— Товарищ старший прапорщик, команда «Сбор-2».
Буднично как-то сказал. Или равнодушно?
Лютаев знал, что означает эта команда — боевая тревога.
— Понял. Свободен, боец. — сказал он севшим от волнения голосом и кинулся обратно в комнату — собираться.
— Олег! — Ольга приподнялась на локте. — Что случилось?
— Не волнуйся, милая. Все в порядке. Очередная учебная тревога.
— Учебная? — Оля тихо расплакалась. Может быть, все поняла?
— Тихо-тихо-тихо… Все будет хорошо, я завтра вернусь. — Только и прошептал ей на ухо Лютаев. Поцеловал и понесся в сторону казармы девятой роты.
Уткнувшись лицом в подушку, Оля расплакалась уже навзрыд, громко, не сдерживаясь.
Военно-транспортные вертолеты с солдатами подразделений особого назначения грозно рокотали над горами. Лететь на боевое задание — это вам не фунт изюма. Справа и слева от транспортных бортов шли вертушки огневой поддержки, готовые в любой момент отреагировать на вспышку снизу — на выстрел из гранатомета и ударить по назначенному району десятком всесокрушающих ракет.
Солдатики в вертушках психовали. Женька Тараконов нервно грыз губы. Не кусал, а именно грыз — в кровь! Кадра что-то непрестанно бормотал себе под нос на родном языке, складывал раскрытые ладони и будто бы омывал сверху вниз ими лицо, вроде бы молился. Серега-Кучер почему-то выл — вернее поскуливал по-собачьи, тихо и тонко. Даже Юра Басаргин — весельчак и пересмешник, которого, казалось, ничто не может вывести из себя, был угрюм и молчалив. Впервые за все время пацаны не услышали от него ни одной шутки.
Лютый молча наблюдал за своими солдатами и очень хорошо понимал, как нелегко им сейчас, какие чувства обуревают каждого из них в минуты перелета с места базирования в район выполнения поставленной боевой задачи.
А задача была не из простых. Необходимо было закрыть брешь в обороне мотострелкового батальона, вставшего на пути у большого отряда чеченских боевиков. Страшно подумать, что было бы, если бы они прорвались на территорию Краснодарского края. По некоторым данным, отряд выдвигался для совершения теракта.
— Живы? — Из кабины летчиков вышел бортинженер. — Готовность — четыре минуты.
— Приготовиться к десантированию! — громко скомандовал Лютаев.
Пацаны вздрогнули. И в это время где-то совсем близко, справа по борту вспыхнул яркий свет, грохнул взрыв. Их вертушку сильно тряхнуло в воздухе. Все невольно повернули голову направо и одновременно вскрикнули. Снизу, из ущелья, по соседнему вертолету, на котором летела часть их девятой роты, был произведен гранатометный выстрел. Вертушка вспыхнула, как факел, и на глазах у всех развалилась. Рваные куски разрушенной кумулятивным снарядом винтокрылой машины, беспорядочно кувыркаясь, полетели в пропасть…
Вертолеты огневой поддержки тут же ударили по горам своими ракетами. Получите, гады! Внизу все заполыхало. У десантников даже создалось впечатление, что их борт летит над сплошным морем огня.
На том, сбитом моджахедами борту погиб командир девятой роты капитан Александр Сапрыкин. Ему так и не удалось поучаствовать ни в одной боевой операции за всю короткую офицерскую жизнь. Все по элитным округам служил, каблуками щелкал. Какого лешего на Северный Кавказ поперся? И жена Верка у него осталась теперь вдовой, и трое детишек мал-мала меньше. Видно, судьба такая.
А в подчинении у старшего прапорщика Лютаева осталась теперь только половина роты. Маловато, однако… Каждому из них на земле, если они долетят, конечно, до места назначения, предстояло поработать за двоих.
— Не раскисать, братишки! — насколько мог бодро крикнул Лютаев. — Мужики вы или нет? Это — война, пацаны! Выше головы! Приземлимся — порвем жопы духам! Отомстим за наших ребят!
Вот теперь ребята не кисли. Лютаев видел на их лицах одно — ярость, плотно сжатые губы и звериный оскал. Такие парни порвут любого врага.
— Пацаны! — заорал изо всех сил Лютаев, — вы все — герои! А ну, за нашу девятую роту — ура!
— Ура! Ура! Ура! — Громкое троекратное ура едва не выдавило иллюминаторы вертолета наружу.
Эти пацаны разнесли бы сейчас к чертям свинячьим весь этот вертолет, если бы бортинженер не открыл боковую дверь и не выбросил вниз десантный трос.
Замигал зеленый свет фонаря. Взвыла стартовая сирена.
— Десант! Пошел! — скомандовал Лютаев, предварительно заняв место выпускающего.
И — понеслось! Один за другим ребята из девятой роты пошли вниз по тросу с высоты шесть метров, чтобы стремительно обрушиться чуть ли не на головы врага. Точнее говоря, враг расположился немного впереди по курсу, а десантировались парни на оборонительные позиции наших войск. Войск? Это сильно сказано.
Лютый выпрыгнул из вертушки последним, как и полагается выпускающему. И хорошо, что успел, потому что в следующую секунду по вертолету, когда он уже чуть клюнув носом и заваливаясь на правый борт, медленно уходил с места выброски, ударили из гранатомета. Как в дурном сне, повторилась страшная картинка, увиденная четыре минуты назад. Вертушка вспыхнула в воздухе, громыхнула топливным баком и… в дыму и пламени рассыпалась на рваные куски металла.
Оказавшись на линии обороны, Лютаев понял, что положение — хуже некуда. Практически никаких наших войск не было и в помине. Какие-то одиночные солдатики, израненные и покалеченные, еще пытались отстреливаться, швыряли в наступающих бандитов последние гранаты и предпринимали отчаянные попытки уцелеть в кровавом месиве.
Наших, то есть, тех, кто оборонялся до прибытия девятой роты, выбили почти всех. Ситуация, как в зеркале, напомнила ему последний его бой в Афганистане, только теперь это он пришел на помощь ребятам в самый последний момент.
Бойцы Лютого заняли более или менее выгодные позиции для дальнейшей обороны.
— Все живы? — кричал Лютаев, пробираясь вдоль оборонительного рубежа.
— Кажись, все! — ответил ему Курган, оказавшийся рядом.
— Огонь!
Солдатик прицелился и выстрелил. Это все, что он успел сделать в этом бою. Снайперская пуля на глазах у Лютаева пробила ему стальную каску точно в области лба, отбросив назад, на камни. Другие пацаны, насколько мог видеть Олег, действительно были живы.
— Мочи их, пацаны! — закричал Лютый.
И сам начал лупить из автомата по всему, что движется на стороне противника.
Само собой, ни о какой контратаке и речи быть не могло. Девятая рота, наполовину уничтоженная еще в воздухе, теперь насчитывала не более двадцати человек. По вспышкам со стороны врага Лютаев с небольшой погрешностью определил, что духов — человек сто, не меньше. Причем, автоматчиков было около восьмидесяти. Пять гранатометов. Столько же пулеметных точек. С ними можно было сражаться. А вот снайперы… Это особый разговор.
Готовя прорыв на этом участке обороны федеральных войск, чеченские полевые командиры все хорошо просчитали. Здесь предварительно качественно поработала их разведка. Они же — разведчики — заранее подготовили для своих снайперов выгодные огневые рубежи.
— Ребята! — снова кричал Лютый своим. — Осторожно! У них десяток снайперов!
Наши били расчетливо, пулями выдергивая духов одного за другим. Но и по нашим били, и попадали.
С холодной яростью Лютаев отмечал во время боя, как падали в рыхлый подтаявший снег, на острые камни, разбросанные в горном распадке, его ребята.
У Вали Хлебникова по кличке Батон попросту сдали нервы. Сначала он стрелял, хорошо замаскировавшись между двух валунов. Но потом неожиданно вскочил в полный рост и рванул вперед, лупя пред собой длинными очередями и даже не целясь.
— За Родину! Ура-а-а! — кричал Батон то, что слышал, наверное, от своего деда, воевавшего еще в Великую Отечественную. И пробежал-то всего ничего, шагов пять. По нему даже не били автоматчики, зная, что опытный снайпер вовремя сделает свое дело. Валька упал, будто споткнулся.
— Басаргин! — заорал Лютаев, повернувшись назад. — Базар! Рацию ко мне!
Юра Басаргин, радист девятой роты, подполз к нему с рацией на спине.
— Дай связь с Землей!
Базар развернул антенну и настроился на волну командования, оставшегося на базе.
Один, второй, третий бойцы девятой роты начали закидывать приближавшегося на расстояние броска врага гранатами. «Молодцы!» — мысленно похвалил их Олег Лютаев. Если противник подошел на дистанцию, угрожающую началом рукопашной схватки, немедленно применяй оборонительные гранаты.
— Земля! Земля! Я — Девятка! — кричал в гарнитуру радиостанции Юра Басаргин, вызывая на связь базу.
Лютаев намеревался просить командование немедленно подкинуть второй десант, потому что выдержать этот напор противника силами половины девятой роты было в любом случае нереально.
— Сейчас, товарищ старший прапорщик! — кричал связист. — Сейчас они ответят. Земля! Я — Девятка! Я — Девятка! Прием! Товарищ старший прапорщик! Мы этим гоблинам сейчас пасти порвем. А потом я с них шкуры сдеру и ребятам гандонов наделаю! Ха-ха-ха! — этот его смех сильно смахивал на истерику.
— Связь мне давай, придурок! — заорал на него Лютый.
— Земля! Я — Девятка!..
— Товарищ командир! — к Лютому подполз Кадредцин Кулов. — Там два снайпера, по левому флангу. Я знаю, как к ним подобраться!
Пока киргиз докладывал, Олег видел, как в группу его бойцов с высотки на правом фланге жахнули из гранатомета. Одним взрывом разорвало на части пятерых. И почти сразу же — слева — куда указывал Кулов-Кадра — двое ребят рухнули от снайперских пуль.
Влад Заславский неосторожно повернулся на бок, чтобы перезарядить автомат. Ему снайпер угодил точно в сердце. Владик откинулся на спину и остался лежать с открытыми глазами, глядя в небо и разбросав в стороны руки, как будто хотел напоследок обнять его.
Андрей Курганов прицельно бил из автомата. Умница мальчик! Красавчик! Что ни выстрел, то труп на той стороне, откуда наседали враги. Сначала духи довольно бодро лезли на левый фланг, зная, что там их прикроют двое снайперов. Но неизбежно нарываясь на огонь Курганова, присмирели. Сколько их положил мальчик из девятой роты? Человек пятнадцать, не меньше.
А снайпер все-таки вычислил нашего парня. И послал ему своего шмеля в горло. Захлебываясь кровью, Курганов вскочил на ноги, рванул из поясной сумки гранату, освободил ее от страхующей чеки. А по нему все стреляли и стреляли. Больно ему было… Очень, наверное, больно. Но он бросил свою последнюю гранату. Моджахедам, наверное, даже не верилось, что пацан, получивший столько свинца, способен на такое. Андрюха Курганов сделал это. И унес с собой на небо еще несколько бандитов. И только потом упал на землю. Он сделал свою работу.
Лютаев громко застонал сквозь сжатые зубы.
— Кадра! — посмотрел он с надеждой на киргиза. — Надо пройти к снайперам. Пройдешь?
— Пройду…
— Зубами их порви, воин! Иначе нам здесь всем крышка, каюк полный. Ты понял, парень?
— Я пошел, — совершенно спокойно ответил Кадра.
И ползком стал выдвигаться на снайперскую позицию. Он был рожден в горах Памира, и чувствовал себя в горах, как москвич на улицах столицы. Никто бы кроме него не смог так скрытно передвигаться в этом крохотном, зажатом между утесов распадке, просматриваемом противником со всех сторон.
Лютый стрелял непрерывно, используя автоматы павших ребят, у него просто не было времени остановиться. И постоянно менял позицию: то правее на пару метров, то чуть назад, то забирая потихоньку влево. Он вспомнил тот бой на высоте 3234 в Афганистане, когда пришлось драться и умирать в окружении «Черных аистов» — арабских диверсантов.
И сейчас ему понадобился весь накопленный опыт выживания. Да что там говорить! Его ребятки, его воспитанники сегодня каждым движением, каждым выстрелом в цель доказывали, что опыт афганской девятой роты ими был воспринят на все сто процентов!
Они отбивали непрекращающиеся атаки врага уже третий час, не давая бандитам продвинуться вперед ни на метр. А пройти вперед те могли только вот в этом распадке.
— Таракан! — крикнул вдруг Лютый. — Дух справа!
Пока Женька Тараконов отлавливал подходящую цель по фронту, справа к нему уже подкрался воин-смертник с зеленой повязкой на голове. В руке у него был нож.
Снять его пулей Лютаев никак не мог, потому что Женька перекрывал ему сектор обстрела. Но Тараконов не сплоховал. Он мгновенно перешел в низкую стойку рукопашника. Покачал маятник из стороны в сторону, чтобы его не снял прицельным выстрелом кто-то из наступающих. Вперед! Выпад! Еще один. И бандит полоснул ножом. Не попал. Хорошо Женька дрался. Не лез на рожон, не рисковал напрасно, а выждал, когда противник еще раз попытается прирезать его. Улучив момент, поднырнул к нему под руку, резко перехватил запястье с ножом и этот же нож всадил врагу в сердце.
Выиграв поединок, Тараконов грамотно упал на камни, вновь взялся за автомат и продолжал стрелять с двойной яростью, почувствовав, что он — сильнее противника.
Лютый между выстрелами продолжал отслеживать передвижение Кулова-Кадра: он полз и полз по камням в намеченный квадрат, умело используя рельеф местности.
— Женя! — крикнул он, перекрывая шум боя, Тараконову. — Прикрой киргиза на левом!
— Понял! — Женька переключился со своего сектора обстрела на ту сторону, куда уходил по-пластунски Кадра. Хорошо переключился, грамотно.
А справа в нашу сторону полетело несколько гранат. И посыпались они на наших мальчиков как камнепад. Взрывы рвали их тела на куски, разбрасывали в стороны. Но оставшиеся в живых продолжали работать. Именно работать. Они грамотно делали свое дело, как учил их Лютый.
Пожалуй, Олег ошибся в оценке количества нападающих. Их было гораздо больше сотни. Только мертвых духов лежало полторы сотни. И это на двадцать наших бойцов, из которых через три часа боя осталось не более десятка. Никто не дал слабину. Ни один не вышел вперед с поднятыми руками.
— Базар! Где связь? — крикнул Лютаев.
— Товарищ прапорщик! — Басаргин, обнимая рацию, сидел в укрытии и плакал, как ребенок.
— Связь давай, воин!
— Пиздец рации, командир. — Юрка Басаргин обнял зеленый металлический корпус и заплакал, как маленький ребенок, у которого сломали любимую игрушку.
Лютый только теперь разглядел в корпусе переносной радиостанции два пулевых отверстия…
Нет, ну что за судьба такая? Опять связи нет, как тогда в Афгане. И помощи с базы не будет. Все, как тогда в Афганистане!
Тогда тоже из всей девятой роты живыми оставались единицы. Еще не убили Воробьева и Чугайнова. Живы были Стас и Бекбулатов — Пиночет — классный парняга! И дрался, как черт. Лютый почему-то именно сейчас вспомнил про Пиночета, чеченского пацана, угодившего, как и многие другие на афганскую войну… В дембельском альбоме, оставленном Лютому в наследство покойным Джокондой, было несколько фотографий, где они с Пиночетом стояли в обнимку. И Белоснежки была фотка: до чего же славная и охочая до солдатской любви девчонка была — дочка санитарки из учебного полка.
Она провожала в Афган каждую очередную группу ребят, уходивших на войну, таким сумасшедшим сексом, какой не снился даже любителям тяжелого порно. Все эти воспоминания пронеслись в голове Лютого, словно кадры киноленты при ускоренной перемотке.
— Басаргин! — крикнул Лютаев, возвращаясь к действительности. — Бросай на хер это железо! Автомат бери! Огонь, мать твою мачеху!
Юрка не заставил себя просить дважды. Отшвырнул в сторону пробитую рацию и взялся за оружие. Теперь они жарили по наседавшим бандитам плечом к плечу — в два ствола.
— Женя! Таракан! — позвал Лютаев. — Как там киргиз?
— Ползет, товарищ старший прапорщик.
На секунду оторвавшись от прицела, Лютый сам посмотрел в сторону, куда ползком ушел Кадра.
Киргиз был в полуметре от первого из двух снайперов. Сжался весь, притаившись за невысокой каменной грядой, приготовился. И прыгнул вверх, как снежный барс, подкарауливший свою добычу. Налетел сверху на снайпера, держа наготове нож. Задрал ему вверх голову и резко полоснул по горлу ножом. Не задерживаясь, тут же перекатился в сторону, вжался в землю.
— Дурак! — крикнул ему Лютаев, хотя знал, что Кадра его не услышит.
Эх, парень, неверно ты оценил обстановку. Или просто в горячке короткой схватки не успел этого сделать. В другую сторону тебе надо было перекатываться! Под куст арчи — горной низкорослой елки нужно было уходить! А теперь ты лежишь на открытом пространстве.
И Кадра поплатился за эту ошибку. Из-за небольшого скального выступа на него обрушился сверху боевик. Мощный, гибкий, жестокий, в черной кожаной бандане на голове. Кадра не успел даже дернуться, а боевик уже всадил ему свой нож в спину по самую рукоять. И тут же скрылся за спасительной скалой.
Лютый дал по нему очередь и опоздал всего лишь на сотую долю секунды. Пули раскрошили серый скальный выступ, но цели не достигли.
Странно, но в этом моджахеде Лютый на уровне подсознания уловил знакомые черты. Где-то он видел этого крепкого бородача в обыкновенном армейском камуфляже и горных ботинках. На кого-то похож? Да насрать сейчас на это. Он поискал глазами Тараконова.
— Женька! Посчитай, сколько у нас людей!
И — огонь по противнику. Вот он, гад, перебегает от камня к камню. Лютый, не торопясь, прицелился. И одиночным — в лоб ему.
— Таракан!
Нет ответа. Лютаев повернул голову в его сторону и увидел Женьку Тараконова, лежавшего чуть в стороне с развороченной головой. Мозг медленно выплывал из расколотой черепной коробки на серый снег. И выстрелов с нашей стороны почти уже не слышно. И духи примолкли.
Тишина в горах.
— Басаргин! — позвал Лютаев.
— Здесь я… — подполз к нему Юра Басаргин.
Он, оказывается, в это время собирал патроны убитых товарищей.
— Товарищ прапорщик… А нас всего двое осталось… — Он поднял на Олега испуганные глаза. — И нет больше никого… Все…
— Точно все? — Ах, как не хотелось Лютаеву верить своему радисту, но в глубине души он знал, что так оно и есть.
— Убиты все, товарищ прапорщик. — Голос у Басаргина дрогнул.
— Пиздец подкрался незаметно, — с мрачным юмором сказал Лютаев. — Патронов сколько собрал, сынок?
— Четыре, товарищ прапорщик…
— Не ссы! — попытался подбодрить парня Олег. — Четыре патрона — это не так плохо. Давай, по братски: тебе два, и мне два.
По два патрона на брата? Сила…
«Это — конец», — подумал Лютаев, ложась на прежнюю позицию, чтобы подстрелить еще хотя бы пару духов.
— Сынок! — Он повернулся к Басаргину, зачем-то прикоснулся к его грязной, залитой слезами щеке своими заскорузлыми пальцами. — Не ссы, прорвемся… — И заорал дико, отчаянно: — Девятая рота, к бою!
И выискивая цель перекрестьем прицела, Лютый тихонько запел:
До чего чудесно на войне,
Когда танк проедет по спине.
После боя парни прибегут,
Меня ложкой с траков соскребут.
Командир склонится надо мной,
Скажет, спи спокойно, рядовой,
Пухом будет пусть тебе земля
Не забудет Родина тебя.[2]
Он набрал в легкие воздух, мягко потянул спусковой крючок — затворную раму заклинило. Видно, патрон в казенной части ствола пошел наперекос. Все, отбегались…
Вот тебе и война, Лютаев. Рвался сюда, как за лекарством от бессмыслицы жизни. Даже поговорку вспоминал: «Кому война, а кому мать родна». И снова попал, как сопляк, в западню. Так может быть, война — она не мать, а мачеха?..
Рядом хлопнули два последних выстрела — рядовой Басаргин стрельбу закончил…
Духи были всюду, окружали их, уже не таясь, со всех сторон. Они шли в полный рост, радостно переговариваясь на непонятном языке. Лютаев и Басаргин поднялись на ноги и молча смотрели на победителей.
Лютый не испытывал страха, только чувство горькой обиды неизвестно на кого. Ему вдруг показалось, что все это уже было, происходило с ним не раз, и не только в Афганистане, но и в его прошлой жизни тоже. Так значит, в мире нет ничего нового? Значит, он уже воевал и умирал когда-то?
Вот сейчас и проверим, чего он стоит: ведь главное не как ты живешь, а как ты умрешь — стоя на коленях или с поднятой головой, как русские, как наши деды на войнах умирали. А что он еще может сделать?
Лютаев потяулся к ножу на поясе и не нащупал в ножнах рукояти. Наверное, клинок выпал во времмя боя. Плохо. Очень плохо. А то можно бы было попытаться хотя бы еще одного с той стороны с собой на тот свет забрать.
— Товарищ прапорщик… — Басаргин прислонился плечом к Лютаеву, изо всех сил прижался к нему, как маленький щенок.
— Я тебе не прапорщик! — огрызнулся Лютаев. — Я старший прапорщик!
— Да какая теперь разница? — удивился солдат. — Все равно убьют.
— Есть разница, сынок. Пока мы живы, есть разница. Понял теперь, почему умнее прапорщика только старший прапорщик?
— Вы с ума съехали?
— Это ты что-то скис у меня, родной. Не шутишь совсем. А раньше — как шутил! Анекдот, что ли расскажи…
Они стояли посреди разбитых оборонительных позиций, можно сказать, на горе трупов. Без оружия, без боеприпасов. А со всех сторон к ним осторожно подходили боевики. Противников разделяли всего пара десятков метров.
— Мать вашу так! — расстроился Лютый. — Как же вас много, тварей, осталось!
— Что вы сказали, товарищ пра… старший прапорщик? — Басаргина била крупная дрожь.
Он вдруг схватил командира за руку, ища в нем помощи и защиты: так ребенок цепляется за ладонь отца, когда происходит что-то очень страшное на экране кинотеатра.
— Ты о чем сейчас думаешь, сынок?
— Домой хочу… А вы о чем?
— Насрать бы им всем сейчас на голову, раз у нас больше ничего не осталось, да кодекс чести не позволяет. — Лютаев невесело улыбнулся и добавил: — Неплохо они нас прищучили…
— Товарищ старший…
— Лютым меня называть можешь, Басаргин. — перебил он вдруг пацаненка. — Зови меня просто Лютый.
— Лютый, вы… ты…
— На ты шпарь, и все дела.
— Лютый, ты сейчас что сказал мне?
— А ты не понял?
— Ну, может, с ума сошел? — предположил Басаргин. — Дважды два сколько будет?
— Дважды два, Юра, будет восемь. Это потому, дорогой, что если эти суки нас сразу не пристрелят, то мы с тобой вдвоем драться должны за восьмерых. Тогда, глядишь, прорвемся. Смотри вниз, родной, под ноги, и чуть правее. Саперную лопатку видишь?
— Вижу.
На земле валялась совершенно пригодная для рукопашного боя малая саперная лопатка. И Лютый решил использовать ее по назначению, драться до последнего.
— А ну, попробуй незаметно, отступи к ней. И подтолкни ко мне. Может, пригодится.
— Сейчас попробую.
Расстояние до противника сократилось до пяти метров. И как только Басаргин сделал шаг в сторону, у его ног тут же взметнулись фонтанчики автоматной очереди.
— Стоять! — крикнул кто-то из духов. — Стой на месте, не двигайся!
— Эх, Юра, ну что же мы такие бараны! Хотя бы одну гранату приберегли для такого случая! — с болью в голосе сказал Лютый. — Ведь теперь и умереть, как человеку, с достоинством, нет никакой возможности! Тьфу!
— Стойте на месте! — снова прозвучал тот же голос.
Боевики уже обступили их вплотную и с интересом рассматривали, как обезьян в зоопарке. Юрка Басаргин затрясся еще сильнее.
Бандитов было около сорока человек. И стояли они вокруг шумной гогочущей толпой. Заметив Юркин страх, один из духов вышел вперед и навел на мальчишку ствол автомата.
— Ты не воин, — произнес с невыносимым презрением. — Трус!
Юрка изо всех сил зажмурился, ожидая своей пули.
— Оставь его! — мрачно сказал Лютый, давя боевика своим тяжелым взглядом. — Я здесь первый в очереди стою. — Он отстранил Басаргина и заслонил его собой.
Тут поднялся невообразимый хохот.
— Ты посмотри, какой герой! Первым умереть хочешь от пули воина ислама!
— Молодец, да!
— Ахмад! Экономь патроны! Ты так двоих одной пулей завалишь!
— Убей их, Ахмад! Я им языки вырву!
Внутри у Лютого все кипело от бессильной злобы. Он готов был уже броситься на ствол автомата, чтобы не растягивать удовольствие этим хохочущим тварям, как вдруг кто-то принялся расталкивать плотную толпу боевиков сильным плечом.
— Тихо! — прикрикнул на них подошедший человек. — Молчать, я сказал!
И сразу воцарилась тишина. Вперед выступил тот самый, в черной кожаной бандане, который зарезал киргиза. По его повадкам и властному голосу в нем без труда можно было определить полевого командира.
— Олег? — спросил он сдержанно. — Лютый?
Лютаев остолбенел. Действительно, откуда этот горец с лицом, почти полностью, до самых глаз заросшим густой черной бородой, мог знать Олега не только по имени, но и по прозвищу?
В толпе гоготавших только что боевиков прокатился ропот недоумения.
— Ты кто? — спросил удивленно Лютаев, исподлобья глядя на боевика. — Откуда знаешь меня?
— Я давно тебя знаю, воин. — Все так же сдержанно, без эмоций, даже немного равнодушно проговорил тот. — Я все про тебя знаю.
Лютаев молча прокручивал в голове свои персональные базы данных, но никак не мог выйти на знакомое лицо. Нет, с этим он никогда не встречался, это точно. Вот только голос. Голос, действительно…
— И что ты можешь обо мне знать? — пренебрежительно улыбнулся Олег. — Хватит гнать пургу. Кончайте нас, и дело с концом. Провидец гребаный…
— Не спеши на тот свет, воин, — произнес невозмутимо бородач. — Сиротой жизнь прожил, сиротой и умереть решил? Не выйдет.
Бородатый чеченец в черной кожаной бандане откинул за спину свой автомат, поправил портупею с висевшими на ней кинжалом и пистолетом Стечкина, снял с шеи армейский бинокль в футляре и передал его кому-то из толпы боевиков.
И принялся медленно и немного театрально расстегивать пуговицы камуфляжной куртки — сверху вниз.
— Зря раздеваешься, — сказал ему Лютый насмешливо, — я мужчинами не интересуюсь…
Последние его слова вызвали у боевиков взрыв ненависти и негодования. Кто-то от избытка чувств выпустил в белый свет автоматную очередь.
Лютый все никак не мог понять, что за спектакль перед ним разыгрывается. И вдруг будто молния шарахнула у него перед глазами. Амулет! Это был его арабский амулет, который подарил ему шесть лет назад земляк в Кандагарском аэропорту и который остался лежать на высоте 3234 в Афганистане. Бородач носит на груди тот самый амулет! Ошибки быть не могло.
— И теперь ты не узнал меня, Лютый? — чеченец скривил в улыбке губы.
— Не может быть… — прошептал Олег. — Ты, что ли, Пиночет?
— Да. Я — Пиночет. Не думал, что мы с тобой вот так вот встретимся.
— Тебя же убили там, на высоте под Хостом! Я сам видел.
— Как видишь, живой.
Всего лишь на полсекунды для Лютого перестали существовать и восставший из мертвых Бекбулатов, и несчастный Юрка Басаргин, и свора боевиков, потрясающих автоматами на фоне чеченских гор.
Январь 1989 года.
Дорога из Гардеза на Хост. Высота 3234.
Зубами вцепились в линию обороны остатки девятой парашютно-десантной роты. Пиночет спрыгнул в траншею вслед за бегущим по ней «Черным аистом». Но тут наемник обернулся и выстрелил в него в упор. Пиночет качнулся, выронил автомат и, как танк, пошел на врага, мертвой хваткой вцепился ему горло, нашел в себе силы навалиться и только потом потерял сознание…
— Я думал, что ты погиб тогда… — сказал с сожалением Лютаев: до этой минуты он был уверен в этом абсолютно. — А ты — жив. И ты, значит, теперь дух?
— Какой же я дух? Живой я! — жизнерадостно рассмеялся полевой командир Бекбулатов. — Аллах не дал мне умереть там, в Афгане. Как видишь, не дал умереть и сейчас. Велика мудрость всевышнего и священно имя его. Аллах Акбар!
— Аллах Акбар! — разом воскликнули все боевики.
Показав амулет, Бекбулатов спрятал его на груди. А у Лютаева вновь яркой вспышкой возникла перед глазами картинка…
Январь 1989 года.
Дорога из Гардеза на Хост. Высота 3234.
Все ребята девятой парашютно-десантной роты уже перебиты, лежат вперемежку с «Черными аистами». Кругом, как и сейчас в Чечне, горы трупов.
В живых осталось только трое, в том числе Лютый, озверевший и онемевший от боли — своей и чужой. Уже прилетели вертолеты поддержки и сделали свое дело: смели залпами остатки нападавших моджахедов.
Тут же приземлилась штабная вертушка. Полковник, вылезший из нее, сразу же подошел к Олегу.
— Сынок! Почему связь не отвечала?
А Лютый стоял перед ним и, ничего не слыша, рапортовал:
— Товарищ полковник! Девятая рота поставленную боевую задачу выполнила! Дорога на Хост свободна! Колонна может идти!
— Солдат! — Тряс его полковник. — Ты меня слышишь? Почему у вас связь не отвечала?
— Товарищ полковник! Девятая рота поставленную задачу выполнила! Дорога на Хост свободна! Колонна может идти!
— Да не будет никакой колонны! — заявил неожиданно полковник. — Война окончена, солдат! Не будет колонны!
И тогда Олег отошел в сторону и, размахнувшись, швырнул в небо спасший ему жизнь амулет…
— Плевать мне, живой ты теперь или дух, — жестко сказал Олег Бекбулатову. — Если ты все сказал, убей меня.
— Убей! — закричали бандиты.
— Убей неверного!
— Убей во имя Аллаха!
— Аллах Акбар!
— Тихо! — гаркнул на них Бекбулатов. — Я сам решу, как мне поступить с пленными…
Остатки отряда Бекбулатова длинной чередой, вытянувшись в колонну, уходили в горы. Шли по одному, молча, угрюмо. Пленников — Лютого и Басаргина — определили в середину. Полевой командир шел замыкающим.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 31 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |