— В настоящий момент хочу, чтоб ты держал ее очень крепко. — Дыхание Харта успокаивалось. — Вот так. Теперь я готов выслушать предложения. Кстати, телефон здесь работает? Если да, то надо, наверное, позвонить шерифу.
— Нет! Умоляю, не делайте этого, — у Полли был тоненький, как у ребенка, голос — Я больше не буду. Прошу вас…
Она была такой жалкой и беспомощной, что Харт почувствовал себя чуть ли не насильником. Взгляда на все еще торчавший из двери нож оказалось достаточно, чтобы избавиться от этого чувства.
— Отведи ее в гостиную, Друг, но не отпускай ни на секунду. Есть несколько вопросов, на которые я должен получить ответы, прежде чем решу, что делать дальше.
— Тебе же хуже, — весело сказал Друг. — Я б на твоем месте сдал ее шерифу, посадил под очень крепкий замок и проглотил ключ, но кто будет меня слушать? Я всего лишь воображаемый друг.
Тень быстро направилась в гостиную, таща с собой Полли. Женщина не пыталась сопротивляться, но Харт пошел за ними следом на почтительном расстоянии — на всякий случай. В гостиной Друг толкнул женщину в кресло и устроился у нее на коленях, как наброшенный для тепла плед, надежно удерживая Полли на месте. Харт подтянул к ним кресло и уселся напротив.
— Давайте поговорим, Полли Казинс, — ровным голосом начал он. — Скажите, почему вы хотели убить меня, ведь я, если не ошибаюсь, вижу вас впервые в жизни. Раз уж так произошло, назовите, пожалуйста, причину, по которой мне следовало бы сдать вас властям как опасную душевнобольную.
— Простите меня, — голос Полли был чуть громче шепота. — Я потеряла голову… Я была дома, смотрела в окно и узнала вас. Вы очень похожи на своего отца, а его я очень хорошо помню. Когда до меня дошло, что вы — тот самый человек, единственное, о чем я могла думать, было пророчество. То самое, в котором говорится, что вы уничтожите Дверь в Вечность и погубите Шэдоуз-Фолл. Я так напугалась… Мне нужна Дверь в Вечность, мне нужно влияние, которое она оказывает на город, — только это делает мою жизнь сносной. Только это удерживает меня от сумасшествия. Я ведь на самом деле в здравом уме… более или менее. — На ее лице мелькнула грустная улыбка. — Хотя я, конечно, понимаю, насколько трудно вам в это поверить. Видите ли, я… не всегда я, и вы застали меня в… неудачный момент. Сейчас я уже взяла себя в руки. Если вы отпустите меня, я обещаю — буду вести себя прилично.
Харт откинулся на спинку кресла. Полли казалась вполне нормальной, во всяком случае, сейчас. Нож был на безопасном расстоянии, а Друг — рядом, готовый схватить ее по первому сигналу…
— Чует мое сердце, я очень пожалею об этом, но… Ладно, Друг, отпусти ее. Но будь начеку, мало ли что.
— Будь я проклят, ты такой же псих, как и она, но ты здесь главный. Только потом не обвиняй меня, если она откуда-нибудь вытащит второй нож. С нее станется. Но меня, как всегда, никто не слушает. Я всего лишь тень, кто меня будет слушать.
— Друг, хватит уже…
Тень громко чихнула (с чего бы — поразился Харт), скользнула с колен Полли и нарисовалась на стене за ее спиной, снова обретя человеческий контур. Полли осторожно распрямилась.
— Интересный у тебя друг, Джимми. Я помню, когда ты был маленьким мальчиком, ты рассказывал мне о нем, и я не знала, верить тебе или нет. Ты был таким фантазером.
— Я предпочел бы, чтоб меня называли Джеймсом, — сказал Харт. — Вы помните меня ребенком? Каким я был? Я ничего не помню о своем детстве.
— Мы вместе ходили в школу и иногда вместе играли, когда родителям надо было куда-нибудь нас сплавить. Сюзанна Дюбуа сказала мне, что ты вернулся в Шэдоуз-Фолл. А ей об этом сказали карты. Я знала, что рано или поздно ты придешь к дому, и все же была потрясена, увидев тебя здесь. В твое отсутствие слухи и сплетни сделали тебя кем-то вроде призрака: словно жуткий топор висел над всеми нами и только это всех и волновало. Я не сознавала, насколько боюсь тебя, пока не очнулась по пути через дорогу к твоему дому с кухонным ножом в руке. Сейчас-то я уже успокоилась. Но во мне… как бы поточнее выразиться… Во мне живут несколько личностей. И одна из них очень молода, и ее легко напугать.
— Ты хочешь сказать, что ты многолика? — с интересом спросил Харт. — Я что-то слышал об этом.
— Все не так просто, как кажется, — чуть запинаясь, проговорила Полли. — Видишь ли, все дело в доме. Моем доме. Четыре времени года. Время в доме разделилось, и кто я есть и сколько мне лет — все зависит от того, в какой части дома я нахожусь.
— Ты что-нибудь понимаешь? — бросив взгляд на Друга, спросил Харт.
— Конечно, и добавлю, что это в тысячу раз интереснее телевизионных мыльных опер и не менее запутано, чем они. Думаю, нам следует перейти улицу и осмотреть ее дом.
— А ты что, можешь выйти отсюда? Я так понял, что ты приклеен к дому.
— Так оно и было, пока не вернулся ты. Теперь я волен идти, куда угодно тебе. Я твоя тень. Пойдем скорее, Джим, то есть Джеймс. Двадцать пять лет я не выходил из дома, и жилище Полли невероятно для меня привлекательно.
— Не далее чем пять минут назад ты настаивал на том, чтобы запереть ее и забыть про нее навеки. Однако ты прав: мысль на самом деле заманчивая. Веди нас, Полли. Но если хоть на мгновение ты подумаешь о том, чтобы найти второй нож, я велю Другу обрушиться на тебя как тонна кирпичей. Все понятно?
— Конечно, Джеймс. Как понятна и твоя осторожность. Но, пожалуйста, ты тоже пойми: для меня это не простое решение. Вот уже много лет в моем доме не было чужих. Мне, наверное, придется рассказывать о вещах, о которых я не решалась рассуждать даже наедине с собой. Но думаю, время поделиться с кем-то настало. И если ты обладаешь такой силой, как о тебе говорят, может быть, я найду выход из того ада, который сотворила для себя сама.
— Никакой такой силой я не обладаю, — сказал Харт. — Я такой же, как все. Человек как человек.
— Надеюсь, ты заблуждаешься, — улыбнулась Полли. — Во благо мне и тебе.
Полли нерешительно поднялась с кресла, словно ожидая, что Харт в любой момент передумает, и первой пошла из гостиной. Харт шагал за ней, готовый в случае чего или схватить ее, или отскочить в сторону от удара. Полли казалась сейчас вполне нормальной, но нож произвел на Харта глубокое впечатление. Людей с ножами он воспринимал очень серьезно. Полли остановилась у двери на улицу, глянула на торчащий из нее нож, потянула на себя дверь и шагнула за порог. Харт шагнул следом, Друг отправился за ним по пятам, как обыкновенная тень. Харт тщательно запер входную дверь, а затем все трое перешли улицу и двинулись к дому Полли. Харту дом показался обыкновенным, но он уже достаточно пробыл в Шэдоуз-Фолле и знал, что первое впечатление абсолютно ничего не значит. «Время в доме разделилось…» Полли открыла дверь и вошла, Харт и, чуть позади него, Друг вошли следом.
Что-то в доме под названием Четыре Времени Года было определенно не так. Харт сразу почувствовал это: непреходящее напряжение, ощущение давления, некоего намерения. Намерения кого-то или чего-то, затаившегося в выжидании. Он шагнул в прихожую, залитую ярким полуденным солнцем, и с трудом поборол желание оглянуться. Как Полли может жить в таком месте? Он едва вошел, и уже хотелось развернуться и убраться отсюда сию же минуту. Полли обернулась что-то сказать, и Харт мгновенно взял себя в руки, чтобы не выдать своей тревоги. Ему показалось, что он начал понимать, отчего так взволнована Полли и напряжена, как перетянутая струна. Полли слегка зарделась под его пристальным взглядом и поправила рукой волосы, будто только что осознав, какой растрепой она выглядит перед ним.
— Извините, здесь такой беспорядок, да и я сама тоже хороша. Знай, что вернусь не одна, я бы хоть чуть прибралась. Но сюда так редко кто заглядывает, и мне это даже по душе. Люди считают меня сумасшедшей. Иногда я с ними соглашаюсь. — Полли огляделась, словно пытаясь решить, куда лучше всего пригласить Харта. — Ты должен понять, Джеймс, это место небезопасно. Время здесь течет по-другому. Что-то стряслось в этом доме, очень давно, когда я была еще совсем крохой. Что-то страшное. Но что, я не помню. Сюзанна сказала, ты потерял память о своем детстве. Мне повезло меньше. Мои воспоминания все еще при мне. Воспоминания живут во мне и в моем доме и мучают меня. Там, наверху, четыре разные комнаты, и в них я — четыре разных личности. Четыре разных версии меня самой. Здесь же, на первом этаже, все относительно одинаково. Здесь мне дозволяется быть самой собой. Пойдемте через кухню. Там мы будем в безопасности, это самое удаленное помещение в доме, можно будет говорить и не бояться, что нас подслушают.
Полли повела гостя по коридору в кухню, не переставая что-то взволнованно рассказывать по пути. Харт не успевал схватывать и половины того, что она лепетала, и тем не менее старался внимательно вслушиваться, пытаясь найти подсказку к тайне случившегося когда-то с Полли и ее домом.
На кухне царил беспорядок, но беспорядок удобный — при котором хозяйке всегда известно, где что лежит. Все свободные поверхности были заставлены, но грязи не было. Пол тоже был чист — ни пятнышка. Полли подхватила с одного стула свитер, небрежно бросила его на посудную стойку и жестом предложила Харту садиться. Он сел, проверив украдкой, на месте ли Друг, и стал наблюдать за Полли, которая уже хлопотала, приготовляя кофе. Она продолжала трещать, боясь, наверное, кого-то или чего-то, что может прийти сюда и заполнить собой тишину, если она замолкнет.
— Когда мне было восемь лет, со мной стряслась какая-то беда. Беда эта до сих пор не ушла: она живет в комнате наверху. В комнате без окна. С тех пор как это случилось, я не была в той комнате, но живущее там ждет меня. — Голос Полли звучал теперь удивительно ровно, как будто то, что у нее появились слушатели, успокоило женщину. — Я несколько раз пыталась встретиться с этим лицом к лицу: когда мне было восемь лет, когда исполнилось двадцать два и совсем недавно, в прошлом году. И не смогла. Я была недостаточно сильной, каждый раз меня постигала неудача; комната отбирала частичку меня и оставляла себе — так мушка застывает в капле янтаря. И теперь, когда я поднимаюсь наверх, дом каждый раз превращает меня в этих людей. Но не в наказание. Много времени ушло у меня, чтобы понять это. Дом пытается вылечить меня, он сталкивает меня лицом к лицу с бедой для того, чтобы придать мне сил пережить случившееся когда-то. А я не могу.
Полли помедлила, и заговорил Харт, очень осторожно подбирая слова:
— Так что же в действительности случилось, когда тебе было восемь лет? Ты что-нибудь помнишь?
— Нет. Мама куда-то уходила, и я была в доме с папой. Что-то произошло между нами, что-то ужасное, но я ничего не помню, знаю лишь, что это живет в доме и во мне и мучает нас обоих.
«О господи! — вдруг подумал Харт. — Она же говорит об изнасиловании. Похоже, отец ее… И неудивительно, что она не хочет вспоминать об этом».
— Почему же ты до сих пор здесь? — наконец спросил Харт, когда убедился, что голос его не дрогнет. — Почему просто не собрать вещи и уехать — и забыть все.
— Не могу. Дом не позволит. До тех пор, пока частички моего «я» живут наверху, личность моя не целостна. Часть дома хочет излечить меня, другая меня сжирает. И вот, когда я каждый раз пытаюсь взглянуть своему страху в глаза, каждый раз, когда я проигрываю, очередная частичка меня поселяется в доме. Так что скоро здесь будет не пройти от меня — многочисленные версии Полли наводнят дом.
Полли попыталась улыбнуться собственной шутке, но это у нее не получилось. Закусив губу, она резко отвернулась, чтобы Харт не видел сжигавших глаза слез. Она неловко сидела, страстно желая помощи и не зная, что сказать или сделать. Неожиданно Друг потек со стены через кухню и обернулся вокруг дрожащих плеч Полли, как шаль.
— Ну-ну, не надо так расстраиваться, крошка. Все хорошо, ты не одна теперь. Беда твоя в том, что слишком долгое время ты пыталась в одиночку встретиться со своим несчастьем. А кто-нибудь пытался взглянуть на эту штуку вместе с тобой?
— Нет. Я сюда никого не пускала, даже Сюзанну, мою лучшую подругу. Единственный, кто бы мог мне помочь, — это мама, но она бы не поняла. Когда она умерла, мне было восемнадцать. Незадолго до ее смерти я попыталась зайти в комнату второй раз, и неудачно. И та часть меня смотрела на похоронную процессию моей матери из своего окна, в то время как маленькая девочка — из окна другой комнаты. С тех самых пор я живу здесь одна и становлюсь все более и более одинокой, в то время как от меня отбирают частички меня самой. Никто не ходит сюда, словно боится силы дома Четырех Времен Года. Это ревнивая сила, она не потерпит здесь никого, кто может освободить меня. Удивительно, что тебе удалось войти, Джеймс. Ты, наверное, очень силен. Даже когда я пыталась тебя убить, что-то подсказывало мне, что ты не обыкновенный человек.
— Я это знал, когда Джеймс был еще ребенком, — вступил в разговор Друг. — Все будет хорошо. Мы с Джеймсом поможем тебе. Начнем с той комнаты, где ты маленькая, и пройдем через все твои версии до самой той штуки, что напугала тебя. И вышибем ей мозги.
— Прошу прощения, — перебил Харт. — Но могу ли я переговорить с тобой наедине, Друг? В коридоре?
— Конечно, Джеймс. А это может подождать?
— Боюсь, не может.
— Надо так надо. Прости нас, дорогая, мы буквально на минутку. Не боишься остаться одна?
— Не боюсь, — улыбнулась Полли. — У меня большой опыт по части одиночества.
Харт поднялся и вышел в коридор, Друг заскользил по стенам за ним. Харт плотно прикрыл дверь на кухню, отошел от нее на некоторое расстояние и пристально посмотрел на свою тень.
— Черт побери, ты соображаешь, что делаешь? Этой женщине нужна помощь психолога-профессионала! Совершенно очевидно, что в детстве она подверглась изнасилованию своим же отцом и от страха, стыда и чувства вины была вынуждена подавить память, а не встречаться с ней лицом к лицу. Эти другие ее «фрагменты» могут быть не более чем проявлением многоликости. Ей нужна профессиональная помощь. Нет нужды говорить о том, как много вреда могут нанести два исполненных благих намерений дилетанта!
— Если бы психолог мог помочь, она бы уже нашла его, — спокойно сказал Друг. — Полли борется с этим всю свою жизнь, так что можешь быть уверен, она уже попробовала все очевидные способы. Помочь ей можем мы, Джимми. Мы с тобой особенные. Ты — потому что тоже потерял свое детство, а я — потому что не вполне реально существую. Ничто не может нанести мне вред или напугать, зато я могу защитить Полли от чего угодно. Пока я здесь дожидался твоего возвращения, я столькому научился! И она права, Джимми. Есть в тебе сила. Не знаю, правда, какого рода, но я чувствую ее, словно слышу приглушенное гудение скрытых механизмов, только и дожидающихся, когда найдется кто-то знающий, как их запустить на полный ход. Мы обязаны сделать это, Джимми. Полли нуждается в нас.
Харт глубоко вдохнул и медленно выдохнул.
— Мне все это очень не нравится, Друг. Кроме Полли что-то еще живет в этом доме. Я чувствую это — оно сидит здесь и ждет. И если во мне действительно есть какая-то сила, то лично для меня это новость. Однако ты прав: мы не можем просто так взять и оставить Полли. Если только она не решит опять помахать ножом. Не хотелось бы мне получить в соседки психопатку.
— Ты вырос большим циником, Джимми. Не уверен, что это мне по душе.
— Зато я хозяин своему слову. И мне показалось, что мы договорились на Джеймсе, а не на Джимми. Слушай, я же сказал, мы поможем, а? Просто я думаю о том, что для всех нас будет гораздо безопаснее, если мы возьмемся за дело с открытыми глазами. Ладно, пойдем, пока меня снова не обуял приступ здравого смысла.
Он улыбнулся. Друг покачал головой, и они оба пошли на кухню. Полли стояла к ним спиной и смотрела в окно, крепко обхватив плечи руками, будто замерзла или хотела унять дрожь. Она не обернулась, когда они вошли.
— До твоего возвращения, — медленно заговорила Полли, — я постоянно боялась того, что случилось в прошлом. Боялась того, что в комнате без окна, и того, что в любой момент оно призовет меня снова и мне придется подчиниться. Но природа этого страха мне была неизвестна до того момента, как пришел ты и предложил помощь. Я страстно желаю освободиться от былого, от моих «фрагментов», но мысль о новых попытках и неудачах пугает меня так, что я едва дышу.
— Не волнуйся, — сказал Харт. — Что бы ни случилось, я не оставлю тебя здесь одну. Если я не смогу разгадать эту головоломку, я буду тебе очень признателен, если ты перейдешь улицу, войдешь в мой дом и останешься в нем. Там ты будешь в безопасности.
— Ты не понимаешь, — проговорила Полли. Только сейчас она повернулась лицом к Харту, и в ее холодном взгляде не было ни искорки надежды. — Я не могу покинуть дом. Он не выпустит меня. Тому, что живет в доме, я невольно помогла — отдала власть над собой. И нет у меня ни капли сомнения: это скорее убьет меня, чем выпустит на волю.
Харт хотел сделать шаг к ней и взять ее за руки, чтобы успокоить, но боль в ее лице стала барьером, который он не смог преодолеть.
— Хорошо, — бодро сказал он. — Тогда вот что мы сделаем. Идем наверх, в комнату, где тебе восемь лет, а затем, переходя из комнаты в комнату, собираем все твои «я» и воссоединяем их всех в единую личность, то есть в тебя. А затем сходим и посмотрим, что там в этой последней комнате и что с этим можно сделать. — Харт коротко улыбнулся. — Я пытаюсь говорить искренне, будто ведаю, что творю, но на самом деле тебе решать. Доверься мне, Полли. Честно говоря, не могу назвать ни одной веской причины, по которой ты можешь мне доверять, но — попытайся. Когда-то мы были друзьями, хотя я и не помню этого, и я, клянусь, сделаю все, чтобы помочь тебе. И Друг тоже. Тебя постигли неудачи, потому что ты была одна, но теперь с тобой мы. Мы не покинем тебя в беде. И не дадим тебе проиграть. Ты готова?
— Нет, — покачала головой Полли. — Но все равно давайте попробуем. — Она опустила руки и подошла к Харту. — В детстве ты был неряхой. Одежда твоя всегда была испачканной, и волосы всклокочены. А я была всегда такой опрятной, такой чистенькой. Но не было никого, с кем бы я хотела играть, кроме как с тобой, и я рассказывала тебе такие вещи, о которых и не помышляла рассказать кому другому. Когда ты уехал, мне показалось, что настал конец света, и я возненавидела тебя за то, что ты уехал и бросил меня. Бросил, оставив наедине с тем ужасом, что приключился со мной. Я думаю, это было отчасти причиной моего нападения, если уж мы с тобой до конца откровенны. Но теперь ты вернулся, и я снова начала надеяться. Мне показалось, что в доме что-то изменилось, как только ты вошел. Возможно, судьбой было предначертано, что ты вернешься и поможешь мне. Такое порой в Шэдоуз-Фолле случается. Но, Джеймс… Может, и есть в тебе какая-то сила, однако и в доме тоже живет сила, которая с годами росла, как росли и мои вина и горе. Она реальна, как реальна я сама, и она не хочет, чтобы я стала единой снова. Я не знаю, что мне делать, если она посчитает тебя врагом. Ты не должен делать этого, Джеймс.
— Нет, должен, — сказал Харт. — Мы друзья. Даже если я этого не помню. Веди, Полли.
Полли улыбнулась, приложила к губам палец, а затем прижала его к губам Харта. Не оглядываясь, она вышла в коридор, и Харт с Другом последовали за ней. Спина Полли была очень прямой, и голова гордо поднята, и лишь напряжение плеч выдавало те силы и чувства, бушующие в ее душе. Коридор на этот раз показался чуть темнее и уже, и Харт почувствовал, как растет в нем желание протянуть руки к стенам и убедиться — не сходятся ли они. Однако он воздержался. Он не хотел делать ничего, что могло бы отвлечь Полли сейчас — когда она, находясь в тупике, сжала в кулачок свое мужество. Он мог лишь смутно догадываться, сколько мужества у Полли осталось, чтобы встретиться со страхом, с которым та прожила все годы, однако мужества этого хватило ей, чтобы кинуться на него с ножом и напугать до смерти. Харт не знал почему, в особенности после эпизода с ножом, но Полли ему понравилась, и он твердо решил: чего бы это ни стоило, он вырвет ее из прошлого. Чего бы это ему ни стоило. Полли неожиданно остановилась перед закрытой дверью, и Харт едва не налетел на нее.
— Началось все здесь, — тихо произнесла она. — Мне было восемь лет. Я играла, а мамы дома не было. Папа лежал наверху. Он позвал меня, и я поднялась. А затем случилось то, что случилось, круто изменив всю мою жизнь.
Глубоко вздохнув, она открыла дверь и решительно шагнула вперед, затем, еще в пределах дверной коробки, подалась чуть в сторону — чтобы Харт оказался рядом. Так он и сделал, ладони сжав в кулаки, хотя не знал почему. Комната была до нелепости проста, с добротной, удобной, со вкусом расставленной мебелью. Полуденное солнце щедро лилось в окно и золотистым вином растекалось на ковре. Полли вошла и опустилась на одно колено перед пустым камином.
— Вот здесь я и сидела, маленькая толстушка с безукоризненными косичками, ломала голову над составной картиной-загадкой и не очень-то у меня получалось. Игрушка была слишком ветхой, и я придумывала складываемые образы сама. Частичка меня так и осталась тут, подбирает фрагменты картинки и что-то складывает из них, поджидая, когда меня позовет папа.
«Полли! Поднимись ко мне, пожалуйста».
Голос был хриплый и напряженный. Голос мужской. Эхо от него, казалось, не стихло — эхо из прошлого будто повисло в комнате. Полли поднялась на ноги и вышла из комнаты. Харт поспешил за ней. Неторопливо пройдя по коридору, Полли остановилась у начала лестницы и, не оборачиваясь, протянула Харту руку. Он взял ее, и оба стали подниматься наверх, в прошлое. Здесь было еще темнее, и Друг приклеился к их каблукам, как сторожевая собака. Харт чувствовал, как усилилось напряжение в Полли, словно натяжение буксирного троса, вытянутого на всю длину. Но натяжение это находилось под контролем, и если это был контроль отчаяния, а не мужества, трос все еще был способен выполнять свои функции. Харт крепко взял запястье Полли, пытаясь передать девушке хоть каплю самообладания.
«Если ты здесь, отец Полли, я иду к тебе. Если ты все еще каким-то образом жив, я убью тебя, а если ты мертв — я тебя откопаю, чтобы плюнуть тебе в лицо. Я тебя совершенно не помню, но я ненавижу тебя за то, что ты сотворил с Полли. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы освободить ее от тебя. Все, что в моих силах».
Они дошли до последней ступеньки, и Полли со всей силы сжала руку Харта. Не дожидаясь его реакции, она пошла вперед и толчком открыла перед собой дверь, чуть помедлила на пороге, пока дверь открывалась, и Харт напрягся, ожидая того, что может случиться, но не случилось ничего.
— Мне было восемь лет, я сидела в полном одиночестве, когда услышала, как меня позвал папочка. Сначала я пришла сюда, потому что не хотела идти к отцу и тянула время. Не вспомню сейчас почему, только помню, как мне было страшно. Так же, как и сейчас.
— С той лишь разницей, что сейчас ты не одна, — сказал Харт. — Друг и я с тобой.
— Все равно боюсь. Только это меня не остановит.
Полли пошла в комнату и вдруг резко согнулась, как от неожиданного удара в живот. Она съежилась и уменьшилась, вваливаясь внутрь себя, как сдувающаяся игрушка. Ее уменьшающаяся ладошка выскользнула из пальцев Харта, и он вдруг увидел: перед ним стояла маленькая Полли — девочка в ярком, веселеньком платьице. Подняв головку, она коротко взглянула на Харта недетскими глазами, а затем отвернулась к окну и увидела в нем Весну.
— Я столько раз здесь бывала, — сказала девочка. — Голос зовет, и я прихожу, потому что, если я не приду, он будет звать и звать, пока я не приду. Это очень необычное чувство — знать: что бы ни случилось, мне больше не придется приходить сюда ребенком. Я никогда не знала, что значит навсегда избавиться от своего детства, никогда не испытать его снова. Частичка меня будет скучать по нему, но ради освобождения стоит пожертвовать.
Полли снова вложила ручонку в его ладонь, и он осторожно взял ее — такую крошечную и хрупкую, и гнев полыхнул в нем с новой силой, вытолкнув страх и неуверенность. Развернувшись, Полли вышла из Весенней комнаты в коридор. Коротко взглянув на комнату напротив, она отвернулась и пошла дальше, к следующей двери.
Харт оглянулся на закрытую дверь комнаты без окна. Он слышал, как что-то тяжело дышит за ее дверью. Дыхание было не очень похоже на человеческое. Харт отчетливо почувствовал жуткую смесь страха и влечения, что припасла эта комната для Полли.
Девочка подвела его к следующей комнате, толкнула дверь и вошла. Ее рост резко увеличился, рука, сжимавшая его пальцы, стала больше: в одно мгновение Полли превратилась в подростка. Харт увидел в ней начинающуюся женщину, которой девушке предстоит стать, с уверенным взглядом и четкой линией подбородка. За окном сияло Лето, и его светом была напоена комната. Напряжение дрожало в воздухе, как треск с силой захлопнутой двери. Полли бросила взгляд из окна на давным-давно ушедшее Лето, а когда заговорила, голос ее был тих, но тверд.
— Это было, когда я первый раз попыталась ответить на зов, взглянуть на свой страх и одолеть его. На протяжении многих лет я слышала зов, но никогда не отваживалась пройти мимо той, первой комнаты. Я так боялась… И в то же время мне было стыдно, хотя я знала, что это не простой страх. Это было больше похоже на безмолвный крик, не смолкающий и все зовущий, зовущий… Мамы в живых уже не было, мне стукнуло восемнадцать, возраст вполне взрослый, и я решила, что должна подняться над детскими страхами. И вот я пошла наверх в первую комнату, почти бегом, чтобы вдруг не передумать, и застыла, уставившись на дверь. Что-то двигалось внутри и ждало. И я не выдержала, повернула и пришла сюда. Думаю, именно тогда я поняла, что от страха мне вовек не избавиться. Я стояла и смотрела из окна на Лето, а потом развернулась и спустилась вниз.
Полли вышла из Летней комнаты в коридор. Теперь рука ее дрожала, а плечи опустились, словно несли слишком тяжелое бремя и не было сил, чтобы сбросить его, но спина была по-прежнему прямой, а решимость на лице такой холодной и неистовой, что казалась почти нечеловеческой. Она толкнула дверь в Осеннюю комнату и шагнула туда, и годы вновь скрутили ее. В одно мгновение Полли превратилась в смертельно усталую молодую женщину с неряшливо, грубо и коротко остриженными волосами.
— Когда мне было двадцать два, у меня случился нервный срыв. Дело в том, что я начала кое-что припоминать, но была не настолько сильна, чтобы вынести это. Так вышло, что в один прекрасный день я вдруг совершенно расклеилась. Ничего страшного не случилось. Я просто разревелась, а остановиться не смогла. В общем, меня увезли куда-то, я там отдохнула и благополучно опять все забыла. Некоторое время спустя я вернулась домой, и голос позвал меня, и я была такой бестолковой, что решила опять с ним побороться. Я ошиблась, и теперь в этой комнате поселилась еще одна частичка меня, потерянная и смущенная, и я стала еще чуточку слабее, чем была до этого.
Полли повернулась и вышла, не посмотрев в окно, и Харту пришлось поторопиться, чтобы догнать ее. Быстрыми шагами она решительно направилась по коридору, толкнула следующую дверь и вошла в Зимнюю комнату. Тринадцать лет уложились в одно мгновение, и волосы Полли снова отросли и рассыпались по плечам. Напряженность в комнате была почти невыносимой, давление настолько сильным, что Харт ощущал его телом. Это было примерно то же, что стоять лицом к сильному ветру или плыть к берегу во время отлива, который безжалостно утягивает назад, в море, независимо от того, хорошо ты плаваешь или нет.
— В прошлый раз мне почти удалось это. Я тогда отчаялась, я думала, что нет ничего страшнее, чем жить вот так. И снова ошиблась. Я простояла в этой комнате с самого утра до полудня, не в силах заставить себя сделать единственную вещь, которая, возможно, освободила бы меня. Такую простую вещь — всего лишь зайти в соседнюю комнату… Я ненавидела себя за слабость, за трусость, но одной ненависти было недостаточно. В конце концов я пошла вниз, оставив еще одну частичку моего «я». Таков итог всех моих усилий. На большее я не способна, во всяком случае — своими силами. Помоги мне, Джимми, пожалуйста.
Ее рука, лежащая в ладони у Харта, казалась безжизненной, будто вся сила ушла из нее. Плечи Полли опустились, голова понуро склонилась, как у лошади, только что проигравшей в скачках.
— Полли! Иди сюда. Ты нужна мне.
Голос звучал едва слышно — он шел из соседней комнаты. Харт попытался распознать хоть какой-то смысл или подтекст в интонации, если не в словах, но не смог. Полли стояла перед ним, притихшая, расслабленная и абсолютно неподвижная, дошедшая до состояния, когда ни гнев, ни страх не в силах были взять над ней власть. Что бы ни случилось дальше — действовать ему, Харту.
«Я не хочу брать на себя такую ответственность! Я не знаю, что делать!»
— Она дошла до того рубежа, до которого смогла, — тихо проговорил Друг, разлившись тенью вокруг ног Харта. — Сейчас тебе решать, Джеймс. Так как, вперед или назад?
— Не знаю! Я думал, знаю, а… Ты взгляни на нее. Если с ней творится такое от одной мысли об этой комнате, то что с ней будет, когда она окажется внутри? Один приступ у нее уже был, и я не хочу нести ответственность за второй.
— Полли отважилась зайти так далеко, потому что поверила в тебя, когда ты пообещал ей помочь. Неужели ты подведешь ее?
Харт почти сердито покачал головой:
— Да что там за чертовщина в этой дурацкой комнате, что сводит ее с ума? Что с ней сделал отец?
— Вот и я гадала, — заговорила Полли тихим, сонным каким-то голосом. — Много лет я гадала, что же такое жуткое находится в той комнате. Долгое время я думала, может, там произошло изнасилование? В наше время иногда рассказывают о подобных вещах. Но я ни за что не поверю, что мой отец был способен на такое. Я любила его, он боготворил меня. Почему же тогда от одной лишь мысли о том, что я снова увижу отца, у меня от страха перехватывает дыхание?
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 29 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |