as?
ное действие, т. е. действие, входящее в Последовательность действий, имеющую более широкие цели (зажигание трубки, плиты, огня и т. д.). Вспомогательным называется такое действие, результат которого представляет собой достаточное и/или необходимое условие для успешного выполнения какого-то другого действия. При этом курение трубки также состоит из целого ряда действий, начиная с зажигания трубки, втягивания дыма и т. д. В отличие от зажигания спички (которое может быть вспомогательным также и в составе других сложных действий) эти действия являются существенными компонентами курения трубки; без них это действие окажется либо вообще невозможным, либо безуспешным.
Итак, мы будем называть действие сложным (composite), если оно состоит из нескольких простых (см. определение выше). Действие называется комплексным (complex), если оно включает некоторое вспомогательное действие, выполнение которого является условием для главного действия (или одного из них, если таковых несколько). Наконец, действие называется составным (compound), если оно состоит из последовательности действий, которые вместе образуют некоторое единое действие и, следовательно, являются существенными компонентами последнего. Действия, являющиеся компонентами составного действия, тоже могут быть условиями последующих действий, но не обязательно. В отличие от вспомогательных действий их нельзя заменить никакими другими действиями. Так, смешивание бетона — это вспомогательное действие по отношению к одному из существенных компонентов, входящих в состав действия постройки дома. Оно, однако, не является здесь необходимым, поскольку дом можно построить из дерева, а бетон можно смешивать и для того, чтобы сделать пол или залить мостовую. Напротив, постройка стены — это уже, так сказать, сама постройка дома, так как это действие (грубо говоря) является существенным компонентом постройки дома.
Следующий вопрос касается различения сложных действий (и в особенности составных), с одной стороны, и последовательностей действий—с другой. Как мы видели выше, сложное действие обычно функционирует как некоторая единица; именно в качестве таковой оно задумывается и исполняется, с одной стороны, и воспринимается, интерпретируется и обозначается с другой. В нашем повседневном взаимодействии с окружающим миром эти простые и
сложные действия обычно влекут за собой такие события или состояния, которые вызывают другие действия, выполняемые либо тем же деятелем, либо другими (реакции). Когда я прихожу домой (ai), я могу поцеловать жену (аг), выпить пива (аэ) и закурить трубку (а,). Каждое из этих действий представляет собой одно действие (простое или сложное), но вместе они образуют некую временную последовательность, имеющую место впервые или более или менее привычную. Тем не менее ни одно из этих действий не является существенным компонентом всей последовательности в целом (или необходимым условием для нее): я могу не поцеловать жену, или поцеловать ее в другое время, или закурить трубку, но предварительно не выпить пива и т. д. Эта последовательность может считаться некоторым единством только как описание деятельности за некоторый отрезок времени (в порядке ответа на вопрос «Что вы делали перед обедом?»). Теоретически такая последовательность может быть сколь угодно длинной, и ее описание может представлять собой, например, целую биографию человека или историю коллектива. Тем не менее мы все же различаем разные типы подобных последовательностей: так, говоря о какой-нибудь войне или революции, мы представляем ее себе как чрезвычайно сложную последовательность действий каких-то коллективов и целых наций; нападение группы лиц на мост в ходе этой войны или революции мы тоже назовем последовательностью действий, хотя в этом случае — поскольку такой эпизод объединен единой целью (разрушение моста) — мы можем рассматривать его и как одно сложное действие. Как можно видеть, в таких случаях решение вопроса: «сложное действие или последовательность действий?» определяется точкой зрения и целями наблюдателя (или рассказчика). Когда речь идет о достаточно сложных действиях, мы часто не обращаем внимания на те действия (и соответственно на их субъектов), которые нерелевантны для «главного действия»;
так, например, мы можем не упомянуть о том, что кто-то из участников нападения на мост во время войны выпил пива. Действие может быть названо релевантным, если его выполнение представляет собой достаточное или необходимое условие для главного действия (или для некоторого существенного компонента главного действия). Таким образом, в нашем примере разрушение моста — поскольку оно имеет четко определенную цель и ведет к изменению в общем
положении вещей — может считаться одним сложным действием, компоненты которого определенным образом обусловливают друг друга. Война же, о которой шла речь, представляет собой единую последовательность действий, имеющую начало и конец и характеризующуюся определенными целями воюющих сторон; при этом она состоит из действий различных лиц и коллективов, которые — сами по себе — могут и не обусловливать друг друга. А именно, такие действия, как разрушение моста или взятие города, могут оба являться достаточными условиями успешного ведения войны, но быть никак не связаны друг с другом. В других случаях, например в действии управления страной, вообще нельзя выделить никакой ясной цели, кроме постоянно длящегося процесса сохранения или постепенного улучшения определенного политического и социально-экономического положения. Тем не менее, по-видимому, есть основания считать, что действия и последовательности действий имеют иерархическую структуру. То, что на одном уровне — цели, интерпретации или описания — представляет собой последовательность действий, на другом уровне может считаться одним более общим действием, включающим целую систему условий и возможностей. В таких случаях мы будем говорить о макродействиях: они представляют собой последовательности действий на уровне /, и функционируют как единое действие на уровне /i+r Назовем последовательность действий глобально связной (globally coherent), если ей в целом можно сопоставить какое-то макродействие, т. е. если составляющие ее действия упорядочены в соответствии с некоторым глобальным планом. Последовательность называется линейно-связной (linearly coherent), если каждое из входящих в нее действий представляет собой необходимое или достаточное условие для по крайней мере одного из следующих за ним в данной последовательности.
3.2. Несмотря на то что наши рассуждения о структуре действий, сложных действий и последовательностей действий еще не привели нас к полной ясности в этом вопросе и оставляют нерешенными много разных проблем, мы все же чувствуем себя в состоянии приступить к рассмотрению речевых актов и последовательностей речевых актов.
Согласно нашим определениям, речевой акт является актом, или действием, тогда и только тогда, когда налицо
сознательный индивидуум, который, намеренно производя некоторое физическое действие, имеет целью произвести в окружающем его мире некоторое изменение (или предотвратить таковое). Поведение говорящего, по-видимому, отвечает этим требованиям: когда мы что-то намеренно произносим, мы обычно находимся в сознании, производим некоторое физическое действие (пишем, приводим в движение наши органы речи) и тем самым непосредственно производим какие-то изменения в окружающей физической среде (в воздухе, на бумаге) и косвенно — в воспринимающих органах читателя или слушателя. С другой стороны, я могу говорить только для себя, не имея целью быть услышанным, или с целью быть услышанным, но не понятым, или, наконец, с целью быть услышанным и понятым, но без того, чтобы слушающий истолковал мои слова как имеющие какую-то дальнейшую цель, например побудить его к каким-то мыслительным операциям или физическим действиям. Иначе говоря, речевые акты — это весьма сложные действия, имеющие иерархическую структуру. Входящее в речевой акт физическое действие — это всего лишь движение руки или рта, результатом которого является некоторое линейное, временное или постоянное, изменение физического состояния окружающего мира. Это действие может быть интерпретировано нами как фонологический или графический акт, а именно говорение или писание, только в свете множества условностей и абстракций. В большинстве случаев сам этот акт является — согласно нашим определениям — составным. Мы, конечно, можем намеренно произнести одну фонему, но в процессе речи это намерение полностью автоматизируется в рамках более общего намерения произнести последовательность фонем, имеющую определенные функции и/или значение (морфему). Морфематический акт как таковой носит конвенциональный характер;
совершая его, мы в то же время, возможно, совершаем и семантический (лексический) акт. Здесь опять уместен примененный выше способ рассуждения: мы совершаем морфематические и тем самым лексические акты только в рамках какой-то более общей цели, а именно совершения синтактико-семантического или пропозиционального акта, акта высказывания суждения. Этот акт в свою очередь служит основой для референциального акта (т. е. установления соответствия с экстралингвистическими объектами), который сам является сложным, так как от-
дельные лексико-синтаксические акты могут и сами по себе служить основой референциальных актов. Таким образом, произнесение фонемы — это базовое действие, произнесение морфемы — простое действие, произнесение предложения — сложное действие. Эти сложные действия, или акты, произнесения служат основой соответствующих сложных действий приписывания значения, в свою очередь служащих основой для сложных референциальных действий. Следует отметить, что я могу совершить действие приписывания значения (интенсиональный акт, intensional act) и не совершая референциального акта, например в случае, когда я произношу осмысленное предложение на естественном языке без намерения соотнести его с предметами, свойствами или фактами действительности (истинностными значениями в каком-то из возможных миров). Действия такого типа могут рассматриваться как функции, имеющие в качестве аргументов фонемы или морфемы, а в качестве значений (т. е. интерпретаций) — лексические значения, точнее — как композиции функций, поскольку эти лексические значения в свою очередь могут служить аргументами для функций — референциальных актов.
Мы довольно детально описали здесь то, что известно под названием локуционного (locutionary) и пропозиционального актов. Цель этих составных действий высшего порядка сводится к тому, чтобы слушающий понял смысл сообщения говорящего и (тем самым) узнал его референциальное значение. Эти действия считаются достигшими цели, если результат понимания сообщения слушающим (т. е. определенные изменения в системе его знаний о мире) совпадает с тем конечным состоянием, которого предполагалось достичь в результате данного действия, и притом является следствием локуционного действия говорящего. Пропозициональный акт в свою очередь тоже может быть сложным, если предложение, при помощи которого он выражается, сложное и, следовательно, сообщает не только о фактах, но и о некотором отношении (например, причинно-следственном), имеющем место между этими фактами.
Наконец, пропозициональные и референциальные акты в свою очередь служат аргументами для еще одного вида конвенциональных актов-функций, а именно для иллоку-ционных (i llocutionary} актов. Когда мы произносим предложение и тем самым совершаем пропозициональный акт, чем в свою очередь мы совершаем референциальный акт,
наша цель состоит в том, чтобы слушающий понял не только что мы говорим, но также и почему мы это говорим, т. е. нам нужно, чтобы наша речь выполняла некоторую особую функцию, а именно: мы хотим, чтобы в результате понимания нашего сообщения и сопоставления ему референциального значения слушающий был побужден либо к изменению своих представлений об окружающем мире (информация), либо к осуществлению в этом мире нужных нам изменений (просьба или приказание), либо к ожиданию каких-то событий или действий в будущем (обещание, предупреждение). Все это хорошо известно и не нуждается в разъяснениях, однако следует подчеркнуть, что такие иллокуцнон-ные акты являются действиями в строгом смысле, т. е. удовлетворяют данному выше определению действия (как изменения в мире; здесь такими изменениями являются изменения в различных аспектах внутренней организации слушающего — в его знаниях, представлениях, ожиданиях, желаниях,— индуцируемые его интерпретацией некоторого физического действия, а именно локуционного акта).
Более важным, однако, является то, что иллокуционный акт имеет какое-то значение только в том случае, когда его аргументами являются пропозициональные акты (интенсиональные и референциальные), в то время как основой пропозиционального акта может быть говорение, писание или любой другой конвенциональный акт. Суть иллокуционных актов и, следовательно, самого акта говорения состоит в том, чтобы способствовать успеху взаимодействия между его участниками. У говорящего есть определенные желания, касающиеся состояния окружающего мира и тех перемен, которые предполагаемые действия слушающего могли бы произвести в этом состоянии. Для того чтобы слушающий — как и вообще любой деятель — мог успешно выполнить некоторое действие, он должен располагать достаточной информацией о начальном состоянии того мира, в котором он действует,— информацией не только об «объективно» существующем в данный момент положении вещей в этом мире, но также и о своих собственных возможностях и желаниях, а кроме того, еще и о желаниях других лиц, и о правилах и нормах, регулирующих его предполагаемые действия в настоящий момент. Если говорящий хочет, чтобы выполнение слушающим его действий увенчалось успехом, он должен снабдить его всей той информацией, которой последний не располагает,— о начальных условиях
его действий, об их типе и о том, какие следствия из них представляются желательными говорящему. Таким образом, базовый иллокуционный акт — это акт простой передачи информации, например, посредством произнесения предложения «Я голоден». Только после того, как в системе знаний слушающего появится эта информация, для него станет осмысленным произвести какое-то индуцируемое ею действие, причем этому действию необходимо будет предшествовать довольно сложный процесс индуктивного вывода, для которого потребуется большое количество дополнительной информации, извлекаемой из памяти, а также из восприятия общего контекста полученного сообщения. А именно, мой собеседник может дать мне кусок хлеба по собственному желанию или же интерпретировать полученное им от меня сообщение как неявную просьбу и дать мне кусок хлеба в ответ на нее. Я в свою очередь могу в качестве говорящего и не предоставить слушающему никакой свободы интерпретации, добавив к первому высказыванию следующее: «Пожалуйста, дайте мне кусок хлеба», совершая тем самым акт просьбы, т. е. уточняя, какого именно действия я жду от слушающего.
3.3. До сих пор все было относительно просто, даже если считать, что некоторые проблемы теории действий не получили — в рамках наших рассуждений — адекватного объяснения. Главным для нас сейчас является следующее:
как описывать составные и комплексные речевые акты, с одной стороны, и последовательности речевых актов—с другой (под речевым актом здесь понимается иллокуционный акт, происходящий при акте говорения или писания) и как эти объекты соотносятся со структурой сложных предложений и последовательностей предложений.
Прежде всего следует вспомнить, что иллокуционный акт имеет место только при наличии пропозиционального или референциального акта. Знания о мире — как наши собственные, так и нашего собеседника — проявляются в суждениях, референтами которых являются факты, определяющие свойства тех или иных из возможных миров. Референтом моего сообщения при произнесении словосочетания эта трубка является некоторая трубка, но тем самым еще не выражается какое-либо суждение или факт. Таким образом, поскольку результатом иллокуционного акта по определению должно являться создание условий
для возможных действий слушающего, в тексте ему должно соответствовать по меньшей мере суждение. Но является ли это соответствие взаимнооднозначным, или нет? Осуществляем ли мы один иллокуционный акт, высказывая одно суждение, или можно совершить один иллокуционный акт, высказав несколько суждений?
Для ответа на этот вопрос нужно располагать по меньшей мере хорошей теорией суждений. Суждения и, следовательно, пропозициональные акты тоже могут быть составными и комплексными. Согласно классической логике, составное суждение состоит из нескольких суждений, соединенных одним или несколькими бинарными соединителями (связками). С точки зрения семантики составное суждение, как и вообще любое суждение, имеет своим референтом некоторый факт, а именно факт существования некоторого отношения между несколькими фактами. Точнее, при помощи составного суждения выражается тот факт, что одно суждение (которое может быть в свою очередь простым или составным) представляет собой условие для другого. Для того же, чтобы сообщить о существовании отношения между фактами, которое имеет место в реальном мире, мы должны сообщить о членах этого отношения (или операции), то есть об участвующих в нем фактах, так же, как при совершении составного действия постройки дома мы, чтобы достичь успеха, должны совершить определенное количество простых действий, образующих это составное. Суждение может также быть комплексным в том случае, когда внутри него одно суждение используется для того, чтобы построить другое, например когда речь идет об установлении отношения между фактом (который выражается некоторым суждением) и индивидуальным объектом. В этом случае одно из суждений является аргументом некоторого п-местного предиката. Так, предложение
(78) I am poor, but I do not care.
«Я беден, но меня это не беспокоит»
выражает составное суждение, в то время как предложение
(79) My poverty does not bother me. «Моя бедность меня не беспокоит»
выражает комплексное суждение, поскольку здесь суждение <я беден» является первым аргументом предиката «беспо-
коить», в то время Как в (78) тот факт, что я беден, является условием, определяющим второй факт (что меня это не беспокоит). При этом в обоих случаях можно считать, что, произнося эти предложения (при соответствующих обстоятельствах), мы совершаем всего один акт высказывания утверждения, т. е. один базовый иллокуционный акт передачи информации. Однако, по крайней мере для (78), можно утверждать, что при его произнесении высказываются два или даже три утверждения. А именно, я хочу, чтобы мой собеседник знал, что я беден, что я не беспокоюсь и что я не беспокоюсь именно по поводу моей бедности. Наиболее изящный способ разрешить эту теоретическую трудность — это принять, что здесь мы опять имеем дело с составными действиями, а именно с составным утверждением, состоящим из трех утверждений. Действительно, я могу утверждать, что не беспокоюсь из-за своей бедности, только в том случае, если мой собеседник уже располагает той информацией, что я беден, т. е. если он знает, каков референт аргумента сообщаемого отношения. Если это не так, то сначала должно быть совершено вспомогательное действие, которое снабдит его этой информацией. Таким образом, мы приняли, что, произнося (78), я высказываю составное утверждение.
А как обстоит дело с (79)? При тех же обстоятельствах, что и в (78), мой собеседник может уже располагать информацией, что я беден. В этом случае не требуется никакого дополнительного иллокуционного акта утверждения, а достаточно лишь подходящего в данных условиях (определяемого контекстом) акта отсылки (reference) к этому факту. Таким образом, возможно понимание, согласно которому произнесение (79) есть высказывание одного изолированного утверждения. Однако что же тогда отличает (79) — в иллокуционном плане — от (80)?
(80) Although I am poor, it does not bother me. «Хотя я беден, это меня не беспокоит».
Здесь перед нами тоже два факта, связанные (уступительным) отношением, выраженным соединителем (although схотя»). Придаточное выражает пресуппозицию. Это значит, что говорящий знает или предполагает, что данная информация уже так или иначе известна слушающему и, следовательно, никакого специального утверждения, меняющего в этом отношении его систему знаний о мире, не требуется. Таким образом, (80) отличается от (79) в пер-
вую очередь своей семантикой: здесь референтом является не только моя бедность и мое душевное состояние (беспокойство), но также и специфическое отношение между этими двумя фактами, а именно то обстоятельство, что я не беспокоюсь, несмотря на свою бедность,— предполагая, что слушающий считает бедность, вообще говоря, достаточной причиной для беспокойства. Последнее предположение не обязательно должно иметь место в (79), хотя и там отрицание вносит некоторые элементы пресуппозиции, а именно касающиеся представлений моего собеседника о моем беспокойстве и моей бедности. Таким образом, произнося (80), я высказываю (одно) сложное утверждение, состоящее из двух утверждений. Это утверждение можно было бы назвать комплексным, если бы мы сочли произнесение придаточного предложения иллокуционным актом пресуппозиции. Хотя здесь мы не можем углубляться в детальное рассмотрение различных аспектов понятия пресуппозиции, следует по крайней мере выяснить, в каких отношениях пресуппозицию можно рассматривать как акт.
3.4. Для того чтобы пресуппозицию можно было назвать актом, требуется, чтобы ее можно было представить как результат некоторого физического действия некоего агента с целью как-то изменить положение вещей или ход событий (см. определение действия выше). Если мы временно исключим из рассмотрения ментальные акты, то можно будет сказать, что акт пресуппозиции сводится к выражению некоторого суждения путем произнесения некоторого предложения. Совершая пропозициональный акт, т. е. высказывая суждение, мы приписываем индивидуальным объектам (или п-кам индивидуальных объектов) некоторые свойства или устанавливаем между ними некоторые отношения и, далее, произнося предложение, выражающее это суждение, побуждаем слушающего к совершению—путем акта интерпретации воспринимаемого им предложения—«такого же» акта. Кроме того, совершая пропозициональный акт, мы можем также иметь целью установить какую-то связь между отдельными объектами, свойствами и отношениями в некотором возможном мире и контекстом данного высказывания. В свое время мы приняли, что референтами суждений являются факты и что сам акт референции направлен на то, чтобы побудить слушающего — путем совершения соответствующего пропозиционального акта — к со-
вершению соответствующего акта референции. Поскольку при этом меняется (внутреннее) состояние слушающего, пропозициональные и референциальные акты, как и вообще локуционные акты, могут быть названы «иллокуционными» в широком смысле. С другой стороны, все они представляют собой как раз то, что можно было бы назвать «языковыми» актами; их цель сводится лишь к тому, чтобы слушающий услышал и понял нас,— изменять его внутреннее состояние с тем, чтобы повлиять на его будущие действия, в наши цели не входит. Другими словами, когда совершаются акты такого типа, слушающий еще не знает, с какой целью мы предпринимаем наше сообщение.
В рамках такого подхода пресуппозиция должна рассматриваться как часть акта референции, а именно та его часть, в которой происходит отсылка к фактам, например, в (80) — к тому факту, что я беден. Как мы видели выше, сам акт референции основан на нашем знании окружающего мира: референтами нашего сообщения могут быть только такие объекты, о существовании которых (в данном мире) нам известно. Однако нормальной и типичной при коммуникации является ситуация, когда говорящий знает о каких-то объектах, в особенности об объектах-фактах, а слушающий — нет. Следовательно, необходим какой-то способ, который позволял бы слушающему изменять свою систему знаний в соответствии с вновь полученной информацией о существовании таких объектов. Далее, совершая акт референции по отношению к объектам, неизвестным слушающему, мы можем одновременно совершить иллокуционный акт передачи ему знаний, а именно высказать некоторое утверждение. Тот факт, что референтами этого утверждения являются объекты, неизвестные слушающему, обычно отражается и в структуре соответствующего этому утверждению предложения. В английском языке утверждаемая информация может быть выражена глагольной группой, позицией в конце предложения или позицией в начале, снабженной специальным ударением; при отсылке к объектам различных типов — «известным», «неизвестным» или таким, точное определение которых, по мнению говорящего, нерелевантно для системы знаний слушающего,— используются разные артикли. Таким образом, пресуппозиция — это акт отсылки к факту, который известен (предполагается известным) слушающему, но не иллокуционный акт в строгом смысле слова, поскольку в цели говорящего не входит изменение
системы знаний слушающего (за исключением — тривиальной — перемены в его системе знаний, обусловленной восприятием того факта, что говорящий говорит и что его сообщение несет какой-то смысл). С другой стороны, пресуппозиция «прагматична» — в том смысле, что она представляет собой референциальный акт, при котором говорящий принимает какие-то допущения об информации, имеющейся у слушающего. Отсылка к «новой» информации и, следовательно, ее утверждение обычно делаются на основе какой-то «старой» информации: известные объекты наделяются новыми свойствами, вступают в новые отношения или наоборот (т. е. в известные отношения вступают новые объекты). Хотя этот принцип может играть важную роль для различения темы и ремы предложения, отличить с его помощью акт пресуппозиции от акта утверждения при произнесении предложения, по-видимому, невозможно. Прежде всего, пресуппозиция — это референциальный (семантический) акт, а утверждение — иллокуционный. Во-вторых, утверждение может делаться только на основе уже законченного референциального акта, выражающегося в произнесении целого предложения. Точнее, аргументами утверждения являются законченные (простые или сложные) пропозициональные и референциальные акты, включающие отсылку к старым и новым объектам (предметам или фактам). Можно, конечно, ввести новый термин для обозначения тех референциальных актов (или соответствующих частей предложения), которые относятся к фактам, неизвестным слушающему, например назвать их актами введения в рассмотрение (introduction), приписав тем самым каждому акту референции, выражаемому предложением, бинарную (двучленную) структуру. Так же как акт пресуппозиции соответствует описанию ранее определенных, известных фактов, акт введения в рассмотрение соответствует описаниям еще не определенных фактов, т. е. описаниям, вводящим новые объекты. Заметим, что акт введения в рассмотрение выражается суждением. Например, в таком предложении, как
(81) Peter met a girl.
«Питер встретил девушку»,
вводятся в рассмотрение (по меньшей мере) две единицы пропозициональной информации, а именно суждение о том, что Питер кого-то встретил (введение в рассмотрение
некоторого отношения, точнее, того факта, что налицо некоторое отношение), и суждение о Том, что этот кто-то — девушка (а также еще, что данная встреча произошла в прошлом). Таким образом, между противопоставлениями тема/рема (по крайней мере в одном из пониманий этой пары понятий) и пресуппозиция/введение в рассмотрение имеются различия, хотя, конечно, они тесно связаны. Тема представляет собой языковую (синтаксическую) реализацию той информации, которая составляет пресуппозицию, а рема — той информации, которая вводится в рассмотрение, например в предложении (81) это соответственно подлежащее Питер и группа сказуемого встретил девушку 4.
Акт введения в рассмотрение обычно является составным: он может состоять в передаче одновременно нескольких единиц информации. При необходимости можно было бы различать также базовые и простые пропозициональные и референциальные акты, чтобы затем установить соответствие между простыми синтаксическими единицами (простыми предложениями) и единицами, конвенционально выделяемыми при передаче информации. Тогда простое суждение «Питер встретил девушку», выражением которого служит предложение (81), можно будет считать образованным из таких «логически» атомарных суждений, как ДЕВУШКА (а) и ВСТРЕЧАТЬСЯ (а, Ь) или ВСТРЕЧАТЬ (f) и ПРОШЛОЕ (f (а, Ь)) и т. д., взятых в качестве базовых.
Простые суждения и соответствующие им пропозициональные акты в свою очередь служат элементами сложных предложений и сложных пропозициональных, референци-альных и иллокуционных актов.
3.5. Проведенные рассуждения о статусе пресуппозиции в рамках теории актов привели нас к заключению, что пре-суппозиция не является иллокуционным актом в строгом смысле. В отличие от утверждений она является актом семантической референции. Следовательно, мы не имеем права считать ее вспомогательным иллокуционным актом внутри сложного иллокуционного акта, каковым является произнесение предложения типа (80): как и все референциальные и пропозициональные акты, пресуппозиция — лишь основа для иллокуционного акта. Хотя введение в рассмотрение, т.е. отсылка к новым объектам и фактам, и может считаться основным компонентом утверждения,
поскольку указывает, какими именно суждениями слушающий должен пополнить свою систему знаний, все же «сферой действия» утверждения должно быть все предложение в целом, поскольку утверждение должно содержать указание, с какой уже известной информацией должна быть соотнесена данная новая.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 58 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |