Адвокат поперхнулся на середине фразы, попытался с разгону удержать инициативу, однако ещё два-три отрывистых слова заставили его умолкнуть. Затем человечек тихонько попятился к двери. А кузнечик без всякой паузы продолжил теперь уже по-русски:
- Это я ему велела заткнуться и выметаться из комнаты. А то, пока всё не расскажет и не покажет, не успокоится. Он человек неплохой, и юрист толковый, но нудный - нет сил. Пусть пойдет где-нибудь посидит в холодке, - тут с кровати донеслось довольное хихиканье.
Господин Мори с достоинством улыбнулся, слегка поклонился в сторону окна и плавно выскользнул из комнаты, ухитрившись по пути скорчить Аде забавную мину, что немного примирило ее с говорливым человечком. Пьетро также неслышно вынес свое исполненное величия тело в коридор. Толстая сиделка тихой мышкой устроилась в своем удобном уголке.
- Здравствуй, дочь, - всё тем же звучным голосом произнесла маленькая старушка и с усилием растянула потрескавшиеся губы в улыбке.- Я боялась, что ты не захочешь меня видеть. Спасибо, что приехала. Ты подойдёшь поближе?
Ада молча приблизилась к ней. Она представления не имела, что сделать или сказать. Все три дня, предшествующие отъезду, были заняты совсем другими размышлениями, и подумать о том, что именно ей предстоит увидеть и услышать, а также что могут ожидать от нее самой, ей как-то не удалось. И теперь она стояла и растерянно смотрела на незнакомую умирающую женщину.
Это был совсем не тот нежный ангел, жестоко оставивший их с отцом четверть века назад, исчезнувший навсегда, насовсем. На его месте оказалось беспомощное страдающее существо, сумевшее, однако, сохранить остатки воли, отчаянно борющееся, но уже побежденное и жалкое в своём поражении. Тугой холодный узел сжался в Адиной груди. Она крепко стиснула переплетенные пальцы рук, стараясь сохранить самообладание. Старушка печально смотрела на нее, протягивая костлявую, но всё ещё сохраняющую красивую форму ручку с изящными удлиненными ногтями.
Внезапно Ада словно увидала, как на высохшем сморщенном лице сквозь небытие начали проступать тонкие черты давно ушедшей далёкой красавицы, романтической и томной, мамы ее детства. Она даже почувствовала горьковато-нежный запах ее духов, услыхала спокойный звучный голос, ощутила прикосновение мягких губ на своём лбу. Время словно провалилось, и не стало больше этих двадцати пяти лет разлуки, обиды и горького разочарования. Ада присела на краешек пышной постели, наклонилась и поцеловала сухой желтый лоб.
- Здравствуй, мама. Я приехала.
Мать слабыми пальцами вцепилась в Адину горячую ладонь. Из мутных, будто вылинявших глаз вытекла слеза.
- Спасибо, доченька, спасибо, Адочка. Я боялась тебя не дождаться.
- А что же раньше не позвала? - улыбаясь сквозь слёзы спросила Ада, с ужасом понимая, что еще два-три месяца назад она запросто могла бы отклонить такое приглашение.
- Сперва, наверное, не знала, как это сделать, - мать криво, не похоже на себя усмехнулась и посмотрела куда-то в сторону. - Потом поняла, что надо просто позвать, и собиралась с духом. Мне казалось, ты откажешь. И поделом мне. Я бы тебя не винила. Однако, долго не решалась. Хотелось иметь надежду, - слезы опять тихо потекли из ее тусклых глаз.
- Мам, не надо, не плач. Я приехала. Всё будет хорошо.
Что хорошо? Откуда хорошо? Кому? Ада произносила первые пришедшие на ум слова. Ну что тут можно вообще сказать? Она лишь чувствовала огромную жалость к умирающей женщине.
- Прости меня, доченька, - прошелестела та. - Простишь?
- Мам, не надо об этом говорить. Я простила, простила.
- Да? А я бы, наверное, не смогла, - задумчиво проговорила мать. - Ты другая.
- Все другие, мама. Я, видишь, могу.
- Ты в отца. Как он - жив? - нерешительно спросила Юлия Сергеевна.
- Жив и почти здоров, - тут Ада запнулась и тревожно взглянула на мать. В доме у повешенного о веревке не говорят. А умирающему, наверное, не стоит подробно рассказывать о вполне приличном здоровье человека на двадцать лет его старше. Как-то бестактно выходит.
Но Юлия Сергеевна и бровью не повела. Напротив, слегка оживилась и спросила:
- Ты мне расскажешь?
Неделя промелькнула стремительно, как встречный поезд. Ада провела ее в доме у матери. Московские опасения не оправдались, и предусмотрительно забронированный гостиничный номер оказался не нужен. По распоряжению Юлии Сергеевны, ее поселили в правом, гостевом крыле дома, в просторной комнате, обставленной роскошной антикварной мебелью, затянутой молочно-синим шелком.
Ада не любила задергивать на ночь шторы, и каждое утро просыпалась задолго до восхода солнца. Выглядывала в окно, любовалась росшей наискосок гигантской старой пинией, в которую просто влюбилась с первого же взгляда. Неспешно шла в ванную. Потом спускалась вниз пить кофе.
С самого начала ее поразили разумность и организованность здешней жизни. Старинный дом был виртуозно реконструирован в соответствие с самыми современными требованиями - и при этом сторонний взгляд с большим трудом мог бы отыскать следы переделок. Людям, искренне восхищавшимся подлинностью и сохранностью палаццо, не приходило в голову обратить внимание на то, что умело скрытая система отопления, или прекрасно оборудованные ванные комнаты, или электрический свет, мягко льющийся из подлинных старинных светильников явно не существовали лет этак двести назад. Или триста. Всё старое было тщательно и бережно реставрировано, всё новое умело спрятано или замаскировано под ту же старину.
Ада была поражена, узнав, что своим нынешним внешним и внутренним обликом особняк был полностью обязан его нынешней хозяйке, Джулии ди Франческо, ее матери. Ещё при покойном графе Марио дом стремительно ветшал, сад дичал, водопровода и канализации не было в помине, тепло зимой давали только камины. На кухне царствовала дровяная печь, хорошо помнившая как минимум Наполеона. Запасы свечей пополнялись регулярно. Находясь в этом поместье, было странно сознавать, что меньше чем в часе езды находится Падуя или Верона, битком набитые туристами, современными гостиницами и ресторанами, автомобилями и бичом всех итальянских городов - мотоциклами. Создавалась полная иллюзия того, что на дворе в разгаре век примерно восемнадцатый.
Русская жена последнего графа ди Франческо, не жалея сил и средств, преобразила и старый дом, и сад. Хрупкая романтическая молодая женщина, загадочная и задумчивая, она, как оказалось, обладала несгибаемым характером, железной волей, деловой хваткой и прекрасным вкусом. При ней опять стали съезжаться десятки гостей, устраиваться феерические балы и праздники, поражавшие изяществом и продуманностью деталей.
Всё это Аде поведал Пьетро. Важный немногословный дворецкий оказался хорошим рассказчиком, отлично знавшим историю поместья и рода графов ди Франческо, о чём он с удовольствием рассказывал внимательной хозяйкиной дочери.
С матерью Ада общалась не очень много. Юлия Сергеевна позволяла навещать себя лишь в те часы, когда свирепая болезнь немного отпускала ее, и наступало непродолжительное облегчение. Когда же ей становилось хуже, она категорически отказывалась принимать кого-либо, не делая исключения для дочери. Те два-три часа в день, обычно вечером, которые Аде удавалось провести с матерью, много они не разговаривали. Юлии Сергеевне, находящейся под действием лекарств, порой бывало трудно даже слушать. Иной раз Ада просто сидела у ее постели, а мать удерживала ее руку своими восковыми пальцами, изредка поглаживая.
В остальное время Ада гуляла по саду, разговаривала с Пьетро или с господином Мори, зачем-то приезжавшим примерно через день. Маленький адвокат старался быть галантным и неоднократно, хоть и безуспешно предлагал свои услуги в качестве ее спутника в поездках по окрестностям.
Удалось совершить и несколько вылазок за пределы поместья. Она принципиально не пользовалась услугами материного шофера, но, памятуя о своём обещании, вызывала Антонио, что несказанно раздражало синьора Лучано. С носатым веселым итальянцем она вновь навестила Падую, съездила в Верону, в Эсте. Кстати, по доисторической брусчатке ездить больше не пришлось - к поместью, как выяснилось, вела ещё и другая, вполне современная дорога.
Балкон Джульетты, захватанный тысячами жадных рук многочисленных туристов, Аде не понравился, да и сама Верона оставила равнодушной, хотя античный театр Арена ди Верона и замок Кастельвеккьо произвели на нее яркое впечатление. В древнем городке Эсте она с удовольствием посетила живописную крепостную стену и башню Торе Чивика, монастырь святой Фёклы, погуляла по Пьяцца Маджоре, поднялась на холм к дворцу Деи Принчипи.
В успевшей полюбиться Падуе Ада первым делом отправилась к Святому и провела в Базилике немало времени, дивясь тому состоянию ясности и покоя, которое вновь охватило ее в чудесном месте. Затем, умиротворенная и спокойная, под руководством слегка заважничавшего Антонио она прошлась по аллеям Пратто делла Валле, того самого "луга без травы", поросшего огромными платанами. Она неторопливо рассматривала скульптуры, изображающие великих мужей прошлого: вскоре были обнаружены Мантенья, Ариосто, Петрарка, Тартини и даже Тит Ливий...
Они побывали в капелле Скоровеньи, прославившейся фресками самого Джотто; сходили в один из древнейших в Европе университет Бо (Бык), в котором преподавал Галилей и где расположился первый в мире анатомический театр; зашли в "кафе без дверей", Педрокки, где в белом зале выпили кофе; добрели до Дворца Правосудия, чьи древние стены были окружены тремя средневековыми площадями: Пьяцца делле Эрбе, Пьяцца деи Синьори и Пьяцца Деи Фрутти.
Антонио и впрямь отлично знал город. Помимо признанных туристических красот, он сумел показать своей подопечной Падую местных жителей, город узких улочек, внутренних двориков, живописных овощных и фруктовых развалов, зычно перекликающихся тёток и сушащегося на окнах белья.
Он опять сводил Аду в приглянувшееся ей в день приезда кафе, где они с аппетитом умяли по две огромные порции вкуснейшей домашней лазаньи, запивая ее легким розовым вином, произведенным унылым хозяином лично.
За два дня до отъезда в Москву Антонио повёз ее на Эуганские холмы, в знаменитый Национальный парк. Там Ада долго любовалась спинами спящих динозавров - потухших вулканов Монте Орбиеса, Монте Руста и Монте Фасоло. Спины доисторических чудовищ поросли дубом и орешником, а между ними комфортно расположились виноградники, фруктовые сады и термальные источники.
По извилистой дорожке они добрались до средневекового городка Аркуа Петрарка, где окунулись в атмосферу четырнадцатого века. Именно здесь великий итальянец, воспевший свою Лауру, провел конец своей жизни и был похоронен. Прогулка по узким старинным улочкам и обед в очень немолодо выглядящей таверне навеяли историко-романтические настроения. Ада под руководством своего неугомонного чичероне отправилась сперва в аббатство ди Пралья, где находилась община монахов-бенедиктинцев, а затем - в замок Монселиче, в тамошний музей Средних веков.
День накануне отъезда выдался почти по-летнему жарким, Юлия Сергеевна чувствовала себя лучше и даже захотела выехать на специальном кресле во двор. Там, в тени старой пинии, мать и дочь провели несколько спокойных долгих часов.
Юлия Сергеевна, словно наверстывая упущенные дни (да что там дни - годы!), много говорила, расспрашивала Аду о ее житье-бытье, рассказывала о своей жизни в Италии. Она была очень оживлена.
Обед им подали под пинию. Оторвавшаяся по полной программе на здешних лазаньях и пиццах Ада была всерьёз озабочена мрачной перспективой покупки новой одежды - на пару размеров больше. По этому поводу она скептически ковыряла вилкой паровую рыбу с овощами - всё крайне полезно и низкокалорийно! Юлия Сергеевна, чей аппетит стал первой жертвой ее болезни, с недовольным видом запихивала в себя простоквашу и фруктовое пюре. Рядом толстой заботливой пчёлкой гудела сиделка Стелла, бдительно следя за тем, чтобы ее пациентка съела всю предписанную доктором еду и приняла лекарства.
Наконец, с невкусным обедом было покончено. Аде принесли кофе и бокал Амароне, полюбившегося ей красного сухого вина из подвяленного винограда, собранного на виноградниках поместья, Юлии Сергеевне - воду без газа. Она мрачно уставилась на высокий тяжелый стакан, затем искоса взглянула на дотошную сиделку, а затем жадно уставилась на кофейную чашку.
- Дай-ка мне отхлебнуть глоточек, - быстро проговорила женщина.
- Мам, тебе ведь нельзя, - с упреком посмотрела не мать Ада. Юлия Сергеевна раздраженно отмахнулась:
- Мне теперь почему-то ничего нельзя! Мне запретили крепкий чай, кофе, моё чудесное вино, сигареты, жирное, острое и ещё Бог знает что!
- Но ведь правильно запретили-то, - осторожно ответила Ада. - В твоём возрасте всё это никому не полезно, а уж при таком анамнезе, с такими болячками...
- Вот именно! - заворчала мать.- С моим диагнозом мне должно быть позволено всё, принимая во внимание, как мало этого "всего" осталось. Хоть удовольствие получу напоследок... Дай сюда чашку!
Сиделка неспокойно заерзала на своем месте. Она не понимала ни слова по-русски, но недовольство хозяйки уловила мгновенно. Ада немного помедлила, обдумывая слова матери, а затем протянула ей изящную фарфоровую чашечку. От изумления Стелла выпучила глаза, но грозная синьора ди Франческо показала ей высохший кулачок и залпом проглотила напиток. Ада мысленно порадовалась, что количество жидкости в посудинке было еще меньше, чем в Падуанском кафе.
На лице Юлии Сергеевны появилась довольная улыбка. Она даже с блаженным видом прикрыла глаза на минуту. Потом подозрительно посмотрела на дочь.
- И ты, конечно, скажешь, что не куришь, и что сигарет у тебя нет, - с вызовом воскликнула она.
Ада с трудом удержалась от смеха. Крохотная высохшая старушка сейчас напоминала ей подростка с ярко выраженным протестным поведением.
- Ты будешь смеяться, мама, но я и впрямь не курю. По крайней мере, последний месяц.
Это была истинная правда. Несколько недель назад Ада с Инной в борьбе за здоровый образ жизни в очередной раз вместе бросили вредную привычку. Впрочем, Ада не особо обольщалась - подобные попытки предпринимались уже неоднократно. Как там писал Марк Твен? "Бросить курить очень легко - я сам это делал сто раз!"
Мать недовольно фыркнула, а затем улыбнулась.
- Ты знаешь, дочка, у меня такое чувство, что лишь теперь, когда мне жить остался один понедельник, да и тот уже начался, я научилась радоваться самым простым вещам: хорошей погоде, прогулке, чашке кофе... Мне, правда, уже почти ничего не доступно, - старая женщина с деланным безразличием махнула рукой.
Ада сочувственно помолчала. Её переполняла жалость к маленькой мужественной старушке, которую она ещё даже почти не привыкла называть мамой, каждый раз приходилось делать над собой ощутимое усилие.
- Мам, а ты была счастлива? - чуть погодя спросила она, вспомнив разговор с отцом перед отъездом.
- Счастлива? - рассеянно переспросила Юлия Сергеевна. - Не знаю, Адочка, думаю, что нет. Я никогда не умела ценить то, что имею. Куда-то всё рвалась, чего-то хотела... Не брала на себя труд остановиться, посмотреть по сторонам, быть благодарной за то, что уже есть. Ты меня понимаешь? - она пристально посмотрела на дочь. Та растерянно кивнула.
- Понимаешь, деточка, - продолжила мать, - нам всё кажется, что наша жизнь - это дорога к цели, хорошей, плохой, истинной, ложной - не важно. И нам кажется, что счастье там, впереди, за поворотом, надо лишь туда добраться. Вот и бредем себе, бредем, тешим себя мыслью о том, что всё самое хорошее впереди, гоняемся за призраками. Так почти никто и не доходит. В старости начинает казаться, что самое лучшее уже миновало, всё незачем, всё впустую. А счастливы лишь немногие, те, кто умеет понять, что радость существует только здесь и сейчас. В пути, так сказать. Я же это поняла слишком поздно.
Да, Аде был хорошо знаком этот жизненный принцип. Так жил ее отец, такой была и бабушка. Ей и в голову не приходило, что у матери всё не так.
- Папа тебя очень любил, - задумчиво сказала она. - Я думаю, он и теперь тебя любит. Перед моим отъездом он сказал, что всегда желал тебе счастья, поскольку ты его заслуживаешь, как никто другой.
Юлия Сергеевна затрясла головой.
- Ты сама знаешь, как я перед ним виновата. Перед ним, перед тобой, перед твоей бабушкой Олей, моей свекровью. Но сделано то, что сделано. Я поступила именно так, а не иначе, поскольку так мне казалось правильным и разумным.
- Папа говорил, что ты полюбила другого, поэтому оставила всё, что тебе дорого, и последовала за ним.
Юлия Сергеевна грустно усмехнулась.
- Я, доченька, почти всю жизнь умудрилась любить только себя. Да, да, и не смотри на меня так удивлённо. Никто, даже твой отец, а уж тем более мой второй муж, этого не знает, но моё детство и юность были наполнены таким одиночеством, такой нищетой и тяжелым ежедневным трудом, что никого, кроме себя, я любить не выучилась.
***
Когда самолет, на котором Ада возвращалась из Италии, приземлился в аэропорту "Шереметьево", в Москве вовсю мела метель. Складывалось впечатление, что она отсутствовала не неделю, а, как минимум, месяц. Зима уверенно пришла на смену осени, было очень холодно. Ада успела здорово замерзнуть в своей лёгкой курточке, пройдя от здания аэровокзала до встречающего ее такси.
На Ленинградке, а потом и на МКАД, как обычно, собрались огромные пробки. Снег, как и всегда, выпал совершенно неожиданно как для коммунальных служб, призванных всю эту красоту убирать, так и для водителей, ошалело скачущих по сугробам и судорожно соображающих, поменяли они уже резину, или ещё только собирались. Было много мелких аварий.
- День жестянщика у нас нынче, - хмуро пробормотал усталый таксист, аккуратно объезжая очередную сладкую парочку, перекрывшую полторы полосы движения. Ада, всегда "переобувавшая" машину примерно за неделю до первого снега, неодобрительно рассматривала лысые колёса "виновника торжества", вытирая ладошкой постоянно запотевающее окно.
До дома добрались уже в сумерках. В окнах по-зимнему рано зажигали свет, дворник Хасан старательно скреб широкой лопатой тротуар перед соседним подъездом. Горели круглые молочно-белые фонари над входными дверями.
Дома Аду явно заждались. Подросший за неделю малыш Доменик едва не снес дверь, встречая ее. Наплевав на все запреты, он встал на задние лапки и крепко обнял пошатнувшуюся от его напора хозяйку, изо всех сил прижимаясь к ней головёнкой. Хвостик вертелся, как пропеллер, а сам щенок от избытка чувств слегка подвывал и тявкал.
Потом смогли поздороваться и люди. Александр Владимирович гладил дочь по плечам, подозрительно шмыгая носом. Анна Родионовна по случаю приезда молодой хозяйки испекла свой фирменный персиковый торт с заварным кремом. Её муж Валерий Петрович выразил готовность и впредь гулять с Домеником, благо, что жили они рядом, через подъезд.
Искренняя радость домочадцев растрогала Аду. Она сто раз ездила в командировки, но впервые ее провожал и встречал отец. Мужу Пете и в голову не приходило как-то по-особенному встретить жену после недельного отсутствия, или хотя бы съездить за ней в аэропорт, или цветочки там какие-нибудь купить. Ага, щас, больше заняться, что ли нечем? Подумаешь, смоталась в Париж или Амстердам! Не вокруг ведь света на плоту проплыла!
Александр Владимирович радовался так, будто дочь вернулась, как минимум, из Антарктической зимовки.
Прежде чем сесть за празднично накрытый стол, Ада стала доставать из дорожной сумки приготовленные подарки.
- Адочка, детка, это что ж ты мне, старухе, такую красоту привезла? Куда я ее надевать стану? - Разрумянившаяся от удовольствия Анна Родионовна прикладывала к скучному тёмному платью кружевной воротник, изготовленный мастерицами с острова Бурано. Её муж любовно поглаживал бок внушительной бутылки с итальянской виноградной водкой граппой. Доменик таскал за хвост гигантскую мышь из специальных то ли жил, то ли хрящей - зубки чесать.
- Пап, а это тебе, - Ада поставила на стол перед отцом довольно тяжелую деревянную статуэтку. - Это святой Антоний. Я у него дважды была в гостях. Он творит настоящие чудеса, я сама в этом убедилась!
Ада рассмеялась. Даже простое прикосновение к теплой деревянной фигурке вызвало в ее памяти невероятное ощущение легкости и покоя, нисходившее на нее у гробницы Святого.
В маленьком магазинчике неподалёку от Базилики, этакой помеси художественного салона и церковной лавки, она купила несколько резных изображений полюбившегося чудотворца. Папин Святой задумчиво сидел, напоминая своей позой и выражением лица знаменитого "Христа в пустыне".
Себе она купила святого Антония, устало бредущего с посохом в руке по пыльной дороге. Почему именно пыльной? Так ей почему-то казалось.
Кроме того, в сумке лежали тщательно упакованные в подарочную упаковку статуэтки для Мити с Соней, Инки и Антона. Неожиданно для себя ей захотелось привезти и ему изображение "тёзки".
Пока Александр Владимирович с интересом разглядывал подарок, Ада, основательно порывшись в бауле, выудила длинный узкий свёрток, аккуратно завернутый в несколько слоёв папиросной бумаги. Осторожно размотав длинные белые полупрозрачные полосы, она извлекла довольно большую бутылку неправильной формы без этикетки.
- Пап, а это тебе просила передать мама. Это "Амароне", ее любимое вино. Именно это "Амароне" производят непосредственно в ее поместье, из винограда с ее виноградников. Представляешь, для этого берут виноград нескольких сортов, молинара, кажется, и ещё какие-то, я не помню точно. Виноград подвяливают на солнце, прежде, чем жать из него сок, а потом дают этому соку полностью перебродить. Вино получается очень вкусное, хотя и довольно крепкое.
- И откуда ты это всё знаешь? - задумчиво разглядывая дочь, поинтересовался Александр Владимирович.
- Да мама сама и рассказала, - улыбнулась Ада. - Она, как оказалось, прекрасно разбирается во всех тонкостях процесса. Все сорта винограда знает, да когда какой урожай был, да что за вина получились. Вот это "Амароне", вроде бы, какого-то невероятно удачного года. Его она просила передать тебе персонально. Принимаешь подарок?
- Принимаю, дочка, - тоже улыбнулся Александр Владимирович. - Ты его сразу тогда ставь на стол, попробуем.
Ужинали весело. С аппетитом ели вкуснейшую тушеную баранину, мастерски приготовленную Анной Родионовной, маленькими глоточками пробовали драгоценное вино. Валерий Петрович стыдливо отказывался от экзотического напитка и подливал себе водочки. Ада рассказывала про своё путешествие по Венето, особенно расписывая красоты Эуганских холмов, Музей Средневековья и местный, итальянский, кофе.
Очень скоро она почувствовала, что не может усидеть на месте. Непонятное возбуждение переполняло ее, легкими пузырьками покалывая в груди. Хотелось засмеяться, или расплакаться, или просто сделать что-то необычное, что-то такое, что изумит и растормошит трёх пожилых людей, сидящих с нею за столом.
Продолжая рассказывать о поездке, Ада поднялась и стала ходить по комнате, то подходя к окну, то останавливаясь около посудного шкафа и гладя его тёмную старинную поверхность, то принимаясь вертеть в пальцах подхваченную со стола ложку.
Ей казалось, что дома что-то изменилось - всё изменилось, стало слегка по-другому. На столе стояли новые пузатенькие рюмки. Молчаливый сдержанный отец был разговорчив. Обычно строгая суховатая Анна Родионовна постоянно улыбалась. Прабабушкин буфет неожиданно приобрёл незнакомый красноватый оттенок, а левая застеклённая дверца перестала скрипеть. Даже на ковре обнаружились какие-то новые лиловые разводы, которых не было прежде.
- Ты нервничаешь, дочка? Что-то тебя беспокоит? Может, валокординчику накапать? - негромко спросил Александр Владимирович, когда они остались одни.- Ты сама не своя. Устала здорово?
- Да нет, пап, мне отлично, - засмеялась Ада, - просто на месте не сидится. У меня такое ощущение, будто я проснулась, или будто выздоровела после долгой болезни, или прежде смотрела на всё через дымку, ну, словно через вуаль, а теперь вдруг ее убрали, и теперь вижу ясно, чётко, и краски такие яркие!
- Может, просто домой вернулась?
- Может быть... Знаешь, пап, так странно! У моего путешествия ведь была довольно невеселая цель. Мне должно быть очень грустно. Оно, собственно, так и есть. Умирает человек, и не какой-то чужой, совсем посторонний. Этот человек - моя мать. И мне ее безумно жаль. Я врач, я знаю, что помочь ничем уже нельзя. Что могли - всё сделали. И всё равно человек уходит.
- И что тебе кажется странным?
- А то, что мне стало как-то легко. Я рада, что поехала, что смогла чуть-чуть узнать ее. Это - несгибаемая женщина. Просто железная леди какая-то! Даже сейчас, когда сил у нее не осталось вовсе, она сохранила волю и вкус к жизни. Мне бы стоило у нее кое-чему поучиться.
- Ты ничего не путаешь? - недоуменно спросил Александр Владимирович, рассматривая улыбающуюся Аду. - Юлечка всегда была хрупкой, мягкой, безмятежной какой-то. А ты говоришь - железная леди!
- Угу, может быть, безмятежно-железная, - рассеянно ответила она, подумала, а потом сказала: - Она мне знаешь что заявила? Что, когда первый раз меня увидела, то будто поглядела в зеркало, вернувшись в молодость. Только я другой масти. Это ее слова.
- Да, Юлечка была беленькая, а ты у меня гнедая, в бабушку, согласился отец.
- Но знаешь, что она ещё сказала? Что характером я пошла в тебя. И что она этому очень рада.
Они помолчали. Потом Александр Владимирович осторожно поинтересовался:
- Ты собираешься туда ещё поехать?
- Собираюсь, - вздохнула Ада. - Мама просила приезжать ещё, и поскорее.
- Конечно, поезжай, - отец с готовностью закивал.
- Пап, я непременно поеду, - грустно согласилась она. - Но, боюсь, сделать это придется гораздо раньше, чем я сейчас планирую.
***
- Ариадна Александровна, тут к вам пришли, - медсестра Таня заглянула в кабинет, где Ада чётким, аккуратным, "не врачебным" почерком подробно заполняла медицинскую карту последней пациентки. На следующую неделю было назначено много операций, и весь день у нее шел прием запланированных больных.
Ада машинально потянулась к левому углу широкого стола, куда Танечка складывала протоколы первичных осмотров. Рука пошарила по белой шершавой поверхности и ничего не нашла. Нетерпеливо взглянув на оказавшийся пустым стол, Ада строго взглянула на медсестру.
- Тань, а где карта? Опять забыли принести?
- Нет, Ариадна Александровна, - смущенно ответила девушка. - Это не на прием. Говорят, по личному вопросу, - она понизила голос.
- А что ты шепчешь? - поинтересовалась Ада. - Кто там пришел? Пусть заходит.
Таня покраснела, кивнула и исчезла. Через секунду дверь распахнулась, и в кабинет величественной походкой вошла высокая седовласая дама с очень прямой спиной и надменным лицом.
- Здравствуй, Ариадна, - сухо поздоровалась она. - Я могу пройти? Странные порядки в вашем заведении. У вас что, оборонный объект?
- Здравствуйте, Антонина Васильевна, - удивлённо ответила свекрови Ада. - Оборонного объекта у нас нет. Только что же вы не позвонили, что собираетесь придти? Сюрприз? Это неожиданность.
Ещё две недели назад она бы, скорее всего, начала нервничать по поводу визита Петькиной маменьки. Теперь же Ада с удовольствием отметила своё полнейшее спокойствие и даже равнодушие. Ей было даже не любопытно.
- Могла бы, хоть из вежливости, сказать "приятная неожиданность", - проворчала свекровь, удобно устраиваясь на мягком кресле наискосок от Адиного стола.
- Что сказано, тот сказано, - невозмутимо ответила невестка. - Так чем могу...?
- Может, чаю предложишь? - поинтересовалась Антонина Васильевна.
- Чай у нас по кабинетам не носят. Его пьют на другом этаже в свободные от работы моменты. Антонина Васильевна, у вас ко мне какое-то дело? Давайте, тогда не будем терять время. А то я, вообще-то, на приеме.
Пожилая дама в упор разглядывала свою невестку. Надо же, как мы заговорили! А была тихая, вежливая, всё угодить старалась. А теперь вот разговорилась. Однако, придется и это проглотить. Сынок Петенька, чтоб ему неладно, такого навалял, что хоть смейся, хоть плачь. Придурок! Жлоб с деревянной мордой! А она теперь должна за ним разгребать. Вот до чего жадность и глупость людей доводит! Ведь такое дело она ему на блюдечке принесла - пальчики оближешь. Как бы теперь не пришлось им просто облизнуться, да пойти себе мимо!
Но всё это было произнесено про себя. Антонина Васильевна вздохнула и выдавила из себя кислую улыбку.
- Хорошо, Ариадна, давай поговорим о деле. Я пришла просить тебя вернуться к моему сыну.
Сказать, что Ада удивилась - это значит не сказать ничего. От изумления она потеряла дар речи. Так и сидела, хлопая на свекровь глазами, открывая и закрывая рот в бесплотных попытках произнести хоть звук.
Все десять с лишним лет их с Петькой семейной жизни она ощущала со стороны матери своего мужа лишь высокомерное равнодушие, щедро приправленное ледяным презрением. Нельзя, правда, сказать, чтобы она активно возражала вообще против брака сына с какой-то там докторшей. Просто так Антонина Васильевна относилась ко всем людям - ну, может, кроме самого Петьки. Все остальные, по ее мнению, вряд ли заслуживали сколько-нибудь пристального внимания и уважения. И она не уставала демонстрировать всем этим остальным королевскую, как ей казалось, снисходительность и надменность. Сперва Аду это здорово задевало, а потом стало веселить. Как-то раз Петькина сестра Марьяна рассказала жене своего брата, что однажды ей в руки случайно попался старый-престарый документ, какая-то справка об окончании Пасюк Антониной Васильевной, уроженкой села Ново-Коровино Запорожской области, районных животноводческих курсов. Справка также охотно сообщала, что, по окончании курсов, тов.Пасюк А.В. была направлена в родное село на работу в качестве скотницы.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |