Все посмеиваются, хотя я точно знаю такой факт в биографии Льва Николаевича…
— Такой едондер пуп получается, что да — освинела публика до безграничности. Вызывали последнее время и на кошечек. Мы уже думали американский вариант отработать — Игорек, когда в США был, закорешился с пожарными. А пожарных задолбала бабка одна: ее котяра любил на дереве сидеть, и старая ведьма все пожарных вызывала. Они к ней каждый день ездили. Ну как это в Америке — приезжает куча пожарных с сиреной, красиво разворачивают лестницу и кота торжественно снимают под аплодисменты… А в последний раз котяра после снятия с дерева сдуру уселся сзади машины. У колеса. А машине, чтоб раз вернуться, пришлось задом подавать. Жирный был кот, ленивый. Американцы божились, что это случайно вышло, и они страшно переживают, но наш сотрудник им не поверил.
Еще посмеялись. Один из эмчеэсовцев начинает связываться по рации, после коротких переговоров поворачивается:
— Сейчас машина будет. Задачи какие?
— Задач много. Первое — договориться о взаимодействии. Телефоны вот-вот отрубятся, так что со связью надо решать быстро и внятно. Вы в любой момент получите приказ — и фьють, поминай, как звали. А нам деваться некуда. Связь будет майор пробивать — он спец. Дальше. Пара посудин кроме вашей тоже нужны. До ледохода две недели, так что многое можно успеть. Это я обеспечу. Потом с оружием разобраться. Ну и доктора, Валентину Ивановну, видно, придется оставить. Тем более роддом меньше других отделений пострадал, ей рожать скоро. Да и условия для лабораторной работы тут лучше, а отрядный медик договорится, чтоб наших пациентов тут принимали.
— В плане оружия начальство наше тоже ходатайствовало.
— И как?
— Кверху каком! Дескать, МЧС не относится к структуре ВМФ и потому командование гарнизона без приказа сверху оружием обеспечивать не имеет права. А штаб морской в Адмиралтействе заперт, и что у них там — неведомо. Связаться не удалось.
— Мы когда мимо проезжали, там пальба была в полный рост.
— Вот-вот.
На берег выкатывает автомобиль. Судя по очертаниям УАЗ. Мигает фарами.
Водила поворачивается к нам. Видно, что мужику тяжело просить, но он через себя перешагивает:
— Не то чтоб я трусил, но, может, найдется у вас хоть какой-нибудь ствол? Я-то ладно, но как бы кто умный на машинку нашу не позарился. По такому времени она дороже джипа получается!
Майор делает отсутствующий вид и вылезает. Николаич задумывается на минуту, потом подмигивает мне и тоже вылезает. Вообще-то пакистанское железо мне сейчас не очень-то понадобится. Делаю широкий жест, выковыриваю из кармана трофейный пакистанский Токарева и протягиваю водителю рукоятью вперед:
— Два патрона отстреляны, осталось шесть. Держи.
— Боевой?!
Выщелкиваю магазин, передергиваю затвор. Вылетевший патрон ловко цапает на лету старший эмчеэсовец.
— Других не держим! Если найду что получше, о вашей просьбе вспомню! Поаккуратнее с ним!
Все-таки мужчины как дети. Трое здоровенных и тертых жизнью мужиков обрадовались железячке, как ребенок соске… Впрочем, я, когда ее получил, тоже обрадовался. Ну теперь им есть чем заняться. Они еще обещали помочь при погрузке, но это потому, что, как считает Николаич, они могут через нас разжиться оружием, а оно им очень нужно. Потому пока помогать будут четко.
А я забираю с собой сумку с красным крестом, которая у них была в салоне. А то поехал как на прогулку. И автомат пустой, и без сумки. Медик на экскурсии… Жопа с ушами!
Вылезаем из машины с Валентиной. Поддерживая ее, иду к УАЗу. Примечаю, что Николаич прикрывает с бережка наше продвижение. Пока идем, она тихо говорит мне:
— Я настояла, чтоб вы поехали, дескать, сопровождать меня — вдруг по дороге рожать начну. Но договариваться вам особо ни с кем не понадобится. Тут моих одногруппниц пятеро работает, и все живы, к счастью, и кое-какое влияние имеют на командование. Так что интересы крепости я поддержу. Да и рожать мне еще через месяц.
— А зачем я тогда нужен?
— Мне так спокойнее. И вам стоит знакомствами здесь обзавестись. Это ваш авторитет поднимет. Если на вас навалят задачи по медобеспечению в том виде, как этот бравый полковник полагает, станете сельским фельдшером при крепости. Подай-принеси. А в благодарность яичко вкрутую. Но там фельдшеров и медсестер без вас хватит. Вам надо организовывать работу, а не только прыщи зеленкой мазать. И не дайте военным себе на шею залезть. В войсках-то привыкли, что там в основном здоровый контингент, и потому у невоевавших военных авторитет медиков низкий. Так, прислуга, седьмая вода на киселе… Воевавшие считают по-другому.
— Ясно. Спасибо!
— Долг платежом красен.
Грузимся в УАЗ — за рулем капитан-лейтенант, сзади еще один сидит, на приставном стульчике. Оба с АКМС, судя по стволу — 7,62. Сейчас в штаб. По ряду причин работа идет неровно, но командир гарнизона хочет лично поговорить с медиком, который в мертвой поликлинике работал со смертельно опасным материалом. Завтра будет интервью с журналистами для местного радио, а если получится наладить телевещание, то и съемка сюжета для телевидения.
— Больно шума много, — недовольно говорит Валентина.
— Это нужно. Люди в ужасе, растеряны. Надо их подбодрить, дать ориентиры. Показать возможность победы. Это сейчас необходимо.
— Я не хочу, чтоб из меня делали мифологическую героиню типа двадцати восьми панфиловцев.
— Ну вы нам льстите. Тут Ортенберги[15] не работают, да и масштабы другие — наврем, так всем станет известно быстро — городок маленький. Придется по старинке — что есть, то и писать. Это в общей теме пойдет про нашу медицину — судя по всему, наша больница пока единственная не вымерла и работоспособна. Потери страшные, до трети состава, но удержались. И теперь умные уже, повторно такого не допустим.
— Тем более что делала все, что могла в тот момент.
— Это и наши медики признают. Вам единственной в голову пришло зомби изучать. Теперь результатами и мы пользуемся. И очень вовремя, потому что мы тут и так напортачили вначале.
Подъезжаем к зданию, выгружаемся. У подъезда пара часовых — офицер с матросом. Оба с АКМС. Мода у них, что ли, такая?
Валентина идет медленно, подстраиваемся под ее темп. По привычке осматриваем лестницу. Наверху в коридоре опять же вооруженные офицеры. У меня складывается впечатление, что тут у всех АКМС. И кобуры тяжелые, не пустые. Схема крепления идиотская — висят на кожаных лямках, на середине бедра.
В кабинете пятеро офицеров — двое каперанги. Кто из них комендант — непонятно, но тот, что слева, делает шаг навстречу и спрашивает:
— Из Петропавловки?
— Да, оттуда.
— Добро пожаловать! Я комендант Кронштадта капитан первого ранга Змиев Георгий Георгиевич!
Далее по старой военно-морской традиции чопорно представляет каждого из своих сотрудников.
Краем глаза замечаю некоторое удивление на физиономии Николаича. Но когда дело доходит до нас, он не хуже каперанга отрекомендовывается и представляет каждого из нас. Жмем друг другу руки.
— Чаю?
— С удовольствием!
— Сейчас распорядятся. Теперь докладывайте о ситуации с оживающими мертвецами. И потом мы вас отправим на отдых. В тридцать шестой сейчас безопасно, и вас там уже ждут. Завтра решим вопрос об организации лаборатории. Мы уже с нашими медиками обсудили вашу разработку, и похоже, что вопросов еще больше стало. Теперь мы хотим услышать все из первых уст. И можете поподробнее. На это времени не жалко.
Валентина достаточно четко докладывает. Потом моряки задают кучу вопросов. Похоже, что некролаборатории будет с чем работать — темы получаются серьезные. В первую очередь моряков беспокоит способность мертвяков изменяться, нажравшись «своего» мяса. Пожалуй, это действительно куда как серьезно.
Приносят чай. Я ожидал стаканы в подстаканниках, а тут банальные кружки в белый горошек на красном фоне. Но заварен круто и так же круто послащен.
Валентина прощается с нами, ее увозит тот же каплей. Утром мы с нею увидимся, если все будет в порядке. Я должен «договориться» с коллегами.
Николаич и майор рапортуют о том, насколько все хреново, в том числе и в Петропавловке. Оружия нет, людей грамотных нет, еды нет, и готовить негде, а беженцев уже под три тысячи.
Змиев морщится:
— Вы считаете, что у нас тут все замечательно? Из сорока пяти тысяч человек за день осталось тридцать четыре тысячи. И это еще оптимистичный подсчет. Мертвецов отстреляли за день не более трех тысяч. Удалось очистить территорию 36-й больницы, пару городских районов, да сейчас еще сообщили, что за кольцевой в общем более-менее стабильная ситуация. На военных территориях — нормально. А в городе куда как плохо. Сейчас надо думать о том, чем эти тридцать четыре тысячи прокормить да чем мертвецов угомонить, а потом куда и как убрать трупы. Так что не плачьтесь. Всем сейчас худо. А мест с сохранившимися живыми людьми авиаразведка насчитала не менее десятка. И всем помогать надо.
— Так это ваша авиетка сегодня летала?
— Да, «дельфин» из авиаклуба.
От те раз, я и не знал, что тут, ко всему прочему, и свой аэродром с авиацией есть!
Действительно, база ВМФ.
— Получить данные авиаразведки можно?
— Получите, вам приготовят подборку документов. Среди ваших трех тысяч беженцев должны быть и военнообязанные. Мобилизуйте.
— Мы привезли документы: заверенный список военнослужащих Артиллерийского музея и еще военные билеты сотрудников Монетного двора и заповедника. Наш комендант говорил, что вы обещали помочь оружием.
— Это к начартвооружения. Учтите, иду на нарушение целого ряда положений. И не рассчитывайте, что дам самое лучшее. И строго по списку. Не больше.
— Поможете продуктами? И было бы неплохо…
— Не рассчитывайте на многое. Людей не дам — город чистить надо, а у меня за сутки девяносто восемь военнослужащих дезертировало. Часть из них — с оружием. Потому гарнизон вам пополнить не могу, самому мало. И люди опять же сейчас жидконогие. За те же сутки одиннадцать самоубийств. Срочники в основном, но и офицеров двое. До утра прикинем, что сможем выделить. Проще бы подогнать к вам какую-нибудь пассажирскую посудину с кухней на триста порций. Но такие под мостами не пройдут. А мелкую… Подумать надо, что больше подойдет.
— По средствам связи вы обещали помочь, — напоминает неприметный майор.
— А что бы вам артмузей не раскулачить? Он рядом.
— Там добро еще в порядок приводить надо.
— Так и у нас такие же музейные экспонаты получите. Давайте, хватит мне ваших претензий. По транспорту подойдете через два часа. Там думать буду, что сделать. Но учтите, за всю помощь вам придется отрабатывать.
Комендант размашисто подписывает две бумаги — для начсвязи и начартвора.
Николаич с майором договариваются встретиться тут же через два часа, и мы расходимся. Майор вместе с начсвязи исчезает на первом этаже.
Накорябав на коленке «Выдать в соотв. кол. по списку из снятого с воор.», начвор говорит:
— Скажете каплею, в 18/с склад. Там старая стрелковка.
Выходим и сталкиваемся с каплеем. Говорим про место назначения. Чешет в затылке.
— Ну ладно, поехали…
Склад оказывается заперт. Приходится долго мотаться по этим пакгаузам, чтобы найти чертового мичмана — завскладом. Дома его быть не может, там была самая задница, и мичман был на складе, это точно. Теперь где-то шхерится. Холодно, сыро, темно, а я вспоминаю, что не взял зубную щетку. Очень уместно.
Каплей уже ученый — вовсю пользует фары УАЗа, в темные переулки сначала светит фонарем, идет сторожко и АКМС держит грамотно. Наконец удается засечь логово мичмана — свет у него горит в одной из каптерок.
Каплей долбает кулаком до тех пор, пока мичман не вылезает. Пьян он жестоко. Видно, что жизнь его раньше баловала, а потом взяла и чем-то прищемила. Причем сильно. Этакая роскошная в прошлом яхта, ржавеющая на приколе…
Капитан-лейтенант жестко ставит задачу, отвозит нас к нужному складу — и, пообещав приехать за нами через полтора часа, исчезает. Внутри склада грустно и уныло. Вроде и пыли на ящиках немного, а вид — как в пирамиде Хеопса. Вековое запустение.
Николаич выдает бумагу, раскладывает список и удостоверения. Мичман сонно читает все это, медленно сверяет военные билеты рабочих Монетного двора со списком работников Артиллерийского музея. Разумеется, ничего у него не сходится, отчего он физически страдает. Николаич старательно объясняет ситуацию, растолковывая как маленькому дитю — что оружие и боеприпасы надо выдать и по списку, и по билетам, и даже по удостоверениям. И желательно побольше и поновее.
Начинается второй сеанс чтения документов. Николаич не выдерживает и буквально наседает на складского деятеля.
Глядя на Николаича грустными, задумчивыми глазами, мичман скорбно заявляет:
— Все, что могу вам выдать, это сто восемнадцать винтовок системы «Арисака» тип тридцать. И к ним патронов аж цельных пятьсот шесть, правда они слегка отсыреть могли, там крыша текла.
Николаич буреет лицом:
— Доктор! Ущипни меня! Это сон! Этого просто не может быть!!!
Боюсь, что либо Николаича поразит инсульт, либо он пристрелит сейчас мичмана.
А может, даже не пристрелит, а искусает. Загрызет. И съест!
— Доктор? — оживает мичман. — Это кликуха или и впрямь доктор?
— Ну да, я врач.
— Откуда? Военврач?
— Сейчас из Петропавловки. Нет, штатский.
— А ну так, у вас в требовании написано, что из Петропавловки…
На улице слышно, что подъехал УАЗ. Это что, мичман полтора часа нас мурыжил? А ведь похоже… Вот сволочь!
Каплей начинает наседать на мичмана, на что тот отвечает, и довольно резонно, что большей дыры, чем его должность, сейчас в Кронштадте нет. Видимо, это так, каплей стихает. Но вот мичман явно ожил:
— Давайте, товарищи офицеры, сделаем так. Вы езжайте, а мы с доктором потолкуем. Доктор разбирается в оружии?
— Ну в общем да, — отвечает Николаич, схвативший какие-то нюансы в ситуации.
— Тогда так и решим. А доктора в штаб я и сам привезу.
— Ну ладно…
Я вижу, что Николаичу очень хочется набить мичману морду, но он нечеловеческим усилием сдерживается. Все-таки он человек дела.
Вторая часть марлезонского балета[16] после отбытия УАЗа начинается довольно необычно. Мичман с каждой минутой оживляется все больше.
— Может, по граммуле — за знакомство?
— Нет, не стоит. Чую, что сегодня мне лучше быть тверезым. Я так понимаю, есть для меня работенка? Если дело так обстоит, то я на работе не пью. Лечить — только трезвым.
Мичман начинает мяться.
Мнется он долго, наконец решается. Рассказывает он полную чушь. Но видно, что честно — как на исповеди. Два года назад он слегка расслабился и надрался в подозрительной мужской компании. А через пару недель после этого почувствовал себя плохо — разболелась задница. Ну вот в самой дырочке. Не желая давать повод сплетням, мичман смотался в Петербург и в частной навороченной клинике показался на условиях полной анонимности. Принимали его великолепно, со всем решпектом, взяли все анализы, попросили заехать через пару дней. И на втором приеме порадовали, что это у него в анусе проявления сифилиса. Мичман со стыда чуть не помер. Он был завзятым бабником, а тут такое. И вот его два года от сифилиса лечат, а только хуже. Штамм, говорят, устойчивый к антибиотикам.
То, что это бред чистой воды, мне понятно сразу. Сифилис не лечат два года, тем более свежий. Шанкр[17] не дает резкого неудобства. Если даже и дает — болевые симптомы для сифилиса нехарактерны. Штаммов бледной трепонемы, устойчивых ко всем антибиотикам, науке пока неизвестно. Зато частные клиники с врачами, которые купили диплом и умеют драть деньги, — это я видел.
— Ну давайте раздевайтесь.
— Совсем?
— Совсем. И свет поярче.
Осмотр пухлого мичмана никаких признаков сифилиса не дает. А вот когда складской работник встает на стол в позу «коровушки», взгляд тут же отмечает роскошный, запущенный геморрой с отличными геморроидальными узлами. Студенческий случай. Диагноз от двери. Так говорят о столь наглядной хрестоматийной картине. Даже жаль беднягу — как же он гадит-то? Это ж боль неописуемая.
— Постойте так пока, я сейчас снега с улицы возьму и приложу к больному месту. Потерпите.
В сумке находится несколько пар резиновых перчаток. Натягиваю пару, с автоматом высовываюсь из двери, осматриваю совершенно безлюдный проулок — и, не отвлекаясь, цапаю сбоку от двери снежка.
Мичман дергается, но вот при контакте с холодом шишки начинают заметно уменьшаться. Конечно, тут одним снежком не вылечишь, геморрой запущен изрядно, но вполне по силам нормальному терапевту.
— Как, легче?
— Да… легче…
— Одевайтесь. Сифилиса у вас не вижу. Можно, конечно, провериться на реакцию Вассермана, но уверен, что она будет отрицательной.
— А что же у меня тогда?
— Геморрой. Запущенный, но вполне курабельный.[18]
— Как? — У мичмана делается лицо такого же цвета, как до этого у Николаича, — как бурак.
— Ну вот так. Банальный геморрой. Сидячий образ жизни, запоры и алкоголь.
Мичман загибает почище классика русской литературы Льва Толстого и говорит так, почти не повторяясь, минут пять.
— Если вы облегчили себе душу, то могу порекомендовать новоприбывшую докторшу — если будете выполнять ее рекомендации, вылечитесь за месяц. Может, и раньше. А болтать она не расположена, я ее давно знаю.
Мичман растерянно одевается. Судя по всему, картина мироздания в его голове несколько искажена, потому что первым делом он надевает фуражку на голову, а потом мучается с майкой, не сообразив снять фуражку. Когда он возвращается в реальность, то первый же вопрос его отдает детской наивностью:
— Но как же это так? Как они могли так со мной?
— Вы же нам морочили голову полтора часа?
— Так ведь они же врачи!!!
— Разные врачи бывают. Вот есть, например, врачи, которым надо привезти оружие. И боеприпасы. Я вот, например, такой.
— Это как раз поправимо. Что вам нужно?
— По списку и по билетам — сто восемьдесят восемь единиц стрелкового оружия.
— Сколько у вас там офицеров получается?
— Сто девять.
— Хорошо. Пошли, подбирать будем по порядку. А это точно геморрой?
— Девяносто девять процентов гарантии.
— Ага. Ну вот что можно прикинуть для офицеров — двадцать четыре штуки тульского «Коровина». И к ним две тысячи двадцать патронов, остальные восемьдесят четыре штуки — тульского «Токарева». С патронами к ним чуть позже. И для лечащего врача… — Тут мичман лезет куда-то в глубь своего склада и возвращается через несколько минут, погромыхав там: — Вот.
У него в руках практически новехонькая деревянная кобура. Тяжелая. Аккуратно открывает крышку, и оттуда, маслянисто посверкивая, выскальзывает тот самый К-96, товарищ маузер. Ну ясен день, самый что ни на есть кронштадтский сувенир. Лихо!
— За пистолеты спасибо, конечно, но вообще-то нам лучше что-нибудь подлинноствольнее и помощнее.
— Маузер хорош?
— За маузер отдельное спасибо. Я о таком всю жизнь мечтал, а тут как с куста! Но вопрос о длинностволе остается.
— Мы ж про офицеров говорим? В распоряжении: выдать соответственно числу. Так для офицеров пистолет положен как дополнительное оружие. Так что никто ничего против не скажет. А кроме пистолетов ППС-43. Сгодится? Могу выдать сто двенадцать штук.
— Сгодится, конечно. А вот как насчет калашей?
— У меня всего десяток, еще АК-47. И они хоть в хорошем состоянии, но трепаные. И рожков к ним всего по два. И патронов этих у меня вообще нет. Так что выдать-то могу, но патроны добывать отдельно придется. Вот для рядовых у меня одни винтовки и карабины. Хотя есть пара фузей… Так. Пошли-ка вместе — помочь надо.
Следующие полчаса мы кантуем разношерстные тяжеленные ящики. Немудрено тут геморрой получить. Наконец старомодный ящик. И ей-богу, с готическим шрифтом. Мичман возится с защелками.
— Так. Вот фузеи.
В ящике лежат два пулемета. Очень характерного вида — мы такие часто находили у немцев. Французский станковый «гочкис» — 8 мм, образца 1914 года. Своеобразный ствол со словно надетыми на него кольцами охлаждения радиатора, нелепая и милая в своей старомодности пистолетная латунная рукоятка.
— Ого! А рамки для него есть?
— Полно. Ну-ка дернем вот этот ящичек.
Глаза на лоб лезут — в ящике навалом пара сотен широких и длинных железных пластинок с вырубленными штампом выступами. Эти выступы полусогнуты, и если засунуть между ними патрон, то они словно обхватят его вытянутыми полукруглыми лапками. И всего влезает в эту рамку двадцать восемь лебелевских пузатеньких патронов с никелевой серебристой пулей. Эти пулеметы — трофей после разгрома Франции — немцы потащили в Россию, потому как МГ-34 оказался слишком нежным для наших морозов и грязи. В первую же зиму немцы отметили, что универсал переходит от холода на одиночную стрельбу с перезарядкой пулеметчиком после каждого выстрела. Вот и потащили сюда чешские и французские машинки. Те работали как часы. Спасибо, к слову, и чехам, и французам за это…
— А патроны?
— Тысяч двадцать наберется. Станков нет, запасных стволов нет, ЗИПа нет.
— Ну станки-то ладно. Что-нибудь придумаем. А вот эскаэсы есть?
— Не у меня. У меня рухлядь. Вот могу лебелевские карабины предложить — пятьдесят одна штука. Тогда все лебелевские патроны спихну с глаз долой. Это еще тысяч десять наберется и для рядовых вполне сгодится. С этим, думаю, первое время продержаться можно. Потом до нормальных складов дело дойдет. Не эту тряхомудию уже пользовать будем. Если повезет, конечно.
— Это да.
А приятно посмотреть на ожившего и воодушевленного пациента! Ишь, зашустрил мичман! Прямо воскрес!
— Так, осталось у нас тринадцать человек безоружных.
— Могу дать ящик ППШ-41. Это четыре штуки. С дисками напряг, так что по одному диску выйдет.
— А рожки от ППС не подойдут?
— Нет, они разные и друг к другу не подходят.
— А не найдется ли в хозяйстве пулеметов? Ручных?
— Есть «Зброевки». Но к ним ни боеприпасов, ни рожков. «Дрейзе» есть. Может, возьмете наганами? Я и кобуры дам.
— А может, там РПД какой? Или ДП?
— А лекарство от жадности в этой сумке есть?
— Нету. У нас там три тысячи человек. По уму-то половину бы вооружить. А получаются слезы кошачьи. Командиры тут танцы вытанцовывают да задницы бумажками прикрывают.
— Так бумажка — это свято. Я и сейчас вот начну выписывать. Пока думай насчет наганов.
Звоню Николаичу. От перечисленного он немного дуреет — не рассчитывал на такую роскошь. Готов и на наганы согласиться, но просит покочевряжиться — вдруг чего еще полезного добудем.
Показывая всем видом, в каком я восторге от маузера, размягчаю, насколько возможно только это сделать, мохнатое сердце мичмана. Подумав и махнув рукой, притаскивает — ну хоть стой, хоть падай — две винтовки СВТ-40. И штыки к ним. Оказывается, что это было оружием часовых у знамени. Аж годов до 1960-х. Потому винтовочки ухоженные, и, главное, в стволах муха не сидела. Но патронов и к ним нет. Тоже надо начвора трясти.
И под занавес, как бы ошибившись в счете, притаскивает не семь, а восемь наганов — и к ним кирзовые кобуры, почему-то белого цвета.
— Так, теперь я буду писать расходную ведомость. А ты, доктор, сколько патронов притащишь, столько и заберете. Вот тут, значится, они лежат — 7,62 на соответственно двадцать пять.
Тэтээшки маузеровские.
Пока мичманюга не спеша корябает накладные, успеваю притартать и сложить в кучу тысяч сорок патронов.
Оторвавшись от бумажонки, мичман замечает: еще пару цинков можно прибрать. Прибираю.
Начинаю понимать, какую гору оружия мы получили! Штабель ящиков и ящичков становится все больше и больше. Черта лысого мы все это сумеем вывезти на УАЗе. Да и «хивус» столько не упрет. У него вроде тонна грузоподъемности. А еще понимаю, что вместе с оружием и мы получили геморрой. Правда куда как более приятный, в отличие от мичмана, но делиться-то придется. И что кому раздавать? Вот той же троице эмчеэсовцев какое оружие выдать? А михайловским? Да не говоря уж о самих себе, любимых! Страшная жаба уже начала тяжко давить меня. У Николаича все впереди.
— А вот скажи, доктор, это правда, что мужики говорили про геморрой? Ветеринар посоветовал одному: весенний конский навоз набрать на дно ведра, засыпать углями, чтоб загорелось, и посидеть пуканом на нем с часок. Чудо как помогло. Другой хмырь тоже страдал шоферской болезнью. Ну народное средство, когда выпал «хвост», хозяйственное мыло пользовал. И тоже помогло.
— Незнаком с таким лечением. Чтоб геморрой коптить? Первый раз слышу. Я-то сдуру считаю по старинке, что геморрой лечат регулировкой стула, подвижным образом жизни, свечами и прохладными подмываниями…
— А если по-человечески то же самое?
— По-человечески: алкоголь пока не пить, острое не есть. Овощи, фрукты — чтоб была клетчатка. В сортир — каждый день, и лучше в одно и то же время. В день пешком проходить не меньше пяти километров. В аптеке взять противогеморроидальные свечки — хоть анузол, хоть неоанузол — что есть. И пихать по свечке себе в задницу раза два-три вдень. Долго не сидеть, каждый час вставать и минут пяток походить, размяться. Задницу мыть прохладной водой. От этого узлы сокращаются. Ну и руки потом тоже мыть. И к новой докторше обратиться. Я ее завтра предупрежу.
— Как же без алкоголя-то?
— Вправишь шишки обратно, перестанут выбухать и болеть — опять будет можно.
— Вот это правильно. Ну что, по граммульке за знакомство?
Вот и лечи таких. Но почему бы и не принять? Настроение — хоть песни пой, а алкоголь всегда усиливает настроение. Именно не улучшает, а просто усиливает. Если грустно, то от алкоголя станет вообще в петлю лезь. А если хорошо, вот тогда будет полный праздник.
Садимся и принимаем по граммульке. Закусь у мичмана самая подходящая для геморроя: колбаса копченая, хлеб серый и лимон офицерский — то есть лук репчатый.
С удовольствием от процесса режу закуску штыком от СВТ.
— Вот вылечусь от этого сраного геморроя, подарю тебе саблю! Без балды!
— Будешь так пить, не вылечишься!
— А я брошу. На период лечения. Ну, со свиданьицем!..
Посреди отдыха звонит мой мобильник. Братец на связи.
— Але?
— Дарова! Как дела?
— Сижу пью водку с мичманом, который мне кучу оружия выдал. В Кронштадте. Собрали у кого были военные билеты, и комендант разрешил вооружить военнообязанных. Я и на тебя получил — твой билет у меня. Из квартиры все документы забрал.
— Это здорово! А мы тоже отличились.
— И?
— Сидели с этими кроссвордами. Заклинило на «матрос, снимавший вражеских часовых при помощи лассо-аркана». Стали перебирать всяких этих Хорнблауэров[19] — не лезут. Всего пять букв. Мучились, мучились. Взяли потом следующий номер, а там в ответах Кошка![20] Ну забыли, что матрос Кошка под Севастополем так французов обижал. Подумали: а мы-то чем не кошки?! Мишка так воодушевился, что пошел, взял такую трехметровую проволочную штукендрачину — ею прозектор сток канализационный прочищал, если забивался. Сделал из этой дряни лассо, ну а потом мы аккуратно стеклышки из рам вынули, этой петлей поелозили… И Мишка зацепил прозектора, хотя и вслепую возился. Правда, прозектор уже вроде шевелиться начал. А там Мишка его подтянул к решетке, и я — поздравь — из Мишкиного «Макарова» одним патроном прозектора упокоил. Череп-то у покойного сильно изменился — я его сейчас вскрою, потом сообщу что да как. А потом мы так расхрабрились, что Мишка с арканом и я с пистолетом вылезли на улицу. Знаешь, воздух на улице все-таки по-другому пахнет… Ну так вот. По крови на снегу нашли Гутковского, он недалеко ушел, после того как обратился. И Мишка оказал начальнику бывшему последнюю услугу последним своим патроном. Теперь, правда, горюет. Говорит, что если нынче поймает золотую рыбку, то нет пока первого желания, исполнилось уже. А у меня теперь свой ПМ. Наследство, так сказать. Патроны поделили. А когда мы уже к моргу шли, нам на выручку Михин папаша приехал с соседом — у обоих двустволки. Так они все трупы сложили под окна морга: сидят в засаде, на живца ловят. Или на мертвеца? Как теперь правильнее сказать? Один бомжик из беглых как раз вернулся, они его и приняли. Хотя вроде холодно, а ходит засранец. И еще какой-то левый зомби приперся. Так что, возможно, к утру тут навалят кучу упокоенных.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |