Элизабет (Нэнси Херндон) Чедвик 26 страница

Гуго тревожился. Иоанн внес разлад в их семью. Он поддел острием меча скрепляющий раствор, стены рухнули, и Гуго не знал, можно ли воздвигнуть их вновь, как его отец воздвиг Фрамлингем.

Он обошел конюшни, проверяя лошадей, черпая утешение в топоте копыт, теплых порывах пахнущего сеном дыхания. Покормил Эбена хлебной коркой с раскрытой ладони. Пирожок брыкался и резвился в своем стойле в предвкушении угощения. Печально улыбаясь, Гуго подошел к нему с двумя яблочными огрызками, которые приберег с ужина. Пони жадно сжевал их и потребовал добавки. Гуго вспомнил день, когда Пирожок пытался съесть вимпл Махелт, как они хохотали до колик и в тот момент между ними проскочила искра. Гуго сперва улыбнулся, но затем зажмурился и тихо выругался. Махелт держала его на расстоянии с тех пор, как вернулся Роджер. Она была вежливой, обходительной, внимательной, но не была Махелт. Все равно что обладать прекрасной восковой свечой, которую невозможно зажечь, и это было невыносимо. Гуго пытался не думать об этом слишком часто, не поддаваться переживаниям, отвлекал себя делами, коих хватало. В основном получалось, но иногда, как сегодня ночью, боль поднималась из глубин и угрожала поглотить его целиком.

Вернувшись в дом, Гуго на цыпочках прокрался в нишу за залом, отделенную занавеской, где под светлыми пушистыми овчинами спали дети. Ставни были открыты, и он смотрел на своих мальчиков, залитых голубым лунным светом, свернувшихся, словно щенки. Их младшая сестра спала в колыбели, рядом с походной кроватью няни. Гуго ощутил укол обжигающей сердце любви, и бремя на его плечах стало еще тяжелее. Как можно быть сразу всем и для всех?

Шаркая, он повернулся к кровати, хотя подумывал лечь спать в зале с мужчинами. Так было бы проще, но это означает признать поражение, а учитывая положение в стране, он может никогда больше не увидеть Махелт. Удрученный и полный опасений, Гуго вошел в комнату, намереваясь присоединиться к жене и проверить, потянется она к нему или нет. Однако кровать была пуста, и служанки тоже нигде не было видно. У него сжалось сердце при мысли, что Махелт могла сбежать… Приставить лестницу к стене и пуститься во весь опор, как когда-то. Затем он покачал головой и сказал себе, что это глупо. Она может оставить его, но никогда не бросит детей.

Свет еще горел в комнате его матери, и он нашел Махелт на дежурстве у ее кровати. На ней был плащ поверх сорочки, и длинная темная коса была переброшена через плечо, хотя жена накинула на голову шарф в знак почтения. Отец Майкл расположился по другую сторону кровати, сжав руки в безмолвной молитве.

Махелт посмотрела на дверной проем.

– Осталось недолго, – тихо сказала она. – Тем, кто хочет попрощаться, лучше поторопиться.

Утренний свет лился сквозь ставни, золотя плетеный коврик на полу и мерцая на красном шелковом покрывале. В саду играли дети, весело и звонко смеясь.

Ида открыла глаза. Ее пересохшие губы изогнулись в бесцветной улыбке.

– Отрадно слышать, как играют мои внуки, – прошептала она. – Прямо бальзам на раны.

– Постарайтесь отдохнуть, – ответила Махелт.

Ее свекровь пережила ночь и пошла на поправку на рассвете, но была еще очень слаба.

– У меня скоро будет время отдохнуть, – сказала Ида. – Много, много времени. – Она закрыла глаза и на мгновение забылась сном.

Крики детей стали громче, когда они пробегали мимо окна, а затем стихли.

Не считая священника, Махелт одна дежурила у постели больной. Гуго ненадолго вышел, чтобы отдать приказания своим людям насчет подготовки к походу на север, а граф пока и вовсе не изволил явиться. Длинному Мечу и Ральфу отправили послание, но до них было четыре дня езды, и Махелт знала, что даже на быстрых лошадях они не прибудут вовремя.

Ида снова открыла глаза и произнесла слабо, но отчетливо:

– Дочка, ты должна простить Гуго и перестать его винить. Это никому не идет на пользу, особенно тебе и детям.

Махелт промолчала, выпрямив спину, отчего казалось, что она отстранилась.

– Это просьба умирающей женщины, – хрипло произнесла Ида. – Я хочу, чтобы ты и мой сын жили в согласии, а не врагами. Не позволяй королю расколоть нашу семью, потому что тогда он одержит победу. – Она с трудом сглотнула, и Махелт помогла ей выпить разбавленного водой вина из кубка. – Ты сильная. – Ида откинулась на подушки, вино блестело на ее губах, она почти ничего не проглотила. – Сильнее, чем была я… Намного сильнее. – Голос графини стих. Махелт взглянула на нее с внезапным испугом, но Ида всего лишь собиралась с силами. – Обещай мне. – Она крепче сжала руку Махелт.

У Махелт засосало под ложечкой. То, о чем просила Ида, было невозможно, и все же Махелт не смела отказать.

– Обещаю, – произнесла она, сжав руку Иды.

– Хорошо, – кивнула Ида. – А теперь приведи ко мне Гуго.

Махелт отправилась на поиски мужа, но сначала встретила графа. Тот сидел в дальнем конце зала и деловито диктовал письма. Махелт затошнило. Вот человек, которого она должна называть отцом! Человек, который сидит и сочиняет письма, пока его жена умирает. Человек, который в конечном итоге в ответе за то, что случилось во Фрамлингеме. Неужели ему на всех наплевать?

Роджер и Гуго сидели рядом с ним, и граф разрешал им прикладывать печать к нагретому зеленому сургучу, пристально наблюдая за ними и показывая, что нужно делать. В голосе и поведении старика чувствовалась грубоватая нежность, а мальчики были трогательно серьезны.

– Сир… – Махелт чопорно присела в реверансе.

– Дочка? – произнес граф, не глядя на нее.

– Графиня… – Она вздернула подбородок. – Вы навестите ее?

Граф продолжал заниматься своими делами.

– Ей известно, что у меня много хлопот. Ей предоставлено все необходимое. Она ни в чем не нуждается.

– Не считая вашего присутствия, сир.

Граф пожевал что-то губами. Потом взмахом руки отослал писца и встал:

– Вы так и не научились держать язык за зубами.

Махелт сердито смотрела на свекра, считая его равнодушным и подлым. И в этот миг, как уже случалось прежде, она заметила проблеск страха в его глазах и поняла, что они не просто подернуты влагой от старости, но блестят от слез, а его подбородок, заросший седой щетиной, дрожит.

– Научилась, сир, – ответила Махелт. – Графиня думает, будто мало значит для вас, но я уверена, что она значит очень много. Если это вы понимаете как неумение держать язык за зубами, я не стану извиняться.

Граф велел Гуго вернуть печать в коробочку и вышел из комнаты, не проронив ни слова.

– Почему дедушка сердится? – спросил Роджер.

– Потому что я напомнила ему о долге, которого он предпочел бы не исполнять. – Махелт положила руки сыну на плечи. – На тебя он не сердится.

– Я помогал ему запечатывать бумаги, – важно заявил Роджер. – Грамоту для женского монастыря. Он сказал, это ради бабушкиной души.

– Вот как?

Грамоты – это хорошо, подумала Махелт, но заключать договоры с Господом, присылать врачей, оплачивать молитвы – совсем не то же самое, что быть рядом. Это бегство. Она знала, что если бы они поменялись ролями, Ида не оставила бы графа. Отправив Роджера и Гуго к няне, Махелт продолжила искать мужа. Зайдя за угол конюшен, она резко остановилась, потому что ее свекор стоял, прислонившись к стене, и плакал навзрыд, как будто его сердце истекало кровью. Махелт поспешно попятилась. Свекор, конечно, огрызнется, если заметит ее, и никогда не простит за то, что она видела его в подобном состоянии. Она направилась в сад, чтобы сорвать еще не отцветшие розы и зелень для комнаты Иды. В этот момент из огороженного плетнем участка с букетом в руках вышел Гуго.

Они замерли и с неловкостью посмотрели друг на друга.

– Я нарвал цветов для моей матери, – сказал он. – Подумал, что они утешат и развлекут ее.

– Я собиралась сделать то же самое. – Махелт решила не рассказывать ему об отце.

– Тогда отнесем их вместе. – Гуго остался на месте, но расправил плечи, как будто готовился к схватке. – Я много думал в последнее время.

– О чем? – подняла брови Махелт.

– Я сделал все, что смог, чтобы уладить разногласия между нами, – протяжно выдохнул Гуго. – Возможно, я в чем-то ошибся, но мне больше ничего толкового не приходит на ум. Наверное, я не в состоянии находиться в саду, который некогда пышно цвел, но теперь задушен терновником, и сознавать, что был небрежным садовником и та, для которой я его посадил, больше не приходит в мой сад.

Глаза Махелт щипало, горло перехватило до боли.

Гуго заговорил тише:

– Если вы не хотите меня… если хотите жить отдельным домом… я могу это устроить.

Чудовищность подобной возможности повисла между ними, как тяжелая, темная туча. Махелт ощутила, как ее тело напряглось в ожидании неизбежного шквала.

– Я жена Биго, – сухо сказала она. – На мне лежит долг перед этим домом и этими людьми. Как ваше решение расценит мир? А нашим детям вы скажете, что отослали меня прочь? Что больше не цените меня?

– Боже праведный, нет! – в ужасе воскликнул Гуго. – Почему вы вечно все выворачиваете наизнанку?

– Я не выворачиваю. Это было вывернуто с самого начала.

– Так давайте вывернем обратно… Прошу вас.

– Этого вы хотите? Разъехаться?

– Вовсе нет! – затряс головой Гуго. – Я думал, этого хотите вы, и собирался предоставить вам возможность разъехаться с честью. Вы не будете унижены.

– И ожидали, что я поблагодарю вас за это и мое мнение о вас улучшится?

Гуго безрадостно взглянул на жену.

– Нет, – ответил он. – Не ожидал, но надеялся, возможно, тщетно. Просто подумайте об этом. Я спрошу вас еще раз, когда вернусь с севера.

Гуго повернулся к залу, Махелт зашагала рядом с ним, и оба они молчали. Жизнь действительно вывернута наизнанку, подумала она, и трещит по швам.

Дыхание Иды было едва ощутимым, и ее руки были холодными и хрупкими, как лапки воробья зимой. Гуго держал их и вспоминал, как ловко эти руки управлялись с иглой. Он вспоминал все ее объятия, вспоминал, как мать притягивала его к себе или, наоборот, толкала вперед силой безоговорочной любви, которую он скоро утратит навсегда. Осенний день за открытым окном был ярким, словно освещенный огнями. Садовые цветы стояли в кувшине в нише, и бодрящий ветерок вносил свежую струю в запахи ладана и болезни.

Отец Майкл стоял на коленях у кровати, пропустив четки между пальцев, и читал отходные молитвы звучным, но негромким голосом. Братья Гуго тихо вошли в комнату, но его отец так и не явился. Роджер и Гуго вошли в комнату с широко распахнутыми серьезными глазами и присоединились к родителям. Гуго собирался что-то спросить, но опомнился и прижал палец к губам. Ида шевельнула головой на подушке, и стало ясно, что она до сих пор в сознании, но слишком устала и ослабла, чтобы открывать глаза. Но она кое-что прошептала.

– Она хочет видеть дедушку, – громко произнес Гуго.

Махелт сидела рядом с Гуго, читая молитвы, и время от времени бормотала слова утешения. Услышав это, она встала и вышла из комнаты.

Она нашла свекра в его личных покоях: граф сидел в кресле и держал вышивку, над которой Ида работала, прежде чем болезнь помешала ей шить. Это была лента для шляпы с узором из зеленой листвы. Из-за листочка нахально выглядывал кролик.

– Сир, – произнесла Махелт. – Вам надлежит явиться. – Когда граф не ответил, она добавила: – Это ваш долг. Вы часто указывали мне, в чем состоит мой долг. Теперь я напоминаю вам о вашем.

Махелт увидела, как он стиснул челюсти.

– Я не могу, – произнес Роджер Биго.

– Графиня зовет вас. Неужели вы ее разочаруете?

Мгновение Махелт казалось, что свекор снова огрызнется на нее, но он встал и глубоко вдохнул:

– Вы правы, дочка. Это мой долг перед ней. Я могу досадовать на вас за это, но вы правы, что настоятельно напоминаете мне. – Шаркая ногами и спотыкаясь, граф вышел из своего убежища и направился в комнату жены.

Махелт шла рядом, чтобы проводить и поддержать его, и за эти краткие мгновения ей показалось, что она выросла, а он уменьшился.

Когда граф вошел в комнату, Гуго немедленно освободил место у кровати и предложил отцу занять его. Граф покачнулся, опустившись на складной стул, но удержался. Он медленно поднял руки и снял шляпу, обнажив редкие седые волосы. Наклонившись вперед, он взял Иду за руку.

– Жена моя, – произнес граф, – неужели вы оставите мне незаконченное шитье? – Он положил под другую ее руку ленту, которую сжимал.

Ида чуть слышно ахнула и повернула к нему голову. Ее рука сжала ткань.

– Я не хочу уходить, – прошептала она, – но если нить перерезана, вещь закончена, готова она или нет. Вам это должно быть известно. Простите, что не исполнила свой долг…

– Ида, вы всегда исполняли свой долг, и более того.

Графиня слабо и печально улыбнулась.

– Я полюбила вас с первого взгляда, – произнесла она и больше уже не говорила.

После смерти Иды повисла тишина в краткий миг, необходимый, чтобы осознать горе. Махелт сдерживала собственные чувства, понимая, что теперь она хозяйка дома, благополучие и стабильность которого зависят от нее. Иду следовало омыть, положить на стол, потом зашить в саван, отнести в церковь и устроить бдение.

Свекор Махелт по-прежнему сидел у кровати и держал жену за руку, с отчаянным, несчастным видом глядя на ее неподвижное лицо, как будто побуждал ее очнуться. Подойдя к нему, Махелт обняла его за плечи, желая утешить. Граф смахнул слезу, все еще сжимая вышитую ленту.

– Я любил ее, – произнес он сдавленным голосом.

Махелт задумалась, сколь глубоко уходят корни этого напряжения. Сожалеть уже поздно. Но на пути любви – она прекрасно знала – часто возникают преграды, а этот человек был частью одной из преград. Сейчас Махелт испытывала лишь грусть и жалость. Он мог расхаживать в мехах, держать в руках бразды правления, но сейчас был беззащитен и слаб, а силой обладала она.

– Идемте, – сказала Махелт. – Пусть служанки позаботятся о графине. Ее нужно омыть и подготовить надлежащим образом, и вы скоро сможете увидеть ее снова.

Граф встал, пошатываясь, как лунатик, и Махелт передала его на попечение Гуго. Лицо Гуго тоже избороздили морщины от горя, но он был собран и полностью владел собой. Их глаза на мгновение встретились, обещая сотрудничество и понимание, и хотя пока только хрупкое, начало было положено.

Начались приготовления, чтобы перевезти тело Иды в Тетфорд для похорон. В первую ночь бдение было устроено в церкви Святой Маргариты, недалеко от дома. Граф настоял на том, чтобы задрапировать гроб самой дорогой шелковой тканью, какую смогли найти, и собственноручно возложил на него знамена Тосни и Биго и наполовину вышитую ленту с аккуратно заткнутой на изнанке иглой, как будто ее владелица лишь на мгновение вышла из комнаты.

На рассвете, после службы, они позавтракали со слипающимися глазами, и мужчины надели доспехи. Траурный отряд выехал из Лондона, чтобы проводить гроб Иды за восемьдесят миль до Тетфорда. Ветер брызгал дождем, и затянутое тучами небо обещало еще худшую непогоду. Шелк под гробом был укрыт серой шерстяной тканью, а поверх настелено вощеное полотно для шатров. Махелт поцеловала на прощание сыновей и малышку, которые оставались в Лондоне с нянями и слугами, и села на свою кобылу. Граф замкнулся в рассеянном, потрясенном молчании, и тем, кто его окружал, приходилось направлять каждый его шаг. Махелт предполагала, что Гуго или его отец захотят оставить ее дома, но никто не попытался ей запретить. Но если бы они посмели, Махелт была готова сражаться и, несомненно, на этот раз одержала бы верх.

Глава 45

Тетфорд, октябрь 1216 года

Иду похоронили в хоре приората Тетфорда со всеми подобающими церемониями, пусть и без пышности, положенной на похоронах графини. В некотором роде похороны отразили ее жизнь, подумала Махелт. Ида никогда не обладала властью за пределами домашнего круга и не стремилась к ней. Ей уместно покоиться здесь в ожидании дня, когда муж присоединится к ней и они будут вечно спать бок о бок. После смерти жены граф словно заблудился в тумане, погрузился в сумерки между жизнью и смертью. По крайней мере, на время власть перестала его интересовать. Гуго взял командование на себя, решал, где переночевать, и заботился обо всех вопросах безопасности отряда.

Они остановились в гостевом доме приората, воспользовавшись гостеприимством отца Винсента. До сих пор Тетфорд избегал разграбления бесчисленными армиями, бродящими в округе, и настоятель не желал привлекать внимания к приорату Пресвятой Девы со стороны какой-либо партии. Он тепло поприветствовал своих покровителей, но в то же время вежливо осведомился, когда они намерены уехать.

– Завтра, – заверил его Гуго. – С первыми лучами солнца.

После этого настоятель расслабился, в свою очередь пообещав позаботиться о графине и ежедневно читать службы за упокой ее души.

– Невыносимо видеть, как страну снова раздирает на части, – произнес настоятель Винсент. – Мой дед рассказывал ужасные истории о войне между императрицей Матильдой и ее кузеном Стефаном за власть над Англией. Люди говорили, что Христос и его святые спят. И вот теперь все повторяется. Поля горят, мужчины убивают друг друга ради власти. Я каждый день молюсь о мире.

– Как и все мы, – откликнулся Гуго. – Но пока мы не добьемся справедливости, мир не наступит.

– В таком случае я молюсь и о справедливости.

– Аминь!

– И помилуй нас Господи.

Гуго вежливо кивнул в знак согласия. В последнее время он видел мало милости Господней, хотя в глубине души продолжал верить, что Господь милосерден, а безжалостные зверства – дело рук человеческих.

Он провел еще одну ночь в бдении у могилы матери, поддерживая отца, от которого осталась лишь внешняя оболочка, как будто Ида питала его душу. Граф отказался снимать доспехи и настоял на том, чтобы стоять у гроба в кольчуге, койфе [35]и шоссах.

– Я постоянно оставлял ее, – сказал он, сгорбившись под весом доспехов. – Всю жизнь мне нужно было уезжать, и жена ненавидела это. Наверное, ты помнишь эти времена… Головные боли и слезы. Ничего нельзя было поделать. Я должен был исполнять свой долг, но она так и не поняла. А теперь… – Он закрыл глаза. – Господи помилуй, теперь она оставила меня, и я не знаю, как это вынести… Но я должен вынести, потому что, как и у нее, выбора у меня нет. – Граф опустил голову и заплакал.

Утром Махелт пришла окончательно проститься со свекровью, пока их отряд готовился к возвращению в Лондон.

– Покойтесь с миром. – Она положила на могилу вечнозеленый венок. – Я буду навещать вас… Часто. Обещаю, вы не будете забыты.

Единственным ответом был мягкий стук дождя по кровельной дранке, шарканье ног монаха по плиточному полу и чувство глубокой грусти.

Через пять миль по дороге домой они ощутили запах дыма, а затем увидели темные клубы, поднимавшиеся от усадьбы неподалеку. Гуго приказал сомкнуть ряды и отправил разведчиков.

– Это не дым от угольной кучи или обычного огня, – с обеспокоенным видом произнес он и взялся за рукоять меча.

Встревоженная запахом, кобыла Махелт вскинула голову и пошла боком.

– Это не король, – сказала Махелт.

– Возможно, отряд фуражиров.

Один из разведчиков, посланных Гуго, вернулся галопом.

– Сожженная усадьба, милорд, – сообщил Джервас де Брейдфилд. – Зарезанные животные и несколько трупов. Остальные, по-видимому, сумели бежать. Лошадиный навоз еще свежий. Я бы сказал, они явились вскоре после рассвета. Около тридцати человек, судя по следам, но земля слишком взрыхлена.

В их отряде было примерно столько же людей, не считая графа и Махелт. Отряд такого размера означал, что фуражиры отделились от более крупной армии на расстояние удара, но где находится эта армия, которая сеяла разрушение на своем пути, Гуго не знал. Возможно, направляется в Кембридж или Питерборо, но точно сказать было нельзя. Он надеялся, что не в Тетфорд.

Они прибавили ходу, и в отдаленной деревне тревожно зазвонил церковный колокол. Махелт вздрогнула и порадовалась, что едет верхом по-мужски и может поспевать за остальными. Еще она была благодарна Господу, что дети в безопасности в Лондоне. Дождь полил сильнее. Гуго ехал рядом с женой, постоянно оглядываясь по сторонам и поглаживая рукоять меча. Они мало разговаривали и ехали быстрой рысью.

Внезапно из дождя выехал отряд вооруженных до зубов мужчин и преградил им путь. Махелт вцепилась в нож на поясе. Рыцари и сержанты Биго схватились за оружие.

– Спокойно, – предупредил Гуго, подняв правую руку. – Это союзники. Посмотрите на их щиты. На них эмблема Перша. Они служат Людовику… И кажется, граф Перш – ваш родственник?

– Дальний родственник по линии отца, – ответила Махелт, стараясь не выказывать беспокойства.

Гуго пустил Эбена вперед и поприветствовал их вожака, мужчину с жестким взглядом, сломанным носом и недостающим передним зубом.

– Мы не станем с вами ссориться, – произнес Гуго, – если вы нас не вынудите.

– Мы тоже не станем с вами ссориться, милорд Биго, – ответил вожак, выказав столь же хорошее знание геральдики. Его нахальный, бойкий взгляд упал на Махелт. – Как и с вами, родственница моего господина. Вы предоставите нам возможность ехать по своим делам, а мы позволим вам ехать по своим.

– И в чем же состоит ваше дело? – осведомился Гуго.

– В бывшем короле Англии. Наши разведчики утверждают, что он в Кембридже, милорд. Мы едем, чтобы захватить его.

– Вам понадобится больше людей.

– У нас достаточно людей, – ответил солдат. – Мы передовой отряд. Остальные следуют за нами.

– В таком случае берегитесь. В трех милях к востоку – разоренная ферма. Вы можете наткнуться на фуражиров короля.

– Благодарю за предупреждение, сир. Мы будем настороже.

Солдаты отступили на обочину, чтобы дать им проехать. Гуго отметил, что их вьючные животные нагружены кастрюлями, связками лука, горшками меда и курами со свернутыми шеями, из клюва одной из птиц сочились темные капли крови. Ему стало не по себе еще больше. Обернувшись, он встретил задумчивый взгляд жестких глаз рыцаря.

Следующая ферма, на которую они наткнулись, тоже была разорена. Старуха сидела на пне во дворе, выла и сквернословила, а за ее спиной ревело пламя в доме и сарае. Мертвый сторожевой пес распластался во дворе, из его рассеченного бока вывалились кишки. При виде вооруженных мужчин женщина попыталась убежать, но споткнулась и растянулась в грязи. Гуго начал было спускаться с коня, но отец внезапно опередил его, стряхнув оцепенение и преградив женщине путь.

– Мерзавцы, мерзавцы! – кричала она на английском, потрясая сучковатыми кулаками. – Французские сукины дети!

– Госпожа, мы не французы, мы англичане, – ответил граф на ее языке, которым владел вполне сносно.

– Англичане, французы, все вы одинаковы! – кричала она. – Вам на нас наплевать… Наплевать! Мой дом сгорел, мои куры передушены, запасы разграблены. Убейте меня прямо сейчас, потому что зиму я не переживу. Я все равно что мертва!

Старуха бессвязно поведала свою историю. Вчера явились солдаты, требуя еды и припасов. Они забрали коз и поросенка, которого она откармливала на убой, мешки с мукой и даже грибы, которые она собрала утром. Куры кормились во дворе, и солдаты поленились их ловить, но она лишилась своих гусей. А сегодня утром явился еще один отряд и забрал то, что оставил первый, – кастрюлю, кур и мед. Мародеры потребовали денег, и когда женщина сказала, что у нее ничего нет, подожгли дом в качестве прощального «подарка».

Это была обычная история шевоше. Солдаты проходили через земли. Они грабили, жгли, разрушали, ничего не оставляя врагам, чтобы те не могли прокормиться.

Гуго предложил отвезти женщину в ближайший город, но она с негодованием отказалась. Однако взяла пригоршню серебряных пенсов, одеяла и хлеб, которые Махелт выделила из собственных запасов.

– Держитесь подальше от дороги и идите в приорат Тетфорда, – посоветовал Гуго. – Скажите, что вас послал граф Норфолк и велел дать вам милостыню в память о графине Иде.

Старуха презрительно взглянула на него.

– А в память о ком мне вот это? – спросила она, указывая на свою разоренную ферму.

Гуго принял решение увести отряд с дороги и далее следовать малоизвестными тропами. Хотя это удлиняло путь, так было меньше шансов наткнуться на отряды мародеров, неважно какой партии. Тем не менее запах дыма по-прежнему густо висел в воздухе, и они то и дело встречали людей, которые прятались в ложбинах и рощах со своим добром и животными. Попадались и трупы: на деревьях висели покойники с раздувшимися сломанными шеями. На обочинах лежали тела дряхлых и немощных, погибших во время бегства. Один раз им встретилось душераздирающее зрелище мертвой старой женщины, которая прижимала к груди маленького ребенка, очевидно внука. Махелт заставляла себя смотреть: она должна засвидетельствовать творящиеся зверства, отвернуться было бы трусостью. Гуго тоже смотрел, поджав губы от невысказанного отвращения. Повсюду они слышали одно и то же: пришли люди короля Иоанна, грабя и сжигая, а за ними – французы, делая то же самое. Как сказала старуха, они друг друга стоили. Мир горел.

В сумерках отряд остановился, чтобы напоить лошадей и провести ночь в Бишопс-Стортфорде. Гуго рассудил, что там будет относительно безопасно, поскольку до Лондона всего день езды. Здесь не было людей короля, а французы, отправившиеся на север грабить, уже прошли.

Они попросили приюта в поместье, и управляющий епископа Лондонского открыл для них конюшни и позволил лечь в зале. Еды оказалось в обрез, и они довольствовались собственными припасами, дополнив их местным элем, водянистым и кислым. Слуги следили за ними, сверкая глазами.

Отец Гуго кутался в меха, сгорбившись в раздумье над кубком.

– Та старуха, – произнес он, – какую справедливость она видела? Столько ферм сожжено! Столько полей выгорело дотла, столько животных и людей погибло! Мы возделываем землю и выращиваем скот, а затем либо смотрим, как дело наших рук уничтожают, либо сами беремся за факелы. Когда-то у меня была прелестная молодая жена, и я построил замок на пепелище старого, сожженного королем. Теперь у меня нет ни жены, ни замка, и все, что я видел сегодня, – сожженные дома, любезность новых королей. Я слишком зажился на свете.

– Вы устали, утомлены дорогой и скорбите. – Гуго был потрясен, что его отец заговорил о том, чтобы сдаться. Отец всегда встречал испытания с непоколебимым, стоическим хладнокровием. – Вам станет легче, когда мы доберемся до Лондона.

Граф поднял на Гуго усталые покрасневшие глаза.

– Не указывай мне, что мне чувствовать. – Он отыскал соломенный тюфяк, который положил его оруженосец, закутался в плащ и повернулся спиной, не проронив больше ни слова.

Гуго сел на скамью у камина и тоже запахнулся в плащ. Махелт присоединилась к нему, и он протянул ей свой кубок. Она сделала глоток, и Гуго смотрел, как двигается ее горло. По дороге жена почти ничего не говорила и еще больше замыкалась в себе с каждой новой картиной грабежа и злодеяний, сожженных ферм, разрушений и бессмысленных убийств.

– Ваш отец прав, – вяло сказала Махелт. – Все едино. Людовик и Иоанн. Разницы между ними ни на грош.

– В мирное время разница между ними безмерна, – ответил Гуго, – но в военное время – действительно никакой. По крайней мере, для простого народа.

Он взял у жены кубок, выпил и налил еще. Хотя эль был скверным, по крайней мере, он мог занять себя привычным делом. Поглядывая на отца, свернувшегося клубочком под одеялом, Гуго не мог поверить, что тот отвернулся к стене.

– Вы должны взять власть в свои руки, – сказала Махелт. – Даже если ваш отец поправится, он уже не способен принимать решения.

– Думаете, я способен? – невесело засмеялся Гуго.

Она немного помолчала и тихо ответила:

– Да.

Гуго осторожно выдохнул. Махелт была отважной, искренней и сильной, но никогда не признавала своих ошибок. Даже пойти на компромисс было для нее нелегко. Ему показалось, что дверь, которую захлопнули у него перед носом, вновь приоткрылась и в щель упал лучик света.

– Причем верные решения?

– А кто на это способен? – Подбородок Махелт задрожал. – Я знаю, почему вы хотели, чтобы мы с детьми остались во Фрамлингеме. Вы всего лишь мужчина, как вы сами сказали. А я не только дочь Маршала, но и жена Биго, и мне нужно двигаться дальше, или я навсегда останусь в этом ужасном одиноком месте.

У Гуго заныло в груди от распиравших его чувств, от надежды, которую он не смел выказать. Он притянул жену к себе и нерешительно поцеловал, а она столь же нерешительно откликнулась. Их объятие было заданным друг другу вопросом, определенного ответа на который еще не существовало. Они легли на соломенные тюфяки, разложенные оруженосцами, и уснули, заключив друг друга в объятия. Впервые за много месяцев они были так близки – рука Гуго обхватила длинную темную косу Махелт, ее рука лежала на его груди, ощущая размеренное биение сердца.

А граф спал один, как уже очень давно, и слезы заполняли следы лет в уголках его глаз.

Глава 46

Лондон, октябрь 1216 года

В доме на Фрайди-стрит Махелт наблюдала за тем, как вокруг большой кровати развешивают новый полог. Полог был темно-красным, из добротной тяжелой ткани фламандского прядения, идеальный выбор для зимы, но когда его повесили, руки у всех горели огнем. Наконец она отступила, осмотрела полог, проверила длину и с облегчением кивнула женщинам, чтобы те раздернули занавес и закрепили на крючках, пока не настанет время задернуть его перед сном.

Они провели в Лондоне уже десять дней, и Махелт постепенно втянулась в повседневные заботы. После возвращения домой она первым делом обняла детей и некоторое время не выпускала их из виду.

Дата добавления: 2015-09-29