Alix: Всё это мне рассказал не Джаред, а Дженсен, сидя в больничной палате рядом с кроватью Джареда. Он, Дженсен то есть, выглядел херовато - помятый, вся физиономия в синяках, но по сравнению с Джаредом он был просто топ-моделью перед выходом на подиум. Джаред... Джаред, пожалуй, никак не выглядел, потому что в данным момент представлял из себя здоровенный кокон бинтов, растяжек и гипса. Но даже под всеми этими наслоениями я с первого взгляда понял, что он в ярости. Я до этого ни разу не видел Джареда Падалеки в ярости. Я вообще не думал, что он знает смысл этого слова. Но точно так же, как в лучшие дни от него исходило солнечное сияние, так сейчас он прямо источал желчь и серу, и я готов поклясться, что из ноздрей у него время от времени вырывались струйки чёрного дыма. А может, меня просто слегка глючило от недосыпа, потому что как раз в то время я устроился на работу в кегельбан и оттарабанивал по две-три смены кряду, чтобы закрепиться на новом месте. Но ярость Джареда глюком совершенно точно не была. У него были сломаны обе руки, голень и два ребра, да к тому же ещё и вывихнутая челюсть, поэтому то, что он говорил, я понимал с большим трудом, но выражение его глаз, метавших громы и молнии, говорило мне всё лучше членораздельных слов. - Шуший пофлох! - свирепствовал Джаред, раскачивая кровать - Дженсен пытался удержать его и успокоить, но получалось не очень. - Эфа фкофина фумаеф, фто мофет уфафыфать мфе, хах хыть! И ф хем! И на хом шенитфя! - Да, да, конечно, ты только не волнуйся так, - уговаривал я его, даже не пытаясь понять этот бред - да и не думаю, что это было на самом деле важно, главное, что я вполне разделял его возмущение, хотя и не мог ничем помочь. - Он фоофлафает, фто я ефо ифпуфаюфь. Афа! Футь хах испуфалфя Фифи Кфипке, и пефед ним тофе обоффуфь, а хах ше! - Тебе надо поесть супа, Джаред. Ты ел сегодня суп? Тебе надо набираться сил. - Не фыфать эфому нифофда! - напрочь игнорируя мой миролюбивый тон, продолжал кипятиться Джаред. - Я фам рефу, хах мне хыть. И ф хем. Дшеншен. Фыйтеф фа мефя? - Ох, чёрт, - сказал Дженсен и выронил тарелочку с размягчёнными на молоке хлебцами, которую уже битый час тщетно подсовывал Джареду под нос. Судя по выражению его лица, услышанное потрясло его до глубины души. Джаред смотрел на него в упор, сверля умоляюще-требовательным взглядом из-под бинтов и гипсовых накладок. Дженсен кинул на меня взгляд, исполненный замешательства. Тут уж я не выдержал: - Что такое опять? - Ты что... не слышал?.. - Слышал, но я ни слова не понимаю из того, что он там шамкает! - А, - сказал Дженсен, ставя тарелку на тумбочку. - Ну, он спросил, выйду ли я за него. Я бы засмеялся, если бы один только вид распятого на растяжках Джареда не отбивал у меня всякую охоту веселиться. - Не смешно, Дженсен. То есть было немножко смешно в первый раз, но сейчас... Джаред замотал головой и разразился пламенным потоком бурной, длинной, экспрессивной речи, из которой я опять-таки не понял ни слова. Дженсен слушал его сосредоточенно, внимательно и с виду совсем спокойно, хотя выражение лица у него за это время поменялось раз пять. Я понятия не имел, о чём он думает. Когда Джаред, задохнувшись, умолк, Дженсен посмотрел на меня. - Он хочет, чтобы это сделал ты. - Сделал что? - Это. Поженил нас. - Нет, это просто бред какой-то! Я понимаю, Джа долго и больно били по голове, он не в себе сейчас. Но Дженсен, ты-то?! Вы оба мужчины!! И я вам не священник! - Будь ты священником, мы бы тебя не просили, - с пугающей серьёзностью сказал Дженсен, пристально глядя на меня. - Просто кто-нибудь должен сказать "живите долго и счастливо" и всё такое. В первый раз это был Эрик. Теперь будешь ты. Разве это так сложно? - Вот именно, Эрик вас уже и так поженил, чего вам ещё надо?! Джаред что-то оживлённо прошамкал. Дженсен перевёл: - Мы развелись тогда. Я от него ушёл. Теперь мы хотим соединиться опять. - Вы оба тронутые. Нет, вообще больные на голову. Ну зачем оно вам надо?! Джа поправится, езжайте куда-нибудь, хоть на Гавайи, хоть в Мексику, живите себе там спокойно - зачем вам эта ерундень?! Вздох Джареда, ставший ответом на мои слова, я, наверное, никогда в жизни не забуду. В нём было такое страдание, такое... бессилие, и злость, и мольба, что внезапно я сам почувствовал себя идиотом, который ни хрена в этой жизни не понимает. - Ему это нужно, - просто сказал Дженсен. - Он обещал своему отцу, что женится и остепенится, и хочет сдержать слово. Клянусь, я бы всё-таки послал их обоих подальше, если бы они не сидели передо мной в больничной палате, избитые, но всё равно держащиеся за руки. И, прости меня, Господи, я это сделал. Не сразу же, но на следующий день, когда всё обдумал и понял, что от меня не убудет, а Джаред... Джаред как заберёт себе что-то в голову - только держись. К тому же это действительно был, наверное, его способ показать миру, который его оскорблял, что он имеет право жить счастливо с тем, с кем захочет. И ещё знаете, как это ни смешно, именно во время этой дурацкой свадьбы в больничной палате я впервые подумал, что у них с Дженсеном и впрямь всё всерьёз. Потому что когда без труда можешь разобрать речь человека с вывихнутой челюстью, то, наверное, ты и в самом деле любишь этого человека. О целительной силе взаимного чувства слагают песни все народы мира, и Джаред стал очередным подтверждением расхожей байки. Не сразу, но он оклемался. Медовый месяц они с Дженсеном провели в том же коттедже, где на них напали мордовороты МакКоя, и теперь уже Дженсен кормил Джареда с ложечки - в том числе и клубникой со сливками, так что с определённой точки зрения это было даже романтично. Окончательно весь гипс с Джареда сняли через восемь недель, и я радовался этому чуть ли не больше, чем Джаред и Дженсен, потому что смотреть, как эти двое пожирают друг друга голодными взглядами, будучи физически не в состоянии трахаться, было мучительно больно. Но они и это испытание преодолели с честью. Освободившись от гипса на левой руке, Джаред тут же надел на неё кольцо, которое получил от Дженсена под моим чутким, хотя и дилетантским руководством. Кольца у них были одинаковые - не золотые даже, серебряные, обычные такие широкие ободки, не бросающиеся в глаза. На руке Дженсена оно вообще смотрелось так, будто он прямо с ним и родился. Глядя на них, ковыляющих вокруг бассейна (у Джареда тогда ещё был гипс на ноге, и с помощью Дженсена он передвигался на костылях), я вдруг поймал себя на диком, противоестественном желании жениться в третий раз. Желательно - на ком-нибудь из них. Майк с Томом тоже навещали ребят, но реже - оба тогда нашли работу и вкалывали, как проклятые. Джаред, несмотря на своё состояние, не забывал о нас и регулярно спрашивал, не подкинуть ли нам деньжат, но мы единогласно решили ничего от него не брать, пока он в буквальном и переносном смысле не встанет на ноги. Пока что мы просто таскали ему апельсины и виски, бурно и радостно обсуждая недавнее банкротство мистера МакКоя и побег Сэнди с неким Фредериком Лейном, сорокалетним ловеласом из обслуживающего персонала киностудии. Жизнь, словом, шла своим чередом. А со временем так и вовсе пошла на лад. Мистер Падалеки навестил своего сына один раз за время болезни. При этом он довольно ловко улучил момент, когда Дженсена не было дома, и просидел с Джаредом три часа, виртуозно обминая тему его непростой личной жизни. Он улетел к себе в Бостон, взяв с Джареда обещание, что тот вернётся, как только окончательно поправится. Дела в компании в последнее время шли не ахти, и мистеру Падалеки требовалась помощь и поддержка сына. Консилиум в составе меня, Майка и Тома авторитетно заключил, что главной целью этой просьбы было разлучить наших голубков. Мистеру Падалеки, видимо, даже в голову не приходило, что Джареду хватит наглости приволочь своего "супруга" с собой. Как ни прискорбно это сознавать, мистер Падалеки не слишком хорошо знал своего сына. С другой стороны, Джаред был, как вы помните, добрым и честным парнем. Он знал, что всем в своей жизни обязан отцу, и меньше всего на свете хотел оскорбить его или даже просто обидеть. Но и оставлять Дженсена в Чикаго он не хотел, даже несмотря на то, что у того в последнее время карьера пошла вверх. Им заинтересовались несколько видных чикагских джаз-клубов, и к тому времени, когда Джаред навсегда отложил костыли, у Дженсена уже случались сольные концерты на целый вечер. Его пригласили на прослушивание в "Columbia Records", и тут из Бостона пришла срочная телеграмма для Джареда. Будто мало было проблем в компании, его отец свалился с инфарктом. Нужно было всё бросать, причём немедленно. И Джаред всё бросил. Всё, кроме Дженсена, потому что Дженсен поехал с ним. - Разгребём, - лаконично сказал он в ответ на бурные извинения, сокрушения и оправдания Джареда, и этим поставил в разговоре точку. И вот так они оказались в Бостоне. Всё, что было дальше, я знаю больше по слухам, часть из которых кое-как доходила до нас, а кое-что потом рассказал Джаред, но про тот период своей жизни он вообще говорит неохотно. Бостон - это вам не Чикаго. То, что в Чикаго считается задорной экстравагантностью, в Бостоне запросто сойдёт за вульгарность и хамство. В Бостоне Джаред не мог позволить себе толкаться по недорогим забегаловкам, к которым приучили его мы с Томом и Майком; он не мог даже позволить себе показывать в тех местах, где вечерами выступал Дженсен. То есть он делал это, конечно, но изредка, всегда прячась в тени, потому что если бы его не дай Бог увидели и узнали, то возмущённые слухи могли дойти до его отца. Понимаете, дело в том, что отец Джареда о Дженсене не знал. Он думал, что Джаред оставил его в Чикаго, и Джаред считал, что он должен так думать до тех пор, пока не отойдёт от инфаркта. Я думаю, Джаред вообще забрал себе в голову, что этот инфаркт случился из-за него, хотя лично я склонен винить резкое падение акций "Падалеки Прайз" на бирже; но я уже не раз говорил, что такое Джаред, забравший себе в голову некую идею-фикс. Он считал, что виноват, а значит - должен искупить вину. А то, что искупал он её в общем-то за счёт Дженсена, видимо, можно было вполне списать на самопожертвенную природу настоящей любви. Вот так они и жили. Джаред - в отцовском доме, разрываясь между светскими раутами, на которых ему то и дело подсовывали под локоть девиц в маленьких чёрных платьях, и главным офисом "Падалеки Прайз", где лучшие умы современности пытались изыскать способ уменьшения расхода краски в новом типе картриджей. И лишь время от времени между всем этим Джареду удавалось урвать часок, чтобы заехать в неприметный отель на окраине, где в номере с когда-то хорошими, а ныне выцветшими обоями и пыльными портьерами на окнах его ждал Дженсен, любовь всей его жизни. Секс у них был всё тот же - неистовый, звериный, изматывающе прекрасный. После секса Дженсен заворачивался в банный халат и шёл к холодильнику за виски, а Джаред снимал с пальца серебряное кольцо, совал его в карман и, чмокнув Дженсена в макушку, уезжал на очередную деловую встречу. Иногда они выбирались куда-то вместе, но редко, и ещё реже Джаред ездил слушать выступления Дженсена - снова одиночные, длившиеся по полчаса, реже - по часу в прокуренных клубах, где никто толком не знал, что такое хороший джаз. Джаред - и тот не знал, что такое хороший джаз. Хотя по-прежнему считал, что в мире нет и быть не может ничего прекраснее Дженсена, его Дженсена с саксофоном. Идиллия? Ну... как посмотреть. Могу спорить на первый открытый мной кегельбан, что Дженсену так не казалось. Он был чертовски терпелив, этот Дженсен Эклз. Чертовски сдержан, обаятелен, умён и элегантен даже в этом своём, уж простите, блядском берете. Человек, умудряющийся выглядеть по-королевски даже с коктейльной трубочкой между зубами - это, знаете ли, редкий талант, не менее редкий, чем абсолютный музыкальный слух и умение импровизировать в течение часа. Думаю, если бы Дженсен был женщиной, бостонский высший свет принял бы его с распростёртыми объятиями и признал вполне достойным звания спутника жизни Джареда Падалеки. Но Дженсен не был женщиной. Он был мужиком. Он был джазменом, саксофонистом, он был, в конце концов, геем, и это перечёркивало все его неоспоримые личные достоинства. И он понимал это, и Джаред это понимал. И именно поэтому они никогда не обсуждали эту тему. Но тут ведь ещё вот какая штука - некоторые вещи в совместной жизни обсуждать просто необходимо. Я это знаю как никто, ведь именно из-за этого два моих брака окончились двумя разводами. Если слишком долго замалчивать очевидную проблему, в один далеко не прекрасный день она рванёт так, как не снилось канистре нитроглицерина. И тогда всё - пиши пропало, соскрёбывай со стен ошмётки разлетевшегося к чертям собачьим брака. Все мы искренне верили, что Джаред с Дженсеном станут счастливым исключением в этом печальном жизненном правиле. Всем нам было грустно и горько ошибиться. Прошло больше года жизни, которую вряд ли хоть кто-то из них двоих считал нормальной. Был обычный вечер, самый обычный, тихий и тёплый, даже уютный. Они занялись любовью, а потом Дженсен курил на балконе, пока Джаред застёгивал рубашку, стоя босяком на холодном паркетном полу. - Опять куришь, - глядя не на Дженсена, а на свой пупок, сказал он. - Ты же вроде собирался бросить. - Ага, - ответил Дженсен, затягиваясь. - Собирался. - Ты же знаешь, как пошло выглядишь с сигаретой. На тебя невозможно не забраться, когда ты... - Так заберись, - сказал Дженсен, обернувшись. - Ну? Чего ждёшь? Джаред виновато улыбнулся и потянулся за галстуком. - Не могу. Обещал папе быть в восемь. К нам сегодня Мэннерсы на ужин. - Мэннерсы, - снова поднося сигарету к губам, повторил Дженсен. - Это те, с прыщавой дочуркой, которую твой отец за тебя пытается сватать? - Ага, те самые. Не знаю, как я всё это выдержу... - А ты должен? - вдруг спросил Дженсен. Джаред замер. Он прекрасно понимал, о чём Дженсен завёл речь, но всё дело было в том, что раньше он никогда этой речи не заводил. Между ними не принято было говорить это вслух. И в тот момент Джаред отчаянно пожелал, чтобы они никогда не нарушали этой молчаливой традиции. - Ты же всё знаешь, Джен, - очень тихо сказал он, поддёргивая галстук у себя на шее. Дженсен коротко посмотрел на него, отбросил сигарету и шагнул в полутёмную комнату. Джаред застыл, когда пальцы Дженсена легли ему на шею, оттуда скользнули на галстук, аккуратно, спокойно и ловко поправляя сбившийся узел. - Знаю. Но и ты знаешь, Джа, что так не может продолжаться вечно. Я терпел год. И я буду терпеть дальше, если понадобится, столько, сколько... - Стой, - Джаред твёрдо взял его за запястья и отстранил от себя. - Зачем ты мне всё это говоришь? - Низачем. Просто ты ведёшь себя так, будто всё в порядке, и... - А что не в порядке? - спросил Джаред. И тут уже Дженсен сам отступил от него, вскидывая глаза. Ох, Джа, был бы я там - я бы тебе растолковал, что означает этот взгляд, и чего сейчас совершенно точно не стоит делать... - Что, у тебя ко мне какие-то претензии? Ты чем-то недоволен? - отрывистым и высоким голосом спросил Джаред, и да, Джа, вот именно это я и имел в виду. Глаза Дженсена слегка сузились. Губы сжались, но слова, рвавшиеся из них, он проглатывал слишком долго. Теперь время пришло. - А по-твоему, значит, всё в полном порядке, так, что ли? Жить, как воры, видеться тайком, всё время озираться, не маячит ли за плечом какой-то урод с фотокамерой, готовый сдать нас твоему папаше? Год прошёл после его инфаркта, Джаред, ты сам мне говорил, что он наворачивает по десять кругов на конюшне каждый уик-энд - какого чёрта ты продолжаешь его щадить? - Потому что он мой отец! - повысив голос ещё больше, отрезал Джаред. - Благодаря ему я имею всё, что у меня есть, и я... - А что у тебя есть? А? Что? Возможность шляться по долбанным вечеринкам, где тебя от каждой рожи воротит? Возможность заниматься делом, которое тебе поперёк горла? И невозможность видеться с тем, кому ты нравишься и кто нравится тебе? - И твой банный халат, - рявкнул Джаред. - Если уж на то пошло! На что, по-твоему, мы живём? Кто обеспечивает всё это, кто нас... - Знаешь что, на банный халат я себе как-нибудь сам наскребу - было время, выживал как-то без миллионов твоего отца! - Как же, помню - это когда Эрик Крипке трахал тебя в зад? Это было лучше и приятнее, чем то, где ты теперь, да? - Да! - заорал Дженсен ему в лицо. Они оба опомнились в тот момент - мы всегда приходим в чувство ровно тогда, когда уже оказываемся за чертой. Оба отреагировали на это по-разному: Дженсен смутился, а Джаред - Джаред почувствовал страх, такой страх, какого не было в нём с того самого дня, когда он услышал размеренных хлопки Бешеного Рири в полутёмной комнате, чертовски похожей на эту. И тут он вдруг посмотрел вокруг себя и словно впервые понял, где он - где они оба оказались. Там же, откуда и начинали - паршивая гостиница, тайные свидания, враньё, вина. Всё это было неправильно. Джаред не этого хотел, когда просил меня сказать, стоя над ним и Дженсеном: "А теперь, мать вашу, поцелуйтесь, придурки". И они поцеловались тогда, ох, как же они целовались, до сих пор щемит внутри, как вспоминаю. - Что-то пошло не так, - сказал Дженсен. - Я знаю, - Джаред шагнул вперёд и попытался поймать его за руку. - Так не будет всегда, правда. Я ищу возможность поговорить с отцом, и тогда... - Ты не поговоришь с ним, Джа, - сказал Дженсен очень спокойно. - Мы оба это знаем. Ты для этого слишком хороший сын. Джаред промолчал. Дженсен постоял ещё немного перед ним, потом усмехнулся уголком губ и пошёл на балкон, докуривать. Когда Джаред приехал в гостиницу в следующий раз, то нашёл лишь холодный номер с распахнутым настежь пустым платяным шкафом и пыльным следом на том месте, где всегда стоял саксофон. Переживал ли Джаред разрыв? Ну, как я уже сказал, он не слишком охотно говорит обо всём этом. И именно из этого я могу заключить, что да, переживал, ещё как, просто места себе не находил. Он сказал нам, что пытался отыскать Дженсена - полагаю, это означает, что он перерыл все клубы в Бостоне и обзвонил всех студийников из Чикаго, которые проявляли к Эклзу интерес до того, как они покинули город. Но всё было бесполезно - Дженсен как в воду канул. Говоря по правде, я здорово зауважал его в тот момент. Он считал себя лишним и ушёл, чтобы не усложнять Джареду жизнь. Не скажу, что считаю его поступок правильным и что сам на его месте поступил бы так же, но не уважать всё равно не могу. Джаред ещё с месяц пытался жить прежней жизнью, но, по иронии, именно уход Дженсена, присутствие которого усложняло Джареду отношения с отцом, окончательно эти отношения испортил. По старой привычке, Джаред винил во всём себя одного, но постоянное присутствие рядом умильного и довольного папаши, пытающегося подложить под сына дочек своих партнёров по гольфу, доведёт до ручки кого хочешь, даже такого агнца, как наш Джа. В какой-то момент он психанул, побросал вещи в чемодан и вернулся в Чикаго, к нам. И всё пошло как прежде... на первый взгляд. Я к тому времени уже стал младшим менеджером того самого кегельбана, в который поначалу подрядился чистить шары; Томми подметал полы в студии звукозаписи, а на сэкономленные деньги брал уроки вокала; даже Майк работал на одном месте четвёртый месяц подряд, и это для него было всё равно, что для меня - четыре месяца не пить. Мы очень обрадовались возвращению Джареда, хотя оно, возвращение это, и не было триумфальным. Но на то ведь и друзья, чтоб быть радыми друг другу как в лучшие дни, так и в дни похуже, верно? - Фигня, - остервенело дубася Джареда ладонью по спине, бодро сказал Майк. - Зато мы снова вместе, опять как прежде - четыре мушкетёра. Шпаги навострим и к бою. Кстати, пока тебя не было, тут открылась парочка новых борделей - высший класс! И наш Джаред улыбался в ответ, почти так же сияюще, как раньше. Только мне всё равно казалось, что... не знаю, в глазах у него что-то как будто поблекло. Не так чтоб совсем, но теперь его улыбка вырубала электричество только в двух кварталах в округе, а не в трёх, как раньше. И всё уже было в порядке - ну, почти совсем в порядке, - когда как гром среди ясного неба из Бостона пришла печальная весть: отца Джареда настиг второй инфаркт. Джаред помчался к нему и успел подержать за руку и протараторить сбивчивые извинения за всё-всё-всё, прежде чем мистер Падалеки испустил дух. Надеюсь, старый пердун был доволен в последние миги жизни тем, что поломал жизнь своему сыну. Людям вроде него это обычно доставляет удовольствие, потому что мешать другим наслаждаться тем, что даёт им судьба - это тоже по-своему извращённая форма контроля. Но всего этого я, конечно, вслух не говорил. Как бы там ни было, Джаред очень любил своего отца, и все мы об этом знали. К тому же это была уже вторая его потеря за несколько месяцев - такое кого хочешь надломит. Но Джаред не сломался. Он принял руководство отцовской компанией, и несколько месяцев волочил на себе этот крест с мужеством и самоотверженностью, которые могли бы сделать ему честь, если бы от них была хоть капля проку. Понимаете, дело в том, что наш Джа - он вообще-то парень без особых талантов, если только не относить к таковым золотое сердце. Разумеется, он окончил Гарвард и, могу спорить, не за красивые глаза получил диплом инженера вычислительной техники: он смог бы с завязанными глазами собрать и разобрать ксерокс любой сложности. Другое дело, что он сделал бы это без малейшего удовольствия. А кроме того, мало уметь собирать и разбирать ксероксы, чтобы ворочать тридцатью миллионами в монтруозном финансовом предприятии. В конце концов он сдался - или победил, как посмотреть. Он продал акции "Падалеки Прайз", с убытком, но они всё равно сохранили ему две трети капитала. Дом в Бостоне тоже выставил на торги - это было фамильное гнездо, но Джаред к тому времени уже твёрдо решил, что никогда не обзаведётся семьёй, а братьев и сестёр у него не было. Я никогда не видел его таким счастливым, как в первые недели после того, как он вернулся к нам, по-прежнему богатый, но теперь свободный, как ветер. Ну, разве что когда он сошёлся с Дженсеном Эклзом... но Дженсен Эклз остался в прошлом, и, наверное, отчасти это было к лучшему. Потому что как ни крути, а от этого парня у нашего Джа вечно были одни проблемы. И опять всё пошло по-старому - пирушки, девчонки, при повышенной активности которых наш Джа начинал мямлить и краснеть, виски рекой и хорошая травка ближе к утру. Словом, холостяцкие вечеринки день и ночь, так, будто каждый новый день - это последний день свободной жизни. А где вечеринки, там и турне - уж Майк Розенбаум об этом позаботился. На Рождество мы решили поехать в Вегас. Мы не были там почти два года, с той самой памятной поездки в Потукет перед несостоявшейся свадьбой Джареда. Когда Майк предложил это, никому из нас и в голову не пришло воспоминание о тех денёчках - никому, кроме Джареда, который слегка побледнел, но потом улыбнулся и сказал: "Конечно, поедем". Возможно, он счёл это последним испытанием для себя - опять оказаться там, где всё началось, и наконец-то сполна осознать, что всё кончено. Я, к стыду моему, не просёк тогда его настроение - мне было не до того, я страшно задрачивался на работе и ценил каждую свободную минуту, когда мог просто нажраться и ни о чём не думать. Уик-энд на то и уик-энд, чтобы положить болт на все заботы, так ведь? Ну, словом, мы опять поехали в Вегас. Джаред, к слову сказать, по-прежнему платил за всех нас. Не каждый раз, потому что с деньгами у всех нас к тому времени стало получше (даже Томми повысили от уборщика до заведующего хозяйственным складом, чем он очень гордился, уже всерьёз подумывая о губернаторском кресле), но когда предстояли большие траты, вроде Вегаса, то чеки опять подписывал Джа. И, конечно, мы снова ехали на его машине - опять шевроле-импале. Он жутко любил эти шевроле-импалы, менял их раз в два года, но всегда снова на шевроле-импалы, и всегда чёрного цвета. Стильная тачка, на самом деле, а главное - вместительная. В тот раз за рулём был я, Джаред сидел рядом со мной, а Майк с Томом развалились на заднем сидении, по очереди играя на губной гармошке и рассказывая похабные анекдоты, которые все мы слышали миллион раз, но всё равно ржали над ними по-новой, как ненормальные. И вот так, с песнями, плясками и в превосходном настроении, мы въехали в припорошенный снегом Лас-Вегас декабрьским вечером 83-го года, и, проезжая по одной из центровых магистралей, услышали саксофон. Много ли в Вегасе уличных саксофонистов? Я думаю, что дофига. Особенно перед Рождеством - это для них самое хлебное время: народ становится хмельной и сентиментальный, а следовательно, и щедрый. Музыка, просочившаяся в приоткрытые окна джаредовой импалы, могла быть сыграна кем угодно - семнадцатилетним соплячком, решившим подзаработать на каникулах, старым седоусым негром, собирающим деньги на подарок любимой внучке, пышногрудой лесбиянке, пытающейся доказать себе и всему миру, что не обязательно иметь хрен и бриться дважды в день, чтобы уметь делать хороший джаз. Это мог быть кто угодно, абсолютно кто угодно, и мимо кого угодно мы бы проехали, не заметив, но... - Слушайте! Это, часом, не "Весна в Монреале"? - спросил Томми, отнимая у Майка губную гармошку. Надрывный свист, источаемый из неё нашим другом, прервался, и мы все невольно прислушались. Да, это и вправду была она. "Весна в Монреале", будто живая. - Чад, - сказал Джаред. - Останови. - Чад, - сказал Розенбаум, - не останавливай. - Останови, Чад! - Ребята, а может... - неуверенно начал Том. - Чад, богом клянусь, если ты остановишь, я тебе проломлю череп этой сраной гармошкой, - пригрозил Майк, и я огрызнулся: - Остынь, Розенбаум, не собираюсь я останавливаться. Что я, псих, что ли... Ох, зря я это сказал. Слово "псих", похоже, навело Джареда на соответствующую идею. Несколько мгновений он молча смотрел на меня, пока я, сцепив челюсти, упрямо пялился в лобовое стекло. А потом всё так же молча развернулся к дверце и, ухватившись за ручку, потянул её на себя. - Да ты что, совсем очумел?! Чад, держи его! - завопил Майк, кидаясь между передними сидениями и пытаясь ухватить Падалеки за шиворот. Том тоже полез вперёд, то ли чтобы помочь ему, то ли чтоб помешать, но по-любому было поздно - Джаред открыл дверцу, и поток холодного зимнего воздуха обжёг нам лица. Я выматерился так длинно, как только успел, и врезал по тормозам. Завизжали подшипники, машину крутануло на оледеневшей дороге, нас швырнуло вперёд. Я тут же выпрямился и успел увидеть, как Джаред выскакивает из машины. - Нет, только не это опять, - простонал Майк, и все мы трое сидели и бессильно смотрели, как наш Джа быстрым шагом, почти бегом подходит к парню, который всё это время стоял на тротуаре, играя на саксофоне "Весну в Монреале". Так вышло, что я затормозил буквально в паре шагов от него, поэтому слышал каждое слово, которое они с Джаредом сказали друг другу. Правда, сперва они не говорили ничего. Джаред подбежал к нему и остановился, задыхаясь. Дженсен поднял на него глаза и тут же снова их опустил, не переставая играть. На нём было дешёвое серое пальто с распахнутым воротником и такие же дешёвые, но до блеску начищенные ботинки; на бегавших по клавишам руках - обрезанные перчатки, оставлявшие открытыми его красивые, гибкие пальцы. Бежевый берет лежал на земле, в нём валялась пара мятых купюр, придавленных обломком кирпича, чтобы не разлетелись от ветра. - Вот же сука! - не выдержал Розенбаум. - Ни тебе "здрасьте", ни "рад тебя видеть" - как будто вообще его не заметил! Дженсен вряд ли мог это услышать, а и услышал бы - подозреваю, ему было плевать. Он стоял и спокойно играл перед Джаредом, который застыл со стиснутыми кулаками. пожирая его голодным, несчастным, умоляющим взглядом, а мимо них сновали люди, задевая Джареда локтями и пихая его в плечо - стоял канун Рождества, у всех была ещё тысяча срочных дел. - Если он сейчас не прекратит, я его... - снова начал Майк, и тут Дженсен внезапно оторвался от саксофона прямо посреди очередного пассажа, так резко, что Томми вздрогнул. И все мы услышали, как он говорит резко, отрывисто и холодно: - И долго ты собираешься тут торчать? Могу поклясться, именно этим тоном он говорил с Джаредом, когда тот подсел к нему в баре клуба "Лонг-Айленд", до которого отсюда было, чтоб не соврать, три-четыре квартала. Помнится, тогда я подумал, до чего же странно всё это - этот вечер, это место, то, что мы все, все пятеро, снова тут оказались. И странно, и, мать его, так закономерно, что надо было в самом деле быть кретинами, чтобы этого не предвидеть. - Мне нравится на тебя смотреть, - сказал Джаред после долгой паузы. - Нравится тебя слушать. Я мешаю? - Ты чертовски мешаешь, чувак, за те десять минут, что ты тут стоишь, мне не кинули ни одного долбанного бакса, - раздражённо сказал Дженсен, и Джаред тут же вытащил бумажник и выпотрошил его - весь, целиком - в берет Дженсена. Ветер подхватил одну сотенную купюру и потащил её по тротуару прочь - Ну сейчас начнётся, - со смесью ужаса и восторга сказал Том, и......и ничего не началось. Гордый и независимый Дженсен Эклз посмотрел вниз, потом пожал плечами и, небрежно бросив: "Вот так - другое дело", снова поднёс к губам саксофон. Я понял, что если он сейчас опять начнёт играть, кто-то - скорее всего Джаред, но возможно, что и я - свалится с сердечным приступом на месте. Но к счастью, на сей раз Джаред этого не допустил. - Дженсен, какого чёрта! - воскликнул он, хватая его за плечо. - Я перерыл полстраны, пытаясь тебя найти! Почему ты ушёл?! И какого хрена сейчас так... - Как? - коротко спросил Дженсен. Сновавшие мимо люди стали на них оглядываться, но всё равно бежали мимо, не замедляя шаг - Сочельник есть Сочельник. Джаред растерянно умолк, не зная, что ответить на этот неоднозначный вопрос. Со своего места за рулём машины я хорошо видел их обоих, хотя их время от времени и закрывали от нас люди - оба, Джаред и Дженсен, в профиль, лица у обоих напряжены, сквозь стиснутые зубы вырываются облачка пара. Ветер трепал мятые купюры, разделявшие их, волосы Джареда и воротник дженсенова пальто. - Дженсен, мой папа умер, - сказал Джаред тихо - я скорее прочёл по губам, чем услышал. Дженсен вздрогнул и застыл, больше не пытаясь стряхнуть его руку со своего плеча. И могу поклясться, растерянность и жалость, мелькнувшие в его лице, были искренними. - Мне очень жаль, Джаред. Я знаю, как ты его любил. - Да. Любил, - сказал Джаред и стиснул зубы ещё крепче. - Но теперь его нет. И я знаю, что это было свинство с моей стороны - вынуждать тебя подстраиваться под его жизнь... под то, чего он требовал от меня. Но теперь всего этого нет, Джен! И я хочу, чтобы ты вернулся! Боже, ну почему ты хотя бы телефон не оставил, я просто хотел узнать, всё ли с тобой в порядке! - Как видишь, со мной всё в порядке, - слегка улыбнулся тот, вновь отстраняясь. Рука Джареда соскользнула с его плеча. - Правда? И поэтому ты торчишь на улице в мороз, играя за подачки прохожих? - Работа не хуже любой другой. - Не хуже "Лонг-Айленда", это точно. Почему ты не там, раз уж вернулся в Вегас? - И это ты меня спрашиваешь? Напомнить тебе, кто такой Эрик Крипке? Если он не хочет, чтобы ты нашёл приличную работу в этом городе - ты её не найдёшь, хоть наизнанку вывернись. - А как же Чикаго? Там ведь за тебя студии уже драться были готовы! - Мне разонравился Чикаго. - Да? Потому что ты знал, что я тебя там стану искать?! - Не ори, Джаред. На нас смотрят. - Мне плевать! - заорал Джаред, снова хватая его за плечи, теперь уже обеими руками. Дженсен посмотрел на него в упор, но вырываться не стал. - Плевать, слышишь? Я и так понаделал дофигищу глупостей, и не позволю теперь их понаделать тебе! Так не должно быть. Попросту не должно! - Какие-то проблемы, парень? - раздался внезапно хриплый бас, не отдававший и тенью дружелюбия. Я - все мы, все трое, с разинутыми ртами следившие из машины за этой мелодраматической сценой - так увлеклись происходящим, что не сразу заметили вынырнувших из переулка троих мужчин, которые подступили к Дженсену со спины. Двое встали по бокам, а третий, обладатель баса, коренастый мужик в шляпе с мятыми полями, ступил между Джаредом и Дженсеном, отделяя их друг от друга. Джаред разжал руки - скорее от неожиданности, чем от страха - и посмотрел в небритую красную рожу басовитого мужика. Тот пыхнул ему в лицо вонючим дымом дешёвой сигары. Когда кто-нибудь в Вегасе пыхает вам в лицо вонючим сигарным дымом - обычно это означает только одно: вам не рады. Мы уже знали об этом не понаслышке. - Так, ребята, - не отрывая рук от руля, сказал я вполголоса Тому и Майку. - А ну-ка, собрались. - В чём дело? - спросил Джаред, глядя на мужика смело и зло - совру, если скажу, что не ожидал от него такого. - Это я тебя хочу спросить, мистер, - пыхтя сигарой и зловеще елозя кулаками в карманах пальто, пробасил его оппонент. - Вижу, ты мешаешь работать моему человеку. А это не дело, мистер. - Твоему человеку, вот как, - Джаред посмотрел на Дженсена. Тот стиснул зубы, но ничего не сказал. Глаза Джареда сузились, и он вдруг стал неимоверно похож на себя самого, лежавшего на больничной койке весь в гипсе. Вот убрать из того Джареда слабость и беспомощность - и будет в точности этот Джаред. Джаред-в-ярости, так, что только держись. - Ты с ним спишь? - резко спросил он у Дженсена. Басовитый мужик моргнул, а потом ухмыльнулся, несколько более нарочито, чем стоило, если он хотел выглядеть хозяином положения. Дженсен побагровел и сказал внятно и отчётливо, на всю улицу: - Я ни с кем не спал после того, как уехал из Бостона. Надеюсь, ты теперь доволен и свалишь наконец отсюда нахуй. - Вы слышали девушку, мистер? - ухмыльнувшись шире, сказал мужик с сигарой, дымя Джареду в лицо. - Валите нахуй. Это частная территория, слишком назойливым гостям тут не рады. - Чё это за мужики вообще? - недоумённо спросил Томми, явно не врубаясь в тонкость ситуации. Я хотел ответить, но Майк меня опередил: - Ты как дитя, Том, честное слово. В Вегасе каждый дюйм земли кому-то принадлежит, официально ли, неофициально, один хрен. Чтобы работать на улице, надо отстёгивать долю тому, кто на этой улице хозяин. - Типа арендодателя? - сообразил Том, и Майк кивнул: - Ага. Типа сутенёра. Парни, как думаете, нам пора вмешаться? "Ещё нет", - хотел ответить я, и тут вдруг босс Дженсена сгрёб Джареда за грудки левой рукой, продолжая прятать правую в кармане плато. Я понял, что мы пропустили важную часть разговора. - Я повторяю в последний раз, мистер, для особо тупых, - прорычал он, чуть не задевая кончиком поля шляпы джаредов нос. - Или ты свалишь отсюда на раз-два, как Джек-попрыгунчик, или тебе будет очень больно. Даю тебе последний шанс, и то потому, что рассчитываю на благодарность малышки Дженни. - Бен, отвали от него, он уже уходит! - резко сказал Дженсен, подступая к ним. Подельники Бена, стоявшие у Дженсена за спиной, напряглись и заиграли желваками. В зеркало я увидел, что Розенбаум взялся за ручку двери. Я вдруг обратил внимание, что улица странным образом опустела. Джаред стоял неподвижно, будто не чувствуя руки Дженсена на своём плече, не пытаясь стряхнуть вцепившегося в него Бена и глядя на него сверху вниз. Он был выше этого уличного ублюдка на добрых полголовы. - Ты мне угрожаешь? - спросил он, так тихо и спокойно, что я едва разобрал слова. - В самую точку! Ты таки не без мозгов, мистер, а теперь... - Эрик Крипке грозился закатать меня в бетон. Питер МакКой нанял людей, чтобы они переломали мне кости, и они сделали это. И ты думаешь, что я испугаюсь тебя? Тебя? - повторил он ещё раз с таким недоумённым, таким обжигающим презрением, что мистер Хозяин Вегаса опять заморгал, часто-часто на этот раз. Думаю, упоминание Бешеного Рири из сказанного Джаредом впечатлило его сильнее всего. - Убери от меня свои вонючие лапы, козёл, - сказал Джаред, и Майк завопил во всю глотку: - Молодец, Джа! Так его! Чад, Томми - ату их, ребята, нас четверо, а их только трое! - Нас пятеро, - уточнил Том, выбираясь из машины. - Надеюсь, Дженсен на нашей стороне. Я тоже хотел на это надеяться, но, признаюсь, полной уверенности у меня не было. Вид силовой поддержки из трёх человек, неожиданно выскочивших из машины и ломанувшихся в эпицентр событий, слегка огорошил Бена с его дружками. Да чего там - мы огорошили даже Джареда, когда с рёвом и гиканьем налетели на них и без долгих разговоров приступили к делу. Я вмазал кулаком в мясистую челюсть Бена - признаться, мне мечталось об этом с той минуты, как я его увидел, - и краем глаза успел заметить, как Дженсен хватает Джареда за руку и что-то орёт ему, вроде "вы идиоты, так будет только хуже!". Вот в тот момент я и подумал, что нас таки, похоже, не пять на три, а четыре на четыре - что, учитывая наш боевой задор, тоже был не самый худший расклад. Подумал я это, конечно, сгоряча, в пылу схватки - я вообще люблю кулаками поработать, а тут что-то повода давненько не выдавалось - потому что на самом деле парни Бена были теми ещё питбулями, натасканными специально, чтоб рвать глотки задирам вроде нас. Прикладывая пакет со льдом к здоровенному фингалу пару часов спустя, я думал, что, разгорись мордобой всерьёз, мы бы потерпели поражение. Но, к счастью, всерьёз мордобой разгореться не успел. Я знаю, что в моём изложении Джаред Падалеки, влюблённый по уши и очень несчастный, порой выглядит сущим кретином. Но на самом деле наш Джа - большая умница. И в тот критический, я бы сказал, драматичный момент он лишний раз это доказал. Поняв, что от Дженсена в качестве бойца сейчас никакого толку, Джаред не стал тратить время на уговоры и убеждения. Лезть в драку он, впрочем, тоже не стал. Пока мы с Томом и Майком хаотично раздавали пинки и затрещины, Джаред попросту схватил Дженсена поперёк пояса, оторвал от земли и, взвалив на своё широкое плечо, поволок к машине. Эффект неожиданности - лучшая тактика при умелом использовании. - Поставь меня, идиот! - завопил Дженсен, и, в очередной раз впечатывая кулак в красную рожу Бена, я мысленно пожелал Джареду быть сильным - во всех смыслах этого слова. Уж не знаю, что там происходило у меня за спиной - я был чересчур занят, но судя по звукам и воплям, Дженсен был искренне возмущён таким бесцеремонным обращением со своей особой. Получив по морде и выпрямившись, я дал сдачи и оглянулся, пытаясь понять, как дела у Майка и Тома и не нужна ли им помощь. Майк справлялся, а вот Томми был на земле, и его били, так что как нельзя более вовремя прозвучал крик Джареда от машины: - Ребята, сюда! Все назад! - Отходим! - заорал я, давая по морде мужику, пинавшему Тома, и хватая Веллинга за шиворот. Спотыкаясь, мы трое побежали обратно к машине, успев увидеть, как Джаред запихивает брыкающегося Дженсена на заднее сидение. - Саксофон, придурок! Там же мой саксофон! - крикнул Дженсен откуда-то из-под сидения, и - я глазам своим не поверил - Джаред повернулся и молниеносно кинулся обратно, туда, откуда мы только что едва унесли ноги. Я машинально попытался его удержать, но он смёл меня, как налетевший ураган. Майк крикнул ему в спину: "Да хрен с ним, купишь ему новый!", но Джаред уже был на месте, точными ударами распинывая очухавшихся бандюганов, подхватил с земли сиротливо брошенный саксофон и тут же рванул обратно. Мы уже все были на местах, я трясущейся от адреналинового выплеска рукой нащупывал ключ в зажигании, с упоением отметив ссадины и кровь на костяшках своих пальцев. Чёрт, всё-таки нет ничего лучше хорошей драки! Джаред запрыгнул на сидение рядом со мной и крикнул: "Чад, двигай!", но этого и не требовалось - я ударил по газам ещё до того, как он захлопнул дверцу. Том и Майк, зажавшие между собой Дженсена на заднем сидении, разразились счастливым гиканьем, и под этот аккомпанемент мы покинули Вегас, обдав облаком выхлопного газа подбежавших к нам ребят Бена. Был чудный, воистину рождественский вечер, белый снежок нежно ласкал капот импалы, пока мы мчали на ней по ночному городу.
Дата добавления: 2015-09-28; просмотров: 26 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |