Вид его, стоящего на палубе столь прекрасного корабля, окруженного командой и слугами, был впечатляющим. Он едва ли напоминал повесу и плута, принимавшего любое пари, сулившее выигрыш, и жившего на лезвии бритвы. Но она знала, что таится под этой безупречно прекрасной поверхностью. Этот мужчина искушал ее порочными обещаниями, и она знала, что он сдержит их.
— Миледи, — приветствовал он ее и отвесил поклон.
— Мистер Колфилд, — отозвалась она, оглядела палубу и заметила, как с полдюжины мужчин, занимавшихся своими делами, старательно отводят от них глаза.
Алистер жестом пригласил ее сесть, и она опустилась на колени. Алистер присоединился к ней, затем извлек из корзины каравай хлеба, который тотчас же разломил пополам. За ним последовал ломоть сухого сыра и груша, разрезанная на четвертушки.
Он положил ее порцию на большую салфетку и подвинул к ней.
Джесс с улыбкой приняла угощение.
— Впечатляющее подношение, принимая во внимание то, что мы плывем на корабле.
— Очень скоро вы затоскуете по разнообразию, доступному на суше.
— Многие сочли бы пикник на борту корабля некой формой ухаживания, — заметила она, намеренно избрав насмешливый тон. — Право, это можно счесть романтичным.
— Моя цель — доставить удовольствие.
Он сверкнул своей бесстыдной улыбкой, и ее тело отозвалось на нее дрожью. Как легко ему удавалось очаровывать женщин, когда он этого хотел, сохраняя в то же время легкий непринужденный тон, ослаблявший напряженность, сквозившую в словах. Она не могла решить, была ли эта непринужденная, ни к чему не обязывающая беседа предназначена для того, чтобы успокоить ее нервы, или для того, чтобы она томилась по обычной для него страстности.
Он откусил кусочек хлеба своими безупречными белыми зубами, и почему-то даже столь неромантическое действие, как пережевывание хлеба, возбудило ее. Похоже, он не преследовал при этом никакой цели, и это вполне соответствовало ее мнению о том, что чувственность была присуща ему от природы.
Откусив кусочек сыра, Джесс обратила взгляд на бескрайнюю гладь океана. Солнце отражалось в воде, заставляя ее сверкать, и, хотя день был прохладным, она находила его прекрасным. Все ее возбуждение, вызывавшееся прежде близостью Алистера, теперь перешло в ощущение иного сорта, и это новое ощущение заставляло ее чувствовать себя живой и смаковать вкус жизни.
Ее вырастили с сознанием необходимости сохранять дистанцию между собой и другими людьми. Это не требовало особых усилий: достаточно было ее манеры говорить и держаться, и большинство мужчин отталкивало полное отсутствие интереса с ее стороны и надежды на успех. Но Алистера ее поведение только подстегивало: он видел в нем вызов и готов был ответить на него. Он не позволил бы ей отступить, и это вынуждало ее признать, что ей и не хотелось идти на попятный. Ей хотелось оставаться здесь и поддаться искушению быть вовлеченной в приключение с этим бесстыдным и порочным мужчиной.
В ней были живы воспоминания о том, что он делал с ее телом. Подобную интимность она разделяла с Тарли, но после такой ночи, сидя с ним за завтраком, не испытывала неловкости. С Алистером же чувствовала, как румянец заливает ее лицо, а тело начинает гореть и готово приветствовать его. Почему-то его прикосновения казались более интимными, чем ласки мужа. Как это было возможно?
— Вы хорошо спали прошлой ночью? — спросил он, стараясь привлечь к себе ее внимание.
Она покачала головой:
— Мы оба спали скверно.
Колфилд растянулся на своей стороне одеяла и лежал, опираясь на руку, наблюдая за ней блестящими синими глазами, умевшими видеть слишком многое.
Эти окна души старили его, открывая темные бездны, которых не должно было быть в столь молодом человеке.
— Скажите, что произошло в тот день, когда вы убежали от штурвала? Вы убегали от меня?
Джессика неловко пожала плечами:
— На палубе было слишком шумно, и кипела работа. И я почувствовала… себя выбитой из колеи.
— То, что вы не слышите левым ухом, усилило это ощущение?
Она смотрела на него, подняв брови. Теперь Джессика осознала, что он всегда шептал ей что-то в правое ухо.
— Вы заметили.
— Мне сказал Майкл.
Глаза Алистера казались очень добрыми.
Но говорить на эту тему ей не хотелось. Все в ней противилось подобному разговору, и потому она попыталась обратить его в другое русло.
— Я не убегала от вас.
— Нет?
— Тарли не стало всего год назад.
Его бровь поднялась, а лицо приняло выражение насмешливого изумления.
— И вы решили почтить его память целомудрием? И как долго?
— Двенадцать месяцев, кажется, — ответила она холодно.
— Вы стыдитесь желания, которое испытываете ко мне. Но меня это не останавливает.
Стыдится? Было ли это точное слово? Пожалуй, более подходящим было бы назвать это смущением: Ее воспитали так, что ей приходилось жить по определенным правилам, а роман с Алистером заставил бы ее переместиться на совсем другой уровень, оказаться в другом мире. Вспоминая пришедшую ему на ум аналогию с танцем, она могла бы сказать, что не знает его па и будет постоянно спотыкаться.
— Вы предлагаете пожениться?
Его голос был тихим, а тон язвительным.
— Нет! — выкрикнула она и сама испугалась поспешности своего ответа и пронзительности голоса. — Я не выйду больше замуж. Ни за кого.
— Почему же? Ведь вы были довольны своим первым браком, — возразил Алистер, протягивая руку к груше.
— Между Тарли и мной существовала редкая близость. Он знал, что требуется мне, а я знала, чего он ожидает от меня. Мы сумели образовать удивительно гармоничное единство. Весьма сомнительно, что мне могло бы снова так повезти.
— А для вас много значит отвечать ожиданиям.
Джессика встретила его взгляд. Как и всегда, в том, как он на нее смотрел, был вызов, какого она не встречала ни в ком. Он будто провоцировал ее высказать вслух мысли, которые она редко позволяла себе даже втайне.
— Когда отвечаешь ожиданиям, возникает гармония.
Алистер в задумчивости склонил голову.
— Чтобы оценить гармонию, надо знать, что такое дисгармония.
— Не можем мы поговорить о чем-нибудь другом?
Наступила долгая пауза, потом он сказал:
— Как пожелаете.
Несколько минут она жевала свою порцию хлеба, собираясь с мыслями. Почему ей всегда казалось, будто он видит ее насквозь? Он так и оставался для нее загадкой, и она считала несправедливым такое неравенство.
— Заниматься предпринимательством было вашим выбором?
— Почему бы и нет?
— Вы говорили, что это ваш отец приобрел для вас плантацию и корабль. Я думала, хотели вы этого или просто пошли по пути, уготованному для вас Мастерсоном?
Алистер опустил глаза на свою руку.
— Я ничего не хотел от Мастерсона, но для моей матери было важно, чтобы я принял его дар. Я подумал о сахарном тростнике, потому что знал, что это дело будет доходным, а что расстояние, которое будет при этом нас разделять, Мастерсон одобрит. Долгие годы я был для него источником раздражения.
Джессика вспомнила, что давным-давно нечто подобное говорила Эстер, и ощутила угрызения совести из-за столь жестоких мыслей. Она судила о нем неверно и поверхностно, считая, что у него не было ни вкуса, ни таланта к делам подобного рода. Она сбрасывала его со счетов по той же причине, что и его отец. А также потому, что восхищение Эстер по отношению к нему вызвало у нее раздражение настолько сильное, что, фигурально выражаясь, у нее шерсть поднималась на загривке. Теперь она была готова это признать. Хотя похвалы Эстер ограничивались только словами, которые она произносила мимоходом, у Джессики они вызывали ревность и досаду, будто сестра покушалась на ее права.
— Некоторые отцы считают, будто оказывают благодеяние своим детям, когда выражают свою привязанность столь жестким способом, — сказала она. — Их методы воспитания оставляют желать лучшего, но намерения похвальны.
Что касалось ее собственного родителя, она не приписывала ему столь высоких мыслей и чувств, но это не имело значения.
— И на чем вы основываете эти свои убеждения? — спросил Алистер тихо, но с вызовом. — Вы-то всегда были совершенством. Я же, напротив, всегда оставался далек от этого.
— Но совершенство, как вы изволили выразиться, не достигается без усилий.
— Похоже, вы знаете, о чем говорите. — Он поднял руку, предваряя ее возражения. — Мастерсон испытывал чувства к моей матери. И она единственная причина того, что он проявил ко мне подобную щедрость. Я благодарен даже за те крохи, что он дал мне ради нее. Несмотря на его недобрые чувства ко мне, его любовь к ней вызывает мое одобрение и уважение.
— Откуда возникли эти недобрые чувства?
— Когда вы поделитесь со мной вашими тайнами, я поделюсь с вами своими.
Улыбка Алистера была сногсшибательной и искупала язвительность его отказа.
— Вы таинственная женщина, Джессика. И мне было бы спокойнее, если бы и я интриговал вас не меньше.
Джессика задумчиво жевала хлеб. Его вера в ее необычность подстегивала желание быть именно такой замечательной, какой он ее представлял. Ее воспитание было столь суровым, а любое нарушение правил каралось так строго, что она уверилась: все, что в ней заслуживало особого внимания, выделяло среди других, засохло на корню.
Однако Алистер заставил ее задуматься, не впала ли она в заблуждение. Он заставил ее задуматься, что значит быть женщиной, равной мужчине, обладающим таким обаянием, как он. Мужчине, столь чувственному и ослепительно красивому, что женщины готовы были платить за право наслаждаться близостью с ним даже короткое время.
Джесс увлекла эта мысль, и она принялась придумывать себе прошлое, достаточно интересное, чтобы сделать ее заметной и выделяющейся.
— Думаю, я могла бы вам рассказать о времени, когда оказалась пленницей шейха, — начала она.
— О?
В его взгляде сверкнули недоверие и язвительность.
— Пожалуйста, расскажите об этом.
Глава 10
Увлечение Алистера Джессикой росло не по дням, а по часам, и он начал опасаться, что этот пикник окончательно решил его судьбу. Ее экзотический рассказ о вымышленных приключениях показал ему, что она обладает богатым воображением, что склонна к приключениям и игрива…
Однако больше всего остального Алистера привлекало их сходство, то, что одна душа узнала другую, скрывающуюся под маской, чтобы выжить в этом мире, и это тянуло его к ней. Он не мог дождаться дня, когда она узнает о себе больше. И что за потрясающая женщина тогда предстанет перед ним?
Алистер решил вернуться к прежней теме разговора.
— И как вы намерены жить в будущем? Есть ли у вас план?
— Возможно, буду управлять «Калипсо» и преуспею в этом. — Джесс откусила кусочек груши. — Надеюсь, показать себя достойно в этой роли.
— Да вам там ничего не придется делать. У Тарли прекрасный десятник и компетентный управляющий. К тому же заключено наивыгоднейшее соглашение насчет транспортировки товаров. Все колесики смазаны и вращаются без необходимости вашего участия и усилий.
Он заметил, как тень пробежала по лицу Джессики, и понял свою ошибку. По правде сказать, его пугала перспектива того, что он окажется ей не нужен. А это было возможно в том случае, если она не искала покупателя своей плантации. Однако это не давало основания разрушать ее надежды. Джесс хотела сама заниматься плантацией и добиться успеха в деле, до сих пор ей незнакомом. Он должен был поддержать это славное начинание. И Господу было известно, что он восхищался этим.
— Это не значит, что там не нужны усовершенствования, — добавил он поспешно.
Она бросила на него понимающий и благодарный взгляд. Хотя Джессика и была новичком в деле совращения и состязания полов, она, тем не менее, поощряла его попытки ухаживать за ней.
— Надеюсь, это так. Самое меньшее, чего я хочу, это чтобы все шло гладко.
Алистер усмехнулся:
— Хотите сказать, что в ваших планах нет ничего интригующего.
Джессика опустила глаза на свою руку, украшенную большим сапфиром.
— Ну, может быть, чуть-чуть, — снизошла она. — По крайней мере, с вашей точки зрения.
— Остальные точки зрения значения не имеют.
Он бы выбрал для нее рубин. Красное более соответствовало ее внутреннему огню.
— Вы поможете мне? — Джесс подняла на него глаза, затененные густыми ресницами. — Вы ведь начали с нуля. Я полагаю, вы там все знаете. Во всяком случае, о том, как культивировать и продавать сахарный тростник.
Алистер почувствовал прилив торжества, сопровождавшийся более нежными и теплыми чувствами.
— От начала и до конца. Как только вы примете решение и окончательно обживетесь, я смогу расширить ваши знания в этой области. Мне не хотелось бы в вторгаться вашу жизнь, но, если у вас возникнут вопросы или сложности, я почту за честь помочь вам.
— Благодарю вас.
На некоторое время они перестали разговаривать и ели в молчании. Пока что Алистер был доволен и тем, что мог разделить с Джессикой трапезу в этот прекрасный день. Он заметил, что, по мере того как его молчание продолжалось, плечи Джесс теряли напряженную неподвижность и она расслаблялась. В целом было ясно, что в ее воспитании были жесткие моменты и последствия их были достаточно серьезными, чтобы сформировать ее поведение и заключить в оболочку, которая была ей тесна и неудобна.
Он снова посмотрел на обручальное кольцо с сапфиром на ее изящной руке и подумал о том, хорошо ли ее знал Тарли. По большей части браки с равными по положению людьми основывались не на глубоких чувствах, а на взаимопонимании и согласии по поводу того, чтобы избегать в семейной жизни разрушительных для брака выяснений отношений.
Не было ничего необычного в том, что супруги лишь слегка приоткрывали друг перед другом свое каждодневное времяпрепровождение и предпочитали не пускаться в подробные обсуждения каких-либо конкретных событий или знакомых.
Был ли в жизни Джессики кто-нибудь, кому бы она доверяла полностью и с кем делилась бы всем?
— У вас ведь была собака, — припомнил Алистер. — Она всегда была с вами.
— Темперанс, — сказала Джессика, и в голосе ее прозвучала нотка задумчивости. — Она скончалась несколько лет назад. Я ужасно тосковала по ней. Случается, что юбки касаются при ходьбе моих лодыжек определенным образом. В такие минуты я забываю, что ее нет, и думаю, что это она.
— Я сожалею.
— А у вас когда-нибудь было любимое животное?
— У моего брата Аарона был бигль, которого я очень любил. У Альберта был мастиф, у которого постоянно текли из пасти слюни, целое озеро слюней. И у Эндрю был терьер по имени Лоренс, наказание Господне. Это быстро нас сблизило, и мы сделались друзьями. К сожалению, к тому времени, когда Лоренс основательно попортил мебель и ковры, Мастерсон решил, что больше животных в доме не будет. Мне не посчастливилось быть младшим и последним из братьев.
Ее ответная улыбка была мягкой.
— Подозреваю, что вы бы избаловали своего любимца.
Он предпочел бы баловать ее: осыпать подарками, а ее обнаженное тело драгоценностями…
Прочистив горло, Алистер спросил:
— А леди Регмонт тоже любит животных?
— Эстер всегда была слишком занята, чтобы выделить время на домашнее животное. Редко случалось, чтобы ее день не был заполнен светскими обязанностями.
Алистер вспомнил, какой живой была Эстер в давние времена их знакомства.
— Майкл был в восторге от ее жизнерадостности. Он тоже пользуется популярностью, и у него много друзей.
— Эстер любят все. — Ветер бросил ее густой светлый локон на щеку, и Джесс откинула его назад. — Ее невозможно не любить.
Он расслышал в ее тоне легкую печаль.
— Вы скучаете по ней.
Джессика ответила вздохом:
— Да, мне недостает ее во многих отношениях. За последний год она сильно изменилась. Стыдно, но я не могла бы сказать, наступило ли это изменение внезапно или было постепенным. После того как Тарли заболел, у меня было мало времени на общение.
— В каком отношении она изменилась?
Джессика беспомощно пожала плечами:
— Я опасаюсь, что она больна. Она очень похудела и побледнела. Временами, когда я вижу, как она сжимает губы или щурит глаза, мне кажется, что она испытывает боль. Но когда я прошу ее обратиться к доктору, она отвечает, что с ней все в порядке.
— Если что-нибудь будет не в порядке, уверен, Майкл присмотрит за ней, пока вас нет.
— При всех его заботах сомневаюсь, что у него есть время присмотреть даже за собой. Славный человек! Ему нужна жена, которая взяла бы на себя часть его бремени.
— Ваша сестра все еще обладает властью поглощать все его внимание. Думаю, поэтому он до сих пор не женился.
Джесс широко раскрыла глаза:
— Вы хотите сказать, что Майкл питает нежные чувства к Эстер?
— Долгие годы, — сухо ответил Алистер.
Ему очень хорошо было знакомо это всепоглощающее чувство сродни помешательству.
— Нет, — выдохнула она, — не могу этому поверить. Он никогда не выказывал ни малейших признаков чувства. Разве что дружбы!
— А вы уверены, что обращали на это серьезное внимание?
Джесс долго смотрела на него, потом глуповато улыбнулась:
— Я и понятия не имела.
— Как и леди Регмонт. В этом-то и состоит его главное затруднение.
— Однажды она сказала, что, по ее мнению, он обладает ценными свойствами, которые хорошо было бы иметь в будущем супруге.
— О? И что же? Может быть, ему принесло бы утешение сознание того, что в каком-то отношении она находит его приятным. Но и в этом случае мучительно сознавать, что ничего не можешь сделать.
— Как мне показалось, она оценила его сходство с ней самой, сродство душ. — Глаза Джессики сверкнули. — Но все же вашей внешностью она восхищалась больше.
— Это лестно. И вы с ней согласились?
— Я солгала.
Его брови взметнулись.
— В некотором роде, — уточнила Джессика. — Я сказала ей, что вы слишком молоды для меня и для того, чтобы я могла оценить вас должным образом.
— Раз вы признались, что солгали, значит ли это, что вы находили меня физически привлекательным уже тогда? Почему не сказали об этом сестре?
Неужели она никогда ни с кем не делилась ничем личным?
— Не могла же я подогревать ее интерес! Не думаю, что вы подходите друг другу. Я полагаю, вы бы быстро подавили ее своей личностью.
— Было бы неразумно ухаживать за одной сестрой, тайно вздыхая о другой.
Джессика вспыхнула:
— Вы никогда ни о ком не вздыхали. Это не в вашей природе. К тому же, как и мистер Синклер, вы никогда не подавали мне повода думать, будто замечаете мое существование.
— То же можно сказать и о вас: вы тоже не замечали меня. Мы оба сознавали, что нравимся друг другу, но вы были просватаны за Тарли, а я был слишком молод. Я не представлял, что мог бы делать с вами, кроме как без конца развратничать. И теперь я намерен закончить начатое. И все же нахожусь в смущении. Вы так совершенны, незапятнанны, ослепительны. И овладеть вами в порыве бешеной страсти мне всегда казалось грязным и невозможным.
Откровенные признания Алистера способствовали тому, что в его обществе Джесс чувствовала все большую легкость.
— Похоже, вы умеете владеть своими чувствами, и я тому свидетельница.
— Но с вами все было бы иначе.
Джессика вспыхнула еще больше. Она опустила глаза на еду, разложенную на ковре между ними.
— Может быть, если бы Майкл проявлял свои чувства к Эстер более открыто… Не могу сказать, что она несчастлива с Регмонтом.
— Не хочу рассуждать об упущенных возможностях. Жизнь такова, как она есть. Бессмысленно расточать усилия на бесплодные сожаления о том, чего нельзя изменить.
Джессика кивнула, соглашаясь с ним, но взгляд ее блуждал, выдавая внутреннюю нерешительность и новый поворот мыслей.
— Вы действуете с тем, чтобы не раскаиваться в своем поведении и не сожалеть о непринятом решении, — пробормотала она почти про себя. — Я всегда предпочитала бездействовать, и потому у меня не было оснований сожалеть о чем-нибудь.
— Кто может сказать, чье поведение разумнее?
— Мне хотелось бы попробовать жить по-вашему. По крайней мере, некоторое время.
Алистер поднял глаза к небу, чтобы ослабить напряжение, вызванное словами, которые он собирался произнести.
— Похоже, что это некоторое время будет прекрасным. Вы можете пересмотреть свои взгляды вдали от дома, и никто об этом не узнает.
— Вы будете знать.
— Но ведь я не скажу ни одной живой душе.
Она погрозила ему пальцем, и игривость этого жеста он счел очаровательной.
— Вы оказываете на меня влияние. Уж не знаю, хорошее или порочное, это пока неясно.
— Имеет ли значение, что думают о вас другие, если вы решили не обращать на это внимания?
— Но мы оба не можем выставлять напоказ свою договоренность. Хоть один из нас должен внять голосу рассудка. И я хочу, чтобы им были вы.
Алистер рассмеялся.
— Мы поменяемся ролями. Я не стану думать о последствиях, а вы будете заботиться о благопристойности. Конечно, вам еще надо в этом попрактиковаться, раз вы намерены вернуться в общество после того, как снова поселитесь в Англии.
Алистер был безмерно заинтригован этим дерзким предложением.
— Начнем сейчас же, — сказала Джессика. — Мы оба знаем, что вы большой мастер нарушать правила. Вопрос состоит в том, можете ли вы им следовать. Можете ли вы отказаться от своих планов, целей или желаний, если продолжать — означало бы скандал? Могли бы вы отказаться от каких-либо возможностей ради того, чтобы избежать осуждения?
— А вы можете пренебречь правилами поведения? — парировал он. — Можете продолжать делать что-либо, понимая, что ваши действия скандальны? Можете рискнуть мнением общества ради достижения собственных целей?
— Конечно, я могу попытаться. — Ее улыбка была ослепительнее чем всегда. — Не поспорить ли нам по поводу моего предложения?
— Как вам известно, я никогда не уклоняюсь от вызова. Не поспорить ли нам на двадцать гиней?
Джессика протянула руку:
— Идет!
Глава 11
— Прелестная шляпка! — воскликнула леди Бенкотт.
Эстер взирала с изумлением на чудовищное сооружение на голове леди Эмили Шерман и пыталась решить, находит ли леди Бенкотт это смешным или разделяет ужасный вкус возможной жертвы насмешки. Всем в свете было известно, что леди Бенкотт вызывает веселье своими широко известными потугами выглядеть модно. И Эстер предположила, что так оно и есть.
— В витрине есть чепчик, — сказала Эстер. — Думаю, Эм, на вас он будет выглядеть восхитительно.
Направляясь в переднюю часть магазина, Эстер снова остро пожалела об отсутствии Джессики. Присутствие сестры всегда придавало прелести походам по магазинам, таким как сегодняшний. Джессика обладала талантом поставить на место таких дам, как леди Бенкотт, тщательно выбранными словами укора, и делала это самым изящным и безупречным образом, не оставляя возможности ни в чем ее упрекнуть. То, что в Джессике был заложен стальной стержень, всегда являлось предметом зависти Эстер. Она не обладала такой силой характера, как ее сестра. Эстер предпочитала советовать, снимать напряжение и избегать конфликтов, во что бы ей это ни обходилось.
Эстер потянулась за вышеупомянутой шляпкой, горделиво красующейся на стенде, но замерла, когда ее взгляд упал на мужчину на улице. Бонд-стрит была запружена пешеходами, как обычно, но один из них приковал к себе ее внимание и удерживал его.
Этот человек был высоким, ладным и элегантным, с бедрами наездника и широкими плечами, не требовавшими ватных накладок. Его темно-зеленый сюртук и бриджи из оленьей кожи были украшены скромно, но свидетельствовали о дороговизне. Вид он имел настолько уверенный, что ему инстинктивно уступали дорогу. Женщины оглядывали его с особым интересом, мужчины сторонились.
Он будто почувствовал напряженность ее взгляда и повернул к ней голову. Под низкими полями шляпы Эстер увидела квадратный подбородок, который узнала бы везде и всегда.
Майкл. По ее телу разлилось тепло, а этого чувства она не испытывала с тех пор, как Регмонт впервые ее ударил.
В тот день в ней что-то онемело, но теперь проснулось и ожило.
Господи! Когда он успел стать таким совершенным образцом мужской породы?
Когда друг ее детства перестал быть ребенком? Когда стал лордом Тарли? Или до того, еще раньше? Эстер так редко его видела, что не могла бы точно сказать, когда он стал таким внушительным.
Майкл замер, как и она, и теперь его статная фигура возвышалась над снующими прохожими. Он так красиво и легко двигался, держался. И высокий рост ничуть не мешал этому в отличие от ее мужа, бывшего на несколько дюймов ниже.
Рука Эстер упала вдоль тела, и, прежде чем успела хорошенько подумать, она оказалась снаружи и теперь стояла и ждала, когда Майкл подойдет к ней.
— Добрый день, лорд Тарли, — приветствовала она его, когда он оказался рядом с ней.
Эстер удивилась тому, что ее голос звучал твердо и уверенно в то время, как внутри у нее все бурлило и трепетало.
Он приподнял шляпу, под которой скрывались густые волосы шоколадного оттенка, и приветствовал ее поклоном:
— Леди Регмонт, как мне повезло, что нынче утром наши дороги пересеклись.
— Наши чувства совпадают.
Майкл бросил взгляд через ее плечо в окно лавки модистки:
— Проводите день в обществе друзей?
— Да.
Это значило, что она не могла говорить с ним о том, что его угнетало и тяжестью лежало на душе.
— Я должна вас увидеть как можно скорее, как только вы сможете выделить для меня время. Мне надо кое-что обсудить с вами.
Он напрягся:
— Что это? Что-нибудь важное?
— Я слышала, будто вы собираетесь помериться силами с Регмонтом в боксе?
Майкл поднял брови и ответил:
— Я не нанесу ему увечий. Во всяком случае, не слишком много.
— Я беспокоюсь не о Регмонте.
Майкл понятия не имел о том, что разбудил спящего зверя.
Его губы дрогнули, и он улыбнулся.
От этой улыбки у Эстер занялся дух, и она поняла, как редко видела его улыбку, если видела ее вообще.
— Я не могу решить, — сказал он, — должен ли чувствовать себя польщенным вашим беспокойством или оскорбленным отсутствием веры в мои атлетические возможности.
— Не могу вынести мысли о том, что вы можете пострадать.
— Ради вас я постараюсь защитить себя. Но должен честно признаться, что пострадает ваш муж.
Неужели он всегда позволял себе смотреть на нее так нежно, с такой теплотой в темных глазах?
— Регмонт вполне способен себя защитить.
Майкл нахмурился, прислушавшись к ее тону, и Эстер осознала, что сказала больше, чем собиралась и имела право говорить. Она попыталась отвлечь его:
— Я была очень рада вашему недавнему визиту. Хотелось бы, чтобы вы навещали меня почаще.
— И мне хотелось бы того же, Эстер. — Он говорил тихо, и его вкрадчивый тон намекал на интимность. — Я постараюсь прийти.
Они расстались. От Эстер потребовалось огромное напряжение, чтобы не обернуться и не посмотреть ему вслед, когда она возвращалась в лавку. Одно дело — улучить минутку, чтобы поговорить с зятем, и совсем другое — пялиться на его удаляющуюся спину.
Когда она вернулась к спутницам, леди Бенкотт сказала:
— Титул идет Тарли.
Эстер кивнула, сознавая, какая печаль и какие обязанности сопутствуют этому титулу.
— Если повезет, Эмили, — заметила леди Бенкотт, продолжая разговор, — новая шляпка привлечет его внимание и обеспечит хорошего жениха.
— Если мне будет сопутствовать удача.
Эм сняла еще одну портящую ее внешность шляпу со своих смоляных кудрей.
— Я уже давно восхищаюсь им.
Эстер ощутила острую боль в груди, услышав мечтательность и томление в голосе приятельницы. Она сказала себе, что это всего лишь последствие беременности, а вовсе не серьезное и немыслимое чувство, как, например, ревность…
— Ты хотел меня видеть?
Майкл поднял голову от письменного стола, когда в кабинет вошла его мать. Несмотря на внушительные размеры комнаты, стройная графиня Пеннингтон, казалось, заняла все ее пространство. Таково было действие на окружающих властности Элспет Синклер и ее манер, делавших ее неотразимой. Сила ее воли дополнялась холеной красотой и элегантностью.
— Да.
Майкл отложил перо и встал. Обогнув письменный стол красного дерева, он указал на один из диванчиков и ждал, когда она сядет. Потом с легкой улыбкой уселся напротив.
— Я хотел бы кое о чем вас попросить.
Мать внимательно изучала его лицо. Недавняя потеря любимого сына оставила печаль в глубине ее темных глаз.
— Если в моих силах что-то сделать для тебя, это будет сделано.
— Благодарю вас.
Майкл постарался собраться с силами, чтобы облечь свою просьбу в удобнейшую форму.
— Как вы себя чувствуете?
Элспет переплела пальцы на коленях и вскинула подбородок. Пряди волос на ее висках серебрились, в остальном же лицо не обнаруживало ни малейших признаков старения.
Она оставалась прекрасной и безупречно спокойной.
— Я старалась не докучать тебе и не вторгаться в твою жизнь, но признаюсь, что ты внушаешь мне беспокойство. Ты на себя не похож после смерти Бенедикта.
— Никто из нас не остался незатронутым ею.
С тяжким вздохом он откинулся на спинку дивана.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 38 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |