– Он, гад, мне сказал, что научит меня, как безнаказанно добывать пропитание.
– Тоже своего рода эксперимент, – согласилась я, уже заинтригованная повествованием.
Мне было кое‑что известно о практике нарушения заповедей. Одной из которых, как известно, считается «не укради». Танго можно считать академиком на этом поприще. Хотя вором в прямом смысле этого слова его назвать язык не поворачивается.
– Ты только послушай!
Они оделись скромно и неприметно. Только самопальные напульсники Танго и ботанический вид Вайпера намекали на их нестандартность. Прибавьте к указанному эмовские прически и поношенные флипы. Теперь картина неприметности будет законченной.
Магазин был огромен, как крытый стадион, и настойчиво вонял едой. За которую стоило побороться. Первым делом Танго небрежной походкой состоятельного человека направился к колбасам. Которые вызывающе розовели, призывая срочно впиться в них зубами. Нет, он не крутился у отдела самообслуживания. Для его целей требовался продавец.
Танго придирчиво осмотрел выложенное на прилавке, выспросил про сроки годности и, удовлетворившись ответом, потребовал полкило «вон той аппетитной». Наученный загодя Вайпер демонстративно следил за действиями продавца, всеми силами выражая заинтересованность, а потом озвучил намерение прикупить то же самое.
Отойдя на безопасное расстояние, они укрылись за стеллажами овощных консервов и аккуратно переложили содержимое одного пакета в другой. Возникли некоторые сложности с переклеиванием ценника, но сообща они справились и с этой задачей.
– Теперь мы имеем кило колбасы по стоимости половины. Сечешь?
– А на кассе не заметят?
– Пока ни разу не замечали. Главное теперь – озадачиться остальным. Моему организму явно не хватает морепродуктов.
Они насыпали в пакет крабовых палочек. Потом взвесили. А потом щедро досыпали еще. В результате получилось то же, что и с колбасой, даже лучше. Постепенно корзина заполнилась крайне необходимыми калориями. В которых так нуждается юный подрастающий организм.
Танго решил раскрыть некоторые секреты мастерства перед своим незадачливым товарищем и пошире распахнул брезентовую куртку. У которой подмышками оказалось несколько просторных внутренних карманов. Мимо проходящая тетя решила, что испорченный мальчик завлекает Вайпера на сомнительные удовольствия. Тонко взвизгнув: «И тут педики», скрылась за стеллажом, напичканным пряниками и прочей выпечной мелочью.
В карманы они поместили самое легкое. Пакетики чая. Предварительно распотрошив коробку самого дешевого. Типа «Сэра Кента». Который, по словам Танго, меньше пах. Пустую коробку Танго засунул на самую верхнюю полку.
Раздухарившийся Вайпер потребовал присовокупить к чаю пакетики растворимого кофе фирмы «Нескафе», который тоже имелся в наличии.
Щедрый Танго расстегнул штаны.
Тетенька, решив, что встречи с проклятыми голубыми ей больше не светит, торжественно вырулила из‑за угла, толкая перед собой доверху нагруженную тележку.
– Иди ко мне, цыпочка, – зазывно простонал Танго.
Вайпер, который стоял спиной к тетке, испугался до икоты.
Когда недоразумение было забыто, кофе перекочевал в потайные карманы семейных трусов.
Они прекрасно вписались в намеченную сумму и вольготно прожили на добытое несколько дней.
– Только кофе пришлось выкинуть. Я в общем‑то не брезгливый, но пойми правильно, как только вспомню, где эти пакетики путешествовали… А вообще, прикольно было. Танго дома скинул шмотки, а из него как посыплется!
В этот момент к нам присоединился Танго. Не обращая внимания на раздраженного Вайпера, он мило поздоровался и присел рядом, поглядывая на меня самым невинным взглядом.
– Байки травит? Поливает меня грязью? Он до второго нашествия на гастроном еще не добрался?
До пришествия Танго Вайпер казался мне сердитым, но теперь он выглядел по‑настоящему взбешенным. Во‑первых, он успел свыкнуться с ролью единственного рассказчика, во‑вторых, не признавал кого‑либо лидером. Кроме себя самого. Того же самого мнения придерживался Танго. Который тоже пребывал не в лучшем настроении, но по дугой причине. Ему не терпелось поведать мне сагу о вайперовском проколе.
– Этот придурок лагерный вместо четырех уже взвешенных бананов запихал в кулек так много, что этот гребаный полиэтилен порвался прямо на кассе. А он развозбухался, мол, пакеты некачественные. Привлек ненужное внимание…
– Нечего было в коробку от дешевой зубной пасты крем для ног совать, – в ответ злобно ругался Вайпер.
Поливая гладкий пол подсолнечным маслом, выхваченным из корзины зазевавшегося ночного покупателя, добытчики еле унесли ноги. И теперь Вайпер не желает дальше водить дружбу с таким криминальным элементом, как Танго.
– Жрачку схавал, ту, которую в первый раз притаранили, а теперь такой честный стал, офигеть! Просто Святой Пантелеймон! Гадюка и есть гадюка! Государство надо обувать. Я всегда говорю, что у нас с государством обоюдные сексуальные отношения. Оно – меня, я – его. Все по‑честному.
– Это был не государственный магазин.
– Какая, на хрен, разница? У меня со всеми такие отношения. Кроме тебя, конечно. Кстати, у тебя сотней разжиться нельзя?
Сотню я ему дала, пускай питается. Вайпер скромно дождался убытия Танго и намекнул, что он голоден, как зимний волк.
– Щас запою! – Этого даже я выдержать никак не могла.
Пришлось разогревать щи и котлеты.
– А где макароны? Или картошка? Суй в микроволновку. И сырком их, сырком посыпь. А кетчуп у вас есть? А что у нас к кофе? Как я тебя люблю, Стасечка. Давай поженимся?
– Вайпер. Ты ошибся с объектом. Тебе придется жениться на моей маме.
Сыто рыгнув, Вайпер скучно оглядел нашу несимпатичную кухню. И отказался от намерения связать себя узами брака с моей мамой.
– Хотя как теща она будет ничего.
Вечером я, стараясь как могла, пересказала все это Кириллу. Он не сумел оценить юмор грабежа магазина. Ему было непонятно, как можно остаться без денег и пищи. Он ни разу не был в подобной ситуации. И надеялся, что никогда не будет.
* * *
Весна требовала реакции на свои климатические старания. И мне показалось глупостью сидеть вечерами дома. Разговаривать и целоваться можно где угодно, хоть на набережной. Главное – одеться потеплее.
Кирилл поворчал немного, но после первой прогулки начал входить во вкус от ежедневных открытий. Коварный город манил нас своими удивительными таинственными улицами. Изобилующими вымирающими домами с неповторяющиеся фасадами. Которые казались еще более привлекательными от того, что мы знали наверняка их скорую неминуемую массовую кончину. Быстрота изворотливых застройщиков, выгрызающих самые окупаемые районы, нарастала с каждым скачком цен на квадратные метры.
А мы наслаждались видом архитектурных покойников, которые даже не знали, что уже обречены. И фотографировались на их фоне по принципу «я и памятник».
Я заново открыла приевшиеся с детства достопримечательности. Мы наперебой восхищались гордой нищетой уютных гулких дворов. И целовались, отмечая каждый удачный момент встречи с городом. А потом возвращались домой к Кириллу, наскоро перекусывали, и я нехотя удалялась к себе. В опостылевшую негостеприимную квартиру.
Скандал был затяжным. Даже Митька это понял и горестно разревелся.
– Ты когда прекратишь приходить домой на ночь глядя? Я запрещаю тебе возвращаться позднее одиннадцати!
Вспомнив наставления Кирилла, я не стала отбрыкиваться от маминых нападок и молча улыбалась самой счастливой из улыбок.
– Ты бы слышала, что про тебя говорят! Потаскуха!
– Мама, а когда вы с папой познакомились, какая ты была?
Митька с интересом смотрит на маму. Он даже перестал плакать.
– Стася, мама была молодая? – удивляется он такому невероятному предположению.
Пора делать ноги. Мама прытко настигает меня в коридоре и хватает за шиворот. Улыбаться поздно.
– А чего вы тут делаете? – спрашивает папа, ударив меня дверью.
Теперь на лбу будет шишка.
– Не плачь, до свадьбы заживет, – попытался успокоить меня папа, отчего лицо мамы стало сиреневым:
– Свадьба? Кому она такая нужна? Дай бог если в подоле не принесет! Ты на руки ее посмотри! Все резаные! Наркоманка проклятая.
По ее мнению, мои давно зажившие шрамы могут означать новый изощренный метод поглощения наркотиков.
Пока на меня орали, я преспокойно думала о своем.
Поразительное ощущение падать в пропасть, когда твоя рука случайно касается его руки. Три секунды полета, приближающего к раю. Ангел, где ты потерял свои крылья? Какими они были? Я верну их тебе, и мы полетим вместе. Куда? Да какая разница.
Какая пошлятина. Я стала пошлой изнутри. У меня от любви поросли пошлые мысли. Кошмар!
Когда‑то случится первый раз. Как это будет? Больно? Стыдно? Как себя вести? Вдруг я покажусь ему неловкой? Просмотры порнушки и советы подруг не помогут вести себя правильно. Если делать так, как в порно, он подумает, что я развратная и у мня кто‑то был до него. А подруги твердят, что нельзя лежать как колода. Мальчикам это не нравится.
Тут я подумала, что если это событие случится у меня с Кириллом, то пусть он и старается, чтоб все прошло хорошо. А что, если и он в этом вопросе ничего не понимает? Вот засада.
Тут до моего слуха донеслось брюзжание мамы:
– Ты не знаешь, где она шатается. А я знаю! Милые люди – уже кто‑то донес, приукрасив грязью собственных измышлений.
– Он наркот. Про которого сестра рассказывала.
– Ну ни фига себе! Как компьютеры хапать, так первая… – возмущаюсь я наглостью директрисы.
– Не сметь! Твоего любовничка прислали к нам на лечение. Он сначала в клинике в Швейцарии лечился, а потом – к нам. В культурный город. Чтоб соблазнов поменьше.
– Мама, ты что, совсем охренела? Кирилл не наркоман и никогда им не был. Он и в Швейцарии не был. И в нашем, блин, культурном городе наркотиков завались, хоть жопой ешь. Так что неувязочка!
– Он ей совсем мозги запудрил! Она под его дудку пляшет!
– Уймись! – Это папа решился подать голос в мою защиту.
– Они оба наркоманы! – ошеломленно догадалась мама, вытирая подолом зареванное Митькино лицо.
– Ага. А еще мы вчера сообща изнасиловали статую в городском парке!
– Как? – подключился к разговору удивленный Митька.
– Не слушай. Я шучу. У тебя жутко шутливая сестра. Привыкай.
– Папа, как изнасилуют статуй? – не унимался любознательный ребенок.
– Вот видишь, чему она учит твоего сына? Некоторое время я переодевалась, слушая, как ругань переживает все мыслимые стадии.
– Я его даже не люблю, – сообщила я в сторону кухни.
– Ну и дура, – пожав плечами, парировал папа.
– Скажи ей, что хватит ко мне придираться. Я теперь нормально учусь, и все такое.
– Про все такое передам непременно. Но возвращаться лучше пораньше, а то она волнуется.
Если бы дело было в родительском беспокойстве, вызванном любовью к собственному ребенку, я бы попробовала измениться. Но тут дело в другом. Тетка, которая является авторитетом для мамы, гонит пургу на Кирилла.
Это что‑то новенькое!
* * *
У меня на время все вылетело из головы. Забылась грызня с мамой и ее нелепые подозрения насчет наркотиков.
Кириллу пришлось уехать. Прямо в школу приехала ментовская машина и увезла его без всяких объяснений. Его, словно преступника, прямо с урока забрал милиционер, одетый по форме.
Одноклассники поглядывали на меня. Кто злорадно, кто с сочувствием. Но всем им было любопытно, как я стану реагировать. Не дождетесь!
Впервые у меня возникло желание сохранить лицо. Это были мои, и только мои эмоции. Я чувствовала себя шпионом в тылу врага. Чуть обозначишь расстройство, тебя сразу поставят к стенке и – «заряжай, пли!». Начнутся искренние и лицемерные соболезнования. Лучше сделать вид, что давным‑давно была в курсе такого поворота событий.
Ирка, та просто наглела на глазах. Она забыла, где находится, откинулась на спинку стула и торжествующе разглядывала меня, словно прикидывала, с чего начать. Съесть, что ли, собралась?
Делая вид, что прилежно списываю непонятные формулы с доски, я тревожно думала, что стряслось и когда Кириллу удастся мне позвонить? И вернется ли он обратно? И куда его повезли?
Блин, никакой информации!
На перемене наиболее активные подкатили с соболезнованиями. Будто Кирилл помер у всех на глазах. Будто я теперь вдовица безутешная. Не в состоянии произнести хоть слово, я скрылась в туалете и набрала его номер. Абонент недоступен. Следующая попытка. Вне зоны. Как это мило. Деньги дерут, а зона все «вне».
Хотелось свалить домой. Мимоходом заглянув к тетке Кирилла. Которая все врет и меня не любит. Ну и черт с ней, что не любит, не жениться же нам в самом деле. Главное – узнать, куда делся Кирилл. Но потом я подумала, что ему наверняка не понравится такая суета. Быть может, он сейчас войдет, сядет рядом, и снова все будет как раньше. Он преспокойно вернется, а я в это время буду метаться по всяким нелюбезным теткам.
Высидев еще один урок, я снова ринулась в сортир.
– Понос на нервняке продрал! – насмешливо подколола меня Ирка.
«Вне зоны». Да что они там, охренели, что ли?
– Да не парься ты, – начала было Алка, закуривая толстую сигарету с ароматом вишни. – Все равно он отсюда уехал бы. Надеюсь, у вас ничего серьезного? Ты случаем не того, уа‑уа, пеленки, памперсы? А то смотри, у меня есть к кому обратиться.
Дым тянулся в открытое окно, словно грязная желтая веревка.
– Учебный год скоро тю‑тю. Месяцок страданий, а потом лето. Свобода! Ты куда летом собралась?
– Никуда. У предков денег нет. Говорят, все на Митьку уходит. Словно он слон, который объел всю капусту.
– А к бабке?
– Ты забыла, она же померла.
– Точно. Я как‑то не подумала. А другая где? У всех по две бабки. Что, обе помре? Не везет тебе. Ничего, летом везде хорошо. Мы с моим сладким собрались на море махнуть. На машине. Может, и ты с нами? – вежливо, но с надеждой на отказ, предложила Алка.
– Спасибо – нет.
Снова «вне зоны». Вот гадство!
– Как знаешь, – пожала плечами Алка и, предварительно осмотрев окурок, бросила его в окно.
Посреди последнего урока у меня запиликал мобильник. Презрев все приличия, я рванула в коридор с воплем «Ты где?».
Было скверно слышно. Кирилл быстро сообщил, что он едет домой к родителям. Что там что‑то случилось. И что он обязательно вернется.
– Веди себя прилично. Доеду – перезвоню.
Неприлично ухмыляясь, я забрала свои пожитки и, гордо задрав голову, промаршировала прочь.
– Стася, как можно? Посреди урока! Куда ты? – всполошилась химичка.
– У нее понос! – Громкий Иркин голос прозвучал как лозунг на митинге.
– Точно. Он. Возможно, отравилась в буфете. Вы, случаем, салат оливье не кушали сегодня?
Прижав руки к пузу, я вывалилась из класса. И, счастливая, поскакала по лестнице вниз. На свободу.
* * *
Танго азартно резался с Сурикатом в шахматы. Ситуация осложнялась полным незнанием правил игры. Поэтому они беспрестанно спорили и ругались.
– Не стой столбом, поставь чайник на плиту. У меня во рту пересохло.
Кухня у Танго оказалась грязной до изумления. На протертой до дыр клетчатой клеенке расползлись разноцветные липкие пятна. Чтоб немного успокоиться, я отыскала остатки чистящего порошка, огрызок зеленой губки и вымыла стол и табуреты. Теперь есть на что сесть.
– Умничка. Что кислая такая? Обопрись на мое крепкое дружественное плечо и поведай старому доброму Танго, кто маленькую расстроил.
Пришлось вкратце рассказать.
– И что ты с ним спуталась? Он же не из наших. Тем более из Содома и Гоморры.
– Да забей ты на него, – поддержал его Сурикат, шустро мухлюя с ферзем.
– Вертай королеву взад!
– У него что, глаза на затылке? – Сурикат переставил фигуру на прежнее место.
Чайные пакетики вызвали у меня смутное беспокойство своим помятым видом.
– Ты случайно в трусах их не носил?
Сурикат заржал как тяжеловозная припадочная кобыла.
– У нас появилась новая тема, – Танго отпил глоток и многозначительно посмотрел на мою реакцию. – Девочка не реагирует. Девочка втрескалась, ей не до тем.
– Рассказывай, – я сообразила, что раньше вечера звонка Кирилла ждать нет смысла.
– Слушай сюда. Девчонки нам соорудят клоунские костюмы, и мы завтра будем работать на детском утреннике.
Танго в клоунском костюме запугает самых отважных детей. Наверное, он не серьезно предполагает «работать».
– Да нет. Все просто. У меня один приятель забился отработать этот гребаный утренник, а ему срочно надо сваливать по делам. Так что надо спасать.
– По‑моему, это детей надо спасать, – возразила я.
– У нас и сценарий есть. А Сурикат им немного помузицирует, – невозмутимо продолжал Танго.
– И спою! – вызывающим голосом выпалил предполагаемый музыкант.
– Нет! – заорали мы хором.
– Не больно‑то и хотелось. Чтоб вы знали, на мои стихи слагают музыку. Прочесть?
– Валяй.
– Кроткие глаза. Розовая челка. Кто тебе сказал, Что ты не девчонка?
– Отстойное говенное фуфло. Самое фуфлыжное фуфло в мире.
Сурикат оскорбился. Подошел к буфету и вытащил фотографию Танго в младенчестве:
– Импровизация! Слабонервных прошу удалиться. Я не могу творить в обстановке тотального неприятия.
Когда был Танго маленький С кудрявой головой, Он резво срался в памперсы, От счастья сам не свой.
С трудом отобрав половину фотоснимка, Танго скривил рожу, придумывая ответ в свойственной автору манере:
Жил да был Сурикат за углом И пошел один раз за бухлом, Только песня совсем не о том, Как мочили его за углом.
Дальше последовал обмен непечатными любезностями. Потом они вошли в раж, придумывая новые несвежие рифмы. Типа:
Сурикат нас всех достал До самой до печенки, Целый день в помойке рылся: «А вдруг там девчонки?»
Частушечники устроили перекрестную рифмо‑плетскую дуэль, забыв про меня напрочь:
Эмо эму повстречал, Долго эму изучал – Бридж бровей как скрепочка: «Мальчик или девочка?»
Тут меня разобрало:
– Вы это дерьмо деткам читать собрались? Дуэль продолжалась.
Девочка в ванне в крови купалась, Задница Эрика рядом валялась.
Сурикат был сражен наповал. И принялся переиначивать давно известные детские маразмы:
Девочка эмо нашла ананас, Им оказался фашистский фугас, Ножик достала, хотела поесть… Спанч Боба нашли километров за шесть.
Танго решил, что, раз Сурикат безбожно тырит из творческого наследия гениального предка, значит, и ему дозволено:
Мимо Спанч Бобы по небу летят – В эмо попал реактивный снаряд.
Сурикат без паузы продолжил:
Эмо в конверт запечатал тротил, Папе на письменный стол положил… Сын на граните просил написать: «Нечего было за челку ругать».
Танго отчаянно мычал, не зная, что придумать в ответ позаковыристее, а Суриката уже было не остановить:
Эмо у эмо мишку украла, Долго потом дочку мама искала. Мишка нашелся с распоротым брюхом, Эмо подвешена рядом за ухо.
Невольно и я рассмеялась. Гадость, а смешно. У меня никогда так не получится выдумать.
Танго узрел, что конкурент произвел фурор у публики, и выдал перл собственного изготовления:
Брижд чего можно я закажу. Мама откинет сквозь сына лапшу.
Слушая эту белиберду, я тоже решила поучаствовать в диспуте:
Готы в подвале играли в гестапо – Зверски замучен эмо Потапов.
– Это были не готы, а сатанисты или скины. Кроме того, я смотрю, некоторым не дают покоя мои лавры. Это ведь моя идея! Вы‑то что примазались? – ревниво разорялся Сурикат.
– По‑моему, на сегодня хватит, – умиротворенно прошептал Танго, шустро записывая наши сочинения в тетрадку.
– Так что с утренником? – спохватился Сурикат.
– Дети – святое. Ради детей я готов на все. Лишь бы их у меня не было.
– Кастрируем гада? – предложил Сурикат.
– Какой подонок спер мою ферзю?
– Пожалуй, я пойду с вами на утренник, – решила я.
* * *
Кирилл позвонил ночью. Когда я уже перестала ждать. Когда я уверилась, что никогда не услышу его голос.
Никогда. Какое гадкое и емкое слово.
– Как ты? Извини, раньше было никак не позвонить. Тут такая история…
– Все живы? – испугалась я.
– Да. Даже не знаю, с чего начать… Мама с отцом разводятся. Вот так вот.
Он надолго замолчал, что доказывало его растерянность и неприятие ситуации.
– Ты не молчи. Я не поняла, ты теперь останешься там, с мамой? – Выдвинутое предположение было просто поводом снова услышать его голос.
– Нет. Она этого категорически не хочет. Говорит, ей надо время. Правда, не понимаю на что.
– Кирилл, я, наверное, не поняла, если ты не останешься с мамой, значит, с отцом? – В ожидании ответа я даже перестала дышать.
– Да как тебе сказать… Отец слишком занят своими делами. Ему было бы проще, если бы я окончил школу у вас. Как тебе такой вариант?
Вдох‑выдох. Мысленно считаю до десяти.
– Я буду тебя ждать. Я уже тебя жду, – такие слова нельзя говорить ни в коем случае.
И уж точно не первой. Сейчас он напомнит про наш договор – и пиши пропало. Я просто не переживу, если Кирилл скажет, что все наши отношения – это просто игра.
– Спасибо.
И это все! Спасибо за что? Боже, какая я дура! Надо быть осторожнее, не показывать, что соскучилась. Теперь он скажет, что, мол, ты – настоящий друг, симпатичная девочка и всю прочую пургу, которую они обычно гонят, чтоб отвязаться от назойливых нелюбимых дурочек.
– Я скоро приеду, и мы обо всем поговорим.
– Нет. Лучше скажи сейчас. Я же не усну! – Я постаралась придать голосу легкомысленности.
Надо было согласиться оставить разговоры на потом. А там видно будет. Ну что же он молчит так долго?
– Мне кажется, что ты единственная, с кем мне хочется большего, чем дружба. Мне важно, что меня ждут. Ты меня слышишь?
Я не раз представляла его первое признание. И ни разу мне не мечталось услышать самые главные слова по телефону. Такие великие события надо обставлять по всем правилам. С непременными цветами. Желательно – розами, плевать какого цвета и калибра. Кроме пластмассовых.
Признания такая важная штука, что стоит постараться и сделать их незабываемыми. В кино все так красиво, трогательно делается.
А, собственно, чего особенного он сказал? Что ему приятно знать о моем нетерпении снова увидеться? «Большего, чем дружба» – знать бы наверняка, что это значит.
– Постарайся не вляпаться в историю. И приходи домой пораньше, – Кирилл говорил так, словно он – моя мама.
– Я соскучилась. Тебя нет один день, а я уже скучаю без тебя. Я не буду вляпываться. А пораньше – это во сколько?
– Ну, наверное, в десять. Хотя лучше сразу после школы. Ты давно не рисовала. Раз меня нет, пользуйся моментом. Твори, пока никто не мешает.
– Хорошо.
Теперь я взяла себя в руки и следила за словами, опасаясь, а вдруг он вообразит, что я вешаюсь ему на шею.
– Ты самое удивительное, что со мной случалось. И я не хочу тебя потерять. Ты мне веришь?
Вдох‑выдох. Считаем до десяти.
– Приедешь – поговорим, – надеюсь, в моем голосе не было оттенков торжества.
Вот и все. Трубка выключена. Я распростерлась на постели, как бессильная каракатица на берегу после шторма. Щас как заору от радости! Жаль, Митька спит, я бы сейчас его с удовольствием потормошила.
Мне вдруг срочно понадобились атрибуты моей сбывшейся мечты. Кинулась к окошку в надежде на лунную совесть. Но небо было хмурое, а луна только слегка просвечивала сквозь обрывки низких облаков. Вот сволочизм, звездей нема, луны тоже, что там еще должно присутствовать? Пришлось включить музыку. И вот что странно, попался диск с такой хренью, что специально не придумаешь.
«Мы вечная память друг друга…»
Я испуганно выключила грустный голос, словно боялась сглазить мое счастье. Поплевала через левое плечо. Постучала по дереву. Проскакала на кухню, где на полочке пылилась бабушкина икона Казанской Божьей Матери. Посмотрела на ее немыслимо печальное лицо. И не придумала нужных слов для просьбы.
Теперь я твердо уверена, что полюбила. Сердце не обманешь. Не страсть. Не зависимость. Не жажда приобщиться к миру взрослых. Хотя я прекрасно осознаю, что капля тщеславия присутствовать будет. Особенно когда мы будем идти по улице, а девчонки будут бросать на Кирилла томные призывные взгляды.
Потом я вспомнила, что меня не обделяют плотоядным вниманием и ровесники, и взрослые дядьки. Гордо задрала нос, выпрямила спину, прищурила глаза. Прошлась до своей комнаты уверенной обольстительной походкой. Словно эти самые плотоядные дядьки замерли от восторга, глядя на меня красивую. Пускай Кирилл чувствует себя польщенным, раз рядом с ним такая классная девчонка.
Игры закончены. Неловкие подростковые игры. Неуклюжие, такие пронзительные в своей искренности. Теперь я научусь быть расчетливой. Я буду очень трезво прочитывать каждое слово и каждый шаг, строя новые, настоящие отношения. Как пчела строит свой дом из воска. И как эта самая пчела, я буду вооружена терпением и жалом, чтоб не потерять каждый добытый момент любви.
Значит, теперь я не эмо?
Фигня.
Была, есть и буду. Кто сказал, что эмо разваливают мечту в угоду сиюминутным порывам?
Я почти уверена – Кирилл меня тоже любит. И мы постараемся не проиграть. Хоть шансов быть вместе – почти ноль.
* * *
Знаете, как проще ждать? Надо заполнить время яркими событиями. Все равно какими. Пускай даже детским утренником. Зато будет что рассказать Кириллу после его возвращения. Теперь я стала жадной до событий. Я ценю любой «случай», который можно смаковать вместе с ним. Это так здорово, скопи‑домить разные истории для подарка любимому. Представлять, как он удивится, или посмеется, или возмутится моему рассказу. Как ужасно было «до Кирилла». Я умею наблюдать за людьми, но каждая увиденная история оставалась мертвой, пока не была озвучена для самого замечательного слушателя. Любить – это когда ты спешишь рассказать то, что случилось за день. Когда есть кому рассказать.
* * *
По причине отличной погоды утренник проводился перед детским садом. Воспитатели расставили низкие скамеечки, на которых расселась малышня, а за их спинами высились взрослые. Которым до смерти хотелось побыстрее свалить по своим делам. Только у некоторых из родителей были искренне заинтересованные лица с сияющими глазами. Почти как у детей.
Эмочки Алиска, Ляля и Оля приняли активное участие в подготовке праздника. Оля раздобыла клоунские костюмы, включая рыжие парики и круглые шарики носов. Алиска нарядилась в километр прозрачной ткани, которая изображала юбку. Ткань оказалась банальной белой сеткой от комаров, которую все прикнопливают на форточки и балконные двери. Лицо она разрисовала как у куклы, приклеила ресницы, балетки с пришитыми помпончиками неплохо гармонировали с полосатыми гольфами.
Ляля не удержалась и вырядилась женщиной‑кошкой. Что сразу понравилось всем детишкам. Которые визжали и постоянно дергали ее за хвост. Пока он не оторвался. Тогда девочка, у которой этот глупый хвост очутился в руке, расплакалась. Она отбросили толстую мохнатую веревку от себя, словно та была живая.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |