или похождения Лебедько 18 страница

«Помнишь, Постум, у наместника сестрица,

Худощавая, но с полными ногами.

Ты с ней спал ещё. Недавно стала жрица.

Жрица, Постум, и общается с богами...»?»

Разрядив шуткой атмосферу, Аня посерьёзнела: «Ну, что же, вы готовы погрузиться в мир воображения и символов?» Лебедько кивнул, выражая тем самым готовность погрузиться в этот момент не только, что в мир воображения и символов, но и к самому чёрту в пекло. Он, правда, не знал ещё, что предстоит ему пережить. Умилившись решимости нашего героя, девушка продолжала: «Тогда закройте глаза и сосредоточьтесь на тех образах, которые будут всплывать перед внутренними взорами. Что вы видите?»

«Я иду по дороге. Слева располагается поле, справа — лес. Слева вдоль дороги воткнуты шесты, на которых висят… маски... или это даже не маски, а как будто даже скальпы вместе с лицами. Настоящие или очень искусно изготовленные». Услышав сие описание, Аня прокомментировала: «Каждая из этих масок — это то, что когда-то срослось с телом, поэтому отдирать их, действительно, приходится как скальп. Очень больно. Для многих — почти смертельно. Я встречала людей, которые после снятия с них одной или нескольких масок, на годы уходили в депрессию или же пытались найти пристанище в какой-нибудь секте, да, хотя бы в том же православии».

Путешественник погружался всё глубже в мир образов. Происходящее походило на сон наяву, настолько сильные ощущения оно вызывало: «Это всё мои маски, многие из них — приклеенные, многие — уже отклеенные. Я вижу пока те, с которыми удалось хоть сколько-нибудь, да разотождествиться. А дальше — пустые столбы. Их очень-очень много... Постойте! Это даже не столбы, а кресты. Распятья… Я интуитивно чувствую, что на каждом из этих распятий мне придётся повисеть. Не знаю, сколько времени. Для телесной оболочки это, пожалуй, не смертельно, хотя смотря как, ежели слишком упрямиться, то можно, пожалуй, и с телом расстаться. Важно то, что это распятия моих персон-масок. Когда все маски будут сняты и все столбы окажутся заполненными — останется сама суть», - «Вас это пугает?», - «Меня и манит, и пугает. Сейчас я уже чувствую себя висящим на кресте. Боль... Душевная боль. Я от чего-то отслаиваюсь. Но отслоиться я могу, только прожив это. Я вишу на кресте и чувствую, что это — одна из моих персон. И висит-то она на определённых убеждениях».

«Что это за убеждения?», - поинтересовалась девушка. Владислав Евгеньевич молчал, лишь на лбу у него выступил пот. Наконец, он сделал глубокий вдох: «Тут вот что сталкивается: ежели мы подходим с позиции деконструктивистской философской мысли или психоанализа, то видно, что «бог» - это слово, на самом же деле, никто из людей не представляет, что такое настоящий бог. Да, то, что бог — это создание человека — всё это правильно. Но с другой стороны, есть и противоположность, которая тоже верна... Что бог — это существующее, это нечто в высшей степени реальное, а не только символическое и воображаемое. Объяснить этого я сейчас никак не могу, но решительно знаю, что это так... Вернее, всё вообще не так, как оно кажется уму. Вернее, это тот бог, который не ведом ни верующим, ни философам. Я чувствую сейчас это всё всем своим нутром, более того, я знаю, что нормальному человеку не нужно даже пытаться пробиваться к такому пониманию».

Аня Муромцева слушала очень внимательно и, казалось, полностью понимала речи нашего героя, столь похожие сейчас на бред. Наконец, она спросила: «Что же это за система ценностей, которую сейчас страшно отслоить, когда вы висите на этом кресте?» Лебедько шумно выдохнул: «Психоаналитическая и философская система ценностей», - «А ежели она отслоится, ежели вы оставите её там — на кресте — что будет?», - «Будет меньше буквализма и больше свободы в том, чтобы этой же системой координат оперировать, но не привязываться к ней. Персоны — это инструменты. Они должны быть, как набор масок, которые хранятся в сундуке и надеваются лишь по случаю. Маска должна быть на резинке, а не на клею. А она, как правило, на клею».

Руки Лебедька дрожали, девушка положила на них свои тёплые ладони и спросила: «Что страшного, если отслоится именно эта ваша персона?», - «Это потеря образа себя, которым я жил последние годы, который намаливал, с которым сросся, который воспринимал серьёзно, в который верил, в конце концов. Я теперь понимаю, что такое вера. Вера в психоанализ — это тоже вера. Такая же, как православная или мусульманская, за неё тоже можно пойти на костёр... И в то же время, это — маска. Вот ведь парадокс. С одной стороны, вера — это нечто святое и незыблемое, а с другой стороны — просто инструмент. И всё это в один и тот же момент... Мне кажется, что я погрузился столь глубоко, что вижу сейчас весь комизм человеческих противоречий. Вера — православная, атеистическая, психоаналитическая, марксистская, капиталистическая, это, с одной стороны, игра, но игра не на жизнь, а на смерть. Интеллектуально это многие понимают, я же сейчас не только понимаю, но и переживаю это. Допускаю, что очень поверхностно. Вера даёт силу и ресурс на определённый образ жизни, вот что это такое. Любая вера, за которую ты готов пойти на костёр. А у каждого человека есть что-то, за что он готов. У каждого! Даже у самого последнего труса и идиота, потому что в этом опора его жизни, опора его личности, его образа себя, ощущений себя. Но парадокс в том, что признав это до мозга костей, мы можем отслаивать всё это, как маски. А в том, что высвобождается уже за маской — огромная энергия. Здесь игра идёт по-крупному. Вот я ввязался в такое предприятие, где идёт игра с культурной доминантой, которая содержит обалденное количество энергии. Тут открывается доступ к термоядерным архетипическим реакторам».

Внучка писателя, сидевшая до той поры недвижно, вдруг заговорила сама, подхватив тот мотив, который затронул Владислав Евгеньевич: «В скором времени очень многим людям эта энергия понадобится. Людям, которые пройдут испытание своими персонами и смогут оставить их, образно говоря, на крестах. Тогда эта энергия понадобится им в том мире, с которым они столкнуться. В мире, где нет ни добра, ни зла, но есть энергия. Доступ к силе. В разное время, люди пытались по-разному подойти к этому. Алхимики — по-своему, люди, добравшиеся до вершин социальной лестницы — тоже по-своему. Сам путь к этой силе требует чрезвычайной дисциплины: дисциплины тела, дисциплины ума, дисциплины чувств. Именно поэтому нельзя снимать персону раньше времени, это страшно и даже смертельно. Без строгой дисциплины совладать с энергией, которая стоит за всеми персонами, невозможно, поэтому она и воспринимается людьми в виде чудовища или даже как проявление дьявола. Но дьявол — это тоже творение человеческого ума».

Лебедько вздрогнул, у него было ощущение, будто бы он находится на огромной глубине, сдавленный толщей океанских вод. Чтобы произнести из этого состояния слово, необходимо было колоссальное усилие. И всё же он вымолвил едва слышно: «Кажется, я это начинаю постигать», - «Да», - подхватила девушка: «Вам нужно быть предельно серьёзным к тому, что вы затеяли, и, в то же время, уметь шутить с этим. Это парадокс, но ставка в предприятии, на которое вы решились — огромна. Понимаете, политики, крупнейшие авантюристы, те, кто управляют массами — они же не за деньги это делают, и даже не за власть. Деньги и власть — это игрушки для деятелей средней руки. Настоящая же борьба идёт за энергию. Кто-то осознаёт, кто-то даже и не осознаёт этой ставки, но, всё равно, люди, которые высоко пробились — это Игроки. Толпа может считать их двуличными и подлыми, но они играют на пределе, и вам сейчас необходимо проникнуться к ним уважением, как к равным Игрокам, или, скорее, как к более сильным, у которых есть, чему поучиться. Тогда и они будут уважать вас как Игрока. Тех, кого не уважают, быстро списывают в расход. Оставьте за бортом всё своё эмоциональное отношение к тем, кто играет массами: к президентам, патриархам, ротшильдам и рокфеллерам... это социальные алхимики. Но это вовсе не означает, что нужно идти у них на поводу. С ними стоит побороться, а точнее — поиграть за самую предельную ставку — силу. И — волю. Колоссальную волю. Помните, был такой фильм «Горец»? Так вот, то, о чём мы сейчас толкуем, описывается примерно метафорой этого фильма. И вот ещё, авантюра в своей кульминации — кульминации драматической, исполненной смертельного риска, это блеф — только блеф уже настоящий, где игра идёт не на жизнь, а на смерть. Вернее, наоборот, не на смерть, а на Жизнь. Здесь завязано очень много сил. Ежели говорить метафорически, то сил и нижнего ада, и верхнего рая. Когда всё это развернётся в полное понимание, этого будет достаточно. Мир непостижим, но на мгновение - полное понимание его доступно — и этого мгновения достаточно для человеческой жизни. За эту-то ставку и идёт борьба — за это мгновение. Хотя большинство Игроков не понимают даже этого».

Наш герой сидел, не в силах вымолвить и слова. Миры и галактики взрывались внутри него в бушующем вихре экстаза. Бездна, в которой разворачивалось человеческое бытиё, раскрывалась, казалось, до самого своего непостижимого дна. И всё-таки, несмотря на ужасающие масштабы этой бездны, любая крохотная человеческая жизнь, какой бы ничтожною песчинкою она не представлялась, всё же была до краёв налита смыслом. Смыслом и величием. Лебедько засмеялся, и вместе с ним хохотали громовыми раскатами галактики, проносящиеся мимо. Аня Муромцева поднялась и, подойдя к визионеру, наклонилась и поцеловала его в лоб, тихо прошептав: «Прощайте». И сей же момент выскользнула из кабинета. Впрочем, Владислав Евгеньевич этого не заметил. Да, и куда было ей исчезнуть, ведь она навеки обрела свой дом в сердце нашего героя.

Трудно сказать, сколько времени прошло прежде, чем Лебедько очнулся. Он обнаружил себя лежащим на диване, укрытый пледом, под головою лежала подушка. В кабинете было темно, где-то за окном горел ночной фонарь. Впрочем, в этот момент не было решительно никакого желания куда-то идти, с кем-то разговаривать. Наш герой уснул и спал крепко и глубоко, как младенец, безо всяких сновидений.

Глава 13.

Владислав Евгеньевич проснулся от стука в дверь. В открытую форточку проникали звуки нарождающегося лета, в комнате было светло, впрочем, так же, как и на душе. В кабинет вошёл Муромцев. Он довольно потирал руки. Лебедько сбросил с себя плед, потянулся и сел на диване: «Доброе утро, Юрий Васильевич!»

«Доброе!», - отвечал старик: «В том-то и фокус, что и в самом деле доброе. С вами согласилась встретиться одна особа... ммм... Впрочем, я не могу даже назвать её имя. Это один из членов Семьи, один из тех, кого можно назвать Кукловодом нашей с вами жизни. Впрочем, конечно же, не только нашей с вами». От удивления у Лебедька чуть челюсть не отвалилась: «Это что, тоже наш человек?»

«Не совсем», - отвечал писатель: «Но он готов к диалогу. У него, как вы сами понимаете, свои интересы и своя игра. Так что приведите себя в порядок, да выпейте кофейку, через час за вами прибудет машина».

Услышанное было столь неожиданно, что наш герой даже и не пытался вникнуть в серьёзность происходящего. А тут ещё и память о вчерашнем переживании, которое чуть не снесло нашему герою «крышу».

Был воскресный день, а посему пробок в Москве было немного. Автор воздержится от описания автомобиля и того впечатления, которое он произвёл на нашего героя, а также от подробностей дороги. Автомобиль остановился возле ничем не примечательного дома, неподалёку от Покровских Ворот. Водитель отворил дверцу, выпустив Владислава Евгеньевича на волю, затем они вошли в помещение, напоминающее какой-то достаточно роскошный бизнес-центр. Долго шли по коридорам, и наконец, остановились возле одной из дверей. «Вам сюда», - вежливо сказал водитель: «Постучите», - после чего удалился. Лебедько постучал и, не дождавшись ответа, отворил дверь. Помещение, куда он попал, было окутано полумраком, плотные шторы на окнах тщательно задёрнуты. Несколько кресел, диван, массивный дубовый стол, на котором стоял поднос с кофейником и сервизом — вот, пожалуй, и всё, что можно было рассмотреть. В одном из кресел Владислав Евгеньевич заметил мужчину. Лицо его, к тому же, отчасти сокрытое полумраком, было незнакомо нашему герою. На вид мужчине можно было бы дать от сорока пяти до пятидесяти пяти лет. Несколько времени незнакомец сидел молча, разглядывая гостя сквозь тёмные очки.

Наконец, он прервал молчание и поздоровался. Лебедько, в свою очередь, также отвечал приветствием. Ему было предложено сесть. «Как мне обращаться к вам?», - поинтересовался Владислав Евгеньевич. Мужчина улыбнулся одними уголками губ: «Придумайте мне любое имя и так и называйте».

«В таком случае, я буду величать вас Семён Семёныч Горбунков», - пробовал пошутить гость, сам не ожидая от себя такой удали. «Прекрасно!», - отозвался Кукловод, а судя по всему, это был именно он: «Я ценю ваш юмор, особенно, учитывая, что как вы понимаете, случись с вашей стороны какое-то неосторожно брошенное слово, вы можете никогда уже и не выйти из этой комнаты. Однако, пусть будет Семён Семёныч, в чём-то мне это даже по душе. Собственно, я имею намеренье вам кое о чём поведать, а далее располагайте услышанным, как вам заблагорассудится».

У гостя от услышанной угрозы душа в пятки ушла. Видимо, он побледнел настолько, что даже в полумраке комнаты это было заметно и не ускользнуло от очей Кукловода: «Ну, не пугайтесь уж так, Владислав Евгеньевич, выйдете вы отсюда в целости и сохранности. Вот разве что я откровенного хамства не люблю. Ежели вы от хамства-то воздержитесь, то ничего страшного с вами и не произойдёт. Можете задавать любые вопросы. Запретных тем для нас с вами не существует».

Лебедько, услыхав подобное разрешение, решил сразу взять, что называется, быка за рога: «Скажите, пожалуйста, что происходит сейчас в России? У меня возникает впечатление, что русские люди живут как будто бы в неком концлагере, конечно, на вид несравненно более комфортном, чем лагеря середины 20-го века, но атмосфера обречённости здесь, пожалуй, такая же».

«Видите ли, когда Советский Союз развалился, цены на нефть почти десять лет сохранялись управляемо низкими, и страна, где одновременно рухнуло собственное производство, попала в такое количество долгов, что Семье не оставалось другого выбора, как постепенно, пядь за пядью, продать Россию новым хозяевам, а затем, когда нефтяные цены управляемо поднялись, сделать страну просто-напросто сырьевым придатком Запада. А новым хозяевам, как вы прекрасно понимаете, лишние рты не нужны, им нужно лишь сравнительно небольшое количество послушных и тупых рабов, имеющих узкие профессиональные навыки и не сующих свой нос туда, куда не следует. Поэтому было создано достаточно большое количество разного рода событий, включая всевозможные теракты, Чеченскую войну, и еще огромное количество менее ярких явлений, для того, чтобы сейчас власти могли обоснованно принимать те, как вы можете понять, абсурдные законы и реформы в области прав и свобод, образования, медицины, религии, которые медленно, но верно за пару десятилетий приведут к нужному результату. К тому же, мы позаботились о том, чтобы предельно раздробить людей и посеять между ними раскол, дабы они уже никак не смогли объединиться для противостояния тому, что происходит. Признаться, мало кто, действительно, отдаёт себе отчёт в том, что творится, несмотря на специально подбрасываемую обученными провокаторами дозу паники. Но, заметьте, такой паники, которая не ведёт к каким-либо действиям, а служит как бы прививкой, своеобразной вакциной, такой, что даже если до кого-то и дойдёт вся драма происходящего, то мотивации для того, чтобы попытаться хоть что-нибудь изменить на волне сильных эмоций, увы, уже не будет».

Наш герой похолодел, даже в самых своих мрачных фантазиях действительность представлялась ему всё же не столь ужасающей. Воспользовавшись минутой, пока он переводит дыхание, автор хочет подчеркнуть, что он не намерен в этой повести раскрывать такие понятия, как «Семья» и «новые хозяева», во-первых, потому, как это всё равно большинству людей ни о чём не скажет, ибо это совсем не те люди, которые мелькают в телевизоре, и их имён обыватель, положительно, не знает, а, во-вторых, потому, что автору самому не нужны лишние хлопоты. Ведь автор прекрасно понимает, что население страны доведено до предела раздробленности телевизионными и Интернет-технологиями и прочими способами явной и скрытой пропаганды, а потому, большинству народа многое из того, о чём автор пишет, решительно не хочется знать, другие же будут рады до хрипоты оспаривать прочитанное, причём не правды ради, а лишь бы выпустить пар в гудок. Пожалуй, вокруг книги соберётся даже не одна, а сразу несколько партий, которые примутся чихвостить её, а заодно и автора, на чём свет стоит, но каждая со своей стороны, да, так, что потом, позабыв о книге, вцепятся они уже в горло друг другу. Однако же, остаётся у автора надежда, что найдётся и немало трезвых людей, которые, независимо от своих убеждений, возьмут предлагаемую им информацию на вооружение, оставив на время междоусобные споры. Ради них, собственно говоря, книга и пишется.

Наконец Владислав Евгеньевич взял себя в руки и вопрошал: «Семён Семёныч, а можете ли вы привести пример того, как на людей надеваются буквально кандалы, да ещё и с их же собственного согласия?»

«Вот вам прогноз», - отвечал Горбунков: «Для начала были проведены, так сказать, плановые террористические акты, что заставило народ поверить, что жизнь каждого из них в опасности. Затем в планировании терактов необходимости уже не было, так как сейчас народ доведён до того, что, то здесь, то там объявляется какой-нибудь психотик, и со страху начинает отстреливать мирных граждан или кидаться в них гранатами. Народ запуган, а тут как раз государство проявляет самую что ни есть «отеческую заботу» о нём и предлагает вести обязательное чипирование, вживляя под кожу устройство, по сигналам которого можно отслеживать перемещение и действия каждого человека. Заметьте! - Под предлогом его же безопасности. Также нами были проведены множество, так сказать, мероприятий, сводящих практически на нет самосознание русского народа. Впрочем, к этому нас принудили те самые «новые хозяева», коих я уже поминал выше. Мир неуклонно стремится к ценностям космополитизма, а посему, уже в ближайшие годы, будут запущены такие психотехнологии, что вскоре обывателю будет даже стыдно называть себя русским или вспоминать о том, что он когда-то им был».

Наш герой уже думал об этом, однако, услышанное всё равно явилось для него шоком. Он решил прервать речь Кукловода и обнаружить свою горечь: «Но ведь ещё каких-нибудь два-три десятилетия назад трудно было себе представить, чтобы крохотная горстка людей вертела, как хотела абсолютным большинством, превратившимся в безропотную биомассу. Да, меньшинство всегда управляло большинством, но не в таких поразительных пропорциях и не так цинично».

Семён Семёнович рассмеялся: «Вы правы, чёрт возьми! Мы с вами относимся к тому поколению, которое ещё изучало на лекциях по философии марксизм-ленинизм. Помните, такую знаменитую цитату Ленина, написанную, кстати, меньше века назад: «Через народ перепрыгнуть нельзя. Только мечтатели, заговорщики думали, что меньшинство может навязать свою волю большинству. Когда большинство народа не хочет, потому что ещё не понимает, взять власть в свои руки, тогда меньшинство, как бы оно революционно и умно ни было, не может навязать своего желания большинству народа. Отсюда и вытекают наши действия. Мы, большевики, должны терпеливо, но настойчиво разъяснять рабочим и крестьянам наши взгляды. Каждый из нас должен забыть прежние взгляды на нашу работу, каждый, не ожидая того, что приедет агитатор, пропагандист, более знающий товарищ, и все разъяснит, - каждый должен сделаться всем: и агитатором, и пропагандистом, и устроителем нашей партии. Только так мы добьемся того, что народ поймёт наше учение, сумеет продумать свой опыт и действительно возьмёт власть в свои руки». Нынче уже не то. Пока вы будете терпеливо и настойчиво разъяснять, уже давно ведутся другие игры, где именно меньшинство, крохотное меньшинство, навязывает и крайне успешно, свою волю большинству».

«Как же это происходит?», - «Да очень просто. После Второй мировой войны появилась целая засекреченная область науки о манипуляции сознанием масс. Были разработаны тончайшие способы неявной пропаганды, снабжающей так называемые «разумные меньшинства» механизмом формирования мнения масс, дабы добиться так называемого «согласия без согласия». Те, кто управляют народом, муштруют каждый элемент общественного мнения, подобно тому, как армия муштрует своих солдат. Причём, такой процесс изготовления согласия считается даже самой сутью так называемого демократического процесса».

Непонятно по какой причине, Семён Семёнович Горбунков вдруг разошёлся: «Хотите, я обрисую вам то, что ждёт народ России, да и всего мира, в ближайшие два-три десятилетия? Слушайте. Первым делом вымрут все слабые индивиды: инвалиды, старики, а также те, кто не обладает достаточным потенциалом здоровья и финансов для выживания. Это очень большой процент, примерно две трети населения России. Оставшимся, которым ничего не останется, кроме как принять диктуемые правила игры, то есть, по сути, принять своё рабство, будет предложена перспектива тупой и беззаботной виртуальной жизни. Их ждёт жизнь он-лайн: каждую секунду, каждый человек, каждый предмет будут находиться в одной сети, образующей глобальное пространство, гигантскую социальную сеть. Биометрические паспорта, микрочипы, сначала внешние, потом встроенные в тело, они же – кошелёк, счёт в банке, права, страховка и позже терминал связи, – всё это, в той или иной степени, мы уже начали внедрять».

«Кто же будет управлять людьми?», - мрачно спросил гость. Семён Семёныч развёл руками: «Небольшое количество людей, стоящих за крупнейшими корпорациями. Важно будет, в какую систему входит конкретный человек, какая корпорация обеспечивает его жизнедеятельность. Корпорация возьмёт на себя твою безопасность, контроль самочувствия, контроль качества покупаемых продуктов, развлечения, образование и трудоустройство внутри корпорации. Мир будущего слишком сложен, чтобы быть анонимным, и достаточно прост, чтобы каждый наблюдал за каждым. Поэтому, в какой-то момент все вы станете добровольными участниками реалити-шоу, и будете платить за возможность побыть офф-лайн».

«Я так понимаю, что средства массовой информации тоже войдут нам, что называется, под кожу», - буркнул Владислав Евгеньевич. «Да!», - воодушевлённо отвечал Кукловод: «Традиционные СМИ окончательно исчезнут, им на смену придут системы выбора контента, которые и станут новыми СМИ. Дешёвые средства производства и вездесущий он-лайн изменят систему создания новостей. В скором времени все поверхности, окружающие нас, будут представлять собой рекламные плоскости, плоскости, которые будут предлагать вам то, что вы хотите, зная вас, ваши увлечения и ваш образ жизни. Уже сегодня производители телефонов и операционных систем, почтовые сервисы и социальные сети знают почти всё о каждом. Но, как вы, надеюсь, понимаете, это будут не ваши желания, а, естественно, желания корпорации, рабом которой вы станете. Ваши желания и так, даже сейчас уже, больше, чем на девяносто процентов, сформированы рекламой, средствами массовой информации и социальными сетями».

Гость совершенно приуныл от подобной перспективы, он даже позабыл, что стараниями заводил Югорского переулка, а, может быть, не только их, страна уже наполнена сотнями тысяч людей, куда входит и он сам, которые имеют все шансы сорвать планы всех кукловодов вместе взятых. Но человек слаб, в данный момент наш герой был буквально загипнотизирован собеседником. Мир будущего, описываемый Семёном Семёновичем яркими мазками, уже крутился перед взорами Лебедька. «А что же случится с нациями, государствами, культурами?», - спросил он. «Смотрите», - отвечал Горбунков: «Всё это, так или иначе, будет разрушено. Мир станет гигантским Вавилоном с единой валютой и языком, приведенный к одному политическому знаменателю, управляемый мировым правительством. Геополитика исчезнет, исчезнут и национальные самосознания, если их искусственно не сохранять. В условиях глобального мира, демократической, политической и капиталистической экономической моделях, роль государств существенно сократится. Его заменят частные корпорации-государства, а затем Вавилон распадётся на миллионы княжеств. Наступит эра новой политической географии, империи будут создаваться и распадаться на множество составных частей, появляться вновь, и снова распадаться, - так будет пульсировать история. Национальная идентичность будет полностью стёрта, даже из памяти человечества».

Кукловод предупреждал, что не любит хамства, и любое неуважительное проявление может стоить нашему герою головы. Но в этот момент Владиславу Евгеньевичу хотелось не только нахамить Семёну Семёновичу, но буквально уничтожить его. Он уже представляет эту кровавую сцену, где кулаки его обрушиваются на физиономию Горбункова, разлетаются по сторонам разбитые чёрные очки, и лицо мужчины постепенно превращается в кровавое месиво. Однако, не успев ещё как следует насладиться этой сценой, наш герой вдруг явственно понимает, что реши он без спроса только лишь подняться с кресла, как из какого-нибудь тёмного угла тотчас раздастся выстрел, разом обрывающий всю дальнейшую цепочку действий. Затем мысль Лебедька перенеслась на вчерашнее видение большой Игры и на понимание того, что сейчас тоже происходит некая партия. Короче говоря, у него нашлись силы, дабы вернуть себе самообладание и задать вопрос: «И вы этого хотите? Вы — лично для себя?». Кукловод пожал плечами: «Так я не про себя говорю, а про вас. Мы — несколько тысяч человек, как раз таки будем жить нормальной и естественной человеческой жизнью отнюдь не виртуальной. Естественно, мы будем использовать наиболее прогрессивные технологии и в своих собственных целях, но во вполне разумных пределах. А те, кто не смог подняться до нашего уровня сознания и бытия, увы, обречены на два исхода — гибель или виртуальная жизнь».

«Позвольте!», - Лебедько едва удержал себя, чтобы не вскочить: «Но ведь это не у них не хватило уровня сознания, а вы намеренно, воспользовавшись хитростью и разного рода уловками, сделали их таковыми». «Вы правы», - согласился Горбунков: «Огромное количество обречённых не было изначально, извините за выражение, быдлом, его сделали таковым. Ну, так и попробуйте достучаться до них! Тем и интересна ваша авантюра. Потому-то мы и сидим сейчас с вами здесь. Конечно, я не раскрыл вам и сотой доли тех карт, которыми я располагаю, но даже того, что было мною сказано, вполне достаточно для вашего понимания», - «Но зачем же вы вообще решились встретиться со мною и раскрыть, как вы изящно изволили выразиться, хотя бы небольшую долю ваших карт? И ещё мне непонятно, что зная о нашей авантюрной стратегии, которая уж точно не позволит вам привести все ваши планы в исполнение легко и просто, вы не уничтожили всех нас до сих пор?»

Семён Семёнович поправил очки и улыбнулся: «Скучно, когда просто. У нас и так есть всё: сколько угодно денег, сколько угодно власти. Но тут как раз и заканчивается топливо, которое может позволить завоевать главный приз — безграничную энергию. Это возможно только на поле битвы, причём с очень достойным противником. Если хотите знать, ни слава, ни деньги, ни власть не дают того, что может дать лишь максимально высокий градус и накал жизни. А он достижим только в ситуации предельного риска. Даже у нас это понимают далеко не все. Единицы. Поэтому встречаясь с вами, я колоссально рискую, но зато, как говорят разведчики, я начинаю свою игру. Так давайте же, пожелаем друг другу удачи! И еще один совет: мощное оружие сопротивления Системе - это высмеивание всего и вся, что гуляет по масс-медиа. Грубое, жесткое, безнравственное, циничное высмеивание, которое убивает страх и снимает тревогу. Которое освобождает народ от власти и ее манипуляций. Я бы добавил - беспредельно циничное высмеивание, и этого не надо бояться, ибо цинизма Системы все равно не переплюнуть. А Система, как вы прекрасно понимаете, далеко не только цинична».

От этих слов Кукловода Владислав Евгеньевич буквально опешил, уж от него-то услышать такой совет казалось невозможным: «Не понял, мы же по разные стороны баррикад!», - «Отнюдь! Там, где мы с вами находимся, никаких баррикад уже нет. Отхватив, путём предельного риска, колоссальный энергетический куш, мы получаем возможность осознать себя не только в одном мире, но и в том, что нынче физики называют Мультверсумом — множестве параллельных миров. Это не фантастика, а научный факт, у нас он известен уже давно. Можно умереть в этой Вселенной, но продолжать жить в другой, лишь чуть отличающейся от этой. И вообще можно воплотить то, что, конечно, на свой лад предвидели некоторые фантасты типа Роджера Желязны. Помните, как его герои путешествуют по Отражениям? Когда исчерпаны все возможности этого мира, подобные приключения выглядят весьма заманчиво.

«И что, есть сведенья о людях, которым удалось, умерев - не умереть, извините за каламбур?», - «Вы же понимаете, что в этом вопросе не может быть гарантий. Однако, в Семье говорили о таких людях», - «Кто же это?», - «Ну, во-первых, некоторые алхимики, типа Николы Фламеля и Функанелли — говорят, что они до сих пор иногда захаживают в наш мир. Ещё из известных личностей — последний Великий Магистр Ордена Тамплиеров Жак де Моле», - «Но если Фламель с Функанелли исчезли, не оставив никаких следов своей смерти, то Жак де Моле был сожжён на костре, при большом стечении народа», - «В этом мире, да, но незадолго до смерти ему, по-видимому, удалось осознать своего двойника в другом мире. Впрочем, как и таким известнейшим оккультистам 20-го века, которые как раз таки жили на острие риска, благодаря своей политической деятельности, как чекист Глеб Бокий и нацист Карл Хаусхофер. Им, тоже по слухам, удалось выйти за пределы согласованной реальности. Бокий — основатель оккультного Ордена в недрах самого НКВД, был расстрелян в 37-м году, а Хаусхофер — активнейший идеолог эзотерического общества Туле, на которое опирались нацисты, был осуждён на Нюрнбергском процессе и повешен. Однако, и тому и другому, опять же по слухам, также, как и Магистру Тамплиеров, удалось осознать себя в мире, похожем на наш. Впрочем, всё это, как говориться, бабушка надвое сказала. Это я, некоторым образом, забалтываю основную часть нашей беседы, а заодно и намекаю на те цели, которые у нас могут быть общими». Кукловод замолк и скрестил руки на груди. Лебедько поступил точно также. В полумраке комнаты слышно было лишь дыхание того и другого. Таким образом, прошло минут пять. «Вы свободны», - произнёс, наконец, представитель Семьи. Лебедько встал, и, не прощаясь, вышел за дверь.

Дата добавления: 2015-09-28