* * *
Я нарисовала свинью на верёвке. Потом переделала свиное рыло в свою физиономию. Получилось что‑то дикое. Потом пришёл папа и выдал мне денег, и я начала думать, что бы такого подарить Кириллу, когда он вернётся. Потом пришла к неутешительному выводу, что у него наверняка есть всё, что он хочет.
Потом прибежал Митька, и мы нарисовали картинку про войну, где наши мочили поганых врагов. Каких именно, Митька не уточнил, но враги получились страшными монстрами. Потом пришла мама и увела Митьку, сказав, что я порчу его неуравновешенную психику.
Я плюнула на рисование и стала прикидывать, как подготовиться к институту. И решила, что раз это идея Кирилла, то пускай он всё разузнает. А я уж из кожи вон вылезу, но непременно поступлю. Надо чем‑то поразить приёмную комиссию. Набралась смелости, позвонила Аль, чтоб выяснить, нет ли у неё знакомого препода по рисунку. – А то. Сегодня не обещаю, но завтра перезвоню. У папы друг профи по этому делу. Он тебя за год натаскает так, что с первого раза примут. Только, чур, не филонить. У тебя деньги‑то есть? А то он бесплатно только гениев учит.
Не поняв, на кой черт гениев учить, я одновременно сообразила, что, по её мнению, я к избранным не отношусь. Немного обиделась, но тут же подтвердила наличие денег и намерений бороться за тёплое место под солнцем.
Потом я решила перебрать шмотки в шкафу и выяснила, что просто необходимо обновить половину гардероба. Потом подумала, что подруги Кирилла наверняка одеваются в самое навороченное фирменное тряпье.
И так расстроилась – жуть.
Потом я заметила, что мне не по себе. Где‑то в районе грудной клетки образовались ощущение большой пустой дыры. Наверное, так реагирует организм на бесконечное ожидание, на неопределённость и на невозможность хоть на что‑то повлиять. Последнее ближе всего к истине.
А потом позвонил Кирилл, и я про все забыла: – Они устроили раздел империи. Я им сказал, что неприятно видеть их такими…
Ему явно недоставало слов, чтоб определить степень противности предков. – Мама вцепилась в меня, как в щит. Она мной обеспечивает своё безбедное существование. И, похоже, ей невыгодно меня отпускать. – А отец? – Я с ним почти не разговаривал. Но его адвокат согласен замолвить за меня слово. Так что мои шансы растут. В том смысле, что я постараюсь настоять на своём. Ладно, хватит про пауков в банке, давай лучше про тебя. Чем ты там занимаешься без меня?
Пришлось вкратце рассказать про детский утренник и про моё намерение подготовиться к институту. – Ты думаешь у себя поступать? Давай сначала прикинем, что для нас удобнее. Я всё выясню сначала. Кстати, я показал твои рисунки своему приятелю. Он в восторге. Хотя считает, что тебе недостаёт техники. Как он сказал, надо больше подробностей. Чтоб на листе свободного места не было. Он передал мне какие‑то альбомы. Из Франции притаранил. Там все без исключения считают, что комиксы – это востребованная тема. – А у нас они почему‑то не прижились. – Ты просто не видела, какого уровня там рисунки. Зашибись! Я все по нескольку раз пересмотрел. У каждого автора своя тема и свой стиль. Так что работай. Глядишь, до Парижа дорастём. – А как же наши планы про возведение рая на земле? – Одно другому не мешает. Тебе сказали – у тебя талант. Вот и соответствуй. – Слушаюсь и повинуюсь, господин.
Мы ещё немного поболтали. Кириллу было любопытно, почему я не захотела быть клоуном на утреннике. Ему очень нравятся карнавалы с переодеванием. – Карнавал – это здорово. Но когда на нём есть опасность подвернуться под руку Сурикату, я – пас. Он и Танго травмоопасные. Они покалечить могут.
Кирилл посетовал, что я неактивная в смысле спорта. Бегать с ним отказалась, игры подвижные не уважаю и вообще медленная. – Ты и сам перестал бегать. Ты теперь не тренируешься, а на меня батон крошишь. Ещё скажи, что я виновата, что ты завязал с боксом. – Конечно ты, – быстро заявил Кирилл, словно только и ждал поднять эту тему. – Блин. Снова я во всём виновата. Вот дела! Ну не нравится мне носиться по парку как угорелая.
Мне больше нравится медленно прогуливаться с тобой по городу. Съел? – Это ты сейчас так говоришь. А вот пройдёт лет десять, станешь неповоротливой колодой, сама локти кусать станешь. Это пока лет мало, фигура классная…
Я срочно согласилась бегать, прыгать, сигать. Но только с ним на пару.
Когда я отключила трубку, то почувствовала себя просто на седьмом небе от счастья. И решила срочно сесть рисовать. Персонажи у меня уже были. И про них вполне можно сотворить миллион историй. Странно, но на этот раз меня вдохновила Оля. Которая бьётся, словно кулачный боец, с разлучницей. История получилась такая агрессивная и тупая по своей кровожадной сути, что я слегка ошалела. Особенно убедительно смотрелось Олино лицо, перекошенное в момент драки. И топор в её черепе. Не рисунок, а пособие для серийного маньяка. Мне стало страшно. А вдруг её эта девчонка изувечит? – Оля, а ты когда планируешь разборки с этой, которая парня твоего увела?
Надо было сначала посмотреть на часы. – И тебе доброй ночи. Ты что, совсем не спишь? Погоди, только сигарету возьму.
Возникла пауза, прерываемая шорохами в телефонной трубке. Потом щелчок зажигалки и шумный выдох. Мне показалось, что у меня перед лицом возникло облако дыма. – Стася. Ты либо полная крези, либо наивняк. Ты думаешь, я дебилка? Я не спорю, с неделю психопа‑тила, но теперь настроение – позитив форевер. Все пучком, подруга. И спасибо тебе. Ну, что тогда меня выслушала. Я иногда пургу гоню, извини. Короче – драки не будет.
Попрощавшись на этой оптимистической ноте, я твёрдо решила – показывать нарисованное Оле я не буду.
Утром позвонил Кирилл и пожелал мне доброго утра. А я потребовала в обед услышать «приятного аппетита». На что он обиделся, потому что я ему «доброе утро» забыла сказать. Тогда я извинилась и пожелала ему удачного дня оптом и в розницу. Вот! Мы распрощались до «спокойной ночи». То есть до вечера. И он впервые сказал на прощание «целую». А потом ждал моего ответа. – И я тебя в то же место.
Кирилл обозвал меня ехидной, и на этом мы расстались, довольные друг другом.
* * *
Надеюсь, что с вами не случалось подобного. Если случалось, вы поймёте, как мне было трудно.
Я ненавижу, когда мной манипулируют и принуждают делать то, что не хочется. Когда на меня наседают родичи, взывая к совести или чувству долга, типа «я твоя мать, и ты должна…», я поступаю как считаю нужным. Впрочем, часто сдаюсь под прессингом родительского авторитета. Но – именно «сдаюсь», изо всех сил показывая всем своим видом, что меня вынудили. А если докапывается подруга под соусом «Помоги! Спаси! Только ты и можешь!»? – Стася! Если ты этого не сделаешь – мне не жить, – и далее в том же духе.
Оля ворвалась в моё спокойное ожидание Кирилла, как целеустремлённый паук, который уже врезался в моё темечко и опутал все, до чего дотянулся, своей липкой паутиной.
Ей не давал покоя вопрос «Почему её парень выбрал другую девочку?». Быть может, она просто решила меня использовать для выяснения шанса на возвращения бойфренда. Но она яростно отвергла моё предположение. – Если я не буду знать, то стану постоянно совершать одни и те же ошибки и никогда не встречу ту самую любовь. Которая навсегда. Ты мне поможешь? Ты не откажешь? О, я знала, у тебя доброе сердце… «И очень слабая воля», – мысленно прибавила я. Короче, мной воспользовались в деле идиотской миссии переговоров с неизвестным мне поганцем.
Оля выбрала дислокацию в кафе, намериваясь дождаться меня с информацией в клювике. В этот день она облачилась в яркую разностильную одежду, слизав образец из молодёжного журнала мод японского розлива.
Везёт японским подросткам. Они прирождённые эмо. До определённого возраста.
Думаю, всё дело в этих замечательных чёрных прямых волосах и удивительных глазах. Кроме того, они такие эстетичные, тощенькие, кривоногие. Просто шуганутые эмо‑пупсики! Хоть игрушки с них лепи и продавай вместо Барби. Поверьте, влёт уйдут!
Японцам я успела позавидовать, пока шла к объекту. Который, ничего плохого не подозревая, с сотоварищами намеревался выпить пивка на скамейке неподалёку от школы.
Когда я увидела эту гоп‑компанию, мне стало не по себе. Ничего из Ольгиной затеи не выгорит. Во всяком случае, путного.
От растерянности я сразу задала неверный тон: – Простите, пожалуйста, а кто из вас Артём? – Че те надо? – Детка, ты случаем не из этих? – Компания презрительно загоготала, намекая на что‑то мне непонятное. – Не. Я из тех. «Эти» ко мне никаким боком. – Я тебя где‑то видел, – задумчиво пробасил чересчур длинный субъект с невероятно аккуратной стрижкой под «офисного клерка».
Кроме роста и стрижки, в нём не было ничего примечательного, разве что потрясающие усики, придающие их обладателю сходство с мохнорылым грызуном. Образ мелкого хищника усиливался мелкими глазками свинцового цвета. – Очень может быть. Если Артёма тут нет, то, пожалуй, пойду, – я прекрасно знала, кто из них Артём, отличительными приметами которого Оля прожужжала мне все уши. – Ну я. И дальше что?
Того, который вылитый грызун, вдруг осенило, где он меня видел. Точнее, мы вспомнили одновременно. Я на всю жизнь запомню тот парк и жёсткие ребра скамейки. И его потные руки на моём лице. Он тогда все пытался мне рот закрыть ладонью. То ещё воспоминание. – Какая встреча! – Меня обуял кураж. Несостоявшегося насильника смыло. Сутулясь так, что лопатки торчали, он, словно на ходулях, ускоренным темпом потрусил прочь. – Ты чего? А пиво? – Изумление компании зашкаливало разумные пределы. – Это все из‑за неё, – с подозрением в голосе высказался бритый наголо. – Ага. А ещё из‑за меня вчера была хорошая погода. Артём, разговор есть. Отойдём? – Не ходи с ней, Артемушка, козлёночком станешь.
Снова липкие ухмылки.
А потом кураж прошёл, и я словно язык проглотила. – Ну и какая во мне надобность? Забыла, что ли? Ранний склероз, обусловленный поздним половым созреванием. – Я от Оли, – словно набрав полный рот манной каши, сообщила я.
Не самое умное начало совсем глупого разговора. Но на Артёма мои слова подействовали как‑то странно. Он весь подобрался, как перед броском, и состроил такую похабно‑самодовольную рожу, что мне стало как‑то не по себе. – И что ей надо? Ишь ты, додумалась вместо себя парламентёра прислать. Я ей сто раз говорил – между нами все кончено. Неужели не понятно?
Во‑первых, он меня не послал сразу. Во‑вторых, явно мечтал, чтоб нас услышали его собутыльники, которые перекидывались ничего не значащими фразами, сдабривая их «круто», «тачка», «бабло» и традиционно‑неистребимое «бля». – Она не хочет тебя видеть, поэтому пришла я. Если ты не полный дятел, то кратко поясни, что в ней не так, а то она зациклилась и комплексует по поводу своей самооценки. – Переведи. – Дурака не включай. Мне моя миссия поперёк горла. Так что, чем быстрее, тем лучше. – Вот уж удивила. Обычно, чем дольше, тем лучше… – Ты эти байки своему приятелю трави. Он у вас большой спец по насильственному траху. – Ты это про что, тётенька? – Да, в общем, ничего особенного, если не считать того, что он с приятелями меня хотели изнасиловать. – Ты че, белены объелась?
Тут вспомнилось зачем я тут нахожусь: – Давай лучше про Олю. – Нет уж. Начала – договаривай.Раз пошла такая ботва, надо пользоваться моментом: – Артём, давай сделаем ченч. Я тебе про твоего обдолбыша, а ты мне коротко и по теме про Олю.
Артём крепко задумался. Если я не ошиблась, ему был нужен компромат на приятеля. Кто их знает, с виду такие «успешные», «упакованные» с явной перспективой стать нужными винтиками в гайках строящегося государственного скелета. Которым они в скором времени будут рулить. Для таких компромат – хлеб насущный. Всегда легче нажать на нужного человечка, имея в кармане козырного туза. – О'кей. Валяй. – Щас, как только, так сразу. Сперва ты. Мне Оль‑гины тараканы до фени, – расчёт оказался верный. – Прикинь, у меня день рождения. У мамани крутая тусовка. Припёрлись друзья папаши с работы. Нужные люди, сечёшь тему? И вот – явление Христа народу. И причём я загодя её дрессировал, как себя вести и в чём быть. А она, тварь такая, в чёрном топе, гипюровой белой юбке, на ногах чёрные чулки. Ногти, губы и вокруг глаз сплошной траур. Хаер на затылке начесала. Отец пошутил даже в кои веки – вам, деточка, кто‑то петарду в волосы сунул.
На мой взгляд, ничего смешного. А если и смешно, то ничего страшного. Небось его гости выглядели в молодости вовсе не завзятыми консерваторами. Я читала, что любая молодёжная мода в принципе повторяется. И каждый раз её ругают те, кто сам такое носил. Или кому модно одеваться запрещали. – Значит, всё дело в одежде?
Теперь у Артёма случился приступ честности: – Да нет. Просто она меня задрала постоянными тупыми звонками. Как можно через минуту выяснять, люблю ли я её? Или как тебе вопросик: «Ао чем ты сейчас думаешь?» Сказать правду, обидится. Скажешь, что о ней, доконает расспросами типа: «А что именно ты обо мне думаешь?» Я так не могу. Мне нужно хоть какое‑то личное пространство. У меня есть друзья, дела, учёба в конце концов. Мне батя все расписал на ближайшие годы. Универ, работа, перспективы. – И Оля в них не вписывается? – догадалась я. – У неё нет крутых предков, связей, она из другого круга? – Нет, ну зачем же так. Мы неплохо проводили время. А потом мамашина приятельница как‑то зашла со своей дочкой. – Но Оля откуда‑то её знает, – напомнила я. – Ну, она тоже была, типа, эмо. До того момента, когда её предки не намекнули, что эмо – отстой. Ты в курсе, что правительство собирается ваших травить? Не боишься? Тебе небось тоже в универ поступать? Не надейся. Если не сменишь прикид, хана твоему высшему образованию. Ладно. Теперь о деле. Что ты там про Петлюру намекала?
Не вдаваясь в ненужные подробности, я описала, как меня хотели поиметь. Про Кирилла ни слова. Сказала, что спас случайный прохожий. – Точно. Вспомнил. Петлюра тогда зубы латал. Ему клык сломали. Он ещё врал, что в аварию попал. Я‑то думаю, что за авария такая? По челюсти словно лошадь копытом лягнула. А с кем он был?
Попробовала вспомнить внешность остальных. Странно, но общее впечатление панического ужаса и беспомощности осталось, а все остальные подробности словно выветрились из головы. – В ментуру не заявляла? Жаль. Но и то хлеб. Сучонок драный, я ведь догадывался про его делишки, но чтоб такое! Ты не парься, я ему ничего не скажу.
На прощание мне крепко пожали руку. Как равной. Правда, мне показалось странным бояться эту самую Петлюру. Это она должна бояться. – Слушай, – не удержалась я напоследок, – а почему вы так его называете? – Тебе лучше не знать. Олюсику привет. Скажи, пусть не комплексует. И, это самое, извинись за меня. Она хорошая, это я гнида. Думаешь, не понимаю? Я всё понимаю, но судьба такая.
Оля, зелёная от нетерпения, страдала в кафе. Она уже успела обкофеиниться до состояния трясущихся рук. Я честно передала наш разговор. Кроме подробностей в виде Петлюры. – Так и сказал? Теперь я точно знаю, что мне надо делать!
Мне катастрофически не понравился её энтузиазм. С таким выражением лица обычно шастают по баррикадам и мечут бомбы в красивых царей. – Эту козу драную надо проучить! Все, решено, подговорю девчонок, и побреем её налысо. – Вряд ли облысение козы сподвигнет Артёма на возвращение к тебе. – И фиг с ним! Но козу проучить надо. Вот тебе и тру‑эмо. Она же до сих пор втихаря по нашим тусовкам пасётся. Трендит про свою исключительность и романтически поводит глазами.
Я сидела в полупустом кафе и прикидывала шансы козы остаться невредимой. Надо бы её предупредить. А с другой стороны, это теперь не моего ума дело. Кроме того, я просто не знаю, где её найти.
* * *
– Стася – Ася. Может, лучше звать тебя Асей?
Ась? – Лучше не придумал? Тогда я стану тебя звать Кирюшей. Или Кирой? – Стася тоже хорошо звучит, – мгновенно передумал он. – Мне кажется, ты мне что‑то недоговариваешь?
Быть или не быть? Сказать или промолчать? Вот что со мной происходит? Как только появляется секрет, я не удержусь и пяти минут – всё выболтаю Кириллу. Короче, я снова не удержалась, и теперь он знает, что я видела одного из насильников. – Так. Надо подумать. Он тебя точно узнал? – Ага. Ещё как. Эта Петлюра улепётывала как ошпаренная. – Зря ты так легкомысленно относишься к этим подонкам. С другой стороны, они на тебя выйти никак не сумеют? – Если только через Олю. Но это вряд ли. Она с Артёмом общаться не будет. Хотя… – Похоже, мне пора возвращаться. Сегодня попробую уболтать маман. А ты футбол смотрела? – Ещё как! Мы с папой орали на весь дом. Даже Митька кричал: «Оле‑оле‑оле‑оле!» У них такой тренер симпатяшный. Мне так его жалко было. – Ты это про кого? – недоверчиво удивился Кирилл. – Ну, у этих, которые против нас были. Которых мы обыграли. – У голландцев? – Наверное. – Тут все на ушах стоят. Орут, что Россия порвёт Испанию, как тузик грелку. – Сильно вряд ли. И при чём тут Россия?
Мне десять минут разжёвывали, как важна гордость за победу страны в таком сложном турнире. – При чём тут страна? Футбол – это футболисты. А страна ни при чём. У нас тоже все праздновали. Орали «мы их сделали», «Россия – лучше всех». Бред сивой кобылы. Если Испания нас раскатает как Бог черепаху, будут орать «России писец»? – Посмотрим. Хотя ты права. – И когда тебя ждать? Лето уже, а мы пока толком и не отдыхали. Я себе туфельки такие прикольные купила. Нога просто радуется. Можно хоть сто километров прошлёпать. – По‑моему, ты фанат удобной обуви. – Точно. Я просто обожаю дружелюбную обувь. Особенно когда знаю, что мы с ней будем тебя встречать. – А как твой учитель по рисунку?
Учитель оказался прикольным добродушным дядькой. Аль представила меня, словно я чертовски талантливая художница. Которой для полного счастья не хватает отполировать свой талант под чутким руководством.
Просмотрев мои альбомы, дядька переместил брови на прежнее место. Зачем‑то постучал себя карандашом по передним зубам. Последующее за этим «м‑да» ничего не объясняло. – Очень плохо? – Дрожь в испуганном голосе была слишком заметна. – Да как вам, деточка, сказать? – Лучше правду. – Я не уверен, что вы нуждаетесь в каком‑то академическом обучении. – Я хотела пойти на ландшафтного дизайнера, – робко пролепетала я. – По вашим работам я не заметил нацеленности на эту специальность. Вы хоть немного представляете, чему вас там будут обучать? Уж не комиксам.
Аль резко хлопнула меня по плечу, призывая к оптимизму: – А если отбросить лирику, как вам её рисунки? – Очень даже приемлемо. Но в нашей стране пока непопулярно. Я думаю, лет этак через десять повальная мода на такие художества переберётся из Европы и к нам. Вот тогда… Я слышал, что в прошлом году проводился первый русский фестиваль по этой теме. Летом обещались повторить. Попытайте счастья. Быть может, вас заметят. – А пока вы её будете учить, – приговорила Аль на правах любимой дочери собственного отца, который был дружен с художником ещё с давних времён.
Дядька снова начал барабанить по эмали зубов. Странно, что они у него пока целы. – Мне надо подумать. Я мыслю, что мы поступим нестандартно. Ты будешь много трудиться, а готовое приносить мне. Я просто считаю глупым отучать тебя от твоего стиля. – А он у меня есть? – Такое раньше мне в голову не приходило.
Надо же – у меня есть свой стиль! Вот Кирилл порадуется! – Есть. Стиль и искренность. Но с композицией пока не ах. Хотя сюжетную линию вы выдерживаете чётко и лаконично. И образы продуманы. Так что работаем.
Все это я рассказала Кириллу. – Решено. Как только выдастся возможность – махнём в Париж. Там есть такие магазины, где завались комиксов на самые разные темы. Мой приятель, его Николаем зовут, часто там бывает. Говорит, там можно сидеть прямо на полу, прислонившись к стене, как ты любишь, и листать альбомы. Там это нормально. Сиди себе на полу и насыщайся впечатлениями. – Шутишь? – Нет. Но школу надо закончить. – А у тебя сегодня ничего такого не случилось? – Я решила показать свою проницательность.
Мне показалось, что Кирилл сегодня какой‑то не такой. Смущённый, что ли? – Потом расскажу. Или вообще не расскажу. Тебе про такое знать не стоит.
Ведь знает, что моё любопытство разгорелось, как сеновал от сигареты. – Ну и не надо. Я тебе тоже ничего рассказывать не стану.
Молчу. Злюсь. – Стасечка, ты ещё тут? Сердишься? Зря. Ничего интересного. – А ты расскажи, а я потом пойму интересно или нет. Гадость? – Можно сказать и так. – О! Кто тебя обидел? – Никто. Скорее наоборот.
Как клещами приходится вытягивать каждое слово. – Отец решил внести лепту в моё воспитание. Только не подумай, ничего криминального. Просто он посчитал нужным снабдить меня девочкой. – Это как? – Типа проститутки.
Я убью его отца. Отрублю ему голову и закину в помойку. Потом снова выкопаю и порублю на мелкие части. А глаза выну столовой ложкой, брошу на землю и затопчу ногами всмятку. – И что? – с деланым равнодушием полюбопытствовала я. – Ничего. Приятная девчонка. Не старше нас. – Я не про это! – не выдержала я. – Отец решил, что мне пора набраться опыта. Утверждает, что в моём возрасте он был активным кобелём. Хотя он и сейчас не прочь. Может, он решил проверить меня на ориентацию? – А ты что? – Стася, ты такая дура! Стал бы тебе про все это рассказывать, если б что‑то было. Мы просто поболтали, и все. – С отцом? – не унималась я. – И с ним тоже. Но после девочки. – А мне он никого прикупить не может? Мне тоже просто необходимо стать опытной тёткой. Ты не в курсе, почём нынче мальчики? Только мне красивого надо. Накачанного и чтоб пахло приятно.
Мы ещё немного поругались. Я решила необходимым почувствовать себя страшно оскорблённой, несчастной, покинутой. И нищей. Моим родителям в голову не придёт заняться сексуальным воспитанием Митьки. А со мной они это дело прекратили на версии «выйдешь замуж – он сам тебе все объяснит». Правда, мама один раз подсуетилась и, стыдливо пряча глаза, предложила почитать тощую брошюру. В которой оказалось много полезного о гонорее и прочих венерических ужасах. – Не беспокойся. Я не собираюсь тебя предавать. Неужели ты этого ещё не поняла? Спи. И пускай тебе приснится много вкусного.
Потом я попыталась представить, как всё происходило. И мне стало интересно, а что чувствуют эти покупные девочки. Хотя не все клиенты такие красивые, как Кирилл. Наверное, он ей понравился. Он не может не понравиться. А он с ней только поговорил. Теперь она будет вспоминать его всю жизнь… И думать, как срубила бабки по‑лёгкому. А вдруг у них что‑то было?
О!
Вспомнила весь разговор, каждую интонацию и решила, что я ему верю. Не было. Или было?
Блин, если бы я была на месте Кирилла, как бы я поступила? Наверное, сгребла бы эту девочку и набралась опыта. Или все‑таки Стася важнее? Представила себя со стороны. Как бы глазами Кирилла. И расстроилась.
Оказывается, у меня временами случается заниженная самооценка.
Интересно, а сколько его папаша отвалил за одноразовую девочку моего возраста?
А быть может, я все‑таки не хуже? Быть может, я лучше. Раз так, я стою страшно много денег. Хотя до сих пор их мне никто не предлагал.
Интересно, а как она выглядела? Наверное, красивая. Точно красивая. А вдруг красивее меня?
Зевнув так, что щёлкнула челюсть, я завалилась спать. И мне приснилось, как я брожу по магазину с ценником на шее. А меня никто не хочет покупать.
* * *
Выпускной вечер в нашей школе провели – зашибись. Раз на главной площади сгоняют неагрессивную выбракованную молодёжь, значит, самая ненадёжная должна быть надёжно изолирована.
Несчастные расфуфыренные выпускники понуро тащились в загодя арендованный ресторан вслед за своими родителями под предводительством директрисы, чтоб изобразить бурную радость. Которой под таким бдительным оком и быть не должно. – Ах! Как хорошо, что эта девочка, как её там зовут, подарила тебе такое красивое платье. Как у невесты! Ты в следующем году будешь самая красивая! – ворковала растроганная мама. – В жопу. Никакого ресторана. Даже не мечтай. – Ты как с матерью разговариваешь? Может, тебе и аттестат не нужен? – Думается, от меня теперь мало что зависит. А если слухи не подтвердятся, то аттестат на стол – и баста. Даже не смей деньги отмаксать за эту ночную обжираловку. Лучше Митьке что‑нибудь купи. Или сама в салон красоты сходи. Я ни за что не намерена отмечать выход из тюряги. – А как же последняя линейка, актовый зал? – В жопу. Приду в рваных вельветовых штанах. Позорить тебя буду! Мама, да очнись ты ради бога!
Кого ты хочешь обмануть? Все прекрасно знают моё отношение к школе. Если б не ты – меня попёрли бы… – Вот. Наконец я услышала слова признания моих заслуг! Я ради тебя горбачусь в библиотеке, унижаюсь передо всеми, терплю обиды и оскорбления! – Ура! В следующем году мы скопом сваливаем из школы! Папа! Мама решила уволиться из богадельни! – Замолчи! Немедленно! Скоро Митьке образование получать. – Быть может, он будет смирным и не выеживаться? – Лишние гарантии не помешают. Мальчику будет полезно помнить, что шалить нельзя, а то маму опозорит.* * *
Кирилл вернулся в день разгрома нашей футбольной команды. И как он сам сказал, первое, что услышал, было «писец России!». Толпы потерянных болельщиков приговорили к писцу свою родину. – Господин, а кто вы по национальности? – …дюк. – А родом откуда? – Из расписяченной России.
Шутка. Не мной придуманная. Это Кирилл бесновался. – Подмена одного понятия другим! Скажи мне, чем можно гордиться в этой стране? Балетом? Не надоело? Нефтью? Которую мы загоняем втридорога своим согражданам? Что у нас есть качественного? Бедные ребята отпахали на поле как гладиаторы на арене. А теперь по их вине – писец России.
Он так долго разорялся. Не пойму, что его взбесило? Хотя мой папа придерживается похожего мнения.
Я хотела поспорить. И вдруг подумала, а что, если я стану знаменитой? Все французы полюбят мои рисунки и начнут наперебой спрашивать, кто автор. А я им скромно так – русская художница… Смешно.
А тем же вечером я впервые увидела, как выглядят работы других любителей искусства под названием «комикс». Если бы не присутствие Кирилла, то я бы поревела от души. Как это было недостижимо прекрасно! И примитивно детское, и отточенное фэнтези.
Николай презентовал всего три альбома, в которых была «сборная солянка» из разных авторов. Мне тут же стало ясно – учиться надо. Как можно больше. Сразу захотелось вцепиться в бумагу и карандаш… – Здорово, правда? – А у меня одни «дрова». Ладно, не будем о грустном. Как предки?
Кирилл прекратил изучать мой профиль. Отвернулся и буркнул что‑то вроде «да пошли они»: – Тётка теперь меня опекает, будто я сплошной сирота. Зато у меня теперь прибавится карманных денег. От мамы, от папы и от их родителей. Каждый считает себя виноватым и отслюнявливает сколько может. Если не тратить, скоро можно прикупить подержанную машину. Или махнуть во Францию. Но думаю, одних нас не отпустят. – Это точно. Нам пока и тут хорошо, – я уже мучилась от одной только мысли, что в этой самой Франции все сразу догадаются, как я посредственно рисую. – Какие планы на лето? Я столько всего хочу посмотреть. Говорят, где‑то неподалёку у вас тьма крепостей. – Ну, не так уж и много. Да и не такие они и крепости. Но глянуть можно.
Мы срочно стали составлять план. В какой день куда поедем. Выборгский замок, крепость Корела, Изборская крепость, Копорье…
Когда Кирилл рассматривал в интернете фотографии военно‑исторического фестиваля «Рыцарский замок» в Выборге, я оторвалась от созерцания конных воинов и пристала с расспросами про проститутку. Кириллу рыцари были интереснее.
– Обязательно надо посмотреть! Забудь ты про эту девчонку, – его удивил мой интерес к подобным делам. – А от кого я ещё смогу узнать? – В Староладожской крепости будет реконструкция средневекового сражения.
Значит, так. Маленькой истории от него не допросишься. Я раздумывала: обидеться надолго или просто сказать ему всё, что думаю о жадюгах, зажимающих поучительную информацию.
Попробовала порычать и разок укусила Кирилла за ухо. – Мне кажется, эмо‑культуре хана, – надуманно перевёл он разговор на другую тему. – Ты про пенку ФСБ? – Думаю, все окончится гораздо примитивнее. Кому охота преследовать каждого десятого подростка? Ты только посмотри, как привилась мода на эмо. Вас съест мода. И прекрати изображать Тайсона.
Выпустив ухо из зубов, я прицелилась тяпнуть его за нос. Но решила, что не стоит. – Федералы пропагандируют бренд «у эмо аллергия на счастье», – надо же внести лепту в разговор на родную тему. – Слышал. Упаси меня господи от «их» счастья. Интересно, что они под этим понимают. Равняйсь смирно, всем бояться? – Да пошли они. Лучше расскажи про себя. Я ведь так мало знаю. – И что тебе интересно? Опять про девчонку эту несчастную? – Да ладно, лучше про твоих друзей… – Скучно. Лучше я расскажу, как я первый раз тебя увидел.
Я тут же приготовилась слушать. – Представляешь, я прихожу в школу, иду‑иду по мрачному коридору, а потом дверь распахивается, и там свет. Я вхожу и вижу тебя. Мне тогда показалось, что ты одна в помещении. Сидишь такая, делаешь вид, что тебе всё равно. – Так и было. Мне было всё равно. – Я так и подумал. Давай поспорим, что ты до того в школе нечасто появлялась. А тут всякие слухи. Какой‑то новенький… – Почему ты такой противный? – Родился таким. Так вот, слушай дальше. Я тогда подумал: «Если сейчас не сяду рядом, шансов будет ноль». – А почему ты сначала со мной был как со всеми? – Тут верный расчёт. Ведь ты бы меня наверняка послала. Тебе неинтересно, когда все понятно с самого начала, правда? – А ты мне сначала не понравился… – Как приятно слышать, что теперь все иначе.
Теперь всё было настолько иначе, что иначе некуда. Одно я знаю наверняка: мне без него не жить. Я просто умру, если с ним что‑то случится. Но если он влюбится в другую, я тихо уйду. Если ему хорошо, значит, хорошо и мне.
Бабушка как‑то рассказала мне историю, вычитанную из книжки. Про женщину, которая отказалась от любимого человека, посчитав, что не сумеет сделать его счастливым. Кажется, она была его старше… Он периодически получал от неё письма. Мол, у неё все хорошо и прочая успокоительная чушь. Апотом он узнал, что она умерла в тот день, когда они расстались.
Когда история была рассказана, я горько плакала. Неправильно решать за кого‑то, будет он счастлив или нет. Я тогда по сто раз придумывала хорошие эпилоги к этой истории.
Мне невероятно сильно захотелось спросить у Кирилла, о чём он думает. Но я вовремя остановилась. Ольгиного Артёма такие вопросики доставали. Не стоит искушать судьбу. – О чём ты думаешь? – спросил Кирилл.
Я до мелочей припомнила разговор с Артёмом: – О тебе. Я всё время думаю о тебе, если даже кажется, что о колечке. – При чём здесь колечко? Ты что, пирсинг делать собралась? – Нет. Я вчера нашла на остановке колечко. Сейчас покажу. Мне кажется, оно тебе понравится. – Какого лешего оно должно мне понравиться? Я их не ношу. И вообще, мне говорили, что найти чужое украшение – это плохо. Примета такая. Лучше ты его не надевай. А то нечаянно прицепишь себе чужую судьбу. – Вот. Погляди какое милое. Старинное, как пить дать.
Кольцо было на удивление простенькое. Из серебра с бирюзой. В виде цветка. Пять бирюзовых капель вокруг махонькой серединки. – Ручная работа. Не фабрика. Явно лет сто, а то и больше.
Мне захотелось подурачиться: – Я призываю дух этого кольца. И прошу искренне и от чистого сердца: сохрани для меня все хорошее, что пережили его прежние владелицы. – Лихо, ты что, магии обучалась?
Мало ли кто чему обучался. Окольцевав палец, я внезапно ощутила себя такой счастливой, что страшно.
* * *
Тем временем Стася не подозревала, что, когда она смотрит на безвкусную картину на стене комнаты Кирилла, та внимательно смотрит на неё.
А бывшая владелица кольца, сжавшись в комок, спряталась в кресле и тихо молилась незнамо кому, чтобы на этом всё закончилось.
А Вайпер рылся в интернете, как кура в отходах, и временами сотрясал воздух громкими угрозами.
Директриса внесла первый взнос за шубу и решительно затеяла ремонт школьного крыльца. Который в одиночку за три тысячи в месяц выполнит безропотный муж завхоза. Зарплата бригаде, которой в помине не было, приятно дополнит остаток мехового кредита.
Кирилл ругал себя последними словами за вскользь брошенную фразу «секс для кроликов». У Стаси память цепкая. Теперь он опасался, что не сумеет направить отношения в нужном направлении. И ощущал себя кроликом.
Танго повадился выгуливать по центру города самых соблазнительных девушек‑эмо. Не менее двух штук за раз. Этим он сочетал приятное с полезным. Эмо надо больше бывать на свежем воздухе, и девчонкам надо адаптироваться среди толпы. Чтоб потом свободно чувствовать себя и без Танго. Иногда Танго мерещилась такая фантасмагорическая картина. Он и двадцать удивительно красивых ангелов эмо.
Или тридцать? Он ещё не решил.
Что делала Дочечка, не ведомо никому.
* * *
Вайпер напросился погулять с нами по городу. Ревнивый к своему мнимому авторитету в рядах эмо‑течения, он ярился, мешая нам наслаждаться городом и друг другом. – Влюблённые все такие идиоты, – ненароком заметил Вайпер, старательно не глядя в нашу сторону. Пришлось отвлечься и задать нужный вопрос: – Что стряслось?
Вайпер выяснил, что в городе проживает некто, которого считают признанным идеологом эмо‑культуры. – Припёрся. Из Нижнего. Кто он такой, спрашивается? Вы его знаете? Вы, блин горелый, ничего не знаете. А я вчера видел ролик. Америкосовский прихвостень! – Ты почём знаешь? – удивился Кирилл. – Даёт интервью и жуёт жвачку, как корова. Двух слов связать не может. Гнусный самодовольный тип. Не сказал ничего реального. Ничего! А все туда же. Вот у меня никто интервью брать не хочет. Да я и не дам. Там одна чувырла хочет проехаться на наших идеях. Ей, видишь ли, материала для дипломной работы не хватает. Ага. Сейчас все брошу и кинусь ей рассказывать… – А рассказывать‑то и нечего. – Есть! – разорялся Вайпер. – Книгу Фрэзера читали? – Какую именно? – спросила я, будто прочла их сто штук. – «Золотая ветвь». – Сказки? – Вот идиоты! Это про магию. – Вайпер, с тобой все в порядке? Температурки нет? Дай лоб потрогаю. – Наша тема со значками имеет глубокие исторические корни, – огорошил нас Вайпер. – Магические? – спокойно уточнил Кирилл. – Точно. Могу доказать за минуту.
Минута – это страшно много, если она наполнена голосом Вайпера. – Так вот, – не обращая внимания на наше нежелание внедряться в глубь истории, торопливой скороговоркой продолжал Вайпер, – симпатическая магия основана на двух принципах. Первый – подобное притягивает подобное. То есть если на тебе значки позитивные, то к тебе притягивается позитив. Если ты даришь позитивный значок – то человеку становится хорошо. Или, например, не хочешь помирать, сделай вид, что тебя уже похоронили. Классно? Колдуны считают, что мы можем повлиять на все! – Понятно. А что со вторым принципом? – заинтересовался Кирилл. – Там на контактах все завязано. Называется вроде как закон заражения. Я термин не запомнил, но могу посмотреть, если интересно. – Это не про СПИД? – Нет. Второй принцип немного вредоносный. Я пока не знаю, как его использовать для наших целей. Но про значки все точно. А вот этот, который говорит, что он идеолог эмо‑культуры, даже ничего не пытался изучать! Но я свои знания оставлю при себе. – А где логика? – Кириллу надоело бессмысленное злопыхательство Вайпера. – Если не расскажешь ты, за тебя это сделает кто‑то другой. И тогда не плачь потом, что про вас снова все переврали.
Мы шли в гробовом молчании. – Вот блин. Кирилл, ты точно уловил ход моих мыслей. Пока, романтики. Не попорть нам девочку.
Мне захотелось убить зловредного Вайпера. – Аминь диплому, – спели мы хором. – А когда ты собираешься меня испортить? – якобы в шутку поинтересовалась я. – Жизнь долгая, – ушёл от ответа Кирилл. – Но это случится? Ты ведь не из этих, которые добровольно насовсем отказываются от секса? – И ты не из них.
Позвонил Вайпер. Предупредил, чтоб мы ни в коем случае никому про интервью не рассказывали.
Странно одетая наркоманка с невестиным букетом, спёртым у подножия памятника, попросила у Кирилла денег.Он вежливо отказал. – Он не Вайпер. Он – вампир. Какое интервью? Он же собрался через интернет ответить на вопросник какой‑то студентке? Или я чего‑то недопонял? – А потом пустит слух через третьих лиц, что это было все‑таки интервью. И через год припишет себе, что именно его почитали настоящим лидером эмо. Будет ожидать новых публикаций в газетах, поводом к которым послужило якобы его идейное руководство. Он один раз даже прятался. Правда, никто не знает от кого. Типа, его выследили и вот‑вот сцапают. – А с виду нормальный, – расстроился Кирилл. – Он и есть нормальный. Без его выкрутасов все давно бы превратилось в детские игры с переодеванием. Просто он нервный. А так он жутко умный. Только всё время хитрит. – Как бы самого себя не перехитрил, – вскользь заметил Кирилл. – Его почему‑то никто не любит. А ведь он, если присмотреться, симпатичный.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |