- Вы больные… - Ясмин покачал головой, в ужасе тараща глаза. – Как я вообще тебе поверил? Зачем ты всем врешь?!
- Чтобы тебя употребить, как он выражается, - подсказал Доминик. – Потому что ему как-то надо отвлекаться от своих фантазий, а мальчики в этом могут помочь, наверное. Ты его хоть раз ударил? А ты, Лайам? А ему это так нравится, что же вы его не били… Ты и мальчика этого, малолетку блонди доводил, чтобы он тебя ударил, да? А он просто обиделся. Ну ты бедняжка, - он притворно Гаррета пожалел.
- Ненавижу! – Ясмин спрыгнул со своей полки, схватил одежду, свои эмо-тапки и ушел, хлопнув дверью.
- Класс, да? Минус одна жертва твоего вранья. Может, признаешься себе, что ты любишь только себя и когда тебе больно?
- Не пойти ли тебе в задницу? – осведомился Андерсен мрачно, очень многообещающе. – Потому что ты никогда не узнаешь, кого я люблю. Подавись этим, - Гаррет прищурился, прошептал последнюю фразу с кайфом, с надменностью. Доминик капризно надул губы, сам того не заметив.
- Ну и пусть. Ах, да, Лайам. Забыл пояснить. У нас была толстая тетрадь, девяносто с чем-то листов. Там записывались раны, которые мы друг другу наносили, время их появления и время полного заживления. Там были такие гадости, что читать страшно. Она у меня, кстати, еще есть, - он опять засмеялся. – А «Почувствуй» - фишка в том, чтобы зимой замерзнуть как можно сильнее на улице, почти без одежды, а потом врезать посильнее, чтобы ничего не чувствовать. Когда согреваешься, ощущения просто жуткие. А «Перед смертью»… - он не успел договорить, Гаррету все же снесло мозги, и он на него накинулся, схватив, прижав к кровати и сдавив горло обеими руками.
- Это вот так! – закончил он фразу за «друга», оседлав его, устроившись поудобнее и с силой нажимая руками на шею. Доминик не ожидал, он не успел вдохнуть перед этим, так что закашлялся, воздух не входил и не вырывался, он захрипел, поцарапал Гаррету руку своими ногтями, так что остались красные полосы, засочившиеся кровью. Бесполезно, мазохистом он на то и был, чтобы любить боль. Трампер сначала опешил, глядя на дергающееся под его другом тело, на вытягивающиеся и мотающиеся в воздухе ноги. Энферни пытался согнуть колени и ударить ими Гаррета по спине, но тому было все равно, он смотрел на его лицо. Оно сначала покраснело, а затем стало бледнеть, парень завырывался уже всерьез, ему стало страшно, голова закружилась, горло обожгло, легкие загорелись огнем.
- Пусти его, ты с ума сошел, что ли?! – Кермит вскочил, малявки тоже дернулись, а Лайам не верил, что Гаррет не знает, что творит. Он прекрасно знал, у него же в этом уже был опыт.
- Да тихо ты, смотри, он кайф ловит… - мазохист усмехнулся, заглядывая в мутные глаза заклятого дружка. Рот он приоткрыл, из него вырывался то хрип, то сиплые попытки вдохнуть, тело выгибалось, но не так уж сильно, Доминик мучительно жмурился.
- Ты его задушишь! – Кермит тряхнул Андерсена, пытаясь столкнуть его с умирающего во всех смыслах Энферни, но столкнуть Гаррета – вещь нереальная, особенно, если сталкиваться он не хочет. Он согнулся, укусив «друга» за нижнюю губу, присосавшись к его беспомощно приоткрытому рту, хватавшему воздух вхолостую. Доминик забился, наконец, в агонии, выгибаясь и выкручиваясь, впившись ногтями в чужие руки так, что Гаррет сам чуть не дернулся, но протолкнул язык глубже, почти до горла, хоть и ненавидел этого урода. Парень сделать не мог ничего, он практически не чувствовал этих прикосновений, только отдаленно ощущал укусы. А Гаррету казалось, что он целует труп, таким безвольным был «ответ». Удовольствие он получал не только эстетическое – глядя на припадок, но и физическое – Доминик не мог ему сопротивляться и ответить, он бился, бился, а потом Кермит закрыл себе рот ладонью, увидев, как глаза у противной кикиморы закатились и остекленели, лицо стало бледно-зеленого цвета, ноги больше не дергались. Гаррет медленно отстранился, так что его губы мягко оторвались от чужих со звуком «чмок». Выдох Энферни напугал не только капитана и малявок, но даже Лайама. Это было так, будто труп испустил последний вздох, слабое, нежное: «А-а-ах…» Гаррет закрыл ему глаза ладонью и опустил веки, вообще тело напоминало неживое, только руки разжались, отпустив Андерсена, упали на кровать.
- Ты его убил, - Кермит вытаращил глаза. – Ты задушил его. Блин, ТЫ ЕГО ЗАДУШИЛ!!! НАС МИСС БИШОП СЪЕСТ!
- Да не съест. У него просто обморок. Но предсмертный, - Гаррет довольно осклабился и слез. – Вот такая у нас была игра. Правда мы еще долго думали, как это было бы, если бы не просто целовать, а трахать одновременно. Ну, знаете же, все сокращается, перед смертью незабываемые ощущения. В Японии есть такая развлекуха – проститутку снимают на пару часов, вывозят на лодке на середину озера, например… Перегибают через борт, балдой в воду, так что она не дышит, естественно. И в этот же момент ее употребляют, а когда она начинает задыхаться, тонуть и умирать, клиент испытывает такие ощущения, что просто жесть. Потом ее, конечно, вытаскивают, но все равно, прикольно. Вот мы и думали, было бы круто.
- Только думали? – Лайам продолжал с ужасом, недоверчиво смотреть на бессознательную кикимору. Он не мог поверить, что это просто обморок.
- Конечно, - Гаррет удивился. – Просто фантазировали. Ну, бывает же. Но мы не гомики. Точнее, я не был геем, насчет него не знаю. Он вообще даже тебя посылает, так что, наверное, тоже в порядке.
- Это правда про твою мечту об изнасиловании? – Лайам с интересом на него взглянул.
- Мне и правда раньше хотелось. А потом я понял, что это нереально, так что забудь. Но он – сволочь, так что ему не доказать, что я не псих.
- Мы только что видели, какой ты «не псих», - Кермит нервно дрожащим голосом засмеялся. – Он точно очнется?
- Надеюсь, нет, - осклабился Гаррет и снова лег на свою кровать.
- Он правда не умрет?
- Он дышит. Наверное, - мазохист надеялся в душе, что не переборщил. Хотелось отплеваться, почистить зубы, вытереть губы, хоть он и так уже их вытер после показательного выступления с предсмертным засосом. Кермит наклонился, так что ухом почти касался губ новенького.
- Еле-еле, - вздохнул облегченно. – Ты вообще знаешь, что это может быть кома?! От недостатка воздуха наступает кислородное голодание мозга! Он может потерять память, вообще сдуреть!
- Это ты ему скажи. Он же это любит.
- А ты так не делал? – Лайам с сомнением ухмыльнулся.
- Ну… - Гаррет посмотрел в окно, Брэд покосился на красавчика и хихикнул.
- Ну, да, не делал, - с сарказмом «согласился».
- С Ясмином грубо получилось.
- Он же сам хотел, чтобы ему признались. Я и признался. Что еще ему нужно?
- Девушка… - хрипло отозвался Доминик, будто вынырнув из-под воды, сев и вытаращив глаза. Он застонал и сразу прикоснулся к своей шее. – Ты мне чуть шею не сломал… Урод…
- Какая девушка? Ты бредишь? – красавчик не въехал, но все с облегчением вздохнули, убедившись в дееспособности Доминика.
- Ему нужна девушка нормальная, вашему эмо. Он обычный пацан, просто вы его достали, все кругом педиками становятся, у вас тут жить страшно. Вот и довели его до такого…
- Ты в порядке? – Эрик на него уставился, рассматривая поврежденную шею.
- Вроде да… Фу-у-у… - он только в этот момент понял, что ненавистный Гарри Андерсен его засосал после такой ужасной ссоры и долгожданной мести. Он лишил его парня, которого Гаррет добивался так долго. С самого дня приезда в Стрэтхоллан он его добивался, хоть и сам это не сразу понял.
Лайам захихикал, увидев, как кикиморовидный новичок высунул язык и вытер его краем одеяла. Он облизнулся, посидел, помолчал.
Все равно вкус остался. Но он об этом не сказал.
- А если завтра врачи спросят, что у меня с шеей? Ты вообще головой думаешь или задницей?!
- Не надо было меня доводить, - Гаррет легкомысленно пожал плечами, улыбнулся.
- Что я им скажу… Тварь, Андерсен!! Тварь ты последняя! Извращенец и гадость!
- А ты целоваться не умеешь. И вообще ничего не умеешь, - уточнил Гаррет задумчиво, выглянул со своей полки, посмотрел на Лайама, свесившегося вниз. Трампер усмехнулся.
- Чтоб тебе импотентом стать, - пожелал Доминик «другу», сверкнув глазами.
- Отсоси мой нежный х… Хотя, нет, не надо.
Повисла тишина на мгновение, потом зарыдала от смеха вся спальня, Доминик побагровел. Он рухнул на кровать, откинувшись на спину, повернулся к стене и накрылся с головой одеялом. Парни заржали еще громче.
* * *
Ясмина до утра так никто и не видел, ночевал он в конюшне. Рыдал от обиды тоже там, а потом решил, что больше никаких мужиков в его жизни не будет. Совершенно никаких. Встретился с соседями по ненавистной команде он уже в душевой, наполненной паром от горячей воды. Лайам не стал напоминать, Кермит – тоже, Гаррет сделал вид, что ему стыдно, но сам себя испугался, потому что стыдно не было абсолютно. Такой уж он человек, способен на все, лишь бы словить секундный кайф. Доминик же сразу извинился.
- Извини, пожалуйста, что вчера обо всем тебе сказал, - он улыбнулся сладко, уже одеваясь.
- Нет, - эмо покачал головой. – Спасибо, наоборот, что рассказал. А то я бы тупил и верил, - Ясмин выразительно это сказал, чтобы Гаррет слышал. И он слышал, но не мог ничего сказать умного, а потому решил не высказываться вообще. Он был влюблен, но когда ему говорили «да», он понимал, что победил, выиграл, что он способен на все, что он может завоевать любого. Он постоянно искал и боялся, что не найдет, боялся, что упустит свою половинку и потому кидался на любого, на кого можно было. И на кого нельзя – тоже.
- Что у тебя с шеей? – эмо опешил, покосился снова на Гаррета, тот слащаво осклабился, Доминик уничтожил его взглядом. На шее у него красовались багровые следы от пальцев.
- Да так. Ничего, - новенький улыбнулся и натянул свитер с высоким воротом, до самого подбородка, чтобы ничего не было видно. Удача была в том, что они не учились, так что учителя не увидели бы следов. Насчет врачей Доминик еще и сам не придумал, что будет говорить.
Гаррет собирался выходить в коридор, когда Ясмин его остановил, взяв за локоть.
- Погоди. Реально. Ты врал, чтобы меня опять… Ну…
- Нет, не для этого, - парень фыркнул, пожал плечами расслабленно.
- А для чего?
- Чтобы узнать, поверишь ты или нет.
Ясмин опешил сначала, а потом просто слов не нашел, чтобы описать подобную логику. Он усмехнулся.
- Обалдеть, ты больной.
- Может и больной. А зачем мне снова было тебя…Эм… Употреблять, если я уже один раз попробовал.
- Тебя хватает только на один раз? Или в чем дело? У тебя комплексы, почему ты не хочешь повторять?
- А ты хочешь? – Гаррет попытался выкрутиться.
- Не увиливай.
- Ну, может, и комплексы. Почему все ждут от меня чего-то идеального? Мне нравится каждый раз пробовать новое, ну не могу я постоянно с кем-то быть.
- Может, это потому что ты еще любишь Лайама? С ним-то вы не раз и не два, вроде? – Ясмин прищурился подозрительно.
- Может и поэтому. Слушай, ну правда, что я тебе сделал? Тебе не понравилось тогда?
- Понравилось, - эмо решил перенять привычку мазохиста говорить правду.
- Ты любишь меня, как Блуверд, я тебя разочаровал, или что?
- Не люблю. Не разочаровал. Просто… Я же не знал, что ты можешь упасть на колени и извиняться только, чтобы услышать «да», - Ясмин не мог этого понять, это было просто непостижимо.
- Я, может, вообще в театре играть буду, кто меня знает, - Гаррет засмеялся, эмо невольно улыбнулся.
- Ладно. Давай не будем об этом вспоминать?
- Ты правда мне нравился. В какие-то моменты. И меня иногда бесит, что ты трус и слабак. И я иногда тебе завидовал, признаюсь, - Андерсен закатил глаза.
- Доминик никогда не врет, да? – Ясмин улыбнулся.
- Он постоянно врет. Но иногда у него случаются рецидивы искренности. В основном только ремиссии, вот и врет.
Ясмин постоял, застегивая черную рубашку, продевая в шлейки джинсов ремень в розово-черную шашечку. А потом посмотрел на Гаррета, который поправлял волосы перед зеркалом, и уточнил шепотом.
- А что ты решил насчет француженки?
- Ну, я думаю, что ей понравится, - самодовольно ухмыльнулся парень. – Осталось придумать, как это устроить.
Доминик возник будто из ниоткуда, он стоял за дверцей железного шкафчика, расчесывая волосы и жмурясь, когда они путались.
- Что ты собрался делать с француженкой? – он поднял брови вопросительно.
- То, что с тобой никто и никогда не сделает. Это будет просто невероятно, я тебе гарантирую. Когда ее будут увольнять, она будет умолять до потери пульса, чтобы еще раз напоследок повторить.
- Слишком высокого ты о себе мнения, - Энферни на него снисходительно глянул.
- Пока никто не жаловался, - Гаррет пожал плечами и вышел, а Доминик посмотрел на эмо снова.
- Я думал, ты на него обидишься.
- Бывает и так, что ему не удается украсть чье-то сердце. С Сэнди получилось, а со мной – нет. Так что он добился, чего хотел, я согласился, но не больше. На что мне обижаться?
- Может и так, - Доминик сладко улыбался своему отражению, поправляя воротник свитера, но потом оттянул его и посмотрел на следы от пальцев.
- Он мне наврал, что я, видите ли, украл его сердце.
- Нельзя украсть то, чего нет, - Доминик выдал философски, а эмо засмеялся.
- Ну, не может же быть, что он совсем бессердечный. Может, Лайаму какая-то часть его сердца и досталась.
- Может и досталась, - парень продолжал говорить загадками, не рискуя делать поспешных выводов.
* * *
Стоило Доминику подойти к мужчине, после которого все уходили топлесс, его незаметно затрясло от волнения.
- Снимай свитер, - врач что-то записывал в блокноте о прошедшем только что Андерсене. Доминик перекрестил руки, зацепил пальцами края свитера и начал его снимать, как Гаррет вдруг вернулся, оттолкнул его и пояснил.
- Я забыл здесь часы. Вы не видели? – уставился на врача, тот улыбнулся и принялся искать якобы потерянные и не существующие часы. Пока он наклонился и посмотрел за столом, Гаррет поставил рядом с именем «Доминик Энферни» крестик, будто осмотр он прошел. Парень быстро метнулся к девушке, бравшей кровь из пальца, Лайам подошел сразу к мужчине, так что у того не осталось времени возвращать сбежавшего пациента. Гаррет подошел к «другу» уже на выходе, устало посмотрев на всех этих мучителей с блокнотами, ручками, иголками и стетоскопами.
- Мне всегда интересно было, почему ты так странно раздеваешься.
- В смысле? – Доминик нехотя на него посмотрел.
- Посмотри на Мафферса, - мазохист кивнул на рыжего, тот наклонился, завел руки назад, схватил футболку и стащил через голову, встряхнул волосами. – А ты делаешь не так.
- Не знаю, мне так удобнее.
- Выворачивается же.
- Ну и что? – парень пожал плечами.
- У тебя правда еще остался тот дневник?
- А тебе зачем? – Энферни ухмыльнулся. – Хочешь почитать, освежить память? Самым крутым был шрам у меня на животе, - напомнил он. – Только он тоже был неглубоким, зажил.
- А, помню, - Гаррет согласно кивнул, это забыть было невозможно.
- Помнишь, когда у меня день рождения?
- Тринадцатого июня, - выпалил он раньше, чем успел подумать.
- Точно. Помнишь, что ты мне обещал? Точнее, это я тебе обещал, ты же требовал.
- Нет, не помню, - Гаррет удивился, сдвинул брови, посмотрел на него. Доминик осклабился, поправил волосы и пожал плечами.
- Ну и хорошо, что не помнишь. Кстати, когда ты собираешься сказать своему Трамперу, что ты его еще любишь?
- Не люблю я его уже. Давно, причем. К Сэнди многое было, к Ясмину что-то… Но ты же меня знаешь, у меня бывает.
- Тебя заносит, - согласился Доминик. Он поднял свою левую руку открытой ладонью вверх и глянул на «друга». – Возьми меня за руку и скажи правду. Ты любишь Трампера?
Гаррет не хотел, потому что знал, в чем смысл, но все равно за руку его взял, переплетя пальцы.
- Ты любишь его?
- Нет, - Гаррет покачал головой.
- Честно?
- Нет.
- Значит, любишь? – Доминик ухмыльнулся, Гаррет посмотрел на его темный лак, на острые ногти, на ранки на собственной руке после вчерашнего.
Отметил, что они давно не держались за руки, наверное, года три уже. И руки их с тех пор сильно изменились, и сами они изменились. Три года назад Гаррет был совсем некрасивым, у него были маленькие ладони с обкусанными ногтями, а Доминик был еле заметным серым существом, которое все обижали. Он был похож на девочку-подростка, а когда они держались за руки, Гаррету уже тогда было страшно сломать тонкие, как веточки, пальцы. Теперь же Андерсен превратился в сумасшедшего, довольно привлекательного монстра, эгоиста, психа, развратника и извращенца, а Доминик стал намного красивее, ярче, ухоженнее и целее, что ли. Он напоминал теперь уже выпускницу старшей школы, одну из тех, что никому и никогда так и не дали свой номер телефона, но всегда мечтали о чем-то потрясающем.
Гаррету интересно было, изменился ли его заклятый друг внутренне, душевно. Потому что сам он остался прежним. И точно так же знал, что соврать Энферни не сможет, тот просто почувствует по его руке, по вибрации тела, по дрожи при вранье, при волнении.
- Да, люблю, - шепотом сказал, чтобы никто не услышал, кроме «друга». Энферни его руку отпустил, улыбнулся.
- Я так и знал.
Гаррет соврал о том, что любит, и бывший друг это уловил.
* * *
Гаррет усердно учился, это было фактом. Точнее, усердно учился он по всем предметам, кроме французского, на который окончательно забил свой главный орган и вообще прогуливал. Такова была его тактика, потому что он решил либо объявить таким образом забастовку, либо добиться, чтобы его исключили.
Ясмин проводил время с капитаном, не особо волнуясь за собственный моральный облик и больше не оглядываясь на чужое внимание, которое было мужским, а значит, заранее неправильным и ненужным.
При первой же возможности Сэнди в городе приобрел темно-каштановую краску для волос и превратился в шатена, что его, надо сказать, не испортило, о чем Рассел сразу же сказал. Под ресницами ранки быстро зажили, а уж через три недели, к концу мая и подавно. Только остались розовые шрамы на руке, которые еще были такими тонкими, что парень боялся резко повернуться во сне, чтобы не лопнула тонкая кожа. Шкатулку Ромуальда он и правда отмыл, почистил, чуть ли не отполировал, оставив себе и часто на нее любуясь. Почему-то радовал тот факт, что подарил найденную коробочку именно капитан Марсов, ведь Гаррет не дарил ему никогда и ничего.
Доминик к концу учебного года уже перестал быть новичком, перестал стремиться к постоянной мести, уже осуществленной в полной мере. К нему вернулось желание совершенствоваться, так что каждый вечер Нептуны страдали от распевок, которые привели к тому, что в группу мисс Батори его взяла, не спросив мнения ее участников. А участники и не возражали, уже прилично привыкнув. Лайам жестоко думал над тем, что ляпнул в тот заветный вторник Энферни, ведь странной была надежда на то, что Гаррет до сих пор его любил. Трампер не знал, было ли это правдой, а если и было, он не мог сказать – взаимной ли была эта любовь. Но однозначно знал, что ему бы хотелось услышать от Гаррета о любви. Настоящей, не «по приколу», не «из принципа», не «ради посмотреть, согласишься ты или нет». И он не унывал, не терял надежды на то, что их отпустят на прослушивание, ведь теперь, с Домиником, у них было еще больше шансов, хоть Гаррет и бесился просто жутко иногда из-за этого соседства в группе.
И вот, ночью одной из суббот, когда все устали настолько, что спали мертвым сном даже учителя с надзирательницами, Нептуны не досчитались своего мазохиста.
- Где Гаррет? – Кермит удивился.
- Не знаю. Роз с Блувердом, кстати, на улице шляются, - заметил Брэд. Эрик фыркнул.
- У них, по-моему, тайная секта. Они что-то все ищут и вынюхивают.
Рассел с Сэнди и правда безумно удивились, увидев те самые фотографии, которые вначале интересовали Гаррета. Одинаковые ученики в разные года, одинаковая женщина-директриса. Это все было странно. Самое страшное случилось для Блуверда, когда ему приснился ночью кошмар об интернате.
Он даже не знал, было ли это сном, ведь все было так натурально. Ему снилось, что он однажды просыпается очень поздно, часов в пять вечера, когда солнце уже оранжевое и спускается за горизонт, туч на небе странно нет, хотя над Стрэтхолланом они висят перманентно. Ему снилось, что в интернате никого нет, что все спальни и кабинеты пусты, что парты не такие, а одиночные, персональные, с тяжелыми крышками. Ему снилось, что стены не обклеены обоями, а выкрашены серой краской, что кровати не двойные, а одиночные, что все кругом старое и жуткое, что вместо стульев в столовой – деревянные лавки.
И никого не было, ни единой живой души, он был совсем один во всем огромном здании, а стоило залезть на чердак, его чуть не хватил удар прямо во сне – возле подоконника сидел высоченный блондин с фотографии, он держал на коленях шкатулку и поворачивал ключик. Он поворачивал его так медленно, будто не мог быстрее, его длинные волосы свисали и закрывали лицо. Сэнди удивился даже, увидев их вблизи, натуральный, такой светлый, медовый цвет. Они были просто идеальными, гладкими, блестящими, парню явно было, чем гордиться. Устаревший покрой формы, белая рубашка с пузырящимися рукавами, узкими брюками с завышенной талией. Напротив него сидел еще один парень, только рыжий, у него было мужественное, но очень красивое лицо, невероятно влюбленный взгляд, которым он смотрел на блондина. Ноги оба вытянули навстречу друг другу, едва согнув в коленях. Сэнди присмотрелся и понял, что шкатулка, которая в его руках казалась здоровой коробкой, на коленях блондина казалась маленькой безделушкой для украшений. Крышка наконец откинулась, заиграла музыка, раздался вздох улыбки, блондин явно улыбался, глядя на танцующие фигурки. Не такие старые и потрескавшиеся, какими они были сейчас, в руках Сэнди. Рыжий потянулся, тронул длинные пряди рукой, заправил их блондину за ухо, тот поднял лицо и посмотрел на него.
Только у него не было лица. Сэнди чуть не заорал, шарахнувшись назад, он только в этот момент понял, что с потолка падает не пыль, а пепел, заметил, что пальцы у блондина все сплошь будто вымазанные прозрачным клеем, да и лицо такое же, и шея тоже. Это был один сплошной шрам от ожога, только глаза остались прежними, темно-карими. Рыжий же парень, потянувшийся к блондину, чтобы его поцеловать, красовался здоровой раной на виске, ссадинами на руке.
Стоило Сэнди в ужасе моргнуть, и все пропало, они стали нормальными, целуясь тихо под подоконником, а фигурки в шкатулке все так же продолжали танцевать, кружиться по маленьким рельсам под мелодию, которая была повторяющейся, но очень ненавязчивой.
Сэнди проснулся в ужасе, в холодном поту, передергиваясь и вздрагивая. Он не побоялся в темноте вскочить, убрать шкатулку подальше и метнуться к Марсам в спальню, перескочив коридор двумя прыжками. Рассел сам чуть не испугался, когда к нему под одеяло забралось что-то холодное и трясущееся, но потом узнал покрасившуюся малявку и уточнил, что случилось. Сэнди сообщил, что сущий бред – плохой сон, и Марс решил спать. Но рассказанный наутро «плохой сон» заставил и его задуматься всерьез. Ему такое тоже снилось, причем настолько пугало, что хотелось из интерната сбежать. Страшнее всего становилось, когда часов в пять-шесть вечера коридоры пустовали, и Стрэтхоллан будто вымирал. И Рассел тоже помнил, как заснул однажды на плите в лесу, и ему приснился точно такой же блондин, который с маниакальной улыбкой сжег какому-то бедняге пальцы спичками. Сны не могут совпадать так детально, вплоть до формы, в которую сновидения были одеты, вплоть до цвета волос и их длины. Сэнди же увлеченно уговаривал его, что это какая-то полная бредятина, что это просто глюки. А может, интернат проклят, но во снах эти двое были безумно счастливы. Блуверд им завидовал до смерти, Рассел над ним смеялся, но очень осторожно, уже поняв, что Сэнди совсем не такой хладнокровный и каменный, каким кажется. Он очень ранимый и нервный, хрупкий и обидчивый. И очень не хотелось потерять с ним эту связь.
Финиш случился, когда Расселу приснился забавный, слащавый шатен с крупными локонами, которые падали на плечи, прямо как у Сэнди теперь. Он об этом малявке рассказал, посмеиваясь, что кое-кто нашел свою реинкарнацию. Сэнди передразнил его, точно так же хихикая, а потом и вовсе выдал, что глаза блондина на чердаке успел хорошо рассмотреть, и они были точь-в-точь, как у Рассела. Такие карие, что практически черные, отражающие все, как в зеркале. Смеяться Марсу расхотелось, стало не по себе. Блуверд в итоге вообще дошел до того, что чуть не спятил ночью в темноте, увидев гуляющего по саду Энферни. Это была именно та, субботняя ночь, в которую Рассел и Сэнди шлялись по улице и трепались о ерунде, они вошли между двух огромных кустов в сад, дошли до роз… И тут Сэнди побелел, остановившись, как вкопанный, и вытаращив глаза. Марс проследил его взгляд и чуть не сел на травку, отдохнуть – метров в пятнадцати от них к розам, закрывшимся на ночь, наклонилась высокая фигура в форме, длинные светлые волосы свесились, закрывая лицо, так что Сэнди заколотило от ужаса.
- Это он, я тебе говорю. Ну все, блин, мы спятили, - он захихикал нервно, «Ромуальд» обернулся, и Рассел застонал, поняв, что они затупили.
- Тебе ночью делать нечего? Какого хрена ты в форме?
- Нечего, - согласился Доминик. – А остальное все в стирке, просто. Форму завтра закину, сейчас уже надеть нечего, - он пожаловался, удивленно их рассматривая, выгнув бровь. – У вас все нормально? Бледные, как утопленники, - он ухмыльнулся.
- Да так. Бывает. Просто кое-кто очень похож на одного человека, - Сэнди махнул рукой.
Доминик ушел, они остались в саду, стало совсем жутко, будто привидение вот-вот должно было на них напасть.
- Реально похож, засранец, - Рассел усмехнулся.
- В темноте, - шепотом согласился Сэнди.
Гаррет в темноте занимался не совсем прогулками по саду, но вещью тоже довольно интересной. В зубах он держал карманный фонарик, а сам стоял, постоянно оглядываясь на дверь директорского кабинета, у директорского же стола. Его трясло, внутри все переворачивалось, сердце делало сальто от волнения и адреналина, по позвоночнику чуть ли не катились ледяные капли пота, но парень все равно копался в ящиках стола. Он выдергивал то один, то другой, отыскивая бумаги о договоре с прослушивающей студией, ему просто необходимо было их найти, он решил, что если судьба сама не дает ему шанс, то он возьмет его без спроса, насильно. И можно было сбежать, в конце концов, всей группой, нужны были только бумаги, без них не доказать, не пройти.
Он уронил большую зеленую папку, выматерился, уронил и фонарик, опустился на колени, чуть не плача от страха, что его застукают. Его самоуверенность умерла на пороге темного кабинета, так что бояться было можно. И он собирал документы по возможности так осторожно, чтобы никто ничего не заподозрил, снова сунул фонарик в зубы, подсвечивая себе на всякий случай. Пятно света выхватило его собственную фамилию, затем слова «Анализ ДНК»…
Фонарик в очередной раз выпал, глаза округлились, руки вспотели и задрожали. У него вообще вырвалось нервное хихиканье, так что Гаррет зажал себе ладонью рот, оглянулся на дверь, сел к окну, чтобы светила хотя бы луна, а не вырубившийся фонарь, и принялся листать скрепленные скрепкой листы. И он постепенно понимал, что медосмотр был нужен совсем не из-за контроля за их здоровьем, а из-за кое-чего другого. И он в этом сыграл не последнюю роль.
Дата добавления: 2015-09-28; просмотров: 36 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |