«мануфактурный» и «информационный» (1979, с. 178), удельный вес которых менялся на протяжении веков таким образом, что в ПИО «доминирующей в сфере занятости группой стали информационные работники» (с. 183).
Однако, Дэниел Белл на этом не останавливается, описывая разные стороны привлекательности жизни в ПИО. Во-первых, информационная деятельность - это главным образом «белово-ротничковая» работа, которая приносит удовлетворения больше, чем какая-либо, иная, так как требует общения с людьми. Во-вторых, в секторе услуг главной становится профессиональная работа, в которой, как утверждает Белл, к концу 1980-х годов будет занято более 30% всей рабочей силы (1989, с. 168). Это означает, что центральной фигурой в ПИО станет «специалист, поскольку он имеет соответствующее оборудование, образование и навыки, чтобы обеспечивать тот род деятельности, который во все более возрастающей мере востребован в постиндустриальном обществе» (1973, с. 127). В третьих, «стержнем постиндустриального общества становятся профессиональное техническое обслуживание» (1987, с. 33), а также «ученые и инженеры, которые формируют ключевую группу в постиндустриальном обществе» (1973, с. 17). В-четвертых, они становятся особым, «решающим» сегментом услуг в этом обществе. Это те профессионалы, присутствие которых в здравоохранении, образовании, исследовательской работе, управлении свидетельствует об «экспансии новой интеллигенции - в университетах, исследовательских организациях, в сфере свободных профессий и управления» (с. 15).
Больше профессиональной работы, большая роль интеллектуалов, большее значение квалификации, больше работы, связанной с непосредственным общением. Все это не только создает образ чрезвычайно привлекательного будущего, но и выдвигает на первый план роль информации (знания). К этому я еще вернусь, но здесь стоит отметить, что Белл не останавливается на этом, рисуя позитивные свойства постиндустриального общества. Белл полагает, что увеличение роли профессионалов означает не только увеличение количества информации в обращении, поскольку оно является следствием их работы, но и то, что общество претерпевает качественные изменения. Одна из причин этих изменений состоит в том, что профессионалы, будучи экспертами, более прочих склонны к планированию. Отсюда вытекает одна из главных черт нового общества, планирование устраняет превратности жизни, пущенной на самотек - laissez-faire. Поскольку профессионалы не отдадут будущее анархии свободного рынка, в ПИО
определяющими будут предвидение, выработка стратегий и планирование, а значит, общество будет просчитывать траекторию своего развития более осознанно и целенаправленно, контролируя этот процесс, что прежде немыслимо было себе представить. Второе качественное изменение связано с тем фактом, что, поскольку услуги означают взаимодействие людей, направляемых специалистами, то соответственно качество этого взаимодействия выдвигается на первый план. Преподаватели не озабочены убытками и прибылями, которые связаны с обучением конкретного студента, они думают об увеличении знаний, развитии характера и навыков молодого человека. Врач не рассматривает пациента, как источник дохода. Далее, что логически следует из сказанного, это ориентированное на человека общество, в котором знание специалиста играет ведущую роль, становится обществом заботливым. В постиндустриальном обществе к человеку не относятся, как к винтику (что становилось уделом индустриального рабочего, когда главным были техника и деньги), он воспользуется услугами специалистов, для которых не будет ничего важнее - как предполагается - потребностей клиента. Необходимость планировать вместе с желанием заботиться влечет за собой, по словам Белла, возникновение «нового сознания» в ПИО, которое, будучи «коммунитарным обществом» (1973, с. 220), больше поощряет «комьюнити» (сообщество), нежели индивидов» (с. 128), и для нового общества это главная точка отсчета. Такие вопросы, как состояние окружающей среды, забота о престарелых, достижения в области образования, которое не должно быть узкоспециализированным, - все это становится более значимым, чем экономическая прибыль и конкурентоспособность, а благодаря экспертизе специалистов и выстраиванию приоритетов вполне может быть осуществлено. И это, утверждает Белл, свидетельствует о повороте от «экономизирующего» этоса (максимального удовлетворения собственного интереса) к «социологизированному» образу жизни («попытка оценить потребности общества наиболее сознательным образом... на основе ясно сформулированного «общественного интереса» (1973, с. 283).
Сейчас читателю самое время вспомнить, что мы предполагали рассмотреть обвинения теории постиндустриального общества в эволюционизме. Исходя из изложенного трудно, по-моему, избежать вывода, что ПИО есть высшая форма общества, она стоит на высшей ступени, чем все, ей предшествовавшие, и именно к ней должны стремиться все общества, способные к увеличению про изводител ьности.
Интеллектуальный консерватизм
Из всего этого понятно, что рост объемов информационной работы и большая доступность профессий, требующих специального диплома, заставляет Дэниела Белла идентифицировать решительный разрыв между индустриальным и постиндустриальным обществами. Хотя бесспорно, что информационной занятости сейчас больше, чем когда-либо, и что количество используемой информации резко растет, утверждение Белла, будто постиндустриализм означает системный разрыв с предыдущими обществами, вызывает серьезные вопросы.
Одна проблема связана с тем, что Белл строит свою теорию нового общества на весьма шатких основаниях. Не существует никаких имманентных причин, по которым рост числа специалистов, пусть даже резкий, должен привести нас к выводу, что наступает новая эра. Например, представляется вполне разумным предположение, что если, скажем, модель собственности в промышленности остается прежней, а динамика развития экономики - постоянной, то и система - отвлечемся от проблем занятости - тоже остается прежней. Никто ведь не предложил считать, что такая страна, как Швейцария, в значительной степени зависящая от банковского дела и финансов, представляет собой совершенно иное общество, чем Норвегия и Испания, где работники сосредоточены в совершенно других сферах занятости. Все три - определенно капиталистические общества, какими бы внешними признаками они ни отличались бы друг от друга.
Разумеется, у Белла и его сторонников есть на это два ответа. Первый вращается вокруг проблемы: какая степень перемен необходима, чтобы прийти к выводу о том, что произошел системный разрыв? Единственный честный ответ здесь: «это вопрос взглядов и разумных доказательств», и я попытаюсь обосновать свое мнение, что системного разрыва не произошло. Во-вторых, надо признать, что Белл, занимаясь анализом трех раздельных «сфер», мог бы ответить, что перемены по одной оси могут свидетельствовать о новом социальном порядке, даже если остальные, никак не связанные с ними измерения продолжают существовать в континууме. Ipso facto его уверенность относительно существования идентифицируемого постиндустриального общества, свидетельством чего являются перемены в сфере занятости и развитии информационных технологий, можно было бы и разделить. В следующем разделе я остановлюсь на этом и докажу, что его антихолизм несостоятелен и что вполне можно продемонстрировать существование идентифицируемых континуумов системного характера.
Но прежде чем мы перейдем к этим более существенным аргументам, хотелось бы рассмотреть еще одну причину, по которой сама идея новой постиндустриальной эры кажется подозрительной. Это относиться к доводам Белла, которые он приводит, объясняя переход от старого режима к новому. Спрашивая, почему происходят эти перемены, Белл обращается к аргументам, слишком хорошо известным в науках об обществе. И его интеллектуальный консерватизм дает нам основания для скептицизма относительно его заявлений о том, что возникает новое общество.
Позвольте пояснить это. Как мы видели, причина перемен, по Беллу, состоит в том, что рост производительности дает возможность работникам переходить из сельскохозяйственного и промышленного сектора в сектор услуг. Производительность растет благодаря технологическим нововведениям, которые позволяют меньшему числу занятых в сельском хозяйстве кормить нас и меньшему числу промышленных рабочих снабжать нас товарами. Белл пишет: «Технология... является основой роста производительности, а производительность становится трансформирующим фактором экономической жизни» (1973, с. 191). Иными словами, в основе ПИО лежит производительность, поскольку благодаря ей оплачиваются все работники сферы услуг.
Особенно примечательно, что в этом проглядываются на удивление знакомые формы социологических рассуждений, связанных с технологическим детерминизмом, который уже давно вызывает большое недоверие у исследователей. В нем содержатся две особенно сомнительные скрытые посылки. Первая: технологии якобы являются определяющими агентами социальных перемен; вторая: технологии сами по себе отделены от мира социального, хотя и оказывают огромное влияние на него. Где же тут, спросят критики, люди, капиталы, политика, классы, интересы (Webster and Robins, 1986, гл. 2)? Можно ли всерьез утверждать, что технологии, будучи двигателями перемен, в то же время совершенно независимы от социальных отношений? Что же тогда происходит с ценностями и силами, определяющими бюджеты на исследования и развитие? С приоритетами корпораций по инвестированию в обновление производства? С предпочтениями правительств, который выбирают именно этот проект, а не mom?
Здесь большую важность представляет не детальный разбор возражений против технологического детерминизма, а возможность в полной мере оценить интеллектуальный консерватизм Белла. Он опирается на старое положение о том, что технологии являются движущей силой перемен (эти высказывания можно найти у Анри
Сен-Симона и Огюста Конта, которые создавали свои труды на самых ранних стадиях индустриализации, в последние годы XVIII в.) и они уже давно подвергаются серьезной критике во всех учебниках по социологии. Такая приверженность исторически отыгранным социологическим построениям заставляет задаться вопросом: как же он сумел определить новизну постиндустриализма?
Другой источник его взглядов только подкрепляет это сомнение. Дело в том, что Белл многое заимствует у Макса Вебера, великого основателя классической социологии, который в конце XIX - начале XX в. писал о происходивших в то время индустриальных переменах; в частности, Белл полагает, что величайший вклад Вебера состоит в том, что в своих размышлениях основной акцент он сделал на рационализации. Белл утверждает: мысль Вебера, что «основой западного общества была рационализация» (Bell, 1973, с. 67), означает возрастание роли принципа «больше за меньшее», или «распространение через право морали, основанной на эффективности и учете, «экономизирующего» подхода (максимизация, оптимизация, сокращение расходов, которая прилагалась не только к материальным ресурсам, но и ко всем сторонам жизни» (с. 67). Иначе говоря, рост производительности, происходящий действительно благодаря применению новых технологий, лежит в основе этой рационализации. Для профессора Белла «осевым принципом социальной структуры является экономизация - через распределение ресурсов в соответствии с принципами наименьших затрат, взаимозаменяемости, оптимизации, максимизации и т.д.» (с. 12; курсив автора).
И снова мы видим, что Белл предлагает нам удивительно знакомую - и резко оспариваемую - трактовку перемены (cf. Janowitz, 1974). Именно она лежит в основе его положения, что производительность возрастает в связи с технологическими новациями. Белл отказывается от обвинения в технологическом детерминизме. Он утверждает, что причина перемен - гораздо глубже и фундаментальнее, и это - рационализация, скрытая динамика принципа «больше за меньшее». Кришан Кумар, выдающийся критик Белла, уместно замечает:
П
очти каждую характеристику Белла постиндустриального общества можно рассматривать как продолжение и переработку мысли Вебера о бесконечном процессе «рационализации в западных индустриальных обществах.
(Китае, 1978, с. 235)
Казалось бы, можно быть интеллектуально консервативным и при этом удовлетворительно объяснять радикальные социальные перемены, которые ведут к возникновению общества нового типа. По-моему, это возможно, но не в случае Дэниела Белла. Поскольку своими заимствованиями из Вебера и устаревших идей технологического детерминизма он настораживает читателя, повторяя аргументы, которые сами по себе подчеркивают не разрыв с прошлым, а скорее преемственность.
Зависимость Белла от тем, которые разрабатывали ученые XIX в., чьей задачей было установить возникновение индустриализма и направление его развития, снижает значение его заявления о новизне ПИО. Кроме того, по меньшей мере странно заимствовать аргументы у классиков социологии, которые стремились понять развитие индустриализма, только для того, чтобы продемонстрировать, что теперь они доказывают возникновение нового, постиндустриального общества. И снова Кришан Кумар вполне доказательно пишет:
...теоретики постиндустриального общества, кажется, не отдают себе отчета, насколько важно понять, кто твой учитель в интеллектуальном смысле этого слова. Они явно не понимают, что, будучи так тесно и глубоко связанными с классическим анализом индустриализма, они вряд ли могут достоверно описать переход к новому обществу. В чем состоит новизна, если в обществе по-прежнему доминируют те же основные, определяющие процессы классического индустриализма?
(Kumar, 1978, с. 237)
Подчеркивание роли рационализации ведет Белла по протоптанным дорогам, причем на каждой из них стоят поставленные исследователями предупредительные знаки. И главное тут, что его постулат, будто бы все «индустриальные общества организованы на принципе функциональной эффективности, устремление которой составляет получить «больше за меньшее» и выбрать наиболее рациональный способ действий (Bell, 1973, с. 75-76), неизбежно опирается на теорию конвергенции развития, которая не принимает во внимание, или, по меньшей мере, подчиняет рационализации различия в политикие, культуре и истории (Kleinberg, 1973). Настаивая на том, что существуют «общие характеристики Для всех индустриальных обществ, поскольку технологии повсюду едины, един тип технического и инженерного знания (и соответственно обучения); едина в общих чертах классификация рабочих
мест и трудовых навыков» (с. 75), Белл тем самым утверждает, что все общества следуют одному и тому же графику развития, который не может не привести их к ПИО.
С этим связана другая проблема. Белл видит зависимость производительности от социальных структур («экономизирующий» способ жизни в индустриальных обществах) в необходимости поддержания производительности на том уровне, который будет способствовать постоянному развитию сектора услуг; а он, в свою очередь, порождает «социологизированное», или коммунитарное, сознание. Поскольку Белл утверждает, что это сознание является определяющей чертой ПИО и порождает скептическое отношение к чисто экономической отдаче, одновременно нуждаясь в развитии экономики для установления ПИО, он ставит нас перед головоломкой: живем ли мы по-прежнему - пусть и с большим числом работников в сфере услуг - в индустриальном обществе, основой которого остается принцип «больше за меньшее», или же действительно уже преодолели этот порог? Ответить можно только таким образом: вряд ли мы можем говорить о постиндустриальном обществе, если существование и развитие автоматизированной и производительной системы является необходимым условием всех постиндустриальных перемен, которые Белл описывает.
Постиндустриальное общество услуг?
Я с подозрением отношусь к теории постиндустриализма, являющейся производной той социологии, которая разрабатывалась для понимания основных характеристик индустриализма. Я также высказал скептицизм по поводу ПИО, полагая, что нет никаких оснований считать, будто бы большая занятость в секторе профессиональных услуг - а вся информационная деятельность приписывается к этому сектору - должна означать наступление радикально иного общественного устройства. Но мне представляется, что есть еще более веские причины для опровержения описания постиндустриального общества, данного Беллом.
Это может быть понято при более пристальном анализе того, что Белл считает основным признаком возникновения ПИО - роста сектора услуг. В дальнейшем я продемонстрирую преемственность роста этого сектора в противовес постулату Белла о разрыве с прошлым. Я сделаю это, воспользовавшись критикой Гершуни и Майлза - самых авторитетных критиков Белла, и мы снова поймем, что теория постиндустриального общества не состоятельна.
Резюмируем: профессор Белл приводит неоспоримый аргумент - сектор услуг в экономике растет, в то время как промышленный и сельскохозяйственный секторы сокращаются, и это он считает главным свидетельством наступления постиндустриализма. Отсюда, казалось бы, логически вытекает: сектор профессиональных услуг растет, и, если он обеспечивается достаточным количеством богатства, произведенного благодаря возрастанию производительности и эффективности в сельском хозяйстве и промышленности, то в конце концов все будут трудиться в сфере услуг. А если благосостояние растет благодаря двум первым секторам, значит, экспансии сферы услуг нет предела, поскольку люди только и мечтают о том, куда потратить деньги (что стимулируется увеличением занятости в этой сфере), при том что рабочие места, созданные в сфере услуг, которая ориентирована на человека не подвержены процессу автоматизации. Это заключение Белла основывается на историческом анализе: он приводит данные, говорящие о том, что в 1947 г. чуть больше половины рабочей силы США было занято в сфере производства, а 49% - в сфере услуг, к 1980 г. это соотношение должно было измениться: 32 и 68% соответственно (Bell, 1973, с. 132). Ход событий подтвердил это предвидение, действительно, все данные говорят о том, что занятость в сфере услуг значительно выросла в процентном отношении к общей занятости, и составляет более 70% от общего числа работников. Значит, вроде бы можно поздравить профессора Белла с тем, что он предвидел возникновение нового общества, постиндустриализма, выросшего на основе своих предшественников.
Необходимо, чтобы мы поняли систему доказательств, которая здесь применяется. Белл разделяет занятость на три отдельных сектора - первичный, вторичный, третичный (в самом общем смысле: сельское хозяйство, промышленность, услуги), - но он же и связывает их самым тесным образом. Он доказывает, что сектор услуг зависит от производительности в двух первых секторах: сектор услуг потребляет ресурсы, произведенные в первичном и вторичном секторах. Проще говоря, он допускает, что секторы, производящие богатство, должны субсидировать сектор, потребляющий эти богатства. Разумеется, весьма знакомая посылка; например, школы и больницы должны тратить столько, сколько «мы себе можем позволить», пользуясь богатствами, произведенными в промышленности.
Главное, что следует усвоить: Белл не просто берет классификацию по секторам занятости как показатель возникновения постиндустриального общества. Он еще оперирует этиологией, теори-
ей причинНОстИ, на которой основываются статистические категории. Часто не формулируется, но подспудно присутствует допущение, что возрастающая производительность в первичном и вторичном секторах является «мотором процесса перехода» (Browning and Singelman, 1978, с. 485) обществ в постиндустриальную эру, где доминировать будет сектор услуг. К несчастью для Белла, эта посылка неВ^РНа.
Первая И? по-моему, наименьшая проблема состоит в том, что деление на стадии развития - от доиндустриального к индустриальному, а лотом и постиндустриальному обществу, по мере того как возраставшее богатство дает возможность большинству занятых работать в Мануфактурной промышленности, а потом в секторе услуг - исторически неоправданно. Преобладание третичного сектора уже в странах третьего мира, которое сейчас считается свидетельством неблагополучия в экономике, доказывает, что для развития сферы услуг нет необходимости в индустриальной базе, кроме того -- а это еще более работает против Белла, - мало что свидетельствует в пользу представления о том, что развитые общества переходят от ситуации наибольшей занятости в промышленности к ситуации наибольшей занятости в секторе услуг. Самая разительная перемена произошла в связи с переходом рабочей силы в сферу услуг Не из промышленности, а из сельского хозяйства. Даже в Великобритании, исторически самой индустриальной стране, доля занятости в промышленности оставалась довольно стабильной - около 45-50% с 1840 по 1980 г., а коллапс промышленности произошел из-за рецессии и правительственной политики в 1980-Х годах, а также феминизации рабочей силы, что резко уменьшило число занятых в промышленности до одной трети.
Все сказанное должно доказать, что разговоры об эволюционных сдвигах от одного сектора к другому по меньшей мере сомнительны. Кроме Англии, нигде и никогда большинство населения не работало в промышленности, и даже относительно Англии трудно утверждать, Что сферы занятости менялись последовательно. Разумеется, теория постиндустриального общества могла признать более общую практику перехода рабочей силы из сельского хозяйства в сферу Услуг, объяснив это «скачком». То есть скорость автоматизации столь велика, что общество может «перепрыгнуть» от доиндустриальной стадии к постинудстриальной на протяжении жизни одного поколения, или же возрастание производительности в сельском хозяйстве и промышленности не связано между собой- Если так, то, даже сохраняя сомнения по поводу | формулировки Белла «от товаров к услугам», можно все же разде-
лять его ключевую мысль о том, что развитие сферы услуг происходит в связи с быстрым ростом производительности в первых двух секторах.
Второе возражение намного серьезнее. Выделенные в особый сектор услуги - это умозрительная категория статистиков, которые занимаются выяснением занятости по экономическим секторам и которым нужно вычленить все, что не является первичным и вторичным секторами, и описать «корзину самых различных занятий, от недвижимости до массажных и компьютерных салонов, от транспорта и администрирования до индустрии развлечений!» (Gones, 1980, с. 147). Подчеркивание обособленного характера индустрии услуг является лишь условностью классификации, отделяющей третичный сектор от двух остальных, и это вводит в заблуждение. Этот социальный конструкт- выделение категории услуг как отдельной, хотя и зависящей от сельского хозяйства и промышленности сферы, - позволяет Беллу, при всей поверхностности его якобы сильных аргументов, утверждать, будто бы сфера услуг будет расти, опираясь на растущую производительность в первичном и вторичном секторах. Однако лишь на чисто теоретическом уровне можно рассматривать сектор услуг как отдельную, хотя и зависящую от двух других сферу.
Это становится очевидным, когда вслед за Гершуни и Майлзом мы попробуем разобраться в реальном значении сектора услуг. Во всех трудах Белла сектор услуг противопоставляется промышленному, нам говорят, что ПИО возникает при повороте от «товаров к услугам», но нам не поясняют, что же такое услуги. Однако
это становится понятным, если провести сравнение с природой товара: товары материальны, их существование имеет продолжительность во времени, они производятся людьми с применением машин, они продаются или же распределяются каким-то иным способом, а далее люди используют их по собственному усмотрению. Услуги, напротив, нематериальны, не имеют долговременного существования, производятся людьми для людей.
(Gershuny, 1978, с. 56)
Теория Белла, которая характеризует ПИО как стадию развития, кардинально отличающуюся от предыдущих, предполагает что работа в сфере услуг является чем-то противоположным производству товаров, поскольку именно предоставление услуг (воспринимаемое как «взаимодействие людей», информационное и нема-
5 - 2647
териальное) и отличает ПИО от индустриального общества, котором большинство работников занято производством вещей4 Тезис Белла состоит в том, что общество выходит из стадии инду, стриализма, когда оно имеет достаточно богатства, чтобы тратить i его на нематериальные услуги, что, в свою очередь, порождает! соответствующую сферу занятости, в которой оказывается большинство работников и которая не производит товары, а скорее потребляет ресурсы, созданные вне этой сферы.
Эта модель общества и социальных перемен неизбежно оказывается под сомнением при более пристальном рассмотрении существа работы в сфере услуг (т.е. при понимании услуг в терминах занятости, а не категоризации по секторам) и реальном соотношении третичного и других секторов.
При более тщательном изучении вопроса становится очевидным, что занятость в сфере услуг, определяемой как отрасль, продукт которой нематериален и эфемерен (Gershuny and Miles, 1983, с. 47), не ограничивается третичным сектором. Бухгалтера, работающего в банке, можно причислить к сектору услуг, бухгалтера, работающего на электронном заводе, - к индустриальному сектору, хотя работа, которую они выполняют, практически ничем не различается. Так и плотник, работающий в колледже или на строительстве, может быть отнесен к разным категориям. Отсюда следует, что такая категоризация не дает четкого представления о типе выполняемой работы и что множество производителей товаров отнесены к сектору услуг, тогда как многие из тех, кто товар не производит, отнесены к первичному и третичному секторам. По расчетам Гершуни и Майлза, более половины роста занятости в сфере услуг является результатом «внутрисекторного роста тре-тичности, а не междусекторных сдвигов» (1983, с. 125).
Предположим, если владелец завода увеличивает число «бело-воротничковых» служащих, скажем, в отделе маркетинга, обучения, подбора персонала, то делается это для того, чтобы компания работала более эффективно, совершенствуя маркетинг, обучая рабочих более производительным технологиям, тщательнее подбирая персонал. Все это свидетельствует о большем разделении труда внутри сектора, которое требует все больше профессий, связанных со сферой услуг. Гораздо важнее, однако, то, что подобные примеры могут заставить нас отказаться от утверждения Белла, что сектор услуг якобы паразитирует на промышленном секторе. Если мы попробуем определить подобные профессии по всем секторам (менеджеры, клерки, юристы и т.п.), то не сумеем различить, в каком секторе эти профессии производительны, а в каком они потребляют ресурсы, произведенные в другом. Не лучше ли
просто усомниться в таком разделении на секторы, которое предполагает, что один сектор полностью производителен, тогда как другой связан только с потреблением?
Изложенное ставит под вопрос полезность рассмотрения общества на уровне раздельных секторов, однако самое серьезное возражение возникает в отношении сектора услуг как такового. Тогда видно, что значительная его часть вовлечена не в потребление ресурсов, произведенных в промышленности, а, напротив, способствует ее развитию. Гершуни, настаивая на том, что «рост числа занятых в сфере услуг... во многом является отражением процесса разделения труда» (Gershuny, 1978, с. 92), приводит нас к пониманию «системной связи между вторичным и третичным секторами» (Kumar, 1978, с. 204) и соответственно к абсурдности резкого разделения на сферы, как это делает Белл.
Браунинг и Зингельманн, например, относят к «производительным услугам» банковское дело и страхование, которые во многом «отражают рост разделения труда» (Browning and Singelmann, 1978, с. 30). Только надев теоретические шоры, можно рассматривать сектор услуг как полностью отделенный от производительной деятельности. Следующее замечание Гершуни сводит на нет все теоретические построения, которые рассматривают услуги как нечто возникающее из производительности «сектора, выпускающего товары»:
...в связи с третичным сектором важно отметить, что, хотя он прямо и не производит материальных товаров, значительная часть его непосредственно связана с процессом производства в чуть более широком смысле слова. Например, распределительная, дистрибутивная индустрия сама по себе не производит материальных предметов, и все же она неотделима от производства этих предметов - если товары не будут продаваться, они не будут производиться. Также финансы и страхование способствуют развитию производства и приобретению товаров... и, хотя в 1971 г. около половины работающего населения было занято в третичном секторе, лишь менее четверти - 23,1 % - оказывали услуги непосредственно потребителю.
(Gershuny, 1977, с. 109-110)
Даже образование, которое вроде бы, по Беллу, является классической услугой, так как не производит, но потребляет ресурсы, обязано своим быстрым ростом потребности общества в систематизации и обучении рабочей силы, в привлечении работников в
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |