Они предумышленно не вникали в проблему или же времени не было на расспросы? Или их заворожил Стокман, мастер жонглировать статистикой? А может, на них произвели впечатление все эти компьютеризованные данные?
В наши дни любую политическую речь для большей убедительности фаршируют компьютерными статистическими данными. Кроме того, большинство людей, принимающих решение, редко подвергают сомнению цифры, которые были «перемолоты» для них.
Так, Сидни Джонс, бывший заместитель министра торговли, однажды предложил создать при президенте Совет консультантов по статистике. В их обязанности входило бы сообщать президенту, какие манипуляции во время вьетнамской войны производились с подсчетами количества убитых. Или о том, почему ЦРУ и Пентагон не могут прийти к общему мнению относительно мощности проводимых Советским Союзом испытаний ядерного оружия и сделать отсюда вывод, нарушил или нет СССР Договор о запрещении ядерных испытаний 1975 г. Или почему министерство торговли одно время чрезмерно завышало показатель валового национального продукта, а потом скорректировало его в сторону понижения, показывая приближение спада в экономике.
Причины в каждом случае были разные, но все они, неизбежно, носили политический характер. Даже большинство цифр, кажущихся объективными, предстают хорошо обкатанными в ходе борьбы за политическую власть.
Бюро переписи населения США прилагает много усилий для того, чтобы как можно больше агентств обнародовало сведения о подходе и методах сбора сведений, ведь тогда пользователи могли бы вынести собственное суждение об обоснованности их данных. Однако их главные эксперты вполне допускают, что такие оговорки и примечания в Вашингтоне обычно игнорируются.
По словам одного из сотрудников Бюро, «политикам и прессе нет до этого дела. Они твердят только одно: «Давай цифры!»
Тут есть две причины. Одна — явное простодушие. Вопреки всему, что мы уже знаем из прошлого опыта о подложности многих казавшихся неопровержимыми компьютерных данных, по утверждению работника Бюро, ответственного за автоматизированную обработку данных и планирование, «компьютерный вывод данных по-прежнему слепо принимают на веру»10.
И тому есть более глубокая причина. Ибо политических тактиков не интересуют поиски «истины» или даже простая точность. Они стремятся вооружиться боеприпасами для ведения информ-войн. Для нападок на противника не играет роли, соответствуют ли данные, информация и знание «истине» или нет.
ЖУЛЬНИЧЕСТВО С БАЗАМИ ДАННЫХ
Правительства все больше полагаются на содержащиеся в компьютерах базы данных. В то время как отказ Сунуны в доступе к информации представляет собой пример простой информтактики, искусное вмешательство в базы данных — это образец мета-тактики.
Владеющие искусством метатактики проводят свои операции не путем контролирования доступа к информации, а в первую очередь определяя, что будет содержаться в базе данных, а чего нет.
Разработанный 10 лет назад опросный лист для переписи населения, использовавшийся в Соединенных Штатах, должен был пройти утверждение через конгресс. Высокопоставленный чиновник Бюро переписи вспоминал: «Конгресс оказывал на нас всяческое давление. Мы провели пробное обследование финансового положения фермерских хозяйств. Конгресс приказал нам не собирать таких сведений, поскольку они могут быть использованы для уменьшения федеральной поддержки фермеров». Компании в каждой отрасли также оказывали воздействие на Бюро переписи, говоря, какие вопросы включать, а какие нет. Например, было пожелание в обследование жилищных условий включить вопрос о домах на колесах, восполнив тем самым данные, необходимые для компаний, работавших в этом бизнесе. Так как количество вопросов, которые могли быть включены в опросный лист, ограничено, лоббисты боролись друг с другом и пытались воздействовать на Бюро.
Таким образом, в любом случае компьютеризованные и кажущиеся «объективными» базы данных отражают ценностные критерии и взаимоотношения власти в обществе.
И все же контроль за тем, что поступает в сегодняшние бесчисленные и непрестанно множащиеся базы данных, есть лишь самый простейший вид метатактики. Гораздо сложнее пытаться контролировать то, как данные классифицируются на категории и группы.
Задолго до наступления компьютерной эры, во времена, когда правительство США было озабочено сверхконцентрацией в автомобильной промышленности, General Motors использовало одного лоббиста, который сидел в малоизвестной организации — Фе-
деральном совете пользователей статистики. Его работа заключалась в том, чтобы смешать вместе все цифровые данные по отраслям с тем, чтобы они открыто никогда не фигурировали по отдельности и таким образом в показателе степени экономической концентрации отражалось только то, что большая часть промышленности контролировалась «верхней тройкой» компаний, а безусловное лидерство в этом плане General Motors никогда не всплывало.
Сегодня для составления указателя, классификации и распределения по категориям данных, стекающихся в компьютер, используются передовые системы. При помощи компьютеров те же самые сведения могут быть «урезаны» или переклассифицированы множеством разных способов. Напряженные политические баталии оказываются тесно связанными с неясными, абстрактными и на вид техническими вопросами.
Борьба за власть часто разворачивается посредством показателей, содержащихся в базах данных, и придаваемого им значения. Если вы хотите знать, сколько ангелов могут танцевать на кончике боевой головки, вы станете считать их нимбы или же их арфы? Больничные койки, которые сосчитать легко, иногда можно представить показателем уровня здравоохранения в данном месте. Или лучшим критерием для этого будет число врачей на тысячу жителей? Что даст наиболее полное представление о состоянии здоровья проживающих здесь людей? Количество коек скорее может свидетельствовать о программах государственных дотаций, предоставляемых больницам, чем о действительном уровне услуг для населения.
Быть может, чтобы получить истинную картину потребности населения в медицинских услугах, нужно считать пациентов? Или тех, кто вновь стал здоровым? Учитывать среднюю продолжительность жизни? Детскую смертность? Выбор одного показателя или группы показателей будет в значительной степени влиять на результат.
Группы экспертов, команды правительственных специалистов, лоббисты и другие люди часто сталкиваются с подобными вопросами. В то время как одни участники игр во власть оказываются неспособными вникнуть в суть или понять скрытый смысл, другие могут и делают это. Пользуясь такой возможностью, они, конечно же, преследуют свои коммерческие или ве-
домственные интересы. Несмотря на то что проблемы решаются, казалось бы, сугубо профессиональные, конфликты имеют чисто политическую подоплеку.
Большая часть таких схваток происходит вне поля зрения публики и ниже уровня высокопоставленных должностных лиц и членов кабинета, у которых редко есть время или желание вникнуть в существующие по данному вопросу разногласия. Лишенные этой возможности, не приученные самостоятельно прорываться сквозь заграждение фактов и псевдофактов, люди, которые принимают решения, вынуждены в основном полагаться на технических специалистов.
Учет гораздо большего числа переменных величин плюс к этому огромный скачок в объеме обработки данных, что стало возможным с помощью компьютера, изменяют ситуацию для принимающих решения политиков: если раньше им не хватало информации, то теперь они перегружены ею.
Перегрузка приводит к тому, что интерпретация становится важнее простого накопления. Данных (разнообразного типа) в изобилии. Способность их понять — большая редкость. Поскольку упор теперь делается на интерпретацию, подразумевается, что процесс переходит на более высокую ступень в иерархии работников умственного труда. Это вносит изменения во взаимоотношения среди экспертов. Это также перемещает игровое поле информтактиков на более высокий метауровень.
В качестве идеального примера годятся самые последние системы спутникового наблюдения, используемые для проверки выполнения заключенных между США и СССР соглашений о контроле вооружений. Недавно запущенные спутники передают огромное количество данных, поскольку с места своего нахождения в космосе они могут фиксировать объекты размером в несколько дюймов. Интерпретаторы погрязли в этом потоке. Заместитель директора отдела науки Белого дома Томас Рона отмечал: «Раньше проблемы в основном были связаны с расшифровкой данных. Теперь их больше с сортировкой и толкованием их»11.
Возрастающий объем, считает журнал «Сайенс», угрожает «сокрушить даже армии аналитиков», вынужденных автоматизировать интерпретаторскую функцию.
Это, в свой черед, заставляет полностью полагаться на искусственный разум или другие средства «инженерии знаний». Но их
использование значительно повышает уровень абстракции и хоронит критические предпосылки системы под еще более мощными наслоениями предположений.
В бизнесе, утверждает журнал «Datamation», «корпорации надеются использовать возможности экспертных систем в своих существующих компьютерных системах. Приблизительно 2200 таких экспертных систем уже действуют в Северной Америке, делая все — от диагностики неисправно работающих станков предприятия до анализа разлитых химических веществ и оценки обращений по поводу страхования жизни. Экспертные системы распространены в правительстве, они используются ФБР для расследования серийных убийств»12.
По сути это означает зависимость от сложных правил, установленных экспертами разного рода, которые были оценены, систематизированы и введены в компьютеры, чтобы содействовать принятию решений. Мы можем предвидеть распространение подобных технологий повсюду в правительстве, в том числе и в политической жизни, где решения часто должны приниматься на основании множества запутанных, неточных, взаимопересекающихся, сомнительных фактов, идей, образов и предложений, а потому будет происходить очевидное мошенничество, нацеленное на перераспределение власти.
Эти средства подразумевают, что логически вытекающее решение в значительной мере будет «внедренным», но, так сказать, незаметно. Парадоксальным образом системы, которые поставляют проясненную информацию, сами становятся более непроницаемыми для большинства своих конечных пользователей.
Разумеется, это не повод избегать искусственного интеллекта и экспертных систем. Но это свидетельствует о глубинном процессе с важными последствиями для демократии.
Политика отнюдь не была чище в некий далекий Золотой век. От китайской правящей династии Шан-инь до итальянского рода Борджиа те, кто находился у власти, всегда манипулировали истиной в своих целях. Что претерпело существенные изменения, так это уровень, на котором разыгрываются эти интеллектуальные игры.
В предстоящие десятилетия мир столкнется с потрясающими новыми проблемами — опасностью глобальной экологической ка-
тастрофы, развалом сложившегося военного равновесия, экономическими переворотами, технологическими революциями. Каждая из них будет требовать разумного политического действия, основанного на ясном понимании угроз и возможностей.
Но насколько верно представление о реальности, из которого правительства исходят, принимая свои жизненно важные решения? Да и может ли оно быть верным, если все данные и информация, на которые они опираются, так не защищены от «метапосягательств»?
ЛЮДИ-ФАНТОМЫ
Весной 1989 г., когда доктор Джеймс Т. Хансен, возглавлявший относящийся к НАСА Институт Годдарда для космических исследований, готовился выступить перед американским конгрессом о «парниковом эффекте» — потеплении мирового климата, он представил текст своего доклада в Административное и финансовое управление для получения допуска к секретным материалам. Хансен был твердо убежден, что для американского правительства пришло время принять существенные меры, чтобы не допустить засухи и других серьезных последствий климатического потепления.
Когда он получил свой доклад назад, он обнаружил, что управление включило в него параграф, где выражалось сомнение в научной обоснованности вывода о потеплении климата планеты, что значительно смягчало его позицию. Он заявил протест, но ничего не добился и тогда обнародовал свою точку зрения в прессе.
За этой коллизией между администрацией и одним из ведущих государственных ученых скрывалось малозаметное бюрократическое сражение. Госдепартамент и Управление по охране окружающей среды хотели, чтобы Соединенные Штаты оказались мировыми лидерами в борьбе с «парниковым эффектом». А Административное и финансовое управление и министерство энергетики, напротив, занимали выжидательную позицию.
Когда Хансен выступил со своим протестом в средствах массовой информации, сенатор Эл Гор, один из немногих технически подкованных членов американского конгресса, потребовал, чтобы Административное и финансовое управление «разъяснило, на каком основании было сделано его заключение. Я хочу узнать... какими климатическими моделями оно пользовалось».
Это упоминание о «моделях» — верный признак того, что борьба велась на метатактическом уровне. Ибо все больше и больше правительственных программ и политических курсов разрабатывается, исходя из предпосылок и допущений, запрятанных внутри сложных компьютерных моделей.
Таким образом, когда Гор в сенате подвергал сомнению модели, на основании которых принято решение, являющееся тормозом в важном деле, Сунуну в Белом доме оспаривал надежность моделей, которые обеспечивали боеприпасами противника. Журнал «Инсайт» писал: «Он занимает видное положение в науке и считает, что компьютерные модели, предсказывающие существенное потепление климата, слишком примитивны, чтобы испытывать к ним доверие».
Сегодня едва ли не в каждой важной политической проблеме, будь то связано с экономикой, медицинскими расходами, стратегическим вооружением, бюджетным дефицитом, ядовитыми отходами или налоговой политикой, просматриваются те, кто создавал модели и контрмодели, подбрасывая топливо в горнило политической полемики.
Системная модель может помочь нам отчетливо представить сложное явление. Она состоит из множества переменных величин, каждой из которых придано определенное значение, исходя из ее предполагаемой значимости. Компьютеры позволяют создавать модели с невероятно большим числом переменных величин. Они дают нам возможность исследовать, что произойдет, если переменным величинам придать иное значение или соотнести их противоположным образом.
Не столь важно, каким может оказаться конечный продукт, все модели так или иначе неизбежно основаны на «запрограммированных» предположениях. Более того, решения о том, какое значение придать любой задаваемой переменной величине, нередко тоже «запрограммированы», интуитивно или произвольно.
А в результате политические любители ближнего боя, искушенные в метатактиках, неистово воюют с переменными значениями и способом, которым они связаны. Несмотря на политическое давление, результаты таких битв предстают во впечатляющей, кажущейся нейтральной и лишенной смысла компьютерной табуляграмме.
Модели используются для разработки и выбора политического курса, оценки программы эффективности и проигрывания вариантов «что если». Но, как мы узнали из недавно проведенных исследований правительственного моделирования, они также могут использоваться, чтобы «затемнить проблему или придать достоверность заранее выработанной политической позиции... с целью препятствовать принятию решений; скорее символически, чем реально уделить внимание решению проблемы; запутать или затуманить ход принятия решений» и т.д.
Авторы исследования делают вывод: «Модели столь же часто используются для политических или идеологических нужд, как и для технических»13.
В исследовании, проведенном исследовательской службой конгресса, указывалось, что в 80-е годы вмешательство правительства в социальные программы ввергло в бедность по меньшей мере 557 000 американцев. Данная цифра успешно обыгрывалась политиками, выступавшими против сокращения социальных программ. Но цифра не основывалась на подсчете неимущих. Вместо этого, подобно возрастающему количеству других статистических данных, она явилась результатом политически спорных предпосылок, заложенных в модель, чтобы посмотреть, что произойдет, если бюджетных сокращений не будет14.
Каким образом результаты действия утонченной метатактики оказываются компьютерными данными, распространяемыми в правительстве, можно проиллюстрировать на примере полемики, разгоревшейся вокруг отсутствующего народа.
В ноябре 1988 г. города Нью-Йорк, Хьюстон, Чикаго и Лос-Анджелес выступили с иском к Бюро переписи населения, требуя изменить способ подсчета. Это поддержали группы защиты гражданских прав, ассоциация мэров и другие организации.
В любой переписи некоторые группы населения недоучтены. Бедняков, мигрантов и бездомных довольно трудно подсчитать.
Не имеющие документов иностранцы обычно не хотят быть учтенными. Другие избегают переписи по иным мотивам. Каковы бы ни были причины, недоучет может иметь серьезные политические последствия.
Так как Вашингтон отправляет миллиарды налоговых долларов обратно в города и штаты, города могут быть лишены федеральных фондов, на которые они при ином раскладе имеют право. С тех пор как места в палате представителей распределяются с учетом численности населения, штаты с большим неучтенным населением могут терять возможность полного представительства. А это, в свою очередь, приводит к потере многих других выгод. Неадекватная информация может таким образом влиять на распределение власти15.
Возмещая недоучет, Бюро переписи запрограммировало теперь свои компьютеры так, что если имеется дом, о котором нет информации, предположительные данные на отсутствующих людей берутся на основе характеристик тех, кто живет по соседству. Компьютеры тогда заполнили недостающие данные, словно они были получены от отсутствующих людей.
В результате миллионы людей, которые якобы существуют, в действительности лишь призраки с придуманными характеристиками. Вполне возможно, что лучше таким способом возместить неизвестное, чем пользоваться прежним методом, но предположения, из которых исходили, чтобы заполнить лакуны, очень уж сомнительны. А ведь на основе этих предположений избиратели Индианы потеряли одно место в конгрессе, а его теперь приписали Флориде. Вот так и происходит перераспределение власти16.
В итоге развивается новая стадия политического конфликта: борьба против предположений, на которых строится цепочка других предположений, часто содержащихся в сложном программном обеспечении. Это можно рассматривать как конфликт метасомнений. Происходящее отражает развитие суперновой экономики. А она не может развиваться без человеческого контакта, воображения, интуиции, заботы, сочувствия, психологической восприимчивости и других качеств, которые идентифицируются с людьми, а не машинами. Но она также требует более сложного и абстрактного знания, опирающегося на огромную лавину данных и информа-
ции — и все это является предметом для все более изощренной политической манипуляции.
Подобный взгляд на информтактику и в особенности на новую метатактику учит нас, что эти законы, устанавливающие границы для правительственной секретности, касаются также и основ демократии. Новая экономика по самой своей природе требует свободного обмена идеями, новаторскими теориями, сомнений в отношении власти. И еще...
Несмотря на гласность, несмотря на закон о «свободе информации», несмотря на утечки информации и трудности, с которыми сегодняшние правительства сталкиваются при охране секретных вещей, действия тех, кто сегодня держит в своих руках власть, могут становиться не менее, а все более светонепроницаемыми.
В этом заключается «метазагадка» власти.
24. РЫНОК ДЛЯ ШПИОНОВ
Один из американских художников-юмористов Арт Бьюкуолд, известный автор комиксов, однажды опубликовал в газете сценку, изображавшую встречу шпионов в кафе «Моцарт» в Восточном Берлине, где участвовал и Джордж Смили, знаменитый персонаж романов Джона Ле Карре. «Не знаете ли вы, кому можно было бы продать разработанные странами — участницами Варшавского договора схемы укрепления северного коридора?» — интересовался Смили у коллег.
«И не помышляйте об этом, Смили, — слышал он в ответ. — На оборонные секреты больше нет спросов. Холодная война окончена, и Москва раздает планы Варшавского договора, а не торгует ими».
Рисунок Бьюкуолда как всегда забавен. Но для настоящих, а не придуманных шпионов он покажется наивным до смешного. Ведь в свете резкого подъема деловой активности в ближайшие десятилетия шпионский бизнес будет весьма прибыльным делом.
Шпионы не просто будут продолжать действовать, мы можем наблюдать коренную перестройку этого вида деятельности.
В то время как общество переходит на новый, основанный на знании процесс создания материальных благ, быстро развивающиеся информационные функции правительства, определенная сумма знаний, секретные сведения представляют все большую ценность для тех, кто в них нуждается.
В свой черед это ставит под сомнение все общепринятые представления о демократии и информации. Ибо если мы оставим в стороне тайную деятельность и внутреннюю слежку и сосредоточимся исключительно на «чистой» работе разведчика — сборе и интерпретации чужой информации, — мы обнаружим, что сама жизнь заставляет нас совсем иными глазами посмотреть на то, что прежде рассматривалось как шпионаж.
Особенно это становится понятным, если сделать краткий экскурс в прошлое.
БАБОЧКИ И БОМБЫ
Шпионы всегда энергично занимались своим делом, хотя еще в древнеегипетской «Книге мертвых» шпионаж рассматривался как грех, угрожающий душе1. Но со времен фараонов и до окончания Второй мировой войны технологии, использовавшиеся в разведывательной деятельности, были чрезвычайно примитивными, раньше шпионы, как и ученые, в значительной степени были дилетантами.
В первые годы XX в. Роберт Баден-Поуэлл, впоследствии основатель бойскаутского движения, изображая из себя полоумного ловца бабочек, странствовал по Балканам и в зарисовках сложных узоров крыльев бабочек маскировал сделанные им наброски оборонительных сооружений. (Баден-Поуэлл утверждал, что лучше всего для подобной работы подходит увлеченный любитель, относящийся к шпионажу как к виду спорта.)2
Еще одним шпионом-самоучкой был японский капитан Гиити Танака. Завершив службу в штате японского военного атташе в
Москве, научившись говорить по-русски и объявив себя приверженцем Русской православной церкви, Танака для возвращения в Токио предпринял долгое двухмесячное путешествие, намереваясь добыть разведывательные данные о Транссибирской и Восточно-Китайской железнодорожных магистралях. Доставленная им домой информация была использована Токио в разработке планов русско-японской войны 1905 г.3 Многие авторы шпионских романов и сегодня делают упор на отчаянную храбрость неустрашимых героев, стремящихся раздобыть военные секреты.
Однако индустриальная революция видоизменила войну. Мобилизованная массовая армия, механизированный транспорт, пулемет, серийно выпускаемые танки и самолеты — все это порождения Второй волны, или эры «фабричных труб». Возможность массового уничтожения возрастала одновременно с ростом массового производства и дошла до критической точки в советско-американском ядерном противостоянии.
Индустриализация разведки происходила вслед за индустриализацией войны. В самом начале XX в. шпионаж стал более систематичным и бюрократическим, достаточно вспомнить грозную царскую «охранку», предтечу КГБ. Создавались разведшколы. Шпионов начали готовить профессионально.
Но даже группа хорошо обученных разведчиков не могла удовлетворить всевозрастающие запросы рынка информации. Подобно тому, как индивидуальное ремесло уступило место конвейерному производству в промышленности, предпринимались попытки придать разведке поточно-массовый характер.
К началу XX в. японцы стали в большей степени полагаться не только на отдельных тайных агентов, подобных Танаке, а на армию работников невидимого фронта — эмигрантов, обосновавшихся в Китае и Сибири, поваров, слуг, заводских рабочих, которые поставляли информацию с мест. Японская разведка, придерживавшаяся модели промышленного производства, использовала неквалифицированных «шпионов-рабочих» для массового производства информации, а сам процесс «добывания сведений» постепенно обрастал бюрократией4.
В России после революции 1917 г. Ленин выдвинул идею создания института «рабкоров», или «народных журналистов», — тысячи простых рабочих побуждались писать в газеты с тем, чтобы
разоблачить контрреволюционеров и саботажников. Идея использования массы корреспондентов-любителей была использована и во внешней разведке. Так, во Франции к 1929 г. имелись три тысячи так называемых рабкоров, включая тех, кто трудился в оборонной промышленности, и все они регулярно писали в коммунистическую прессу о скверных условиях, в которых работали. Однако подобное сотрудничество было прежде всего способом проникновения в военную промышленность и наиболее содержательные письма не публиковались, а посылались в Москву. Это была еще одна попытка массового сбора не особо важной информации, поступающей от дилетантов5.
Шпионаж высокого класса осуществлялся хорошо подготовленными профессионалами. Одним из самых знаменитых советских разведчиков был Рихард Зорге, родившийся в Баку и выросший в Берлине. Поскольку с юных лет он жил в Германии, он смог проникнуть в нацистскую партию и благодаря горячо выказываемым прогитлеровским настроениям был направлен в Японию в качестве корреспондента «Франкфурт Цайтунг». Под этим прикрытием он имел доступ к высокопоставленным немецким и японским должностным лицам и дипломатам в Токио.
Советский Союз опасался внезапного вторжения японцев в Сибирь. Зорге совершенно верно сообщил, что подобного не произойдет, но следует ожидать нападения Германии. В 1941 г. Зорге отправил в Москву донесение о готовящемся нападении нацистов на СССР, предупредив, что на границе сосредоточено 150 немецких дивизий, ожидавших приказа. Он даже точно указал дату — 22 июня 1941 г. Но поступившую от него развединформацию Сталин проигнорировал.
Зорге собирался предупредить Москву о готовящемся нападении японцев на Перл-Харбор и снова с указанием точной даты, но был схвачен, а впоследствии казнен японцами. Генерал Дуглас Макартур отзывался о работе Зорге как «потрясающем примере блестящего успеха разведывательной деятельности». Весь его жизненный путь, несомненно, свидетельствует о том, насколько ценной бывает работа отважного и находчивого разведчика-индивидуала, мастера своего дела6.
Но Вторая мировая война продемонстрировала также замечательные достижения во всем — от шифровального и дешифро-
вального оборудования до признания авиации, радио и радара в качестве технологий, составляющих основу поточного получения разведданных, порой самого высокого качества.
КРЕМЛЕВСКИЕ ЛИМУЗИНЫ
С той поры фантастические технические достижения привели к появлению в небе огромного количества специальных устройств, обеспечивающих в автоматическом режиме сбор массы данных. Спутники, специальные оптические приборы и другое оборудование для получения оптических изображений постоянно ведут наблюдение за происходящим на нашей планете. Акустические датчики охватывают стратегические морские пути. Вся поверхность Земли — от Австралии и до Норвегии — покрыта множеством станций подслушивания, огромных радаров и других электронных аппаратов.
Технические средства разведки теперь включают в себя: информацию о сигналах (охватывая средства связи, телевидение и телеметрическую аппаратуру); радиолокационный дозор (сигналы, принимаемые на радар или посылаемые им); получение оптических изображений (фотография, инфракрасные лучи и другие средства обнаружения). Все это осуществляется с помощью самых больших и наиболее совершенных из существующих компьютеров. Подобные системы настолько многочисленные, дорогостоящие и мощные, что разведывательные данные, собранные людьми, отступают на второй план7.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 17 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |