- Сладкий мой, вы просто должны быть осторожней. Вообще меньше мелькать на людях.
- Почему?! Почему нам надо что-то скрывать? Чего нам стыдиться? Я люблю его… Тони, я так его люблю… Ты говоришь, родители поймут… Тони, они и пытаться не станут! Для них это – мерзость, извращение! Ты знаешь, какой Фил. Умный, сильный, надежный… Верный… Если бы я был девушкой, мама с папой были бы просто в восторге от такого зятя… Вообще, никто ничего не имел бы против… Наоборот, умилялись бы и всячески поощряли. Взгляни на обычные пары, им позволено все – смотреть друг другу в глаза, обниматься, целоваться на улице, в парке, на набережной, в метро на эскалаторе… Никто и слова не скажет. А мы даже просто держаться за руки не можем. Черт, это так несправедливо…
- Джеки… Успокойся, хороший мой. Конечно, несправедливо. Но что же тут поделаешь?
- Но почему?! Тони, скажи, почему? В чем мы виноваты? В том, что любим? Два человека любят друг друга, что в этом плохого?! Откуда такая ненависть, такое презрение, как к преступникам, нет, даже хуже, как к грязи?!! Черт, да к убийцам иногда отношение лучше, чем к геям…
- Ни в чем вы не виноваты. Просто такая чертова жизнь…
- Ну не могу я полюбить женщину, как бы я ни старался. И зачем мне вообще стараться? Зачем? Я люблю Фила, я хочу быть с ним. Больше ни с кем, лучше умру. Тони, ты не поймешь… У тебя хотя бы есть выбор…
Так его жалко. И так за него тревожно. Такое чувство, что он на грани нервного срыва, не наделал бы каких-нибудь глупостей. Ничего не говорю, просто молча обнимаю. Что тут можно сказать? Не могу найти слов. И своими сомнениями нагрузить его не могу. Джек, говоришь, у меня есть выбор? Да, наверное, есть. Только мне почему-то кажется, что я его уже сделал. Причем не самый удачный.
Работы по-прежнему очень много. Наш совместный с дойчами проект идет полным ходом. В начале августа опять приезжает Клаус, правда, не с Фрицем, с кем-то другим. В аэропорт, встречать иностранных партнеров, отправляют не меня. Вообще, в этот раз у меня не очень много поводов с ними видеться, только непосредственно на переговорах. Я даже не приглашен на банкет. Мы, конечно, все равно сталкиваемся с хером Шварцем перед совещанием. Клаус, похоже, не затаил зла за тот облом. Наоборот, он очень рад меня видеть. Сияет широченной улыбкой, я даже опасаюсь, что он сейчас полезет ко мне обниматься. Но тут между нами ловко вклинивается генеральный. Он вроде бы тоже улыбается, но его улыбка почему-то очень напоминает хищный оскал. Хер Гуров так похож на сердитого пса, стерегущего кость, что мне становится смешно. И, буду честным, приятно.
***
К сожалению, мои дурные предчувствия сбываются. Джек наглотался таблеток. Произошло то, что рано или поздно случилось бы. Минутная неосторожность, пронырливый репортер, недвусмысленное фото в бульварной газетке. Целующиеся Джеки и Фил. Подпись: «сын известного московского бизнесмена развлекается с сыном крупного питерского предпринимателя». Женькино лицо не очень хорошо видно, но родители свое чадо, конечно, узнали. Жуткий семейный скандал, оскорбления, домашний арест. Кажется, ему даже пригрозили быстрой женитьбой на ком-то. Отчаяние, аптечка в ванной, пачки снотворного и валиума. Наверное, он очень сильно нервничал в последнее время, раз принимал все это.
Когда обо всем узнаю, он уже два дня в больнице. Опасность, в общем-то, позади, но ему все еще очень плохо. Узнаю об этом от Фила. В первый момент хочу на него наорать, почему не сообщил сразу, но, к счастью, удерживаюсь. Филу сейчас хреново и, конечно же, не до меня, спасибо, что вообще позвонил. Поэтому я просто отвечаю, что сейчас буду. Звонок Фила застает меня в офисе. Гурова нет, умотал куда-то по каким-то делам, но уходить мне не разрешал. Набираю его сотовый. Не отпустит – плевать, все равно поеду, но доложиться все-таки надо. Тон у шефа не очень довольный, но уйти разрешает.
Больница, в которой лежит Женька, самая обычная, районная. Его сюда привезли на «скорой» и пока что не разрешают никуда перевозить, слишком еще слаб. В отделении токсикологии в коридоре старый залатаный линолеум, пошарпанные крашеные стены. Все примерно как там, где лежала мама. Те же запахи: лекарств, невкусной казенной еды, хлорки, еще какие-то, не могу их идентифицировать, но они вызывают мысли о физической немощи и страданиях. В маленькой рекреации, рядом с которой Женькина палата, ни комнатных растений, ни телевизора. Лишь несколько таких же залатаных как линолеум дерматиновых жестких диванчиков и такой же пошарпанный как стены холодильник. Какие же они все-таки убогие, наши обычные районные больницы. И это в Москве, даже думать не хочу, какие они в провинции. На одном из диванчиков сидит какой-то понурый дядька. Тоже чей-то посетитель.
Дверь палаты открыта настежь, заглядываю. Койка Джеки в середине. Кажется, он сейчас спит. С одной стороны кровати – штатив капельницы, прихваченная пластырем иголка уходит в сгиб локтя. С другой стороны на стуле – Фил. Локти уперты в колени, в руках, прижатых ко лбу – Женькина ладонь. В палате еще пятеро больных, но никто не обращает на них внимания. Здесь всем плохо и всем ни до кого. Беда всех уравнивает, и геев, и натуралов. С минуту смотрю на них, потом решаюсь пройти. Здороваюсь с Филом:
- Привет. Ну как он?
- Привет. Сейчас вроде бы ничего.
- Спасибо, что позвонил.
- Не за что.
- Сам-то как узнал? Неужели его родители сказали?
Фил зло усмехается:
- Как же, дождешься от них. Ты бы слышал, как его папаша на меня здесь орал. Просто торчал в машине недалеко от их дома. Планы, блядь, строил, как бы его вытащить… А он в это время… В общем, видел, как его на «скорой» увозили. Поехал следом.
- И его отец разрешил тебе здесь остаться?
- Да ни фига. Пока Женьку откачивали, всем на все плевать было, и родителям и мне. Зато потом чуть с лестницы меня не спустили. Но Джеки к тому времени уже очухался и такую истерику закатил, что им пришлось меня терпеть. Да насрать, что они там думают и чего хотят, главное, чтобы с этим дурнем все в порядке было.
- У тебя-то дома как? Твои знали?
Он опять усмехается. На этот раз как-то криво.
- Как? Плохо. Не знали, конечно. Для них это тоже было большим сюрпризом. Я же раньше никогда… Все как у всех. У меня даже, можно сказать, невеста есть.
Вот это новость.
- А Джек знает? Про невесту?
- Нет. Да там и знать-то нечего. На самом деле, никакая не невеста, просто родители давно дружат семьями. И давно мечтают нас окрутить.
- Бедняга. С девчонкой тоже, наверное, проблемы будут?
Фил машет рукой.
- Да нет, тут все в порядке. «Невеста» как раз в курсе. Она вообще нормальная девка, с детства с ней дружим. Действительно дружим, без всяких. Да и с родителями, думаю, как-нибудь договорюсь, они у меня все-таки не такие придурки, как эти. Сволочи… Что они с ним сделали… Орали, оскорбляли по всякому. Этот козел его даже ударил несколько раз. Ты бы слышал, как он рыдал в трубку… Потом и телефон отобрали, гады…
На лице Фила такая ненависть. Голос просто трясется от злости. Надо как-то успокоить. Хотя я его понимаю.
- Фил, тише, Джеки разбудишь. Что думаешь дальше делать?
Он послушно понижает голос:
- Что буду делать? Пусть только выпишут, заберу его. Увезу нахрен отсюда, вообще из Раши.
- Куда?
- Да какая разница? Лишь бы от этих уродов подальше.
- А потом? Жить на что будете?
- Устроюсь работать. Может, какой-нибудь маленький бизнес заведу. Например, кафе открою. Или магазинчик. У меня есть свои деньги, дедово наследство. Не очень большие, но все-таки.
Смотрю на Женькиного парня с уважением. Действительно, умный, сильный, надежный. И верный. Все, как Джеки и говорил. Даже немного завидно.
Джеки, наконец, просыпается. Меня он пока не замечает, сразу находит глазами Фила. Бедный Женька, такой бледный, измученный, похудел, кажется, кило на десять, хотя куда ему дальше. Он сейчас, разумеется, без своих синих линз, но его взгляд, встретившись с взглядом любимого, так вспыхивает и так сияет, что разница почти не заметна. Фил тут же склоняется над ним, поправляет волосы на лбу, спрашивает, как он, не больно ли проткнутую иглой руку, не принести ли попить, что-то ласково шепчет на ухо. Тихонько выхожу в коридор. Немного попозже зайду.
В коридоре меня неожиданно окликают:
- Антон!
С удивлением оборачиваюсь. Кто бы? Женькин отец. Тот самый унылый дядька на кресле. Подхожу, здороваюсь. Тоже паршиво выглядит, можно даже сказать, что на нем лица нет.
- Антон, ну как он там?
Странно, что он спрашивает об этом меня. Мое удивление, наверное, заметно, потому что он опять поникает и неловко бормочет:
- Представляешь, не хочет нас с матерью видеть… Вообще не подпускает, сразу истерика начинается. Врач уже ушел, дежурного не найдешь, сестру тоже…
- Фил говорит, вроде бы, ничего.
- Фил!
Лицо Женькиного отца тоже просто перекашивает от ненависти, он сразу как-то подбирается, становится жестким, твердым.
- Антон, скажи, ну чего ему не хватало?! Зачем ему этот?! Почему вообще это все?!! Позор-то какой…
Блядь… Ну что за мужик. У него сын чуть не умер, а он думает о том, что скажут другие.
- Может быть, он просто не может без него жить?
- Антон, что за бред… Не может жить…
- Вы в этом сомневаетесь? Разве он не доказал?
- Глупости все. Что значит «не может без него жить»? Ерунда. Он без кислорода не может жить. Без воды и еды не может, и то какое-то время протянет. А уж без этого Фила…
С удивлением смотрю на него: изменился просто в момент. Резкий, жестокий, властный. Как будто не он недавно сидел тут таким несчастным и растерянным. Все эти капитаны большого бизнеса… Как же с ними бывает трудно. Не понимают самых простых вещей. Иногда мне кажется, что, приобретая свои состояния, они попутно утрачивают вообще все человеческое.
- Может быть, он не хочет?
- Не хочет чего?!
Пожимаю плечами.
- Жить без Фила.
Киваю на дверь палаты:
- Посмотрите на них, неужели не понятно, что они на самом деле любят друг друга?
Он бросает в мою сторону сердитый взгляд, поднимается с дивана, идет к выходу из отделения. Снова поникшая спина, шаркающие шаги. Но мне его больше не жалко.
Наверное, уже можно вернуться в палату. Женька мне рад. Очень хочется его отматерить, но язык не поворачивается. Ничего, пусть только поправится, намылю ему шею. Если, конечно, его парень позволит. Фила мы выпроваживаем домой: принять душ, переодеться, поспать пару часов. Он не очень-то возражает, видно, что здорово устал. Клятвенно обещаю ему, что никуда не уйду, пока он не вернется. Мы с Джеки немножко болтаем, но в основном он спит, все-таки он еще очень слабый. Время в больнице тянется медленно и сонно, почти не движется. Приходит сестра, снимает капельницу. Через час заходит опять сделать укол.
Незадолго до возвращения Фила звонит Тор. Интересуется, где я. Отвечаю, что в больнице. Спрашивает в какой, и долго ли я еще собираюсь там торчать, он хочет знать, когда за мной заехать. По дороге домой рассказываю ему, что случилось. Совсем коротко, не думаю, что судьба Джеки ему так уж интересна. Тор и правда слушает не очень внимательно, если вообще слушает. По-моему, он думает о чем-то своем. Он не собирается заходить ко мне, но в этот вечер я, впервые за долгое время, проявляю инициативу сам. Джеки и Фил, их нежность, их тяга друг к другу меня как-то растревожили, и мне хочется если не того же, то хотя бы иллюзии. Кажется, Тор немного удивлен моей настойчивостью. В этот раз он не очень торопится уйти, и у меня даже возникает ощущение, что если я сейчас попрошу, задержится до утра. Но я не прошу, мне вовсе не нужны одолжения, хочу, чтобы он остался сам. Поэтому молча смотрю, как он медленно одевается, неторопливо завязывает шнурки на ботинках, не спеша спускается по лестнице. Не успевает черная «Ауди» тронуться с места, как я тут же жалею, что промолчал. Но звонить ему на мобильный, просить вернуться – это как-то совсем уж глупо. Обозвав себя придурком, иду спать. Заснуть не получается долго.
Примерно через неделю Джеки выписывают, и они с Филом начинают готовиться к отъезду в Англию. Shit, опять мне провожать. Почему все, кого я люблю, куда-то уезжают? Так я скоро останусь совсем один.
***
Как-то вечером, в середине сентября, Гуров, закончив работу, с удовольствием потягивается, откидывается в кресле и сообщает, что намерен уйти в отпуск. Ненадолго, дня на три. Пожить в своем загородном доме вдали от бизнеса и прочей суеты. Отдохнуть, расслабиться, отключить мозги, слиться с природой. Тут же ставит меня в известность, что проделывать все это он собирается в моей компании. Мое глупое сердце радостно подпрыгивает. Три дня наедине с Тором, вдали от города. Хотя, вряд ли наедине. Наверняка этот самый дом располагается в каком-нибудь крутом коттеджном поселке и набит разной прислугой. Все равно, эти три дня он будет только моим. Будем с ним прогуливаться по темным аллеям парка, играть в теннис, вместе плавать в бассейне. Завтракать, обедать и ужинать – тоже вместе. Будем подолгу разговаривать, и может быть, я, наконец, что-нибудь о нем узнаю. Очень заманчиво. Но я же не могу в этом признаться. Поэтому я хмуро бурчу:
- Вот счастье-то… За каким я тебе там?
Тора мой мрачный вид нисколько не волнует. Спокойно и, пожалуй, даже весело, отвечает:
- Ты же мой личный помощник. Вот и будешь помогать.
Но меня тоже такими дешевыми отмазками с толку не собьешь.
- Буду помогать в чем?
- Будешь помогать отдыхать и расслабляться.
- Собираешься затрахать досмерти?
Он вроде бы даже слегка оскорбляется:
- Вот только не надо делать из меня сексуального маньяка. Не захочешь – не трону.
- Тогда зачем?
- Просто приглашаю. Можно сказать, по-дружески. Тебе тоже небольшой отпуск не помешает.
Если честно, я считаю, что мне не помешает и большой. И вообще, мне уже немного стыдно. Ну что я, в самом деле, ломаюсь? Мне же хочется. Поэтому я сдаюсь. С удовольствием. Тор благородно делает вид, что мое согласие что-то решало. Он велит мне быть готовым завтра к восьми утра. На прощанье предупреждает:
- Только не жди слишком многого. Этот дом… Сам увидишь. В общем, это совсем не то, к чему ты привык.
Звучит интригующе.
Загородная резиденция бога грома и бури километрах в двухстах пятидесяти от Москвы. Серая лента шоссе стелется под колеса, движение завораживает. Говорить совсем не хочется. Вдоль дороги тянется лес, на его стене яркие пятна желто-красного осеннего граффити. Снова осень. Прошел почти год с того дня, когда моя судьба так резко свернула с намеченного маршрута. Моя нынешняя жизнь больше не кажется мне нереальной, наоборот, то, что было до этого – вроде бы и не со мной. Наверное, потому, что я сам изменился. Я повзрослел, распрощался с некоторыми иллюзиями, хотя, возможно, взамен обзавелся другими. Что-то обесценил в своих глазах, что-то научился ценить. И я теперь совсем не похож на того легкомысленного парнишку, каким был всего год назад. Милый, инфантильный, наивный, твердо уверенный в своем замечательном будущем, такой дурачок. Но он все-таки мне по-прежнему нравится. Он веселый, забавный, добрый, и он по-прежнему часть меня, затаился где-то внутри. Думаю, будет совсем неплохо иногда выпускать его погулять.
Вообще, за этот год столько всего изменилось. Я многое потерял. Потерял отца, состояние, положение в обществе, всех друзей и знакомых, кроме Джеки. Да и Джек уже не совсем мой, он теперь принадлежит Филу. Вместо всего этого в моей жизни появился наглый мужик, который по-прежнему в грош меня не ставит, и от которого я схожу с ума. Он тоже сейчас молчит, но это молчание не напрягает. Кажется, вот так, рядом с ним, под бормотание магнитолы, я мог бы ехать целую вечность. Абсолютно не важно, куда.
Наше путешествие заканчивается в какой-то деревне. С сомнением оглядываюсь: где же элитный коттеджный поселок? Где особняк в викторианском стиле, где роскошный английский парк с тенистыми аллеями, ухоженными газонами и цветниками? И где, черт возьми, теннисный корт и бассейн? Совершенно обычный дом. Небольшой, можно даже сказать, маленький. На первом этаже кухня и что-то вроде гостиной. Второй этаж – большая мансарда, там спальня. Вместо камина – стройная круглая печь. Она выложена красивой плиткой цвета топленого молока с терракотовым орнаментом. Один бок выдается в кухню, другой в гостиную. К дому пристроена маленькая незастекленная веранда. Во дворе густая, аккуратно подстриженная травка, которая, впрочем, явно не дотягивает до английского газона. Несколько плодовых деревьев, кажется, вишни и яблони. Периметр обсажен смородиной и сиренью. В доме есть газ и все удобства. И в нем уютно. Но довольно просто. И чисто.
Спрашиваю Тора, кто за всем этим следит. Он отвечает, что соседи. Пожилая пара. Он им за это платит приличные деньги, по деревенским меркам вообще целое состояние. Муж поддерживает дом в порядке, зимой протапливает, ухаживает за садиком. Жена иногда прибирает. Она же будет нам готовить. Если, конечно, я не собираюсь сам исполнять роль феи домашнего очага и лично стоять у плиты. Ну что за язва, нельзя было обойтись без дурацких шуточек? Делаю вид, что не заметил насмешки. Серьезно отвечаю, что не считаю себя вправе претендовать на такую роль, пусть лучше готовит соседка.
Стоят тихие солнечные дни. Днем тепло совсем как летом, но вечерами уже холодно, приходится одевать свитер. Ведем спокойную ленивую жизнь, поздно просыпаемся, днем подолгу гуляем по окрестностям, валяемся в еще зеленой траве. Недалеко от деревни таинственная громада леса. В первый день отправляемся на прогулку туда. В лесу мне не нравится. Ничего похожего на просторные торжественные кущи, которые показывают в кино или на аккуратные ухоженные европейские лесочки. Он весь какой-то заросший, повсюду завалы сухих веток, иногда попадаются упавшие деревья. Через все это приходится пробираться, уже через полчаса устаю, как собака. Ну его, этот лес, лучше буду любоваться им издали. Ходим на озеро. Купаться уже холодно, поэтому сидим на берегу, наблюдая за стайкой уток или просто скользя глазами по пустой водной глади. Берем с собой удочки, но они так и лежат без дела. Я не любитель рыбалки, Тор, видимо, тоже относится к ней без фанатизма. Он действительно ко мне не пристает, и мне самому тоже совершенно не хочется. Такой покой, такое умиротворение. В этой сонной расслабленной лени, охватившей душу и тело, как-то нет места для секса, тем более, такого резкого и нервозного, какой обычно бывает у нас. Несмотря на то, что мы спим с ним в одной постели, другой просто нет. Но засыпать у него под боком очень приятно.
В последний вечер погода портится. Сижу на перилах, дышу прохладной, уже совершенно осенней свежестью, слушаю бормочущий в саду дождь. Пространство веранды слабо освещено кухонным окном, поэтому ночь, обступившая дом со всех сторон, кажется еще черней. В этой темноте не видно падающих с неба струй, но все вокруг наполнено влажными дождевыми шорохами и вздохами, звонкими щелчками капель по листьям, запахами мокрой зелени и сырой земли. Тор, облокотившись, стоит рядом. Мне так хорошо с ним в этой осенней ночи. Как жаль, что завтра мы уже уезжаем. Завтра мы уезжаем, а я так и не успел ничего о нем узнать. Решаюсь нарушить молчание.
- Послушай… А почему вот так? Ну, этот дом. Почему такой?
- Какой?
- Маленький. Скромный. В какой-то деревне.
- А ты ожидал огромный трехэтажный коттедж комнат на сорок?
- Хотя бы на двадцать.
- А что именно тебя не устраивает? В нем вроде бы есть все, что нужно.
- Да все устраивает. Но просто… Ты очень богатый человек, и дом у тебя должен быть соответствующим. Это же естественно.
- Ну, допустим, не такой богатый, как тебе кажется. Мировой кризис сильно потрепал мои инвестиции. И в издательство пришлось очень сильно вложиться. До сих пор приходится, хотя, думаю, скоро начнет давать доход. Максимум, через год. А насчет того, что естественно… Ты так считаешь? Я не женат, у меня нет детей, зачем мне двадцать комнат?
- Разве просто не хочется? Это ведь здорово, иметь большой красивый дом, парк, самую крутую тачку.
- Хочется?
Он ненадолго задумывается. Я ему не мешаю, тихо сижу, слушаю шорох дождя. Наконец он нарушает молчание:
- Для тебя такой уровень жизни привычный с детства, не знаю, поймешь ли… Но постараюсь объяснить. Попробуй представить, что ты бедный.
- Чего тут представлять? Я такой и есть.
- Нет, не такой. По-настоящему бедный, почти нищий. И вот ты начинаешь заниматься бизнесом, и у тебя появляются первые деньги. Не очень большие, но для тебя – целое состояние. Ты даже вообразить себе не можешь, какой кайф и какое ощущение свободы это дает. Ты заходишь в магазин, и тебе не надо прикидывать, от чего отказаться: от куска колбасы или от банки растворимого кофе. Ты в состоянии позволить себе все то, на что раньше даже боялся смотреть, а на ценники можешь вообще внимания не обращать. Покупаешь шмотки, ходишь по кабакам, снимаешь девок. Знал бы ты, как от этого прет!
- Ты так быстро на все это заработал?
- Да. Ты не представляешь, как просто тогда в этой стране можно было делать деньги. Правда, и потерять их было так же легко. Но я старался не зарываться, поэтому к двадцати годам у меня был уже вполне приличный капитал, я ведь рано начал. Конечно, приличный для тех лет. Вообще, возможностей была масса. Но, к сожалению, мне пришлось срочно мотать из страны.
- Угу, слышал что-то. Кажется, ты чего-то там не поделил с бандитами?
Тор усмехается.
- Ну, не поделил… Ты мне льстишь. Не такой уж я был крупной фигурой, чтобы что-то там с ними делить. Просто по незнанию, случайно, встрял в одно дело, сорвал им крупную сделку. Как я потом понял, сделка к тому же очень много значила для престижа группировки, после этого облома у них начались большие неприятности. Можно сказать, стало началом их конца. Не сразу, конечно, но все же. В общем, сыграл роль песчинки, случайно попавшей в отлаженный механизм. Хотя, вполне возможно, меня просто кто-то использовал «втемную».
Недолго молчит, потом продолжает:
- Но бандитам, конечно, было похер, каким боком я туда влез, так что пришлось срочно смываться. Группировка была не очень известной, в газетах о ней не писали, но сильной. В том городе, где я тогда жил, они заправляли всем. За бугром начал потихоньку опять разворачиваться. В развитых странах, конечно, делать мне было нечего, рынок там давно поделен. А вот Азия, Африка… Восточная Европа… Это – да.
- А как же твои родные? Ты не боялся, что бандиты начнут трясти их? Вроде бы, была такая практика.
- А у меня к тому времени уже не было никаких родных. Отца я вообще никогда не видел, мать умерла года за полтора до этого. Рак. Сама она была детдомовской, так что дедушкам и бабушкам тоже было взяться неоткуда.
Горячая волна жалости к этому сильному, ироничному мужику неожиданно окатывает меня с головы до ног. Черт. Это себя я считал одиноким? Он, кажется, что-то замечает, потому что как-то непривычно мягко усмехается.
- Брось, я привык. И вообще, не отвлекай, я тебе тут, между прочим, кое-что объясняю. Будешь слушать?
Согласно киваю:
- Давай. Ты остановился на том, что к двадцати годам ты распух от денег и начал покупать шмотье и дорогостоящие продукты, ходить по кабакам и снимать девок.
- Ну да, примерно так.
- А потом?
- Потом? Потом, когда основные потребности души и тела удовлетворены, оглядываешься и понимаешь, что богатые люди во всем мире ходят не в турецком тряпье, а «девятка» - не самая крутая машина на свете. Так же, как и то, что трехкомнатная «брежневка» в центре областного города – не идеал жилплощади.
- И что?
- И начинаются понты. У кого дороже галстук, часы, трусы, зажигалка. У кого мощнее джип, выше дом, длиннее яхта. И все в таком роде.
- О, а у тебя и яхта есть?
Он опять чему-то усмехается.
- Была. Представляешь, я эти яхты терпеть не могу, у меня вообще морская болезнь. Но – была! А как же, для престижа положено.
- Ну, думаю, от этого тоже здорово прет.
- Еще как! Но, знаешь, со временем начинает доходить, что три костюма одновременно на себя не наденешь, и в двадцати комнатах сразу жить не будешь.
- И что тогда?
Мне действительно ужасно интересно, мы впервые разговариваем с ним так долго. Так серьезно. Так просто и откровенно. Кажется, за этот вечер я, и правда, узнаю о нем очень много. Намного больше, чем за прошедший год.
- Понимаешь истинную цену вещей. Знаешь, я был какое-то время знаком с одним очень богатым европейским бизнесменом. Мобильник у него был черт знает какой давности, весь потертый. Его как-то спросили, почему он его не поменяет. Он очень удивился и ответил: «Зачем? Этот еще работает».
- Прикольно.
- Ага. Потом в какой-то момент появляется ощущение бессмысленности. Для чего это все? Напряжение, сумасшедшая погоня за деньгами. Ты ведь давным-давно обеспечил всем, чем только можно и себя, и своих возможных потомков. Хрен его знает, до какого колена.
- Но ведь никто почему-то не бросает делать эти чертовы деньги?
- Ну, для кого-то это – власть. Для кого-то – уже спорт, адреналин. Обыграть конкурента, занять рынок, перехватить заказ… Сделать из дерьмовой фирмешки гиганта бизнеса.
- Как ты? Ты поэтому всегда берешься за такие?
- Наверное, поэтому. А вообще, знаешь, некоторые и бросают. Бросают бизнес, покупают себе домишко на каком-нибудь сраном Гоа и живут простой незатейливой жизнью. Потому что поняли, как, в сущности, мало надо человеку. Слышал о таком?
Я важно киваю.
- Слышал, конечно. Дауншифтеры. Только, по-моему, это какая-то блажь. В наше время все уже не знают, как выпендриться. А, скорее всего, у них просто в бизнесе какие-то нелады, вот они и делают хорошую мину при плохой игре. Мол, надоело – и все.
- Ну, может, ты отчасти и прав, кто-то, наверное, действительно маскирует таким образом неудачи в делах. Но не все, поверь. И вообще, дауншифтинг – явление далеко не новое, лет ему, думаю, столько же, сколько самому капитализму. Ты Джека Лондона любишь?
- Ну, так… читал кое-что.
- А я в юности очень любил. У него есть один роман, называется «Время-не-ждет». Не читал?
- Этот – нет.
- Зря. Там рассказывается о временах золотой лихорадки на Аляске. И вот был там один парень. Обаятельный, симпатичный, веселый, одним словом, душа компании. И все его очень любили. Но при этом был энергичным, работящим и не любил терять время. И у него была присказка: «Время не ждет». Так его и прозвали.
- И что, этот Время-не-ждет нашел свое золото?
- Нашел. Ему очень повезло, наткнулся на богатейшую жилу. Он уехал с Аляски, в Центральные штаты, занялся большим бизнесом, стал очень крупным воротилой на Уолл-стрит. Конечно, все это потребовало от него решительности, жесткости, иногда даже жестокости. Кроме того, большие деньги – это большая головная боль, а большой бизнес – очень большое нервное напряжение. Чтобы как-то с этим справиться, он начал пить, не так чтобы до запоя, но часто. Еще играть в карты.
Опять киваю. Карты… Знакомо.
- Он проводил свое время или за письменным, или за карточным столом, в душных прокуренных комнатах. Мышцы, а после тяжелой жизни на Севере они у него были просто великолепные, стали дрябнуть, лицо от спиртного приобрело нездоровый красный цвет, даже животик наметился.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 18 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |