А Жан тускнел. Но сейчас, на кухне, он был намного лучше приятеля, налил в блюдце молока и поставил на пол, Мишель опустил котенка рядом. Запер дверь на задний двор, чтобы Тэкери никуда не убежал.
- Платье красивое, кстати, - сообщил писатель, а парень прикусил незаметно щеки изнутри, стараясь не улыбнуться. Не позволяя эмоциям прорваться, потому что он был рад, что Жан заметил.
А Жан заметил, да еще как. Теперь он ясно видел разницу между теми платьями, что были раньше, и тем, что было на парне сейчас. Но больше всего его интересовал даже не нежно-розовый цвет, а открытая шея. И все-таки, она тонкая и наглая. По ней еще пару недель назад хотелось надавать, а теперь хотелось только прикоснуться.
Но об этом лучше не то, что не мечтать, а даже не думать. Ибо извращение, да еще и недоступное извращение.
Мишель просто кивнул в ответ на замечание про платье, а Жан тут же решил, что сошел с ума. Это же надо было, сделать комплимент парню… Идиот. К «милому гостю» Эверс вернулся в одиночестве, котенка оставили наслаждаться молоком, а парень ушел наверх, к себе, устав от голосов и общества.
- Так что ты там хотел выяснить про него еще? – уточнил Жан, усевшись на диван и раскинувшись поудобнее.
- Мадам Мортон сказала, что из-за такого количества иммунопонижающих и антибиотиков у него что-то не в порядке с организмом. Ну, то есть, у многих парней в его возрасте жуткая щетина на морде, а на ногах заросли. Мне вот интересно, об этом ли она говорила? Да и вообще, врачи давно доказали, что у тех, кто живет практически в четырех стенах, тело развивается медленнее или вообще хуже, чем у тех, кто живет, к примеру, на ферме. У деревенских в одиннадцать лет уже стоит на полвторого, а у детишек аристократов все эстетично и наивно. Вот мне и любопытно, что у него под платьем…
- Фран, ты дегенерат… - Жан хлопнул себя ладонью по лбу, в правой руке держа бокал. Закрыл глаза и покачал головой. – Нет, реально. В хлам нажрался и бредишь.
- А что такого? – удивился Белотти. – Он же мальчик, а не девочка. К девочке я бы под юбку проверять наличие гормонального роста не полез. А вот с мальчиком – почему бы и нет? В конце концов, если все так, как я думаю, то не в порядке у него только с головой. А мозги для секса не так уж нужны.
- Да что ты несешь?! – возмутился Жан. – Какой секс?! – он крикнул, а потом спохватился и уже шепотом повторил. – Какой к черту секс?!.. Ты еще предложи мне ту же Эмили Седью, я вообще не удивлюсь!
- А тебе никто и не предлагает, - пожал плечами Франциско. – Я о себе.
Жан опешил и вообще потерял дар речи.
- Ты сам уйдешь, или тебя выпинать? – уточнил он наконец. Белотти засмеялся, довольный собой.
- Нет, я останусь. Я же уже почти хороший, так что за руль мне нельзя. А такси не вызову, потому что машину оставлять тут не хочу. Так что, изволь принять гостя по всем правилам этикета, - он расплылся в улыбке.
- На третий этаж ни ногой, - мрачно сообщил ему Жан условие.
- Как скажешь, - кивнул Франциско, прекрасно зная, что может даже слово дать. Его же слово. Как дал, так и обратно забрал.
- По крайней мере – без меня, - уточнил Эверс, поняв, что друг так просто не сдастся. А позволить ему одному совершить преступление над личностью – все равно, что совершить его самому.
Поэтому лучше быть подельником, чем бездельником и получить хотя бы заслуженно, а не просто так.
- Вот! – с интонацией «правильно!» выдал Белотти и подмигнул другу. Жан закатил глаза.
* * *
В комнате пахло кокосом, насколько Франциско понял – из открытой двери в ванную. На прикроватном столике тускло горела маленькая лампа, которую Мишель не выключал, потому что не любил спать в темноте в пустом доме.
Пока не было Жана, он боялся привидений, а когда писатель переехал сюда, Мишель сам стал «призраком», пугающим соседа, но радующимся, что больше не один. А отвыкнуть спать со включенным светом не мог.
Белотти был уже не так сильно пьян, как пару часов назад, поэтому движения свои контролировал. По лестнице он поднялся вообще бесшумно, а к кровати подкрался тише мыши. Жан остался на третьем этаже, в пустой комнате, глядя в окно на двор. Один фонарь возле ворот так и горел с перебоями, то приманивая, то отпугивая мошек. Эверс решил не принимать активного участия в издевательстве над безответным и беззащитным, а потому просто присутствовал, чтобы в случае перебора предотвратить что-то нехорошее. А то кто знает этого Франциско?..
Точнее, Жан его слишком хорошо знал, а потому мог с уверенностью сказать, что уж рыжий-то своего не упустит, если оно само идет в руки или хотя бы не убегает. Вдруг ему придет в голову все же обидеть парня?
Но пока все было тихо.
Франциско смотрел на спящее «приведение» с удовольствием. Расслабленное лицо и правда выглядело младше, чем должно было. Мишель спал, раскидав руки, одну вытянув в сторону, а вторую согнув и положив на подушку, так что пальцы сами собой сгибались. Волосы растрепались, челка уже не так строго закрывала лоб, а на губах была легкая улыбка. Мишель был накрыт тяжелым покрывалом до самого пояса, так что видно было только верх длинной ночной рубашки. Она, как и платья, закрывала все тело до пят. И имела длинные свободные рукава, но шея и ключицы были открыты, на ключичной ямке должен был быть завязан бантик из тонких ленточек, но они развязались и просто лежали.
Белотти встал в основании кровати и, наклонившись вперед, взял край покрывала в руки, потянул его наверх и на себя, чтобы не разбудить парня. Зря боялся. Потому что Мишель спал, как убитый, его сон становился чутким только ближе к утру, которым сейчас на дворе даже не пахло. Зато там пахло цветами из сада, что умиротворяло всех троих – Мишеля, Франциско и Жана, который сгорал от нетерпения и любопытства.
Покрывало оказалось стянуто и уронено на пол перед кроватью, а рыжий маньяк уставился на тело под полупрозрачной длинной рубашкой с вожделением. Все же, лет пять Мишель точно носил корсет каждый день, он сделал его талию чуть уже, чем она должна быть, а нижние ребра сдавливал так, что силуэт изменился. Корсет закрывал вообще весь торс, пока парень ходил в платье. Сзади - до лопаток, спереди доходил до уровня подмышек. Так что ребра были утянуты, а вот все, что ниже пояса, оставалось примерно таким же, как должно быть – подвздошные косточки чуть сильнее, чем нужно, раздвинуты, разве что.
В общем-то, надо сказать, что Белотти представлял себе идеальную фигуру для парня с нетрадиционной сексуальной ориентацией именно так. То есть, для пассивного парня, которым Мишель если и не был, то его сделали бы принудительно.
Франциско на цыпочках подобрался обратно к люку и выглянул.
- Эй! – позвал он шепотом, так что Жан дернулся и посмотрел наверх. Белотти усмехнулся. – Хочешь посмотреть?.. – предложил он, подвигав бровями.
Эверс набрал воздуха в легкие, чтобы ответить «нет», но его фантазия уже пошла буйным шагом далеко-далеко. В конце концов, он был писателем, а у них всегда дикое воображение.
Поэтому Жан вздохнул, промолчал и тихо поднялся наверх. Вздрогнул, увидев, что покрывала уже нет, но разочаровался, поняв, что рубашка опять, как платье, все закрывает. Он заметил, что Франциско ехидно лыбится, так что на его щеках появились ямки, а глаза сузились и стали ядовитыми, поэтому Жан быстро сделал лицо кирпичом, скрестил руки на груди и встал слева от кровати, делая вид, что ему совершенно плевать. Но все равно смотрел. В основном – на лицо Мишеля, такое милое во сне. Но он готов был соврать, что просто следит, как бы парень не проснулся случайно.
Франциско вдохнул поглубже, задержал дыхание, чтобы руки не дрожали, а потом медленно начал поднимать рубашку на «призраке», задирая ее. Жан закрыл глаза, не глядя, а вот Белотти наоборот – смотрел, не отрывая взгляда, чуть ли не облизываясь. Он не ошибся, его догадка была на все пятьсот процентов верна. Очень хотелось погладить ноги «призрака», чтобы почувствовать, что они не идеально гладкие, но совсем не такие, как обычно у парней его возраста. Когда Франциско встал одним коленом на кровать, чтобы не упасть, и потянул рубашку выше, закатывая ее уже почти неприлично, Жан все же посмотрел. Передернулся опять, а дрожь дошла до района ширинки, заставив там все слегка оживиться. Он посмотрел оценивающе на представшую его глазам сцену и подумал, что все свои догадки Белотти уже вроде проверил, пора бы и отстать от ребенка.
- По-моему, ты перебарщиваешь, - мрачно сообщил он с улыбкой. А Франциско приложил палец к губам и усмехнулся. Ему было весело. Он поднял голову и посмотрел на лицо Мишеля, а потом опять уставился на задранную рубашку, облизнулся, прикусил губу. Дальше задирать было опасно, потому что парень мог проснуться. А потому Франциско просто осторожно просунул под рубашку руку, предварительно сняв с нее часы.
Жан побагровел и прищурился.
- Какого хрена… - шепотом начал возмущаться он.
- Тихо ты, - огрызнулся Белотти, а сам наконец прикоснулся к ткани белья. Еще раз, потом опять. И осклабился. Нет, с телом у парня все было в порядке. Разве что не так сурово, как у мужиков. Мишель вдруг выгнул шею, замычал что-то сонно, и Франциско еле успел убрать руку, как парень перевернулся на бок и обнял подушку.
- Блин, а как теперь обратно?.. – Франциско вдруг понял, что задранную рубашку уже не опустить незаметно, а когда Мишеля накроют покрывалом, он это точно почувствует.
- Как хочешь, - фыркнул Жан и довольный собой, своей непричастностью и всем остальным пошел к люку. Игнорируя шипение приятеля, спустился вниз и решил подождать возле лестницы, как и собирался.
А в спальне Его Величества тем временем началось самое интересное, что Жан пропустил, но совсем об этом не жалел. Мишель все же проснулся, а затем Эверс прикрыл глаза и расплылся в улыбке, услышав звонкий шлепок, потом звук удара, затем крик, а после этого мычание. Заскрипела большая кровать, на которой призрак подрался с маньяком, спинка кровати ударилась о стену, что-то упало и разбилось, шуршали простыни и подушки, мычание не прекращалось.
Это Франциско зажал Мишелю рот ладонью, чтобы он не кричал и не кусался. Изначально же, когда парень проснулся, он едва не лишился и так не слишком сильного рассудка, машинально отвесил придурку пощечину, Франциско не ожидал и свалился с кровати, Мишель завизжал, но Белотти уже вскочил и зажал ему рот, забираясь на кровать и не давая вырваться. Если бы Ду Лонвалль мог, он бы голосил, как девица, увидевшая таракана, но ему не давали, а потому парень просто возмущенно мычал и таращил глаза, дергал ногами, так и не закрытыми задранной рубашкой.
Так страшно ему никогда в жизни не было, не считая того самого случая с руками и отцом, а Франциско вдруг подумал, что если бы не Жан, сейчас бы все это из веселого недоразумения перешло в совсем не веселое издевательство над одним глупым привидением. Потому что тело было ненормально привлекательное. Где надо мягкое, где надо упругое, где нужно, торчали косточки, но силенок «призраку» не хватало, чтобы вырваться.
Жан забеспокоился, решив, что как-то затянулась шутка, даже если сначала Франциско пришлось его заткнуть, а то соседей перебудил бы. С его голосом это было вполне реально.
Но Белотти увлекся, и парень под ним замер, испугавшись окончательно и решив, что надо перестать вырываться. Ведь дядя говорил? Говорил. А значит, он был прав. Чем меньше сопротивляешься, тем лучше будет. Франциско ничего не делал, он просто смотрел на Мишеля и получал удовольствие от ситуации. Ему и самому было лень преодолевать совсем не слабенькое и не унылое сопротивление. Мишель не «ломался», как принято говорить. Он вырывался всерьез, совсем не радуясь такой перспективе.
- Он же дурак еще, дорогуша, - улыбнулся вдруг почти дружески, доверительно прошептав. – Не поймет, пока сам не скажешь, - пояснил и наклонил голову, поцеловал парня в плечо через ткань рубашки.
Мишель был в корне не согласен. Со всем сразу. С тем, что к нему в спальню ворвались посреди ночи, с тем, что его видели почти без одежды, с тем, что ему наставили синяков по всему телу, пока усмиряли. С тем, что вообще к нему прикасались, с тем, что Жан дурак. Вот с последним он был настолько не согласен, что готов был сам ударить Белотти, но не был уверен, что не получит в ответ крепкую затрещину. Ведь на него скидка «Женщин бить нельзя» не распространялась.
- А я бы тебе приятно сделал… - продолжал шептать Франциско, целуя его плечи все так же, через рубашку, чтобы парень не начал вырываться опять. Мишель лежал и еле дышал носом, отчаявшись уже убрать чужую руку от своего рта. Смотрел в потолок, изредка вздрагивая. А кожа, которую холодил сквозняк из приоткрытого окна, обрела не свойственную ей чувствительность, парень почувствовал неожиданно неприятное прикосновение чужой одежды. Точнее, Франциско лежал между его бедер, раздвинув их в процессе борьбы, а потому соседство грубой ткани его джинсов и нежной кожи было каким-то неприятным. Даже омерзительным. Но пока что Белотти не делал ничего страшного, ничего страшнее, чем то, что делал дядя Стефан. Тот тоже целовал только через одежду.
- Давай? – повторил Франциско, а Жан наконец услышал и стал подниматься, горя желанием послать друга в задницу, а потом в клинику не для психов, а для придурков. – Я буду уезжать, а ты меня ждать. Я же тебя не обижу, правда… Ну, раз в неделю, разве что, - рыжий захихикал, и тут Жан наконец вылез из люка. Его затрясло.
- Какого… - у него дыхание перехватило от возмущения. Вообще-то, в оригинальной версии все задумывалось просто, как проверка каких-то дурацких догадок! И совсем не планировалось, что придурочный Белотти будет лежать на призраке его мечты, да еще и музе по совместительству!
Но Франциско, как всегда, козел и сволочь, все перевернул себе на пользу.
- Все-все, - он засмеялся, вставая и отпуская парня, будто ничего и не предлагал. А ведь его планы шли уже очень далеко. Жан же уставился на него в упор, одними губами выдавая все познания в матерных выражениях, чтобы не выдать их вслух, при Мишеле. Франциско продолжал лыбиться, уже даже уползая вниз по лестнице.
- Он тебе ничего не сделал? – неуверенно спросил Жан, чувствуя одновременно и вину за то, что разрешил какому-то задрипанному Белотти заниматься черт знает, чем в его доме, и неловкость за то, что извиняется перед этим невменяемым парнем. Раньше он никогда не бывал в такой ситуации. А что, если сейчас Мишель разрыдается, и надо будет его утешать?
Не то, чтобы Жан не хотел, он очень хотел его прижать поближе к себе, но совершенно не умел утешать. Понятия не имел, как это делается.
А вот Мишель неожиданно не разрыдался и не бросился к нему в объятия с признаниями в любви. На последнее Жан и не надеялся, конечно, но все равно представлял иногда подобный вариант развития событий.
- Уходи, - мрачно попросил парень, глядя на него в упор.
Жан от неожиданности пару раз тупо моргнул.
- Что?
- Убирайся отсюда, - нежного и милого мальчика будто подменили, оставив вместо него невероятно капризное существо с холодным взглядом. Красивые глаза, которые выглядели очень мило, даже будучи немного косыми, сейчас выглядели совершенно не так.
Каждый человек может выглядеть по-разному в независимости от своего желания. В один день без макияжа любая дамочка выглядит отвратительно, а в другой день, ничем не отличающийся от того, она в том же виде выглядит прекрасно.
Сейчас Мишель выглядел весьма неприятно. А что поделать, если он в очередной раз разочаровался в людях. И он совсем не был таким тупым, каким казался Белотти. Он прекрасно понимал, что Жан знал обо всем этом. О «шутке» посреди ночи. Сам парень не был в курсе, не видя себя со стороны, но вот Эверс уловил в нем какую-то странную черту… Наверно, это была та самая нотка шизо-какого-то расстройства, передавшегося по наследству от папочки. Потому что сразу стало как-то жутко, причем не в мистическом смысле, как обычно, когда играл рояль посреди ночи, а во вполне нормальном. Нормальные люди психов боятся, потому что они непредсказуемы. А Мишель был непредсказуем вдвойне. Нет, втройне. И нельзя было точно сказать, схватится он за ножницы, как покойный дедушка, или нет.
- Как скажешь, - Жан выставил вперед руки, растопырив пальцы и будто показав, что ладони у него пустые. Отступил назад и, развернувшись, быстро спустился по лестнице. Мерзавца Белотти уже не было, этот урод ушел спать.
* * *
- Я же не знал, что он так отреагирует! – Франциско почти обиделся, что его с утра пораньше выпроваживали почти пинками. Злой и не выспавшийся Жан смотрел на него не хуже, чем Мишель на него самого прошлой ночью. На Белотти подействовало, он опять отрывисто извинился и ушел к своему «Мерседесу».
Жан и сам только утром понял, что нельзя было разрешать Франциско делать это. Но они оба были пьяны, поэтому слабое оправдание все же есть.
Эверс был уверен, что парень будет ходить по дому мрачно, как тень, напоминая своим присутствием о содеянной глупости. Но он не вышел из комнаты вообще, а когда Жан отвлекся и пошел на кухню, исчезла и корзинка с крыльца, и котенок вместе с коробкой, где лежало свернутое одеяло.
Жан даже решился пойти наверх и посмотреть, в чем дело, но когда вошел в комнату с выбитой, да так и оставшейся на полу дверью, увидел, что люк в потолке закрыт. Он сначала опешил, а потом понял, что на люк просто надвинут ковер, поэтому ничего не видно.
Мишель был категоричен.
А еще он сидел в комнате, прижавшись спиной к изголовью кровати и вытянув ноги, обутые в черные пуанты. У него было отвратительное настроение, на юбке серого, как дым, платья лежал, свернувшись в клубок, Тэкери. Мишель его рассеянно гладил, глядя в стену.
Котенок запищал уже часа в четыре дня, когда проголодался. Пришлось вылезать из «склепа», Мишель отодвинул ковер от люка, взял противного кошака и пошел вниз, надеясь, что не столкнется с Жаном.
Эверс наконец снова сел за книгу, написав, что главный герой совершил большую ошибку. И, кажется, на этом его красивая мистическая любовь к призраку поместья закончилась, так и не начавшись. Точнее, он-то еще продолжал любить, но вот призрак оказался слишком тонкой души существом. А еще главный герой начал снова бояться своего «сожителя», опасаясь, что нервы «призрака» не выдержат, и он сделает-таки что-нибудь. Не с соседом, так с собой.
Эверс вздрогнул, когда услышал шаги по коридору и писк котенка. Выглянул, увидел серое платье и понял, что все хуже некуда. Если уж он серое надел…
Мишель услышал, что за ним кто-то идет, но не остановился. Обеспечил Тэкери молоком в блюдце, а потом сел за маленький столик на кухне и уставился в окно.
Жан постоял в дверном проеме, думая, что же такого умного сказать. Но тут Ду Лонвалль напугал его в конец, заговорив сам, но явно не с Эверсом.
- Говорят, что дикие звери боятся огня. Правда? Не знаю. Наверно правда. Почему?
Он повел плечом, откинулся на спинку стула и засмеялся тихо, не глядя на Жана. Он сидел боком к нему, так что писатель ясно видел лицо «призрака». Оно все же было не совсем нормальным. Точнее, не само лицо, с ним-то все в порядке было. Но выражение…
- Может потому, что у них нет разума? Как у меня. Да, у меня его нет, - он опять зашелся тихим смехом. – Звери боятся огня и не подходят к нему. В то время как огонь греет людей и отгоняет зверей. Правда забавно? Да, очень, - снова смех, а Жан остался, чтобы дослушать, уверенный в том, что этот монолог вовсе не к нему обращен. – Прямо, как я, - шептал он, будто обращаясь к котенку. – Как огонь. Только меня боятся не звери, а люди. Ну, так ведь и я не огонь. Так что я отгоняю людей, да. У меня нет разума, как у огня, а пламени на все наплевать. Оно лишь уничтожает и очищает, а я могу только отпугнуть. И люди от меня бегут, как звери от огня, не зная, что я могу согреть. Могу? Могу, - заверил он пустоту.
А потом повернулся вдруг к Жану и улыбнулся уголком губ.
- Ты, как зверь, Жан. Ты дикий и глупый. Не я, а ты. Ведь я тебя не боюсь, - он улыбнулся шире, так что Жану стало жутко. Эта улыбка в комплекте с блестящими светлыми глазами навевала страх. Такой первобытный, что Эверс себя в самом деле чувствовал тупым животным.
- А Франциско, как факир. То сунет руку в огонь, то отдернет. И всем улыбается, играет на публику. Делает вид, что ему совсем не больно и не страшно делать это каждый раз снова и снова. А в самом деле обжигается и долго залечивает раны, он просто научился не чувствовать боль. Так почему ни ты, ни он не можете просто принять огонь таким, какой он есть?
- Ты бредишь, - покачал головой Жан и отступил. Мишель резко встал и наклонил голову к плечу.
- Я брежу? Я не брежу, - быстро выговорил он и засмеялся тихо и высоким голосом. – Разве я не прав? Почему ты не хочешь признать, что живешь ради смерти? Ты живешь, чтобы умереть, Жан. Даже твой друг живет, чтобы выжить, а ты живешь в ожидании сожжения. А зачем? Если просто можно согреться? Думаешь, у тебя есть разум? Тогда почему его нет у меня? Почему ты «нормальный» и бежишь от того, что совсем не страшно, а я ни от чего не бегу, и со мной что-то не в порядке? – он опять улыбнулся широко, наступая на Жана, делая шаг за шагом, медленно, плавно. Писатель пятился.
- Слушай, заканчивай, ты меня уже достаточно напугал, - он попытался все свести в шутку, но скорее, чтобы успокоить себя, чем парня.
- А хочешь, я тебя сожгу? – улыбка не шевелилась, Мишель говорил сквозь зубы и даже не моргал, так что его глаза остекленели и ненормально блестели, глядя прямо на Жана, прожигая его насквозь.
- Не надо никого жечь, ради бога, - попросил Эверс, глядя по сторонам в поисках тяжелых предметов. Не чтобы обезвредить сумасшедшего Мишеля, а чтобы вовремя убрать из поля его зрения, а то вдруг Ду Лонвалль схватит что-нибудь и врежет ему?
- Ты знал, что любовь сжигает?.. Не в прямом смысле, а в переносном? – уточнил Мишель, не меняя выражения лица.
- Слышал где-то, - как можно равнодушнее ответил Жан, стараясь никак не выдавать панику.
- Странно, правда? Любовь никогда не греет, она только обжигает и причиняет боль. Но она такая интересная, что игра стоит свеч. Свеч! Смешное совпадение, да? Свечи зажигаются огнем. А воск тает и плавится, исчезает, теряя форму и превращаясь в ничто, прямо, как твоя жизнь, когда влюбляешься. Франциско тоже хочет сгореть, но его никто не любит, а сам он полюбить не может. Он, как незажженная свеча.
«Полный бред»… - Жан подумал это, и его немного затрясло. Мишель уже совсем не казался милым и глупым. Он казался психопатом.
В конце концов, он им и был.
«Я тупой… Это единственное, что он сказал верно», - решил Эверс и понял, что уперся во входную дверь.
- Но дело в том, что когда воск плавится и стекает, из него можно вылепить все, что угодно. Новую жизнь, нового себя. Поверь мне, Жан. Сгореть не так уж страшно. Хотя… - он вдруг моргнул и отвел взгляд, не переставая безумно улыбаться. – Наверно я тебе просто не нравлюсь. В конце концов, есть же разница между зажигалкой, спичкой и камином? Кто я для тебя? Зажигалка, спичка или камин?
«Хренов холокост», - нервно захихикал Жан в собственных мыслях.
- Костер, - выпалил писатель и понял, что слушает все, что ненормальный Мишель говорит. Более того, он вникает в этот бред и следит за темой разговора. И даже ответил честно.
- Знаешь, лестно, - усмехнулся Мишель. – Тебе же все равно. Ты писатель-ничтожество, твои книги никто не покупает, так сказала Мадлен. Ты – никто, ты приехал сюда, чтобы написать что-то стоящее. Откуда же тебе было знать, что в доме начнется пожар? Что здесь будет костер? А ты останешься на пепелище один. Если останешься, конечно, - Ду Лонвалль искренне верил в то, что говорил. Более того, страшным было не это, а то, что он не просто верил, он мог это сделать. Невзирая на то, что имел в виду.
- Так чего ты хочешь?.. – вроде бы правильный вопрос подобрал Жан, решив, что пока Мишель вполне адекватен, не слишком опасен.
Но когда парень неожиданно сделал шаг к нему, остановился в пяти сантиметрах, почти касаясь, Эверс побелел. Он буквально почувствовал, как холодеет тело.
- Хочу тебя сжечь, - пояснил Мишель. Он даже выглядел ненормальным, волосы чуть растрепались, безумная улыбка влажно сверкала, а глаза блестели и почти горели, не смотря на свой светлый цвет. – Ты еще не понял? – он поднял брови и прикусил губу. – Я тебя люблю, - прошептал, медленно изогнувшись, прямо в ухо Жана. А потом протянул руку назад и потянул замочек «молнии» на платье вниз, расстегивая его. Жан услышал этот звук и опять вздрогнул, не в силах поверить.
«Он болен. Ему надо лечиться, ему всерьез надо лечиться, ему надо не иммунопонижающие пить, а какие-то таблетки от шизофрении».
Тем не менее, хотелось так сильно, что Жану было все равно – нормален парень или нет. Он казался таким невероятным, таким доступным прямо сейчас, что писатель совсем разум потерял.
- Любишь?.. – переспросил он, глядя, как Мишель одной рукой, затянутой в перчатку, спускает платье с плеча. И Ду Лонвалль уловил это сомнение в его взгляде, глаза вспыхнули с новой силой, будто в зрачках разгорелось пламя.
- Я не могу без тебя жить. Огню нужно что-то жечь, ведь так? А если он окажется один среди голых холодных камней, он погаснет, - пояснил он шепотом, опять начиная хихикать. Стоя вплотную к Жану и глядя ему в глаза, так что писатель забыл, как надо моргать. А Мишель стянул ворот платья и со второго плеча тоже, так что шея и плечи остались открыты, а рукава сползли. Парень сдернул с рук перчатки, откинул их куда-то и прикоснулся пальцами к лицу Жана. Улыбнулся, а потом шепнул прямо писателю на ухо. – Под ним ничего нет, - и опять засмеялся. Эверс передернулся, почувствовав, что ему уже очень даже хочется. А потому он дрожащими руками обнял Мишеля и прикоснулся к его спине. Никакого корсета не оказалось, под платьем в самом деле ничего не было. А спина была раскаленной, будто парень заболел. Хотя, может это из-за обострения расстройства?..
- У тебя температура, - сообщил Жан автоматически, а потом уставился на шею, которая была прямо перед ним, потому что кончиком носа Мишель касался уха писателя.
- Смотри, не обожгись, - усмехнулся он в ответ и поцеловал Жана в шею уверенно, точно зная, что уж дядюшке Стефану такое нравилось, почему Жану не понравится?
Дальнейшее писатель осознавал плохо, будто глядя на себя со стороны и никак не в силах поверить, что это он. В глазах после такой нежности потемнело, он схватил парня за плечи, стиснув их до синяков, и толкнул к стене возле лестницы, прижал к ней, бешено сверкая глазами.
Что на него нашло, Жан не понимал, но одного взгляда на улыбающегося Мишеля хватило, чтобы понять – Ду Лонвалль того и добивался. Вымогатель и манипулятор. Он огромными, блестящими глазами смотрел на писателя в восторге, понимая, что Жан всю жизнь живет в своей скорлупке приличного человека, а в душе он просто дьявол. Круче Белотти, который лишь снаружи жестокий и грубый.
У Эверса в голове что-то взорвалось, как хлопушка, когда он дернул и так сползающее платье вниз, порвав его сверху, а потом заткнул хихиканье обратно в рот «призрака» собственными губами. Сначала только ими, а потом, когда Мишель с диким утробным стоном и готовностью отозвался, Жан перешел в наступление. Прижал его к себе посильнее, жалея, что собственная одежда мешает почувствовать чужое тело.
Парню приспичило поиграть, поэтому он вырвался, оттолкнув Жана, поправил рукой порванный и съехавший верх платья, так что рукава все равно болтались, а плечи остались голыми. Эверс сначала подумал, что сам переборщил и все не так понял, смутился даже, отступив и прикрыв рот ладонью. Но Мишель сделал пару шагов к лестнице. Не отворачиваясь от писателя, принялся по ней медленно подниматься, одной рукой держась за перила, а второй за стену. Продолжая улыбаться и смотреть на Жана очень игриво. Писателя опять будто заколдовали или загипнотизировали, он смотрел на это снизу вверх, и его трясло.
А потом они сорвались одновременно – Мишель почти развернулся и метнулся вверх по лестнице, а Жан бросился за ним, схватил за подол платья и дернул вниз, так что парень упал, перевернувшись относительно удачно, так что приложился о ступеньки позвоночником. Жан тяжело дышал и чуть ли не пыхтел, волосы опять растрепались, выбившись из его короткого хвостика. А вид смеющегося, как последняя истеричка, Мишеля выводил из себя. Парень приподнялся на локтях и попытался то ли вылезти из-под Жана, то ли подняться ползком по лестнице, но Эверс уже решил не добираться до кровати или хотя бы до ровного пола. Он принялся воплощать все свои ночные фантазии, придуманные за несколько недель в «Муриоре». Целовал, кусал, стискивал до боли. Всхлипы сумасшедшего были такими выразительными, что даже слышался хрип, а иногда и тихий визг, вырывавшийся из горла. Жан будто в самом деле горел, как обещал Мишель, его жгло от каждого прикосновения, а то, что парень не сопротивлялся или сопротивлялся очень лениво, подстегивало не хуже настоящего сопротивления.
Продолжая хихикать и раздражать этим Жана, Мишель повел плечами, а потом вытащил одну руку из рукава платья, чтобы обнять ею мужчину за шею. С Жаном происходило нечто, что Франциско охарактеризовал бы потрясающим глаголом «кошмарит», но так или иначе, писателю снесло крышу, он расстегнул штаны, не желавшие сниматься даже чуть-чуть, потому что цеплялись за мешающую часть тела. Очень мешающую часть тела. А Мишель порвал на нем рубашку, Жан даже не ожидал, что ему это окажется под силу, но быстро забыл и стиснул руками коленки парня, раздвигая их. Так что одна коснулась стены, а другая стукнулась о столбик в перилах лестницы. Эверс поерзал, устроившись поудобнее. Если, конечно, можно было назвать их положение на лестнице «удобным».
Дата добавления: 2015-09-28; просмотров: 19 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |