Стало совсем не по себе, по спине пронеслись мурашки от осознания, что за дверью кто-то есть. Утешало только одно – этот кто-то не обладает огромными мышцами и убить Жана не сможет. Но этому противоречило само присутствие призрака в доме. Ведь его там быть не должно, а живым он быть не может по простой причине – дом был закрыт.
Или не совсем? Вдруг что-то было открыто, ведь Жан понятия не имеет, что это за дом-зомби такой.
- Ну ничего, - писатель прищурился и погрозил двери пальцем. – Я тебя вытащу.
Рука в перчатке соскользнула с двери с другой стороны, как только призрак услышал шаги жильца по коридору.
Ноги в пуантах поднялись по еще одной винтовой лестнице, потому что в потолке недостроенной комнаты красовалась дыра. Точнее, просто квадратный люк, в который привидение пролезло и оказалось в башенной комнате. Почти апартаменты, огромная комната, заставленная старыми вещами. И дверь в ванную, где призрак проводил очень много времени, часто наслаждаясь горячей водой. Как только Жан переехал, горячую воду снова подключили, и не приходилось быстро запрыгивать под ледяной душ и быстро оттуда выпрыгивать.
Мадам Мортон конечно сказала, что так будет лучше и удобнее… Но теперь она не могла открыто приходить, навещать «призрака». Пирожки она по-прежнему приносила, зная, что больше призрак ничего не любит.
Он не хотел, чтобы в доме кто-то еще был, но мадам Мортон уверяла, что ему не помешает тихий писатель, он будет жить в самом доме, а на тайном этаже все будет по-прежнему. Зато появится отопление и горячая вода, не надо будет мучиться. Да и свет вместо свечей.
Но писатель начал мешать сразу же. Он напрягал своим присутствием, своим голосом, когда говорил по телефону. Он не давал по ночам сосредоточиться на игре, а призрак без рояля не мог. Слишком привык. А еще нужно было прятаться, а не спокойно ходить по дому, хоть он и раньше не слишком любил нижние этажи.
Призрак вздрогнул, услышав какие-то шорохи внизу, в недостроенной пустой комнате, где начиналась лестница в его тайные апартаменты. Он спустился и подошел к двери, прислушался.
Жан был упертым. Очень упертым. И если он что-то решил, он готов был в лепешку убиться о стену, но задуманное осуществить. Он подумал, что раз призрак от него убегает, значит боится. А раз боится, значит у самого Жана причин бояться взаимно нет. Он просунул под дверь, в достаточно широкую щель между полом и самой дверью, лист картона. Прямо возле стены. А потом отверткой попытался вытолкнуть ключ из скважины внутрь комнаты.
Призрак похолодел, глядя, как ключ выдвигается. Замок был старый, а ключ позолоченный, с резной «короной» на верхушке. Длинный, с зазубринами лишь на конце. И выпал он быстро, упал на картонку, просунувшуюся прямо к носкам пуантов. Призрак присел и тронул пальцами эту картонку.
Жан тоже встал на колени и хотел было вытащить лист за край, но тот вдруг втянулся в комнату. Писатель вообще к месту примерз, вытаращив глаза. Но потом переборол себя и просунул под дверь пальцы. Ему не пришло в голову, что их могут как минимум отдавить. А если призрак обладает фантазией, то вполне может и отрубить их чем-нибудь.
Жан понял, что пальцы его в относительной безопасности и пошарил по полу в комнате, пытаясь достать ключ. Вытащил лишь пустую картонку. И тут неожиданно верхушка ключа высунулась из-под двери совершенно с другой стороны, с той, где были петли. В самом углу, будто предлагая взять.
Эверс потянулся к нему медленно и осторожно, коснулся, сжал большим и указательным пальцами…
Потянул на себя, но ключ не отпускали. Жану стало плохо, его начало трясти от страха, он снова потянул ключ и почти вытащил его, как неожиданно кто-то опять дернул с другой стороны, и Эверс стукнулся рукой о дверь.
- Черт! – выругался он, а из-за двери послышался глухой смех. Не ехидный, не мерзкий, не грубый. Даже не скрипучий. И уж точно не детский. Но относительно нежным голосом.
Писатель разозлился вопреки логике. Он приблизился к замочной скважине, не отпуская ключ упорно. И заглянул в довольно широкую скважину, пытаясь рассмотреть хоть что-нибудь, забыв про правила триллера. А вдруг там что-то ужасное?
Но там была видна только ступенька лестницы типа той, что вела на третий этаж. Светлые обои на стенах, батарея под окном и ободранный подоконник, обитый чем-то мягким.
И неожиданно все это стало темным, Жан сначала не понял, глаз расфокусировался от резкой перемены, а потом моргнул и понял – за замочной скважиной тоже чей-то глаз.
Он моргнул еще дважды, рассматривая светло-зеленую радужку и маленький зрачок. А потом отшатнулся и сел на задницу, отполз к стене в ужасе. Глаз от скважины, судя по всему, убрался, вновь в отверстие заглянул луч света из окна в комнате. Светлое пятнышко видно было на обоях в коридоре.
- Господи… - прошептал Жан, перекрестившись. А потом заметил движение, перевел взгляд и увидел, как из-под двери выдвигаются странные пальцы. Тонкие, длинные, какие-то непонятные. Но потом присмотрелся и понял, что это просто ткань на них, полупрозрачная перчатка. Под пальцами был ключ, который призрак любезно выдвинул, будто дразня Жана. Писатель метнулся снова к двери, хотел схватить привидение за пальцы, но не успел, пальцы опять вернулись в комнату, утянув за собой ключ.
- Так какого черта?! – разозлился Эверс в конец. Он не понимал, зачем над ним издеваются.
Смех повторился, став ответом, а потом затих совсем, призрак ушел. Он просто пропал.
А может быть удалился по лестнице, часть которой была видна в скважину.
Ночью Жан караулил возле арки в столовую. Дожидаясь появления призрака, который его считал идиотом. Дожидался с целью поймать и как минимум надавать по шее. По тонкой, наглой шее.
Но призрак выглянул из-за угла на втором этаже, увидел в коридоре перед лестницей дурацкого писателя и ушел обратно, расстроившись, что остался без рояля.
Жан заснул под утро, разочаровавшись в себе. Корзинку с пирожками мстительно унес к себе в спальню и решил дожидаться, когда призрак оголодает.
Призрак наплевал на пирожки, и пока идиот Жан сидел в спальне и караулил корзинку, его добыча спокойно спустилась на кухню, пошарила в холодильнике и утянула оттуда кусок торта.
Эверс был в ярости. Неуловимая тварь какая, а!
Следующей ночью он был умнее, засев за диваном в гостиной и выглядывая, как шпион в засаде, из-за его спинки. Следя за аркой в упор.
Призрак был хитрее, он прошел к спальне на втором этаже, заглянул и понял – там никого нет. А значит его опять «ловят». И вернулся к себе в башенку.
Жан чуть ли не орал и не топал ногами от злости.
С утра, выспавшись еле-еле и все же оставив новую корзинку с эклерами на верхней ступеньке, он снова позвонил Белотти.
- Ну как там призрак поживает? – с сарказмом уточнил друг.
- О, он прекрасно. А я второй день не могу спать, потому что караулю его в столовой.
- Успешно?
- Не особо, - мрачно буркнул Жан.
- Может ты спятил от отсутствия музы и все такое?..
- Ничего я не спятил! Тут есть кто-то, я бежал за ним, как дебил, по всему дому, а потом вытолкнул ключ из двери и хотел ее открыть им, но эта гадость забрала ключ и смеялась паскудно надо мной! Понимаешь, Фран, надо мной!
Белотти помолчал.
- Может, приехать и взломать дверь с ребятами? Они тебе этого призрака найдут, достанут и на клочки порвут. А хочешь, свяжут, и сам делай с ним, что захочешь? – предложил он в конце концов.
Жан чуть не согласился, зверски помышляя о мести. Но потом подумал, что призрак не сделал ему ничего плохого, он просто живет здесь. Пусть незаконно, но это можно оспорить. Вдруг он жил здесь еще при прежнем владельце?
Была даже мысль позвонить Мортону и наорать на него, требуя ответа на вопрос «Какого хрена в моем доме, оплаченном полностью за каждый квадратный сантиметр, кто-то живет, кроме меня?!»
Но тогда это стал бы дом без загадки, просто уродский особняк с Жаном внутри. И без вдохновения. Даже без тени вдохновения.
А призрак дарил своим существованием легкий подогрев и адреналин в крови, помогая в работе над книгой. Эверс не знал, что именно на его творческий подход к ситуации Пьер с женой и рассчитывали.
«Призрак» жил в этом доме с рождения, «Муриор» принадлежал еще пра-пра-пра…дедушке с бабушкой. Мать «призрака» была ветрена в виду своей красоты, а отец любил лишь ее прекрасные руки. Они были невероятно красивы, как и их владелица, но именно аккуратные кисти нравились мужу больше всего. Он был врачом, очень хорошим специалистом, поэтому ценил человеческое тело больше всего на свете. Ненавидел ветреную жену, не общался с единственным сыном, но любил руки своей законной половинки. Половинка гуляла налево и направо, никогда не занимаясь ребенком, за которым следила мадам Мортон, работавшая у них нянькой.
И однажды хозяин «Муриора» не сдержался. Он толкнул жену с лестницы, когда она сказала ему, что он ничтожен и не заслуживает такой, как она. Красавица сломала шею, скатившись по крутым ступенькам к самой входной двери. А муж не мог поверить, что больше не увидит эти идеальные руки с тонкими, длинными пальцами и аккуратными ногтями прекраснейшей формы. Он сорвался и отрезал обе кисти, воспользовавшись своими инструментами, которых было достаточно в подвале, где он иногда работал, принимая неофициальных пациентов. Его могли посадить за нелегальное занятие медициной, но он никогда не попадался, имея талант от бога.
В панике мужчина метался, не зная, куда же деть эти роскошные руки. Пока не увидел собственного сына во дворе. Он позвал его, а потом…
Мадам Мортон была в праведном ужасе, когда увидела, что случилось. Отца «призрака» арестовали и увезли в места не столь отдаленные, где он впоследствии покончил с собой. Изуродованное тело его жены оказалось сначала в гробу, а потом в фамильном склепе. В «Муриор», покрытый трауром, переехал брат врача-психопата, свихнувшегося на руках жены. Его брат занимался фотографией, а потому не имел второй половинки, считая, почти как Жан, что ни одна женщина не оценит и не поймет его таланта. Зато он не был настолько болен, как его брат, поэтому прожил с племянником совершенно спокойно целых два года. Но третий год их совместной жизни превратился в кошмар.
Мирный фотограф зациклился, перестав заниматься своим хобби, он лишь исполнял желания племянника, понимая, как тому плохо. Он даже готов был понять увлечение парня книжками и всякими замками. У замков есть башенки.
Дядюшка сошел с ума и пристроил к особняку башенки. Стены начали перекашиваться, пришлось переделывать, весь год мужчина работал, собственноручно превращая «Муриор» в черт знает, что, пока наконец не умер от истощения. Просто не успевал следить за собой, исполняя желания племянника. Которого, кстати, после знакомства сначала опекал, потом пичкал обязательными лекарствами, а затем заставлял играть на рояле, тренируя пальцы и вообще кисти рук.
Пришитых рук, не его, а его матери. Кисти самого мальчика никто так и не нашел после того, как его отец отрезал их, а потом пришил руки жены. Он помешался на идее, что таким образом сможет видеть эти руки еще очень долго, каждый день. Он работал восемнадцать часов, аккуратно и скрупулезно сшивая запястья и кисти. Мальчик был без сознания то ли от боли, то ли от ужаса, то ли от огромной дозы анестезии, любезно вколотой отцом.
Целых восемнадцать часов врач сшивал двадцать одно сухожилие, три вены и две артерии на каждой руке. Не считая многочисленных нервных окончаний.
После этого врачи, осматривавшие конечности, только удивлялись, как бережно проделана работа. Остались лишь шрамы на каждой руке на месте разреза. Круговые светлые полосы. Рост ногтей возобновился, все срослось, будто принадлежало самому парнишке, а не его матери когда-то. Только цвет кожи отличался. У самого парня она была практически белой, как мел, а на кистях кожа была чуть персиковой, матовой. Приходилось пить много лекарств и иммунопонижающих ради того, чтобы иммунитет ослаб и перестал бороться, иначе организм начал бы отторгать посторонние ткани. Здоровье село, поэтому дядюшка не выпускал племянника никуда из дома, пичкая таблетками, следя за тем, чтобы парень нигде не простыл под угрозой осложнений и смерти.
А затем, когда племянник превратился в изнеженное, капризное и своенравное существо, он начал повелевать дядюшкой и просить его превратить «тюрьму, где его насильно держат» в замок.
Замок получился жуткий, но парню нравилось. Это была своеобразная месть матери за невнимание, отцу за покалеченные руки и полтора года боли, беспомощности и постоянных депрессий. И мести дяде за многочисленные дни, проведенные за роялем в компании нот, что хранились под сиденьем скамейки. Одну мелодию вечно играла его мать, а теперь он. Играл ее песню ее же руками. Это был настоящий юмор.
Психическое расстройство передавалось по мужской линии в этой семье. Был болен его отец, его дядюшка тоже свихнулся, закончив жизнь чуть ли не со шпателем в руках, все еще пытаясь что-то доделать в «замке». И самого парня назвать нормальным было нельзя. Ему было пятнадцать, когда дядюшка скончался, а потому его могли отправить в интернат. Нянька, мадам Мортон, не могла этого допустить, зная, что парень изнежен и избалован до невозможности. Он жесток, а порой очень добр, он не выживет в интернате среди грубых детей алкоголиков и наркоманов. А потому она стала его опекуншей, через пару лет поняв, что пригрела змею. Змея ненавидела людей за всю ту боль, что они ей причинили.
Но любила животных. Растения. Книги. Все, что не было способно навредить. Мадам Мортон делала вид, что опекает парня, как надо, живя с ним в «Муриоре», но не могла вынести давления трех смертей и безмолвного присутствия покойных владельцев особняка в склепе возле дома. Она жила с мужем, как раньше, но у нее больше не было работы, ведь за опеку ей никто не платил, а государство подобным опекунам поблажек не делало. Наследства, кроме самого дома, у парня не было, и оплачивать особняк стало нечем. А потом кто-то решил, что в доме вовсе никто не живет, он стал «пустым», парень будто исчез для всех, кто его не знал. И не стало отопления, света, горячей воды. Мадам Мортон старалась, как могла, но придумать ничего было нельзя. Еще через год, когда парню исполнилось восемнадцать, он уже имел возможность сам зарабатывать и оплачивать дом. Но он ничего не умел и ни на что не был способен, никогда не покидавший дом и территорию сада. А потому Пьер с женой придумали дикий план. Сделать вид, что его не существует, и продать дом какому-нибудь придурку, который даже если узнает о парне, то не станет его выселять или что-то, вроде того. Если у кого-то и хватит денег на огромный участок вместе с «Муриором», то этот человек будет явно не из простых скандалистов.
Попался Жан, и все молились, чтобы он не начал скандалить. Писатель. Писатель ужастиков, он точно не должен обозлиться и закатить истерику со скандалом. Пьер на это очень надеялся, еле сдержал инфаркт, угрожавший ему на встрече с осмотром дома вместе с Эверсом.
Но все прошло гладко, писатель жил в доме уже почти месяц, но так и не начал истерить. Либо не заметил пока, либо и правда не был зол на обман.
Жан планомерно сходил с ума, продолжая писать роман и подробно обрисовывать чертового призрака, которого относительно успел рассмотреть. Он точно помнил, что платье было светлым, кремовым. Был корсет. На плечах рукава пышно топорщились «фонариками», но сами руки были обтянуты рукавами, как второй кожей. Он помнил элегантные перчатки на кистях, помнил тонкие пальцы, просунувшиеся под дверь. И белые, тонкие щиколотки тоже помнил. Они даже на вид были гладкими, а уж на ощупь – стопроцентно. Небольшие узкие ступни в «пуантах» хорошо запомнились.
Плечи были закрыты платьем, оно вообще закрывало все тело, не давая простора для воображения, как обычные платья. В обычных хотя бы плечи и шея открыты, а иногда и глубокое декольте присутствует. Порой вообще нет рукавов. Но призрак поражал целомудрием.
А еще он поражал любопытством, потому что Эверс чувствовал спиной взгляд порой, но не торопился оборачиваться, зная, что привидение убежит. Оно стояло за дверью и заглядывало в комнату, рассматривая его и то, что Жан делает. Лукавый и немного наивный взгляд напрягал так сильно, что писателя трясло. Он не видел, как глаза призрака блестят при виде «соседа», а бледные губы приоткрываются. Призрак старался не дышать громко, пытался сдержать учащенное сердцебиение, не понимая, почему так происходит. Он прикасался губами к собственной кисти, держащейся за косяк, так что горячее дыхание доставалось руке.
Однажды Жан даже не обратил внимания на посторонний взгляд, он встал, потянулся, разминая мышцы, затекшие после долгого сидения на стуле перед столом с печатной машинкой. Пошел на кухню, глотнуть воды и поклялся себе, что перенесет графин со стаканом в спальню. И не заметил, что призрак остался в полуметре от него, за дверью. А потом, когда Жан вышел и двинулся к лестнице, его безмолвный сосед зашел в спальню и взял листы, испещренные текстом. Он оставил лишь последний лист, который был заправлен в машинку, а остальные забрал с собой, убежав на третий этаж, пока Эверс не вернулся. Чтобы прочесть, что же этот писатель пишет. Было интересно, а читать призрак вообще любил больше всего.
Писатель вернулся в спальню и сел за стол, а потом посмотрел на левую его половину. Глаза полезли на лоб, а тело затряслось сначала в панике, а потом от злости.
- Что за чертовщина?!! – заорал он, вскочив и топнув ногой. А потом разозлился в конец и пошел на третий этаж, подлетел к запертой комнате и ударил в нее кулаком.
Призрак сидел на своей большой, заваленной подушками кровати в башенке и с высоко поднятыми бровями читал то, что было написано на листах. Вот, значит, как. Этот дурацкий мужик использует его, как музу… Замечательно. Но так не честно.
- Эй, ты!! Можешь сколько угодно меня пугать, но сейчас же верни то, что взял! – Жан не знал, почему считал призрак существом мужского пола. Наверно потому, что на девушку орать не решился бы. Надо же как-то оправдать грубость.
Призрак спустился вниз по лесенке, держа в руке листы. Сел возле стены, глядя на дверь, и продолжил читать, дочитывать последние строчки. Да этот писатель из каждого их столкновения сделал такие события, что с ума сойти можно было. Правда призраку это уже не грозило.
- Я сейчас вышибу дверь и вытащу тебя, - сообщил Жан мрачно, прижимаясь к двери и прислушиваясь. От злости весь страх пропал.
Смех опять стал ответом, а Эверс психанул.
- Думаешь, я шучу?! – он закипел и, отойдя на пару шагов, к противоположной стене, навернул ногой по двери. Призрак, сидевший рядом, опять поднял брови, выдал задумчиво «Хм…» сам себе и взял первый лист рукописи.
Жан мигом встал на колени перед дверью, когда край листа высунулся из щели между дверью и полом. Он хотел схватить его, но лист быстро втянулся назад. Смех повторился, потом раздался треск рвущейся бумаги, Жан похолодел от ужаса. Как же так можно?!!
Рука в перчатке выпихнула кучку бумажных клочков из-под двери в коридор.
- Подонок! Какого хрена?! Чертово привидение, верни сейчас же!
Второй лист появился такой же кучкой обрывков.
Эверс чуть не зарыдал, он прилип к двери и зашептал в замочную скважину.
- Прости, пожалуйста, умоляю… Отдай, это очень важно, прошу тебя, - горячо умолял он, поняв, что грубостью ничего от привидения не добьется. Оно его само начнет воспитывать и учить вежливости. Сложнее всего было то, что оно молчало. Нельзя было понять, о чем призрак думает.
Высунулся один целый лист.
- Может быть, мы с тобой даже подружимся, - улыбнулся Жан немного натянуто. Но тут же спохватился и добавил. – Я не буду тебя выгонять, честно.
Послышался треск бумаги, появилась третья горка обрывков, Эверс побелел. Он понял, что это был ответ в духе «Кто кого еще выгонит».
- Прости-прости! Это твой дом, твой. Я здесь просто так… Я же тебе не мешаю? - писатель нес чепуху только, чтобы отвлечь призрака от рукописи.
Появился второй целый лист.
- Меня зовут Жан, Жан Эверс, я писатель. Пишу ужасы, всякие страшилки. Ты любишь читать?
Эверс хлопнул себя по лбу, логично подумав: «А он вообще УМЕЕТ читать?..»
Но третий целый лист все же появился.
- Значит, любишь. Я купил этот дом потому, что у меня не было вдохновения, а он будто создан, чтобы писать кошмары. Не в плохом смысле. Тебе очень повезло, что ты живешь в таком красивом месте. Эти башни, шпили, все такое… Красиво.
Четвертый лист.
- Если хочешь, я даже буду приносить корзинки от этой женщины прямо сюда, к двери, мне не сложно.
Листы появлялись и появлялись, Жан воодушевился и решил поболтать с призраком еще.
Потому что тот был великолепным слушателем.
- И ты очень красиво играешь на рояле. Правда, мне даже не мешает спать, а наоборот – успокаивает. Наверно ты где-то учился этому. Так хорошо получается.
Призрак молчал, что было логично.
- А почему именно ночью?
Появился лист. Жан глянул на текст, напечатанный на нем, и увидел несколько фраз о том, как «Новый жилец дома пытался поймать призрака». Он понял, что листы сидящий за дверью призрак отдает не по порядку, а по содержанию. И до него дошло, что днем привидение не играет на рояле именно из-за присутствия Жана в доме.
- Понятно… Так ты привидение?
Жан поверить не мог, что задает такие дурацкие вопросы. Из-под двери ничего не появилось, призрак хранил молчание.
- Это значит «нет»? – уточнил Эверс.
Высунулся лист.
- Ясно, значит, не привидение. Тем лучше. А имя у тебя есть?.. – писателя захватил азарт.
Высунулся лист.
- Какое?
Еще один.
- Не хочешь говорить? – вздохнул писатель. Из-за двери тоже донесся вздох, высунулся еще один лист. Жан опять схватил его и уставился на текст. Он ничего не говорил.
Следующий он тоже схватил, но снова не понял. На третьем начали закрадываться логические подозрения, которые появлялись обычно при разгадке головоломок.
Текст на первом из трех листов начинался со слов: «Место было мрачное». Вторая страница того же листа начиналась так: «Муриор» был настоящим замком-Франкенштейном».
Третья страница на втором листе красовалась первым словом: «Монстров…»
- Твое имя начинается на «М»?.. – с сомнением в собственных умственных способностях предположил Жан. Высунулся следующий лист, последний. И начинался он с фразы: «Да и, пожалуй, не таким страшным был этот призрак».
Это явно означало «да».
Но имен на «М» очень много, поэтому Жана аж затрясло от любопытства.
- Так как же тебя зовут, не привидение?
Оно молчало, а потом Жан услышал шорох, судя по всему, некто на «М» встал с пола. И собрался уходить.
- Погоди! Стой, давай я угадаю! Эм… Маргарет? Мила? Маграт? Мэри? Меридит? Мадлен? Мэлори? Мелани?
Не призрак засмеялся опять.
- Миранда?! – Жан прилип к двери, умоляя все силы на свете, чтобы только муза не убежала опять. – Марин? Мелинда? Марджа? Мэгги? Марта?
Призрак молчал, но Жан точно не слышал шагов, что значило присутствие существа за дверью.
- Подожди. Оно вообще женское?.. – вдруг осенило его, а ноги примерзли к полу.
Конечно же ответа не последовало, так что он наклонился, нашел в рукописи два листа. На одном первым словом было «Нет», на втором «Да». Он просунул их под дверь, и призрак явно принял игру, не убежав и не порвав листы.
- Так оно женское? – повторил Эверс с замиранием сердца. Высунулся лист, он схватил его и увидел «Нет».
«Оно – мужчина… Господи, привидение парень. Или не привидение».
- Окей… Ладно. Тогда я буду называть мужские имена. А когда скажу твое, ты мне отдашь второй лист, потому что там «да», - пояснил Жан спокойно и вежливо.
Ответа не последовало, так что он задумался.
- Митчелл? Мэтью? Майкл? Мартин? Марлон? Марни? Мэнни? Мортимер? Майло? Мишель? Микки?
Высунулся лист со словом «Да» в начале. Жан не поверил своей удаче, наклонился, чтобы его вытащить, но парень не отпустил.
- Микки? – писатель уточнил, потянул за лист, но опять не смог вытащить.
Моргнул пару раз, потом вспомнил, что называл до этого.
- Мишель? – уточнил он, и лист наконец отпустили с той стороны, писатель довольно осклабился. – Ну вот, теперь мы познакомились. А сколько тебе лет, Мишель?
В ответ донесся только смех, а потом он стих, и по шороху Жан понял – призрак «Муриора» ушел.
Ночью он лежал в своей постели, оставив дверь приоткрытой, выучив все уловки «пианиста». Тот промелькнул в коридоре, понял, что писатель спит, и пошел вниз, к роялю. Жан вышел и тоже спустился. Так медленно и тихо, как только мог, едва ступая на цыпочках. Он выглянул и застыл возле лестницы, глядя в арку столовой. Платье было в этот раз уже, чем обычно, Жану показалось, что он уже видел это платье на чердаке, где валялись украшения и шмотки. Значит, призрак носит вещи покойной матери. Интересно, почему?..
Странно гармонично на нем смотрелось платье. И мягкие «пуанты», и тонкие перчатки. Лица Эверс так и не увидел, оно было закрыто волосами, чуть вьющимися мягкой волной, но не какого-то особенного цвета. Светло-русые, будто серые.
У Жана на душе теплее стало, когда он наблюдал за этой игрой, за мягкими, плавными движениями. И не стал подходить, мешать, отвлекать. Ведь к нему тоже не подходили, когда смотрели, просто наблюдали издалека. Он вернулся в спальню ровно в тот момент, когда Мишель нажал на последнюю клавишу. А потом отправился наверх.
* * *
Жан кусал карандаш, сидя за столом и пытаясь сосредоточиться. Утром он, как и обещал, отнес корзинку к той заветной двери, а сам отправился восстанавливать порванные листы и продолжать творить. Но потом работа опять встала, и Эверс начал дико мучиться, погруженный в мысли о том, что кто-то это будет читать потом, а он-то живет в доме с живым «призраком» лично. Это дарило настоящую радость, чуть ли не вгоняло в эйфорию. Загадку особняка хотелось разгадать, но она не давалась не то, что в руки, она даже не показывалась. Не говорила, не слушала. И не слушалась, делая все так, как сама пожелает.
Жан не сдержался, отодвинул машинку и побился головой о стол. Потом губами вытянул из пачки одну сигарету, закурил. А когда открыл окно, обомлел – во дворе бесились дети. Но не это его волновало.
Он глянул на часы – было всего около одиннадцати, так что Мадлен с братьями и сестрами вполне могли прийти, ведь он им это разрешал. И никогда не обращал внимания на игрища в заросшем саду.
Но он точно знал, что всего детей в семье Седью пятеро вместе с Мадлен. И сейчас все они бегали в саду перед домом. Старший, пятнадцатилетний Седрик, потом Мадлен, десятилетняя Эмили и близнецы Кристиан и Самуэль. Им было по девять.
Жан чуть не выронил сигарету, тараща глаза и чуть ли не на стол залезая. Он встал и перегнулся через машинку, держась руками за подоконник, высовываясь со второго этажа и глядя, как детишки играют в нечто, типа жмурок.
Но их было шестеро. Пятеро отпрысков Седью вопили, смеялись и бегали по кругу, уворачиваясь, а в центре круга, с черной повязкой на глазах, вытянув руки, стояло привидение. Кажется, оно улыбалось и тоже хихикало. А иногда даже отвечало на какие-то реплики Мадлен или Седрика.
- Поймай меня! – крикнула Мадлен и увернулась, когда призрак в платье почти схватил ее.
«Так вот, почему они хотели здесь играть…» - понял Эверс и сел на место. А потом сорвался и побежал вниз, на кухню, к двери на задний двор, в сад. Когда он выбежал, детишки уже уходили, они шли мимо дома, почти ему навстречу.
- О, месье Эверс, здравствуйте, - улыбнулся Седрик.
- Доброе утро, - отозвался писатель растерянно, глядя за их головы, ища взглядом шестого «игрока». Не нашел.
«Черт!»
- Нам уже пора. Мы вам не помешали? – уточнила Мадлен вежливо.
- Нет, конечно. Приходите, когда хотите, я буду рад. А кто с вами был?..
- Кто? – сделали наивные глаза все дети. Особенно Седрик и Мадлен, а Эмили вообще была сущим ангелочком с белыми кудряшками. Но по близнецам было видно – они утаивают тот факт, что играли не одни.
- С вами был еще кто-то, - сдвинув брови, напомнил Жан. Он выглядел довольно творчески в полурасстегнутой рубашке, рваных джинсах и кроссовках, которые едва успел натянуть, когда выбегал. Вечный короткий хвостик, чтобы волосы не мешали.
- Наверно вам показалось, месье Эверс, - улыбнулся Седрик и сделал первый шаг к калитке, в обход дома. – Мадлен, пошли, мама уже скоро на обед позовет.
Детишки убежали, а Жан упорно пошел в сад, решив любой ценой поймать привидение и поговорить с ним.
- Черт побери… А если он поймает его? – Мадлен забеспокоилась, но брат обнял ее за плечи и заверил в обратном.
- Не поймает. Ему слабо.
Писатель прошел между высоченными кустами неизвестной породы, осмотрелся и увидел что-то, похожее на полянку. Огромный пень остался от шикарного дуба, в этом Жан был уверен. Вокруг пня росли цветы, голубые, розовые, желтые, фиолетовые. Очень мелкие, они будто покрывали траву ковром. Возле пня сидело привидение, оно сидело боком, поджав под себя ноги, но не на пятках. Пышный светлый подол платья огромным пятном красовался на траве, из-под него выглядывали пуанты, чуть запачканные зеленью. В траве возле призрака шевелилось что-то пушистое, маленькое, серое. Оно вздрагивало и прижимало длинные уши, косило черным глазом и издавало звуки, вроде «Фш-фш-фш». Очень тихо, но сидящий рядом это слышал.
Жан засмотрелся на зайца, который сидел рядом с привидением, не боясь его. Рука в перчатке нежно гладила мягкую шерстку, а Эверсу было интересно, он чувствует в перчатке, какой заяц пушистый? Или нет?
Дата добавления: 2015-09-28; просмотров: 19 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |