не больше, чем от наших».
В дополнение к обычной процедуре криминалисты обшарили все углы со счетчиком Гейгера, но повышенного радиоактивного фона не обнаружили.
— Поехали назад! — скомандовал Реддвей, так и не дождавшись, пока эксперты закончат свою работу.
Что он ожидал найти — непонятно, но, когда полицейские перешли к рутинным операциям, он заметно занервничал и терпения его хватило не больше чем на пять минут. Турецкий не стал строить предположений, что повлияло на обычно уравновешенного толстокожего Питера. Сегодня он был донельзя задерганный, какой-то сам не свой.
В «Пятом уровне» все сидели как на иголках. Команда в полном сборе, ждут сигнала, чтобы сорваться с места. Сейчас бы самое время провести совещание, разрядить обстановку, устроить мозговой штурм, может быть, кто предложит что-нибудь дельное. У самого Турецкого никаких наметок дальнейших действий не было, в голове звенящая пустота, хоть и не выпил ни капли. А возможно, именно поэтому.
От предложения организовать обсуждение ситуации Реддвей отказался, вместо этого пригласил Турецкого на селектор, возможно, есть что-нибудь новое по О'Доналу. «Да ну его в задницу, твоего ирландца, — решил Турецкий, — с чего бы он неожиданно стал тебе так дорог? Может, старая цэрэушная лиса, что-то скрываешь, недоговариваешь?»
— Извини, я пойду спать, — заявил Турецкий с самым наглым видом, чтобы, не дай бог, не пристыдили. — Если война — будить непременно.
Война по традиции началась перед рассветом. На автозаправке возле Лермуса в Австрии в половине пятого сонный, но бдительный владелец заподозрил в одном клиенте Розанова, чье изображение (вместе с Козиным) с вечера неоднократно передавалось по всем информационным программам. Розанов, если это был он, в машине находился один, но за минуту перед тем, как он остановился, в том же направлении по обычно пустынной в такое время трассе проследовал автомобиль. А ночной посетитель не только залил полный бак, но и приобрел две канистры бензина, что показалось владельцу весьма странным. Может, они специально едут на двух машинах, чтобы сбить полицию с толку?
От Лермуса на протяжении пятнадцати километров свернуть с шоссе некуда. Дежуривший на развилке неподалеку от Реутта полицейский патруль получил указание по возможности до подхода подкрепления в контакт с подозреваемыми не вступать, для чего немедленно организовать на дороге пробку. По счастливому стечению обстоятельств на стоянке поблизости находились десять большегрузных автофургонов.
Реддвей с Турецким и группой захвата в одну минуту погрузились в вертолет, хотя их шансы оказаться на месте раньше австрийских спецподразделений были минимальны. Но тут поступило новое сообщение: подозреваемых видели в ночном придорожном кафе в Стокаче, возле швейцарской границы.
— Останься, — сказал Реддвей Турецкому, — до Стокача час лету, если хочешь, отправляйся, но, возможно, их еще где-нибудь видели, поближе…
— Логично, — согласился Турецкий, спрыгнул на землю и пошел досыпать в кабинет Реддвея, в уже облюбованное кресло.
Реддвей оказался прав: сведения о том, что Козина и Розанова только что видели, посыпались как из рога изобилия. «Приятно, конечно, — ухмыльнулся Турецкий, — когда граждане от всей души желают помочь полиции, не то что у нас. Но все хорошо в меру, господа, а с этим у вас очевидные проблемы».
То, что они летят не напрасно, Реддвей со товарищи поняли километров за пятнадцать до Реутта. Зарево прямо по курсу они увидели, еще находясь над территорией Германии. «Вот же ж два Рембо хреновых», — возмутился Реддвей.
Ничего экстраординарного Козин с Розановым не совершили. Они успели достигнуть развилки на несколько минут раньше австрийских спецслужб и подорвали пятнадцатитонную автоцистерну-бензовоз. В спешке, не разобравшись, полицейские выгнали ее на середину дороги, имитируя крупную аварию. Под прикрытием дымовой завесы русские успели проскочить, причем патрульные не могли сказать толком, куда они свернули: на север или на юг. Австрийцы уже перекрыли оба направления. Из-за пожара на дороге образовался настоящий затор, и любопытные ночные водители, застрявшие практически в чистом поле на неопределенное время, таращились на необычное зрелище, норовя залезть в самый центр пожара. Какой-то обгоревший, прокопченный малый из дорожной полиции сорвал голос, отгоняя зевак от места происшествия.
— Облажались с цистерной, чего теперь надрываться. — Реддвей зло сплюнул. Кряхтя, плюхнулся на свое место в вертолете и посмотрел на компьютерную карту автодорог. — Летим на юг! Назад в Германию они не поедут. Хотя, как там говорил Турецкий: «От них, свиней, всего можно ждать…»
Список секретарша так и не подготовила, и Грязнов решил сходить во внутренюю тюрьму и еще раз осмотреть одиночку, в которой убили Гвоздя. Но на пороге его остановил звонок телефона, вернее, длинные настойчивые звонки. «Междугородка, — подумал Грязнов, — Сашка, наверно, соскучился».
— Смольный. Бонч-Бруевич у аппарата, — произнес он, слегка картавя.
— Все шутите, Вячеслав Иванович. — Это был отнюдь не Турецкий, хотя голос этот тоже был Грязнову знаком. Именно этот козел звонил ему уже дважды и предлагал умерить свой пыл и вообще поберечь здоровье — и свое, и Дениса.
Труп, которым их пытались шантажировать, до сих пор не всплыл. Гнусавый доброжелатель обещал Грязнову достать его из холодильника, как только действия Грязнова или его людей выйдут за рамки приличий, и обвинить Дениса в убийстве сотрудника ФСБ при исполнении.
Прямо по горячим следам Грязнов тогда облазал на четвереньках и обнюхал каждый миллиметр на месте происшествия. Кроме того, все было тщательно сфотографировано и даже снято на видео. Все без исключения гильзы собрали и квалифицировали по видам оружия. Все факты говорили о том, что Денис с Демидычем — оба с пистолетами — вступили в борьбу с двумя автоматчиками. Если бы дело не имело отношения к органам, Грязнов бы не сомневался: все в пределах самообороны. И все же ФСБ может повернуть дело по-своему, какими фактами располагают они, Грязнов не знал, но от них, свиней, выражаясь языком Турецкого, всего можно ждать.
Машину Дениса, которую угнал второй автоматчик, нашли на следующий день. Эти хамы даже не удосужились ее спрятать как следует. Но никаких отпечатков пальцев, волос, частиц ткани от куртки угонщика, только частицы песка на педали газа, но педаль мог испачкать и сам Денис или его напарник.
Эксперты колдовали над машиной три дня и наконец выдали свое заключение: на коже заднего сиденья обнаружены замытые пятна крови: B(III)Rh+, песок с педали газа содержит характерный набор микрочастиц, идентичный обнаруженному на месте убийства Ожегова.
Фактом присутствия выжившего фээсбэшника на месте убийства Ожегова Грязнов при желании тоже мог бы пошантажировать гнусавого собеседника, но он этого делать не торопился, не хотел раскрывать свои козыри преждевременно, тем самым давая шанс убийцам замести следы.
— Как вы себя чувствуете, как любимый племянник? Совесть его не мучит, кошмары не снятся? — продолжал доброжелатель.
— Не жаловался, — медленно отвечал Грязнов, затягивая разговор и пытаясь дать возможность своим людям выяснить, откуда звонят.
— Вы уже решили нравственную дилемму: что вам дороже — спокойная старость и благополучие родственников или какое-то никому не нужное расследование?
— Практически решил.
— И что вы выбираете?
— Это не телефонный разговор. Давайте встретимся и обсудим сложившуюся ситуацию. Думаю, к разумному компромиссу прийти можно всегда…
— Золотые слова! Давайте встретимся, только, разумеется, один на один, без всяких ваших фокусов, без аппаратуры и в месте, которое назову я сам. Согласны?
— Да.
— Перезвоню вам буквально через несколько минут. До свидания. — Он положил трубку.
Грязнов тут же перезвонил по внутреннему «перехватчикам»:
— Ну?
— Ясно только, что телефон мобильный, но засечь не удалось.
— Твою мать!
Доброжелатель перезвонил через час и назначил встречу в придорожном кафе на одиннадцатом километре Минского шоссе. Место он выбрал правильное: наверняка все вокруг просматривается, подмогу не скроешь, да и личность его неизвестна, пока сам не убедится, что все чисто, и не подойдет, вычислить его будет затруднительно. В крайнем случае скажет, что заехал случайно. Единственное, что может его выдать, — это голос, но, разговаривая по телефону, он мог элементарно зажимать пальцами нос.
Разумеется, ни на какие компромиссы Грязнов идти не собирался, но посмотреть на наглеца было любопытно. Чего он опасался, так это очередной ловушки: приедет, а там труп и из спины торчит его, Грязнова, кухонный нож с его же отпечатками пальцев.
Денис, которому Грязнов сказал о предстоящем свидании, увязался следом, никакие уговоры не помогли.
— Дядь Слава, я на дистанции пойду, по пеленгу, никто не догадается. Зато, если вдруг что, буду рядом и вовремя, — уламывал он Грязнова.
Пришлось согласиться.
Поехали гуськом: впереди Грязнов на своей раздолбанной «Ниве», метрах в трехстах сзади — Денис на «опеле» — его джип уже примелькался, и он взял машину одного из своих сотрудников. С Денисом — неизменный Демидыч.
Доехать Грязнову не удалось. Практически на выезде из города «опель» Дениса вдруг пошел на сближение и, выделив из колонны машин белый «Москвич», взялся отжимать его к обочине. «Москвич» этот пристроился к Грязнову давно, но он усиленно делал вид, что его не замечает, понимая, что его просто проверяют. Зачем засветился племянник, он пока не сообразил, но так или иначе этот хвостик вряд ли был единственным, и доброжелателю наверняка уже доложили о неэтичном поведении врио начальника МУРа.
Грязнов развернулся и поехал обратно. Денис вытащил из кабины водителя и, разложив его на капоте, обыскивал на предмет оружия. Водитель не скрывал своего возмущения:
— Кто вы такие и какое право имеете останавливать и обыскивать честных людей?! Это произвол! Я буду жаловаться.
— Это второй, — объяснил Денис подошедшему Грязнову, — который машину мою угнал.
— Какую машину? Что за грязные инсинуации! — продолжал негодовать водитель. На крыше «Москвича» уже лежали извлеченные из его карманов паспорт, права, разрешение на ношение оружия и само оружие — пистолет ТТ.
Грязнов просмотрел бумаги задержанного и документы на машину. Машина охранного агентства «Гефест», а задержанный Бондарев Игорь Игоревич — оперативный сотрудник того же агентства. Никаких даже намеков на ФСБ.
Или Денис ошибся, или…
— Придется проехать для составления протокола, — официально произнес Грязнов.
— Какой протокол? Потрудитесь объяснить, что я нарушил.
— Вы, кажется, хотели составить жалобу, вот и составите.
— Верните мне документы и позвольте проехать, — нагло напирал Бондарев.
— Садитесь в машину, — вежливо попросил Грязнов, а Демидыч довольно бесцеремонно затолкал задержанного на заднее сиденье «опеля». «Ниву» и «Москвич» пришлось оставить: их было всего четверо на три машины — не позволять же задержанному ехать с кем-то наедине. Грязнов вызвал своих людей, чтобы отогнали машины в гараж, на Петровку, 38.
— Это определенно тот второй автоматчик, который унес у нас из-под носа труп, — убеждал Грязнова Денис, когда Бондарева отвели в отдельную комнату и попросили подождать, предоставив ему письменные принадлежности для написания жалобы. — И Демидыч его тоже опознал. Он пер за тобой внаглую…
— Все равно не стоило его хватать. Во-первых, ты сорвал мне встречу и как теперь повернется дело — неизвестно. А во-вторых, что у нас на него есть? Твои с Демидычем показания, что он в вас стрелял? А они вытаскивают труп его напарника и поворачивают все так, что они защищались. Или того лучше: они представляют нам роту свидетелей, которые видели, как он в момент вашей битвы плыл на теплоходе из Ниццы в Марокко.
— Кто они? Он, между прочим, корочкой ФСБ у нас перед носом не махал.
— Молодец, я это тоже заметил, потому и не отпустил его сразу с извинениями. Но если ботинки, в которых он был у Ожегова и в твоей машине, уже гниют на свалке…
— Не гниют, — убежденно откликнулся Денис.
Тяжелые итальянские туфли вареной кожи на толстой рифленой подошве были почти новыми, не содержавшими характерных следов стаптывания или других индивидуальных признаков владельца. Но в прорезях на подошве сохранилось немало ценного, и эксперты уже через пару часов смогли подтвердить: состав микрочастиц тот же.
Грязнов живо подписал у Меркулова постановление на обыск квартиры Бондарева и там обнаружил то, что искал: в квартире шел перманентный евроремонт, и на всех подошвах имелись следы раствора, которым грунтовали стены и потолок в комнатах. Документов, указывающих на причастность Бондарева к ФСБ, не было и здесь.
— Расскажите, как вы убили Ожегова, — задал Грязнов первый вопрос.
У задержанного было время подумать и выработать тактику поведения, но Грязнова это не волновало. Это сопливых воришек нужно лепить тепленькими, пока они еще под впечатлением ареста. Бондарев, видно, парень ушлый, и на мякине его не проведешь. Ему нужны неопровержимые доказательства вины, которые не уложатся ни в одну из придуманных им версий собственной защиты.
— Я уже написал жалобу прокурору. Сначала вы меня незаконно задерживаете, потом обвиняете в угоне чьей-то машины. Теперь дело уже дошло до убийства. Я требую адвоката и не собираюсь до его прихода отвечать ни на какие вопросы.
— Это ваша обувь? — продолжал Грязнов, выкладывая на стол полиэтиленовый пакет с ботинками, которые еще несколько часов назад были на Бондареве.
— Я не буду отвечать на ваши вопросы.
— Хорошо. Я имею полное право задержать вас на семьдесят два часа даже без предъявления обвинений. Отправляйтесь в камеру и подумайте, как строительный мусор из вашей квартиры смог оказаться под трупом Ожегова, на месте перестрелки и в угнанном джипе.
Первый допрос закончился ничем. Но Грязнов особенно и не рассчитывал, что Бондарев заговорит. Он, очевидно, надеется, что его вытащат, уверен, что Грязнов уже на крючке у его хозяев. Ну-ну, надежды юношей питают…
Однако какое отношение он все-таки имеет к ФСБ? Или он как раз не имеет, а его напарник имел? И кто этот доброжелатель, неужели сам Мефистофель? Если это так, то арестованный Бондарев представляет для него гораздо большую опасность, нежели Гвоздь. Вряд ли Гвоздь соврал, что не знает Мефистофеля в лицо, и тем не менее его убили. Грязнов решил, что ему представляется реальный шанс распутать даже не два, а три дела одновременно: покушение на Турецкого, убийство Гвоздя и убийство Ожегова, по крайней мере на уровне исполнителей. Муровского «крота» нужно на Бондарева, как на живца, ловить, и когда тот воочию увидит, как с ним пытались покончить его же хозяева, он непременно захочет отплатить им тем же и расскажет все, что знает.
Турецкий постарался гармонично влиться в толпу радостно-оживленных зрителей, пришедших на открытие немецко-российской выставки «Конверсия-99». Зрелище, надо сказать, было не слишком редким для крупного, бурлящего Мюнхена, и потому толпа могла называться толпою только с большой натяжкой. Немцы пришли поглазеть на довольно рядовое зрелище исключительно из-за нетипичного присутствия местных промышленных воротил и заморских, а именно российских, представителей государственной власти. Русских, правда, в последние годы здесь навидались, но все ж таки не каждую неделю российский премьер-министр братается с мюнхенским народом. К тому же, и это всегда поражало Турецкого, к Фроловскому в Германии относились как-то до странности тепло. Складывалось впечатление, что облеченные властью его уважают, а простой немецкий народ прямо-таки любит, хотя Турецкий не понимал, как можно любить человека, который не пьет пива.
Чувствуя себя белой вороной, ибо ему, в отличие от остальных, были до лампочки и присутствующие светила, и победы конверсии, о которых с подъемом начал вещать у микрофона Фроловский, Турецкий неуверенно терся в задних рядах с совершенно определенной целью, не имеющей ничего общего с проблемами конверсии. Ему нужно было привлечь внимание Качаловой, которая стояла за плечом мужа и героически пыталась скрыть одолевавшую ее скуку, и при этом не попасться на глаза самому Фроловскому.
С чего вдруг у него появилось непреодолимое желание увидеть Качалову (а если честно, не только увидеть), Турецкий и сам не смог бы объяснить. Но это свербящее желание заставило его провернуть множество дел в поражающе короткий срок. Он раздобыл буклет выставки, из которого путем тщательных арифметических расчетов выяснил, что при некоторой ловкости он может умыкнуть Веру с данного ответственного мероприятия без вреда для стабильности международных отношений. Он успокаивал свою совесть тем, что укрепление межличностных отношений граждан не менее важно, чем поддержание отношений на межгосударственном уровне. Обзвонив несколько мест, пригодных для намеченного времяпрепровождения, он наконец определился с территорией, вытребовал от нее ключ и гарантию уединенности на целый час. При этом Александр Борисович не обманывался насчет действенности данной ему гарантии, ибо выбитое им помещение было ни больше ни меньше чем конспиративная резервная база центра управления «Пятого уровня» в Мюнхене и могло понадобиться любой непосвященной собаке в любой неподходящий момент.
Однако выбирать не приходилось. Не тащить же, в самом деле, Качалову в ее гостиницу, а до Гармиша, где, конечно, не было бы никаких проблем с квартирой, ехать только в один конец не меньше ста десяти минут. Турецкий же собирался провести скупые три четверти часа несколько более приятно, чем разъезжая в машине по немецким благоустроенным весям, пусть даже и с вожделенной женщиной.
Собственно, сейчас осуществлению планов мешало только одно — сама Вера. Она страдала на подиуме, время от времени вынужденно улыбаясь какому-то толстому банкиру, жующему ее глазами, переводила взгляд в поисках более приятных взору предметов, но не находила их, томилась, покачивалась на каблучках, поправляла прическу, мучительно сдерживая зевоту, — в общем, всячески поддерживала статус-кво. Однако Вера не делала того, на что рассчитывал Турецкий, — она не смотрела на толпу. А по протоколу буквально через две минуты Фроловский закончит свою прочувствованную речь и пойдет разрезать церемониальную ленточку. Именно в этот момент сопровождающие Фроловского лица перестроятся и слегка оттеснят Веру назад, дав ей возможность незаметно ускользнуть. И именно с этого момента начинается их время.
«Так и поверишь во всякую ментальную лабуду, и воззовешь к астральным и прочим нечистым силам», — нервно подумал Турецкий. Он растерянно оглянулся. Лоснящиеся, блаженно улыбающиеся физиономии присутствующих не давали никакой надежды на помощь извне. Турецкий глубоко вздохнул, вперил напряженный взгляд в страдающую Веру, затем собрал в мысленный кулак всю свою волю и с размаху стукнул этим «кулаком» по голове Качаловой.
Вера вздрогнула. Подняла взгляд и недоумевающе посмотрела вперед, в толпу, прямо в глаза Турецкому. Он отчаянно замахал руками, показывая: туда, к выходу! Ее лицо просветлело. Она медленно кивнула, стараясь не рассмеяться. «Ура!» — мысленно завопил Турецкий и, не обращая внимания на удивленных соседей, заработал локтями, пробираясь к выходу.
К Фроловскому подошла сдобно улыбающаяся белокурая немочка и подала ему ослепительно сверкающие ножницы необъятных размеров. Фроловский с ослепительной же улыбкой принял их и повернулся в сторону ленточки. Свита перестроилась. Вера отступила на два шага. Фроловский двинулся вперед. Вера осторожно двинулась в сторону и назад. Фроловский остановился и поднял ножницы. Вера оказалась за спинами представителей промышленников. Фроловский с лязгом перерезал ленту. Толпа грохнула приветственными возгласами, защелкали фотовспышки. Вера выскочила в проход прямо в объятия Турецкого.
Ей больше не нужно было себя сдерживать, и она разразилась звонким хохотом, а Турецкий вдруг почувствовал себя неимоверно счастливым. Его почти оглушили совершенно мальчишеская легкость, ощущение собственной силы, молодости и праздника. Боясь расплескать это удивительное чувство, он потащил ее к выходу.
Первый и единственный вопрос Вера задала уже в «фольксвагене» Турецкого:
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |