тем, что я, как мне кажется, говорю, 17 страница

ОТЕЦ любил его больше, чем старшего брата. А он дал волю своим самым приматским инстинктам. Он безобразен не только внешне. Он безобразен внутренне.

ПЕРВЫЙ СЫН смотрит на свое отражение в луже. «Никто не любит меня», – вдруг думает он.

Потом другая мысль, еще более ужасная, посещает его: «Даже я сам себя не люблю».

Он не просто безобразен. Он отвратителен. Он оскорбляет собой все гармоничные и дополняющие друг друга творения природы. Он ни с кем не связан. Он ни с чем не соотносится. Даже его собственная семья его отвергла. Он лишний.

«Умереть».

Он хочет умереть, но понимает, что и для этого он слишком неуклюж. Да и смелости ему не хватит.

«Зачем я живу?» – посещает его четвертая мысль.

«Лучше бы ничего не было, чем я…»

Слеза ползет по его щеке, падает в лужу, отражение подергивается рябью. Его охватывает бескрайняя тревога. Он один на этой планете. Наступает ночь. Он думает, что лучше бы ему было не рождаться вовсе.

Он плачет. Он чувствует, что у него нет будущего. Его слеза не переполняет лужу, а лишь создает круги на поверхности.

10. БОЛЕЕ СЛОЖНАЯ ТЕОРИЯ

За обезьяньей маской скрывается искаженное страхом и волнением лицо астронома Бенуа Сандерсона! Ученый отдал ящичек с реликвией. Исидор Катценберг проверил, цела ли пятипалая лапа.

– Ее надо уничтожить, – вяло сказал Бенуа Сандерсон.

Он хотел разбить ящик ударом кулака, но Исидор помешал ему. Лукреция схватила астронома за запястье и вывернула его, чтобы охладить пыл ученого. Сандерсону пришлось прислониться к дверце машины.

– Вы не понимаете, с чем играете, – произнес он в отчаянии. – Вы не ведаете, что творите. Это касается всех жителей Земли. По сравнению с этим даже моя жизнь не имеет значения.

Он посмотрел на собеседников и вдруг издал сдавленный смешок:

– В любом случае этот предмет – фальшивка. Я знаю истинное происхождение человечества.

– Метеориты?

– Я не все вам сказал.

– Так говорите же! – требует рыжая девушка. – Что у вас за новая теория?

Она ослабила хватку, и ученый принял более удобную позу.

– На самом деле это не новая теория. Это продолжение той теории, о которой я вам говорил.

Исидор Катценберг предложил зайти в ближайшее кафе, где можно спокойно поговорить.

Они уселись в глубине бистро на обтянутые искусственной кожей продавленные диванчики и заказали напитки, способствующие расширению кровеносных сосудов. Астроном поправил слуховой аппарат и рассказал продолжение своей странной теории.

– К земным условиям не приспособлено только человеческое существо. Все остальные животные созданы для них. Тепло, свет, общение – условия жизни для всех других живых существ идеальны. Киты могут переговариваться на расстоянии многих километров, а для людей уже несколько метров становятся препятствием. В дикой природе животные способны спокойно пережить зиму, а голый человек при температуре ниже десяти градусов умирает. Животных считают глупыми, потому что они не изобретают новых технологий. Но им это не нужно, они и так приспособлены к условиям планеты. Внимание, главный вопрос: почему люди являются единственными животными, не приспособленными к условиям Земли?

– И почему же?

Сандерсон залпом выпил спиртное, затем с прежней странной усмешкой объявил:

– Потому что мы не земляне.

Астроном объяснил, что род людской произошел не от примата, зараженного прилетевшей на метеорите бактерией. Он считал, что люди прямо в их нынешнем виде появились из космоса.

– Люди, должно быть, учинили на родной планете такое безобразие, что жить на ней стало невозможно. Многие погибли. А выжившие улетели и приземлились здесь. Они забыли свою драматическую историю и сознательно обрекли на забвение разрушительные технологии. Начали с нуля. Доисторический человек был кем-то вроде хиппи-эколога, добровольно решившего отказаться от технологий предков.

– Напоминает теорию инволюции нашего друга кикуйу, – заметила Лукреция, вспомнив владельца танзанийской закусочной.

Она записала рядом с теорией метеорита: «Теория высадки на Землю космических пришельцев». Исидор Катценберг допил коньяк.

– Таким образом, мы здесь искупаем грехи прошлого, – подытожил он. – Ваша теория близка идеям буддизма: люди воплощаются вновь и вновь, пока не научатся хорошо себя вести. Наш вид переезжает с планеты на планету в поисках места, где мы сумеем стать «животными, достойными этого звания».

Астроном согласился.

– Люди пришли на Землю, чтобы пережить раскаяние, признать и искупить свою вину. Они совершили ужасные ошибки и прилетели сюда, чтобы доказать, что они – «хорошие» животные, способные жить в полной гармонии с плодородной планетой. В начале, несомненно, они и были хорошими, а потом с течением времени природные инстинкты стали брать верх. Как разжимается сжатая пружина, так взыграли подавляемые дурные наклонности. Род человеческий снова открыл огонь, колесо, железо… И тысячи способов использовать их во зло.

– Все эти знания хранились в глубине человеческого мозга.

– Прилетев на Землю, люди забыли не только преступления прошлой жизни, но и опасность этих добровольно отринутых знаний.

– «Не приближайся к древу познания, не вкушай его плодов», предупреждает Библия.

– Но люди съели его, а теперь рискуют подавиться косточками. Современные люди совершают те же ошибки, что и их предки. Однажды они разрушат эту планету и будут вынуждены колонизировать следующую, чтобы снова начать человеческую эпопею. Сколько раз человечество повторит ошибку? Сколько планет уничтожит, пока что-то поймет? Сколько планет уже было разрушено нами, «паразитами Вселенной»?

Астроном Бенуа Сандерсон в отчаянии заломил руки, журналисты смотрели на него с беспокойством. Но на столе лежал ящичек с пятипалой лапой, и они помнили о трудностях, которые преодолели, чтобы его найти. Они уже не могли отречься от открытия профессора Аджемьяна.

– Пятипалая лапа поможет опомниться, – заявил Исидор, двигая ящичек поближе к свету.

В этот момент в кафе ворвалась обезьяна и схватила драгоценную реликвию. Лукреция и Исидор бросились за ней. Официант встал на их пути, требуя оплатить счет. В окно они видели, как обезьяна садится за руль машины, припаркованной во втором ряду, трогается с места и уносится в потоке автомобилей.

11. ВРЕМЯ УЗНАВАТЬ

ПЕРВЫЙ СЫН идет по равнине. Он знает, что ему поручена важная роль. Его ОТЕЦ томится в заточении.

Он теперь – ОН. И ОН смутно чувствует, что должен чему-то научиться.

ОТЕЦ часто показывал ему плывущие над входом в пещеру облака. Быть может, глядя на облака, ОН узнает что-то…

ОН долго смотрит на плывущие в вышине и принимающие непонятные формы завитки пара. ОН наблюдает.

Если присмотреться как следует, они не кажутся уже такими бессмысленными. Некоторые облака похожи на животных. Да, теперь ОН уверен, что облака разговаривают с ним при помощи знаков. ОН закрывает глаза, представляет себе форму облака, пытается понять заложенную в нем информацию. В его голове словно звучат слова. «Я должен открыть то, что уже знаю».

ОН снова открывает глаза. Но это ничего не значит. Это похоже на странные мысли, иногда приходящие к нему во сне.

«Я должен открыть то, что уже знаю».

Если ОН это уже знает, то зачем трудиться открывать?

«Потому, что я об этом забыл», – тут же отвечает ОН себе.

ОН еще молод. Если подумать хорошенько, то ОН знает лишь о двух важных вещах: о том, что существует солнечный свет, и о том, что рассчитывать можно только на себя.

Это ОН уже знает.

ОН продолжает разглядывать облака. Быть может, в его мозгу скрыто сокровище? Облака должны помочь ему опять. Он напрягает воображение, пытаясь понять, что напоминает ему маленькое облачко прямо над ним. Оно округлое, слегка вытянутое.

Оно похоже на… крысу.

12. ЕЩЕ БОЛЕЕ СЛОЖНАЯ ТЕОРИЯ

Лукреция и Исидор на мотоцикле бросились вдогонку за грабителем в обезьяньей шкуре и без труда нагнали его. Но на этот раз они не сразу бросились в атаку, а решили узнать, куда едет водитель в костюме обезьяны.

Так они оказались на заводе Элюан.

Человек в костюме примата пересек приемную. Прошел по коридору и вошел в кабинет, где тут же взялся за телефон. Лукреция и Исидор шли за ним, стараясь остаться незамеченными.

– Все, она у меня, – услышали они произнесенное в трубку лаконичное сообщение.

Человек снял маску. В неоновом свете показалось лицо инженера Люсьена Элюана. В этот момент Исидор нечаянно уронил на стол тяжелую линейку. Они не успели ничего предпринять, как Люсьен Элюан наставил на них револьвер.

– Неплохо, журналисты. Вы все-таки нашли меня!

Продолжая держать в руке револьвер, он по очереди обыскал их, нашел у Лукреции швейцарский нож и кинул его в ящик стола, когда-то принадлежавшего его сестре.

– Это вы убили Анжа Ринзули, – сказала девушка.

– Естественно, – признал он. – Я не мог позволить жалкому актеришке шантажировать нас. Чем меньше будет людей, знающих о нелепой теории профессора Аджемьяна, тем лучше.

– Вы – убийца.

Люсьен Элюан поморщился.

– Я скорее идеолог. Я борюсь за идею. За пищевую промышленность.

– Деньги! Обогащение! – сказала Лукреция.

– Вы ошибаетесь. Я мыслю более широко и преследую более высокие цели – я хочу ощущать счастье вкуса. Я считаю себя гурманом. Свинина вкусна. Вы пробовали поросячьи ножки в чечевичной панировке? М-м-м… так сочно. Вы знаете прелесть свиных щек под соусом «равигот»: уксус, масло, лук-шалот, каперсы и укроп? Знаком ли вам экстаз от аитильской белой кровяной колбасы с яблоками под ромом?

– Белая кровяная колбаса – это плазма свиной крови, – заметил Исидор Катценберг.

– Сыр из головы, – продолжал Люсьен Элюан. – Это морда свиньи, с которой соскоблили сап. Его тоже можно иногда найти, похож на желтое желе. Я не брезгую им, он вкусен.

Его забавляло выражение отвращения на их лицах.

– А что скажете о простой чесночной колбасе с ржаным хлебом и туринским вином? Или даже о сырокопченой фисташковой мортаделле с кружочками томатов и стаканчиком белого пино? А почему не свиные ребрышки под карамелью, их так чудесно готовят китайцы? Нет, я не просто промышленник, думающий только о прибыли. Я профессионал, страстно любящий свое дело и готовый защищать его от разрушителей.

– И это стоит человеческих жизней? – спросила Лукреция.

– Всякая страсть стоит жертв и страданий. Вы представляете, что будет, если это дело получит огласку? Уже одно то…

– Одно что? – подбодрила его Лукреция.

Люсьен Элюан сделал неопределенный жест в сторону зоны разведения животных и боен.

– У нас и без этого есть проблемы. Последнее время создается впечатление, что свиньи сходят с ума. Знаете, что они делают? Прыгают с рельсов и бросаются на электровилы.

– Добровольно?

– Да, кончают жизнь самоубийством. Это не меняет вкус мяса, но пугает рабочих.

Подталкивая журналистов дулом револьвера, он заставил их идти вперед. К зоне разделки туш.

– Это вы пытались поджечь квартиру профессора Аджемьяна?

Револьвер ласково коснулся рыжих волос.

– Это была наша первая встреча, мадемуазель Немро.

– А три человека в обезьяньих масках, которые украли меня и пытались заставить говорить?

– Это был я и двое помощников мясника. Я велел им надеть маски. Так делают члены лиги противников вивисекции, и подозрения пали бы на них. Одним махом я убивал двух зайцев. Я хотел узнать, что вы уже разведали, и запугать вас, чтобы вы перестали копаться в этом деле.

– Вы бы меня убили?

– Конечно. Сожалею, что не сделал этого, но скоро я исправлю это упущение.

– Так это вы убили профессора Аджемьяна? – спросил Исидор Катценберг.

– Да нет! Должен признаться, что это не я. Меня даже несколько занимает мысль, что кто-то преследует те же цели, что и я…

Получая тычки в спину, журналисты вошли на бойню. Люсьен Элюан начал крутить рычаги. Машины для измельчения, отбора и разделки завибрировали и загудели.

– Настала ваша очередь разделить участь столь любимых вами животных! – произнес промышленник.

– Не могу понять, зачем вы подвергаетесь такому риску во имя колбасы и паштета! – воскликнул Исидор.

Люсьен Элюан приказал им подняться по лестнице, ведущей к пульту управления.

– У меня есть более убедительный мотив. Назовем его «комфортом вида».

– И для вас это важнее, чем истина? – возмутилась Лукреция.

– Разумеется. Всем наплевать на истину. Так же, как и на справедливость. Важно спокойствие человеческого стада.

– Я надеюсь, вы не хотите сказать, что у вас тоже есть продолжение теории, которую вы нам рассказывали в прошлый раз? – пробормотала Лукреция, очень расстроенная тем, что не может добраться до блокнота.

– Есть. И я не боюсь открыть ее. Современный человек должен сам решать, каково его прошлое и происхождение. Он выбирает родителей. И делает это, исходя не из критериев правды, а из критериев «комфорта разума». У нас, сильных самцов, часовых, лидеров человеческого стада, есть долг по отношению к этому стаду. Промышленники ли мы, ученые, журналисты (особенно журналисты), мы должны сообщать не Истину с большой буквы, а правду, которая успокоит стадо.

– Вы циник, – сказала Лукреция.

– Нет, я реалист. Я вам гарантирую, что никто меня за это не упрекнет. Комфорт человеческого стада – это то, что когда-то называли «государственными интересами» или «высшими соображениями». На самом деле это необходимость избегать «волнений в социальной группе хомо сапиенс». Римляне даже придумали изречение: «queita поп movere», которое можно перевести так: «Не трогай того, что спокойно».

Он продолжал подталкивать журналистов по узкому проходу, ведущему ко все более и более шумным машинам.

– Я помню опыт, который провел с кузеном. Ему было девять месяцев, он не умел ни говорить, ни ходить. Я показал ему игру, в которой шарик, если его подтолкнуть, катился по рельсам и ударял по другому шарику, который после этого тоже приходил в движение. Я раз десять показал ему последовательность событий. Ребенок усвоил, что, если первый шарик толкнет второй, тот тоже начинает катиться. А затем, из чистого любопытства, я капнул на рельсы сильнодействующим клеем. Теперь первый шарик толкал второй, но не сдвигал его. Сначала младенец удивился. Потом вид у него стал недовольный. После третьего опыта выражение лица сделалось трагическим. Он по-настоящему страдал. В четвертый раз он разразился рыданиями и плакал всю ночь. Ничто не могло его успокоить.

Журналисты, чтобы усыпить бдительность Элюана, делали вид, что внимательно его слушают.

– Вот о чем я размышляю, и вы, надеюсь, последуете моему примеру. Людям в любом возрасте необходимы незыблемые точки опоры. Если что-то произошло один раз, так должно и быть дальше. Перемены их пугают. То же самое и с обществом – когда происходят изменения, это воспринимается как опасность для всех. Общество теряет точку опоры. Свинья – одна из точек опоры. Все знают, что из свиньи делают колбасу. Если вы сообщите людям, что свинья – наш дальний предок и ее надо уважать, вы уничтожите не только производство свинины, вы покуситесь на логику мышления стада. Вы разбудите в душе каждого человека «младенца, которому не нравится, когда второй шарик больше не катится».

– То, что вы называете логикой, я называю архаизмом, – возразил Исидор. – Во имя этой «архаичной» логики долгое время вели войны. Это было логично, это было точкой опоры. Но на территории Франции уже с 1945 года не было войн, и все очень довольны, пусть это и расстраивает военных промышленников…

Люсьен Элюан не дал себя сбить.

– Во Франции нет войн, но в остальном мире их по-прежнему очень много. Человеку свойственно убивать. Ни один политик, идеолог или утопист не изменит этого. Мы плотоядные животные, более того, мы – хищники. В нас живут гены предков, бившихся за выживание. Мы помним чудесный вкус теплой жертвенной крови. Вот почему свинину едят в виде солонины: мы вспоминаем соленый вкус крови. Он пробуждает в нас дремлющие охотничьи инстинкты.

Было очевидно, что Люсьен Элюан высказывает самые сокровенные мысли. Он продолжал:

– Подчиняясь этим владеющим мной естественным склонностям, я вас и убью. И каким способом!

Вы выступали за свиней? Прекрасно. Вы сможете разделить их страдания.

– Что вы собираетесь сделать? – спросила Лукреция, обеспокоенная угрожающим гудением машин.

Люсьен Элюан молча подтолкнул их к верхней части большой центральной машины. В широкую прозрачную воронку падали сотни свиней, казавшиеся издалека розовой пудрой. Узкий конец воронки выпускал их по одной на движущуюся ленту. По ней свиньи ехали к электровилам.

– Вы что, туда нас бросите? – возмутилась Лукреция.

Люсьен Элюан расхохотался.

– Вы хотите сказать, что это слишком «бесчеловечно»?

– Это может придать странный вкус колбасе, которую вы так любите, – добавил Исидор. – Не хочу на вас давить, но некоторые гастрономы могут распознать в колбасе человеческое мясо.

Инженер по-прежнему держал их на мушке.

– Вы ошибаетесь. Человеческое мясо, говорят, очень похоже по вкусу на свинину. А вот вкус вашей одежды может повредить репутации моей продукции. В колбасе Элюан не должно быть никаких текстильных включений! Раздевайтесь!

Лукреция сняла свитер. Промышленник том велел ей продолжать.

– Полностью? – спросила она обреченно.

– Конечно!

Затем он связал журналистам запястья и лодыжки свиными сухожилиями. Первым он столкнул внутрь воронки толстого журналиста, который тяжело плюхнулся на смягчившие его падение упитанные спины свиней.

Затем Люсьен Элюан посмотрел на Лукрецию, стыдливо прикрывавшую руками грудь и низ живота. Она показалась ему очень хорошенькой. Лукреция почувствовала, что он колебался, развязать ее или нет, но затем овладел собой и столкнул ее в емкость со свиньями.

– Извините, но я не могу присутствовать при вашей агонии. У меня еще масса дел – нужно уничтожить все следы этой прискорбной истории. Прощайте. Мне пришло в голову – а вдруг вы и вправду испортите вкус колбасы? Завтра спрошу.

– Вы можете нас убить, – сказал Исидор, – но правда все равно выплывет наружу.

– М-м-м… может быть, вы и правы. Вот только правда ли это? Поэтому я не сразу уничтожу пятипалую лапу. Я ее сначала отдам на экспертизу. Так я один буду знать, действительно ли мы происходим от свиньи. После экспертизы уничтожу ее в любом случае.

Люсьен Элюан помахал им рукой и исчез вместе с ящичком, в котором лежала пятипалая лапа.

13. ПОХОЖИ ЛИ МЫ НА КРЫС?

Уже несколько часов ОН наблюдает за стаей крыс. ОН нашел их в дупле у корней дерева.

ОН видит раненую крысу, которая визжит, зовет на помощь, но никто не приходит. Когда она выбивается из сил, к ней подходит сильный самец и убивает ее. А потом съедает.

Из этого, а также из многих других наблюдений ОН делает массу выводов. Общество крыс – жестокое. Раненых, больных и старых убивают, как только они показывают свою слабость. Ослабевших и не нужных группе выгоняют или уничтожают. Даже новорожденные часто остаются в живых только благодаря ярости матери, защищающей их от отца, который пытается их сожрать.

Общество крыс жестокое, но процветающее. Крысы приспосабливаются ко всему. Они могут питаться зерном, мелкими млекопитающими, падалью, высохшими растениями, гнилыми фруктами. Когда их много, они не боятся нападать на более крупных хищников. Их острые зубы пугают даже маленьких шакалов. Но стая постоянно раздираема противоречиями. Каждый недоволен своим положением, драки между сильными самцами не прекращаются. Вожаки всегда покрыты шрамами, полученными во время социального восхождения. ОН видел даже, как один самец умер через несколько минут после того, как победил всех соперников.

ОН знает, что стаи МАТЕРИ и ОТЦА живут примерно так же.

Дерутся, чтобы выяснить, кто сильнее.

ОН смотрит на облака. Благодарит их за совет. А они уже приняли форму другого животного, за которым ОН должен наблюдать.

14. В ВОРОНКЕ

Стенки огромной воронки были гладкими. Лукреция и Исидор не могли вылезти обратно и барахтались среди свиней. Свиньи, свиньи, везде были свиньи. Тонны свиней, розовых, нежных и теплых на ощупь. И все вместе они медленно спускались на дно воронки.

– На этот раз мы пропали! – сказала Лукреция.

– Когда-нибудь мы все умрем, – невозмутимо ответил ее спутник.

Со всех сторон они были зажаты розовыми хрюкающими, стонущими, копошащимися телами. Сквозь прозрачные стенки они видели, как свиньи падают на бегущую дорожку.

Оглушенные электрическим шоком, они застывали и покорно приближались к щипцам и острым лезвиям.

– Какой позорный конец!

По телу девушки пробежал озноб.

– И какой отвратительный запах! Не паленого мяса, а этот их специфический запах. Что это?

Исидор Катценберг втянул воздух носом.

– Это запах страха. Сииньям страшно. Они знают, что умрут, и это их ужасает.

И действительно, некоторые свиньи дрожали. Другие все время мочились. И все смотрели на людей грустными, умоляющими глазами.

– Почему они не кричат? – спросила Лукреция.

– Знают, что это бесполезно. Мы же тоже не кричим.

Она снова посмотрела на свиней.

– Почему не пытаются спастись или хотя бы задержать свое продвижение вперед?

– Они знают, что лишь отодвинут миг своей смерти. Они понимают, что обречены. А потом, может быть, жизнь в отсеках им надоела. Без солнечного света, без движения, в тесноте, без надежды на какое-либо будущее. Может быть, приближение смерти кажется им началом освобождения.

Вдруг обоим журналистам показалось, что их поднимает на гребне волны. Свиньи вокруг них суетились, обгоняя и первыми проскальзывая в горлышко воронки. Теснившие их животные подчинялись какому-то упорядоченному движению. Словно объединяли усилия, чтобы помешать Исидору и Лукреции свалиться вниз.

– Невозможно! Похоже, они пытаются оставить нас наверху! – удивилась девушка.

Удерживаемый мордами шести свиней, медленно погружающихся в зыбучий песок из тел товарищей по несчастью, Исидор тоже заметил это.

– Мне кажется, я понял. Эти свиньи инстинктивно осознали, что если двоих людей обрекли на гибель вместе с ними, значит, эти двое с ними заодно. Они знают, что никогда не сумеют защититься сами. А мы можем это сделать. И они пытаются нас спасти.

– Исидор, вы правы! – воскликнула Лукреция. – Те, что рядом со мной, перегрызают мои путы.

Доброжелательные соседи Исидора занялись его веревками. Аккуратно, стараясь не поранить, они перекусывали связывавшие его сухожилия. Вокруг него толкалось так много свиней, словно все они хотели участвовать в спасении людей.

– Как они понимают, что в интересах всех свиней вытащить нас отсюда? Не может же у них быть коллективного сознания! – сказала девушка, чьи руки уже были свободны.

Теперь свиньи в воронке смерти вставали одна на другую, стараясь построить из своих тел пирамиду, которая поднимет людей наверх. Два журналиста того только и ждали. Они находились на холме из тысячи тел. Но каждый раз, когда Лукреция уже почти хваталась за край воронки, живая масса под ней уходила вниз, и у нее ничего не получалось. Это происходило оттого, что свиньи внизу, пусть медленно, но продолжали падать вниз.

Наконец новые добровольцы укрепили телами живую лестницу так, что Лукреция сумела наконец выскочить наверх. Пока пирамида не обрушилась, она помогла вылезти Исидору.

Голые и дрожащие, стояли они на металлическом помосте. Для начала надо было чем-то прикрыть наготу. В ближайшей раздевалке, где рабочие хранили спецодежду, девушка нашла форму и быстро натянула ее. Исидор поступил так же, хотя ему было не так легко найти одежду подходящего размера.

Они смотрели издали на кипящую розовыми пузырьками воронку.

– Они нас спасли. А сами умрут, – сказала девушка с горечью.

– Мы ничего не можем сделать для них. Даже если мы поможем им выбраться отсюда и выпустим их в город, они погибнут через несколько дней. Они ни к чему не приспособлены.

– А если оставить их в лесу?

– Они не умеют сами добывать пищу. У них нет даже меха, чтобы защититься от зимней стужи. Когда-то они были кабанами, а теперь…

– Не можем же мы их бросить! Они спасли нам жизнь!

– Но мы не можем их спасти. Они разучились жить без нас. Разучились обустраивать берлоги. Даже прокормиться сами уже не могут. Эти животные обречены.

Лукреция поплотнее запахнула халат.

– Возможно, вы ошибаетесь.

Она направилась в зону молодняка, над которой была табличка «Уже не нуждаются в материнском молоке». Секунду она выбирала, затем взяла маленького поросенка и прижала его к груди.

– Вот оно, новое поколение. Они еще не смирились. Их можно попытаться спасти. У них еще нет рабского менталитета.

Поросенок казался страшно довольным, что оказался в объятиях юной девушки с рыжими волосами.

Исидор Катценберг склонился над ним и погладил.

– Давайте дадим ему имя. Так он станет личностью!

– Может быть, Адонис? Единственный греческий бог, убитый кабаном.

– Неразумно брать на себя ответственность за это животное, – сказал вдруг утративший энтузиазм Исидор. – Оно, наверное, потребует ежедневного ухода.

– Я попрошу доктора Ван Лизбет сделать ему все необходимые прививки и объяснить, как его воспитывать. Свиньи спасли нам жизнь. Мы перед ними в долгу. Спасти одну из них – это уже что-то. Правда, Адонис?

Поросенок в ответ усердно лизал шею и щеку журналистки.

Исидор не разделял ее восторгов, но согласился.

– Перед тем как поехать в клинику «Мимозы», я хотел бы выяснить кое-что, – задумчиво сказал он.

– Что именно?

Толстый журналист снова был похож на Научного Шерлока Холмса, идущего по следу.

– Мне кажется, я знаю, где сейчас находится пятипалая лапа.

15. ПОХОЖИ ЛИ МЫ НА МУРАВЬЕВ?

ОН долгие часы наблюдает за муравейником.

Смотрит, что произойдет, если оторвать лапку разведчику. Муравья подбирают его собратья и уносят. А если две лапки? Его тоже уносят. Шесть лапок? Снова уносят. Тогда ОН отрывает ему брюшко. Теперь его бросают. ОН заключает, что группа спасает своего члена, если есть хоть малейшая надежда на выздоровление.

Сообщество муравьев функционирует совсем не так, как у крыс. Слабых, больных и стариков не убивают.

ОН проводит множество экспериментов над муравьями, включая самый отчаянный – разрушение города. И наблюдает. Все организовано так, чтобы как можно эффективнее противостоять бедствию. Рабочие бегут прятать расплод, а солдаты бросаются кусать агрессора.

Дата добавления: 2015-08-29