предварительной акции мы решили перерезать железнодорожную
линию близ Аммана, чтобы предотвратить таким образом
укрепление Аммана силами из Дераа и поддержать его
уверенность в том, что наш обманный маневр против него
является реальной операцией.
Мне казалось, что эта предварительная акция (реальное
осуществление разрушения предполагалось возложить на
египтян) могла быть проведена племенем гуркас:
использование для этой цели его отряда позволило бы не
отвлекать главные силы от выполнения основной задачи.
Этой основной задачей было разрушение железнодорожной линии
в Хауране и недопущение ее восстановления в течение, по
меньшей мере, одной недели. Представлялись возможными три
пути: первый -- марш на север от Дераа в направлении
Дамасской железной дороги, подобно моему зимнему рейду с
Таллалом, и разрушение пути с последующим переходом к
Ярмукской железной дороге, второй -- марш на юг от Дераа к
Ярмуку, как это было в ноябре 1917 года с участием Али ибн
эль-Хусейна, третий -- прямой бросок на город Дераа.
Третий план мог быть принят только в том случае, если бы
военно-воздушные силы пообещали провести такую мощную
бомбежку станции Дераа, чтобы результат был равноценен
артиллерийскому обстрелу и позволил нам пойти на риск
штурма ее нашими малыми силами, что надеялся сделать
Селмонд. Но это зависело от того, сколько он своевременно
получил бы или сосредоточил у себя тяжелых машин. Доуни
обещал прилететь к нам сюда одиннадцатого сентября. До его
приезда мы должны были относиться одинаково ко всем трем
планам. Из числа ожидавшегося подкрепления первыми прибыли
мои телохранители, прискакавшие через Вади Сирхан девятого
сентября, -- счастливые, более тучные, чем их жирные
верблюды, отдохнувшие и довольные после целого месяца
праздного безделья в лагере племени руалла. Они сообщили о
почти полной готовности Нури и о его решимости
присоединиться к нам. Их расшевелила заразительность
энтузиазма нового племени, и нас обрадовал их боевой дух.
Десятого числа из Акабы прилетели оба аэроплана. Их пилоты
Мерфи и Джунор здорово расправлялись со слепнями,
кружившими в воздухе над обоими парнями в полном соку.
Одиннадцатого числа прибыли другие броневики, с Джойсом и
Стирлингом, но без Фейсала. Маршалл остался, чтобы
сопровождать его на следующий день. Все всегда шло хорошо
там, где всем управлял Маршалл, толковый, наделенный тонким
чувством юмора человек, не столько упрямый, сколько
настойчивый. Приехали Янг, Пик, Скотт-Хиггинс, был привезен
и багаж. Азрак становился густонаселенным, и его озера
снова огласились криками купавшихся. В прозрачную воду
ныряли худощавые и упитанные, коричневые, покрытые медным
загаром и совершенно белые тела.
Одиннадцатого числа прилетел аэроплан из Палестины. К
сожалению, Доуни опять заболел, а новичка -- штабного
офицера, который занял его место, сильно укачало в полете,
и он забыл в аэроплане бумаги, которые должен был передать
нам. Причиной этих неприятностей были самомнение и железная
уверенность в себе, а также тот шок, который он испытал,
убедившись в нашей полной беспечности здесь, в пустыне,
поскольку у нас не было ни полевого караула, ни постов
наблюдения, ни связистов, ни часовых, ни телефонов, ни
видимых резервов, ни линии обороны, ни укрытий и баз.
Он просто забыл сообщить нам важнейшую новость:
оказывается, шестого числа Алленби в новом приливе
вдохновения заявил Бартоломью: "Стоит ли заниматься
Мессудьехом? Пусть кавалерия отравляется прямо в Афулех и в
Назарет". Таким образом, весь план изменился, и
поставленная ранее задача сменилась громадным
неопределенным наступлением. Нам об этом ничего не
сообщили, но зато из разговора с пилотом, которого
информировал Селмонд, мы получили точное представление о
ресурсах бомбардировщиков. Бомб у них было меньше, чем нам
требовалось только для Дераа, поэтому мы попросили провести
лишь заградительную бомбежку станции, чтобы мы могли обойти
ее с севера и убедиться в разрушении Дамаскской линии
железной дороги. На следующий день приехал Фейсал, вслед за
которым прибыла целая армия: стремительный, безупречно
одетый Нури Саид, артиллерист Джемиль, похожие на уличных
торговцев алжирцы Пизани и всякие другие компоненты
обеспечения нашего успеха по упоминавшемуся выше принципу
"три солдата и мальчик". Серые мухи могли теперь вдоволь
насосаться крови двух тысяч верблюдов, оставив в покое
Джунора и его механиков, которых они уже наполовину
высосали.
После полудня появился Нури Шаалан с Традом, Халидом,
Фарисом, Дурзи и Хаффаджи, приехали и Ауда абу Тайи с
Мухаммедом эль-Дейланом, а также Фахд и Ахдуб, вожди
племени зебн во главе с Ибн Бани, вождем племени серахин, и
Ибн Джени от сердие. Маджид ибн Султан из Адвада, что близ
Сальта, приехал, чтобы узнать правду в отношении нашего
нападения на Амман. Позднее, уже вечером, с севера
донеслись звуки перестрелки, и галопом примчался мой старый
товарищ Талаль эль-Харейдин с четырьмя или пятью десятками
всадников-крестьян. Его румяное лицо сияло радостью от
нашего такого долгожданного прибытия. Эту компанию
дополнили друзы и горожане-сирийцы Исавьех и Хаварнех. И
даже стал поступать непрерывными караванами ячмень на
случай нашего возвращения, если операция потерпит крах (мы
не часто подчеркивали такую возможность). Все выглядели
крепкими и здоровыми. За исключением меня. Эта толпа
разрушила мою очарованность Азраком, я уехал в дальний
конец долины Айн эль-Эссаду и весь день пролежал там на
своем старом ложе под тамариском, в покрытых пылью зеленых
ветвях которого ветер напевал такую же песню, какую можно
было бы услышать в гуще листвы английских деревьев. Это
говорило мне о том, что я смертельно устал от этих арабов,
жалкого воплощения семитов, достигавших недоступные для нас
высоты и глубины, которые доступны были лишь для нашего
зрения. Они реализовывали наш абсолют в своей
неограниченной способности к добру и злу, и я в течение
двух лет успешно притворялся их вожаком и верным
попутчиком!
В тот день ко мне пришло окончательное понимание того, что
моему терпению в отношении навязанной мне ложной позиции
пришел конец. Еще неделя, две, может быть три, и я буду
настаивать на отставке. Моя нервная система была
окончательно разрушена.
Тем временем Джойс взял на себя ответственность, которой
угрожало опасностью мое дезертирство. По его приказу Пик с
египетским корпусом верблюжьей кавалерии, в данном случае с
отрядом саперов, Скотт-Хиггинс со своими боевиками из
племени гуркас и с двумя бронеавтомобилями прикрытия
отправились в поход с задачей разрушения железной дороги
под Ифдейном.
Согласно этому плану Скотт-Хиггинс должен был с
наступлением темноты ворваться в блокгауз со своими ловкими
индусами -- надо сказать, ловкими только в пешем строю,
потому что на верблюдах каждый из них был мешок мешком.
После этого Пик приступал к своим действиям: ему нужно было
до рассвета взорвать путь. Броневикам отводилась роль
прикрытия их отхода утром, по равнине, на восток, после
чего наш основной отряд должен был совершить марш от Азрака
до Умтайи -- большого крупного хранилища дождевой воды в
пятнадцати милях ниже Дераа и нашей передовой базы. Мы
предоставили им проводников из племени руалла и проводили с
надеждой на успешное выполнение этой предварительной
задачи.
ГЛАВА 108
Едва забрезжил рассвет, наш караван отправился в путь. В
его составе была тысяча человек из Абу эль-Лиссана и триста
кочевников Нури Шаалана. В его распоряжении были также две
тысячи всадников на верблюдах. Мы просили его держать их в
Вади Сирхане. Представлялось неразумным до решающего дня
вести такое количество внушавших беспокойство бедуинов
через деревни Хаурана. Конники были шейхами или слугами
шейхов, самостоятельными и поддающимися контролю людьми.
Дела с Нури и Фейсалом задержали меня на целый день в
Азраке, но Джойс оставил мне ремонтную летучку под
названием "Голубой туман", на которой я утром следующего
дня догнал армию, завтракавшую среди густо поросших травой
холмов Джиаан эль-Хунны. Верблюды, радуясь тому, что
вырвались из лишенного растительности Азрака, набивали свои
желудки самым любимым их кормом.
У Джойса были плохие новости. Возвратившийся Пик доложил о
провале попытки доехать до железнодорожной линии из-за
волнений в арабских лагерях, соседствовавших с указанным
местом разрушения дороги. У нас в запасе был вариант
выведения из строя Амманской железной дороги, и эта
задержка нарушала наши планы. Я вышел из автомобиля, взял
подходящее количество пироксилина и взгромоздился на
верблюда, чтобы обогнать колонну. Другие пошли в обход
жестких лавовых языков, протянувшихся в западном
направлении к железной дороге, я же с агейлами и другими
опытными всадниками поехал напрямик, по разбойничьей тропе
к равнине, подступавшей к разрушенному Ум эль-Джемалю.
Долго размышляя о разрушении Аммана, я задавался вопросом о
том, какое решение было бы самым быстрым и лучшим, и
загадка этих руин прибавила мне заботы. Представлялась
очевидной тупость правителей этих когда-то римских
приграничных городов -- Ум эль-Джемаля, Ум эль-Сураба,
Умтайи. Их ни с чем не сообразные здания, возведенные в
пустынной котловине, свидетельствовали о равнодушии
строителей, о почти вульгарном утверждении права человека
(римского права!) жить неизменной жизнью в любом его
владении. Итальянизация зданий (только для того, чтобы
можно было строить их за счет обложения налогом более
покорных провинций) здесь, на краю света, говорила о
прозаической слепоте к "вненаучности" политики. Дом,
который на столько лет пережил цель его строителя, был
слишком тривиальной реликвией, чтобы почитать ум,
породивший его конструкцию.
Ум эль-Джемаль казался агрессивным и вызывающим, а
проходившая за ним железная дорога такой
скучно-девственной, что я чуть не прозевал воздушный бой
между Мерфи в нашем "бристоль-файтере" и "спаркой"
противника. "Бристоль" бешено поливал огнем турецкий
истребитель, пока тот не упал, объятый пламенем. Наша армия
с восхищением смотрела на эту схватку, но Мерфи,
вернувшийся со слишком большими повреждениями, чтобы машину
можно было отремонтировать в Азраке, утром следующего дня
улетел ремонтироваться в Палестину. Таким образом, наши и
без того хилые военно-воздушные силы свелись к BE-12,
настолько устаревшему, что вести бой на нем было
невозможно, и он едва годился для воздушной разведки. В
этом мы убедились в тот же день. Так или иначе, мы, как и
вся армия, радовались победе нашего летчика.
Мы подошли к Умтайе перед самым заходом солнца. Отряды
отставали от нас на пять или шесть миль, поэтому, как
только наши верблюды напились воды, мы двинулись к железной
дороге, проходившей под горным склоном в четырех милях к
западу от нас, думая лишь о том, как ее с ходу разрушить.
Клубы пыли позволили нам подойти близко к линии, не вызвав
тревоги у противника, и мы с радостью обнаружили, что туда
же могли подойти и бронеавтомобили. Прямо перед нами стояли
два отличных моста.
Результаты рекогносцировки позволили мне принять решение о
возвращении сюда следующим утром с броневиками и с большим
количеством пироксилина, чтобы взорвать более крупный из
двух -- четырехпролетный мост. Его разрушение задало бы
туркам тяжелую работу на несколько дней и освободило бы нас
от заботы об Аммане на все время нашего первого рейда на
Дераа. Таким образом, цель сорвавшейся диверсии Пика была
бы достигнута. Это было приятное открытие, и мы в
сгущавшихся сумерках отправились в обратный путь,
разделившись на четыре группы, чтобы найти самую лучшую
дорогу для броневиков. Когда мы поднимались на последний
отрог, представлявший собою непрерывный водораздел,
полностью скрывавший Умтайю от железной дороги и от
возможных там наблюдателей, свежий северо-восточный ветер
обдувал наши лица теплым ароматом и пылью, поднятой на
высоте десяти тысяч футов. С гребня отрога развалины
выглядели настолько поразительно непохожими на то, как
выглядели за три часа до этого, что мы пооткрывали рты от
изумления. Низина празднично сверкала, как целая галактика
крошечных звезд -- загоравшихся вечерних костров,
мерцавших отражениями пламени в струях дыма. Люди у костров
пекли хлеб или варили кофе, другие вели к воде крикливых
верблюдов или уводили их от водопоя.
Я приехал в другой, лежавший во мраке британский лагерь и
долго сидел там с Джойсом, Уинтертоном и Янгом, объясняя
им, что нам предстоит первым делом сделать утром. Рядом с
нами лежали и курили британские солдаты, спокойно пошедшие
на риск этой экспедиции, подчинившись нашему приказу. В
этом не было ничего особенного, это считалось проявлением
нашего национального характера, точно так, как
беспорядочная, насмешливая болтовня -- проявлением
характера арабов.
Утром, пока солдаты еще завтракали, размораживая под лучами
солнца схваченные предрассветным холодом мускулы, мы
объясняли собравшимся на совет арабским начальникам
принципы взаимодействия с броневиками. Было определено, что
два бронеавтомобиля подъедут к мосту и атакуют его, тогда
как главная часть отряда продолжит марш на Тель Арар вдоль
Дамаскской железной дороги, в четырех милях севернее Дераа.
Они должны будут взять тамошний пост, контролирующий линию,
на рассвете следующего дня, семнадцатого сентября. Мы
вместе с броневиками за это время покончим с этим мостом и
присоединимся к ним до начала их действий.
Около двух часов пополудни, когда мы ехали к железной
дороге, над нами с раскатистым гулом пролетела целая туча
наших бомбовозов, совершавших свой первый налет на Дераа.
До сих пор этот город специально не подвергался нападениям
с воздуха, поэтому ущерб, нанесенный непривычному,
незащищенному и невооруженному гарнизону, был весьма
значительным. Моральное состояние людей пострадало не
меньше, чем железнодорожное сообщение, и пока наше
стремительное нападение с севера не заставило их обратить
внимание на нас, все их силы были брошены на рытье
подземных бомбоубежищ.
Мы мчались по травяным лужайкам, между грудами камней, по
полям, усеянным крупными валунами, в своих двух машинах
техпомощи и двух броневиках и остановились за последним
кряжем, со стороны, обращенной прямо к нашей цели. У южного
конца моста стоял каменный блокгауз.
Мы решили оставить здесь, в укрытии, машины техпомощи. Я со
ста пятьюдесятью фунтами пироксилина, снабженного
взрывателем и готового к применению, пересел в
бронеавтомобиль с намерением, не прибегая к оружию,
проехать по долине до моста. Его арки, под которыми мы
укроемся от огня со стороны поста, позволят мне заложить
подрывные заряды. Тем временем другой активно действующий
броневик завяжет ближний бой с блокгаузом, прикрывая мои
действия.
Оба броневика тронулись одновременно. Заметив нас,
удивленные турки, которых было в блокгаузе семь или восемь
человек, повыскакивали из своих окопов и с винтовками
наперевес открытым строем пошли на нас, движимые то ли
паникой, то ли непониманием обстановки, то ли нечеловечески
безумной храбростью. Через несколько минут второй броневик
вступил с ними в бой. Тогда рядом с мостом появились еще
четыре турка, открывшие по нам огонь. Наши пулеметчики
разозлились и дали короткую очередь. Один турок упал,
второй был убит, двое других отбежали в сторону, но,
немного подумав, вернулись, видно решив, что так будет
лучше, и стали подавать нам дружеские знаки руками. Мы
забрали их винтовки и отправили по долине в сторону машин
техпомощи, водители которых внимательно следили за нашими
действиями с гребня кряжа. В этот же момент сдался
блокгауз. Мы были очень довольны тем, что удалось захватить
мост и примыкающий к нему участок пути без потерь и всего
за пять минут.
Джойс подъехал на своей машине техпомощи с дополнительным
количеством пироксилина, и мы быстро занялись мостом, этим
весьма внушительным сооружением длиной в восемьдесят футов
и высотой в пятнадцать футов, удостоенным сияющей доски из
белого мрамора с именем и титулами султана Абдель Гамида. В
дренажные отверстия надсводной части мы заложили зигзагом
шесть небольших зарядов, и согласно строгому научному
расчету все пролеты были разрушены. Это разрушение являлось
примером тончайшего расчета, так как каркас моста остался
неповрежденным, но сдвинутым с места с нарушением
равновесия, и противнику, прежде чем он попытается
восстановить мост, придется сначала устранить смещение, а
это сделать было очень непросто.
Когда мы закончили свою работу, поднятые по тревоге патрули
противника находились уже так близко, что нам пришлось в
срочном порядке удалиться. Нескольких пленных, которые, по
нашему мнению, могли представлять ценность для нашей
разведки, мы усадили поверх груза и отправились обратно. К
сожалению, мы, проявив беспечность под впечатлением
достигнутого успеха, поехали слишком быстро, и при переезде
вброд через первый же ручей подо мной раздался треск. Одна
сторона кузова всей тяжестью груза опустилась на шину
заднего колеса, и машина встала. Передний кронштейн первой
задней рессоры пробил пол кузова, и о ремонте в полевых
условиях не могло быть и речи. Мы были в отчаянии, потому
что отъехали от железной дороги всего на три сотни ярдов и
теперь теряли машину, а противник мог оказаться здесь уже
через десять минут. Автомобиль "роллс-ройс" в условиях
пустыни был дороже золота, и хотя мы полтора года ездили
вовсе не по городскому асфальту, на который была рассчитана
конструкция машины, а по самым отвратительным местам, и
притом с большой скоростью, днем и ночью, с доброй тонной
груза и с четырьмя или пятью солдатами сверху, это был
первый случай механической поломки.
Мой водитель Роллс, наш самый сильный и самый находчивый
солдат, дипломированный механик, благодаря опыту и советам
которого наши машины были всегда на ходу, чуть не плакал,
глядя на случившееся.
Всё мы, офицеры, солдаты, арабы и турки, столпились вокруг
него, с тревогой заглядывая ему в глаза. Когда он понял,
что один командует в этой ситуации, даже щетина на его
щеках словно затвердела в упрямой решимости. Наконец он
сказал, что есть один шанс. Мы должны были поднять
домкратом просевший конец рессоры и постараться заклинить
его в прежнем положении с помощью подпорок, перераспределив
груз и закрепив его веревками.
На каждой нашей машине были доски, которые подкладывали
между двойными колесами для того, чтобы выехать из песка
или глубокой грязи. Три таких доски вместе обеспечивали
необходимую толщину клина. У нас не было пилы, и мы пулями
из винтовки отрезали нужные куски. Услышав выстрелы, турки
из осторожности остановились. Выстрелы услышал и Джойс и
вернулся, чтобы нам помочь. Мы переложили груз в его
машину, поддомкратили рессору и шасси, загнали на место
деревянные подпорки, опустили на них рессору (нагрузку
которой они превосходно выдержали), завели мотор и поехали.
Роллс притормаживал машину до скорости пешехода перед
каждым камнем, каждой ямкой, а все мы, включая и пленных,
бежали рядом, подбадривая его криками и расчищая дорогу.
В лагере мы связали деревянные блоки трофейным телеграфным
проводом и привязали к шасси. Рессора выглядела хорошо
закрепленной, насколько это было возможно, и мы погрузили
груз обратно. Все было сделано так надежно, что мы еще три
недели использовали этот автомобиль для обычной работы, и
он дошел с нами даже до Дамаска. Слава Роллсу и слава
"ройсу". Оба они в этой пустыне стоили для нас больше,
чем сотня солдат.
Починка автомобиля задержала нас на несколько часов, и,
добравшись до Умтайи, мы там выспались, уверенные в том,
что если выедем до рассвета, то не намного опоздаем на
встречу с Нури Саидом, назначенную на следующее утро на
дамаскской линии. Мы могли его обрадовать сообщением о том,
что Амманская линия на неделю выведена из строя, так как
разрушен главный мост. Именно с этой стороны турки в Дераа
могли быстрее всего получить подкрепление, и подрыв моста
обеспечивал безопасность нашего тыла. Мы даже помогли
бедняге Зейду в Абу эль-Лиссане, так как турки,
сосредоточившиеся в Тафилехе, могли бы сдерживать его
наступление до восстановления своих коммуникаций. Наша
последняя кампания начиналась при благоприятных
обстоятельствах.
ГЛАВА 109
Как и было решено, еще до рассвета мы выехали по следам
автомобилей Стирлинга, торопясь присоединиться к ним до
начала сражения. К сожалению, дорога этому не
способствовала. Сначала был плохой спуск, а потом
труднопроходимые низины, усыпанные обломками
крупнокристаллического базальта, по которому мы пробирались
с большим трудом. Не легче было ехать и по изборожденным
склонам: летнее солнце высушило землю до трещин глубиной в
ярд и шириной два-три дюйма. Пятитонным бронеавтомобилям
приходилось двигаться на первой передаче, только что не
проваливаясь в них.
Мы догнали арабскую армию около восьми часов утра, на
гребне склона, обращенного к железной дороге. Отряды
развертывались для штурма небольшого охранявшего мост
укрепленного узла между нами и холмом Тель Арара, с вершины
которого взору открывалась вся местность до Дераа.
Конники племени руалла под командованием Трада устремились
по длинному склону и дальше через заросшее лакричником
русло потока к железнодорожной линии. Янг рванулся за ними
в своем "форде". Наблюдая за атакой с вершины холма, мы
решили, что дорога будет взята без единого выстрела, но
внезапно незамеченный ранее турецкий пост разразился
шквальным огнем, и наших храбрецов, величественно стоявших
на вожделенной линии (и, как видно, размышлявших о том, что
им делать дальше), смело с полотна, словно ветром.
Нури Саид выдвинул орудия Пизани и дал несколько залпов.
Затем воины руалла и армейские солдаты легко захватили
укрепление, не потеряв ни одного человека. Таким образом,
десятимильный южный участок Дамаскской линии к девяти часам
утра полностью перешел в наши руки. Это была единственная
железная дорога, соединявшая с Палестиной и Хиджазом, и мне
было трудно поверить в такую удачу и в то, что слово,
данное Алленби, мы сдержали так просто и так быстро.
Цепочки арабов, словно горные ручьи, устремились с кряжа
вниз. Все столпились на круглой вершине Тель Арара,
оглядывая равнину, словно специально четко высвеченную
косыми лучами утреннего солнца. Солдатам были видны Дераа,
Мезериб и Газале -- все три ключевые станции.
Я видел гораздо дальше: в северном направлении был отрезан
Дамаск, единственная турецкая база, связывавшая турок с
Константинополем и Германией. В южном направлении тоже все
было отрезано до Аммана, Маана и Медины, в западном -- до
Лимана фон Зандарса, изолированного в Назарете, до Наблуса
и до долины Иордана. Было семнадцатое сентября --
назначенный день; через сорок восемь часов Алленби должен
был начать наступление всеми своими силами. За эти сорок
восемь часов турки вполне могли принять решение об
изменении своей диспозиции, чтобы встретить во всеоружии
нашу новую угрозу, но до удара Алленби они так ничего и не
изменили. "Скажите мне, будет ли он за день до начала на
своей Ауджской линии, и я скажу вам, победим ли мы", --
заметил Бартоломью. Что ж, так и случилось, значит, мы
победим. Стоял вопрос лишь о цене победы.
Я хотел разом разрушить всю линию, но дело, похоже,
застопорилось. Армия выполнила свою задачу: Нури Саид
расставил пулеметы вокруг Арарского холма, чтобы перекрыть
любой выход из Дераа, но почему не продолжалось разрушение
дороги? Я бросился вниз и застал египтян Пика за завтраком.
Это было похоже на игру Дрейка в шары, и я буквально
лишился дара речи от восхищения.
Однако через час они были готовы к работе по разрушению
дороги, а французские артиллеристы, у которых также был
пироксилин, уже спускались к линии, чтобы взорвать
ближайший мост. Они были не очень ловки, но со второй
попытки и им удалось достичь своей цели.
Пока перед нами не заплясала знойная дымка, мы с вершины
Тель Арара тщательно изучали Дераа с помощью моего сильного
бинокля, стараясь узнать, что приготовили для нас сегодня
турки. Первое открытие вызвало беспокойство. На турецком
аэродроме хлопотали команды солдат, выкатывавшие аэропланы,
один за другим, на летное поле. Я насчитал восемь или
девять выстроившихся в линию машин. Во всем же остальном
обстановка была такая, какую мы и ожидали. Пехотинцы
расходились по оборонительным позициям, удваивая
численность их защитников, турецкие орудия постреливали по
нам, но до нас от них было четыре мили. Паровозы турки
держали под парами, но поезда бронированы не были.
Местность за нами в направлении Дамаска была как на ладони.
Со стороны Мезериба, справа от нас, никакого движения не
происходило. Инициатива оставалась за нами. Мы надеялись
взорвать шестьсот зарядов методом "тюльпан" и вывести
таким образом из строя шесть километров железнодорожного
полотна. Метод "тюльпан" был изобретен Пиком и мною
именно для этого случая. Тридцать унций пироксилина
укладывали под середину центральной шпалы каждой
десятиметровой секции пути. Шпалы были стальными,
коробчатой формы, их полости заполнялись газами от взрыва,
поднимавшими вверх середину шпалы. При правильном
расположении заряда металл не разрывался, а выгибался
горбом на высоту до двух футов, поднимая за собой рельсы на
три дюйма, а возникавшее при этом стягивающее усилие
сводило их на шесть дюймов друг к другу и, поскольку
рельсовые подушки захватывали нижние фланцы, сильно
скручивало их внутрь. Такая тройная деформация исключала
возможность рихтовки рельсов. Разрушались три из каждых
пяти шпал, а поперек земляного полотна появлялась глубокая
канава, и все это от одного заряда, подрываемого такими
короткими запалами, что, когда срабатывает первый,
воспламеняется третий.
Три сотни таких зарядов должны были заставить турок
ремонтировать путь добрую неделю. Это могло стать
счастливым воплощением крылатой фразы Алленби о "трех
солдатах и мальчишке с пистолетами". Я повернулся, чтобы
пойти обратно к отрядам, и в этот момент произошли два
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 28 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |