Мне теперь хотелось, чтоб все поголовно были влюблены.
А влюблённых было не счесть. Разных возрастов и национальностей. И ещё больше фотографов. У которых был немного безумный вид. – Знаешь, когда‑то в меня был влюблён один мальчик, – хоть я и заметила, как изменилась рука Кирилла в моей руке, всё равно решила продолжить: – Он так трогательно за мной ухаживал. Поздравлял с праздниками, открытки дарил, цветы. А я его совсем не смогла полюбить. Теперь мне так его жалко! – И куда он подевался? – Не помню. Это в третьем классе было. По‑моему, его родители перевели в другую школу. Пришли как‑то первого сентября, а его нет.
Рука Кирилла снова стала привычной. – Вот. Все вы женщины такие. Нанесла рану в самое сердце и забыла.
Снова позвонил Вайпер. Зловещим тоном прошипел что‑то про конспирацию. И что если он утром не объявится, то мы должны знать, что делать. А потом громко заявил, что на сегодня все акции отменяются. До его отдельного разрешения. – Он уже у неё. Пыль в глаза пускает. Это он не нам, а для неё говорил. Чтоб она впечатлилась. Бедная студентка.
Грустная наркоманка снова добрела до нас и как ни в чём не бывало попыталась одолжить на дорогу домой. Букет уже слегка подвял. Жарко было.
* * *
Вайпер исчез. Он не перезвонил ни утром, ни после. Целых два дня мы места себе не находили, а этот гад вдруг объявился как ни в чём не бывало. И даже пригласил нас в гости. – Трахался, – завистливо предположил Сурикат, бдительно рассматривая синие круги под сияющими вайперовскими васильковыми глазами.
Скромно потупившись, потеряшка многозначительно мычал, но рассказывать про свои похождения не спешил. Видно, цену набивал, собака поганая. – Стася сильно волновалась, – укорял его Кирилл. – Ты – гад! Сам же предупреждал нас, что идёшь к незнакомому человеку! А сейчас знаешь время какое? Ты почему не позвонил? – Извини, мамочка.
Вайпер вовсю наслаждался всеобщим интересом. Он буквально раздулся от важности. И ему это преображение не шло. Словно гусь, которого накачали насосом.
Зная его подлую природу, я предположила, что он все‑таки умудрился запудрить мозги несчастной доверчивой дипломнице. Нацепил на свой хрящеватый лоснящийся нос ужасающие очки. Прибавил таинственности в томном взоре. И действительно сыграл роль лидера российского эмо‑течения. Эмо‑монарх в изгнании. Который снизошёл до откровений с простой непосвящённой. Что‑то в этом роде. – Итак?
Игнорировать Кирилла Вайперу было сложнее, чем меня и Суриката. Кроме того, с минуты на минуту должен припереться Танго, который не либеральничает, а просто вытрясет из Вайпера всю душу. – Ребята! Я женюсь!
Эффект проглоченных языков. Звонок в дверь. Танго прибавил смятения идиотским вопросом: – А что это вы тут делаете? – Я выхожу замуж, – высокомерно повторил Вайпер. – И он не против? – хихикнул Сурикат. – После такой реакции я не намерен вас с ней знакомить. Вы просто недоросли. Инфантильные пошляки. Особенно некоторые. Стася, как тебе не стыдно? Я так на тебя надеялся! – В каком смысле?
Сурикат согнул руку крендельком, Танго подцепил его под локоток, и они сбацали обкурившуюся польку‑бабочку. Если можно допустить возможность существования бабочки в кошмарных ботинках. Когда они перешли на экспрессивный вариант цыганочки с выходом, Вайпер не на шутку перепугался и попытался укрыться за просторным дубовым шкафом.
До этого дня мне не доводилось внимательно рассмотреть квартиру Вайпера. Тут было на что посмотреть. Один шкаф чего стоил. Ему бы в музее украшать кабинет самого главного министра. На нём были наверчены всякие сложные предметы, украшенные резьбой. Внутри проживали книги. Пыльные, толстые, в надёжных потёртых переплётах.
Пока мальчишки идиотничали, мы с Кириллом в растоптанных гостевых тапочках прошлёпали вглубь вайперовской берлоги. С портретов на стенах на нас смотрели разные эпохи в лице вайперовских предков. Кто в бакенбардах, кто с усами, кто с бородой, усами и бакенбардами одновременно. А вайперши женского пола щеголяли наглухо зашторенными мрачными платьями и замысловатыми причёсками. Одна даже со смешными очками на палочке.
Мне бы такие очень даже пригодились в хозяйстве. – Вайпер, а почему ты прежде не хвастался своей родословной? Кто они? Графы? – Нет. Изредка академики. Учёные. Философы. Если ещё раз спросишь, я обижусь, – нелогично закончил он. – А на ком ты собрался жениться?
В прищуре Вайпера появилось что‑то демоническое: – А вот этого, дети мои, я вам не скажу! – Небось страшная как моя жизнь. Поэтому показывать не хочет, – скуксился любознательный Танго. – Тебе бы такую «страшную», ты бы от счастья помер! Умная, красивая, понимает меня с полуслова. И главное – она говорит, что искала меня всю жизнь!
Когда бракосочетательные страсти немного улеглись, Кирилл увязался за мной на кухню помогать с организацией чаепития. К слову сказать, кухня была невероятно уютная. Просто мечта, а не кухня. Наверное, вайперовская мама долго продумывала каждую мелочь. Не то что у нас. У мамы кухня является территорией изготовления еды, а тут место сбора дружной семьи. – Стася. Мне кажется, что за Вайпером надо проследить. Что‑то тут не вяжется. – И я сердцем чую бяку. Ты посмотри, какие у них полочки для красивых тарелок. – При чём здесь полочки? Не отвлекайся. Может, мы ошибаемся? Может, так и бывает – встретились на почве эмо, а потом любовь‑морковь? Как знать? Два ботаника – пара. – Что‑то не верю я в такие совпадения. Не в обиду ему сказано, а Вайпера хорошим никто не назовёт, но он наш. И он в принципе не такой уж и плохой. С придурью немного. А так – с ним прикольно. Нет, ты должен рассмотреть эти чудесные полочки. Кирилл, ты не смотришь! Такие прикольные. – Идиотское слово. – Ну – высокохудожественные. Ладно, не хочешь, не смотри. А Вайпер, он действительно верит в идею эмо. – Он ей наврал. Но она пока про это не знает. Не трогай тарелки, они дорогие.
На кухню ворвался сутулый Сурикат. Опрокинув по пути табурет, он снова поставил его на место и сел как на лошадь‑пони, развесив длинные ноги по сторонам. – Трендец Вайперенышу! Какие прикольные тарелки! Как пить дать старинные. Кирилл, как ты думаешь? – Достали, – Кирилл демонстративно отвернулся от стенки, на которой красовалась выставочная посуда.
Сурикат вертел головой, осваиваясь с обстановкой. Ему, как и мне, не доводилось жить в таких хоромах. Тут дело не в навороченной дороговизне. Тут притулился самый неподдельный быт старого города. Который не купишь и не сымитируешь ни за какие бабки. Хоть обгадься, а не повторишь даже кухонного интерьера. Потому что тут всё своё, родное, веками накопленное. – Что делать будем? – спросила я у мальчишек. – Чай пить. А похавать ничего нет? Давай в холодильник жало засунем? – нагличал Сурикат. – Вайперидзе, у тебя кофе какой? – Лучше спросил бы «где?» – Танго замер в дверном проёме. – Ребята, надо бы аккуратно присмотреть за этим Ромео.
Проследить за Вайпером не получилось по причине его внезапного бегства из собственной квартиры. Один звонок от неё, кем бы она ни была, – и за ним захлопнулась дверь. Сурикат, пользуясь случаем, приник к холодильнику, призывая Танго немного подкрепиться.
Наскоро накромсав бутербродов с колбасой и сыром, я разложила их на единственное ширпотребное блюдо. Мне уже перестали нравиться предметы антиквариата. Казалось, одно неловкое движение – и попадёшь на деньги. – Не тронь чашку! – одёрнула я Танго, который уже схватил какой‑то фарфор с обкоцанными коричневыми краями. – А если сейчас родители вернутся? – сытым голосом запугивал нас Сурикат. – Неа. Они снова на дачу свинтили. Огурцы для сыночка окучивают. Влюблённый Вайпер просил потом всё прибрать за собой и его не ждать. – Клёво. Видать, у студентки свободная хата, – едко позавидовал Сурикат, складывая на ломоть булки круглую жопку от колбасы. – Не всем же в подворотнях… Ой, Стася, извини. Я совсем про тебя забыл, – бесчестным голосом ёрничал Танго, нечаянно выдавший половые пристрастия Суриката. – Попомните моё слово. Капец нашему Вайперюльке. Если она его раскусит и поймёт, что диплому хана, – она от самого главного идеолога мокрого места не оставит. – Пускай раскусывает, авось потравится, – с затаённой надеждой пробормотал Танго.
* * *
Сегодня мама без предупреждения ворвалась ко мне в комнату и все там перерыла. Словно ураган прошёлся по шкафу и книжным полкам. А сама все талдычит, что если взяла что – положи на место. – И что мы искали? – решила поинтересоваться я, наверняка зная, что ничего крамольного она найти не могла. – Ты хоть осознаешь, во что вляпалась? – воспалённым фальцетом спросила мама. – Нет. Может, ты мне объяснишь? Наклонившись, мама поднимает брошенную Митькину машинку, отчего халат натягивается на попе так, что лопается по шву. – Тебе бы килограммов пять сбросить не помешало, – посочувствовала я. – Сама знаю, – буркнула мама. – Отличный был халат. Лет десять прожил. Сейчас таких не купить. – Устрой ему пышные похороны. Или залатай как обычно. Так что ты у меня хотела найти? – не отстаю я. – Меня предупредили, что первого сентября в школе можешь не появляться. Даже если станешь одеваться по‑другому. Ты теперь – нежелательный элемент. Социально опасный.
Не стоит уточнять, кто её науськал. – А искала чего? – Наркотики, – скорбно сообщила мама.
Хотя она не узнает наркотики в лицо, даже если столкнётся с ними нос к носу. – Не нашла? Ты пол разбери, я их туда ссыпаю между досками, ближе к плинтусу. – Ёрничаем? Мать родную в гроб готова вогнать, лишь бы показать себя умнее. А у самой мозгов палата. – Мама, мозгов палата, это когда черепок пополам. – Как я иногда тебя ненавижу. Просто не пойму, почему ты такая выросла? Никакого уважения. Ты ведь совсем со мной не считаешься. – А ты со мной? – А как ты себе это представляешь? Мы для тебя все делаем. А что в ответ? Сплошная неблагодарность. – Так вы не делайте. Зачем так себя напрягать? – Все. Моё терпение лопнуло. С завтрашнего дня никаких поблажек. Поговорю с отцом, решим, что с тобой делать. Жаль, дом в деревне продали. Вот бы куда тебя отправить. Ну ничего, какие‑то лагеря ещё наверняка есть для таких как ты. – Класс! Вот тогда‑то я буду в наркоте как дурак в фантиках. Мама, ты что, с луны свалилась? Там все пьют, трахаются и курят. – Ври, да не завирайся. – И вообще, у меня последнее лето детства. Имею я право его отгулять? – Ты про свои права забудь. Нет у тебя никаких прав. Вот закончишь школу, поступишь в институт, пойдёшь работать, выйдешь замуж – пускай тогда за тебя муж отвечает. А пока ты от нас зависишь. И если ещё хоть раз придёшь позже одиннадцати, я тебя в милицию сдам.
С элементарной логикой у неё проблемы, чего она не замечает. – А как же я в школу теперь пойду? Ты только что сказала – меня туда не пустят.
Стоп‑кадр. Мама думает, прежде чем открыть рот. – Я уже обо всём договорилась. Тётка состряпает тебе нейтральную характеристику и переведёт в соседнюю школу. – В выпускной класс? Сомневаюсь, однако. Кроме того, тётке не совестно засылать им мину замедленного действия? Предупреждаю, они от меня плакать будут.
Потом я проанализировала разговор и расстроилась не на шутку. Как же я там буду без Кирилла?
* * *
– Ты знаешь, что‑то странное происходит, – признался мне Кирилл. – Моя маман нечаянно оговорилась, что в курсе некоторых моих дел. Точнее – наших. А я ей про это ничего не говорил. – Да ну. Наверное, забыл. – Вряд ли. Про то, что мы собрались заняться совместным творчеством, – точно ничего не говорил. – Ты это о чём? – недоумевала я, напрочь забыв о своих планах. – Ну, про нашу будущую совместную работу. Я типа, дома строю, а ты цветочки рассаживаешь. – Понятно. А как же комиксы? – А как же я?
Вот. Уже начинается. Теперь придётся корректировать своё «хочу» с чужим мнением. С мнением человека, который тебе так дорог, что наступишь на горло собственной мечте. Впрочем, о садах и клумбах я тоже когда‑то мечтала. Лет сто назад. – А с комиксами все просто. Когда мы станем жить вместе, они будут твоим хобби. Как тебе такой расклад? – Ого. Типа предложение сделал. Сначала «поиграем», а теперь свадьба, марш Мендельсона, а сверху комиксами посыпать. Кто нам позволит быть вместе? Не мечтай, богатенький мальчик. Это только в старинных сказаниях принцы женятся на нищенках. И то перед этим с ними происходят всякие гадости.
Кирилла явно взбесило моё замечание. Теперь надуется как мышь на крупу. И придётся самой крутиться вокруг и мурлыкать. – Дуешься? Вот противный какой. Я ничего нового не сказала. Кстати, а на что ты обиделся? Что нам не позволят быть вместе? Ты и сам знаешь, что я права. – Хватит обзывать меня жирной скотиной. Признаюсь, я немного запаниковала. – Богатенький не я, а мой предок. – И он действительно «жирная скотина»? Офигеть! Извини. Но на фотках твой папа похож на жилистого охотничьего пса. Только висячих ушей не хватает. – Только ему не говори, когда познакомишься, – улыбнулся Кирилл. – Он просто обожает всяких там гончих и сеттеров. – А мама? – При чём тут мама? А, чем она увлекается? Собой. Она круглосуточно увлечена собой. Своей внешностью, своим положением в обществе, своим достатком и барахлом. Всё что не входит в перечисленный круг, её не заботит. – А ты? – Косвенно. Я вроде нахожусь в кругу её приоритетов где‑то между машиной и новой сумочкой.
Пригорюнившись, я сразу вообразила, какое место уготовлено мне. Между испорченным йогуртом и использованной туалетной бумагой. Бедная моя мама. С такими родственниками ей худо придётся.
Боже, о чём я думаю! Словно я действительно на секунду решила, что возможно войти в такую семью. – А мы отдельно жить станем, – словно прочитав мои мысли, сообщил Кирилл. – Прости. Но так не бывает. В реальной жизни так не может быть. Давай радоваться, пока можно! А потом – хрен с ним, с этим «потом».
* * *
Тем же вечером Вайпер передумал жениться.
А у Танго в очередной раз физически развитые гопники отобрали очередной мобильник. Предварив это насилие издевательской просьбой «позвонить».
А Оля забыла про разлучницу, потому что впервые в жизни ступила ногой на океанский берег. По которому фланировали породистые самцы в ассортименте.А Ирина волком выла, сосланная в деревню к строгой бабке, которая экономила свет и заставляла ложиться спать вместе с солнцем.
А мои родители строили планы, как разлучить меня с дурной компанией для моего же блага. Причём под словом «компания» они по ошибке подразумевали Кирилла.
А где‑то кто‑то решил извести всех эмо, посчитав, что молодёжи пора обзавестись идеологией.
Мама Кирилла вдруг поняла, что никому не нужна. Потому что её бросил прежний любовник, а ничего стоящего на горизонте не было.
Артём впервые принял предложение своей новой девушки ширнуться для поднятия настроения.
Аль блаженствовала в Лондоне со своим будущим мужем.
Кроликовод выпил лишнего и твёрдо уверился в существовании чертей, у которых почему‑то оказались чересчур длинные уши.
Моя скучающая тётка прикидывала, куда бы направить свою кипучую энергию. Ей хотелось заявить о себе как об эталоне руководителя школы. Для чего требовались кардинальные скандальные меры. Стася идеально вписывалась в намечающуюся схему.
Дядя Кирилла печалился от отсутствия законнорождённых детей. И почему‑то завидовал Кириллу. У которого ещё осталась надежда прожить свою жизнь так, как ему, говнюку, хочется. И люто ненавидел его за это.
А Петлюра перетирал с друзьями, как вытрясти из меня душу, хотя они и уверяли его, что он напрасно парится по пустякам.
Что делала Дочечка, не ведомо никому.
А что делали мы с Кириллом – я никому не скажу.
* * *
– Народ. У меня возникло предложение.
Народ, состоящий из меня, унылого Вайпера, Танго и Суриката, уставился на многозначительного Кирилла. До того мы пытались раскрутить Вайпера на рассказ о его несостоявшейся женитьбе. На что этот гад молча изображал гранитный памятник самому себе. – Ну и? – Мне хочется, чтоб вы, не задавая вопросов, поехали со мной и просто посмотрели на кое‑что поучительное. – Бррр! – Оооо! – Ботаник на раздолье. – Ребята. Ну как вам не стыдно? Когда Вайпер тащит нас для своих экспериментов, мы соглашаемся. Всё равно делать нечего.
Дружным табунком мы добрались до центра города. Кирилл посоветовал занять места на скамейке прямо у выхода из супермаркета. Кирилл посоветовал сосредоточить наше внимание на эмо. Мы, естественно, посмотрели друг на друга и захихикали.
Потом до нас дошло, чего он хочет. Из супермаркета с завидным постоянством вываливали порции разного народа. И каждый раз в числе прочих мы обнаруживали не менее пяти приверженцев нашей эмо‑культуры. Которые брели погруженные в себя, не обратив на нас никакого внимания. – Так, значит? – сам себе сообщил Танго. – Считать будем? – предложил практичный Вайпер и тут же заголосил: – Раз, два, сразу четыре…
Скоро мы заметили некоторую несуразность. Только что мимо проскакала на огромной скорости высокая кудлатая девчонка, с виду – эмо. Но Сурикат отрицательно покачал головой: – Мимикрирует. – Да ни фига.
Танго наперегонки с Сурикатом рванули за неопознанным бегущим объектом. Отсутствовали не менее десяти минут. – Вот паразитка. Ей бы на Олимпиаду. Носится как угорелая. – И кто она? – Еле догнали, – рядом присаживается вспотевший Сурикат.
Он пахнет. На носу висит мутная капля. Я жертвую ему свой платок. – Прикиньте! Она только и рыкнула на нас: «Я – не эмо!»
Кириллу становится смешно. – Шестьдесят для ровного счета, – бормочет Вайпер. – И половина из них не пойми кто. – Пропали мы, ох как плохо‑то. Как жить? Я не понимаю? – вовсю куражится Сурикат, небрежно обмахиваясь моим платком.
Эмо шли косяком. В том, что они были именно эмо, сомнений иногда не возникало. Вот троица, два высоких субтильных юноши и худенькая девочка‑ангел. Одеты как следует, длинные чёлки подрезаны бритвой, длинные виски, у девочки заметно оттенены глаза. У всех троих отстранённые выражения лиц. – А рожи‑то готовские, – вскользь заметил Кирилл. – Этакая потусторонняя сумрачность. – Точно, – скорбно фыркнул Вайпер. – Но вон та – точно наша.
Неподалёку, явно кого‑то поджидая, стояла одинокая маленькая эмочка. С чудными удивлёнными глазами. Немного потерянная, но вполне адекватная. В том смысле – что она правильно реагировала на окружающую среду. Когда на неё косились, она удивлялась, когда кто‑то её грубо толкал – расстраивалась. – Все на лице. Бездна тончайших оттенков эмоций. Я срочно влюблён. Я покорён. Я в восторге!
Восторг Танго несколько стих, когда к эмочке подбежал её бойфренд и, нежно чмокнув в перламутровую щёчку, увлёк в неизведанные дали. – Смейся, паяц, над разбитой любовью, – продекламировал угрюмо Танго. – Раньше, когда все только начиналось, на меня показывали пальцем, – горестно ностальгировал Вайпер. – Как они насмехались над моими узкими короткими брюками! Как обзывали за причёску! – Похоже, ты сожалеешь? – удивился Кирилл. – Да. И имею на это полное право. Я был первый! – соврал Вайпер. – А теперь ещё кое‑куда сходим. – Кирилл, а может, достаточно? Мы и так все уже поняли. Эмо стали ширпотребом. Скоро хлеб начнут запаковывать в черно‑розовую упаковку. – Вы ещё не все поняли. Вам лет сколько, школьники? И до вас пока не дошло, что вы теперь старые.
Под предводительством упёртого Кирилла мы вскоре очутились в длинной кишке подворотен, обклеенных афишами, и начали предполагать, зачем он нас сюда притащил. Мы все тут давно не были. Одежду изобретали сами, аксессуары тоже. Кастл‑рок был нам без надобности. Для нас он оставался крутым подвалом для любителей рока разной степени тяжести. Но в этот день всё перевернулось с ног на голову. – Где мои четырнадцать лет? – вопрошал Сурикат, словно кто‑то незамедлительно ему их отдаст.
Внутри, как всегда оглушительно, гремела музыка и царил полумрак. Эмовских товаров было более чем достаточно. Напульсники не дороже ста тридцати. Эмовские значки от двадцати пяти до шестидесяти. Эмовские футболки по триста рубликов. Недорогие ошейники. Торбы стоили около двухсот.
А вот галстуки оказались дороже всего, по триста пятьдесят. Ремни были не совсем как надо, зато недорого. Нашивок – завались и дешевле грязи. – И все это барахло проникло в магазин не ранее года назад, – весело просветил нас жизнерадостный продавец, предполагая, что дождался оптовых покупателей.
Которыми мы не являлись.
Эмовская мода оказалась ширпотребной дешёвкой, рассчитанной на всеядную ребятню. Хотя дело не в цене. И не в возрасте. Но от этого веселее не становилось.
Ни на одном из нас не было ни единой вещи из этого магазина. Когда всё начиналось, купить что‑то натурально эмовское было практически невозможно. Мы изыскивали ресурсы в других магазинах. Мы изобретали что‑то своё. Кому‑то везло, и он с гордостью хвастался чисто эмовской обновкой. Но теперь все это в прошлом. Теперь мы одеваемся кто во что горазд. На что у кого фантазии хватает, но соблюдая стиль в целом. – Все. На этом ставим точку. Сейчас он потащит нас в галошный магазин и докажет, что эта практичная чёрная резиновая ботва имеет розовую подкладку. Кирилл. Отвянь по‑хорошему. Ты Стасе устроил променад. Мы составили вам компанию. Прекрасный день, но дальше нам не по пути. – А почему ты не женился? – внезапно оживился Сурикат, хватая Вайпера за уши и заглядывая ему в испуганные глаза. – Отстань, дурак, уши оторвёшь!
Но Сурикат, если на что нацелился, не отступится. И все про это в курсе.
Когда ушам стало совсем плохо, Вайпер сдался.
В куцем кастловском дворике мы услышали его краткую, но поучительную исповедь.
* * *
– Если станете перебивать, вообще ничего не скажу, – заранее предупредил Вайпер.
Мы дружно поклялись, что будем немы как дохлые гадюки.
У Вайпера есть несносная привычка снабжать рассказ миллионом ненужных ветвистых подробностей. Если их отбросить, то картина вырисовывалась следующая.
Вайпер откликнулся на мольбу некоей девушки, пообещав помощь в написании какой‑то институтской пофигени. Она вроде как об субкультуре эмо её кропала, а реальной информации – ноль. Вот дура‑то. Коли не в курсе, зачем вообще лезть в чужую тему?
У Вайпера была цель. Он не скрывал, что твёрдо намеривался выказать себя самым главным идеологом эмо‑течения. В чём‑то он прав, но в остальном – врёт и не краснеет. – Она такая! Она меня три часа слушала и все фиксировала на камеру. – Ну‑ну, – не удержался Сурикат, но тут же показал жестом, что его рот на замке. – А как она готовит! Ребята! Это просто праздник живота!
Танго больно стукнул Суриката по макушке, чтоб заткнулся. – Невероятное взаимопонимание. Я только начну говорить, а у неё рот так немного приоткрывается от…Тут Суриката прорвало. Он скакал как бешеная макака и такое кричал!
Потом его отловили и попинали слегка. Я тоже участвовала. Кирилл стоял неподвижно и оглядывался по сторонам, опасаясь, что мы привлекаем слишком много внимания. – Так почему ты не женился? – задыхаясь от смеха, твердил Сурикат. – Она отнесла готовую работу в свой универ. А там ей какой‑то гад сказал, что все это лажа. А она рассердилась и послала меня на… Больно надо! Я ей цветок купил, а она… – Что за цветок? – деятельно заинтересовался Танго, зная о ботанических пристрастиях Вайпера. – Какая разница. – Кактус? А она им тебе по морде, – довольным голосом уточнил Танго. – Ты, батенька, во второй раз наступаешь на те же грабли. Помнишь, та куколка… – Ещё слово про кактусы, я с вами навсегда не разговариваю!
Пока мы молча переваривали услышанное, из Кастла вынырнули страшно занятые нагуталиненные эмочки. Им кто‑то вдолбил в мозг, что волосы должны быть толстые и чёрные. Они и рады стараться. От изобильных теней вокруг глаз они казались двумя взъерошенными совенышами в коротких клетчатых юбках. – «Юбка клетчатая. Шотландская. Очень модная», – пробормотал Кирилл, а потом, заметив наше удивление, пояснил: – Там, в Кастле, на ценнике так было написано. Ей‑богу.
Мы, не сговариваясь, дружно вздохнули и пошли прочь.
* * *
В кафе тем же днём мы в том же составе угощались всякими вкусностями. Счёт оплатили пополам Кирилл и Вайпер, как самые кредитоспособные. Причём сдачу Сурикат зажопил, туманно объяснив, что у него малые дети по лавкам плачут. – Купи им лавки, чтоб они по ним не убивались, – издевался Танго, чуткий на чужие словарные ошибки. – А какие тебе эмо нравятся? – спросила я у Вайпера. – Чисто внешне или по характеру? – И не дожидаясь уточнения, Вайпер тут же принялся расписывать прелести своего идеала: – Они скорее должны быть ближе к эмо‑кид. Но не совсем. Эмо‑кид не для меня. Эмо‑кид слишком много о себе мнят. Моя девочка будет мне друг, умная, но скромная. Девочка‑соратник. Мы с ней таких дел понаделаем! Столько всего можно натворить! Ну а внешне? Красивая на меня не западёт. Я свою планку знаю. Но чтоб не страшненькая. Может, китаянку соблазнить? Они такие особенные. Я как их вижу… – У тебя… – спошлил Сурикат.
Когда Сурикат перенёс майонез от вайперовского салата со своего лица на салфетку, разговор продолжился самым неожиданным образом: – А мне нравятся такие, как в кино. Васаби? Или ещё как‑то. Убей, название не помню. Там ещё девчонка из Японии папашу нашла из Франции… – мечтал Танго. – Скорее, наоборот, – перебил неутомимый Сурикат. – Там такая прикольная девочка, яркая, весёлая, непосредственная, открытая. – Папаша тоже ничего… – изумил нас Вайпер. Сурикат незамедлительно сделал вывод, что знает, какой у вайперовской девочки будет нос. – Значит, вам нравятся азиатки? – решила я. – Национальность не имеет значения. – А мне такие, как Стася, нравятся, – немало огорошил меня Сурикат.
Кирилл тоже сильно удивился. Если честно, остальные тоже. – Но ты, Стася, слишком ангел. А мне нравятся ангелы с червоточинкой. Ты уж больно правильная. И ранимая. Тебя обидеть, что ребёнку в душу насрать. – Сурикатище, ты – человек! Мы с Вайперенышем все о сиськах‑жопках, а ты про душу вспомнил. Человек! Напиши про неё стих! – Не надо, – испугалась я. – Та девочка у метро тоже была ангел, но её хмырь чужой увёл, – как ни в чём не бывало продолжил Танго. – Да что вы все делите на «наших» и «чужих». Прямо как на войне, – недоумевал Кирилл. – Брат. Это и есть война. И мы в ней наверняка проиграем. Мы те, которых победят. И мы с этим живём, – спокойно сказал Вайпер.
* * *
Обстановку дома я не сумела бы охарактеризовать одним словом. Приличным. По всей видимости, маме стало скучно без работы. Она, как только уходит в отпуск, сразу меняется. И не в лучшую сторону. Ей кажется, что все нормальные люди нежатся на дорогих пляжах, и только она страдает в душном городе.
Что ни день, снова я слышу рассуждения мамы про школьные интриги. Получается, что директриса вроде всевластной барыни, которая может приблизить, а может и оттолкнуть. То приветливая, то высокомерная. И все страдают, не зная наверняка, почему впали в немилость. Особенно часто мама вспоминает про завхоза, которая буквально стелется перед барыней. Если ей позволяют выпить чашку чая в заветном кабинете, то на неё вроде как падает отсвет чужого величия. И за это готова разбиться в лепёшку. И муж её батрачит после основной работы. Лишь бы барыня слово доброе молвила.
Мне кажется, что мама так погрязла в этой паучьей войне, что уж сама как эта завхоз. Иногда я замечаю, что она с нами разговаривает как директриса. Те же замашки, те же интонации. И ещё мне кажется, что она из‑за своих фантазий жутко одинока. Ведь никто не сумеет всерьёз подыгрывать ей в спектакле, где она владычица морская, а мы, типа, кильки у неё на посылках. – Папа. Давай я не буду больше брать у тебя деньги, и накопим на маленький участок в садоводстве?
Такая сельскохозяйственная идиллия папе кажется откровенно дурацкой: – Ты можешь себе представить маму с лопатой? Я – не могу. – А если без лопаты? На хрен нам сдались эти корнеплоды. Пускай будет газон и пара яблонь для тени. И маленький домик в одну комнату. – И кухня. И мангал. И беседка, чтоб там есть шашлыки. И баня, чтоб гости могли расслабиться. Идёт. Надо попробовать её уболтать.
Мы смело отправились на разведку. Я – в первых рядах, папа на шаг отстаёт, так, на всякий пожарный случай.
Мама упёрлась в телик. Злая, несвежая, на голове воронье гнездо. Причём фантазия у вороны явно подкачала.
Митька тряс будильником, очевидно строя глобальные надежды на его содержимое. – Жена, участок покупать будем?
Нехотя оторвавшись от суда, который, как водится, идёт, мама подняла на нас тяжёлый взор мрачной недоеной коровы.
– На какие шиши? Или вы думаете, что я с зарплаты заначки делаю? – А деньги от продажи бабушкиного дома? – напомнила я. – А какое тебе дело до тех денег? Вот тебе, а не деньги! – Мне показали фигу. – Ты что, в самом деле? Она дело говорит. Давай купим участок, будешь валяться там на травке, загорать, подруг приглашать на природу. Все лучше, чем сиднем дома сидеть.
Постепенно, словно дирижабль, мама стала надуваться, одновременно поднимаясь со стула. Папа струхнул и подался назад. Поближе к двери. – Значит, вот вы как? Сговорились. Лишь бы от меня избавиться. А ещё отложенное на чёрный день растранжирить? – Так и будешь все лето дома киснуть? – почти ретировавшись, поинтересовался папа. – А что ты можешь предложить? Канары? Лазурный Берег? Или Египет?!
Удирая, я попробовала вообразить маму на этом самом Лазурном Берегу, где б он ни был, и не смогла. Её на второй день вышлют за нытье во все стороны. Она там спрячется в номере и начнёт хныкать, что сначала надо было купальник нормальный купить, фигуру нормальную сделать, мужа богатого завести. И т. д. и т. п., как выражается одна моя знакомая.
Вот сейчас мама насмотрится телевизора, вобьёт себе чужие проблемы в голову, особенно из передачи «Пусть говорят». Начнёт попрекать меня тем, чего и в помине не было.
Быть может, это все от безделья? Так вроде как она занята Митькой. Меня почти дома не бывает. Папа всё время на работе.
Опасаюсь я немного. В последнее время она стала часто рассматривать меня, словно рачительная хозяйка, которая прикидывает, когда скотину забивать пора. И с тёткой, с сестрой своей, часто по телефону шепчется.
А потом я забыла про маму. Надела светлые льняные бриджи, купленные по совету Аль, поверх – кожаный чёрный ремень с ангелочками, один из которых без крылышка, топик цвета хаки. Схватила сумку и побежала на свидание с Кириллом.
По пути сердясь на коварство долгожданного лета. Где солнце? Почему почти каждый день дожди? И куда подевался чистый свежий воздух? Лето, блин, мать его ети!
* * *
Мы устроились на верхней палубе речного пароходика. Наслаждались друг другом и медленной сменой городских декораций. Вода пахла как‑то неправильно. Но не воняла, и за то ей спасибо. Рука Кирилла не выпускала мои плечи. И хотя кожа от этого казалась влажной, я только шутила по этому поводу: – Вот приклеишься ко мне намертво, что делать будем? – Хорошая идея. Давай купим клей и станем сиамскими близнецами.
Потом мы всерьёз решали, в какой позе нам надо склеиваться. И веселились от души. Благо рядом никого не было, чтоб краснеть за наши высказывания.
Потом Кирилл внезапно сменил тему разговора: – Я недавно ночью набросал план нашего дома. С тебя план участка. – Вот дела? А где мы будем его строить? – Да папаша скупил земли в разных районах. Что, ему жалко выделить любимому сыну кусочек чернозёма? – А как же институт? – Да фиг с ним. Дипломы купим. А эти годы потратим на нужные знания. – А как же армия? Тебя ведь обязательно загребут? – А вот это вряд ли. У меня какая‑то хитрожопая болезнь. Мама подсуетилась. – Если тебя загребут, я умру.
Кирилл внимательно всматривается в моё лицо: – Почему ты всего боишься?
Я объяснила, что боюсь не всего. Вот только смерть щенка на меня сильно подействовала. И ещё, один раз мы отправились с родителями в поход, и меня из наилучших соображений затолкали в узкий, но тёплый спальный мешок. И я сначала там грелась, а потом вдруг поняла, что не могу шевельнуть ни рукой, ни ногой. Ни на бок перевернуться, ни ноги подогнуть. И мне стало невыносимо жутко. Лежу как мумия и ору. Орала, пока они не поняли, в чём дело, и не помогли мне высвободиться. А теперь я ещё боюсь, что нас разлучат. – Мне тоже этого не хочется. Но я не боюсь. Думаю, мы справимся.
Потом Кирилл всерьёз напал на меня с расспросами, каким я представляла своего мужа. – Чтобы он любил меня. Чтоб я могла ему верить. И чтоб он заботился о нашем ребёнке. – А мне кажется, самое главное, чтоб он не мешал тебе развиваться. У каждого человека есть потенциал. Главное – его раскрыть.
А потом позвонила Аль. Ей срочно надо было, чтоб её кто‑нибудь пофотографировал. Её бой‑френд, который в Англии, соскучился и желает немедленно наслаждаться лицом любимой девушки. – Я не могу сегодня. Мне сегодня с Митькой придётся сидеть. Родичи намылились в гости. – А Кирилла попросить нельзя?
Что ж, он хоть и не хотел, но уговорился.
После прогулки я понуро потащилась домой, а Кирилл чмокнул меня в щеку и остался дожидаться Аль. Которая должна была вскорости подъехать.
* * *
– Мороженое можно дать только одно. Если скормишь ему два, сама потом лечить будешь. Заставь его съесть целую тарелку супа. И картошку с котлетой. Перед сном – стакан молока. И чтоб зубы почистил!
Митька перестал прыгать на диване и заметно скис. Но, заметив, как я ему подмигиваю, приободрился. После чего так активно начал прощаться с наряженными родителями, что они заподозрили что‑то неладное. Чуть не передумав идти в гости.
Как только за ними затворилась дверь, я в первую очередь решила выполнить их завещание. Взяла блюдце, расписанное в красные горохи на белом фоне. Вполне сгодится. Сообщила Митьке, что это самая настоящая тарелка и он просто обязан съесть весь суп, который я в неё налью.
Брат с готовностью взял блюдце обеими руками и залпом вылил содержимое в рот. – Настоящие друзья всем делятся? Как ты считаешь? Тогда отдавай мне половину котлеты! Я большая. Значит – большую половину. Ой как мало ты поел. Придётся мне поделиться с тобой мороженым!Мы сложили в вазочку оба мороженых и потёрли сверху несколько шоколадных конфет. Потом подумали и украсили все это тёртым печеньем, а для полной гармонии полили вишневым сиропом. Выудив из маминых запасов заначенную банку варенья. Митьке показалось нечестным оставлять вишни в одиночестве, и он поштучно ложкой переложил их себе в рот. Оставалось надеяться, что у него не случится приступ аллергии.
|