Караулов Юрчи Николаевич 15 страница

орочио отнесено к общерусскому языковому типу, оно < ойственно как литературному языку, так и диалектному.

4) Нар; пения в управлении: в при еденных в группе "Д" i;кстах мы имеем дело с двумя типами слу чаев — отклонениями от правил употребления падежей с предло 'ами н отклонениями в ишголыом упра 1 кии. Предложио-падежны', сочетания в речи инофона отли­чаются прежде всего тем, что имя в этих сочетаниях стоит в номинативе: к твоей моода, не хочу тюрьма счдеть, ти на пиба чемпион. Еслч мы обратимся к русской диасистем;, то i айдем здесь опред:леннос варьирование в постро ш пред южно-падежных сочетаний (к жоны, по землй, на и от сестре, у вдов'е; на быкр, на столику, в ягоды, по топе и простореч. помылся в душ}), однако эти колебания вссгда се азаны с заменой одного косвенного падежа другим и никогда hi попускают появления пред­лога с именительным падежом. Таким образом, хотя с точки прения литературной нормы обе формы на риба и ни жоны являются нарушениями, послед яяя воспринимается как русская (ср. на жо­ны новый платье надет), тогда как пир гая не находит места в системе русского языка и всегда производит впечатление "чужой".

Особенности глагольного управления предстаг ш такими кон­струкциями: чужой бик чсарить, риба лс ~ лть, черний рожа играл белий человек, в которых падеж прямого объекта зам-н н опять- таки номинативом, да к тому ж< «о icex трех случаях объект оказывается одушевленным. Оборот типа риба ловить однозначно соотно ситсв с диалектным картошка копать и древнерусским земля пахать³⁰, причем одушегпениость имени и:г«род здесь, как ка­жется, значения не имели. Ср. в "Домострое": какс душа спасти,

"Там же. С. 131, 135, 142. "Там же С. 98, 28, 136.

"Степане ЮС. Оборот земля пахать и его индо ропейские г. щели: Балтославяиское предложение, I // Иэв АН СССР. Сер. лит, и яз. 1984. N 2; Захар ш К.Ф., Орлосз В.Г. У «из. соч. С- 87.

_м- -и страх бе жий и телесная чистота, дневная ества чарити, как мука сЪяти, какъ i гшня притиорити и замьс1ти". Следо­вательно, отмеченные в р^'чи инофона отклонения от нормы в глагольном управлении не нарушают законом:рносте*1 общерусского яэыкоиого типа и н_с могут служить показателем "нерусскости" речи иностранца. Естественно, вывод этот им и силу длл оди­ночного, вне широкого контекста употребления рассматр: 1аемых конструкций, в сочетании же с другими отклонениями их роль стан овится иной. Вообще для опознания русскости/ hl русс кости речи нео! ходим достаточно предста ител.ный контекс-\ который позво- j ял 5ы устанс ить повторяемость явлений, сравнить речь данного лица с репликами партнеров. По отдельным конструкциям сг.елать какие-либо обобщения невозможно, так, ₀не контекста фразы "всю картошку съедено" и "у меня есть два дети" (ответ на вопрос, сколько у вас Детей?) вполне могут быть расценены хак нерус­ские, хотя пер<>ая из них — доиольно широко распространенный в диалектах оборот, а вторая взгта мною из интервью с русской жи!ельницей деревни, переданного по радио 7 марта 1986 года".

Нам осталось рассмотреть несколько небольших особенностей ана- лг ирз емого т с (ста. Одна из них, связанная с образованием форм и слов по аналогии, по существующим моделям, безусловно, оста- ете в пределах общерусского языке ого типа, другие черты ре«и инофона уже нарушают закономерности последнее и опозна отся ка:: нерусские.

5) Образо ания по аналогии пр^дстапены -icero дгумя прим рами: формообразующим клювает и слс вообрмзовательным рыбаль- ник. Такого рода грамматикализованные, т.е. не принимающие в расчет ni ксических особенное! ей единиц, образов] ния мы встре­ча:м и в дгтасистеме, но особенно широко они распространены в детской речи. Подобные случаи, являясь нарушением литератур­ной нормы, относятся тем не менее к общерусскому языко юму типу, реализуя потенциально допустимы; точки системы и такие е< состояния, которьп: не имеют статистики, а являются инди­видуальными, случайными образованиями.

6) Способы I ередачи отрицания, наоборот, совершенно явным образом нарушают законы русского языка и выступают как отчетливый показатель иностранной речи: ти не есть актер, нигде водно hi был (<где это видано), это нет позволено.

7) В последнюю группу особенностей могут быть сведены раз­нообразные случаи нарушений лексической сочетаемости (краска не

Цит. по кн.: Памятники лнте| туры Дреьней Руси- Середина XVI века. W '85 С. 106

Сотя конечно, эту конструкцию можно рагсчатр ать и как случайную, не j0cnp0H3B0A«Myi0. Ситуация была для ннтервьиируемой необычной: <-уета сотпуд- н ■ ов ыеэдноИ редакции ра, [но, энергичный и иапорстый корреспондент с микро­фоном, от' етствениые юпросы (рс':ь шле о борьбе за мир). Поэтому данную 44 My можно нитерпретнровг Т1 и как контаминиро! аиную нз двух: V меня есть А- [ребенка], но, сообразг', что о взрослых не скажешь ребенок, говорящая Употребила слове дети. Тогда эта фр(за — пример простого ко:нояэычк~, не ^То iHoi ь^'рбалнэацни единиц промежуточного языка.

ляжетг) и незнания семантики слов (бычок — рыба и бычок _______

бык), т е. ошибки, которые в сост» етствующем контексте носитель русского языка — владеющий ли литературной нормой или не ладею- щий I ю — никогда не допустит. Хотя само по себе сочетание, скажем, на эту поверхность краска не ляжет мож~т в опре­деленной ситуации оказаться вполне норматир^иым, т.е. "краска" может "пожиться", но только "на" что-то, а не "к". Вообще нару­шения лексической сочетаемости против существующей нормы в живой русской речи происходят постоянно, но эти нарушении пред­полагают два обязательных усло> <ях (естественно, при наличии грамматической правильности, например в учраил.нии), соблюдение которых и позволяет такие отклонения не выводить за пределы общерусского языкового типа: а) соответствующий контекст или ситуацию и б) конкретную цель — достижение ли экспрессии выражения, эмоциональной г~здейстг"'Нности или н~ожидачного ас­социативного ореол?. Например, мы знаем, что ворковать может голубь, в переносном употреблении этот глагол применим к люб­ленным, но когда, выйдя на залитый ярким мартовским солнцем двор, где стучит xanej.b, звенят [ ебячьи голоса, и обменившись приветствием со знакомым, мы слышим от него^- "Погода-то воркует!", мы, конечно ж<, не воспринимаем такое сочетание как нерусское, хотя оно и не предусмотрено нормой, а видим в кем поэтическую метафору, впол! ie согласующуюся с законами русского языка, со­ответствующую нашим интуитивным представлениям об общерусском языковом типе.

В результате наблюдений над речью инофона и сопоставления отмеченных в ней фа-сто со семи формами сущ< --вования русского языка, а именно — ентуат! шым его вг рьировани'.м в русской раз­говорной речи, территориальным варьированием в диасистеме и ■ ременным ■ рьир< ант м в процессе исторической э< хпюции, мы можем теперь указать некоторы» черты общерусского языкового типа, входящие в апперцепционную базу русской языковой личности. К ним отнесем следующие.

Колебания в грамматическом роде имен допускаются только по отношению к совам среднего рода (за исключением нескольких иностранных слов в норме и единичных лексикализованных случа- в — зверь, мышь, путь — в дпасисп ме). Согласование в числе при сочетаниях имени с прилагательным и глаголом не нает исключений. С предлогом употребляется только косвеннмй падеж или инительный. Способы отрицания имеют четко ограни¹ *нные и строго соблюдаемые формы выражения. Допустима за» сна прямого падежа объекта пад:жом субъекта в оборотах типа рыба ловить. Релексикализо' шные, т.е. не подтвержденные прецедентным употреб­лением, образования по законам грамматической аналогии не нару­шают пра вил общерусского языкового типа. Наконец, к общерус­скому языковому типу относится неопределенная по объему, но довольно ясная по содержанию сЛера л кси¹ тс кой семантики, соб­людение закономерностей которой TpefyeT от пользующегося языком знания о дантической структуры слов и правил сл< юупотребления.

с ти есьма предварительные обобщения, при всей их саг ю-собой- тумеемости, все-таки до некоторой степени приблизсают нас к прояснению понятия общерусского языкового типа. Однако у цита­те. может остаться чувст.ю неудовле' ореииости от icefi приводи­мой мной аргументации по поводу отклонения каких-то явлений от общерусского языкового типа или, ьаоборот, со. ласовс ния с ним, неудовлетворенности, порожденной кажущейся искусственностью, а з чит, ненадежностью, недостаточной дост di рнсстью исходного ма': нала. Вещ таким материалом послужила писательская стили­зация нерусской ре- и, т.е. индивидуально*:, статистически ие под­крепленное построение, \..р">й достов) рности которого служит обычно только талант автора. Итак, докажите, что гаш автор талантлш и потому мы можем ему довер°ть... По поводу такого рода во: разгечий хотелось бы еще раз подчеркнуть, что сама стилизация возникает в подобных случа> х как интуитивное конструирование нарушений закономерностей общерусского языкового i и па с целью создания художественного эффекта нерусской, "чужой" р чи. При этом автор опираемся на имеющуюся у него самого и прис] щую каждому носителю русского языка — его по ~енциэ льному читателю — концепцию родного языка, когда "... потянулась за этим словок це о ка родных слов, ведущая к истоку моей реки, моего язы­ке, моего народа..." (М. Ганина). Конце~ция родного языка, бази- рующася на общерусском лзы-colom типе, и по: ■оляс осуществлять такую стилизацию достоверно, а соностагление инсфониых речевых прс извещений и со всеми прочими, помимо литературной, формами су:твования русского языка подтверждает в основном последо­вательность и убедительность этой стилизации.

Тем не менее в споре со скептически настроенным читателем следует, очевидно, обратиться и к более убедителыljm доводам в пользу справедливости принятой нами позиции. Я имею в в.щу случаи твторски документированной речи иностранца на русском языке, из анализа которой можио делать заключения о ех или ии^1х чертах общерусского языюзого типе.

Е. Как из а:стно, P.M. кильке некоторое ремя жн» i России, он говорил по-русски и налисал неск лько стихотворений на русском языке. О них-то и пой,,;т речь⁵¹ (строчки пронумероггны для удобства анализа).

Утро

(1) И томнишь ты, га к рь.'ч молоды,.,

(2) тогда их видьшь утром раньше всех,

(3).се I ше близко, д^ми голубы*.

(4) и никому не нужен грех.

(5) Вот пе >пый день и mi i ai пи

(6) чз руки Боиь:, где мы спали —

(7) как долго — не могу с аать:

(8) Все былое былина ст!_ч>,

(9) н то что бь»1 о очень м«ло, —

(10) и мы теперь должны н гь.

" Цит. по изд: Ри. ъке Р.М Hoi к стихотворения. М„ 1977.

(11) Что будет? Ты ие беспокойся,

(12) да от погибели ие бойся,

(13) ведь даже смерть только предлог;

(14) что еще хочешь за ответа?

(15) да будут ночи полны лета

(16) и дни сияющего света

(17) и будем мы н будет бог.

Это стихотворение интересно тем, что в нем мы встречаем только одно прямое нарушение принципов общерусского языкового типа — за ответа в строке /14/. Прочие отклонения от нормативных кон­струкций находят параллели либо в диасистеме (из руки Божья в 6-й строке соотносимо с расподоблением падежей в сочетаниях "прилагательное + существительное": с пустым вёдрам, в худым платье); либо в разговорной речи (ср. вариативность в употреблении творительного—именительного: былина стала и былиной стало — строка 8); либо, наконец, представляет собой конструкцию, свой­ственную древнерусскому языку, т.е. "выхватывает" какой-то отрезок эволюционной траектории русской грамматической формы (от по­гибели не бойся — строка 12). Что касается незаконченного сложно­подчиненного предложения с союзами как и когда в первом четверо­стишии, то подобная вольность в поэтическом языке встречается довольно часто. Ср. то же в четверостишии Б. Пастернака, где сохранилась только подчиненная часть сложного предложения:

Когда я упал пред тобой, охватив

Туман этот, лед этот, эту поверхность

(Как ты хороша!) — этот вихрь духоты...

О чем ты? Опомнись! Устала. Отвергнут.

И тем не менее, для русского глаза и слуха стихотворение Рильке кажется "негладким", производит впечатление "нерусскости", ие только из-за единственной прямой ошибки, но главным образом из-за сочетания в одном небольшом тексте таких черт языкового строя, которые относятся к совершенно разным формам существования языка. Текст, содержащий особенности одной какой-либо формы существования — например, только диалектные черты, или только разговорно-просторечные, или только исторические — восприни­мался бы как более -цельный и как исконно русский (см. выше, подраздел Е.)

Приведу еще несколько отрывков из стихотворений Рильке на русском языке, содержащих отклонения от общерусского языкового типа (нумерация строк для удобства сопоставления дается сплошная).

Лицо

(It) И только руки наполнились бы

(19) моею любовью и моим терпеньем. —

(20) но днем работой-то закрылись бы,

(21) ночь запирала б их моленьем.

(22) Я понимал, что близко день разлуки,

(23) н ■ открыл, кв к книгу, мои руки

(24) и оба клал на щеки, рот н лоб...

Старик

(25) dee на полях избушка уж привык 26) к ому одиночеству, дыхает

[27) и ласк I, кап ияня. потуша т

[28) плачущего ребенка тихий крик.

ни тем более русистами. Для эксперимента выбраны два отрывка из русских памятников письменности — XI и XVI в. Испытуемы­ми были геолог и врач. Текст каждого памятника был прочитан один раз, и один из испытуемых сделал письменное изложение отрывка, после чего второй испытуемый пересказал его устно. Привожу исходный текст и оба пересказа.

Завещание Ярослава мудрого⁵⁴

В лето 6562. Преставися великыи князь руськыи Ярославъ. И еще бо живущю ему, наряди сыны своя, рекъ имъ: "Се азъ отхожю света сего, сынове мои; имейте в собе любовь, понеже вы есте братья единого отца и матере. Да аще будете в любви межю собою, богъ будеть в васъ, и покорить вы противныя подъ вы. И будете мирно живуще. Аще ли будете ненавидно живуще, в распряхъ и которающеся, то погибнете сами и погубите землю отець своихъ и дедъ своихъ, иже налезоша трудомъ своимъ ве- ликымъ; но пребывайте мирно, послушающе брать брата.

1. (письм.) Умирая, князь Ярослав призвал к себе сыновей своих: "Живите в мире и дружбе для сохранения земли отцов и дедов своих. Если будете враждовать, то погубите землю свою и себя".

2. (устный) Летом 6658 года умер Святослав⁵⁵. Перед смертью собрал он своих сыновей и завещал им жить в любви и мире. "Тем самым вы приумножите славу своего рода. Если вы будете жить в распрях, ненависти, тем самым погубите землю русскую и свой род".

Думается, что пересказы не требуют особых комментариев. Ис­кажение так называемых прецизионных слов, к которым в данном случае относятся имя и дата, а также незнание семантики отдель­ных лексем (например, "летом" во 2-м тексте) не мешают конста­тировать принципиальное понимание испытуемыми текста в целом, осознание его как русского, родного, хотя и архаичного. Следую­щий текст, по признанию испытуемых, показался им совсем легким и понятным.

Домострой⁵⁶

Подобаетъ поучити мужемъ женъ своихъ с любовию и бла- горазсуднымъ наказаниемъ, жены мужей своихъ вопрошают о вся- комъ благочинии, како душа спасти, богу и мужу угодити, и домъ свой добре строити, и во всемъ ему покарятися; и что мужь накажетъ. то с любовию приимати и творити по его на­казанию: пЪрьвие, имЪти страх божий и телесная чистота, я ко же впреди указано бысть. Воставъ от ложа своего, предочистивъ ce6t и молебная совершивъ, жснамъ и дЪвкам дЬло указати дневное, всякому рукоделию что работы: дневная ества варити, и которой хлЪбы печи ситные и решетные, и сама бы знала, как мука сЪяти, кагь квашня притворити и замЪсити, и хл4бы валяти...

1. (письм.) Муж должен учить жену с любовью, чтобы она была в его послушании, любое благо жена должна делать с разре­шения мужа.

Утром, умывшись, надо озадачить свою жену: как замесить тесто, испечь хлеба, каждый должен знать свое дело.

2. (устный) Жена должна во всем повиноваться мужу, чтобы в семье было благо. Сохранять чистоту душевную и телесную. Утром, вставши с кровати, помолиться, привести себя в порядок. Женщины и девушки должны получить указание, что каждая должна делать. Должна знать, как муку сеять, тесто ставить, пироги печь и т.п.

Пересказы подтверждают понятность текста, неточности соот­ветствуют прогнозируемым в такого рода экспериментах с текста­ми на родном языке, а возникающие при воспроизведении лакуны связаны с двумя уровнями организации языковой личности. На вербально-семантическом не воспринимаются и соответственно не воспроизводятся специальные слова (прецизионные), обозначающие типы хлебов, — ситные, решетные. На тезаурусном уровне вни­мание слушателей ие фиксируется на тех местах исходного текста, которые связаны с богом, религией, поскольку система знаний современного человека, его тезаурус не включает такой сферы понятий в качестве одной из конструктивных составляющих картины мира, и память, не имея опоры в тезаурусе воспринимающего, опускает соответствующие места как несущественные для пони­мания текста: богу... угоднти, имЪти страх божий, и молебная совершивъ. И еще одна особенность: письменный текст в обоих экспериментах короче устного.

Наши наблюдения и размышления об общерусском языковом типе можно подытожить следующим образом. Общерусский языковой тип имеет три аспекта, три неразрывно связанных одна с другой, не существующих по отдельности одна без другой грани: это аспект системный, аспект эволюционный и аспект личностный. В системном плане черты общерусского языкового типа реализуются в диасистеме, т.е. в диалектном языке в широком смысле слова, включая и "разговорную речь", и разлиты в пространстве — на всей территории распространения этой устной формы существования русского языка. Сама форма его существования есть постоянное функционирование, т.е. сплошная динамика и изменчивость. Диалект­ный язык не знает статики. Системные черты общерусского язы­кового типа выступают здесь как некоторый конструкт, как идеально прогнозируемый, а в ряде случаев реально существующий инва­риант тех стохастических, случайных по своему характеру колебаний и флуктуаций, которые формируют так называемые Диалектные различия и детерминируют тем самым диалектное членение, т.е. противопоставления ареальиых подсистем русского языка. Например д/о/м£, н/о/ш£ — сев. и д/а/мй,н/а/ш£ — южн.; но/г/4 — но/к/ — сев. и но/у/4 — но/х/ — южн.; дел/а/т, зн/а/т — сев. и дела/.)э/т — южн.; с работ/ы/ — сев. и с работ/и/ — южн.; /пш/еница — сев. и /пъш/ница — южн. и т.п. Помимо двучленных и многочленных соответственных явлений, ареальные подсистемы характеризуются не имеющими соответствий в других подсистемах, индивидуальными явлениями, а все они в совокупности создают стохастический ореол изменчивости вокруг некоторого идеализированного инварианта, как раз и составляющего ту или иную черту общерусского языкового типа. Стохастика в оформлении системных черт общерусского языкового типа на­ходит отражение в изоглоссах, которые по сути дела интегрируют отдельные точки колебаний, вариативности, изменчивости, выявля­ющих относительно стабильный контур системной общерусской язы­ковой черты, "остаток", который образуется за вычетом вариативного.

Однако каждая система, как известно, носит в себе свою исто­рию. И в этом смысле русская диасистема содержит в останов­ленном виде отдельные отрезки эволюционной траектории тех или иных явлений. С эволюционной точки зрения русский язык XI в., XIV или XVIII вв. — это один и тот же язык, характеризующийся определенной изменчивостью, но сохраняющий тем не менее неиз­менной свою основу, которая и позволяет говорить о едином русском языке во времени. Парадокс заключается в том, что эволюционный, т.е. динамический по своей природе, аспект обще­русского языкового типа представлен только в статике, поскольку единственной формой существования языка в его истории является письменная фиксация. Тем не менее, историческое изучение языка сосредоточено на фактах изменчивости, в них совершенно игно­рируется константная часть, точно так же, впрочем, как диалектные изыскания сфокусированы на установлении различий и нисколько не озабочены выявлением стабильной, устойчивой части в а реаль­ных подсистемах. В исторических грамматиках последовательно про­слеживается, например, история Ъ или история типов склонения имен, но практически никогда не идет речь о стабильных, неиз­менных, остающихся тождественными самим себе чертах общерус­ского языкового типа. Такие стабильные черты, которые должны придавать процессам исторического изменения детерминистский ха­рактер, не имеют и специального названия. Для обозначения про­цессов общеязыкового характера, не связанных с национальной спе­цификой и конкретной историей отдельного языка, используют иногда термин "диахронические универсалии"; для частноязыковых процес­сов, которые обладают не общесистемной значимостью, а распро­страняются на фрагменты языковой системы и определяют раз­витие языка на некотором хронологическом отрезке, оставляя за­тем свой "след" в системе, предлагается термин "диахронические константы"⁵⁷. В качестве последних М.М. Гухман рассматривает, например, для германских языков в области словоизменения за период в 15 столетий следующие константы развития: установка _на регулярную обобщенную парадигму (в отличие от первоначальной дробности), переразложение и опрощенность трехморфемной струк­туры, тенденция к ликвидации вокалических чередований и др.⁵⁸ Иными словами, диахронические константы как раз и приближают нас к выявлению общенационального языкового типа. В свое время нами был предложен для обозначения такого рода эволюционных тенденций термин "хроноглосса"⁵⁹, причем в этой работе не про­водилось различия между обратимыми процессами и процессами, таким свойством не обладающими, т.е. однонаправленными, необра­тимыми. Очевидно, в соответствии с идеями М.М. Гухман за первыми из них целесообразно сохранить название "диахронические универ­салии", тогда как вторые, необратимые, удобнее именовать термином хроноглосса — прежде всего из-за его сопоставимости с соответ­ствующей единицей диасистемы — изоглоссой, а также учитывая связь его содержания с однонаправленностью, необратимостью са­мого исторического времени.

Однако хроноглосса, точно так же как изоглосса, еще не есть сама искомая, конкретная и стабильная черта общенационального языкового типа, она только констатирует процесс, эволюционный механизм становления и развития таких черт. Ситуация с выяв­лением последних в эволюционном плане такая же, как в диа- системе: установить неизменное, сохранное, устойчивое на про­тяжении веков мы можем как бы негативным путем — только изучая изменчивое, вариативное. Соотношение между хроноглоссой и изоглоссами таково: хроноглосса есть результат интегрирования — объединения, обобщения и компрессии — отдельных изоглосс; изоглосса статнстична, стохастична по своей природе, поскольку представляет собой условную траекторию распределения в простран­стве случайных флуктуаций, случайных "мутаций" в языковой си­стеме, тогда как хроноглосса детерминистична, она задает программу будущих изменений, преобразований, содержит в свернутом виде прообраз будущего состояния. Каждая из единиц по отдельности, т.е. ни изоглосса, ни хроноглосса, еще не приближает нас к обна­ружению той или иной составляющей общерусского языкового типа, но их соединение уже сужает горизонт поиска, конкретизирует зону существования инварианта, который должен одновременно при­надлежать и эволюционному аспекту и системному, т.е. иметь со­ответствие и в диа-хронии и в диа-системе. Во всяком случае соединение стохастики, присущей диасистеме, с детерминизмом, свойственным эволюции, указывает путь, на котором мы можем ожидать удовлетворительного разрешения известного парадокса Ш. Бал- ЛИ — как язык может функционировать, оставаясь неизменным, а существовать, тем не менее — постоянно эволюционируя, т.е. Меняясь в сторону усложнения.

"Там же. С 85—95.

Караулов ЮН. Языковое время и языковое пространство. О понятии хроно- ГЛоссы II Вести Московского гос. ун-та. Сер. филол. 1970. N I.

Однако свое завершение и ответ на парадокс Ш. Балли и поиски инвариантных составляющих общерусского языкового типа полу­чают только с введением третьей координаты — личностного ас­пекта владения языком и осознания родного языка. Дело в том, что в пределах трех одновременно существующих поколений язык остается для языкового сознания носителя неизменным, а возни­кающие "мутации", колебания в употреблении его форм воспри­нимаются и оцениваются языковым сознанием как естественная вариативность в рамках существующей нормы, все равно, обще­литературной ли — для не владеющих диалектным языком или локальной, действующей в границах какого-то ареала — для но­сителей того или иного диалекта. Вариативность нормы может достигать широких пределов и восприниматься иногда болезненно, гипертрофированно, в связи с чем появляются трагические се­тования по поводу засорения и порчи родного языка. Так, по данным неологической службы русского языка, службы "нового слова", в десяти постоянно обследуемых наиболее авторитетных периодических изданиях ежедневно фиксируется до SO новообразо­ваний — новых слов, новых значений и оттенков у старых слов, не имеющих прецедентов словосочетаний или формообразований. Значит, в течение года таких новообразований должно быть более 15 тыс. Однако ежегодный бюллетень новых слов и значений вклю­чает только от 3,5 до 5 тысяч неологизмов, т.е. уменьшает их число — за счет случайных, окказиональных явлений — в три раза, а обобщающий словарь новых слов, подготавливаемый раз в пятилетие, сокращает это количество еще примерно в два раза. Иными словами, язык выступает как "диссипативная" структура, которая "сама себя правит", которая "гасит" эти беспорядочные флуктуации и колебания, оставляя, сохраняя на длительное время только то, что соответствует общерусскому языковому типу. И решающая роль в этом процессе принадлежит языковому сознанию носителей языка. Говоря так, я нисколько не умаляю роли актив­ной позиции в нормализаторской работе лингвистов, но, при всей важности и нужности последней, она несопоставима с ролью языко­вого сознания основной массы носителей. В конце концов борьба за устойчивость и чистоту литературной нормы, ведущаяся спе­циалистами по культуре речи, строится прежде всего на апелляции к языковому сознанию, точно так же как сама норма форми­руется как ядро, как сжатое, свернутое, выражение все того же общерусского языкового типа. Но и норма, учитывающая как системный, так и эволюционный аспекты языка, невозможна без третьей координаты — личностной, т.е. языкового сознания.

Языковое сознание в своих оценках языковых явлений оперирует формальным и содержательным критериями. В соответствии с первым решается вопрос правильно/неправильно (или по-русски/не по-рус­ски) строится то или иное выражение (ср. примеры, приведенные выше, в пунктах "Г" и "Д"). Содержательный критерий позволяет установить соответствие или несоответствие сказанного замыслу, т.е. установить адекватность/неадекватность вербализации едини- 156 _иам промежуточного языка. Не рассматривая пока вопроса о содер­жательной оценке, отметим, что основой для вынесения суждений ₀ правильности, о русскости выражения служит то неуловимое чувство языка, чувство родного слова, о котором много говорили _и писали и Павский, и Буслаев, и Аксаков, и многие другие выдающиеся русисты прошлого и современности. Какова же кон­структивная предпосылка таких суждений, которая позволяет язы­ковой личности осуществлять одновременно и межпоколенную связь, т.е. контакт за пределами трех поколений, когда для индивидуума начинается собственно история, связь, устанавливаемую уже не непосредственно путем устного общения, а через письменные источ­ники, путем чтения литературных, публицистических произведений, деловых документов, писем и т.п.? Почему все-таки современный человек понимает не только тексты Пушкина и Карамзина, но способен понять и древнерусские тексты? Иногда можно услышать такие суждения, что Пушкин, например, не смог бы понять какую- нибудь простую фразу современного обыденного языка, типа «В кино "Ударник" идет новый фильм». Не берусь судить за Пушкина, но, на мой взгляд, приведенная фраза для русофона, жившего 150 лет назад, должна бы звучать примерно так же, как для нашего современника звучит знаменитая "Глокая куздра штеко будланула бокра и курдячит бокренка" Щербы или офенская фраза "Поёрчим на масовском остряке и повершаем да пулим шнвару" (Поедем на моей лошади и посмотрим да купим товару)⁶⁰. То есть звучат они вполне по-русски, хотя носитель языка не сможет опознать в них почти ни одного слова; ощущение же русскости возникает прежде всего за счет привычного для слуха их фоне­тического оформления и интонации, далее, за счет угадываемой с помощью флексий, порядка слов и союзов синтаксической роли [агенс, пациенс, средство, объект] и соответственно частеречной при­надлежности, согласования в словосочетаниях, указаний на падежи и лица глаголов, глагольное и предложное управление, за счет формообразующих и словообразовательных формантов, вызывающих в сознании соответствующие шаблоны, стереотипы. Если же к пере­численным явлениям, составляющим грамматический уровень языко­вого сознания, или грамматикон языковой личности, добавить отсут­ствующие в приведенных фразах явления лексико-семантнческого уровня, — корни русских слов с ореолом значений, образующим этимон каждого корня, достаточно устойчивую часть в наборах слов, составляющих ассоциативные поля и стандартные ассоциатив­ные цепочки, типовые, т.е. обладающие высокой прецедентностью словосочетания, — то мы и получим как раз примерный перечень черт общерусского языкового типа, преломленный сознанием но­сителя русского языка.

Дата добавления: 2015-10-21