Следующий приступ осознания – в такси. С удивлением понимаю, что девица по-прежнему со мной. Пытаюсь ее высадить, но ничего не получается. На меня внезапно наваливается такая усталость, что решаю на все наплевать. Черт с ней, пусть едет, куда хочет. Тут же возникает мысль, что надо бы посмотреть по карманам, вдруг она меня уже обчистила. Хотя, вряд ли. Если бы обчистила, то не полезла бы со мной в такси. Но все же надо проверить. Принимаюсь себя обшаривать, обнаруживаю, что пиджака на мне нет, наверное, так и остался в том кабаке. Хорошо, что обычно я все таскаю в карманах брюк. Так, ключи… кошелек… телефон… пропуск в издательство… кажется, все на месте. Вот только паспорт… не помню, брал я его сегодня с собой, или нет.
Наконец, такси тормозит в моем дворе. Расплачиваюсь с таксистом, выхожу. Девчонка – следом. Тут же вцепляется в меня мертвой хваткой, жмется к боку. Черт, ну как же достала! Пытаюсь оторвать от себя нахалку, уговариваю ее оставить меня в покое и ехать домой. Все бесполезно, похоже, она твердо решила набиться ко мне в гости. И вообще, кажется, она настолько пьяна, что вряд ли понимает, что я ей говорю. С тихим глупым хихиканьем виснет у меня на шее, пытается залепить мне рот влажным слюнявым поцелуем. Shit, да что же это такое!
Краем сознания улавливаю, что где-то позади нас хлопает дверца машины, и нас почти тут же буквально отбрасывает друг от друга. Тупая, давящая боль в плече, напряженное от злости лицо. Гуров… Чертов гребаный Террорист… Отвожу глаза. Видеть его сейчас просто больно, гораздо больнее, чем чувствовать крепко вцепившиеся в меня железные пальцы. Он оборачивается к девице, тихо, со сдержанной яростью выталкивает сквозь зубы:
- Пошла отсюда.
Бесцеремонно тащит меня в подъезд, не дожидаясь лифта, молча тянет вверх по лестнице. Все это здорово напоминает то, как он тащил меня в свое бунгало, тогда, на Острове. Только сейчас мне намного хуже. После того, что я сегодня услышал, мне неприятно, нет, мне просто невыносимо его присутствие, не понимаю, зачем он только притащился. Ощущение несвободы, захлопнувшегося капкана, его хватка на моем запястье, как стальное кольцо наручников. И боль… Боль в несчастном, доверчивом сердце, так глупо обманутом в наивных смешных надеждах.
Чертов гребаный Террорист ловко обшаривает мои карманы, выуживает ключи. Отпирает дверь, толкает меня в квартиру, проходит следом. От резкого тычка, просто чудом удержавшись на ногах, залетаю сразу в комнату. Гуров проходит следом, снова вцепляется мне в плечи, впивается взглядом в глаза. Почему-то в этом взгляде такая ярость. Злобно, сквозь зубы выплевывает слова:
- Ну что, нагулялся, сучка?!
Shit, да какого?!! Я-то с какого сучка?
- Отвали, урод! Тебе бы так погулять…
- Сучка… Подстилка… Похотливая тварь, видел бы ты себя… Морда вся в помаде… рубашка расстегнута… Хорошо оторвался, блядь?!
От изумления, от его наглости я просто немею. Shit, ты еще смеешь ревновать?!
- Мелкая, грязная, ненасытная шлюха… Я тебя мало трахаю?! Тебе не хватает?! Хорошо, сейчас получишь еще….
Грубым пинком отправляет меня на диван, придавливает своим весом… Яростно пытаюсь отбиваться, но он как будто даже не замечает моего сопротивления. Shit, какой же он все-таки сильный… Быстро, ловко расстегивает мои брюки, стаскивает вместе с бельем до колен. Все, мои ноги почти бесполезны, они спутаны штанами. Рубашку он просто перекидывает мне через голову, стараюсь ее стряхнуть, но мешают застегнутые манжеты. Черт, руки теперь тоже все равно, что связаны… Одним движением переворачивает меня на живот, наваливается сверху…
Отрывисто, бессвязно матерясь, грубо трахает… Выходит из меня полностью, тут же вставляет снова… намеренно делает это резко, неаккуратно, стараясь причинить как можно больше боли… Мне, и правда, чудовищно больно. Болит в заднице, больно бедрам, в которые он крепко вцепился. Самое главное, больно душе… В памяти вдруг всплывает картина: я и он, на полу, у печки… бережные касания… волнующие слова… От этого становится в десять, в сто раз больнее, мозг не выдерживает этой боли, воспоминание съеживается и куда-то прячется, я снова один на один с ужасной реальностью. Реальностью, в которой Тор, нет, чертов гребаный террорист, жестоко насилует мои душу и тело, осыпает грязными оскорблениями… Разумеется, нет и речи о том, чтобы я кончил, я даже не возбуждаюсь, вообще ничего не чувствую, кроме боли и отвращения.
В какой-то момент мой рассудок подергивается черной дымкой. Делаю над собой усилие, чтобы оставаться в сознании. Наверное, если бы я отключился, для меня было бы лучше, но я не хочу. Я должен все это запомнить. Боль, унижение, чувство беспомощности. Я должен накрепко это запомнить, чтобы не дать слабину, когда эта хитрая сволочь снова подкатится ко мне. Стараясь удержать себя от падения в беспамятство, вожусь с манжетами. Надо все-таки попробовать освободить руки. Черт, петли такие тугие…
Чувствую спиной, как напряжены мышцы его пресса. Подонок пытается сдержать оргазм, чтобы мучить меня как можно дольше. В конце концов он все же кончает, тут же переворачивает меня на спину, бегло осматривает мой живот, ощупывает подо мной диван.
- Что, бляденыш, даже не кончил? Все потратил… Яйца совсем пустые?
- Иди на хуй, дерьмо…
Мне наконец-то удается выпутаться из рукавов, но он тут же перехватывает оба моих запястья одной рукой, придавливает их к дивану у меня за головой, наваливается коленом на ноги. Обхватывает пальцами мой вялый член.
- Ничего, сучка, ты у меня кончишь…
Не хочу, не хочу!.. Черт, кончить сейчас, от его руки, после такого… это так… унизительно… так грязно… Он и делает это для того, чтобы меня унизить, чтобы окончательно растоптать… Дать почувствовать, что я в его власти… Не дождешься, урод… ничего у тебя не получится… Но у него все-таки получается. Этот подонок так хорошо знает мое тело, он делает все как надо. С ужасом чувствую, как сквозь отвращение и отчаяние, сквозь боль в истерзанном теле пробиваются предательские импульсы возбуждения… Стягиваются внизу живота… Мелкими волнами прокатываются по телу… Корчась от стыда, захлебываясь злыми рыданиями, выплескиваюсь ему в руку. Он тут же меня отпускает. Почувствовав свободу, влепляю ему хлесткую звонкую пощечину. Моментально получаю в ответ смачный шлепок перемазанной в моем семени ладонью. Щека взрывается резкой болью. Размазываю по лицу собственную сперму. Это я тоже запомню.
Он встает, не глядя на меня заправляет в брюки выбившуюся рубашку, застегивается. Низко наклоняется надо мной, всматривается в лицо. Сволочь, что ты пытаешься там разглядеть? Хочешь понять, насколько мне больно? Как сильно я унижен? Не волнуйся, ты хорошо поработал.
Он выпрямляется. Презрительный взгляд сверху вниз:
- Какая же ты все-таки дрянь. А я… я дурак.
На пороге комнаты снова поворачивается ко мне:
- Не попадайся мне на глаза. Видеть тебя больше не хочу.
После его ухода со мной случается дикая, рвущая в клочья душу, истерика. Я не рыдаю, я просто вою, как зверь. В отчаянье катаюсь по дивану, кусаю руки, впиваюсь в себя ногтями, пытаясь телесной болью заглушить душевную. В памяти то и дело вспыхивают картины недавнего ужаса вперемешку с видениями былого короткого счастья, чудовищный, мучительный калейдоскоп. Неужели все это действительно со мной? Лучше бы я, и правда, угорел прошлой ночью…
Выбившись из сил, затихаю, какое-то время лежу, как труп, такой же неподвижный и застывший внутри. Только трупы не плачут, а у меня из глаз слезы так и текут. Если бы не они, сходство было бы полным. Наконец, отыскиваю в себе силы сесть, разуваюсь, до конца стаскиваю брюки. Плетусь в душ. Надо привести себя в порядок, попытаться смыть этот кошмар, что-то сделать с задницей, она до сих пор кровит, этот ублюдок сильно меня порвал. В ванной старательно отворачиваюсь от зеркала, не могу сейчас на себя смотреть, да в него много и не увидишь, оно маленькое и старое, помутневшее от вечной сырости. Все же мельком успеваю заметить, что у меня на шее до сих пор болтается галстук. Так дико смотрится на голом теле. Вид петли со свободным, легко скользящим узлом наводит на всякие нехорошие мысли. Быстро сдергиваю галстук и отшвыриваю подальше.
Долго стою под душем. Струящаяся по лицу вода смешивается со слезами, прячет их, делает невидимыми, а, значит, как бы несуществующими. Удивительно, но почему-то это помогает успокоиться. Даже нахожу в себе силы помыться. Порывшись в аптечке, обрабатываю попу перекисью, потом синтомициновой мазью, на всякий случай запихиваю между ягодицами марлевую салфетку. Все. Кажется, буду жить.
***
Ложась в постель, боюсь, что не смогу уснуть, а если удастся, то всю ночь будут мучить кошмары. Но засыпаю на удивление быстро и до самого утра сплю, как бревно, в одной позе и абсолютно без сновидений. Наверное, я слишком измучился. Утром просыпаюсь от назойливого пиканья мобильного. Машинально выключаю будильник и снова проваливаюсь в глухой, похожий на смерть, сон. Когда снова открываю глаза, на часах восемь пятнадцать. Подскакиваю в постели. Черт, проспал! Мне же к девяти надо в офис! Тут же снова опускаюсь на подушку. Не надо. Мне туда вообще больше не надо. Ни к девяти, никогда. Я ни за что туда не пойду, даже если бы он не сказал, что не желает меня больше видеть. То, что мне сейчас действительно нужно – решить, что делать дальше.
Сегодня я совершенно спокоен. Вчерашние слезы как будто высушили мое вязкое тухлое болото. С ними из него вытекла живая, горячая влага чувств. Остались только горечь и грязь, застывшие в тяжелый холодный ком. Он давит на сердце, царапает его острыми ледяными краями, но хотя бы не душит. Так что голова работает четко. После недолгих раздумий решаю, что мне надо уехать из Москвы. Мне душно в одном городе с этим негодяем. Кроме того, в издательстве мне больше не работать, об этом не может быть и речи. Получается, ко всему прочему, я теряю эту квартиру, а другое жилье в Москве мне просто не по карману, разве что совсем уж паршивое. Конечно, здесь больше шансов найти работу, но даже это не останавливает меня в моем желании быть как можно дальше от чертова гребаного Террориста. Значит, решено – уезжаю. Осталось понять, куда.
Первая мысль – позвонить дяде Юре, пожаловаться на тяжелую одинокую жизнь, попросить выслать денег на билет. Наверное, он бы не отказал, может, даже был бы рад. И, наверное, в Швейцарии, с ним и мамой мне было бы хорошо. Во всяком случае, точно неплохо. Но все-таки мне эта мысль не нравится. Дядя Юра знает Гурова, Гуров знает дядю Юру. Не думаю, что он будет меня искать, но, все равно, этот факт каким-то образом устанавливает между нами смутную, неощутимую связь. Кроме того, дядя Юра и мама – часть моей жизни, а мне сейчас хочется послать свое прошлое к черту, стереть из памяти, похоронить под завалами забвения глупого доверчивого Антона. Стать кем-то другим. Сильным. Самостоятельным. Самодостаточным. Жестким, может быть, даже жестоким. Чтобы ни одна паршивая сволочь, ни один чертов гребаный террорист больше не посмел надо мной надругаться.
Умывшись и позавтракав, первым делом звоню бывшему семейному поверенному, прошу назначить мне время. Во время встречи поручаю ему продать мои акции. Гурову или кому-то другому, мне все равно. Как Террорист пожелает. Прошу поверенного забрать положенное ему вознаграждение из вырученных от продажи денег, остальным погасить мой долг. Если не хватит – что ж, ничего не поделаешь. Придется Гурову удовольствоваться тем, что есть. Если ему мало, пусть попробует получить с меня что-то еще. Например, продаст мое барахло, которое я, конечно, в основном оставлю в квартире. С такой мелочной твари станется.
Поверенный спрашивает, что делать, если денег будет больше, чем надо для погашения долга. Как распорядиться остатком? Немного подумав, даю ему телефон дяди Юры. Пусть позвонит ему и выяснит, как перевести деньги на мамин счет. Подписываю генеральную доверенность. К счастью, паспорт я вчера оставил дома, поэтому не посеял.
Закончив с делами, иду домой собирать вещи. Беру только самое необходимое, чтобы уместилось в большой дорожной сумке. Зимние вещи не влазят. Заворачиваю ботинки в куртку, скатываю в тугой валик, крепко стягиваю брючным ремнем, прикрепляю к сумке. Конструкция получается неуклюжая, но довольно удобная. Кроме шмоток беру ноутбук, документы. Все. Последний раз звоню Джеки. Наверное, последний. Джек тоже часть моей прошлой жизни, о нем тоже придется забыть. Может быть, когда-нибудь потом, позже… У Джека с Филом все нормально, потихоньку обживаются на новом месте, в Англии. Образцовая гейская пара. Кажется, Женька вполне счастлив, надеюсь, что он нескоро меня хватится.
Звоню дяде Юре. Разговариваю с ним, с мамой. Стараюсь, чтобы голос звучал как можно веселее, даже шучу. Предупреждаю, что на несколько месяцев уезжаю в командировку в далекую провинцию, якобы издательство открывает там свой филиал. Со связью, скорее всего, будут проблемы, да и времени будет мало. Так что пусть не беспокоятся, если какое-то время от меня не будет вестей. Закончив, ненадолго задумываюсь. Наверное, придется все-таки им с мамой иногда звонить. Или слать мейлы. Чтобы не волновались и не искали.
Теперь точно все. В издательство я не пойду, пусть сами увольняют как хотят. Там, конечно, моя трудовая книжка. Ну и черт с ней, пусть Гуров ею подавится. Надо будет – заведу новую. Деньги у меня есть, не огромные, но все-таки. Перед «отпуском» я как раз получил зарплату и успел забрать совсем мало. Надо будет снять все, а карточку выкинуть. Правда, я до сих пор не знаю, куда отправлюсь, но это волнует меня меньше всего. В сущности, мне без разницы. Лишь бы подальше от Москвы и от чертова гребаного Террориста.
Последний раз обхожу квартиру, проверяю, все ли выключил. Окидываю прощальным взглядом. Все-таки в этих стенах прошел год моей жизни. Столько всего случилось. Оставляю ключи на столе, захлопываю дверь. Надеюсь, у завхоза есть запасной комплект. Если нет – пусть ломают дверь, мне плевать. Выйдя из квартиры, спохватываюсь, что там же, на столе, забыл телефон. Ну и пусть, может, и к лучшему. Говорят, по сотовому можно отследить человека. Отстраненно, как-то смазанно, удивляюсь: неужели я в глубине души все же надеюсь, что он будет меня искать? Встряхиваю головой, чтобы прогнать ненужные мысли и, не оглядываясь, спускаюсь по лестнице.
Глава 8
На одном из железнодорожных вокзалов покупаю билет. Поезд и междугородный автобус отпадают, там необходимо предъявить паспорт. А мне, хоть я и уверен, что искать меня не будут, все равно не хочется оставлять какие-то следы. Так что пригородная электричка – то, что нужно. Любая. Та, которая отправляется в ближайшее время.
Доехав до конечной станции, пересаживаюсь на местный автобус, курсирующий между деревеньками и дачными поселками. Потом ловлю попутку, снова сажусь в автобус, снова попутка, еще одна… Направление выбираю произвольно. Иногда меня одолевают сомнения: зачем я это делаю? Может быть и правда лучше поехать в Швейцарию к дяде Юре и маме? В конце концов, я же не собираюсь садиться Юрию Петровичу на шею. Думаю, что с моим престижным британским дипломом в Европе можно будет найти какую-нибудь работу. А здесь – пугающая неизвестность. Но, с другой стороны, эта неизвестность не только пугает, но и манит. Приехать в незнакомый город, где ни ты никого, ни тебя никто не знает – это все равно, что заново родиться. Забыть Москву, забыть все, что со мной случилось. Разорвать замкнутый круг своей странной и унизительной зависимости от Гурова, избавиться от этого безответного и безнадежного чувства. У меня все получится. Надо только скорее найти работу и жилье.
И то и другое находится неожиданно. Когда я в очередной раз стою на дороге с поднятой рукой, рядом со мной тормозит белая, чуть забрызганная дорожной грязью «Нива». Забираюсь в машину. Водитель примерно моего возраста, может, на пару лет постарше. Серая ветровка с капюшоном. Синие вытертые джинсы, заправленные в резиновые сапоги. Обычный парень, житель российской глубинки. Видно, общительный: тут же сует мне жесткую, в мозолях, ладонь.
- Алексей. Можно Леха.
- Антон.
- Тебе куда?
- Прямо.
- А точнее?
- Точнее пока не знаю.
Он вроде бы не очень удивляется. Спокойно спрашивает:
- А что так? Ты вроде бы не похож на бродягу.
- А я и не бродяга. Так, жизненные обстоятельства.
Леха закуривает, выпускает в приоткрытое окно дым.
- Ты ведь не местный. Откуда?
Разглядываю нового знакомого. Короткий белобрысый ежик, усыпанный веснушками вздернутый нос, твердый подбородок. Симпатяга. Чем-то неуловимо напоминает Женькиного Фила. Вызывает доверие. Но я не намерен откровенничать. Отвечаю неопределенно и коротко:
- Издалека.
Он удовлетворенно кивает, как будто другого и не ждал.
- Я так и подумал.
Затягивается сигаретой. Снова спрашивает:
- И чего же ты ищешь, Антон?
- Для начала работу.
- Понятно. А почему в этой глуши? У тебя же высшее образование на лбу написано.
- Прям так и написано?
- Прям так.
Усмехаюсь.
- Психолог…
- Угу. Ты по специальности кто?
- Экономист.
Леха почему-то оживляется.
- Экономист? Это бухгалтер, что ли?
- Ну, типа того.
- Слушай, а поехали со мной? Мне как раз бухгалтер нужен.
- Куда это с тобой?
- Недалеко. Я в райцентре живу. У меня там производство. Мебель делаю. Сначала была просто мастерская, сейчас уже маленькая фабричка.
- О, так ты промышленник? Цвет местного бизнеса?
Слегка передразнивает меня:
- Ну, типа того.
Сам не замечаю, как начинаю улыбаться. С Лехой легко.
- И как бизнес? Процветает?
- Да нормально, с учетом только беда. До сих пор как-то сам управлялся, но теперь… Слишком много всего. Поехали, а?
- У вас там в райцентре что, с бухгалтерами проблема?
- Нет, конечно. Просто ты мне понравился.
- С чего бы? Ты меня первый раз видишь, может, я аферист? Или вор?
- Никакой ты не вор и не аферист.
- Допустим. Но ты-то откуда знаешь?
- Интуиция.
- Думаешь, интуиции можно настолько доверять?
- Моей можно. Я людей чувствую. Ну что, едем?
Лехина улыбка такая обаятельная и открытая, а в голосе столько уверенности, что я соглашаюсь. Почему бы и нет? В конце концов, что я теряю? Ехать, и правда, недалеко, километров сто. Лешка ни о чем меня не расспрашивает. То есть, он сначала пытается, но, видя, что мне не хочется отвечать, не настаивает. Зато рассказывает о себе. Так что, к концу пути я уже знаю, что ему двадцать восемь лет, в райцентр перебрался, отслужив в армии, сам из деревни, родители до сих пор там живут. От них он и возвращается. Когда мы уже въезжаем в город, спрашиваю Леху, как у них там со съемным жильем.
- Не знаю. Нормально, наверное. А зачем тебе что-то снимать? Можно у меня жить. У меня дом, я один. Места полно.
Удивляюсь. Чтобы у такого обаятельного парня не было семьи? Или хотя бы девушки?
- Сколько будешь брать?
- Да нисколько. Живи просто так, вдвоем веселее. Будет хоть с кем поговорить.
Дом, и правда, просторный, в два этажа. Побольше, чем у Тора. Черт, опять этот Тор…
- Хороший у тебя домик.
Лешка кивает:
- Ага. Сам строил. Для будущей жены. Мы с ней аж с девятого класса встречались.
- А потом?
Тут же спохватываюсь. Чего я лезу? Мало ли что случилось? Может, несчастье какое-нибудь. Но Лешка не против поговорить.
- Я в армию ушел, а она меня ждала.
- Дождалась?
- Ну. Потом она в педагогический в областном центре поступила. А я переехал сюда и начал строить. Решили пожениться, когда она универ закончит, а я – дом.
- И что?
- Закончили. Я – дом, она – универ. Только она к этому моменту за другого замуж вышла и там, в областном, осталась. Так что, видишь: места навалом, живи на здоровье.
Глянув на меня, добавляет:
- Да ты не думай, я уже давно не переживаю. Шесть лет все-таки прошло.
- И правильно. Другую найдешь.
- Найду, конечно… Со временем.
***
Райцентр представляет собой довольно забавный микс городского и сельского. Вот, например, торгово-развлекательный центр в стиле хайтек, в черных зеркальных плоскостях которого отражается небо. А через несколько улиц от него большой заросший пустырь. Посреди пустыря к врытому в землю куску трубы привязана на длинной веревке чья-то коза. Тут же роются куры, что-то выискивая в пожухшей осенней траве.
Лешкина «фабричка» действительно совсем маленькая. Располагается она рядом с домом, в небольшом одноэтажном строении. Пожилые супруги, когда-то жившие в нем, примерно полтора года назад один за другим умерли, и наследники продали Лехе домишко совсем задешево. В бывшей кухне теперь распилочная, в одной из комнат стоят токарный и какие-то еще деревообрабатывающие станки, в другой – сборочный цех. Кроме того, во дворе два просторных утепленных сарая – склад материалов и готовой продукции. Их Алексей строил сам. Фабрика выпускает из готового, уже ламинированного ДСП простую, добротную мебель. Может быть, эти изделия немного скучноваты, может быть, они не очень стильные, но в силу своей дешевизны у местного населения пользуются спросом. Помимо этого, фабрика еще занимается ремонтом старой мебели: свинчивают покрепче расшатавшиеся столы и шкафы, перетягивают диваны. Кроме Лешки, на фабрике трудятся три человека и вот теперь еще я. С работой у меня больших сложностей нет. Правда, я до этого не занимался бухгалтерским учетом на производстве, но принципы те же, к тому же, к моим услугам весь интернет, а там можно найти любые необходимые материалы и разъяснения.
С Лешкой у нас устанавливаются ровные, дружеские отношения. Днем мы оба заняты работой, вечера обычно проводим на просторной, очень даже современно оборудованной кухне. Смотрим телевизор, обсуждаем прошедший день. Обязанности по домашнему хозяйству делим с ним поровну. И он по-прежнему ни о чем меня не спрашивает. В первую ночь в его доме я долго лежу, тупо глядя перед собой в темноту. Перед глазами мелькает дорога, деревья вдоль обочин. Засыпаю неожиданно и крепко, а среди ночи ко мне подкрадывается кошмар и забирает меня в свои душные черные глубины. Просыпаюсь от того, что Леха трясет меня за плечо.
- Антон, проснись! Да проснись же…
Открываю глаза. Я весь в холодном поту, сердце колотится, как сумасшедшее. Тор… безжалостный, беспощадный, грубый… заламывающий мне руки… впивающийся жесткими пальцами в мои бедра… вторгающийся в тело… мерзкая, похабная брань… Весь день я старательно гнал прочь этот ужас, и вот теперь, во сне, он меня настиг. Перевожу дух. Надо мной спокойное, заспанное лицо Лешки.
- Чего орешь?
- Черт… Кошмар приснился. Прости, разбудил тебя.
- Да ничё. Мне заснуть – раз плюнуть.
Он разворачивается и уходит к себе. А я еще долго лежу и боюсь закрывать глаза.
С тех пор, если я вдруг начинаю стонать и орать во сне, Леха просыпается, бредет ко мне в комнату, будит и идет к себе досыпать. Наверное, благодаря этому, мои кошмары постепенно становятся не такими мучительными. Видя их, я понимаю, что это всего лишь сон и подсознательно жду, что меня вот-вот разбудят и все закончится. Вообще с Лешкой спокойно и хорошо. Он просто излучает надежность и уверенность. И чего этой девчонке не хватало? Бросить такого парня. Наверное, очень хотелось остаться в большом городе. Хотя, может, я к ней несправедлив и она действительно влюбилась. К сожалению, любовь – чувство иррациональное, она совсем не считается с нашими пожеланиями. Если бы было не так, я сам давно бы нашел себе хорошего надежного парня вроде Лехи или Женькиного Фила, а не втрескался бы, как дурак, в чертова гребаного Террориста.
Наяву тоже преследуют воспоминания. По-прежнему гоню их прочь, не могу об этом думать, слишком тяжело. Но они все равно приходят. Они подкрадываются неожиданно, и я застываю, задыхаясь от боли. Самые мучительные – не те, в которых Тор меня насилует, а совсем другие – теплые, нежные мгновения моего короткого счастья. После них у меня долго все валится из рук, и я не могу ни на чем сосредоточиться. Я так тоскую по тем дням, что мне иногда даже жаль, что я обо всем узнал. Shit, надо же было мне сунуться к Тору в кабинет в такой неподходящий момент. Хотя, какое это имеет значение? То, что я не услышал бы разговор Гурова с Кларой, ни коим образом не изменило бы тот факт, что у него есть невеста, а ко мне он не испытывает ничего, кроме корыстного интереса. Он причинил мне боль, изнасиловал душу и тело. Он холодный, жестокий. Чертов гребаный Террорист, привыкший играть чужими чувствами, как ему хочется. С таким человеком просто не может быть ничего хорошего.
Осень незаметно переходит в зиму. Страшные сны бывают все реже. Потом прекращаются совсем. Всплывающие в памяти картины тоже уже не причиняют такой боли, как будто проходящее время покрывает их пыльным налетом забвения. Я уже могу думать о том, что случилось, почти спокойно. Иногда мне даже удается несколько дней подряд не вспоминать Гурова. И правильно, нечего. Надо постараться забыть о нем как можно скорее. Тем более, что он теперь помолвлен, а, может быть, даже уже женат.
Новый телефон я так и не купил. Да он мне не очень-то нужен. Леха всегда в пределах шаговой доступности, а больше мне здесь звонить некому. С мамой и дядей Юрой иногда переписываюсь по электронной почте. От Джеки тоже приходят мейлы. В них он рассказывает о своей жизни с Филом, расспрашивает обо мне. Интересуется, почему я не отвечаю на звонки. Вру ему, что там, где я сейчас, интернет работает неплохо, а вот сотовая связь паршиво. Он, вроде бы, верит. В одном из писем Женька спрашивает, как поживает Гуров. Этот вопрос я просто игнорирую.
Зима тоже заканчивается. Сначала просто становятся длиннее дни, ярче солнце. Под его лучами снежное одеяло, укутывающее землю, начинает подтаивать. Потом появляется молодая зеленая трава, деревья за одну ночь покрываются маленькими смешными листочками, которые быстро превращаются в густые, шумящие под теплым весенним ветром кроны. Вдруг замечаю, что на дворе уже май и по утрам в окно Лехиной гостиной, где располагается мой «офис», нахально лезут золотистые солнечные зайцы. Мне вот-вот исполнится двадцать шесть.
***
Примерно за неделю до моего дня рождения спокойной размеренной жизни приходит конец. Однажды посреди рабочего дня в «офисе» появляется Лешка.
- Антон, тут к тебе пришли.
Он пропускает посетителя вперед, и мое сердце, больно толкнувшись в грудь, куда-то падает. Широкие плечи, обтянутые легким серым плащом, чуть встрепанные, отросшие сильнее обычного темные волосы, глаза цвета холодной зимней воды, слегка наметившаяся небритость на впалых смуглых щеках. Тор…
- Ладно, Тох, вы тут беседуйте, а я пошел.
Голос меня не слушается, поэтому в ответ я просто киваю. Лешка уходит, и мы остаемся одни. Неловкое, бесконечно растянутое во времени молчание. Тор, так и не дождавшись приглашения, проходит в комнату, садится в кресло рядом с моим столом. Его близость лишает сил. Не могу пошевелиться, как будто земное притяжение вдруг выросло в несколько раз. Лишь бешено бьется сердце. И еще мысли скачут как сумасшедшие. Тор. Здесь, в этом городе. В Лешкином доме. Как? Откуда? Зачем? Жадно вглядываюсь в лицо. Знакомое до самых мелких подробностей. До тонкой морщинки между бровями. До последней реснички. Слегка осунувшееся. Взгляд напряженный. Опускаю глаза. Его руки. Пальцы сжимают мягкий подлокотник кресла так сильно, что, кажется, вот-вот прорвут обивку. Вздрагиваю от звука негромкого, почему-то охрипшего голоса:
- Привет.
Собравшись с силами, выдаю такое же хриплое:
- Здравствуй.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 18 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |