Среди воспитанников семинарии находились дети обеспеченных родителей. Иосиф Джугашвили таких сторонился. Он болезненно переносил их пренебрежительное отношение. Они были совершенно разными людьми.
Избегая сверстников, Coco держался нелюдимо, в привычном одиночестве.
Громадной отдушиной для мечтательного мальчика были регулярные занятия с хором. Руководитель Сандро Кавсадзе нашёл у него исключительный слух и замечательный голос. Высокий чистый дискант Coco легко взвивался под самые купола древнего храма. Сандро Кавсадзе оберегал маленького певца от перегрузок, дожидаясь, когда голос мальчика разовьётся и окрепнет.
В начале зимы из Крыма наконец-то возвратился о. Гурам. Он словно помолодел в трудном путешествии и был оживлён, доступен, разговорчив. Его возвращение было радостным для всех.
По семинарской традиции первая лекция о. Гурама считалась общедоступной. Для интеллигенции Тифлиса рассказ старого путешественника об очередных открытиях становился событием в культурной жизни. В большую аудиторию набивалось столько народа, что семинаристам приходилось стоять в проходах и тесниться возле стен. С высоты кафедры гремел звучный голос неутомимого исследователя. Его открытия как бы листали забытые страницы истории грузинского народа. Любовь образованных тифлисцев к земляку Иосифа, знатоку древности, возрастала год от года, от путешествия старика к путешествию.
Исполняя обещание Екатерине Джугашвили, о. Гурам заботливо опекал своего маленького земляка. По вечерам в келье старика собирались семинаристы старшего возраста. Иосиф сделался постоянным посетителем этих собраний. Он обыкновенно сидел молча, уперев локти в колени и положив подбородок на сомкнутые кулаки. Участия в разговорах он никогда не принимал. Но всё, о чём говорилось, о чём спорилось (порою — очень горячо), запоминалось им и обдумывалось наедине.
Занятия с хором и вечера в келье о. Гурама не занимали всего досуга угрюмого семинариста. Как всякий нервный и застенчивый подросток, Coco давал волю воображению, своей безудержной мечтательности. Этому способствовало также и лихорадочное чтение. Таясь от буйных сверстников, он бормочет строки собственных стихов, украдкой записывает их в тетради. Он стыдится своего занятия. «Узнают — засмеют…» Однажды в городе он отважился зайти в редакцию газеты «Иверия». Ему повезло попасть на самого редактора Илью Чавчавадзе. Стихи стеснительного подростка понравились седому маститому поэту. 14 июня 1895 года в «Иверии» увидело свет первое стихотворение худенького семинариста.
Когда луна своим сияньем
Вдруг озаряет мир земной
И мир её над дальней гранью
Играет бледной синевой…
Стремится ввысь душа поэта
И сердце бьётся неспроста:
Я знаю, что надежда эта
Благословенна и чиста!
Помимо «Иверии» Илья Чавчавадзе редактировал ещё одну газету «Квали» («Борозда»). На страницах обеих изданий князь стал печатать произведения так понравившегося ему семинариста. Он поверил в его талант и предсказывал застенчивому сочинителю блестящее будущее. Несколько стихотворений Сосело (так подписывался молодой поэт) были помещены в школьных хрестоматиях. А одна строка даже вошла в текст государственного гимна Грузии.
Первое стихотворение своего воспитанника привело о. Гурама в восторг.
— Мальчик мой, Бог отметил тебя своей Всевышней милостью. «Сначала было Слово…» Помни, великий Шота своей поэмой сделал для Грузии больше, нежели все её цари и герои!
Он называл Боговдохновлённое Слово инструментом необыкновенной силы. Благодаря Слову, люди обрели гимны, псалмы, пророчества… молитвы, наконец!
В тот вечер собрание в келье старика закончилось скандалом. Ладо Кецховели, воспитанник старшего класса, стал возражать о. Гураму — почтительно, но твёрдо, убеждённо. Он считал, что прочней всего людей объединяет не общая вера, а классовая принадлежность. Богатые держатся один за другого страхом потерять свои сокровища.
Бедняки же сплочены своею нищетой, убожеством, бесправием. Ладо заявил, что на стороне братства бедняков находится сам Спаситель. Разве это не Он изрёк, что богачу проникнуть в райские кущи так же трудно, как верблюду пролезть в игольное ушко? Но почему-то служители Бога совсем забыли эти великие слова. Уж не потому ли, что стали слишком толстобрюхи?
— Безумец! — вскричал о. Гурам. — Подумай хорошенько, что ты говоришь!
Сдерживая гнев, Кецховели почтительно проговорил:
— Батоно, вы давно не говорили с простым народом. Люди ненавидят попов. Они смотрят на них, как на представителей власти. Это обыкновенные чиновники в рясах… Церковь предала Спасителя. Она стала на сторону богатых.
На старика было страшно взглянуть. Его огромные разверстые глаза на измождённом лице выдавали нечеловеческую боль души. Теряя силы, он прошептал:
— Не кощунствуй. Бог всевидящ и всемогущ. Он проявит свой гнев, и тогда тебе придётся возопить: «Господи, помилуй и спаси!»
— У меня есть револьвер! — запальчиво крикнул юноша и вылетел из кельи.
Силы совсем оставили о. Гурама. Он сидел потухший, удручённый. Ладо Кецховели повторил путь старших товарищей. Через эту келью уже прошли Николай Чхеидзе, Миха Цхакая, Филипп Махарадзе и Ной Жордания. Они оставили стены семинарии и с головой ушли в политику. Жизнь отбирала у о. Гурама лучших учеников.
Старик ещё раз убедился в том, что его завидная учёность не даёт плодов, от бесед с ним получают наслаждение пожилые образованные люди, но докричаться до рассудка своих семинаристов он не в состоянии. А ведь он жил для молодых!
Он поднял взгляд на своего молоденького земляка. Неужели и этот тоже? Старый проповедник мучительно страдал от постоянного непонимания своих подрастающих учеников.
— Твоя мать, Coco… твоя бедная мать сидела там же, где ты сейчас сидишь. И я ей обещал… Будь благоразумен, сын мой. Не обмани её. «Из кувшина выльется лишь то, что в него налито», — изрёк старик свою любимую поговорку и вдруг спросил: — Что там у тебя нашли?
Coco смутился. Он надеялся, что учитель не узнает о вчерашнем происшествии. При обыске в спальне инспектор обнаружил роман французского писателя В. Гюго «Труженики моря». Книга входила в список запрещённых, её конфисковали. Прошёл слух, что семинариста Иосифа Джугашвили вызовут к ректору о. Мирабу для отеческого назидания. Coco надеялся, что этим всё и обойдётся. Могло быть гораздо хуже, если бы инспектор догадался заглянуть в прореху на матрасе. Там Coco спрятал действительно опасную нелегальщину: листовки. С прошлого года, когда о. Гурам уехал в Крым, товарищ Coco Пётр Капанидзе затащил его на собрание членов партии «Месаме-даси». У Петра, к удивлению Иосифа, уже завелась своя жизнь за стенами семинарии. На партийных собраниях всегда присутствовало несколько рабочих-железнодорожников. Эти люди горячо спорили о том, как трудно выжить человеку, обременённому семьёй и получающему за тяжёлую работу жалкие гроши. Однажды на собрании Иосиф встретился с Ладо Кецховели. Старший товарищ просиял улыбкой. После собрания Ладо стал расспрашивать его о здоровье о. Гурама. Сам он появляться в семинарии остерегался, — полиция хорошо знала дорогу в эту обитель смуты и разномыслия.
Спустя два месяца Иосифу Джугашвили поручили вести занятия кружка рабочих железнодорожного депо.
От о. Гурама не укрылось замешательство юного земляка. Старик не мог забыть грубой выходки Ладо. Будущий священник и… револьвер? Чудовищно!
— Не надо нам крови! — проговорил он, пытаясь поймать убегающий взгляд Coco.
Он напомнил Иосифу о матери, своей землячке, боясь, как бы не оставил его последний ученик. Почему они, такие молодые, полные сил, не хотят прислушаться к его советам, выверенным такой долгой трудной жизнью? Почему они пренебрегают опытом человека, много узнавшего и теперь подошедшего к концу своего жизненного пути? Как же они легкомысленны, как самонадеянны!
О молодость, прекрасная пора, когда жизнь кажется такою бесконечной!
Но кому же он передаст свой тяжкий, с таким трудом накопленный опыт?
* * * Он выглядел в этот вечер болезненным, усталым и старым, очень старым. Неужели на него так подействовала запальчивость Ладо, так непочтительно хлопнувшего дверью?
В душе Иосиф был на стороне Ладо, но ему было больно добавлять страданий старому учителю, такому одинокому и несчастному. Поддерживая разговор, он не возражал, а ограничивался тем, что задавал вопросы. Разве Спаситель не выгнал развратных торговцев из Божьего храма? Разве он не сказал, что принёс не мир, а меч?
— Мальчишка! — рассердился о. Гурам. — Ты на плохом пути. Что я скажу твоей бедной матери? Не забывай — ты у неё один.
* * * В скором времени о. Гурам вновь исчез из семинарии — он отправился на Святую Землю.
Об этом путешествии больного старика наперебой судили не только в стенах семинарии, но и в городе…
Затея казалась безрассудной: в таком состоянии да ещё в такие годы!
Старик, однако, остался твёрд…
Путешествие о. Гурама на Святую Землю заняло почти два года.
Добычей неутомимого исследователя из Грузии по обыкновению стали сохранившиеся следы далёкой старины. На этот раз дело не ограничилось камнями. В Иерусалиме существовал грузинский православный монастырь. Там ещё теплилась жизнь, доживали дряхлые священнослужители. Когда-то обитель населяли более 400 человек. Теперь осталось только 12 древних старцев. Каждое утро на рассвете их будил звон монастырского колокола. При первых проблесках зари раздавалось 33 мерных медлительных удара: по одному за каждый год земной жизни Спасителя.
Грузинская обитель на Святой Земле, как обнаружил о. Гурам, хранила множество удивительных свидетельств о событиях давно минувших лет. Своим любознательным умом он припал к этому кладезю старины, уподобившись путнику, изнывавшему от нестерпимой жажды. Открытия, малые и значительные, хлынули потоком, заполняя белые пятна в разнообразной мозаике его знаний. Мгновенно отлетели и померкли мучения трудного пути. Грузинский паломник благословил тот час, когда он решился на это изнурительное путешествие.
Евреям, как установил о. Гурам, всегда было чуждо понятие исторической достоверности. Их разнообразные сказания были обработаны и канонизированы с одною явной целью: доказать, что миром управляет только всемогущий Иегова и Он, мудрый и всесильный, назвал сынов Израиля своими избранниками перед остальными.
Земля Ханаанская, в которую вторглись евреи по указанию Иеговы, мало чем уступала материальной культуре Египта, Сирии и Месопотамии, её города славились своими общественными зданиями и дворцами, а также высокой культурой земледелия: отсюда в Египет регулярно поставлялись вина, оливки и овощи.
И вот в этот цветущий край вторглись орды Моисея!
К небесам понеслись вопли избиваемых. Захватчики не щадили не только пленных воинов, но и женщин с детьми, а также всякий скот. Они признавали лишь одну добычу: золото и серебро.
Иудея, как еврейская держава, прекратила своё существование под мечами римского императора Тита. Произошло это в первом веке после Рождества Христова (70 г.). Второй храм Соломона на этот раз был снесён рассвирепевшими легионерами, а сам Иерусалим разрушен до основания.
Сокрушительное поражение ожесточило иудеев и вызвало внезапный взрыв национальных сил. Племя устремилось в неосвоенные регионы и вскоре появилось в Персии, а затем в Армении и Грузии. Освоив Закавказье, сыны Израиля устремились на просторы Великой Степи. Основание Хазарского каганата, третьей державы тогдашнего мира, было свидетельством великой силы древней Торы. Племя иудеев упорно осуществляло заветы Иеговы.
Русский князь Святослав взмахами боевого меча раздвигал горизонты крепнущего государства русов. Жертвой его воинственности стал и Хазарский каганат. Русь таким образом не приняла пришельцев с берегов Иордана. Они отхлынули на Северный Кавказ и в ожесточении закрепились на горных кручах Чечни и Дагестана. Отступать дальше они не собирались.
Здесь, в труднодоступных горных районах, обосновались самые непримиримые из иудеев — таты. Это воинственное племя полно решимости вернуть утраченное всемогущество сынам Израиля и жестоко отомстить своим врагам (в первую очередь — русам). Осуществлению этих кровожадных планов всячески помогала Турция, не оставляющая своих надежд на образование Великого Турана, государства от Босфора до Алтайских гор.
По мере убывания веков еврейство совершенствовало не только методы завоеваний, но и свою внутреннюю организацию. Метод был избран окончательно: финансовый.
Знаменитые гетто, поселения евреев в черте больших городов Европы и Средиземноморья, являлись дополнительной мерой искусственной изоляции сынов Израиля от массы гоев. Там, в гетто, действовали только законы Иеговы, продиктованные Моисею. Впоследствии стены гетто рухнули, зато вознеслись под облака величественные небоскрёбы банков, твердынь еврейского могущества, где сейфы из самой прочной стали превратились в скинии, каждая со своим святым ковчегом.
Могущественные банки раздвинули стены древних гетто до пределов планеты.
* * * Возвращение о. Гурама из затянувшегося путешествия стало событием в жизни Тифлиса. В келью старика началось беспрерывное паломничество. Напрасно семинаристы пытались заглянуть к любимому Учителю. Застать его в привычном одиночестве никому не удавалось.
Заметно было, что паломничество слишком заметно сказалось на старике. Его словно высушило солнцем Палестины, он почернел и сделался беспокоен. Посетители объясняли эти перемены трудностями дороги и преклонным возрастом паломника.
Первая лекция о. Гурама была объявлена открытой. Приехали гости из города. Присутствовал весь преподавательский состав во главе с о. Мирабом, ректором семинарии.
Старик начал свою лекцию со старинного примера. В прошлые времена для проверки силачей предлагалось испытание: переломить руками пучок стрел. Сделать такого никому не удавалось. Тоненькие каждая в отдельности, стрелы, собранные вместе, оказывались не по силам даже прославленным богатырям.
Не то ли самое произошло и с Грузией?
Могучее государство карталинцев, кахетинцев, гурийцев и мингрелов оказалось вдруг раздробленным и сделалось лёгкой и лакомой добычей соседей-хищников.
Национальная раздробленность — вот бич даже самых сильных держав.
Разложение изнутри, порождение неустроенности и взаимной вражды — излюбленный приём захватчиков, алчных и коварных, мечтающих о покорении народов.
Так чья же алчность, чьё коварство лишили Грузию могущества и обрекли её народ на горе и национальное унижение?
Ответ на этот жгучий для грузин вопрос о. Гурам нашёл, как ему казалось, ещё во время поездки в Крым.
Недобросовестные летописцы с какой-то целью усердно извращают ход Истории. Прежде всего это относится к появлению евреев в Грузии. Сопоставляя даты и события, он опроверг установившуюся точку зрения. Для него является бесспорным, что евреи появились в Грузии не после гибели Первого храма Соломона в Иерусалиме, а гораздо раньше. Иными словами, Грузия стала не местом спасения евреев от ассирийского нашествия на Иудею, а жертвой хорошо рассчитанной и подготовленной экспансии, агрессии евреев.
Метод при этом был применён, испытанный Моисеем при захвате земли Ханаанской. Посланная вперёд разведка установила, что грузины воинственны, отчаянны в бою (в отличие от филистимлян). Тогда агрессоры спрятали мечи и достали кошельки. Сражаться стало золото, а не булат! Крови защитников вроде бы не проливалось, однако жертвы грузинского народа оказались неисчислимы. Грузинам выпало повторить судьбу филистимлян, коренных жителей Ханаана.
Если в Палестине евреи попросту уничтожали коренных жителей, освобождая территорию от гоев, то уже в Египте они действовали иначе. Иосиф Прекрасный, купленный раб, сумел прибрать к рукам сначала фараона, а затем и всю страну. Как ему удалось? Он продуманно организовал повальный голод и скупил у отчаявшихся феллахов за бесценок основное их богатство — землю. А что народ без земли? Бесправный раб с рабочими руками и желудком.
«Египетский способ» был использован евреями и в Грузии.
Итак, иудаизм укрепился на берегах Куры, Риона и Арагвы за десять веков до появления святой Нино, крестительницы Грузии!
Лишившись земли, грузины утратили единство, как сильное, хорошо организованное государство. Появилось множество князей, владетелей огромных латифундий, а на троне верховной власти воцарилась династия Багратидов, чей род ведётся от Давида, второго царя Иудеи.
Среди духовенства, занимавшего первые ряды, возникло шевеление. Несколько голов в чёрных клобуках склонилось к о. Мерабу. Он что-то сердито выговаривал. Один из преподавателей, высокий, весь в чёрном, направился к дверям, с трудом пробираясь среди семинаристов, забивших все проходы и плотно стоявших вдоль стен.
А голос старика гремел:
— Бог низринул Дьявола с небес и заставил его жить среди людей. Для своих происков Дьявол избрал ничтожнейшее из племён — евреев. С тех пор род людской потерял покой, ибо козни Дьявола порой сильнее промысла Всевышнего!
Вопреки ожиданиям о. Гурама, раскинувшего перед слушателями всё богатство своих с таким трудом доставшихся открытий, его лекция вызвала большой общественный скандал. Ректору семинарии о. Мерабу пришлось унизиться до объяснений насчёт почтенного возраста лектора и немыслимых трудностей утомительного путешествия. Следующая лекция была отменена, о. Гурам объявлен заболевшим. Недавняя гордость семинарии вдруг стал её бедой, её позором.
Затворившись в своей келье, старик мучительно переживал. Ему казалось, что он нашёл волшебный ключ к истинному пониманию великих исторических событий. Но вот итог всех его исканий: волшебный ключ отвергнут, а сам он объявлен едва ли не сумасшедшим. И докричаться до рассудка окружающих его людей (даже очень образованных) он не в состоянии. Общество предпочло набор фальшивых представлений и оттолкнуло великодушный дар открытий, стоивших старому мудрецу усилий целой жизни. О, слепые поводыри слепых!
Насилие принудительного заточения придавало его страданиям оттенок религиозного мученичества. Старика согревал великий жертвенный пример Спасителя. Каждого истинно верующего ждёт своя Голгофа, и он был готов даже к тяжкому кресту самопожертвования во имя Истины. Ему не жаль остатков жизни, лишь бы раскрыть людям глаза.
В начавшемся затворе о. Гурама для Иосифа Джугашвили открылась возможность чаще бывать в келье почтенного земляка и дольше беседовать.
Революционеры
Для Иосифа Джугашвили, семинариста старшего курса, началась жизнь зафлаженного волка — жизнь подпольщика-революционера…
Подполье — это жизнь и работа под чужими именами, а следовательно, постоянная угроза разоблачения и ареста. Против подпольщиков, смертельных врагов самодержавия, брошены лучшие сыскные и карательные силы государства.
Юный стихотворец Сосело не оправдал надежд ни о. Гурама, ни маститого И. Чавчавадзе. Он не стал служителем муз, избрав для себя служение Революции.
Рясе священника Иосиф Джугашвили предпочёл куртку рабочего, скрывающегося от ищеек среди железнодорожников Тифлисского депо. Вместо стихов он стал писать прокламации, создавшие ему известность в рабочих организациях Батума, Кутаиса и Баку. Пропагандист классовой борьбы, он гневно спорит с теми, кто морочит рабочим головы, убеждая их добиваться лишь хорошей зарплаты и тем самым отвращая от политической борьбы.
Вчерашнему семинаристу полюбилось имя литературного героя — Коба. Однако на протяжении многих лет ему приходилось пользоваться и десятками других вымышленных имен.
Впервые приехав на нефтепромыслы Баку, он ужаснулся условиям труда. Скважины были обыкновенными колодцами, выкопанными над нефтяным пластом. Рабочие черпали густую пахучую нефть громадными жестяными корытами — желонками. Если пласт попадался глубокий, в колодец опускали большущий пук рогожи, затем вытаскивали и отжимали. Такая процедура называлась тартанием. Перепачканные вязкой липкой нефтью с ног до головы, рабочие походили на обитателей преисподней… А в это время хозяин промыслов Леон Манташев кутил в Париже, покупал особняки и дарил своим любовницам ночные горшки из чистого золота (вставляя в дно горшка большие бриллианты). О безумствах богача Манташева взахлёб писала вся европейская пресса.
В своих прокламациях «товарищ Коба» писал, что задача организованного пролетариата состоит не в выклянчивании у Манташева грошовых прибавок за непосильный рабский труд, а в национализации промыслов, т. е., отобрав их у Манташева, сделать всенародным достоянием.
Сторонники чисто экономической борьбы составляли в партии «Месаме-даси» внушительное большинство. Единомышленниками Кобы сделались старшие товарищи Ладо Кецховели и Александр Цулукидзе. Большим подспорьем в полемике с «экономистами» стали номера газеты «Искра», издающейся за границей. Каждый номер, добиравшийся до Тифлиса, зачитывался до лохмотьев. Обращали на себя внимание статьи за подписью Н. Тулина. В авторе угадывался глубокий, хорошо организованный ум. Своими статьями Н. Тулин вносил ясность в самые запутанные вопросы, давая указания к правильным выводам. Без «Искры», это признавали все, пришлось бы тыкаться словно в потемках…
На подпольном движении не только в Грузии, но и во всём Закавказье губительно сказывались ожесточённые националистические распри. Программы националистов были пропитаны ненавистью не столько к царскому самодержавию, сколько к русскому народу. Основные требования сводились к достижению государственного суверенитета. «Товарищ Коба» и его товарищи указывали, что национализм только разобщает силы рабочего класса. Русское самодержавие является врагом не только грузин, армян и азербайджанцев, но и русских, и в интересах политической борьбы следовало не дробить силы, а объединять.
* * *
Приближался перелом веков, начиналось новое столетие. Исполнялось ровно 100 лет с того дня, когда Россия распростёрла свою могучую десницу над угнетаемой персами Грузией. Сложилось братство двух народов, грузины наконец узнали спокойную мирную жизнь. Юбилей ожидался, как великое событие в национальной жизни маленькой страны.
* * * Следующим человеком, оказавшим, как и о. Гурам, могучее влияние на развитие вчерашнего семинариста, стал Виктор Курнатовский, приехавший в Тифлис прямо из Сибири, из села Шушенского, где он отбывал ссылку вместе с В. И. Лениным и Н. К. Крупской.
Из Шушенского… Прямиком от Ленина!
К тому времени имя «Старика» обрело в Закавказье такой авторитет, что политическое подполье межевалось на его сторонников и противников.
«Товарищ Коба» увидел человека вдвое себя старше, но державшегося чрезвычайно просто, без подавляющего превосходства. В напряжённой обстановке закавказского подполья, где непрерывно шла борьба авторитетов, Курнатовский привлекал симпатии полнейшим отсутствием рисовки. Это была натура сложная, но открытая, обладающая секретами неотразимого обаяния. Иосифа, впитавшего уважение к старшим с ранних лет, порой коробило от весёлого цинизма нового знакомца, но именно эта развязная насмешливость позволяла Курнатовскому растолковывать своему слушателю (а Иосиф умел слушать жадно, терпеливо) самые запутанные вопросы.
Первым делом Коба набросился на «Сибиряка» с расспросами о Ленине.
— О, «Старик»! — воскликнул Курнатовский. — Умище колоссальный. Его побаивается даже сам Плеханов! Одна беда — чистый теоретик. Практики никакой. Вечный студент.
Крупскую он называл на западный манер — Надин (с ударением на последнем слоге) и при этом почему-то играл и голосом, и глазами.
— Знаете, мой юный друг, спутница «Старика» девушка довольно-таки своеобразная. Я имею в виду её взгляды. Во всяком случае, «Домострой» там не в чести.
Впоследствии Иосиф Виссарионович узнал, что в Шушенском у Курнатовского и Крупской случился мимолетный роман…
Евреев, которых так пламенно, так гневно обличал о. Гурам, насмешливый Курнатовский пренебрежительно называл «еврейцами».
— С ними надо уметь обращаться. Эта публика уважает только силу. А иначе — тут же усядется на шею. Народишко нахальный! Что же касается Богоизбранности, то приёмчик-то дешёвенький. Так поступает любой бандит. «Я лучше всех!» и — трах по башке. Ничего нового они тут не изобрели. «Нас возлюбил Господь…» Тоже мне — нашёл сокровище! Будто получше не нашлось. Но — молодцы. Они не торгуют путёвками в рай. У них другие гешефты. Нам бы у них следовало кое-чему поучиться.
У этого человека на всё вокруг имелся сильно упрощённый, но, как видно, выверенный взгляд. Иосиф приписывал это возрасту и опыту, — старший товарищ уже успел изведать и тюрьму, и ссылку.
— Никогда не путайте, мой юный друг, две вещи: на белом свете есть евреи, а есть жиды. И жидов, кстати, очень много среди русских. А уж среди грузин, как я наблюдаю, нечего и говорить!
По всей видимости, его забавляла растерянность молодого собеседника. Нагрузка и в самом деле оказалась велика. Столько — сразу! А Курнатовский, словно потешаясь, продолжал небрежно сыпать свои парадоксы.
— А вы уверены в том, что Христос не заслан к нам еврейцами? Вспомните, он и обрезан был, и ходил в синагогу. И — вдруг! Это, мой юный друг, неважная религия, которая выскакивает вдруг. Тут надо разбираться… Да и с Магометом — тоже. Слишком уж везде торчат еврейские уши! Вы, кстати, знаете, почему Магомет сбежал из Мекки в Медину? Ну, как же! Его, как видно, в чём-то заподозрили и крепенько прищучили. Он и дёрнул. А Медина — это иудеи. Они его и укрыли, защитили. Такие вещи надо знать, мой юный друг. Мозги у народа закомпостированы настолько плотно и умело, что впору брать топор. Вы, как я убеждаюсь, пропагандист изрядный. Разве вам не задают вопросов по религии? Ну так зададут, будьте уверены. А на Кавказе, как я гляжу, с этим ухо надо держать востро.
Он снял квартиру у Зданевичей, в семье художника. Дом был многолюдный, шумный. Там ежедневно собиралась молодёжь. Курнатовский понимал, что за ним, недавним ссыльнопоселенцем, налажен постоянный надзор и собирался переменить жильё, однако не совладал со своей натурой и немедленно завёл скандальный роман с одной из дочерей художника. Жизнь его сразу усложнилась. Иосиф, понемногу разбираясь в своём наставнике, определил, что состояние постоянной влюбленности — одна из черт его характера. Без этого ему было бы скучно жить. Удивительно, что самих женщин к нему притягивало, словно мотыльков на огонёк.
В Тифлис недавний ссыльный попал впервые. Город ему понравился необычайно. Особенное восхищение вызвала у него древняя азиатчина старого Тифлиса. Он полюбил подолгу просиживать, потягивая дешёвое вино, в самых продымленных духанах.
— Идёмте-ка, мой юный друг, потопчем улицы Тифлиса. Чудесный город! Другого такого нет. И будет жаль, если от него снова не оставят камня на камне. А к этому, как я гляжу, идёт.
Как всегда, глубокие мысли у него перемежались прибаутками.
Он повёл Иосифа в сторону Армянского базара.
— Какой смысл обкрадывать себя? Жизнь слишком коротка. А поэтому да здравствует духан «Весёлый петух» и замечательный суррогат из винограда «ркацетели». Насладимся солнцем Алазани!
В этот день, не меняя своей насмешливой манеры, Курнатовский завёл речь о создании газеты. Вытянув стакан вина, он долго разглядывал его на свет, словно отыскивая на нём какие-то знаки.
— А ну-ка, — обратился он к собеседнику, — напрягите память. Как это там в Писании: «И будет в челюстях народов узда…»
Иосиф на память подхватил:
— «…и будет в челюстях народов узда, направляющая к заблуждениям».
— Вот, вот! — похвалил Курнатовский. — Видимо, вы уже догадались, что из этого вытекает. А вытекает вот что: нужна газета. Га-зе-та! Своя. Здесь. На месте. «Искра», разумеется, хорошо, но необходима ещё и своя «Искра». Кстати, мы об этом много толковали со «Стариком». Он считает газету едва ли не самым важным делом. Только издавать её в Тифлисе не стоит. Завалят мгновенно. А вот подумать насчёт Батума или, скажем, Баку. А?
В последнее время у Иосифа появилось ощущение, что старший товарищ посматривает на него, словно пахарь на возделываемое поле. Он на самом деле уже вложил в него немало и, естественно, ожидал обильных всходов. Первые ростки пробивались в листовках и прокламациях молодого подпольщика, активиста «Месаме-даси». Курнатовский похвалил листовки Иосифа «9 марта» и «Тифлис. 20 ноября». Несколько советов он дал (со своими обычными шутками и прибаутками) насчёт работы «Анархизм или социализм». Курнатовский требовал простоты и ясности. И «товарищ Коба» писал, обращаясь к рабочим, участникам манифестаций, спрашивая их: «Почему мы так бедны, хотя всё вокруг нас создано нашими руками?»
Внезапно Курнатовский поднялся и быстро направился на улицу. Иосиф поспешил за ним.
— Мне кажется, — стал он выговаривать Иосифу, — вам следует исчезнуть из Тифлиса. Причём поскорее. Мне сейчас не понравился один кинто. А вы сами разве не замечаете слежки? Лучше не ждать, мой юный друг. Тюрьма от вас не убежит. Это я вам гарантирую. Но лезть туда самому! Там слишком мерзко. Мерзко и… больно.
Он вдруг скривился, словно от внезапной боли.
— Они могут, мой юный друг, убить, могут покалечить на всю жизнь. Они всё могут! Поэтому не будьте Христосиком с самого начала. Мы взялись за серьёзное дело… за кровавое. Или мы, или они. И они это понимают. А поэтому так просто своего не отдадут. По крайней мере драться будут насмерть!
* * * Батумский период жизни «товарища Кобы» отмечен нарастающей активностью трудящихся. Иосиф Джугашвили стал авторитетным партийным работником, его мнения спрашивают, с ним считаются. Он сделался агентом ленинской «Искры», а год спустя его избирают членом Тифлисского комитета РСДРП.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 18 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |