Тем временем к подъезду подкатила еще одна машина, тоже милицейская, с мигалкой. Из машины вышел офицер в милицейской форме и спокойно направился в подъезд.
— Пацаны, ну как, досмотрим кино до конца или валим по холодку?
— Досмотреть надо, только отъедем чуть подальше, чтобы мусорам глаза не мозолить.
БМВ и «чероки» задним ходом откатили еще на двадцать метров, чтобы не привлекать к себе особого внимания.
Омоновцы уже выводили из подъезда Лютаева. Тот выкручивался, пинался, пытался вырваться и получал в ответ, как водится, мощные затрещины.
— Гляньте, пацаны, как менты Лютого прессуют!
— Любо-дорого посмотреть! Пару-тройку ребер захерачат как пить дать.
Человек в форме офицера милиции вывел из подъезда Ольгу и посадил ее в милицейскую машину.
— Во блин, че творят менты!
— Братва, они и маруху его приняли!
— Конечно, приняли! Свидетелем по делу пойдет, сука траханая!
— Все! Канаем отсюда!
— Херово, что опоздали. Я так этого Лютого сам отпинать хотел!
— Да я бы ему, сучаре, сердце руками вырвал и в жопу вставил!
— Не, блин, зря мы не успели Лютого взять!
— Погнали, пацаны, нам здесь делать нечего.
БМВ и «чероки» укатили от греха подальше. Милиция тоже не задерживалась.
По городу прокатился слух, что Олега Лютаева арестовали за убийство авторитетного бандита Быкалова, а его сожительница Ольга задержана в качестве подозреваемой в соучастии…
Братки начали разрабатывать хитроумные планы, как им достать и уничтожить Лютого в тюремной камере. В уголовной среде Лютый заочно был приговорен к смерти.
В то время как весь Красноярск муссировал известие об аресте убийцы криминального авторитета Быкалова, подполковник ФСБ Кормухин принимал на конспиративной квартире Ольгу и Лютого.
Да-да, весь этот арест с двумя автобусами омоновцев был простой инсценировкой. И Устрялов, и Кормухин знали, что за Олегом охотится братва, и потому решили ввести воровской мир в заблуждение, направить бандитов по ложному следу.
Пока братки вычисляли, в каком из следственных изоляторов держат Лютаева, Кормухин предпринял все необходимые шаги для того, чтобы вывести Ольгу и Лютого из-под удара. Точнее, вывезти из Красноярска. Куда — не вопрос! К новому месту службы Лютого.
— Ну что, старший прапорщик, как себя чувствуешь? — весело спросил подполковник Кормухин, приглашая Олега и Ольгу пройти из прихожей в гостиную.
— Какой еще старший прапорщик? — не понял Лютый.
— Не просто старший прапорщик, — с лукавой улыбкой уточнил Кормухин, — а инструктор роты специального назначения. Служить будешь на Северном Кавказе. А старший прапорщик — это твое новое воинское звание. Что-то не устраивает?
— Да нет, — растерянно дернул плечом Лютый. — Просто как-то неожиданно.
— Многое в жизни случается неожиданно. Главное, чтобы ты не наделал глупостей в новом качестве. Оля, — подполковник посмотрел на девушку. — Вы нас тут пока подождите, нам нужно переговорить наедине, с глазу на глаз.
Оля присела на диван рядом с журнальным столиком и взяла в руки какой-то журнал с яркой обложкой, а мужчины вышли в другую комнату. Кормухин прикрыл за собой дверь. Поскольку подполковник не стал садиться в кресло, хотя их было в комнате несколько, Олег прислонился спиной к большому шкафу, стоявшему у стены напротив двери.
— Как думаешь, наша постановка с арестом удалась? Бандюки поверили, что тебя арестовали?
— По-моему — да. Убедительно получилось. Особенно мне понравилось, как омоновцы били меня прикладами по ребрам. Очень реалистично.
— Ну извини, дорогой, все должно было выглядеть как в жизни. Главное, что не поломали тебе кости и не отбили почки. Ты ведь до части живым и здоровым должен доехать. Я вот о чем хотел спросить… — Кормухин немного замялся. — Ты с девушкой как решил поступить?
— Да мы вообще-то пожениться решили, — нехотя признался Лютаев. — А что, Контора против?
— Да ради бога, как говорится, совет вам да любовь, чтобы счастье по дому ходило! Я наоборот боялся, что ты передумаешь. Ее ведь в Красноярске бандиты в покое бы не оставили. А обеспечивать ей здесь безопасность у нас нет ни сил, ни средств, как ты сам можешь догадаться. Ты только скажи мне, парень, это у вас серьезно или просто под давлением обстоятельств тактический союз?
— Денис Витальевич, — Лютый с осуждением посмотрел в глаза Кормухину. — Мы с Олей любим друг друга. И я точно знаю, что это — навсегда.
— Отлично. Я не сомневался в том, что ты — настоящий мужик. Теперь вот, держи, — он отстранил Олега рукой, достал из шкафа портфель, а из него — пачку корочек и бланков. — Это твои новые документы. Тут все — от медицинской карты и расчетной книжки до удостоверения личности на имя старшего прапорщика Олега Лютаева.
— С ума сойти можно! — восхитился Лютый. — Быстро вы все состряпали!
— Мы не стряпчие, товарищ старший прапорщик, — поправил его Кормухин. — Документы официально оформлены в соответствующих инстанциях. Другой вопрос, что наша фирма везде заслуженно пользуется уважением.
— Спасибо вам, Денис Витальевич. А подполковника Устрялова я смогу увидеть? Ну, чтобы тоже поблагодарить!
— Скорее всего, нет. Анатолий Петрович сейчас на задании. А вы с Олей выезжаете из Красноярска, — он мельком взглянул на свои наручные часы, — вы выезжаете через двенадцать часов и двадцать восемь минут. Короче, я оставляю вас в квартире, приеду только утром. Отдохните, отоспитесь в спокойной обстановке. Здесь вас никто не побеспокоит. Кстати, утром подвезу тебе военную форму в комплекте, все чин-чинарем, как полагается.
— Денис Витальевич, у меня к вам есть одна просьба.
Олег замолчал, испытующе глядя на фээсбэшника. Сказать по правде, он еще не решил, стоит ли вообще обращаться к нему с эти делом. Да и привык он в своей жизни никого просить. Но здесь речь шла не о нем, поэтому он кое-как пересилил себя.
— Так как, Денис Витальевич?
Кормухин кивнул ему в знак того, что готов выслушать любую просьбу.
— А можно Пахомыча, пока меня не будет, в моей берлоге поселить? Заодно он за моими деревянными сокровищами присмотрит?
У Кормухина потеплело на душе: нет, все-таки не ошибся он насчет этого парня. Он выставил вперед правую руку ладонью вверх и подождал, пока Олег хлопнет по ней своею.
— Спасибо тебе, — сказал подполковник Олегу на прощанье…
«Что он имел в виду?» — ломал голову после его ухода Лютый. То, что ему удалось своими руками, в одиночку устранить Быкалова, и государству не пришлось задействовать для этого силовые структуры? Так он ведь только защищался… И защищал Олю… Они с Быкаловым столкнулись лбами, одному из них должно было повезти. Кому-то там, на небесах, захотелось, чтобы умер Быкалов.
Вообще-то жизнь в последнее время словно задалась себе целью ставить Олега в тупик. Вся его система ценностей рухнула в одночасье. Менты, которых он всю жизнь ненавидел, цель и задача которых душить, сажать и угрожать, вдруг начали помогать ему. Что творится на белом свете? Как жить дальше?
Лютаев вдруг почувствовал сильный голод и полез в холодильник. Он был набит продуктами под завязку. Не было только алкогольных напитков. Он принялся готовить поздний ужин, когда услышал, как Оля в гостиной включила телевизор.
Невидимый диктор трагическим голосом вещал на всю квартиру:
— Напоминаю вам хронику последних событий на Северном Кавказе и вокруг него. Итак, четырнадцатого апреля Президент России Борис Ельцин дал официальное поручение правительству Российской Федерации провести консультации с представителями политических движений Чеченской Республики и подготовить проект Договора о разграничении полномочий между федеральными органами власти и органами власти Чечни как субъекта Российской Федерации и о взаимном делегировании полномочий. Это предложение было категорически отвергнуто представителями Джохара Дудаева. Двадцать седьмого мая тысяча девятьсот девяносто четвертого года четверо террористов чеченской национальности захватили в районе Кавказских Минеральных Вод автобус с тридцатью пятью заложниками. Они потребовали предоставить им вертолет для вылета в Чечню и десять миллионов долларов США. Требования террористов были удовлетворены. Второго июня отряд полевого командира Руслана Лабазанова, оппозиционного Дудаеву, осуществил захват Дома радио в Грозном…
— Слушай, Оль! — в комнату вошел Лютый, неся в руках поднос с нарезанными овощами и бутылку красного вина. — Милая моя! Ну что ты эту ерунду смотришь? Тебе что, интересно?
Лютаев отобрал у Ольги пульт дистанционного управления, чтобы переключить канал, и вздрогнул. Говорил вовсе не диктор, как ему сначала показалось. На экране красовалась откормленная физиономия Вениамина Борисовича Шапкина, а сидевший рядом с ним за полукруглым столом телекомментатор обращался к нему как члену Совета безопасности Российской Федерации.
Будь у Олега в руке дистанционный взрыватель, он с удовольствием нажал бы на кнопку, чтобы смыть взрывной волной с экрана этого самодовольного политического упыря. Ну нет, так нет. Он перепрыгнул на другой канал. На первой кнопке Леонид Ягубович вел телешоу «Страна чудес».
— Вот! — улыбаясь, воскликнул Лютый. — Ты лучше на дядьку усатого посмотри и буквы поотгадывай! Слушай, а хочешь, я тоже усы отпущу, как у него? — он схватил с подноса пучок зеленого укропа и зажал его между носом и верхней губой. — Идут мне усы?
Оля прыснула со смеху, но тут же стала серьезной.
— Олежка, — сказала она тревожно. — А мы ведь туда едем, на Северный Кавказ? Не нравится мне этот Дудаев. Похож он чем-то на молодого Кащея Бессмертного.
— Послушай меня. Телевизионщики всегда врут. Там, блин, один горный джигит у другого барана украл, а эти придурки с телевидения сразу утку пускают о захвате заложников. — Лютый ласково улыбнулся и потянулся к девушке с поцелуем.
— Олежек, ну, подожди, — она осторожно, чтобы не обидеть, отстранила его. — Ты туда воевать едешь?
— Оль, почему сразу воевать, я еду делать свою работу. Буду учить солдат.
— Чему?
— Всему, что может пригодиться на войне.
— А подробнее?
— Тебя так интересуют воинские специальности?
— Очень! — засмеялась она. — Может, мне понравится, и я тоже у тебя учиться буду на диверсантницу.
— Вот хорошо! Из тебя выйдет настоящий боец спецназа! Гроза террористов! — он поддержал ее шутливый тон. — Я могу тебя быстренько научить стрельбе из снайперской винтовочки, вождению любых видов боевых машинок, рукопашечке, маскировочке в условиях горной местности…
— Нет-нет-нет! — шутливо замахала Оля руками. — Я передумала. Не женское это дело. Давай я лучше тебе девочку рожу…
— А почему вот так сразу девочку? А мальчики что, хуже? Стой! — воскликнул вдруг он. — Не говори ничего. Я знаю, чем должны заниматься настоящие девушки… — и, шутливо рыча, навалился на Олю сверху, умудряясь одновременно сбрасывать одежду с себя и с нее.
— Поцелуй меня, мой хороший… — простонала Ольга, прижимаясь к нему всем телом. — Иди ко мне…
Часть третья ПОТЕРЯННЫЙ РАЙ
Лето 1994 года. Северный Кавказ.
Учебный полк 42-го армейского корпуса.
Молодые стриженые курсанты замерли в строю по команде смирно, ругая про себя последними словами старшего прапорщика Лютаева, который задался целью унасекомить их до размеров тли или мухи-дрозофилы.
Каждому из них срочно захотелось стать как можно меньше, чтобы поскорее забиться в щель между некрашеными досками казармы и не видеть этого впавшего в манию величия старшего прапора.
— Я сказал равняйсмирн-а-а! — рявкнул Лютый на одном дыхании. — Вы — девятая рота-а! А я, — он сделал зверское лицо, — ваш новый инструкт-а-ар! Предупреждаю сразу: начиная с сегодняшнего дня учебный полк покажется вам адом, а гражданка похеренным раем. Я выбью из вас штатскую дурь, сопляки вонючие! Слабакам советую уже сейчас: валите отсюда, пока ноги носят! Остаться здесь могут только настоящие мужики. Но им я тоже не завидую. Бабы в строю есть? — Он демонстративно повернулся ухом к строю, прислушался к дыханию почти парализованных страхом солдат. — У вас было время проверить свою половую принадлежность, поэтому задаю вопрос номер два: кто из вас не хочет со мной служить? Выйти из строя! Два шага вперед, шагом-арш!
Инструктор долго держал паузу, наверное, с полминуты. В конце концов, один из солдатиков не выдержал и сделал два шага вперед. Когда Лютаев своей медленной, пружинистой походкой стал приближаться к новобранцу, того забило крупной дрожью. Он вжал голову в плечи и судорожно вцепился руками в свободно висевший на тощих бедрах ремень.
— Не обоссысь, смотри! — громким шепотом посоветовал ему кто-то из строя.
Солдаты сдержанно захохотали.
— А-а-тставить р-р-азговорчики! — рыкнул, аки зверь лютый, старший прапорщик. — Кто посмел открыть пасть в строю без моей команды?
Нет ответа. Молчание явно затягивалось.
— Кто посмел, я спрашиваю!
— Я, — отозвался наконец крепкий, атлетически сложенный паренек.
— Головка от хуя! — заорал Лютаев. — Фамилия!
— Тараконов… — испуганно назвался курсант учебного полка.
— Так вот, курсант Тараконов, — старший прапорщик Лютаев перешел с крика на спокойный, чрезвычайно назидательный тон. — Обоссаться, как вы только что посмели выразиться сейчас и здесь, в этом святом для солдата месте, в строю! — он поднял указательный палец к высокому потолку казармы, призывая всех присутствующих в свидетели этого ужасного преступления… — так вот, обоссаться придется вам. Об этом позабочусь лично я, и в дальнейшем служба вам медом не покажется, обещаю. А вот этот смелый курсант… Как ваша фамилия?
— Курсант Осинкин.
— Вот я и говорю: курсант Осинкин — просто умница. Впереди его ждет нормальная размеренная служба с железным соблюдением распорядка дня, усиленным питанием и прочими благами армейской жизни. Молодец, сынок, что отказался служить под моим началом! — похвалил Лютаев струсившего пацаненка. — Ступай себе с богом к начальнику штаба, он оформит тебе перевод в другую роту, родной ты мой. — Лютаев говорил с Осинкиным так нежно и ласково, что тот расслабился и даже заулыбался. И вдруг выражение лица прапора резко изменилось, он поднялся на мысках и заорал изо всех сил Осинкину в самое ухо так, что тот едва не рухнул на пол. — Пошел на хер отсюда, пидарас помоечный!
Лютаев развернул дезертира к себе тылом и с размаху дал ему такой поджопник, что тот буквально вылетел из казармы.
А в строю поднялся невообразимый гогот.
— Рота-а-а! Смирн-а-а! — крикнул Лютый и, убедившись, что команда выполнена более менее удовлетворительно, выдохнул: — Вольн-а-а… Напра-а-во! На улицу бегом-арш…
В колонну по трое рота солдат, словно табун молодых коней, понеслась с плаца по направлению к горам. Сначала все бежали весьма бодро, даже ретиво. Каждый из новичков хотел доказать своему командиру, что вполне к подвигам готов и чего-то стоит — в спецназ как-никак попал служить.
Асфальтированная дорога вывела подразделение за территорию части.
— Пиздец котятам — больше срать не будут, — глядя им вслед, сказал один из бывалых солдат, дежуривший на КПП.
— Сдохнут салаги — точно, — согласился с ним второй старослужащий. — Прапора не зря Лютым в полку зовут. Он с салабонов семь шкур в день спускает.
— И не только с салабонов. Ты слышал, чего он на прошлой неделе отчубучил?
— А что случилось?
— Да Лютый на вещевой склад пришел, чтобы портянки для новичков получить. А там этот хорек, начальник склада… ну, прапорщик Гадилюк сидит, морда жирная, аж щеки на погонах лежат…
— Ты давай короче, чем кончилось?
— Короче так: Гадилюк попытался втюхать Лютаеву рвань, уже списанную от прошлых призывов. Новые-то портянки наверняка толкнуть налево хотел! Они же на склад неразрезанные — как рулоны ткани приходят!
— А Лютый?
— А Лютый ему с ходу в морду кулаком — хрясь!
— Да ты че!
— Хер через плечо! Гадилюка как ветром в дальний угол склада снесло. А пока летел, еще несколько полок головой проломил. Ну, Лютаев его из того угла, как щенка позорного, обратно вытащил, нашел на складе грязную вонючую портянку и затолкал ее Гадилюку в рот целиком. Тот чуть не задохнулся. Весь склад потом заблевал, воняло так, что хоть химиков вызывай для дегазации…
— Во блин, дает Лютый! Круто! И че дальше?
— Гадилюк командиру части рапорт написал, что, мол, Лютаев ему грязную портянку засунул в харю и избил при этом.
— А батя что?
— А он вызвал к себе Лютаева и навтыкал ему как следует.
— Че, на губу?
— Да нет! Говорит: товарищ старший прапорщик, вы что себе позволяете? Не могли, что ли, на складе чистую портянку найти?
Оба солдата покатились со смеху…
А рота уже исчезла из виду. Солдаты бежали по краю крутого обрыва. Справа к тропинке вплотную подступали высокие скалы, перемежающиеся с земляными проплешинами, на которых, цепляясь корнями, едва держалась скудная и выгоревшая на палящем солнце колючая растительность. Кое-где в эти склоны вросли огромные каменные глыбы величиной с танк или бэтээр.
Откуда-то сверху бежал, рассыпаясь брызгами по камням, чистейшей воды узенький ручеек. Высоко в синеве над головой парил орел. В низине, открывшейся за изгибом дороги, на зеленой террасе чабан пас отару овец и там же, неподалеку, словно ласточкины гнезда, прилепились к горному склону сакли местных жителей. Причем крыша нижнего дома служила полом и ступенью для следующего. Сакли были похожи друг на друга, будто клонированные.
— Воины! — впервые за полчаса подал голос старший прапорщик. — Как себя чувствуем?
— Нормально! — ответили курсанты почти одновременно.
— Вот и хорошо! — повеселел Лютаев. — За мной!
Круто свернув с тропы, он, как ящерица, полез вверх по дикому склону. Солдаты устремились за ним следом. И вскоре обнаружилось, что почти половина роты осталась внизу. Парни просто не знали, что надо делать, чтобы двигаться наверх с такой скоростью.
— Сдохли, придурки! — крикнул Лютый, забравшись уже довольно высоко. — А ну, оторвали жопы от земли! Вперед, уроды!
Лютаев уже забрался на вершину, даже при этом не вспотев. И присел на камушек, чтобы с полчасика перекурить. Он знал наверняка: как минимум, тридцать минут никто из его курсантов тут не покажется. Но ошибся.
— Разрешите сигаретку, товарищ старший прапорщик? — Из-за соседнего валуна показалось круглое азиатское лицо. Солдат был свеж, как огурчик.
— Ты кто такой, воин? — удивленно спросил инструктор.
— Курсант Кадриддин Кулов!
— Охереть у тебя имечко! Тут же не выговорить, тут хер сломать можно на хер! Будешь Кадра для краткости. Ты вообще как здесь оказался, балбес?
— Вы же сказали наверх? Я и полез наверх!
— Я тебя спрашиваю, — Лютаев даже забыл от удивления, что собирался покурить, — как тебе удалось так быстро сюда взобраться?
— Так я же киргиз, товарищ прапорщик! Я в горах Памира родился, в городе Узгене. Скалы — моя стихия! Я тут как дома!
— Понятно, воин. Держи сигарету, заслужил. А по-русски почему так хорошо говоришь?
— Десять лет в Москве прожил. Мой отец — профессор, специалист по минералам.
— Тоже мне, блин, профессорский сынок! Что тебя в армию понесло? Чего раскурился здесь, салабон! А ну, пошел вниз, раз так хорошо по горам ходишь! Чтобы всю роту мне сюда притащил! Десять минут, время пошло! Бегом, воин!
Солдата как водой смыло со склона.
— Профессор кислых щей… — одобрительно процедил Лютаев сквозь зубы. — Ублюдок минеральный.
Прапор залег за камнем и принялся наблюдать за Кадрой.
Кулов классно шел вниз. Легко и точно выбирая маршрут движения, постоянно меняя технику шага, используя малейший рельефный шанс для облегчения себе задачи.
— Ты смотри, блин, красавец! — не удержался от похвалы Олег.
А уж когда киргиз повел за собой наверх все подразделение, Лютаев довольно прошептал:
— Да он просто альпинист, зараза!
Худо ли бедно, но через двадцать минут вся рота была наверху. Пацаны, кроме киргиза и еще двух-трех курсантов, едва стояли на ногах. Шатались. Падали. Многих мутило от усталости. Хабэ на солдатах было изорвано в хлам, и Лютый уже начал мысленно подбирать аргументы, которые заставят начальника вещевого склада прапорщика Гадилюка выдать его людям взамен испорченного обмундирования новое.
Одно обстоятельство радовало инструктора больше всего: никто из новичков не остался внизу, и никто не повернул назад с половины пути. Рота добралась до вершины в полном составе.
— Смотрите туда, пацаны! — обратился он к курсантам. — Ущелье видите? За ним Чечня. И там уже воюют. Там наши ребята умирают пачками! И мы с вами там скоро окажемся. Я буду дрючить вас во все щели, молокососы! Вы у меня все тут кровью ссать будете! — С каждой фразой накал его выступления нарастал. — Я жопы вам своими руками на британский флаг порву! Слушать меня, недоноски! Либо вы здесь у меня передохнете, либо выживете на войне! Так что выражение «не могу» советую забыть, выбросить из головы к ебеням! Все понятно?
В ответ послышалось лишь неразборчивое мычание. Пацаны выдохлись. Они были еле живы от переутомления.
А Лютый вспомнил об инструкторе — сержанте Дыгало, который так же не щадил новичков, стремясь сделать из них настоящих воинов. И так же, загнав пинками учебную роту на горушку, показывал салажатам Афганистан.
— Пацаны, — послышался среди отдыхающих на вершине солдат чей-то слабый, как у дистрофика, голос. — Прикиньте. Старшина перед ротой выходит и говорит: «А ну, представьтесь, бойцы!» Те ему по порядку отвечают: «Иванов! Петров! Сидоров!» А старшина такой: «Вы че, блин, братья, что ли?» А те ему: «Не, мы — однофамильцы!»
И рота, которая всего минуту назад умирала от усталости, стала тихо, с всхлипами, хохотать. Слегка улыбнулся и Лютый.
— Эй, юморист! — позвал он доморощенного острослова. — Ты кто такой?
Пацаненок, без сил лежавший на земле, вскочил:
— Курсант Басаргин, товарищ…
Договорить обращение «старший прапорщик» у него просто не хватило сил. Он тут же рухнул на то место, где лежал раньше. Рота снова заржала — уже активнее.
— Басаргин, — позвал Лютаев. — Пока рота отдыхает, давай, шпарь свои анекдоты. Только не про прапорщиков, если жить хочешь!
И опять вся рота зашлась смехом.
— Слышь, пацаны, — снова подал голос вдохновленный либерализмом прапора Басаргин. — Инструктор в учебке подходит: «Курсант Басаргин! А че у вас лицо такое умное?» Басаргин ему: «У кого? У меня?» Инструктор: «Ну, не у меня же!»
Рота покатилась со смеху, а Лютый впал в состояние контролируемой ярости:
— Воин, наряд вне очереди… И не Басаргин ты, а Базар теперь, все запомнили? Ты у меня сегодня сортир драить будешь вот этим своим длинным языком…
В одной из квартир ДОСа — дома офицерского состава, расположенного прямо на территории военного городка, собрались все офицеры и прапорщики девятой учебной роты. Шумная подвыпившая компания гудела с девяти вечера.
А время, между прочим, уже перевалило за второй час ночи. Патрульные наряды проходили мимо, с озабоченными лицами, но при этом делали вид, что ничего не видят и ничего не слышат. Заходить туда не следовало — могут ненароком и зашибить. Этих ребят готовят к переброске в Чечню, на войну, поэтому им многое в гарнизоне прощается.
— Гитару Олегу дайте! — пьяно орал кто-то из офицеров.
Шестиструнную «Кремону» начали передавать несколько рук по цепочке к дальнему от двери краю заставленного напитками и закусками стола.
— Ребята, да устал я уже петь! — взмолился Лютый. — Давайте антракт сделаем.
— Олежа, не капризничай! — прошептала на ухо Оля, сидевшая здесь же, рядом. — Ну, спой, пожалуйста!
— Олег! — попросил сам Сапрыкин, командир роты и к тому же виновник торжества. — Для меня спой вот эту, где по-чеченски заговорил пулемет, а! День рождения у меня сегодня или как?
— Саш, — поправил Лютаев ротного, — там про Чечню — ни слова!
— Ну и что, что ни слова! — загалдел вокруг офицерский корпус. — Мы один хрен знаем, о чем песня! Ее же наш разведчик написал!
— Счас спою, — кивнул Лютый. — Но сначала выпьем за то, чтобы, ребята, никогда с нами не случилось того, о чем поется в этой песне.
Все разлили по рюмкам и фужерам. Олег взял в руки стограммовую хрустальную емкость, а Оля, хитро-прехитро взглянув на мужа, улыбнулась и тут же подсунула ему закуску — наколотый на вилку кусок жареной со специями баранины.
— Обожаю тебя, родная! — прошептал он ей на ушко и нежно чмокнул в щечку.
Он прошелся перебором по струнам, чуть подстроил гитару, натягивая и ослабляя колки, выбрал нужную тональность, запел с приятной хрипотцой и тем пониманием слов, которое дает война сильным и познавшим боль мужикам:
Говорил, не умолкая, пулемет.
А это значит, нас в горах зажали черти.
И свет не мил, и даже черт не разберет,
Кого из нас сегодня бросит в лапы к смерти.
И матюгами кроет взводный от души,
Суть красноречия понятнее ребятам.
И снова каешься, еще не согрешив,
Что для себя сберег последнюю гранату!
Расписывались кровью
Российские солдаты
С сыновнею любовью
На рассветах и закатах.
Огнем из пулемета
Обласканы нередко
Ребята из пехоты,
Ребята из разведки!
А юные невесты
На Руси, как будто вдовы.
И сердцу мало места —
Оно кричать готово.
Боль — памяти соседка
И, может, вспомнит кто-то
Братишку из разведки,
Братишку из пехоты.
Вернусь к мамане, и ни слова о войне,
И ни полслова, что валялся в медсанбатах.
А с батей выпьем и покурим в тишине,
И погрустим о невернувшихся ребятах.
Рассвет зальет полоску неба в алый цвет,
А мне пригрезятся ущелья и вертушки,
И взвод разведки, и походный лазарет…
Давай-ка выпей, батя, из солдатской кружки![1]
— Наливай еще по одной, мужики! — закричал именинник. И кто ему мог отказать?
А когда выпили, ротный от дверей поманил Лютого пальцем, мол, выйдем, покурим. На лестничной клетке капитан Сапрыкин протянул Лютаеву открытую пачку «Мальборо».
— Олега, я вот что хотел сказать… — Сапрыкин затянулся сигаретой, прикуренной от зажигалки Лютаева. — Мужик ты толковый, семья у вас с Ольгой классная…
— Саша, ты тоже неплохой парень. И Вера у тебя — что надо, — в голосе Лютаева послышались нотки недовольства. — И с днем рождения я тебя сегодня, честно, от души поздравил. Ты зачем меня позвал — комплименты раздавать? Тогда говори короче.
— Вот, блин, ты борзый какой!
— Что родилось, то родилось. Чего позвал, командир?
— Ладно, не буду ходить вокруг да около. Солдаты на тебя жалуются.
— Не понял! — произнес недоуменно Олег. — С какой стати и кто конкретно?
— Скажу кто — ты ею вообще сгноишь. А вот за что жалуются, будь добр, выслушай. Загонял ты их, инструктор, до смерти. Зачем же так жестоко, старик?
— Ах, вот оно в чем дело! Ответ у меня простой. Война, товарищ капитан, впереди. И на этой войне, чтобы не погибнуть зря, все они должны быть крепкие, умелые и злые, как черти.
— Но, подожди, Олег, есть же устав, есть соответствующие наставления, методики. А ты на своих занятиях, по-моему, перегибаешь палку.
— Товарищ капитан, — перешел старший прапорщик на официальный тон. — Вы после окончания военного училища где службу проходили, извините, конечно, за бестактный вопрос?
— Ну, сначала в Риге, потом в Германии. — Начал перечислять Сапрыкин, немного смутившись. — Теперь здесь, в Северо-Кавказском. А что?
— А то, что мне пришлось повоевать в Афганистане. Тоже, кстати, в девятой роте. И из всей роты только я один в живых остался. Вам это о чем-нибудь говорит?
— Да нет, Олег, я все понимаю и уважаю твой боевой опыт, — стал оправдываться капитан.
— Дайте мне договорить, Александр Николаевич! — Лютый произнес это так жестко, что ротный сразу умолк. — Занятия мои называются, если вы не забыли, «Выживание». Так вот, я сейчас учу этих пацанов выживать. У меня, например, нет матери… Точнее, она есть, но бросила меня, скинула в детдом. Зато у каждого моего солдата — есть нормальная, любящая и нежная мама, которая его ждет. И я хочу, чтобы из Чечни все бойцы девятой роты вернулись к своим матерям живыми. Еще есть претензии, товарищ капитан?
— Олег! — ротный взял его за рукав. — Ладно тебе, не лезь в бутылку… Ну что ты так обиделся?
— На обиженных, Саша, воду возят и еще хер кладут. С днем рождения тебя, командир.
Повернувшись, Олег прошел в комнату.
— Оля! Оленька! — позвал он жену. — Пойдем, нам пора.
— Олега! — закричали офицеры и прапорщики. — Ты куда так рано?
— Лютаев, имей совесть, спой еще!
— Мужики, извините, мне завтра на подъем в роту к шести утра. Выспаться нужно.
Оля, протиснулась мимо сидевших за столом пьяных вояк к мужу. Они вышли из комнаты в коридор.
— Олежа, в чем дело? — Что-то ее в Олеге насторожило.
— Все отлично, — улыбнулся он. — А почему ты спрашиваешь?
— Ты бледный весь.
— Просто устал сегодня… Да и выпил, похоже, лишнего. Пойдем домой.
— Спать? — с намеком спросила жена.
— Какое спать? — потянул ее Олег к себе и легко, словно пушинку, подкинул на руки. — Что нам, делать больше нечего? — Он принялся покрывать ее лицо мелкими нежными поцелуями…
А командир девятой роты капитан Сапрыкин курил на улице.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 29 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |