или похождения Лебедько 2 страница

Впрочем, мы забежали несколько вперед, и время, затраченное читателем на ознакомление с некоторыми ключевыми вехами судьбы и мировоззренческой позицией господина Лебедько, уже даже несколько превышает те несколько минут, которые были достаточны для того, чтобы в момент описываемых нами событий, заглушить мотор «Жигулей», закрыть дверцу и занять номер в гостинице города N, куда Владислав Евгеньевич в ту пору прибыл по весьма важному, как ему казалось, делу; а мы даже ещё не успели разъяснить, что это было за предприятие, и почему мы решили вывести в фокус внимания именно это дело. Впрочем, из предыдущего повествования уже видно, в чем состоял главный предмет вкуса и склонностей нашего героя, а потому не диво, что он скоро погрузился весь в него и телом и душою.

Сутью же сего предприятия являлось то, что еще довольно молодой, как мы успели заметить, одаренный, дерзкий, уже получивший первое весьма щедрое признание своему детищу, разведённый к тому времени, он, тем не менее, чувствовал горьковатый привкус неполноты. Держа нос по ветру, тонко чувствовал Владислав Евгеньевич настроение передовой части общества, а как раз к началу второго десятилетия двадцать первого века в моде царили эзотерические, духовные и мистические учения.

Здесь можно усмотреть два мотива: первый – тщеславный Лебедько возомнил оказаться решительно на гребне волны и прослыть в определенных кругах ни больше, ни меньше, как просветлённый мастер, что происходило просто от какой-то неугомонной юркости и бойкости характера. Второй фактор более прозаичен, но, тем не менее, очень весом: Лебедько наш был по уши влюблён во внучку известного писателя, к тому же слывшего крупным знатоком всякого рода мистицизма - Юрия Васильевича Муромцева, вращавшегося, что называется, в «определенных кругах». Но рассчитывать на успех молодой человек мог, только попав в круг избранных, вхожих в дом Муромцева, что, признаться, было крайне непросто. История же влюбленности нашего героя сама по себе столь замечательна, что нам придется уделить ее описанию отдельное место в следующей главе.

И опять же великодушная судьба загодя предоставила дерзкому авантюристу очередной козырь, в виде давнего знакомства с одним из мистиков и эзотериков «старой гвардии» - Федором Валериевичем Малкиным. Пытливый читатель не преминет вспомнить, что фамилия Малкин где-то ему уже решительно встречалась, причем в обстоятельствах комического свойства. Автор уверен, что есть читатели такие любопытные, которые пожелают даже узнать в каких именно. Пожалуй, почему же не удовлетворить! Персонаж, носящий сию фамилию, хотя и эпизодичен, настолько даже, что история не оставила нам ни имени его, ни отчества, однако, соседствует с некими другими фамилиями, одна из которых в свое время имела даже существенное влияние на сексуальное просвещение пролетариата молодой советской республики. Не будем долго томить читателя и еще раз вспомним великое творение Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев» - на четырех стульях в театре Колумба сиживала веселая компания осветителей этого самого театра – Малкин, Палкин, Чалкин и Залкинд. Может оказаться небезынтересным как раз то, что мы не знаем происхождения в романе про великого комбинатора первых трех фамилий, но, о четвертой же мы можем составить вполне достоверную догадку, так как она является в некотором роде исторической. Раскрывши Википедию, мы тотчас можем прочесть, что Арон Борисович Залкинд в 20х годах прошлого века был одним из ведущих психиатров Советской России, пытавшихся, между прочим, подружить фрейдизм и марксизм (сия аллюзия нам еще неоднократно встретится далее). Особо же отличился Залкинд, соорудив так называемые «Двенадцать половых заповедей пролетариата». Соседство Малкина со столь остроумным персонажем, да еще и на страницах весьма близкого нам по духу произведения, побуждает автора к различным многообещающим ассоциациям, которые не замедлят тем или иным образом проявиться по ходу нашего повествования.

Вернемся же к Федору Валериевичу Малкину, который щедро поделился с молодым (точнее было бы сказать – молодящимся) искателем приключений паролями и явками своих товарищей и коллег, представляющих бомонд эзотерической элиты России конца 20 века. И вот уже наш Лебедько собирается познакомиться с десятком этих славных людей из старой гвардии, имея в виду две цели: поднабраться знаний в области серьезного (не бульварного, начавшего уже заполнять умы тысяч, а то и миллионов людей) мистицизма и эзотеризма, чтобы сойти, если уж не за просветленного, так, по крайней мере, за глубокого мистика и настоящего духовного искателя, стать, в известной перспективе причастным к могучим фигурам, пребывавшим на слуху у интеллектуальной элиты еще с семидесятых годов двадцатого века, как сообщество мистиков Югорского переулка, а также войти в дом Муромцева и добиться благосклонности его внучки. Иными словами, наш предприимчивый герой решил приобрести в кратчайшие сроки некий душевный капиталец.

Собственно, далее мы собираемся последовать за Владиславом Евгеньевичем, с одной стороны, так как это просто поучительно, а с другой стороны, чтобы лишний раз убедиться, что архетипические сюжеты в какой-то степени повторяются. И если уж ты начал как авантюрист, то и закончишь всенепременнейше так же… Впрочем! Чем не шутит с русским человеком ее величество Судьба (а, может быть, и Случай)! Возможно, мы, в ходе повествования, откроем для себя совсем иные смыслы для слова «авантюрист»? Кто знает? Но обо всем этом читатель узнает постепенно и в свое время, если только будет иметь терпение прочесть предлагаемую повесть, довольно длинную, имеющую после раздвинуться шире и просторнее по мере приближения к концу, венчающему дело.

Глава 2.

Итак, вернемся к нашему герою, которого мы оставили в гостиничном номере города N. С легкой душою мы можем признаться в том, что нам нет особой надобности для конспирации, и в дальнейшем мы будем называть этот славный и древний русский город тем именем, коим он и обозначен на карте — Ярославль. Да, именно в Ярославле на следующий день Владиславу Евгеньевичу была уготована встреча с Борисом Петровичем Берковым, который, в силу необузданной пышности своего характера, считался душою российского эзотерического андеграунда в семидесятых-восьмидесятых годах прошлого века. По описаниям Малкина, Берков был неугомонным острословом, имевшим в любую минуту что сказать практически по любому поводу. Людей такого рода в России не мало, как правило, это добродушного вида толстяк, неугомонный болтун и, естественно, любитель приврать и прихвастнуть, рассыпающийся направо и налево дюжиной эпиграмм, тостов и рассказов о всякой всячине. Одним своим присутствием он вызовет в собеседнике глубочайшее расположение, и, прежде всего, за счет своей широты — и тут уж черт ногу сломит, пытаясь разобрать — воздействие ли это широты душевной, широты мысли, простирающейся во все возможные концы человеческого познания, или же широты своих физических форм, впрочем, возможно, что и всего вместе взятого. Именно такой образ явился Владиславу Евгеньевичу в ходе описаний Беркова Малкиным. Сам Малкин с Борисом Петровичем не был коротко знаком, а так — виделся два-три раза в разных компаниях, хотя, в кругах, о которых мы ведем речь, даже двух-трех коротких встреч было довольно, дабы дать рекомендацию для личной беседы, на которую Берков после короткого звонка Лебедько охотно согласился.

После бурной московской молодости, проведенной в компании, бывшей на короткой ноге со знаменитым кружком Югорского переулка, Берков перебрался в начале нового века в Ярославль, где занял должность профессора психологии Ярославского Педагогического Университета. Будучи человеком уже, что называется, в летах, вел Борис Петрович жизнь достаточно уединенную, большую часть времени проводя на даче, на волжском берегу, имея в соседях крупных ярославских бизнесменов и чиновников. Лекции читал он всего два раза в неделю, и надобно сказать, что благодаря своему красноречию, остроумию и особливо той едва уловимой иронии и самоиронии, каковая придавала его речам неповторимый шарм и обаяние, его лекционная аудитория всегда была переполнена. Тут были далеко не одни только студенты, но и разного рода ярославские интеллектуалы, да и просто досужий люд, из тех, что ни черта, признаться, в психологии не понимают, да вот, однако же, желают слыть среди своих приятелей людьми просвещенными. Многие знали, что Берков был не просто психологом и красноречивым оратором, но и то, что прошлое его связано с какой-то загадочной, мистической жизнью, но лишь узкому кругу посвященных было известно, что Борис Петрович Берков являлся Мастером школы тибетского буддизма Дзогчен...

И вот этим-то обстоятельством и был обязан Берков визитом к нему нашего героя. Лебедько жаждал не просто пообщаться с сим великим человеком, но имел тайную надежду всеми правдами или неправдами добиться того, чтобы Борис Петрович дал ему посвящение в тибетский буддизм и даже оснастил соответствующим документом. Любой здравомыслящий читатель, хоть сколько-нибудь сведущий в эзотеризме, без сомнения сочтет подобные надежды нелепыми, ибо прекрасно известно, что для получения посвящения от Мастера необходимы годы упорнейшей практики. Лебедько также прекрасно отдавал себе отчет в том, что его притязания не имеют под собой решительно никакой почвы, но! был припасен у нашего ловкача некий козырь, коим он намеревался бить все возможные возражения старика, да и не только его одного. Однако читатель узнает об этом козыре в свое время, мы только лишь можем заверить его (читателя), что посвящение от Беркова нужно было Владиславу Евгеньевичу буквально как воздух, ибо, можно сказать, всю свою будущность наш авантюрист поставил на эту затею. И вот тут-то нам необходимо спешно открыть — отчего Владислав Евгеньевич, несмотря на то, что достиг, как говорится, почтенных лет, сподобился решиться на такое мальчишеское и дерзкое предприятие.

А дело началось, собственно, весной 2012 года небольшим эпизодом, который, однако, столь врезался в самую душу нашего героя, что тот, как говорится, не мог уже ни есть, ни спать и все силы свои употребил на осуществление возникшего вследствие этого эпизода замысла. Пятнадцатого апреля Лебедько должен был прочитать доклад на крупной международной конференции в Москве. Это был шанс, чуть ли не впервые за двадцать лет, предъявить свое детище — Магический Театр с самой высокой трибуны крупнейшим зарубежным специалистам. Речь была тщательным образом заготовлена, да вот только по дороге в Москву произошла весьма досадная промашка. Прибывши на вокзал и подойдя уже было к поезду, отправляющемуся через десять минут, Лебедько полез в карман пиджака за билетом, да так и похолодел от ужаса — билет был забыт дома. Однако оставалась еще надежда взять билет на какой-либо из следующих поездов. Припустил во весь дух к кассам — ан нет — ни одного билета ни плацкартного, ни купейного, ни даже сидячего в кассах не оказалось. А, между прочим, доклад-то уже на следующее утро. Пригорюнился мой Лебедько не на шутку — когда-то еще представится подобный шанс, да и у организаторов конференции попадешь на черную метку — доклад-то был заявлен как основной в этот день, и так вот запросто прогулять его посчиталось бы верхом легкомыслия. Стоит незадачливый путешественник у окошка кассы, да плаксивым голосом клянчит: «Девушка, ну, посмотрите еще, пожалуйста, может быть, хоть что-нибудь найдется. Мне ведь до зарезу надо быть завтра в Москве», — на что кассирша ему, представьте себе, заявляет, позевывая: «Ну, так ежели позарез ехать надо, то ступайте к кассе для ВИП-персон, может там вам что-либо и предоставят». Стремглав помчался он к специальному окошку, где ни одного человека в очереди не видно, ибо для ВИП-персон оно предназначено, а таковые не каждый час, представьте себе, по вокзалу шляются, а предпочитают, чтобы билеты им нарочный доставил. Спросил Лебедько насчет того, чтобы в Москву попасть хоть классом люкс, ан нет, - нет даже этого класса, зато есть билет на «Гранд-экспресс» по цене, от которой даже дух захватывает – как бы вы думали, по какой? Не по пять с половиной тысяч, как двухместный люкс, а, держитесь-ка – по двадцать семь тысяч рубликов за одноместное купе в четверть вагона размахом, с туалетом и душем, а также массой дополнительных услуг, как то: горячий завтрак от шеф-повара, неограниченный набор напитков, носильщик, ожидающий вас прямо у вагона, и многое другое…

Надобно сказать, что у Лебедько была при себе сумма вдвое большая назначенной за билет, однако, жадность удушливой вожжой стянула его грудь так, что даже дышать сделалось тяжело. Целых пять минут продолжалась в организме Лебедька беспощадная борьба между жадностью и карьеризмом. Последний все же победил, хоть и с небольшим перевесом, оставив в желудке мерзопакостное ощущение проглоченной живьем лягушки. Поезд отправлялся через сорок минут.

Занявши купе, страдалец отметил, что оно действительно достойно всяческих похвал и удобно весьма, хотя, даже для таких удобств сумма двадцать семь тысяч явно избыточна — за такие деньги можно было преспокойно слетать на недельку в какой-нибудь Египет или Турцию и отдохнуть у моря в пятизвездочном отеле. Но делать нечего, оставалось уповать на успешный доклад на конференции, суливший в будущем сторицей окупить и эти затраты. Дабы сколько-нибудь развеяться, горе-путешественник решил было выйти подышать на перрон, благо до отправления респектабельного экспресса оставалось еще минут двенадцать-тринадцать. Лебедько еще и представить себе не мог, сколь живительное утешение ждет его в коридоре при выходе из купе.

Если и можно себе вообразить Афродиту во всем блеске и сиянии источаемой ею сладостной, одурманивающей, сводящей с ума прелести, и всех тех достоинств и чар, которыми может только обладать женщина, то именно она — богиня любви стояла перед путником в коридоре вагона, грациозно облокотившись о поручень и непринужденно беседуя с кем-то по телефону. Лебедько замер, вытянулся во фрунт, и, даже не успев сообразить, насколько для него это неприлично дерзко, во все глаза рассматривал девушку, в ком узнал он тотчас тот волшебный образ, несколько раз в жизни являвшийся ему во снах с такой силой любви, радости, с такой телесной и душевной близостью, которой не испытывал он ни к кому и никогда. Он готов был заплакать от счастья узнавания, и глаза его даже увлажнились.

Девушка между тем завершила разговор и повернула к нему свое чудесное белокурое личико. Видно было, что она привычна к пристальным взглядам незнакомых мужчин, однако вид у оторопевшего до крайности Владислава Евгеньевича был несколько отличен от досужих ловеласов, да и слезы, навернувшиеся на глаза его, были весьма кстати, чтобы удержать внимание девушки и вызвать ее удивление. «Вы..., вы в Москву направляетесь?» — с усилием выдавил из себя Лебедько. «Да..., в Москву» — обычно она не вступала в разговоры с незнакомцами, да что там — весь гордый и надменный облик ее за несколько метров останавливал даже самых бойких Казанов, но столь необычный вид обратившегося к ней мужчины на минуту заставил сбросить привычную маску. В это время Владислав Евгеньевич, видя, что разговор не прерывается, а напротив, набирает даже некоторые обороты, приободрился и, давши почтительное выражение лицу своему, продолжал: «И я... в Москву. Сосед ваш. Позвольте рекомендоваться: Лебедько Владислав Евгеньевич, профессор психологии», — «Вот как? Профессор психологии? Это интересно!» — девушка улыбнулась, а героя нашего чуть кондрашка не хватил от счастья созерцания этой божественной улыбки, направленной к тому же в его сторону. Сумевши справиться с сердцебиением, он добавил уже смелее: «Да, направляюсь на международную конференцию. А вас, простите, как звать?», — «Аня..., Анна Муромцева», — она не прерывала беседу, сообразив, что обращающийся к ней, по-видимому, действительно является тем, за кого себя выдает, - к мысли этой располагало и то, что разговаривают они не на улице, а, напротив, в вагоне самого шикарного и дорогого поезда. «Позвольте! Вы не имеете отношения к Юрию Васильевичу Муромцеву?»,— «Да, я его внучка», — «Читал, как же, и много читал! Очень, очень впечатлен!», — воскликнул Лебедько, но тут же спохватился, что сморозил какую-то банальщину и добавил: «А я вас узнал. Вы..., вы мне снились», — Аня скорчила гримасу: «Ну, это уже совсем не оригинально», — развернулась и взялась за ручку купе. «Постойте, извините, я совсем не то хотел сказать, не исчезайте, дайте мне хоть еще минуту! Смогу ли я где-то видеть вас еще?», — сие было произнесено так искренне и наивно, что юное создание остановилось и вновь одарило счастливца своей царственной улыбкой: «Ну, что ж, разве что в доме моего дедушки», — «Я буду там!», — «О! А вы знаете, что это почти невозможно для простого смертного?», — «Я буду там! — решительно сказал наш герой, — не пройдет и полгода. Для меня невозможного мало!», — «Что же, удачи вам!», — еще одна божественная улыбка, лукавый, но вместе с тем нежный и даже, как показалось Владиславу Евгеньевичу, многообещающий взгляд — и царица души его скрылась в своем купе. Он же, почти обезумевший от внезапно нахлынувшего порыва чувств, всю гамму красок коих мы не рискнем описывать, ринулся опрометью к себе, упал на огромный мягкий диван и, отказавшись даже от чашки чаю, полночи так и пролежал в неопределенных, но безумно сладостных мечтаниях, после чего, не раздевшись, как был в костюме, так и заснул сном младенца, ухватившего наверняка мамкину грудь.

Стоит ли говорить, что доклад был прочитан блестяще и вызвал бурные овации. А сам Лебедько, снабженный уже через месяц, посредством Малкина, всеми необходимыми адресами, паролями и рекомендациями, оседлал свои старенькие «Жигули» и помчался по городам средней полосы России собирать урожай посвящений и инициаций, решительно намереваясь еще летом оказаться в Москве, в Югорском переулке, в доме Муромцева. Ведь чем отличается русский человек? А тем, что коли зарубил что-то себе в голову, то уж ничем его не пересилишь, и сколько не представляй ему доводов ясных как день, все отскакивает от него как резиновый мяч отскакивает от стены.

Вот герой наш в Ярославле. Весьма довольный обильным обедом, а в особенности прогулкой промеж многочисленных церквей, да по набережной Волги, где зацветали первыми, едва распускающимися листочками, березы и липы, да речной запах навевал дурманящие грезы, Владислав Евгеньевич возвратился в свой номер и стал готовиться ко сну. На другой день назначена была встреча с Берковым. Он не знал еще, как начнет беседу и как именно развернет ее к желанной цели, но некая уверенность уже укоренилась в нем, тем более, что интуиция его имела свойство именно во сне подготовлять сознание к разного рода непростым и неожиданным событиям. Так случилось и в этот раз.

Забегая вперед, стоит отметить, что уже известный читателю Малкин научил в свое время нашего героя специальному способу внутренней работы со сновидениями. Едва проснувшись и пребывая еще частично в объятиях Морфея, не открывая глаз, следовало вновь вспомнить те образы, которые являлись ночью во сне. Сие упражнение требовало известной сноровки, ибо образы норовили как можно скорее спрятаться от пробуждающегося сознания. Имея же навык ухватить их и не отпускать, можно было, разматывая один образ за другим и допуская даже некоторую долю воображения там, где между образами связи не было, увидеть сновидение как бы заново, уже почти наяву. Более того, далее открывалась возможность свободной игры этими образами, отождествлением с ними и даже диалогом как с самостоятельными живыми существами. Впрочем, Малкин даже настаивал, что они — образы сновидений - таковыми и являются.

И вот, чуя близость пробуждения, Лебедько вспоминает, что этой ночью в его сновидении являлись образы капитана Немо, Волшебника Изумрудного Города и Улыбки Чеширского Кота.

Капитан Немо... Образ, в котором Владислав Евгеньевич хотел бы себя видеть как раз в том возрасте, в котором он и пребывал. Мудрый, всезнающий человек, постигший суетность этого мира. Простые и ясные черты идеального Родителя – ведь когда Лебедько был мальчишкой, читавшим Жюля Верна и смотревшим экранизацию знаменитого романа, то именно такого Родителя он мечтал лицезреть в своих близких. Увы… Потом была попытка найти такого Родителя в Малкине, в ком-то еще... Но, ежели вникнуть в суть дела, несложно уразуметь, что это своего рода проекция. В образ капитана Немо герой наш проецировал самое себя, и когда он по отношению к кому-то выступал в Родительской позиции, в нем проявлялись черты именно капитана Немо в ряду, конечно, и многих других персонажей. И вдруг озарение упругой волной растекается по всем членам: Немо — это же Никто!... Таинственная загадочность?... Подводный мир, подводная лодка — символ погружения в глубины бессознательного, в недрах коего на самом дне, в пещере обитает загадочный мудрец, имя которому Никто… Ассоциации с юнгианской Самостью...

Немо, Никто, никто — даже с маленькой буквы, неназванный, тот, кто может быть всяким и всем... Капитан Немо — ключ к сокровенным глубинам бессознательного. Он удалился от суетного мира, где на поверхности лишь ложь, глупость и неутомимый карнавал масок, прикрывающих бессмысленность. И вот Лебедько уже погружается на дно. Перед ним предстает пещера, откуда бьет мощный поток света. Входя в пещеру, он спускается по каменным ступеням, неведомые огни всполохами мерцают круг него. Дверь — выход в осенний мрачный сад... Желтые листья — и все это на дне, - таинственный подводный город. Вспоминаются кадры из фильма, где молодой капитан Немо, приговоренный на казнь, привязан к пушке, и еще много, много пушек с привязанными к ним людьми - во весь горизонт, а сам Немо больше не привязан, он стоит рядом с Лебедько, скрестив руки, и предлагает прогуляться вдоль пушек. «Смотри — говорит он — сейчас эти пушки выстрелят, и все личины, которые к ним привязаны, разлетятся в пух и прах! Готов ли ты увидеть это и пережить?». Не дожидаясь ответа, происходит залп... Кровавое месиво, комок отвращения в горле. Вдруг Немо оборачивается Малкиным и произносит: «Ты видишь, как всё просто?!». Лебедько решительно озадачен: «Я вообще-то с собой хотел встретиться, а не с тобой» — «А кто я, как не ты? Не весь ты, конечно, но я — это тоже ты!». Они идут по некому парку, поднимаются по мраморной лестнице, и к ним присовокупляется еще один капитан Немо, уже в белых индийских одеждах, произносящий: «Мы идем к четвертому, чтобы образовать полный цикл, только не удивляйся, когда увидишь, кто это». Предупреждение сие решительно лишнее, ибо Лебедько уже знает - кто там. Троица входит в таинственную залу, усаживаясь за круглый стол, в кресла, по левую руку от Лебедько — Малкин, по правую – капитан Немо. Четвертое кресло пустует. Медленно, будто из облака, сгущается в нем некая фигура, обретая черты отца Владислава Евгеньевича и произнося: «Вот тебе и вся Самость. Теперь мы все в сборе!». И вот уже Лебедько чувствует, что все четверо — это и есть он, и имя его — Никто. К нему на благословение тянется вереница людей, какие-то близкие, далекие, знакомые и незнакомые люди - надобно просто коснуться каждого. Лебедько остро чувствует, что он не просто Никто — его самого-то и нет! Через маску его лица смотрит само Бытие, само на себя. Все перемешивается в вихре, и из вихря этого будто бог из бури представший перед многострадальным Иовом, проявляется Волшебник Изумрудного Города.

О! Это была самая захватывающая сказка в детстве нашего героя, как был влюблен он в девочку Элли, которая шла вместе с друзьями к мудрому Гудвину. Гудвин же, в свою очередь оказался «картонной дурилкой», миражом, но весь парадоксализм ситуации в том, что Гудвин также и маяк. Когда ты приходишь к нему, то видишь наверное, что это — пустышка, но пройти весь сложный путь до этой пустышки, до этого Ничто, преодолев все трудности и тяготы пути и обретя достойнейших друзей, можно только прельстившись величием это пустышки! Сам путь уже все решил, решительно все. Ты шел к Гудвину, а оказалось, что пришел к себе, и даже более, чем к себе — к Ничто. Нет ни малейшего желания думать, здесь каждое сказанное слово может убить все, точнее — Ничто.

А что же улыбка Чеширского Кота? Лебедько уже был ей — только что, сейчас оттуда и задал вопрос: «Кто я?». Тотчас понял абсолютную бессмысленность этого вопроса, даже Никто — это не ответ, даже Ничто — это не ответ. Сам вопрос бессмысленный. Точнее, нет, не так. Вопрос не бессмысленный, этот вопрос играет ту же роль, что и Гудвин.

Сию минуту Владислав Евгеньевич потягивается, кряхтит, отверзает веки и, садясь на скрипучей гостиничной кровати, произносит вдруг вслух: «Ух ты! Эвона в какую литературу заехать изволил! Что же, господин Берков, держитесь, милостивый сударь, я иду к вам!». И при этих словах поднявшись и радостно отшлепавши себя по ягодицам, наш сновидец пришел весьма в бодрое состояние духа, в коем и находился все утро, удивляясь тому, что во снах находится много вещей неизъяснимых даже для самого обширного ума. Потом мысли его перенеслись незаметно к другим предметам и наконец занеслись бог знает куда.

...

В полдень, как и было намечено, рука Владислава Евгеньевича уверенно коснулась звонка перед квартирою номер двенадцать в одном из пятиэтажных домов по улице Первомайской. Спустя немного времени за дверью послышался глухой кашель и шаркающие шаги. Без привычного в подобных случаях вопроса: «Кто там?» дверь отворилась. На пороге стоял действительно широкий во всех отношениях мужчина лет шестидесяти пяти: широка была его талия, широко лицо и широка улыбка, сие лицо озаряющая. «Я...» — начал было в волнении Лебедько, но Берков (а это был без сомнения он) прервал его на полуслове: «Знаю, знаю, проходи, брат, да не обессудь — ремонт у меня», - и действительно вещи в квартире были нагромождены чрезвычайно беспорядочно, обои отодраны, а весь пол оказался покрыт штукатуркой. «Ты ботинки-то не снимай, иди на кухню, будем чаевничать», - продолжал Берков, - «я бы тебя на даче встретил, да вот понимаешь — ремонт это..., это...», - Борис Петрович совершил неопределенный, но очень широкий, размашистый жест, позволивший Владиславу Евгеньевичу подхватить: «Ремонт — это состояние души!», - добродушное лицо Беркова растянулось в очередной широкой улыбке. Он одобрительно похлопал гостя по плечу: «Смекаешь, брат. Ну, не откажись выкушать зеленого чайку, да и пирогами-то не побрезгуй, хозяйка утром испекла — тут тебе с рыбой, с капустой, с яблоком...».

Хозяин, поколдовав с заварным чайником, попереженив чай аж восемь раз и дождавшись того момента, когда гость с аппетитом набросится на пирог, подначил его вопросом: «Ну-с, с чем изволил пожаловать?», - Лебедько, пойманный вопросом, что называется с полным ртом, начал было, жестикулируя: «Все говорят, кхе, все говорят...», - «Все говорят нет правды на земле, но правды нет и выше, - для меня так это ясно, как простая гамма!», - подхватил Берков и залился звонким смехом, видимо, довольный удачной своей аллюзией на пушкинского Сальери, - «и заметь, это я тебе безо всякого буддизма, а просто из жизненного опыта скажу». Гость тем временем спешно прожевал и проглотил кусок и проделал еще одну попытку изъяснить свою мысль: «Все говорят, мол, просветление и все такое, так вот я бы хотел сей щекотливый вопрос прояснить, так сказать, из первоисточника». Хозяин вновь растянулся в широчайшей улыбке: «Эк ты! С первого же абцуга так польстил старику! Ну, слушай же, слушай, но не соглашайся ни с одним моим положением, ибо убедить я тебя могу в чем угодно и это, как ты понимаешь, будет великая иллюзия. Мы это самое просветление, как ты изволил выразиться, называем изначальным состоянием, и когда в канонических текстах ты встречаешь что-то типа такого оборота, мол «просветлевший будда заметил, что окружающие — тоже будды», ты воспринимаешь это как некую поэтическую аллегорию, но заметь - наше изначальное базовое состояние является просветленным. И дальше все, что происходит с человеком в процессе формирования личности, делается из этого же материала, то бишь из изначального состояния, в противном случае этого было бы невозможно достичь. Просветление — это просто возврат обратно, и совершить этот возврат как действие - принципиально невозможно. И нет никакой разницы между обычной непросветленной личностью и личностью, стремящейся к просветлению. Поелику и то, и другое строится на основе изначального состояния. Любое твое стремление уводит тебя от изначального состояния максимально далеко. В свое время грамотные буддийские мастера исследовали вопрос: приводят ли буддийские практики к просветлению и однозначно показали, что не приводят. Но — способствуют! Измучившись, назанимавшись всякой хренью ты вдруг обнаруживаешь, что ты все время... «Что?», - «И так все время был просветленным?» - ответствовал Лебедько, покончивший к тому времени уже с двумя внушительного размера пирогами. «Погоди, не торопись. Известен такой случай: один почтенный практик обращается еще к более почтенному Мастеру: «Такой-то и такой-то Петя Иванов просидел десять кальп в медитации, да так и не достиг просветления, - почему?» - «Ты задаешь хороший вопрос!», отвечает Мастер. «Все-таки почему?» - не унимался ученик. На что Мастер сказал совершенно идеальную фразу: «Потому что не достиг». Понимаешь?», - «Просветленному просветление не грозит», - попытался было отшутиться гость.

Берков хмыкнул: «Психология не рассматривает процессов за пределами жизни. Предметом психологии является временной участок от момента зачатия до момента смерти. Сам понимаешь, что очень редко кто из психологов, находящихся в разумном состоянии, работает с пациентами, которые уже не приходят в физическом теле. Для психологов считается приличным, чтобы пациент притащил с собой физическое тело и кучку денег. А вот для экстрасенсов это уже искусство, им пофиг — приходи, кто хочет. То, что в буддизме называется воплощением, в психологии зовется состоянием. У тебя вот в течение дня меняются состояния: проснулся с похмелья — одно состояние, опохмелился — состояние уже другое. Состояния все время меняются. Так вот, выходя за пределы психологии нужно отдавать себе отчет, что у нас как у личностей никакой кармы нет. У меня как у Бориса Беркова никогда не было никаких перерождений. Я был Борисом Берковым всего один раз, и в следующий раз Борисом Берковым не буду. Это надо быть идиотом, чтобы Борисом Берковым родиться во второй раз. Тупые буддисты этого не поняли, поэтому там Карнапа спокойненько перерождается в следующего Карнапу. Он может даже не заметить, что он переродился, но это особый случай — человек на работе! Нормальные люди такой глупостью не занимаются, - ты создаешь себе конфигурацию, которая называется личность, под задачу, каковую надобно решить в данном конкретном воплощении. Когда задача решена, лучше, как говорится, сменить картридж, чем его перезаправить, ибо перезаправленный картридж ухудшает качество печати».

Дата добавления: 2015-09-28