Фарук надеялся, что Джон Д не пытался научить своего брата-чудака тому, как кататься на лыжах!
— По крайней мере они вместе и наслаждаются этим, — сказала ему Джулия.
Фарук жаждал большего. Его убивало то, что он не знал каждую строчку их диалога.
В аэропорту заплаканный Вайнод вручил доктору подарок.
— Может быть, вы меня больше никогда не увидите, — сказал карлик.
Завернутый в газеты подарок оказался тяжелым, твердым и угловатым. Всхлипывая, карлик пробормотал, чтобы Фарук не открывал пакет до того, как сядет в самолет. Позже доктор подумает, что, вероятно, то же самое говорят террористы ничего не подозревающим пассажирам, вручая им бомбу. При досмотре доктора сразу же зазвенел детектор, реагирующий на металл, и его быстро окружили испуганные мужчины с пистолетами. Что завернуто в газеты, спрашивали они. Что он мог им ответить? Они заставили доктора развернуть подарок карлика, отойдя на некоторое расстояние. Кажется, полицейские приготовились убежать, а не стрелять. Если бы инцидент описывала газета «Таймс оф Индиа», она бы употребила глагол «смываться». Однако инцидента не случилось.
В газетах оказалась бронзовая плита с надписью из огромных букв. Доктор узнал ее тотчас же. Вайнод снял так обижавшую его надпись из лифта дома на улице Марин-драйв.
СЛУГАМ НЕ РАЗРЕШАЕТСЯ ПОЛЬЗОВАТЬСЯ ЛИФТОМ, ЕСЛИ ОНИ НЕ СОПРОВОЖДАЮТ ДЕТЕЙ.
Джулия сказала, что подарок Вайнода очень трогательный. Хотя у офицеров службы безопасности отлегло от сердца, они стали задавать Дарувалле вопросы относительно того, откуда у него эта надпись. Они хотели полностью удостовериться, что плита не принадлежит историческому зданию, находящемуся под защитой государства. Их не волновало, что она снята с какого-то другого здания. Быть может, им не понравилась сама надпись — не зря же Фарук и Вайнод ее не любили.
— Это — сувенир, — заверил их доктор.
К удивлению Фарука, офицеры службы безопасности оставили ему плиту. Та шить эту штуковину на борт самолета было довольно обременительно. И даже в салоне первого класса стюардессы поморщились, когда он попросил их поставить плиту так, чтобы она никому не мешала. Вначале они предложили доктору опять развернуть ее, а потом оставили вместе с ненужными ему газетами.
— Напомни, чтобы я никогда больше не летал самолетами «Эйр Индиа», — пожаловался доктор жене так громко, чтобы его услышала ближайшая стюардесса.
— Я напоминаю тебе об этом все время, — ответила Джулия также достаточно громко.
Любому пассажиру первого класса, слышавшему их, супруги могли показаться образцом богачей, которые привыкли оскорблять людей, обязанных им прислуживать. Однако любой осуждавший их пассажир был бы не прав. Просто они принадлежали к тому поколению людей, которые очень резко реагировали на всякое проявление грубости. Слишком хорошо они были образованы и уже в достаточной мере мудры, чтобы демонстрировать нетерпимость в ответ на такую же нетерпимость. Фаруку и Джулии не пришло в голову, что, может быть, стюардессы так себя вели только из-за содержания надписи. Вероятно, их также уязвило, что слуги не могли пользоваться лифтом без сопровождения детей.
Инцидент оказался один из тех мелких случаев взаимного непонимания, который никто никогда не решит. Фарук подумал, что не случайно он покидает страну с таким неприятным настроением. Ему также не понравилось сообщение в газете «Таймс оф Индия», в которую Вайнод завернул украденную плиту. Раздел новостей информировал читателей о случае пищевого отравления в Ист-Дели. Двое детей умерли, а восемь других госпитализированы после того, как они съели «залежавшуюся» пищу с помойки в районе Шакурпур. Доктор Дарувалла еще раз прочитал это сообщение. Он знал, что дети умерли вовсе не от «залежавшейся» еды. Тупая газетенка имела в виду «протухшую» или «отравленную» еду.
Фаруку казалось, что самолет взлетает недостаточно быстро. Как и Дхар, он предпочитал место рядом с проходом, и по тем же соображениям: пиво и туалет. Поэтому Джулия будет сидеть у окна. В Лондоне они приземлятся почти в 10 часов утра. Весь полет до Дели пройдет ночью. Самолет был еще на земле, а доктор подумал, что видит Индию в последний раз.
Мартин Миллс мог бы сказать, что он прощается с Бомбеем по воле Всевышнего, однако Фарук считал. что это не так. Здесь не было воли Бога. Просто Индия не для каждого, как говорил небезызвестный отец Джулиан. Не воля Господа, а просто Индия, и этого вполне достаточно.
Когда рейс 185 авиакомпании «Эйр Индиа» покинул взлетную полосу аэропорта Сохар, шофер-убийца в такси уже курсировал по улицам Бомбея. Карлик все еще плакал, он был слишком огорчен, чтобы спать. Вайнод возвратился в город слишком поздно, чтобы успеть на последнее шоу в «Мокром кабаре», где он надеялся увидеться с Мадху. Придется искать ее на следующую ночь. От привычного мотания по району красных фонарей карлик пришел в угнетенное состояние, хотя ночь была такой же, как и все другие. Но Вайнод мог найти и спасти сбившегося с пути истинного человека. В 3. 00 бордели стали напоминать ему разорившийся цирк. Бывший клоун представлял себе клетки с безжизненными животными, ряды палаток, заполненных обессиленными и ранеными акробатами. Почти в 4. 00 утра Вайнод припарковал свой «Ам-бассадор» в аллее дома Даруваллы на улице Марин-драйв. Никто не видел, как он проскользнул в здание. Карлик топтался по холлу и тяжело дышал до тех пор, пока все собаки первого этажа не залаяли. После этого Вайнод вернулся в такси, не слишком удовлетворенный воплями жильцов, уже озабоченных кражей важной надписи в лифте.
Куда бы не направлялся карлик, ему казалось, что жизнь города от него ускользает. Но он не хотел возвращаться домой. В предрассветной мгле Вайнод остановил «Амбассадор», чтобы перекинуться шутками с транспортным полицейским в районе Мазагаон.
— Куда подевались аре машины? — спросил Вайнод полицейского констебля.
Полицейский махнул в сторону своим жезлом, будто направлял толпу или указывал на какие-то беспорядки. Но кругом было пусто: ни одной машины, ни одного велосипеда или пешехода. Кто-то из людей, спавших на тротуаре, проснулся, но не встал.
Констебль узнал шофера-убийцу Дхара, потому что каждый полицейский знал Вайнода. Констебль рассказал, что случились беспорядки — религиозная процессия вышла из района улицы Софиа Зубер, однако Вайнод и ее не заметил. Не нужный здесь ночью транспортный полицейский попросил Вайнода провезти его по всей длине Софиа Зубер, чтобы проверить, нет ли каких нарушений. Так с полицейским в салоне автомобиля Вайнод осторожно проследовал через одну из самых знаменитых трущоб Бомбея.
Никаких нарушений там не оказалось. Обитатели трущоб все еще досматривали свои сны. В той части Софиа Зубер, где почти месяц назад Мартин Миллс увидел смертельно раненую корову, Вайнод и транспортный полицейский застали конец какой-то процессии. В ней пели несколько святых и, как обычно, разбрасывали цветы. В канаве у дороги виднелось огромное кровавое пятно там, где в конце концов умерла корова. И беспорядки, и религиозная процессия связаны были с похоронами ее трупа: какие-то фанатики поддерживали жизнь коровы все это время.
Доктор Дарувалла по этому поводу сказал бы, что такого рода фанатизм также не является волей Бога. Обреченная на неудачу попытка тоже принадлежала «просто Индии», и этого оказалось больше чем достаточно.
. ЭПИЛОГ
Однажды майским днем Фарук вдруг решил показать своему другу Макфарлейну район под названием «Маленькая Индия». Было это спустя два года после его возвращения из Бомбея, в пятницу. Они поехали на машине Мака, имея в своем распоряжении лишь перерыв для ленча длиною в один час. Однако движение на улице Джерард показало, что на еду остается совсем мало времени и они успевают только доехать до «Маленькой Индии» и возвратиться в госпиталь.
Последние полтора года они подкреплялись всегда вместе, это случилось сразу же после того, как подтвердился анализ на СПИД у Макфарлейна, а его друг, гомосексуалист-генетик доктор Фрейзер, умер более года назад. Фарук не нашел никого, кто бы заменил ему Фрейзера для обсуждения достоинств проекта по исследованию крови карликов, а Макфарлейн не нашел нового друга.
Разговоры между доктором Даруваллой и доктором Макфарлейном по поводу того, как Маку живется с вирусом СПИДа, напоминали сдержанную стенографическую запись.
— Как дела, как поживаешь? — обычно спрашивал Дарувалла.
— Хорошо. Я не принимаю больше препарат AZT и переключился на ДД1, разве я не говорил тебе этого — отвечал Макфарлейн.
— Нет, не говорил. Но почему? У тебя уменьшается количество Т-клеток? — говорил Фарук.
— Что-то в этом роде. Они уменьшились до двух сотен. С препаратом AZT я чувствовал себя дерьмом, поэтому Шварц решил заменить его на ДД1. Стало веселее. Для профилактики я принимаю бактрим… чтобы не заболеть воспалением легких, — уточнял Макфарлейн.
— О… — произносил Дарувалла.
— Все не так плохо, как кажется. Если ДД1 перестанет действовать, есть еще ДДС и многое другое, я надеюсь.
— Рад, что ты так себя чувствуешь, — сообщал Фарук.
— Между прочим, я начал маленькую игру. Сижу и рассматриваю свои здоровые Т-клетки, представляя, как они сопротивляются вирусу. Вижу, как эти клетки обстреливают вирус, и он погибает, — объяснял Мак.
— Это идея Шварца? — спрашивал Дарувалла.
— Нет, это моя личная идея! — восклицал Мак.
— А сильно напоминает мысли Шварца, — отвечал Фарук.
— Я тоже хожу в группу поддержки. Такие группы нацелены на долгосрочное выживание, — добавлял Мак.
— Неужели? — удивлялся Дарувалла.
— Точно. Разумеется, они берут на себя ответственность за твою болезнь. К ней нельзя относиться пассивно. Но и нельзя соглашаться со всем, что говорит твой доктор, — сообщал Макфарлейн.
— Бедный Шварц. Я рад, что не являюсь твоим врачом.
— Я тоже рад этому, — говорил Гордон.
Это была их двухминутная тренировка, когда они могли быстро обсудить весь комплекс вопросов болезни, по крайней мере пытались сделать это. Им нравилось использовать перерыв на ленч для других вещей, например, осуществить внезапную прихоть Даруваллы, решившего показать доктору Макфарлейну район «Маленькая Индия».
Когда-то давно в мае расистские вандалы привезли Фарука в «Маленькую Индию» против его воли. Тот день тоже был пятницей, когда большинство магазинчиков в районе закрыто. А может, лишь лавки мясников были тогда закрыты? Происходило ли это потому, что местные мусульмане честно посещали мечети по пятницам, этого доктор не знал. Фарук лишь хотел показать Макфарлейну «Маленькую Индию». Внезапно он почувствовал, как жаждет повторения всех прошлых обстоятельств; чтобы стояла такая же погода, были те же самые магазины, такие же манекены и даже те же самые сари.
Несомненно, Даруваллу вдохновили газеты, наверное, информация о Херитидж Фронт, об этих белых высокопоставленных неонацистских негодяях, этой деревенщине. В Канаде существовали законы против разжигания расовой ненависти, поэтому Дарувалла недоумевал, откуда у таких групп накопилось столько расистской ненависти.
Макфарлейн без всякого труда нашел место для стоянки. Как и раньше, «Маленькая Индия» поражала безлюдием и в этом отношении совсем не походила на Индию. Фарук оказался на улице Джерард у овощного магазина «Ахмад». На пересечении ее с улицей Коксвел он показал Маку по диагонали учреждение под названием Канадская служба этнической иммиграции. Казалось, что эта организация закрыта навсегда, а не из-за того, что была пятница.
— Здесь меня вытащили из машины, — объяснил Фарук.
Они продолжали идти по улице Джерард и прошли «Пинди Эмброидери», где на тротуаре на веревке болтались какие-то вещи.
— В день, когда я здесь оказался, было ветрено, и они танцевали изо всех сил, — поведал Фарук Макфарлейну.
На углу улиц Джерард и Родез действовал магазин «Нимра фашнз». Они заметили, что магазин «Сингх фарм» рекламировал свежие овощи и фрукты. Друзья рассматривали фасад объединенного молельного дома, служащего также храмом Шри Рама. На воскресенье намечалась интересная проповедь — «Всего достаточно, чтобы удовлетворить потребности каждого, но не алчность людей».
Тяжелые времена наступили не только для Канадской службы этнической иммиграции, но и для китайцев. Компания «Лаки Сити Поултри» также закрылась. На углу улиц Крейвен и Джерард бывший ресторан под названием «Нирала», где работали специалисты индийской кухни, теперь называл себя «Хира Моти». Только знакомая реклама пива «Кингфишер» обещала, что, как и всегда, оно «наполнено внутренней силой». Плакат под названием «Мегастар» рекламировал прибытие Джитендра и Бали из группы «Пател Рэп» и сообщал, что на концерте выступит и Сапна Мукерджи.
— Я шел по этой улице, истекая кровью, — вспоминал Фа рук.
В витрине магазинов «Кала Кендор» и «Сонали» те же блондинки-манекены в сари выглядели столь же неуместно среди других манекенов, как и прежде. Доктор Дарувалла подумал о Нэнси.
Они прошли магазин «Сатьям», заявлявший о себе как о магазине «для всех членов семьи». Мужчины прочитали старое объявление о проводимом мисс Дивали соревновании, и пошли дальше без всякой цели, переходя с одной стороны улицы на другую. Фарук произносил названия встречавшихся им заведений. Универмаг «Кохинур», «Мадрас Дурбан», видеозал «Аполло», обещавший любые азиатские кинокартины, индийский театр, в котором сейчас демонстрировались тамильские кинофильмы. Рядом с «Чаатс Хат» Фарук объяснил Маку, что означает в объявлении «все виды чаатов». В ресторанчике «Бомбей Бел» они едва успели съесть индийское блюдо «алу тикки» и выпить пива «Тандерболт».
Перед тем, как возвратиться в госпиталь, друзья остановились на углу улицы Вудфилд у паяльной мастерской «Дж. С. Эддисон». Доктор Дарувалла искал великолепную медную ванну с орнаментированными кранами, с ручками в форме тигриных голов. Тигры рычали, ванна напоминала ему ту, в которой он мылся в доме на Ридж-роуд района Малабар-Хилл, когда был мальчишкой. Со времени своего последнего незапланированного визита в район «Маленькая Индия» он постоянно ее вспоминал. Ванну продали, и вместо нее Фарук увидел другую вещь, тоже с исключительно красивым орнаментом, тоже в викторианском стиле. Это была такая же раковина с кранами в виде слоновьих бивней, которая захватила воображение Рахула в дамской комнате клуба Дакуот. Затычка имела форму слоновьей головы, а вода лилась из крана, имеющего форму хобота. Фарук потрогал оба бивня, один предназначался для горячей, а другой — для холодной воды. Макфарлейн подумал, что это выглядит ужасно, однако Дарувалла, не задумываясь, купил раковину, поскольку она являлась продуктом английского воображения, хотя и была сделана в Индии.
— С ней связаны какие-то сентиментальные воспоминания? — поинтересовался Мак.
— Не совсем так, — ответил Фарук.
Доктор Дарувалла недоумевал, что ему делать с этой отвратительной штуковиной, и представлял, как отнесется к ней Джулия. С ненавистью.
— Те мужчины, которые привезли и бросили тебя здесь… — внезапно начал Мак.
— Что ты хочешь узнать о них? — спросил Фарук.
— Тебе не кажется, что они привозят сюда и других людей, как привезли тебя? — спросил Гордон.
— Все время кажется. Я себе это хорошо представляю, — ответил Дарувалла.
Мак подумал, что его друг выглядит смертельно уставшим, и сказал ему об этом.
— Разве я могу чувствовать, что ассимилировался? Что я канадец? — спросил Фарук друга.
Разумеется, если верить сообщениям газет, в обществе отмечалось растущее сопротивление процессу иммиграции. Демографы предсказывали «ответный удар расистов». Дарувалла полагал, что сопротивление иммиграции имело расистский характер. Он очень обостренно воспринимал фразу «видимые национальные меньшинства» и знал, что она не подразумевает ни немцев, ни итальянцев, ни португальцев, приехавших в Канаду в 50-е годы. До последнего десятилетия самую большую часть иммигрантов составляли выходцы из Англии.
Но потом многое изменилось. Новые иммигранты прибывали в Канаду из Гонконга, Китая и Индии. В Торонто почти сорок процентов населения являлись иммигрантами, что превышало миллион человек.
Макфарлейн переживал, видя, как подавлен Фарук.
— Поверь мне, Фарук, я знаю, каково тебе приходится. Вполне вероятно, убийцы, которые выбросили тебя в районе «Маленькая Индия», нападают и на других иммигрантов, однако я не представляю, чтобы они это делали все время, как ты говоришь, — утешал его Гордон.
— Ты знаешь, что говорил мне отец? — спросил Дарувалла.
— Наверное, это: «Иммигранты остаются иммигрантами всю свою жизнь»? — предположил Макфарлейн.
— А… я уже тебе говорил, — сказал Фарук.
— Так часто, что и не сосчитать. Видимо, у тебя это навязчивая идея и слова отца вертятся в голове постоянно, — пояснил Мак.
— Постоянно, — мрачно подтвердил Дарувалла. Макфарлейн был ему чутким другом, Фарук это очень ценил. Именно Мак убедил доктора Даруваллу в свободное время работать добровольцем в приюте для больных СПИДом в Торонто, где умер Дункан Фрейзер.
Дарувалла проработал в приюте уже более года. Вначале он подозревал, что привел его туда собственный интерес. Он поделился этими мыслями с Маком, а тот посоветовал Фаруку обсудить все с директором приюта.
Дарувалла чувствовал страшное неудобство, рассказывая незнакомому человеку историю своих отношений с Джоном Д, о том, что этот молодой человек, фактически его приемный сын, видимо, давно был гомосексуалистом, однако доктор не знал об этом до тех пор, пока Джону Д не исполнилось почти сорок лет. Но и сейчас, когда проблема Джона обнаружилась, доктор и «молодой человек» все еще делают вид, что ее нет. Соглашаясь ухаживать за больными в приюте, Дарувалла хочет побольше узнать о самом Джоне Д. Фарук признался, что его страшит судьба Джона: ведь его любимый «почти сын» может умереть от СПИДа. Об этом страшно даже подумать. Разумеется, боялся он и за Мартина.
Существовала еще одна причина, о которой не принято было говорить вслух — Макфарлейн, носитель вируса СПИДа, состояние его здоровья. Фарук не хотел признаваться себе, что он также боялся увидеть, как его друг умрет от спила. Однако оба врача и директор приюта отдавали себе отчет, почему Фарук там появился.
Доктор представлял ход дела так: чем естественнее он научится вести себя в присутствии больных СПИДом, а также и гомосексуалистов, тем доверительнее будут его отношения с Джоном Д. Они уже сблизились после того, как Джон признался Дарувалле, что всю жизнь был гомосексуалистом. Несомненно, этому помогла дружба Даруваллы с доктором Макфарлейном. Фарук спросил Мака, что «отец» в этом случае может чувствовать, чтобы стать ближе к «сыну».
— Не пытаться слишком тесно сблизиться с Джоном Д, — посоветовал Макфарлейн. — С одной стороны, вы не его отец, с другой — не гомосексуалист, — добавил он.
Первая попытка доктора Даруваллы вписаться в коллектив приюта выглядела очень неуклюже. Как и предупреждал его Мак, Фаруку следовало осознать, что он не доктор этих пациентов, а простой доброволец. Он задавал много вопросов, обычных для врачей, и привел медицинских сестер в бешенство. Теперь он должен был исполнять приказы медсестер, должен был отказаться от своих профессиональных знаний по вопросам пролежней. Дарувалла не представлял, как это трудно. Он не смог остановиться, чтобы не назначать небольшие упражнения для борьбы с атрофией мышц пациентов, и так часто раздавал им теннисные мячи для тренировки рук, что одна из медицинских сестер дала ему кличку «доктор Мяч». Через некоторое время прозвище ему уже нравилось.
У него не было проблем с катетерами, он мог делать инъекции морфия, когда его об этом просил кто-нибудь из докторов или медицинских сестер приюта. Фарук научился вводить в пищевод трубки для растворов, заменяющих пишу. Его потрясал вид судорог у больных. Фарук надеялся, что никогда не увидит, как Джон Д скончается от кровавого поноса, от инфекции или от тяжелой формы лихорадки.
— Я тоже надеюсь, что ты этого не увидишь, однако если ты не будешь готов увидеть, как я умираю, то для меня ты окажешься бесполезен, когда этому придет время, — сказал ему Мак.
Дарувалла хотел быть готовым ко всему. Обычно его работа в качестве добровольца не отличалась разнообразием. Ночами он занимался стиркой белья — об этом ему несколько лет назад с гордостью рассказывал Макфарлейн. Фарук стирал постельное белье вместе с полотенцами. Он читал вслух тем пациентам, которые сами не могли читать, и писал для них письма.
Однажды ночью позвонила разъяренная женщина. Она исходила негодованием, узнав, что единственный ее сын умирает в приюте, а ее даже не известили об этом и сын ей ничего не сказал. Она даже не попросила позвать его к телефону.
Хотя Дарувалла не был его лечащим врачам, он предложил женщине поговорить с ним. Он уже хорошо знал приют и его требования, мог посоветовать ей. как и когда прийти, как сохранить необходимую в таких случаях тайну. Однако женщина и слушать не захотела о таких вещах.
— Вы же не лечащий врач! — возмущалась она. — Я хочу переговорить с доктором! Мне нужен самый главный в вашей организации! — кричала она.
Доктор Дарувалла мог бы сказать ей свое имя и фамилию, профессию, возраст и даже количество детей и внуков, если бы она пожелала. Однако женщина не дала ему заговорить — она продолжала бушевать:
— Вас-то как зовут, тем не менее? Кто вы по профессии?! — орала женщина.
Доктор Дарувалла ответил с такой убежденностью и гордостью, что даже сам удивился.
— Я — доброволец, — объяснил он.
Такая формулировка ему понравилась и дала повод размышлять о том, насколько приятно чувствовать себя ассимилировавшимся, как приятно называть себя добровольцем.
После того, как доктор Дарувалла покинул Бомбей, другие люди также уезжали или приезжали. В одном случае случился отъезд и возвращение. Изумительнейшая артистка Суман, исполнявшая номер «Прогулка по небу», вышла замуж за мужчину, который связан был с производством и продажей молочных продуктов. Затем после многочисленных переговоров с владельцем цирка Пратапом Вавалкаром Суман возвратилась в «Большой Королевский цирк» вместе с мужем, занимавшимся молочными продуктами. Недавно доктор узнал, что муж артистки стал одним из управляющих «Большого Королевского цирка», а Суман снова ходит вверх ногами под куполом цирка. Она все еще признанная звезда.
Оказывается, Пратап Сингх уволился из «Большого Королевского цирка». Инспектор манежа и одновременно дрессировщик животных покинул его вместе со своей женой Сумм и их труппой детей-акробатов, среди которых была и настоящая Пинки. Они влились в труппу «Нового Большого цирка». В отличие от Пинки в сценарии «Рулетка лимузинов» настоящая Пинки не была убита львом, принявшим ее за павлина. Артистка все еще выступала, переезжая из города в город. Фарук предположил, что сейчас ей уже одиннадцать или двенадцать лет.
Доктор Дарувалла услышал о том, что в «Новом Большом цирке» «Прогулку по небу» исполняет девочка по имени Ратна. Невероятно, но в этом номере Ратна могла ходить спиной вперед! Доктору впоследствии сообщили, что ко времени выступления «Нового Большого цирка» в Чанганачери имя Пинки сменили на Чоти Рани, в переводе означавшее «маленькая королева». По-видимому, Пратап Сингх выбрал новое имя не только оттого, что оно гораздо больше подходило для артистки, но и потому, что Пинки для него значила особенно много. Пратап всегда подчеркивал, что эта артистка лучше всех. И сейчас обычная Пинки превратилась в маленькую королеву.
Что касается Дипы и ее сына-карлика Шивайи, то они ушли из цирка «Большой Голубой Нил». Шивайи, как и его отец Вайнод, имел сильную волю. Акробатом он был лучшим, чем его отец, и как клоун не уступал ему. Так что вместе с матерью молодой человек перешел в «Большой Королевский цирк», что означало несомненное повышение после «Большого Голубого Нила» и что у Дипы и Вайнода никогда не получилось бы — не того уровня были артистические данные мужа — карлика. Фарук слышал, что искусство, с которым Шивайи исполнял свои клоунские номера, не говоря уже о его фирменном номере со слоном, превзошло всех других клоунов Индии.
Менее значительным артистам цирка «Большой Голубой Нил» судьба не благоволила. Они не смогли перейти на другую работу. Мальчик-калека никогда не смирился со своей участью помощника повара Его обуревали более высокие стремления. Самой неартистичной из всех женщин-исполнительниц номера «Прогулки по небу» миссис Бхагван, являвшейся женой метателя ножей, так и не удалось развеять иллюзии Ганеши относительно занятий атлетизмом. Несмотря на многочисленные падения с тренировочного устройства, установленного под потолком палатки супругов Бхагван, калека так и не оставил мечту научиться ходить вверх ногами.
Настоящий Ганеша не угомонился до тех пор, пока не попробовал себя в роли исполнителя номера. Все случилось почти так, как представлял себе доктор Дарувалла, и почти так, как он это описывал. Не было только голоса за кадром и романтических размышлений на такой высоте. Мальчик-калека, должно быть, посмотрел вниз по крайней мере один раз, чтобы понять: больше этого делать нельзя. С вершины основного купола цирка до земли оставалось более двадцати семи метров. О чем у Фарука думает сценарный Ганеша?
«Наступает такой момент, когда ты должен отпустить руки, — пронеслось у него в голове. — В этот момент ты уже ни в чьих руках. В этот момент все идут по небу».
Вряд ли это пронеслось в голове помощника повара.
Искалеченный слоном мальчик, вероятно, ошибся в подсчете пройденных петель. Считал ли он или нет — все равно очень трудно представить, как он там вверху шел вдоль лестницы. И что думал. «Я говорю себе, что иду, не прихрамывая», — придумал за него Дарувалла.
Судя по тому, где нашли тело калеки, реальный Ганеша сорвался, когда не прошел и половины пути через вершину циркового шатра. На восемнадцать петель требовалось сделать шестнадцать шагов. Миссис Бхагван как специалистка полагала, как калека упал после четырех или пяти шагов. Она сказала, что в ее палатке ему не удавалось сделать больше.
Эта новость не сразу достигла Торонто. Мистер и миссис Бхагван выразили свое сожаление доктору Дарувалле в письме, которое запоздало, будучи отправлено по неверному адресу. Инспектор манежа и его жена сообщали, что миссис Бхагван винила себя за случившуюся трагедию. Несомненно, смерть калеки растревожила женщину. Ей была посвящена следующая новость мистера и миссис Дас: исполняя номер с ножами, муж ранил свою жену, когда она крутилась привязанная за руки и ноги на круге. Хотя рана оказалась несерьезной, но она так и не зажила, поскольку в тот же самый вечер артистка упала в своем номере «Прогулка по небу». Она немного прошла под куполом циркового шатра, столько же, сколько и Ганеша, и падала без крика. По словам мужа, у артистки возникли трудности на четвертом и пятом шаге…
Мистер Бхагван перестал бросать ножи и отказался от номера, даже когда ему были предложены на выбор несколько мишеней — все маленькие девочки. Вдовец оставил за собой лишь участие в номере с прохождением слона. Как предполагал инспектор манежа, и этой мыслью он поделился с доктором, в его поступке таилось некое самонаказание. Мистер Бхагван вначале оставлял на себе все меньше и меньше матрасов, которые лежали под доской и на которые наступал слон, а потом начал уменьшать количество матрасов на земле. Наконец он исполнил номер вовсе без матрасов. Инспектор манежа и его жена считали, что у артиста имелись внутренние ранения. Когда мистер Бхагван заболел, его отпустили домой, а впоследствии супруги Дас узнали, что метатель ножей умер.
Через некоторое время Дарувалла узнал, что они все заболели, так как писем от супругов Дас больше не поступало. Цирк «Большой Голубой Нил» исчез. Последним местом их гастролей оказалась Пуна, где рассказывали, что цирк доконало наводнение. Хотя само наводнение оказалось небольшим и не напоминало катастрофу. Однако санитарная обстановка в цирке очень ухудшилась. Какая-то непонятная болезнь поразила тигров, а приступы кровавого поноса и гастроэнтерита так и косили акробатов. Очень скоро «Большой Голубой Нил» приказал долго жить.
Являлась ли смерть Гаутамы предвестником катастрофы? Старый шимпанзе умер от бешенства менее чем через две недели после того, как укусил Мартина Миллса. Попытки Кунала дисциплинировать человекообразную обезьяну при помощи избиений оказались тщетными. Из всех членов труппы доктор Дарувалла в основном вспоминал миссис Бхагван, ее мозоли на ногах и черные блестящие волосы.
Смерть мальчика-калеки уничтожила какую-то маленькую, но важную часть личности Фарука. Трагедия с настоящим Ганешей поубавила веру специалиста в силу своего творческого воображения, и без того уже ослабевшую. Сценарист фильма «Рулетка лимузинов» проигрывал от сравнения с настоящей жизнью. В конце концов самой достоверной репликой оказалось замечание реального Ганеши.
— Ты не можешь исправить того, что сделал слон, — когда-то сказал калека.
Подобно мистеру Бхагвану, который оставил все номера, кроме номера со слоном, который его и погубил, сценарист навсегда отставил в сторону «Рулетку лимузинов». В доме Даруваллы сценарий лежал на дне самого нижнего ящика стола. Доктор не хранил второй экземпляр в своем госпитальном кабинете. В случае внезапной смерти он не хотел, чтобы кто-либо, кроме Джулии, обнаружил этот нереализованный сценарий. Единственный экземпляр имел обложку с надписью
СОБСТВЕННОСТЬ ИНСПЕКТОРА ДХАРА.
Фарук был убежден, что только Джон Д однажды поймет, что следует делать со сценарием.
Несомненно, съемки фильма по сценарию «Рулетка лимузинов» не обойдутся без компромиссов. В кинобизнесе они всегда встречаются. Кто-нибудь скажет, что голос за кадром «сохраняет эмоциональную дистанцию» от действий на экране. Кто-нибудь будет сетовать на неуместность сцены с убийством девочки львом. (Разве нельзя сделать так, что Пинки всю оставшуюся жизнь будет ездить на инвалидной коляске, но обретет счастье?) Несмотря на трагедию с реальным Ганешей, сценаристу нравилось собственное окончание сценария. Если кто-нибудь захочет переделать его, доктор никогда этого не допустит. Дарувалла чувствовал, что «Рулетка лимузинов» никогда не станет хорошей картиной, как в те дни, когда он ее написал. Иногда доктору казалось, что он более значительный писатель, чем был на самом деле.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 15 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |