Импровизация на тему любви 11 страница

— Кем ты хотел стать в детстве?

— Ветеринаром. А ты?

— Учительницей.

— Вау! Какие прилежные дети! Никто не хотел астронавтом, балериной, футболистом или парикмахершей…

— Тем не менее я не стала учительницей, а ты — ветеринаром. Значит, мы или изменили нашим мечтам, или сами изменились с возрастом. Ты помнишь, когда тебе расхотелось быть ветеринаром?

— Нет. Я помню, что одно время мне хотелось стать ветеринаром, а вот когда расхотелось, сказать не могу. А тебе?

— Когда моя сестра сообщила, что тоже хочет стать учительницей. Тогда я и передумала. У тебя есть братья или сестры?

— Нет, я единственный ребенок в семье.

— Твои родители развелись?

— Мой отец умер.

— Извини.

— Не переживай. Он давным-давно ушел из семьи. Оставил меня и мать, когда я был еще маленьким. Думаю, поэтому я с трудом привыкаю к другим людям… за исключением невесты на короткий срок.

Мы оба улыбнулись.

— Привыкнуть к другим людям — это для многих проблема. Вполне возможно, что ты не создан для близких отношений. И все дело только в этом.

— Не знаю. Но я много раз об этом думал. Мне кажется, моя проблема в том, что я все еще остаюсь сыном своей матери.

— Тебе хватало ее любви?

— Наоборот, ее было слишком много. Мама постоянно следила за мной. Она меня слишкомлюбила.

— То, что она висела у тебя над душой, еще не значит, что она тебя любила. Наоборот. Иначе бы ты сказал не «следила», а «была рядом со мной». Потом, многое зависит от вторичного месседжа.

— А что такое вторичный месседж?

— Ах, прости, у нас так в компании говорят. Месседж — это основная идея, а вторичный месседж — это ее отражение, иногда как в кривом зеркале. Например, моя мать всегда казалась мне простым, добрым человеком, но потом, когда я стала старше, я поняла, что за ее простотой скрываются страх перед жизнью, недоверие к чужим людям Она никогда не учила меня этому. Но подсознательно я воспринимала эти сигналы, и они мешали мне развиваться. Вот это и есть вторичный месседж.

Я невольно подумал о Маргерите. Бедная девочка… Надо будет рассказать Сильвии.

— Очень многие отклонения и болезни у подростков вызваны вторичным месседжем родителей, — продолжала Микела. — У меня, например, в переходном возрасте случались приступы анорексии, и я отказывалась от еды.

Мы замолчали. Я пытался понять, каким мог быть встречный месседж у моей матери, но на ум приходило только эсэмэски от Данте.

В то воскресенье, помню, мы говорили о многих грустных моментах в нашей жизни. Мое детство, ее девичьи годы… Вечером мы опять ужинали дома.

— С тобой случалось такое, что мужчина что-нибудь скажет или сделает, и после этого все рушится? — спросил я.

— В каком смысле?

— Ну, допустим, ты встречаешься с человеком, и сказал или сделал что-то такое, из-за чего перестал тебе нравиться, и ты вычеркиваешь его из своей жизни.

— Хм… — задумалась Микела. — Как-то раз один парень, в первый же вечер разговаривая со мной по телефону, назвал меня любимой, а на следующий день явился на свидание с отвратительной лягушкой розового цвета. Он сказал, что купил ее, потому что у нее глаза такие же огромные, как у меня. Встречаться с ним я больше не захотела. Потом он неделями осыпал меня эсэмэсками. Но я не могла переменить своего отношения… Другой в конце ужина… когда принесли счет, отдельно подсчитал, что заказала я и что заказал он. При этом он добавил; что за вино расплатится сам. Уж лучше бы он заставил меня заплатить за нас обоих… Нет, правда, мне было бы проще… Что меня еще всегда раздражало, особенно когда я была моложе, так это парни, которые через пять минут после поцелуя вытаскивают наружу свое хозяйство и сразу же суют его тебе в руку. Меня это всегда бесило, даже если парень был мне интересен. Но помимо смысла самих фраз еще всегда важно, кто их говорит, как он их говорит и в каком контексте… Ну а тебе что неприятно слышать от женщин?

— Кроме бессмертной фразы «я беременна»?

— Да, кроме этой фразы.

— Пожалуй… вопрос, который задают все женщины, когда им было хорошо с мужчиной.

— И что за вопрос?

— Они спрашивают: «Ты такой со всеми?»

— А ты что отвечаешь?

— Кто они, эти все? В моей жизни существуешь только ты, — я произнес это без иронии.

— Вот-вот… Такая фраза уж точно отбила бы у меня всякое желание встречаться. Надеюсь, что ты шутишь. Ты же шутишь, да?

— Шучу, шучу… Мне еще не нравится, когда женщина говорит о себе в третьем лице и называет себя по имени.

— То есть?

— Года три назад я встречался с девушкой, ее звали Сандра. Когда она что-то про себя рассказывала, то говорила примерно так: «Я себе сказала: Сандра, ты должна быть выше этого… Сандра, не делай этого… Сандра, я знаю, у тебя все получится…» Еще меня коробит от женщин, которые в постели лепечут, как девочки.

— А что тебе приятно слышать?

— «Джакомо, ты трахаешь как бог». Ладно, я пошутил. В общем, не так уж много таких слов. Скажем, моя любимая фраза звучит так «С тобой я могу быть сама собой». Когда я ее слышу, мне всегда очень приятно.

— А с тобой и в самом деле легко. По крайней мере, не возникает ощущения, что тебя постоянно оценивают. Так, значит, ты такой со всеми? Вот возьму и признаюсь тебе, что вчера я сказала себе: «Микела, этот парень на самом деле очень милый».

— Ты хочешь меня поддразнить? В тебе меня это раздражает, только, пожалуйста, не злоупотребляй моим к тебе отношением. А почему ты вдруг решила, что я милый? Что тебе нравится во мне?

— Какой же ты зануда, а! Во всяком случае, мне нравится, что ты не выставляешь напоказ свою образованность.

— В каком смысле?

— Да в самом прямом. С тобой не надо быть заумной. Какая есть — такая есть.

— А что тебе нравится в мужчинах?

— Кажется, ты уже спрашивал.

— Подведи итог.

— Мне нравится, когда мужчина меня удивляет. Когда он в состоянии поразить меня, выбить из колеи. Многие мужчины после непродолжительного знакомства становятся похожи на заезженную пластинку…

— Что это значит?

— Ну, ты точно знаешь, какая песня последует за первой, и, когда она заканчивается, ты уже начинаешь напевать вторую. Бывает, мужчина только начинает говорить, а ты уже знаешь, что он скажет в конце. Даже занимаясь любовью, он целует тебя, гладит, а ты уже знаешь, где через мгновение будет его рука. Погоди, дай подумать… Мне нравятся мужчины, которые в первый же вечер дают тебе понять, что ты им нравишься, но не лезут напролом.

Я тотчас подумал о нашем первом вечере. Я не пытался добиться ее с места в карьер, но, кто знает, дал ли я понять, что она мне нравилась.

— Мне нравятся мужчины, которые догадываются, когда мне хочется побыть одной. И мне очень не нравятся ревнивые мужчины. Меня радовало только одно проявление ревности — со стороны своего отца, когда я поздно возвращалась домой. В такие минуты я чувствовала себя его женщиной. Есть еще одна вещь, которая мне нравится в людях вообще, а не только в мужчинах, только я не знаю, как тебе объяснить…

— Это что-то особенное?

— Да нет, ничего такого… Вот что ты понимаешь под словом «мы»?

— Мы — это ты и я, мы — это я и мои друзья, я — это я и моя семья…

— Правильно, — перебила меня Микела, — но — это еще и масса незнакомых людей, которые я окружают, включая даже тех, кто еще не родил… Так вот, я ценю людей, которые ощущают себя частью человечества. Немного высокопарно, но ничего не делаешь…

Микела, как в кино, попросила меня помочь ей расстегнуть молнию на платье. Я собрал ее волосы и приподнял их вверх. Эта сцена тоже отпечаталась в моей памяти и даже сегодня без особых причин встала у меня перед глазами. Нежная шея, руки, которыми она поддерживает волосы, и сияющая белизна спины… Мне казалось, что я вижу картину Эгона Шиле, одного из лучших, на мой взгляд, экспрессионистов…

Я всегда гадал, может ли мужчина, расстегивая молнию на платье, не целовать и не покусывать женщине плечи и шею. Я этого не сделал. Я остался лежать рядом с Микелой в постели и ждал, когда она заснет.

Я хотел уйти сразу после ужина, но она попросила меня остаться и дождаться, когда она заснет.

— Расскажи мне что-нибудь.

— Что именно?

— Придумай какую-нибудь историю.

Я немного помолчал, а потом начал выдумывать на ходу. Я говорил с закрытыми глазами, пытаясь представить себе вымышленные события, и нежно поглаживал ее по голове.

Скоро она заснула. Я продолжал ласкать ее и незаметно для себя тоже заснул. Такое бывает. Потом я проснулся, поднялся с кровати и пошел умыться. Я взял фломастер и написал на керамической плитке ванной: «Это так прекрасно — бродить с тобой по твоим любимым местам». Ниже, чтобы не напухать ее своей патетикой, я добавил: «Фломастер можно стереть, но память — никогда».

Одевшись, я долго смотрел на спящую Микелу. В наушниках моего плеера звучала песня Creepгруппы Radiohead. Я не сдвинулся с места, пока она не закончилась. Микела была, как ребенок. Особенно выражение ее лица, ее рука, поднесенная ко рту… Я смотрел на нее, слушал музыку, а в голове у меня вертелось: кто ты? какая ты на самом деле? почему именно ты? почему именно сейчас? почему с тобой я становлюсь другим человеком; почему мне кажется, что именно также и должно было случиться? С какой радостью я бы приласкал ее в эту минуту, если бы не боялся разбудить…

Когда я вышел на улицу, уже светало. В наушниках теперь звучала мелодия NiceDream. На небе все сильнее проступала голубизна, вытесняя звезды. Утро выдалось довольно прохладным, но прохлада бодрила, и мне было хорошо. Мне всегда хорошо, когда я брожу по Нью-Йорку. Иногда меня охватывает ощущение, что на его шумных улицах теряется какая-то часть меня, а сам я иду навстречу своей судьбе, своему новому «я». Может быть, из-за того, что я видел этот исполинский город в тысяче фильмов, его удивительное разнообразие всегда приводит меня в хорошее настроение. В то утро мне казалось, что я рождаюсь заново, я ощущал себя чистым, как ребенок. Наверное, святой Павел назвал бы такое состояние метанойя— изменение ума. Я и в самом деле чувствовал, что изменился, как при духовном перерождении. В последние дни мне пришлось расстаться с доспехами, которые на прежнем этапе моей жизни помогали побеждать в битвах. Есть люди, которые не могут прикрыть себя щитом, есть люди, которые без щита не сделают ни шагу. Теперь я обойдусь без щита, Я хочу, чтобы меня переполняли эмоции. Доспехи мне больше не нужны. До встречи с Микелой я жил так, словно жизнь была игрушкой, спрятанной в коробку, и я все никак не мог набраться смелости; чтобы открыть ее. А теперь? Что теперь? Как случилось, что сейчас у меня появились новые ощущения? Могут ли два человека решить, что они будут любить друг друга и что они будут счастливы вместе? Но все дело в том, что мы с Микелой не принимали никакого решения, мы… просто искали друг друга. С самого начала среди множества народа я приметил в трамвае именно ее. Все остальные люди для меня как бы носили маски, только у нее было лицо. Быть может, весь секрет в том, что надо раскрыть свои чувства хоть на секунду? На скалах вдоль горных дорог иногда начинают расти деревца. Я был скалой, в которой проросло дерево. В небольшой расщелине моей души пустило корни любопытство, а уже оно породило эмоции. Все другие мои романы были похожи на красивый букет цветов, который приносят в дом и ставят в вазу. Каждый день в вазе меняют воду, но цветы постепенно начинают увядать. Микела была живым цветком, деревцем, которое шло в рост.

В то утро в Нью-Йорке я почувствовал себя свободным человеком. Все, что окружало меня, казалось мне необычным, никогда прежде не виденным. Мне казалось, что я смогу сделать все, что задумаю. Я смогу распоряжаться своей жизнью, своей судьбой. Все было в моих силах.

Впереди меня ждал день без каких-либо обязательств, и от этого чувствовал себя богом, не меньше. Я присел на скамейку. О нет, я не устал — мне просто хотелось понаблюдать за жизнью на улице. Я сидел и думал о том, что происходило со мной в последние дни, о Микеле, о времени, которое я провел с ней. Было видно, что эта глупая игра, эта смешная затея все-таки приносила свои плоды. В конце концов Микела с помощью этой игры смогла подобрать ко мне ключик, освободила меня от моих страхов.

— Хочешь сыграть со мной?

— Да.

Я сидел на скамейке, ждал, когда взойдет солнце, и приводил в порядок свои мысли. Хорошо, что время от времени у каждого из нас появляется уверенность, что ты можешь отбросить старые привычки и изменить свою жизнь. В те дни я не думал о будущем. Не думал я и о том, что эти перемены уже необратимы. Я чувствовал то же, что и ангел в фильме «Небо над Берлином», который говорил: «С каждым шагом, с каждым порывом ветра мне хотелось повторять: СЕЙЧАС, СЕЙЧАС, СЕЙЧАС, а не „на веки вечные" и не? „навсегда"».

Микела стала для меня тем самым ангелом СЕЙЧАС, СЕЙЧАС, СЕЙЧАС…

Мне не хотелось вставать. Так бывает в кинотеатре на хорошем фильме: фильм закончился, в зале зажигается свет, но ты не торопишься подниматься со своего кресла. Ты все еще сидишь и ждешь, словно в надежде, что так впечатления прочнее врежутся в твою память. Потом я поднялся и пошел завтракать. Я взял кофе и маффин. Немного погодя я уже подходил к гостинице. Мне хотелось подольше растянуть наслаждение, которое принес с собой новый день, но усталость уже давала о себе знать. Мне, было приятно проводить время с Микелой. Даже тогда, когда мы ничего не делали, у меня не возникало ощущения потерянного времени. Я мог бы спать в ее объятиях двадцать лет, и у меня не было бы ощущения, что я провел время впустую. Почему?

В последние месяцы, до встречи с ней, у меня было совсем другое настроение. Мне казалось, что я бесцельно трачу свое время. Словно я стою в очереди, чтобы заплатить штраф, — более пустое занятие трудно представить. Это меня угнетала. По ночам я пытался наверстать упущенное. Но что можно сделать ночью? Ре в силах заснуть, я лежал и строил планы. Иногда вставал и смотрел фильмы — два, три фильма подряд. Мне хотелось писать, рисовать, заниматься творчеством… или просто смотреть в окна. Правда, утром я не мог оторвать голову от подушки.

Мне вообще кажется страшной несправедливостью, что утром нужно вставать с постели, — от одной мысли об этом у меня начинается резь в животе. Мне бы поменять местами две мои ипостаси: «я» ночное заменить на утреннее «я». В другие дни, наоборот, глаза у меня слипаются, едва я прикоснусь к подушке, но утром все равно хочется спать. Бывает, я готовлю себе травяной отвар, чтобы крепче спать ночью и не просыпаться до утра. Но стоит мне выпить отвар, как среди ночи я просыпаюсь и иду в туалет, а после этого мыкаюсь, не зная, чем заняться. Как видите, проблемы подстерегают нас даже в таких простых вещах, как сон.

Микела еще спит, и мне очень, хочется войти в ее сон, чтобы высказать все, что я еще не успел ей сказать. Я не могу держать эти слова при себе.

Общаясь с ней в эти дни, я часто приходил в замешательство. Кажется, Микела обладает способностью превращать меня в неуверенного, ранимого мужчину. С ней я теряю ту долю уверенности в себе, с которой обычно веду себя с женщинами. Она словно читает мои мысли. А мне хочется выглядеть перед ней мужественным. Я лелею надежду, что у нее появится желание забыться в моих объятиях. Со мной она будет чувствовать себя в полной безопасности, она может целиком отдаться своим желаниям, потому что я готов принять все заботы о ней. Я хочу стать для нее всем. Я хочу держать ее за руку, когда она переходит дорогу, я хочу вести ее по улице так, как это умеет делать только мужчина, я хочу каждый день поджидать ее у офиса после работы, для того чтобы видеть, как она с улыбкой выходит мне навстречу. Я хочу научиться выбирать и дарить ей платья, которые ей понравятся, я хочу, чтобы она называла мое имя в разговоре с подругами, я хочу, чтобы мое имя согревало ее губы. С Микелой у меня появлялось желание надеть свежую рубашку, причесаться, привести себя в порядок, быть внимательней к себе, заботиться о ней. Когда Микела рядом со мной, мне хочется порезать на небольшие кусочки ее порцию пиццы, как это обычно делают для детей.

Вчера я спросил у нее:

— Микела, что я еще могу сделать для тебя, что я не догадался сделать для тебя?

— Ничего, Джакомо. Тебе ничего не надо делать. Живи спокойно и наслаждайся временем, которое нам отпущено. Давай научимся принимать его как дар и проживем эти дни счастливо от начала и до конца. Не надо ломать себе голову. Посмотри на меня. Посмотри внимательней, Джакомо. Неужели ты не видишь, что я счастливая женщина?

Микела обратила мое внимание на то, что я постоянно боюсь не соответствовать какому-то уровню. Когда она сказала об этом, я сразу подумал о своих взаимоотношениях с матерью. Тех еще — детских — взаимоотношениях…

Я лег спать, у меня во рту еще оставался привкус кофе. Время, проведенное с Микелой, источало запах пеших прогулок, взаимного узнавания. Прежде чем заснуть, я записал в своей записной книжке: «Что мне нравится делать с ней: бродить пешком, разговаривать, заниматься любовью, свободно выражать свои чувства. Стоять рядом и молчать. Когда мы рядом и молчим, эмоции переполняют меня».

18.SEXY MANHATTAN (…осталось шесть дней)

Рано утром я проснулся от стука в дверь моего номера. Открыв, я увидел Микелу с пакетом в руках и цветком подсолнуха. Она принесла американский кофе в бумажных стаканчиках и маффины с бананами и лесными орешками. Мы позавтракали, сидя на постели, а потом занялись любовью. Есть мне не очень хотелось, я очень хотел Микелу. Позже, уже одеваясь, она сказала мне:

— Здесь, за углом, я встретила человека, который за доллар рассказал мне анекдот.

— Альфред.

— Мне кажется, его зовут Боб. Ты его знаешь?

— Иногда я останавливаюсь послушать его хохмы, но не всегда понимаю смысл. Но я с удовольствием плачу ему доллар, потому что он придумал забавную штуку. А почему ты думаешь, что его зовут Боб?

— Он сам сказал. Начал с того, что когда он учился писать, то оказался единственным учеником в классе, способным написать свое имя наоборот. «Меня зовут Боб. Эго имя — палиндром» — вот что я от него услышала.

Я улыбнулся и вспомнил Данте.

Микела поцеловала меня и ушла на работу.

Оставалось еще шесть дней…

В то же утро, гуляя по городу, я набрел на магазин, в котором почти задаром продавали CD. Цена была настолько смехотворной, что я скупил почти все, что было в магазине. Я взял Чета Бейкера, Роберту Флэк и Донни Хэтуэя, Смоки Робинсона, Нэнси Синатру, Билли Холидея, Отиса Реддинга и Сару Воэн. Музыка в их исполнении была созвучна нашему роману на фоне Манхэттена. Выходя из магазина, я подумал, что, должно быть, оправдываю первое место в номинации «Лучшая музыка»: Справедливости ради добавлю, что по более дорогой цене я взял еще Arctic Monkeys и She Wants Revenge.

Пообедал я в закусочной на 9-й улице, рядом с 1-й авеню. Мне нравится гулять по Лауэр Ист-Сайду. В этом районе я провел почти весь день. К пяти я пошел за Микелой. Мы перекусили и еще немного погуляли.

Вечером мы заглянули в секс-шоп. Там было все и даже больше. О назначении некоторых предметов мы ли весьма смутное представление. Микела шепнула мне на ухо:

— Купи что захочешь, а я потом с тобой поиграю. После этого она вышла на улицу.

Я не знал, на чем остановиться. Мне только дважды пришлось делать покупки в секс-шопе. Один раз в Мадриде, с Марией; мы с ней познакомились во время ей поездки по Испании. Тогда я купил вибратор, этого прибора в Испании изумительное название: утешитель.Второй раз — с Моникой. Мы зашли в магазин вместе, потому что она сказала, что ей хочется попробовать чего-нибудь новенького. Мы специально уехали из города на выходные, вволю потешились и наигрались. Вибраторы, шарики, хлысты, длинные шелковые ленты, чтобы связывать партнера… Еще мы прихватили виброяйцо с пультом управления. Вечером перед тем как пойти в ресторан, я вставил эту милую штучку в Монику, а потом за ужином время от времени приводил ее в действие. Особенно уморительно Моника выглядела, когда разговаривала с официантом или спрашивала, как пройти в туалет, у молодого человека из администрации гостиницы.

С Моникой мы еще играли в презерватив-подлодку: наполняли презерватив водой в ванной, а потом сводили его в вагину. Я сдавливал ту часть, которая оставалась снаружи, отчего презерватив начинал расширяться внутри. Монике это нравилось. Может быть, то же самое предложить и Микеле? — подумал я.

Была у нас с Моникой и другая игра — в ледяной фаллос. Берется презерватив, в него наливается вода, потом презерватив с водой отправляется в морозильную камеру, после чего получается ледяной фаллос. Такой при сношении освежает не только партнершу, но и партнера, который, в свою очередь войдя в женщину, ощущает бодрящую свежесть. Существенный недостаток; быстро тает. P.S.: лед не вынимать из презерватива. P.S.: рекомендуется применять летом.

Да… Выходные, проведенные с Моникой, забыть невозможно: неизгладимые впечатления…

Не могу сказать, что у меня развитые сексуальные фантазии, поэтому я взял только шелковые ленты, которыми собирался связать Микелу, и проверенное уже на практике виброяйцо. Забегая вперед, скажу, что мы его испробовали на следующий день — хохотали как ненормальные. Теперь я мог обогатить наши отношения всеми штучками, известными мне: теми, на которые я вначале не решался. Я не забыл слов, сказанных мне Сильвией: «Вежливый секс хуже всего на свете». А потом не бывает такого, чтобы одни женщины соглашались что-то делать, а другие принимали в штыки. Просто есть женщины, которые сразу согласны на эксперименты, и есть те, которых надо, постепенно подвести к этому. С Микелой все превращалось в игру. Но игра эта была без извращений. Мы могли весь вечер только целоваться и ласкать друг друга, а до большего дело не доходило. Ну и что? Порой мы изображали пару с различными вкусами. И я с нетерпением ждал выходных, когда можно будет весь день провести в постели. Я готов был к перевоплощениям. Поле нашей любовной игры было безграничным. Любовь была для меня спасательной шлюпкой, красивым цветком, майским дождем, звездным небом, окном в коттедже с видом на море, лучами солнца, пробивающимися сквозь листья деревьев, белоснежными простынями, развешенными на ветру, разноцветными банками с газировкой, вечерними нарядами, вспышками света… Все, что прежде было разрозненными страницами, мы с Микелой переплели в один том. Лежать с женщиной в одной постели, беспечно болтать с ней и, наконец, обладать ею — вот радость жизни.

Один раз мне удалось сделать то, что я безуспешно пробовал раньше с другими женщинами: войти и замереть, не двигаться. В какой-то книге я прочел, что когда мужчина не спешит достигнуть оргазма, а на некоторое время замирает, то оба партнера заряжают себя энергией. Я был в ней, мы лежали и тихо разговаривали, и это длилось долго.

Я помню лицо Микелы, когда я держал в руках ее запрокинутую голову. Ее глаза светились, как в те дни светилась и моя жизнь. Мы говорили тихо, почти шепотом, и нам было хорошо.

Но даже не это потрясло меня до глубины души, лежали рядом, точнее, я лежал на ней. Мы целовались, я шептал ей на ухо ласковые слова, и она кончила непроизвольно, без соития. Мои слова вовсе не были страстной фантазией. Я просто говорил ей о том, что ждет нас через несколько мгновений…

В тот вечер, сделав покупку в секс-шопе, мы сразу пошли домой к Микеле. По дороге она увидела мужчину, входившего в подъезд дома. Микела подбежала к нему и попросила не закрывать дверь, объяснив, что она живет в этом доме. Потом, придержав дверь, стала ждать, когда подойду я.

— Иди за мной, — шепнула она.

Мы поднялись по ступеням.

— У тебя в этом доме живут знакомые?

— Нет, я здесь никогда не была.

— А куда мы идем?

— Посмотрим, можно ли подняться на крышу.

— А мы не можем подняться на крышу в твоем доме?

— Он от нас слишком далеко.

На последнем лестничном пролете мы увидели незакрытую дверь.

Я впервые поднялся на крышу дома в Манхэттене. Раньше я видел такое только в кино. Эго было невероятное зрелище. Казалось, перед тобой вывесили рекламный плакат. От восторга я замер, а Микела начала целовать меня, сказав, что хочет меня здесь, сию же секунду. Она увлекла меня к невысокой стенке — что-то вроде ограды — и притянула к себе. Потом она расстегнула мне брюки, я задрал вверх ее юбку, приспустил трусики, она приподняла ногу и крепко обхватила меня. Одновременно я смотрел и на нее, и на лежащий передо мной город. Я занимался любовью не только с ней, но и со всем Манхэттеном.

Спускаясь по лестнице, мы без конца останавливались и целовались. Недавняя близость не утолила, а, наоборот, распалила наше желание. Когда мы пришли и к ней домой, я вытащил из пакета свою покупку. В магазине я вспомнил, что у кровати Микелы не было выступов, за которые можно было бы перекинуть ленты, поэтому купил сразу пять штук. Сначала я обвязал ноги Микелы — ленты выглядели как две шелковые подвязки, затем — кисти ее рук и наконец затянул ленты по бокам. Последней лентой я притянул Микелу к кровати.

Эта игра очень сильно возбудила меня. Почти так же, как и игра с зеркалом. Я снял со стены зеркало, поставил его на пол и подвел Микелу к столу. Она полулежала на столе, я пристроился сзади, а внизу, в зеркале, отражались наши тела. Микела тогда сказала мне, что я эротоман. «Романтический», — добавила она улыбаясь. Я точно не знаю, что бы это могло знакомить. Похабно, конечно, но я это представляю так: мужчина покупает розу, а потом пытается засунуть ее даме в пикантное место.

Под утро, в четыре часа, мы решили перекусить перед сном. За столом я в шутку спросил у нее:

— А когда мы с тобой сделаем ребенка?

— Все зависит от того, как ты его хочешь назвать.

— Ты права. Еще неизвестно, что за дикие имена взбредут тебе в голову. Если будет девочка, как ты ее назовешь?

— Лючия, Кассия, Микела-вторая…

— Микела-вторая — это не слабо… а мальчика?

— Джакомо-второй, Филиберто, Луиджи, Клементе, Джачинто.

— О нет, все имена, за исключением Джакомо-второй, мне не нравятся, поэтому — никаких детей. По-моему, даже Веронелло звучит благороднее.

— Хорошо, тогда назови свои имена.

— Женские: Джада, Лючилла, Беатриче. Мужские: Маттео или Альберто, как у моего дедушки.

— Так не пойдет. Сделаем вот что: будем выбирать имя в зависимости от пола. В том смысле если родится мальчик, то имя ему даю я, если девочка, то ты.

— Микела, меня просто оторопь взяла от мужских имен, которые ты предложила. Нет, лучше не рисковать, а договориться наоборот, мужские имена выбираю я, а женские — ты.

— О’кей. Только мне жаль, что я не смогу назвать своего сына Филиберто.

Мы немного помолчали, и я подумал: действительно ли хочу от нее детей? В ту минуту я бы ответил утвердительно. Теперь я могу понять людей, которые заводят ребенка от человеком, которого знают всего несколько месяцев. Еще бы, они воодушевлены, им кажется, что все будет хорошо, что все в их жизни устроится. Может быть, это и верно, в наше время все ускоряется, в том смысле, что, если кому-то захочется иметь детей, для этого не надо годами женихаться. А уж в нашем возрасте вопрос и вовсе встает ребром. В общем, в тот вечер я сказал себе «да», но это не значит, что «да» было крепкое: просто мне надо было что-то сказать, совсем не всерьез.

Тем более мы вот-вот должны были расстаться.

19. ПИКНИК (…осталось пять дней)

На другой день я проснулся от звука ее голоса:

— У тебя крылья… у тебя крылья, как у ангела…

Открыв глаза, я повернул голову в ее сторону и увидел, что она рассматривает мою спину.

— У тебя крылья, как у ангела, я только сейчас это заметила.

Я понял, что она говорит о моих волосах под лопатками.

— Омерзительные волосы, почему-то решили там вырасти…

— Это крылья.

Чтобы посмешить ее, я встал и закружился по комнате, делая вид, что летаю.

Микела, как и обещала, взяла два дня отгула, и мы решили устроить пикник в Центральном парке.

Она готовила еду, я сидел сложа руки, но сидеть мне пришлось недолго: Микела отправила меня в магазин за налитками. Когда я вернулся, то увидел в кухне корзинку с едой. Прямо как в кино! В корзинке были фрукты, что-то в пакетиках и головка сыра.

Думая, что пора выходить, я поднял корзину, но Микела сказала, чтобы я поставил ее обратно, — она ее понесет сама.

— Но это тяжело! — возразил я.

— Ничего, я справлюсь. А ты лучше возьми скатерть, сумку с вином и радио.

— Но, Микела…

— Смотри, какие у меня мускулы, — сказала она и, как молоденькая девчонка, напрягла руку. — Нет, ты пощупай!

Мне нравится, когда женщины так делают. В эти минуты они совсем как дети. У них не рука, а тонкий шланг, согнутый посередине, зато сколько гордости на лице.

На улице мы поймали такси. Я спросил, может ли свистом подозвать такси, как это делала Одри Хепберн в фильме «Завтрак у Тиффани».

— Нет, я не умею свистеть.

— Как это не умеешь? Все умеют свистеть!

— Я пытаюсь свистнуть, но у меня только воздух вырывается. В детстве я страшно переживала из-за этого, надо мной все насмехались.

— Вот почему ты позволила Амарильдо поцеловать тебя! Кроме него, никто не хотел. Ладно, не переживай, я вот не могу нырять, не зажав нос пальцами. Когда вода в нос заливается, так противно!

— Да это же просто, надо только выдохнуть.

Дата добавления: 2015-09-29