— Ты мне нужен, — бормотала она, прижимаясь лицом к его шее.
— Не могу поверить, что мысль о физическом наслаждении когда-то казалась мне глубоко личным делом, — сказал Алистер, убирая ногу из развилки между ее бедрами.
Она произвела слабый звук, выражая протест и испытывая боль внизу живота, потому что без соприкосновения с ним и давления на ее тело почувствовала себя покинутой.
— Пожалуйста…
Алистер захватил подол юбки и поднял ее, обнажив панталоны, потом крепко, до боли, сжал ягодицы. Хотя в постели он бывал игривым и нежным, теперешнее его яростное желание только возбудило ее.
Пальцы Джесс нащупали потайные пуговицы, удерживающие на месте его бриджи. Она выпустила его напряженное естество на волю, и у нее перехватило дух, когда этот плод тяжело упал ей в ладони. Она гладила нетерпеливыми пальцами по всей длине интимный орган с его отчетливо выступившими венами, и желание ее возросло на несколько порядков и достигло наивысшей точки. У Алистера был талант заставить ее чувствовать себя беспредельно, безмерно желанной и в то же время в полной безопасности. Он помог ей обрести свободу, в которой она так нуждалась, и стать такой бесшабашной, своевольной и отважной, как ей заблагорассудится.
Алистер наблюдал за ней из-под густых чернильно-черных ресниц. Его бедра качнулись, и его жезл задвигался взад и вперед, то входя в ее ладони, то высвобождаясь из них. Ее плоть стала влажной и разбухла, нетерпеливо и ревниво ожидая прикосновений его рук.
Как если бы он это знал, он протянул руку, и она оказалась между ее ягодицами, проникнув сквозь разрез в панталонах:
— Ты возбуждена и готова меня принять.
— Ничего не могу с собой поделать.
— Я и не хочу, чтобы ты что-нибудь делала.
Без предупреждения он сжал тыльную сторону ее бедер и поднял ее и вырвался из ее рук, вызвав слабый стон протеста.
Джесс почувствовала легкое прикосновение его возбужденного органа, скользнувшего по ее открытому для него пути, и застонала от предвкушения и томления.
Ее руки обвились вокруг его широких плеч, губы искали и нашли чувствительное местечко за его ухом, и этот поцелуй подстегнул его страсть.
— Будь внимательна, — мрачно распорядился он, медленно проникая внутрь ее тела.
Голова Джессики запрокинулась и упиралась в деревянную переборку. Алистер заставил ее склониться к себе как можно ниже и с убийственной медлительностью входил в нее, заботясь о том, чтобы она почувствовала его продвижение на каждый следующий дюйм.
— Господи, — выдохнула Джессика, извиваясь в его могучих объятиях.
В таком положении ей было трудно приспособиться к нему. Он же продолжал овладевать ею, пронзая ее снова и снова, и так продолжалось, пока она не начала задыхаться. Когда, наконец, он погрузился в нее полностью, она уже рыдала в нетерпеливом ожидании момента, когда он начнет двигаться в ней и даст ей наконец полное наслаждение. То, что они оба были полностью одеты, если не считать того места, где их тела соединялись, придавало особую остроту и эротичность их близости.
Алистер держал Джесс в полной неподвижности, пригвоздив к перегородке тяжестью своего тела.
Потом заставил поднять руку вверх и прижал ее к своему сердцу. Оно билось под ее ладонью. Его грудь поднималась и опускалась в бешеном ритме.
— Я еще не исчерпал свои силы до конца. Ты весишь не больше перышка. Скажи мне, Джесс, почему мое сердце бьется так сильно? Оттого, что мы так напряженно занимаемся любовью? Или потому что оно бьется ради тебя?
Пальцами свободной руки она провела по его волосам и взъерошила их. Щекой прижалась к его щеке. Ей хотелось хоть что-нибудь сказать, но горло сжимала судорога.
— Если бы я мог, — продолжал Алистер, — я бы оставался в таком положении бесконечно долго, внутри тебя, сжимаемый твоей плотью, и вовсе не двигался бы. Когда мы занимаемся любовью, я постоянно хочу взорваться и преодолеваю эту потребность с трудом. Мне не хочется, чтобы это кончалось. И не важно, как долго это длится, мне всегда мало. И я прихожу в ярость, если не могу больше сдерживаться. Почему, Джесс? Если все, чего я хочу, физическое облегчение от естественного вожделения, как, например, голод или жажда, то к чему мне лишать себя этого?
Она повернула голову и нашла его губы своими и поцеловала его с отчаянной страстью.
— Скажи мне, что ты это понимаешь, — потребовал он, и его губы шевельнулись под ее губами. — Скажи, что чувствуешь то же самое.
— Я чувствую тебя, — выдохнула Джесс, будто опьяненная его страстностью, как самым лучшим кларетом. — Ты становишься для меня всем.
Он сжал ее еще крепче и повернул лицом к постели.
Глава 17
Джессика упала на кровать, и Алистер тотчас же оказался лежащим поверх нее. Это приземление встряхнуло их обоих, и он вошел в нее глубоко, пригвоздив к постели.
Она застонала, кожа ее покрылась испариной. Он заворчал, вцепился руками в покрывало по обе стороны от ее головы и сделал рывок. Его толчки были мощными, а его стальные руки сжимали ее предплечья.
— Нет, — задыхаясь, пробормотала она, чувствуя приближение конца.
Если бы она позволила ему это сделать, Алистер вверг бы ее в первое из ее многочисленных падений в бездну всего за считанные секунды. Он мог продолжать эту скачку без конца, стараясь отсрочить собственный пик наслаждения до тех пор, пока она не потеряет окончательно способность соображать и не будет лежать, трепеща от наслаждения. Тогда он разденет ее и разденется сам, а она уже пресытится до того, что не сможет двигаться. И это может продолжаться часами, и он с безжалостной решимостью положит конец ее возражениям.
Алистер остановился, глядя на нее сверху вниз жарким взглядом, будто обжигающим кожу.
Джесс приподнялась, опираясь на локти.
— Позволь мне…
Алистер выпрямился. Он стремительными движениями освободился от жилета, галстука и рубашки, ни на мгновение не нарушая их телесной связи. И все-таки ему пришлось на мгновение оторваться от нее, чтобы снять нижнее белье, а когда ее нежная плоть жадно обхватила его мужское естество, он с шумом выдохнул воздух и чуть отстранился.
На мгновение она остановилась, любуясь его совершенным нагим телом. Ей никогда не надоедало это зрелище. Он был поджарым, и видно было, как каждый твердый мускул вырисовывается под гладкой кожей. Ее взгляд охватил его от плеч до ступней, а потом так же пропутешествовал обратно, любовно лаская каждый мужественный дюйм этого тела. Алистер оставался неподвижным, без стеснения доставляя ей удовольствие рассматривать себя.
— Ты восхитителен, — прошептала Джесс, скользнув ногами к его жестким, как дерево, подошвам, обхватила руками стройные бедра, прижалась губами к его груди над сердцем. — И бесценен.
При этих ее словах его сердце забилось сильнее, доказывая, что их связь настолько глубока, что ее страхи передаются ему и вызывают у него тревогу и желание прижаться к ней с такой силой, будто она в любой момент может исчезнуть.
— Я хочу, чтобы ты как можно чаще говорила мне это, — сказал он, будучи, как всегда, болезненно честным, заставляя ее устыдиться своей обычной сдержанности.
Джессика склонила голову набок, когда он принялся расстегивать пуговицы на спине ее платья.
Алистер поцеловал ее в плечо, потом прикусил кожу, вонзив зубы достаточно глубоко, чтобы она почувствовала боль. Этот яростный напор удивил и напугал, но и возбудил ее.
— Ты никогда не обсуждала с Тарли свою привязанность к нему?
— Мы об этом никогда не говорили. Просто эта привязанность существовала между нами. Все было и так понятно. И мы чувствовали себя хорошо.
Он слегка отстранил ее от себя, чтобы ослабить тесемки корсета.
— Но мне этого недостаточно.
— Я так быстро и так низко опускаюсь, — призналась Джесс тихо и потрясенно. — Не могу остановиться или замедлить свое падение. И от этого у меня кружится голова. Мои чувства к тебе пугают меня, и, как мне кажется, их сила и острота должна пугать и тебя.
Джессика закрыла глаза, сознавая, что им еще предстоит так много узнать друг о друге. Она сама была виновата в том, что знала так мало об обстоятельствах, сформировавших характер Алистера. Она не задавала ему вопросов в отличие от него. Ее приучили к тому, что не следует копаться в чувствах других. Однако ей следовало побороть эту привычку, если она собиралась сделать Алистера по-настоящему счастливым.
Он избавил ее от корсета, сорочки и панталон, но теперь его ловкость и сноровка были ей знакомы.
— Ложись в постель.
Алистер подчинился ее приказу и направился к постели легкой грациозной походкой с полной непринужденностью. Принял полусидячее положение, опираясь спиной на подушки и вытянув перед собой длинные ноги. Она подошла к краю кровати, не зная, с чего начать. Его возбужденное естество манило и соблазняло ее, представляя для нее неотразимое притяжение, его твердый и мощный ствол загибался к пупку.
Он сжал свой жезл в кулаке и медленно поглаживал его с полузакрытыми глазами, не скрывая то, что он намеренно ее испытывает.
Джесс обхватила его рукой, ощутив его жар и твердость, и у нее перехватило дыхание.
Жилы на его шее напряглись, он заскрежетал зубами, пока она ласкала его нежнее, чем он делал это сам. Потом облизнула губы.
— Нет, — крикнул он. — Я не могу сдерживаться, чтобы достойно насладиться твоим ртом. Я слишком близок к взрыву.
— Отлично.
Она оседлала его, перебросив одну ногу через его бедра, чтобы оказаться в удобном положении. Когда он схватил ее за талию, она недовольно высвободилась.
— Не трогай меня!
— Черт и все дьяволы ада! Как я могу дать тебе наслаждение, если ты запрещаешь мне прикасаться к тебе?
Джесс усмехнулась:
— В этом-то и дело.
Он открыл было рот, чтобы возразить, но умолк, как только она опустилась на него сверху, на его пышущую жаром воспаленную плоть.
Из ее груди вырвался неожиданный стон. Мускулы бедер расслабились, и она опустилась еще ниже, скользя вдоль его трепещущего скипетра. Их соединение было медлительным и неотвратимым, и по всему ее телу пробежала дрожь. Алистер сделал движение вперед, схватил ее и зарылся влажным лицом в выемку между ее грудей.
Его бедра задвигались, производя круговые движения, а руки все еще удерживали ее, пока он проникал в нее все глубже, ища и находя нежное место внутри ее, и это сводило ее с ума.
— Ляг, — прошептала она, задыхаясь, подавляя эгоистичное желание поддаться его ласкам и сноровке.
— Позволь мне дать тебе полное наслаждение, — прошептал он сквозь стиснутые зубы. — Дай мне…
— Еще нет.
Джесс затрепетала, когда он принялся раскачивать ее, продолжая прижимать к себе и давя на самое чувствительное ее место.
— Прекрати! Ты обещал!
Алистер выругался и замер. Его большое тело было таким горячим, что обжигало ее.
— Ради Бога, Джесс. Что ты делаешь со мной?
— Я хочу заставить тебя получить наслаждение до конца! — сказала Джессика, обвиваясь руками вокруг него. — Хочу видеть, когда это произойдет.
Алистер со стоном упал на подушки. Глаза его были закрыты, он перебирал ее волосы. У него были красивые руки.
При виде того, как они сгибаются и разгибаются, она снова испытала трепет, и ее плоть сжала его крепче.
Джесс склонилась к нему и прижалась полураскрытыми губами к его губам. Но он не хотел разделять с ней пик своего наслаждения.
Убедившись, что она утомлена наслаждением, испитым до дна, и едва сохраняет ясность сознания, Алистер позволил и себе испытать его, зарываясь лицом в ее шею и волосы, сжимая ее в объятиях все крепче, но пряча от нее лицо. Даже, когда она дарила ему наслаждение ртом, он отстранялся и прятал лицо.
Потом он взял ее лицо в ладони и наклонил ее так, чтобы заставить держать рот, как ему было угодно, ловя ее быстрые вздохи, пока их языки ласкали друг друга. Пальцы ее ног свело судорогой. Соски поднялись и отвердели, молчаливо моля о таком же внимании. Его поцелуи было невозможно описать словами, а чувства, крывшиеся за ними, могли разорвать ее сердце.
Она удерживала его за запястья, потом отвела его руки и выпрямилась. Потом медленно опустилась, опираясь на его поднятые руки и продолжая удерживать их, чтобы он не мог прикрыть ими лицо.
Дыхание Алистера вырывалось из груди, как шипение, а синие глаза потемнели и походили на сапфиры. Он раскраснелся, его губы были припухшими от ее поцелуев, черные волосы растрепаны ее сильными и ловкими пальцами. Никогда в жизни она еще не видела ничего столь экстравагантного и прекрасного.
Сердце ее, казалось, не помещалось в груди и причиняло боль. Джесс смотрела на него из-под ресниц, стараясь найти ключи к его наслаждению: как быстро следует гладить его, как глубоко втянуть внутрь и под каким углом двигаться, чтобы на лбу его вдоль линии волос выступила испарина.
— Иисусе, — задыхаясь, пробормотал Алистер, когда она сделала резкое движение и тело его откликнулось на этот толчок.
Джессика с большей силой сжала его руки и принялась быстро двигаться вверх и вниз, то крепче сжимая его, то ослабляя нажим. Она заставила Алистера окунуться в нее так глубоко, что его голова и ноги беспомощно метались из стороны в сторону в полной зависимости от нее.
— Джесс!
Алистер вырвал руку из ее пальцев и сжал ее бедра. Удерживая ее неподвижно, он рванулся вверх. Его бедра взвились с такой скоростью, что она смогла только ухватиться за его плечи и потом позволить ему действовать по своему усмотрению.
Он издал дикое рычание, резко выпустил ее, и руки его упали на покрывало, которое он судорожно сжал в кулаках. Его спина изогнулась, оторвавшись от постели, шея напряглась. Ярость его наслаждения потрясала ее своей мощью. Он был великолепен, и она снова была покорена им и тем, как он вел себя и как выкрикнул ее имя.
— Да, — поощрила она его, помогая ему пережить этот миг и стараясь отсрочить собственный взрыв, чтобы он мог насладиться всеми оттенками своего освобождения.
— Господи… как ты прекрасен.
И так уязвим. Так раскрыт. Его лицо выражало целую гамму сменявших друг друга чувств — мучительный экстаз, потребность в ней, любовь и даже… гнев.
Алистер перекатился по постели сам и заставил перекатиться ее. Она оказалась на краю кровати и, еще не оправившись, ощутила тяжесть его тела и силу толчков, ощутила трение его естества о ее тело. Джесс вскрикнула, когда по телу ее пробежала волна спазма, пальцы вцепились в его бока, ноги широко раздвинулись, чтобы принять все, что он мог ей дать.
Его рот завладел ее губами, заглушая звуки, исторгаемые из ее груди силой ее ощущений.
— Я люблю тебя, — выдохнула она в его отчаянно впившийся в нее рот, неспособная более и не желающая сдерживать ни слов любви, ни своих чувств, диктующих их.
В ответ он еще ближе привлек ее к себе и сжал с такой силой, что воздух вырвался из ее легких.
Алистер знал по опыту, что женщины, охваченные страстью и испытывающие наслаждение, легко их произносят, но позже забывают о них или не придают значения сказанному.
Он знал, что она опьянена собственной женской властью и поняла наконец, с какой легкостью может обнажить его душу. Он не мог этому противиться, когда был рядом с ней. И даже не представлял, как это возможно.
Теперь же она, свернувшаяся клубочком рядом с ним, казалась такой спокойной. Их кожа остывала, дыхание становилось ровнее. На какое-то мгновение и Алистер успокоился, чувствуя, что силы его исчерпаны.
Почему она не заговорила? Почему не повторила этих слов вслух?
Он заговорил только ради того, чтобы сохранить рассудок:
— Моя сексуальная жизнь началась, как у любого бесшабашного подростка. Я был готов сблизиться с любой хорошенькой и покладистой девицей.
— О Господи, — тихо усмехнулась Джессика, — думаю, девушки с готовностью и бесстыдством бросались тебе на шею.
Хотя это было правдой, Алистер ничего на это не ответил, не желая возбуждать неуместную ревность.
— Мой старший брат Аарон как-то вечером взял меня с собой покутить. Мне было почти пятнадцать, и мне хотелось быть таким же светским, каким казался он. В конце концов мы оказались на немноголюдном сборище во владениях дамы полусвета.
Алистер поднял голову. Она посмотрела на него:
— В четырнадцать лет?
— Почти в пятнадцать, — напомнил он. — И я не был таким уж невинным, если когда-нибудь был вообще. Вспомни, моей матери пришлось довольно рано объяснить мне, почему Мастерсон не выносит меня и даже не желает на меня смотреть.
Джесс положила ему руки на живот и оперлась о них подбородком.
— Он единственный так к тебе относился.
Алистер провел кончиками пальцев по ее изящному подбородку.
— На том вечере была куртизанка. Наши взгляды встретились.
— Как она выглядела?
— Она была стройной. Блондинка. Изящная, со светло-голубыми глазами, которые в зависимости от настроения могли показаться почти серыми.
— О!
Теперь глаза Джессики метали громы и молнии.
— Мне повезло, что я оказалась в твоем вкусе.
Алистер сдержал улыбку, сознавая, чем это может обернуться для него.
— По правде говоря, за две недели до этого я встретил тебя, и мои предпочтения уже сформировались. Она просто отчасти напомнила мне тебя.
На лице Джессики отразилось смущение, но тотчас же пробуждающееся осознание всего сказанного им изменило ее выразительное лицо.
— Боюсь, — сказал он, — что она стала плохой заменой тебе. — Взгляд его был устремлен на стену за ее спиной. — Она не обладала такой рафинированной красотой, как ты. К тому же давным-давно утратила способность интересоваться кем-либо больше, чем собой, и это прекрасно соответствовало моим намерениям. Для того чтобы вступить с ней в связь, мне не требовалось любить ее.
Джессика вздрогнула от его прямолинейности и резкости, но сдержалась.
— Какое-то время наша связь была идеальной. Она скучала, и ее отчасти развлекало то, что она учила меня, как быть приятным женщине в постели, а я был радивым учеником. Она научила меня механике интимного акта, главным образом стараясь предотвратить возникновение привязанности к ней.
— Однажды, приехав к ней, я нашел ее в обществе подруги, тоже куртизанки. Она пожелала, чтобы я проявил внимание к ним обеим, что я и сделал.
Ее руки обвились вокруг него, скользнули за его спину в узкое пространство между спиной и изголовьем постели.
— И скоро у меня вместо одной подруги появилось две, — сказал он. — Бывало, что она вообще не принимала участия в наших играх. Просто наблюдала. Случалось, что там были и другие мужчины, если у нее появлялась прихоть побыть сразу с несколькими.
— Господи! — прошептала Джессика. Ее глаза расширились и сверкали на бледном лице. — Почему ты продолжал к ней приходить? Почему не предоставил ей возможность наслаждаться без тебя своими низменными страстями?
— Куда мне было деваться? Вернуться домой? Там мое общество вызывало ужасное напряжение между Мастерсоном и моей матерью. Она терзалась, когда я оказывался дома. Но независимо ни от чего я всегда действовал согласно своей воле. В то время у меня почти никогда не проходило возбуждение, и в этом не было ничего чудовищного, Джессика. А постельный спорт обеспечивал массу возможностей, облегчавших жизнь.
Алистер говорил намеренно легким тоном, но она не могла не распознать бурлившие в нем эмоции. Джессика потерлась щекой о его живот, прижалась носом к тонким волоскам, покрывавшим кожу на животе.
— Мне не следовало сегодня слишком наседать на тебя со своими вопросами, — сказала она. — Прости.
Алистер фыркнул:
— Не могу принять извинения за самое огромное наслаждение, что ты дала мне.
Джесс высвободила руки из-под него, и они заскользили вверх по его телу.
— Это огромное наслаждение не последнее. Пока что это лучшее в твоей жизни. Именно пока что, — подчеркнула она, — и снова оседлала его бедра и обхватила его за плечи.
— Отныне я буду стараться дать тебе все большее и большее наслаждение каждый раз, когда мы станем заниматься любовью.
Он дернулся, потому что она осушила его до дна.
— Не сейчас, — сказала Джессика, прижимаясь губами к его уху. — Позволь мне удержать тебя. Я ведь обещала тебе это и выполню обещание. Тебе вовсе не обязательно использовать это орудие, чтобы показать, что ты чувствуешь ко мне.
Охватившее его томление было слишком сильным, чтобы пренебрегать им. Оно обожгло его глаза, и в горле у него пересохло. Алистер оперся руками о постель, чтобы не выдать их дрожи.
— Она была единственной женщиной, к которой ты что-то испытывал? — спросила Джесс, прижимаясь к нему.
— Ну, если тебе угодно это называть так.
— А как еще это можно назвать? Похотью?
— Понятия не имею. Знаю только, что это ничуть не походило на то, что связывает нас.
— Но ведь некоторые женщины любили тебя.
Это было не вопросом, а утверждением.
— Те, кто испытывал ко мне такие чувства, теперь горько жалеют об этом. Горечь перевешивает радость.
Кончики ее пальцев прошлись по его затылку, разминая напряженные мышцы.
— Ты не должен стыдиться прошлого.
— Но ты ведь не знаешь, что я делал.
— Я знаю тебя, люблю тебя и не буду раскаиваться в этом.
Алистер был напуган пробежавшей по его телу мощной судорогой. Джесс проникла так глубоко в него, могла видеть все, что происходит у него в душе, как бы он ни пытался замаскировать свои чувства.
Господи, он ведь вовсе не хотел, чтобы она настолько хорошо его понимала.
— Но ты и этого не знаешь, — сказал он резко.
— Тебе придется научиться доверять мне, Алистер, поверь мне на слово.
Джесс чуть ослабила объятие и отстранилась, будто освобождая его и давая ему возможность бежать.
И, сказать по правде, у него возникло такое искушение. Он совершал в свое жизни многое, что делало его неприемлемым… Да и само его происхождение делало его непригодным для нее. Джесс столько выстрадала, пока ее полировали и школили, делали элегантной и безупречной. А своим ухаживанием он мог бы уничтожить уважение общества, столь тяжело доставшееся ей. Если бы мог, он держал бы ее узницей в своей постели, не выпуская из нее, поскольку это было единственное место, где он мог заставить ее забыть все, кроме наслаждения, которое мог ей дать.
Алистер сжал ее в объятиях, стараясь преодолеть свое яростное желание и быть нежным. Она нуждалась в нежности, нуждалась в защите, а он вел себя как боевой таран, преодолевая все преграды, которые она была вынуждена воздвигнуть еще ребенком, постоянно подвергавшимся унижениям.
— Я тебе верю, — сказал он охрипшим голосом. — Разве я не рассказал тебе всего?
— Ты рассказал мне о себе все плохое и недостойное. — Джессика отстранилась, чтобы видеть его лучше. — И ты говорил об этом с вызовом, будто заставляя меня отвернуться от тебя.
Лучше теперь, чем позже. С каждым днем она становилась ему все более необходимой.
Скоро, как он предвидел, он не сможет без нее даже дышать. По временам он уже теперь это чувствовал.
Джесс поцеловала его в уголок рта, потом в другой:
— Оставайся вот таким, как сейчас, и я буду с тобой.
— Все мои желания направлены на тебя.
Алистер застонал, и она змеиным движением прильнула к нему.
— Докажи это, — выдохнула Джессика.
И, как всегда, он принял вызов. Он знал свои возможности. Он мог забыть о совести, умел зарабатывать деньги, он был привлекателен и хорош в постели. И это было то ценное, но слишком малое, что он мог предложить такой женщине, как Джессика. Зато все это он мог предложить ей в избытке и молиться о том, чтобы этого оказалось достаточно, чтобы удержать ее.
Глава 18
Эстер остановилась на пороге спальни и теперь неотрывно смотрела на спящего мужа.
В последнюю неделю Эдвард часто приходил к ней ночью, ища в ее постели облегчения от терзавшей его боли. Она пыталась его утешить, убедить, что боксерский матч, состоявшийся неделю назад, никоим образом не унижает его и не умаляет его достоинств. Однако что бы она ни говорила и ни делала, не могло ослабить его внутренних терзаний. Эстер была измучена этими бесплодными усилиями, утратила мужество и чувствовала себя больной из-за его и собственной слабости, которую все же питала к нему. Несмотря на все темное и болезненное, что теперь их разделяло, она не желала ему зла.
Ее величайшей неудачей было то, что она не могла спасти от самого себя человека, которого когда-то любила. Она не смогла даже спасти их поблекшей и увядающей любви. Но как бы это ни было больно, она не могла больше растрачивать свои силы и чувства на человека, который не мог ни принять, ни оценить ее усилий. Теперь она должна была думать о ребенке, крошечном существе, нуждавшемся в ее времени, внимании и обожании. Она не могла изыскать этих сил для себя, но для младенца, растущего внутри, находила.
Эстер расправила плечи и двинулась к кровати. Регмонт обладал завидным потенциалом и мог бы стать замечательным человеком.
Он был красивым, чрезвычайно обаятельным и бесконечно одаренным: за что бы он ни брался, к чему бы ни прилагал усилия, везде ему сопутствовал успех. Женщины зарились на него, мужчины его уважали. Но он не видел в себе этих завидных качеств. Как ни печально, но в его голове до сих пор звучали насмешливые и уничижительные слова отца, и они пересиливали любые хвалы в его адрес. Он чувствовал себя недостойным любви и реагировал на это досадное обстоятельство, как научил его отец — насилием.
Больше Эстер была не в силах подыскивать ему оправдания. Самой главной особенностью Регмонта было желание полностью контролировать ее во всем, начиная от одежды и кончая едой, и манипулировать ею. Он винил в своих приступах ярости спиртные напитки, в которых себе не отказывал, а иногда и ее. Он по-прежнему никогда не признавал своей вины ни в чем, и было мало надежды на то, что он изменится. И Эстер оставалось только предпринять шаги к тому, чтобы позаботиться о своем ребенке и защитить его.
Когда она приблизилась к постели, муж пошевелился, и его гладкая мускулистая рука потянулась к ее стороне кровати. Не найдя Эстер, он оторвал голову от подушки, и на лице его появилась медлительная и сонная улыбка. По телу Эстер пробежала легкая дрожь.
Несмотря на то что его голова оставалась всклокоченной и он был обнажен, невозможно было отрицать его золотистой мужественной красоты. Но под ангельскими чертами скрывались и бушевали терзавшие его демоны.
Он перекатился на спину и приподнялся, опираясь на деревянное резное изголовье кровати. Простыня спустилась ему на бедра и прикрывала их, а обнаженные широкая грудь и плоский живот представляли собой захватывающее зрелище.
— Я слышу отсюда твои мысли, — пробормотал он. — Что тебя так занимает?
— Мне надо кое-что сказать тебе.
Регмонт спустил ноги с кровати и теперь стоял ослепительно обнаженный и бесстыдный.
— Через минуту я буду полностью к твоим услугам, — сказал он.
Он поцеловал мимоходом ее в щеку на пути к ночному сосуду и направился за ширму в углу.
Когда он появился снова, Эстер заговорила:
— Я жду ребенка.
Он остановился так резко, что даже споткнулся. Глаза его широко раскрылись, лицо залила бледность.
— Эстер, Господи…
Она не могла бы сказать, какой реакции ожидала, но не этого ужасного молчания.
— Я надеялась, что ты обрадуешься.
Регмонт с трудом вздохнул:
— Конечно, я рад. Прости меня, но я немного ошарашен. Я привык думать, что, возможно, ты бесплодна, как твоя сестра.
— Значит, отчасти поэтому ты гневаешься на меня?
Но как бы он разгневался, если бы узнал, какие меры она предпринимала в последние несколько лет, чтобы предотвратить зачатие? От одной этой мысли ей стало страшно.
— Гневаюсь? — Он вспыхнул. — Не начинай скандалить! Только не сегодня!
— Я никогда не скандалю, — возразила Эстер бесцветным тоном. — Я ненавижу ссоры, и ты это знаешь. У меня в детстве их было слишком много, чтобы желать продолжать в том же духе в течение всей жизни.
Его синие глаза угрожающе заблестели.
— Если бы я не знал твоего мягкого характера так хорошо, я бы подумал, что ты намеренно провоцируешь меня.
— Говоря правду?
Ее сердце зачастило от страха, но она не хотела ему поддаваться.
— Мы просто разговариваем, Эдвард.
— Похоже, ты не рада тому, что у нас будет ребенок.
— Буду рада, если мне станет ясно, что ему ничего не угрожает.
— А в чем дело?
Регмонт сделал движение к стулу, на котором накануне оставил халат.
— Ты обращалась к доктору?
— По утрам у меня бывает тошнота, но это вполне нормально. Мне сказали, что пока все идет, как и должно. — Она старалась преодолеть побуждение вскинуть подбородок, понимая, что даже молчаливый вызов только ухудшит настроение Регмонта. — Но все же я должна позаботиться о себе и избегать… травм.
На его щеке задергался мускул.
— Конечно.
— И мне надо есть побольше.
— Я все время твержу тебе об этом.
— Да, но это трудно, если постоянно страдаешь от боли.
Его губы побелели, и это было верным признаком того, что надвигается опасность, но она пренебрегла этим.
— Принимая все это во внимание, я хотела бы пораньше уехать за город, а ты можешь присоединиться ко мне по окончании сезона.
— Ты моя жена, — рявкнул он, завязывая узлом пояс халата. — Твое место рядом со мной.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 28 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |