Рот Мишеля был приоткрыт, из него постоянно вырывались влажные вздохи. Парень прикрыл глаза, но все равно в них было такое вожделение, что Эверсу стало страшно – а вдруг он не оправдает ожиданий?.. Но как только он чуть-чуть, даже без злого умысла наклонился к Мишелю, тот прижался к нему, голой левой рукой обнимая, а правой трогая плечо писателя. Ду Лонвалль наклонил его к себе, так что Жан послушно принялся целовать его шею, с ума сходя от запаха кокосового мыла, приторных духов из стеклянного флакона с гравировкой и чего-то очень нежного. Возможно самой кожи. Правда этот детский запах тела уже перебивался запахом самого Жана. Откровенно мужским, смесью всего мужественного: пота, одеколона, дезодоранта, геля после бритья. И запаха, который выдавал его возбуждение.
Мишель продолжал озвучивать происходящее, да так, что Жан подумал – все бывшие Белотти и его самого никогда бы не смогли такие звуки воспроизвести. Хихиканье, стоны, мычание, переходящее в рычание. Последнее очень сильно пугало, потому что было не столько страстным, сколько сумасшедшим и диким.
Поза была неудобная, зато Жану понравилось, что не пришлось стаскивать с парня штаны, достаточно было задрать юбку платья и подвинуть к себе, так что Мишель опять случайно приложился коленкой о столбик перил.
Жан думал, что он закричит, но даже в первый момент «призрак» только прижал его поближе, согнул колени и задрал ноги так, что одна удобно оказалась на гладкой поверхности перил, а вторая постоянно соскальзывала со стены. Парень запрокинул голову, свободной рукой царапая стену, отдирая от нее кусок обоев. Но потом Жан его отвлек, двигаясь редко, но резко, так что каждый раз Мишель стучался спиной о ступеньки. Ему некуда было девать руки, поэтому он царапал грудь писателя, раз уж спина была закрыта рубашкой. Но не только царапал, он еще стащил резинку с волос Жана, чтобы не мешала, так что Эверс стал еще симпатичнее и естественнее, пыхтя, рыча еле слышно и сорванно дыша, глядя на захлебывающегося вздохами парня под ним. Мишель зажмурился, все же думая, что это потрясающе. Лучше не бывает, намного приятнее, чем казалось, и вовсе не больно.
Совсем не так больно, как отрубить обе руки.
Одну из красивых, женских во всех смыслах рук Мишель протянул-таки к лицу Жана, красному от напряжения и усердия, сосредоточенному. Коснулся его щеки и уставился на писателя немножко с ехидцей. По глазам можно было прочитать: «Вот ты и сгорел».
Его пальцы провели по щеке Жана, соскользнули будто случайно, ногти царапнули по губам, так что Эверс машинально приоткрыл рот.
Его лицо было всего сантиметрах в двадцати от лица «призрака», а указательный и средний пальцы Мишеля скользнули между его губами. Парень почувствовал жар и влажность, зашипел, а Жан его укусил.
Прямо, как котенок, но совсем не так нежно.
Мишель и правда Жана любил. Любил так, как никто и никого никогда не любил, он не был закован в рамки разумности, а потому и у любви рамок не было. Если бы за Жана надо было кого-то убить, Мишель сделал бы это, не задумываясь, а каждая секунда близости приносила такое удовольствие, что хотелось умереть, лишь бы не расставаться, не разлучаться.
Жан, дернувшись и застонав глухо, все же затих, рухнув сверху. Мишель опустил ногу с перил на ступеньку, вторую тоже почти выпрямил, лежа и пытаясь прийти в себя. И нельзя было скрыть – он тоже удовольствие получил, Жан был не одинок. Писатель устыдился своего дикого поведения, отстранился и принялся застегивать штаны, а Мишель сел на ступеньке и одернул юбку, прилично ее поправил. Сунул руку в рукав, хотя ворот уже и съезжал с плеча до самого локтя.
- Еще хочу.
- Изви… Что ты сказал?.. – Жан подавился извинениями и уставился на парня.
- Еще хочу, - повторил Мишель, глядя на него. – А ты?
Лицо у писателя было потрясающее, он не ожидал такого. Вчера, когда Франциско всего лишь пошутил и немного переборщил, Мишель послал обоих в преисподнюю, а сегодня, когда Жан сорвался и такое вытворил… В первый раз, да еще на лестнице, грубо и все такое… И поди ж ты, «еще хочу»! Невероятное существо.
Жан решил, что и правда сгорел. Как феникс, вспыхнул, превратился в пепел и возродился, но уже совсем другим. Психом Мишель больше не казался, он казался просто прелестным идеалом. Не смотря на то, что дурацкий оскал и бессмысленный взгляд остались. Но взгляд был не таким уж бессмысленным, как показалось вначале, в нем было то самое, что появилось только сейчас – легкое кокетство. И Мишелю, кажется, было совсем не стыдно. А если и стыдно, то очень незаметно.
- А можно?.. – тупо спросил Жан, вставая и подавая парню руку. Мишель тоже встал, прикрыл глаза на секунду, ощутив все прелести прошедшего сеанса любви.
- Нужно, - ответил он, не отпуская руку Жана. Выразительно посмотрел на остаток лестницы и коридор. Намекая.
Эверс вспыхнул, смутившись своей глупости, и легко, как перышко, поднял его на руки. Мишель выгнул бровь.
- Не тяжело?
- Лучше не бывает, - отозвался писатель, хмыкнув, донес его до «своей» спальни и усадил на кровать. И все же извинился. – Прости, не знаю, что на меня нашло. Не надо было…
- Не понравилось?
- Нет, очень понравилось!
- Это же я предложил, - удивился Мишель так же наивно, как удивлялся еще вчера.
- Ну, нельзя соглашаться на все предложения… Я должен был подумать.
- Франциско сказал, что ты не поймешь, если тебе не сказать, - пожал плечами парень, так что платье опять начало съезжать, Жан, приоткрыв рот, за этим наблюдал.
- Фра-а-анциско, значит… - тупо протянул он. А потом моргнул и посмотрел Мишелю в глаза. Парень улыбнулся нежнее некуда, так что писатель просто не выдержал, чувствуя, что его роман ужасов превратится в обычный роман или даже легкую эротику. На кровати было куда лучше и удобнее, это точно. И можно было полностью раздеться, чтобы одежда не мешала…
* * *
Следующим утром Жан проснулся счастливее, чем кто-либо на планете. По крайней мере, он так себя чувствовал.
Ночью, после третьего раза Эверс пытался уговорить Мишеля поспать, хотя бы попробовать заснуть, но парень заныл и потребовал еще. Писатель повернул неугомонного призрака к себе спиной, обнял, усмиряя, и зашептал в ухо, отодвинув растрепанные волосы.
- Поспишь, а завтра будет утро, новый день, наденешь то красное платье…
- Зачем?.. – уже сонно спросил Мишель.
- Потому что я хочу на тебя в нем посмотреть… И теперь уже можно, ты же говорил.
Жан думал, что парень смутится, но тот только хмыкнул. Вообще, выглядел Мишель неважно. То есть, Жан-то от этого вида был в экстазе, но если бы увидел Франциско, его черные брови поползли бы вверх и вверх, до корней крашеных волос. А потом Белотти уточнил бы: «Он в одиночку надувал шарики для вечеринки?»
Губы припухли и воспалились, вся шея, плечи и верхняя часть груди была покрыта алыми и бордовыми пятнами. Волосы растрепались, глаза были мутные и довольные, вид в целом усталый. А еще, если бы Мишель встал, он бы понял, как у него дрожат коленки, перенапряженные постоянно согнутым состоянием. Но вставать ему не грозило, потому что тело возмутилось бы и воспротивилось такому насилию над собой.
* * *
С утра Жан был в экстазе. Сходил вниз за пирожками на крыльце, потом все это уложил на блюдо, приготовил чай, отнес поднос в спальню и поставил на письменный стол рядом с машинкой, решив дождаться, когда Мишель проснется.
А пока он был в царстве Морфея, Эверс принял душ, накормил котенка, запер его вместе с собой и «призраком» в спальне и уселся за работу, принялся строчить с такой скоростью, что сам удивлялся. Вдохновение просто не отпускало его из мягких, нежных лап. Рук. Женских таких, с закругленными розовыми ноготками.
Муза спала, не обращая внимания на стук клавиш печатной машинки. Мишель обнимал подушку, накрывшись одеялом, хоть его руки и было видно. Губы вернулись в нормальное состояние, разве что чуть ярче были, чем обычно. Он почти урчал, как Тэкери, пригревшийся возле бока хозяина. Большие кошачьи уши подрагивали, а Мишель лежал и не чувствовал, как к нему прикасается шерсть котенка.
Но наконец проснулся. Он медленно открыл глаза, перед ними все плыло, как после алкогольного отравления. Но потом Мишель понял, что его вчера опять переклинило.
«О, боже…» - подумал он, испугавшись, что в беспамятстве, не контролируя себя, наговорил Жану глупостей, а тот испугался и сбежал.
Но нет, Эверс сидел за столом и вдохновенно печатал, почти заканчивая роман, который до этого лишь мучил, выдавая каждый день «норму».
Всегда у Пардью Ду Лонвалля младшего после припадков оставалось ощущение, что он спал и ничего не делал. Иногда он терял после этого память, а иногда все вспоминалось, как сон.
Вот и сейчас это казалось нереальным, но четкие, яркие образы про лестницу, а потом кровать всплывали один за другим. Парень побелел, а потом покраснел, пошевелился и попытался незаметно от Жана встать. Встать-то получилось, разбудив Тэкери, но вот ощущения были расчудесные. И болело даже не самое стратегическое, а ноги. Очень болели мышцы ног, а все остальное можно было перетерпеть. Ноги гудели…
- Доброе утро, - улыбнулся, но не обернулся Жан. И правильно сделал, он просто догадался, что парень с утра застесняется. Мишель побагровел и схватил с кровати одеяло, накрылся им от шеи до пят.
Молча и медленно выполз из спальни, прикрыв дверь, чтобы Тэкери не убежал. Жан вздохнул, улыбнувшись. Он не обиделся, потому что именно этого и следовало ожидать. Это же Мишель.
Он отмокал в своей ванной, лежа расслабленно и закрыв глаза. Долго и лениво намывался, получая удовольствие от каждой секунды жизни. А что еще нужно, если он решился на такое, да еще и получил взаимность в ответ? Жан наверно не против. А вдруг он его даже любит? Тоже влюблен, как и Мишель?
Но тут же пришли мрачные мысли. А вдруг Жан просто использует его, сумасшедшего призрака, ради вдохновения, а когда допишет роман, смоется и ищи его потом?..
Об этом думать не хотелось.
Мишель выполз из ванной, нещадно потрепал волосы полотенцем, чтобы они быстрее высохли, а потом заглянул в шкаф. То есть, сначала, как обычно, зашнуровал корсет, а потом уже решил надеть платье. Выбор был, как известно, большой. Но носить теперь можно было совсем не много. Черные, серые, зеленое и красное.
Парень усмехнулся, в памяти всплыла фраза Жана, которая, кажется, была настоящей. Про красное.
Поэтому он надел именно его, красивое и не такое уж пышное. Пятна на шее и плечах выглядели ужасно, но ведь он и не собирался выходить из дома. А вообще, можно прикрыть волосами.
* * *
Жан решил, что парень так и не выйдет из своей комнаты до конца дня. Смущен и все такое. Да еще и такое вчера вытворял… Вспоминать об этом было сладко.
Эверс удовлетворенно погладил стопку листов, потом сложил эту стопку в элегантный портфель, оделся поприличнее и решил съездить в город, отвезти готовую рукопись, раз уж теперь ему нельзя будет выходить из дома вообще. Следить, чтобы с Мишелем ничего не случилось, ведь любовь – такая штука, все время беспокоишься за вторую половинку. Если честно, то Жану и не хотелось выходить из «Муриора», но было нужно. И он решил, что пока парень убивается там от стыда, можно по-быстрому скататься на машине.
* * *
В доме никого не было. Мишель опустился на скамейку перед роялем, да так и остался сидеть. Даже слезы к глазам не подступили. Тэкери скакал рядом, пока парень рассеянно не посадил его к себе на колени и не принялся гладить. Котенок мурчал, жмурясь, ушастой головой обтираясь о жесткий корсет под платьем.
У парня был шок. Все оказалось так, как в его самых страшных предположениях.
Губы растянула ненормальная улыбка. Ну да, конечно. Как же могло быть иначе? Жан – нормальный мужчина, красивый, талантливый, добрый, ласковый, страстный. То, что нужно. И ему наверняка больше нравятся женщины. Нормальные женщины. А не сумасшедшие парни из заброшенных домов, да еще с такой биографией. Одни руки чего стоят, не говоря уже о не совсем здоровой психике.
С утра он просто сделал вид, что все в порядке, а теперь сбежал. Даже машины нет. Вещи дома, но ведь он мог их и оставить? Наверняка написал бестселлер, получит за него деньги, продаст «Муриор» или вообще про него забудет. И уедет жить куда-нибудь в Леон, к примеру. Или в Марсель.
Мишель рассеянно нажал на клавиши рояля, но музыка не тронула ничего в душе. Душа болела от предательства и не поддавалась утешению, поэтому парень встал, опустив котенка на пол, и пошел на задний двор дома. В сад, посмотреть вокруг, полюбоваться цветами. Теперь в доме только он, котенок и цветы. Какая ирония. Он пошел в лабиринт, лениво и медленно по нему шагая в красных пуантах, пальцами ведя по каменной стене, задевая листочки ползучего растения. Вышел к пустоши и сел на качель, обнял одну цепь рукой и прислонился к ней, прикусил губу.
Засмеялся вслух, а потом сорвался и заплакал, согнувшись, поставив локти на колени, а лицо спрятав в ладонях.
* * *
Жан вернулся радостный. Он закрыл ворота, в которые только что въехал на машине, а потом пошел в дом. В доме, как ни странно, было темно. Он решил, что парень наверху, в своей спальне, но ни люк не был закрыт ковром, ни самого Мишеля в комнате не было.
Жан опешил, не найдя его. Куда мог пропасть парень, который никогда не выходил за территорию особняка? Да и почему? Зачем вообще? Ему же лучше отдыхать, лежать, а то вымотался за ночь, как за неделю, наверно.
- Мишель?! – крикнул писатель, довольный, что рукопись сдал в срок, но обеспокоенный отсутствием «призрака» в доме. Уже почти восемь, темнеет рано, только над горами в такие ясные дни, еще долго держится светло-сиреневый цвет неба. Детишек Седью точно не отпустили бы в такое время играть в заросшем саду, так что Мишель не мог быть там.
Все же, Жан пошел на задний двор, решив, что больше искать негде. Не в оранжерее или склепе ведь.
И в саду тоже никого не было. Писатель вздрогнул и забеспокоился всерьез. Еще несколько раз позвал парня достаточно громко, почти криком. Никакой реакции не дождался и смело пошел в лабиринт. В конце концов, его же строили не для того, чтобы люди тут заблудились и погибли, а чтобы выйти все же к пустоши.
Жан уже решил, что это было ошибкой – по сумеркам пойти в лабиринт с высокими стенами, через которые даже перелезть-то нельзя, но наконец увидел выход и вылетел с таким счастьем, что дух захватило.
И тут же сперло, когда Эверс увидел лежащего в светлой траве «призрака». Писатель чуть не потерял сознание, увидев красное, но когда подошел, понял, что это всего лишь платье. Сел рядом и прикоснулся к обнаженной шее парня, одновременно любуясь на дело губ своих прошлой ночью.
Он вздохнул с облегчением. На лице Мишеля, от глаз вниз, по щекам красовались уже высохшие потеки явно от слез, так что Жан понял – парень испугался, что его нет.
«Вот идиот!» - сам себя заругал Эверс и снова умилился. Это было так нежно, так в духе Мишеля… А потом он наверняка пошел сюда, к скрипучим качелям. А потом просто заснул, когда прилег в траву. Вообще, Жан тоже любил так делать. Лечь и смотреть в небо.
Писатель просунул одну руку под спиной парня, почувствовав предплечьем жесткие контуры корсета, а вторую руку просунул под его коленями. Поднял легкого, как девчонка, призрака на руки и прижал к себе поближе, так что парень не просто свисал с его рук, как безжизненное тело. Он вроде бы даже проснулся, обнял Жана одной рукой за плечо, а вторую просто положил на живот, чтобы не болталась. Голову удобно устроил на плече у писателя, который готов был расплакаться от нежности умиления. И даже любви.
Но готов был еще и захохотать дьявольски, позвонить Белотти, крикнуть: «Неудачник!» и бросить трубку.
Жан устал и остался в гостиной вместе с Мишелем. Он сидел, а парня уложил на диван, так что он только использовал его колени, как подушку. Писатель легонько гладил его по голой, замерзшей на улице, а теперь согревшейся и потеплевшей руке. От плеча до кисти.
Мишель от этого все же проснулся. Он открыл глаза, но не так широко, как обычно. А очень сонно, даже спокойно. Увидел Жана и улыбнулся совсем нормально.
- Мне приснилось, что ты ушел. Что ты бросил меня здесь одного, - он прикусил губу, чувствуя, что опять готов разреветься.
Жан это заметил, сердце сжалось, так что он даже возмутился подобной мысли. Он просто не был подонком, как Франциско. И не бросил бы в любом случае, раз уж воспользовался влюбленностью парня, как вчера ночью. Но дело было не только в порядочности и совести. Жан и не хотел бросать, не хотел жить в шумном городе, не хотел истеричную жену, тратящую его деньги.
Он хотел вересковую пустошь, сад, «Муриор» и Мишеля. И больше ничего. Ведь здесь его не покидала муза, а Мишель прекрасно понимал его талант, будучи сам увлечен подобным. Только музыкой. И играл он намного лучше, чем кто-либо, кого Эверс знал лично.
- Я уезжал в город, - пояснил Жан, наклонившись к нему и прикоснувшись пальцами к лицу Мишеля. – И я никогда тебя не брошу.
- Честно? – наивно уточнил парень, приподнявшись и поставив локоть на подлокотник дивана.
- Клянусь, - улыбнулся Жан и легонько его поцеловал в кончик носа. А потом не удержался и осклабился. – Дорогуша. Я тебя люблю.
«Даже не смотря на то, что ты немного сумасшедший. Наверно я тоже не совсем в порядке, раз так люблю тебя и этот чертов дом», - подумал он рассеянно. Рассматривая парня и красное платье. Оно было роскошным, как он и думал, когда увидел его впервые в шкафу. И смотрелось на Мишеле, что надо.
«Муриор» уже не был страшным особняком с привидениями. Он был почти домашним, прирученным зверем, тихо спящим вместе с хозяевами, которых вновь обрел. Не скучая по прежним и не напоминая о них.
Дата добавления: 2015-09-28; просмотров: 17 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |