себя, а на государство, должно рассматриваться как зло и может причинить только
вред. Свобода составляет истинную природу человека, как разумно - нравственного
существа. Не стеснение, а закономерное ее развитие составляет цель общественной
жизни. Младенца берут в опеку; взрослый человек стоит на своих ногах и отвечает
за себя сам. Когда низшие классы взывают к регламентации государства, они
сами себя провозглашают состоящими в младенческом состоянии, и так именно
на них смотрят слишком усердные их защитники.
Прежде всего, надобно себе сказать, что государство, точно говоря, не
в силах поднять благосостояние масс. Оно может только устранять препятствия,
облегчать условия и упрочивать результаты. Благосостояние людей поднимается
не иначе, как собственною их деятельностью и бережливостью. Оно зависит главным
образом от постепенного разлития в массах капитала, который дает и орудия
для деятельности и обеспечение на трудные времена. Этот капитал является в
виде сбережений, которых величина служит признаком большего или меньшего поднятия
общего уровня благосостояния. Но развитие капитала зависит не от правительственных
мер, а от успехов промышленности. Накопляясь первоначально в верхних слоях,
он мало-помалу распространяется на массы. В этом процессе государство может
действовать только отрицательными мерами, устраняя те стеснения, которые опутывают
деятельность и собственность граждан, и обеспечивая каждому пользование плодами
своего труда. В этом отношении ему принадлежит великое историческое призвание.
Не только на первоначальных ступенях, но и в дальнейшем ходе истории личность
и собственность подвергаются многочисленным стеснениям. Государство, сделав
из человека раба, постепенно снимает с него цепи и признает за ним гражданские
права. В этом состоит та благотворная реформаторская деятельность, о которой
говорено выше. Через это массам открывается возможность работать на себя и
поднимать свое благосостояние. Но заменить собственную работу и сбережения
государство не в силах. Если освобожденные массы работают лениво и плохо и
не сберегают приобретенного, а тратят полученные деньги на прихоти и пороки,
они неизбежно беднеют и государство не в состоянии этому помочь. Такое именно
явление оказывается иногда при быстром переходе от полного крепостного состояния
к полной свободе. Человек, постоянно ходивший на помочах, на первых порах
не умеет пользоваться свободой. Не привыкши работать на себя и предусматривать
будущее, он долго сохраняет еще приобретенные веками привычки лени и беспечности.
Этим в значительной степени объясняется нынешнее обеднение русского крестьянства.
Те, которые не хотят видеть никаких недостатков в крестьянине и привыкли во
всем слагать вину на правительство, ищут всяких посторонних причин этому явлению,
составляющему весьма естественный, хотя, без сомнения, временный результат
происшедшего переворота. Истинные причины совершенно ясны для всякого, кто
близко видит положение дел и не закрывает глаза на действительность. Не в
мнимом недостатке наделов, не в происшедших при освобождении урезках, не в
тяжести податей, ни, еще менее. в скученности населения лежит коренной источник
зла. Пока русский крестьянин не привык сам заботиться о себе и предусматривать
будущее, благосостояние его не поднимется. а с умножением народонаселения
и с истощением естественных богатств почвы оно должно понижаться. Против этого
государство совершенно бессильно; заменить деятельность человека оно не может.
Единственная его задача заключается в том, чтоб открывать простор этой деятельности
и обеспечить ее плоды утверждением и охранением права.
В этом отношении всего важнее свобода и прочность собственности. Также
как личная свобода, собственность в историческом процессе является опутанною
стеснениями всякого рода. Но и тут общий исторический ход состоит в постепенном
ее освобождении. С свободою лица неразрывно связана свобода собственности,
которая составляет проявление личности в экономической области. Только с ограждением
и обеспечением личной собственности в человеке могут развиваться самодеятельность
и предусмотрительность. Этим скрепляются и самые семейные связи. Дети знают,
что их благосостояние зависит от отцовского наследия:, они в отце видят человека,
который заботится о их будущем, и через это самое привыкают его любить и уважать.
Никакое общественное попечение не в состоянии заменить этой семейной заботы,
составляющей истинную основу всякого экономического развития. Если законодательство
считает нужным стеснить свободу собственности, то это может быть оправдано
лишь там, где это делается в виду скрепления семейных связей, а никак не во
имя безличного общественного начала. Нет, поэтому, ничего более вредного для
экономического развития и для благосостояния страны, как учреждения подобные
общинному владению, которые личную собственность отдают на жертву коллективному
началу. У нас, как известно, общинное владение явилось плодом крепостного
состояния и проистекшей из него полной бесправности населения. Пока крестьяне
были свободны, об общинном владении не было и речи: это-факт, твердо установленный
историческими изысканиями. Когда же крестьяне не только были укреплены за
помещиками. но лишились всяких прав, их стали наделять землею по душам или
по рабочим силам. Государство распространило эту систему и на свои земли.
В местностях, где искони крестьяне владели землями наследственно и свободно
их отчуждали, их стали у них отбирать, как принадлежащие казне, которая затем
распределяла их по душам и отмежевывала к каждой общине количество соответствующее
населению. Такова была система. водворенная Межевыми Инструкциями XVIII-го
столетия и окончательно введенная в нынешнем. Очевидно, что с освобождением
крестьян эта система, основанная на общем бесправии, должна пасть. Но в пользу
сохранения ее соединяются многие и притом весьма разнородные течения русского
общества. С одной стороны, за нее ратуют славянофилы, которые, витая в облаках
и игнорируя факты, видят в ней священное наследие древней России, а вместе
и лекарство против всех зол, обуревающих западный мир. С другой стороны, за
сохранение ее ополчаются социалисты, которые ненавидят личную собственность
и в коллективизме видят спасение человечества: это - единственные последовательные
защитники общинного владения. Наконец, за него стоят и те шатающиеся умы,
которые, не имея опоры в знании и мысли, видят в нем, во всяком случае, упроченное
временем учреждение и мнимое спасение от пролетариата. Соединение всех этих
направлений повело к тому, что при освобождении крестьян не решились его
коснуться. Во то время это было благоразумно, ибо нельзя было разом разрешать
все узы; к тому же община давала правительству такое обеспечение платежей,
которого не доставляли отдельные лица. Чем менее государство имеет собственных
средств и орудий, тем более оно стремится возложить ответственность за единичных
плательщиков на те мелкие союзы, к которым они принадлежат. Однако Положение
19го Февраля ясно видело цель и указывало выход из созданной крепостным правом
системы: отдельным крестьянам дано было право выкупа своих участков. Но последующее
законодательство не только не способствовало этому движению, а напротив. старалось
его задержать: право выкупа было обусловлено согласием общины, которого, конечно,
получить весьма трудно. Такая политика имела роковые последствия. Выкуп крестьянских
наделов, по существу своему, есть дело личное; выкуп в пользу общества противоречит
всем основаниям права. Человек, который двадцать лет платил за выкупаемую
землю и потом переселяется на другое место, лишается всего, что он взносил:
земля его предоставляется другим даром. Сами крестьяне, руководясь здравым
смыслом и естественным чувством справедливости, сознавали это на первых порах.
Они держались того единственно верного мнения, что кто платил за землю, у
того нельзя ее отнять. При существовании общинного владения можно производить
переделы, но всегда по старым, а никак не по новым душам. Но с умножением
населения и с естественным возрастанием неравенства это правильное понимание
помутилось. Те, у которых оказывалось мало земли, стали требовать общих переделов,
с наделением вновь народившихся душе ущерб прежним. В крестьянских обществах
происходили нескончаемые ссоры и даже драки. Если бы в то время правительство
поддержало правильный взгляд и установило общим правилом, что нельзя отнимать
землю у того. кто за нее платил, то в русском крестьянстве установились бы
твердые понятия о собственности, и гражданский порядок, вышедший из Положения
19-го Февраля, получил бы прочные основы. С тем вместе водворились бы надлежащие
условия правильного экономического развития. Вместо того, и правительство
и общество, под влиянием ложных взглядов, поддержали новые требования. Результат
был тот, что у крестьян перепутались все понятия, и мы стоим далее от прочного
гражданского порядка, нежели мы были в самом начале. При таких условиях, всеобщее
обеднение составляет неизбежное последствие существующего положения. Выйти
из него можно только возвратившись к правильной точке зрения. Если нельзя
вернуть старого, то можно упрочить существующее. Пока это не сделано, пока
у нас распространены взгляды на общинное владение, которые могут идти на руку
только социалистам, о гражданском благоустройстве и о связанном с ним экономическом
преуспеянии не может быть речи.
В том же духе, как поддержание общинного владения, действуют законы,
воспрещающие отчуждение крестьянских земель в посторонние руки. И тут, также
как в общинном владении, имеется в виду прочное обеспечение крестьян землею.
Между тем, это вопросы существенно разные: в одном случае личное право собственности
совершенио уничтожается, в другом случае стесняется только право распоряжения.
Но и тут следует спросить: насколько подобные меры могут оправдываться здравою
политикой и насколько они достигают цели?
Подобные ограничения обыкновенно возникают при переходе от крепостного
состояния в свободное. Освобождение крестьян, как мы уже видели, может совершиться
двояким способом: с землею и без земли. Первый безусловно заслуживает предпочтения.
Прежде всего, он является мерою справедливости относительно самого подвластного
населения, которое в течении веков лишено было возможности трудиться для себя
и приобретать землю. Своею работою на пользу других оно заслужило дарованное
ему право выкупать ту землю, на которой оно сидит. С другой стороны, для государства
в высшей степени важно иметь класс мелких землевладельцев, а не массу бездомных
пролетариев. Там, где при освобождении крестьян эти цели были упущены из вида
и крестьяне получили свободу без земли, приходится искусственными мерами восстановлять
нормальные отношения. В этих видах, например, в Польше и в Остзейском крае
отмежевана была так называемая крестьянская земля, которая, оставаясь собственностью
помещика, должна постоянно отдаваться в аренду крестьянам. Подобные меры оправдываются
ненормальным положением дела; но на них нельзя смотреть иначе, как на временные
и переходные. Цель состоит все-таки в окончательном переходе этих земель в
собственность крестьян.
Такою же временною мерой является и воспрещение крестьянам отчуждать
приобретенные ими земли в посторонние руки. И это ограничение может оправдываться
лишь как переходное. Выше было замечено, что крепостной человек, внезапно
выпущенный на свободу, не приобретший привычек к самодеятельности и бережливости,
легко может расстроить свое состояние и повергнуть в нищету и себя и свое
семейство. Пример некоторых русских общин, которые пропили полученные в собственность
земли, служит тому наглядным доказательством. При таких условиях может быть
полезно стеснить свободное распоряжение землею и требовать для всякого отчуждения
разрешения власти. Это-род временного попечительства, которое установляется
над людьми, только что вышедшими из полной опеки. Но нет никакого основания
ограничивать отчуждение односельцами или, вообще, крестьянами. Такого рода
стеснения представляют не более как остаток воззрений, имеющих корень в крепостном
праве и связанном с ним сословном строе. Когда люди прикреплены были к местам
и общины образовали замкнутые корпорации, можно было давать им преимущественное
право на покупку входящих в состав их земель. Но при свободном переходе и
поселении лиц такое право теряет всякий смысл. Оно представляет только несправедливое
стеснение для продавца, который, с устранением сторонней конкуренции, принуждается
продавать свою землю дешевле. нежели она стоит. Неуместно в особенности устранение
лиц из других сословий. Это значит закрывать глаза на тот несомненный факт,
что с водворением общей свободы сословный строй предназначен к упразднению.
А то, что разлагается естественным ходом жизни, никак не следует поддерживать
искусственными стеснениями, задерживающими свободное движение сил.
Менее всего государство может поставить себе задачею постоянное обеспечение
всех крестьян землею. Это опять воззрение, унаследованное от крепостного права.
Пря освобождении крестьян с землею необходимо определить надел, ибо всякий
крестьянин должен знать, на что он имеет право и какой размер земли он может
или должен выкупать. Желательно и полезно, чтоб установлен был размер достаточный
для обеспечения освобожденного населения. Но воображать, что этот порядок
должен сохраниться навсегда, и что когда он нарушается свободным движением
общественных сил или ростом населения. он должен быть восстановлен, это такой
взгляд, который идет наперекор всем основным требованиям государственной жизни
и всякой здравой политике. Те общие меры, которыми разрешаются вековые связи
и один порядок переводится в другой, никак не могут служить постоянными нормами
жизни. Они могут быть лишь точками исхода. В особенности когда крепостные
отношения заменяются свободными, свобода должна составлять основное начало
всего общественного строя; тут менее всего уместны наделения и запрещения,
которые делают правительство распорядителем судеб всех и каждого. И в общегражданском
порядке желательно иметь класс мелких земельных собственников, которые служат
крепкою опорой государственной жизни. Если этот класс, вследствие исторических
причин, естественных или искусственных, слишком умалился, государство может
принимать меры, клонящиеся к его умножению. Главным средством служит отмена
стеснении, препятствующих дроблению собственности и переходу ее из рук в руки.
Могут быть установлены и неотчуждаемые семейные участки. Наконец, если зло
велико, государство может прибегнуть и к ссудам. По задаться мыслью, что при
системе общей свободы все земледельческое население непременно должно состоять
из поземельных собственников, что в них не должно быть более или менее многочисленного
класса чистых рабочих, это значит не понимать ни существа и требований свободы,
ни задач государства. Такого рода фантастические представления могут только
производить смуту в умах, а когда они являются в правительственных сферах,
они могут иметь самые роковые последствия.
Государство вовсе не призвано обеспечивать благосостояние всех и каждого,
а тем менее наделять кого бы то ни было собственностью, недвижимою или движимою.
Свободный человек стоит на своих ногах и все это делает сам, под своею ответственностью.
Подобные требования к государству предъявляются социалистами, отрицающими
всякое личное начало, а иногда и наивными мечтателями, которые в своем воображении
рисуют идиллические картины возможного блаженства человеческого рода, не справляясь
с условиями земной жизни и с тем, что может и должно делать государство. Легко
сказать, что государство должно всем обеспечить возможность и средства человеческого
существования; подобные требования совершенно однозначительны с требованием,
чтобы все были добродетельны, умны, красивы и образованны. Чтоб обеспечить
чье бы то ни было благосостояние, государство должно взять лице под свою опеку:
между тем, человек по природе своей есть свободное существо, которого высшее
назначение состоит именно в том, чтобы выйти из опеки. Государство не может
уничтожить ни пороков, ни случайностей, ни действия свободных экономических
сил, которые нередко повергают человека в бедственное положение. Если б оно
даже захотело взять на себя доставление всем и каждому средств существования,
оно не в состоянии было бы исполнить эту задачу. Это и оказывается всякий
раз, как к нему предъявляются подобные требования.
К такого рода мечтательным мерам относится и право на труд, которое было
предметом горячих прений во Франции в 1848 году. Казалось бы, нет ничего справедливее,
как требование человека? чтобы ему дали возможность трудиться и зарабатывать
свой хлеб. Но для того, чтобы дать работу, надобно, чтоб она требовалась,
а это зависит от обилия капиталов и от состояния рынка. Времена безработицы
суть именно те, в которых, вследствие экономических или политических условий,
предприимчивость слабеет, и государство не в состоянии восполнит этот недостаток.
Собственные его предприятия составляют только каплю в море, и если оно, в
минуты экономических кризисов, их расширяет, оно достигает лишь того, что
при удрученном состоянии народного хозяйства оно на общественный счет производит
ненужные работы, которые все-таки не в состоянии удовлетворить потребности.
Этим только усиливается зло и возбуждаются безмерные требования, которые грозят
опасностью государству. Национальные мастерские во Франции в 1848 году служат
тому назидательным примером. Во всяком случае, такого рода бесполезные работы
представляют только замаскированную благотворительность: под видом работы
раздаются пособия. Когда же эта система возводится в правило, и общественная
благотворительность превращается в право на работу, то подобное начало нельзя
назвать иначе как полным извращением всех юридических, нравственных и политических
понятий. Ни одно государство в мире не может его принять. Если бы оно вздумало
провозгласить такое начало, оно скоро убило бы всякую предприимчивость и пришло
бы к полному разорению.
Столь же мало может государство определить наименьшую заработную плату,
необходимую для содержания работника и его семьи. Заработная плата, как и
самая потребность работы, определяется состоянием рынка, то есть, обилием
капиталов и требованиями предприимчивости. Цена работы зависит от сбыта и
цены произведений. Произвольное установление нормы может вести лишь к тому,
что при малом спросе многие предприятия будут закрываться и рабочие. останутся
вовсе без работы. Соразмерение заработной платы с потребностями работника
потому уже невозможно, что самые эти потребности весьма различны. Для холостого
рабочего нужно гораздо менее, нежели для рабочего обремененного семьей, а
произведенная ими работа одинакова, следовательно и плата должна быть одна
и та же. Если она будет соразмеряться с потребностями семейного работника,
то холостой будет жить в избытке, если холостого, то семейный будет в нужде.
В действительности, величина заработной платы, как и всего, что определяется
свободными соглашениями людей, зависит от отношения Предложения к спросу,
против которого правительство совершенно бессильно, ибо факторы не от него
зависят. Если это отношение таково, что рабочему недостает на пропитание,
то помощь против этого бедствия заключается единственно в благотворительности:
экономические отношения восполняются нравственным началом. Не надобно только,
чтоб это нравственное начало прикрывалось другими формами, являясь в виде
юридических требований и отрицанием экономических отношений. В благотворительности
нравственное начало выражается во всей своей чистоте и во всей своей возвышенности;
оно приходит на помощь нуждающимся и излечивает те раны, которые наносятся
человеку столкновениями общественных сил или естественными невзгодами.
Но именно поэтому благотворительность есть, по преимуществу, дело частное.
Это было уже объяснено в Учении об Отществе, и этого нельзя не повторить с
особенною настойчивостью в политике, где смешение нравственных начал с политическими
ведет к совершенно ложному направлению государственной деятельности. Только
в свободных частных отношениях нравственность сохраняет свойственный ей характер.
Только здесь она исходит из внутренних побуждений, из глубины человеческой
совести, а не становится принудительною, вопреки истинной ее природе. Только
здесь возникают те живые отношения любви, участия и благодарности, которые
составляют высшую нравственную связь людей и которые совершенно чужды официальному
бюрократическому формализму, неизбежно свойственному государственной деятельности.
Только здесь возможна. и настоящая оценка всего бесконечного разнообразия
условий и обстоятельств, отделение истины от лжи, порока от несчастия, а вместе
и приложение к каждому случаю сообразной с ним помощи. Все это совершенно
недоступно общественной благотворительности, по необходимости действующей
путем общих мер. Вследствие этого последняя, по существу дела, является лишь
восполнением первой: она должна действовать там, где частная помощь оказывается
недостаточною. Но и в общественной сфере первое место принадлежит тем частным,
мелким союзам, к которым принадлежит человек в своей гражданской жизни. На
них возлагается официальное попечение о бедных. Государство же вступается
только тогда, когда и эта помощь оказывается недостаточною, когда зло настолько
распространено, что рождается необходимость общих мер. Таковы бывают в особенности
народные бедствия, войны, голод, болезни, наводнения, которые требуют пособий
из общих государственных средств и вызывают правительственную деятельность.
Однако, и кроме этих чрезвычайных случаев, государство может принимать
общие меры, заключающие в себе, либо скрытно, либо явно, благотворительное
начало. Но именно тут следует поступать с крайнею осмотрительностью, ибо не
руководимое разумом желание добра может повести к совершенно нежеланным результатам.
К числу таких мер принадлежит облегчение податного бремени, лежащего
на мало имущих классах. Распределение общественных тягостей находится в руках
государства и составляет один из важнейших предметов социальной политики,
ибо с ним тесно связано благосостояние низших классов. Когда эта политика
направлена к тому, чтоб облегчить несправедливо лежащее на них излишнее бремя,
то нельзя не признать ее вполне справедливою и целесообразною. Исторические
причины вели к тому, что общественные тягости ложились по преимуществу на
низшие классы. На этом построен был весь сословный порядок. Привилегированное
сословие имело свое высшее государственное призвание; материальное же бремя
ложилось главным образом на низшие классы и нередко обращалось для них в невыносимый
гнет. Они составляли то, что во Франции называлось la gent taillable et corveable
a merci, челядь, подлежавшая податям и повинностям до границ милосердия. С
разрушением сословного строя и с заменой его общегражданским эти отношения
существенно изменяются: стремление государства заключается в том, чтобы распределить
подати равномерно на всех. В этом состоит высокое начало равенства всех перед
законом. Однако, сюда незаметно вкрадывается начало другого рода, а -именно,
стремление облегчить бремя, падающее на мало имущие классы. Прежде привилегиями
пользовались высшие, теперь хотят дать привилегии низшим. Тут очевидно является
уже не начало справедливости, а благотворительность. Она выражается в двоякой
форме: в виде прогрессивного налога и в виде освобождения от подати мелких
доходов. Первым нарушается пропорциональность, которая составляет коренное
начало правды распределяющей: вместо равенства всех пред законом водворяется
произвол. ибо величина прогрессии зависит чисто от усмотрения. Этим способом
можно богатых довести до нищеты. Во Флоренции Медичи пользовались им, чтобы
разорять своих противников. В соединении с изъятием мелких доходов от обложения,
что также есть дело чистого произвола, такая система ведет к тому, что все
общественные тягости взваливаются исключительно на зажиточные классы. Когда
же это совершается в демократическом правлении, где политическое право присваивается
всем гражданам безразлично, вследствие чего неимущие массы неизбежно получают
перевес над имущими, то из этого рождается чудовищное положение, что распоряжение
государственными налогами находится в руках не тех, которые их уплачивают.
а тех, которые от них избавлены. Это - система благотворения себя на чужой
счет, или ограбления имущих неимущими. Нельзя не признать заслуги современной
французской демократии в том, что она до сих пор умела противостоять этому
искушению. Конечно, когда оба означенные начала прилагаются в умеренных размерах,
они не могут иметь особенно вредных последствий для государственной жизни;
но они все-таки вносят в нее неправильные взгляды и понятия, которые не могут
не отзываться и на других отношениях. Во всяком случае, следует признать правилом,
что кто избавляется от государственных тягостей, тот не может пользоваться
политическими правами; и наоборот, кто имеет право голоса в установлении государственных
податей, тот должен платить их наравне с другими. Можно думать, что путем
облегчения податного бремени низших классов открывается возможность соразмерно
увеличить права высших и таким образом перевести чисто демократическое устройство
в смешанные формы. Но это - вопрос будущего.
В податном вопросе благотворительное начало проявляется в замаскированной
форме, которая поэтому спутывает понятия и затмевает истинное существо дела.
В других мерах, клонящихся к улучшению быта низших классов, оно выступает
явно. Сюда относятся помощь и покровительство, которые оказывает государство
учреждениям, имеющим в виду обеспечение мало имущих от случайных или естественных
бедствий. Внимание государства к такого рода учреждениям вполне законно и
целесообразно. Но надобно знать, как далеко оно должно простираться. Именно
тут нужна величайшая осторожность. Забота не должна превращаться в опеку.
Надобно все-таки постоянно иметь в виду, что в свободном обществе человек
сам располагает своею судьбою и сам должен заботиться о своей будущности.
Поэтому все, что ослабляет самодеятельность и предусмотрительность, должно
быть признано вредным. Человеколюбие вступает в свои права только там, где
доказано, что человек не в состоянии сам себе помочь. Иначе оно ведет к размножению
нищенства.
Этого упрека нельзя сделать покровительству, которое государство оказывает
сберегательным кассам. Развитие предусмотрительности в народе есть в высшей
степени желанное явление; оно составляет коренное условие улучшения его быта
и всяких экономических успехов. Поэтому государство поступает совершенно правильно,
когда оно эти сбережения берет под свою защиту, принимая их в собственные
кассы и в свое управление. Без этого, мелкие сбережения легко могут исчезать,
как вследствие случайностей рынка, так и вследствие недобросовестности частных
заемщиков и незнакомства массы малоимущих вкладчиков с разнообразными условиями
экономической жизни. Государство дает мелким сбережениям гарантию своего твердого
кредита. И это не только не составляет для него бремени, а может служить ему
даже значительным пособием при его кредитных операциях. Только при чрезвычайном
развитии мелких сбережений они могут обратиться в обузу, с которою не всегда
легко справиться. В таком случае может потребоваться уменьшение предоставленных
вкладчикам льгот. Принимая на себя управление сберегательными кассами, государство
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 36 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |