— А ее?
— Рахель, — шепчет див и в его лице проскальзывает боль. Вызывающего выражения как и не было, только страх. За нее, как понимаю.
— Меня зовут Дарена, а его — Улем.
Улем получает полный презрения взгляд. Молча отворачивается, не скалясь в ответ, как дикий зверь, значит, успокаивается.
— И что ты собираешься с ними делать? — лениво спрашивает, прикрывая глаза. — Тащить с собой? Отпустить, чтобы они или на местных вышли или на зурпа? А может, назад вернемся, к дивам их проводим, обеспечим безопасный переход к своим, а то чем же еще нам заниматься? Времени-то полно…
Я молчу. Ирония мне понятна, но что делать теперь, пустота в голове. Что же делать? Белоглазый отворачивается от моего бегающего взгляда, с тоской смотря на Рахель. Не верит, что мы их живыми оставит, ведь в этом нет смысла. Что же делать?
Убивать бы я их все равно не позволила. Не знаю, что бы придумала, если бы не случилось того, что всегда приходит нежданно-негаданно, не спрашивая, нужен ли вам его приход. Приходит и решает все само, без твоего участия. А главное, спорить не с кем.
Девчонка стонет и открывает глаза. Немного приподнимается на локтях и отчаянным шепотом зовет Хайли. Улем очень медленно оборачивается. А… через секунду уже сидит рядом с ней, руками упираясь в землю по бокам от ее тела, почти обнимая, и заглядывает заторможенным взглядом в узкое, испуганное лицо. Разглядывает его так жадно, как будто увидел и узнал что-то давно потерянное, давно забытое. И ее лицо вдруг неуловимо меняется, испуг уходит, стирается боль, тает усталость и остается только спокойная уверенность.
Это было… божественно. Вот как это было! Страшно и прекрасно, я не смела пошевелиться. Даже белоглазый замер. Так и сидел, даже когда девчонка молча опустилась назад и спокойно закрыла глаза, а Улем так и остался над ней, словно уйти не мог. Хотя, почему словно? Уйти теперь он не мог. Никуда. Никогда. Ни за что…
Я обернулась к диву, который растеряно хлопал глазами, не в силах понять, что это такое увидал.
— Ну что, Хайли… Придется теперь нам с тобой дружить.
Через десять дней мы всей компанией ввалились к Астелии. Лицо чернокнижницы походило на мордочку озверевшей от ярости и возмущения рыси. Она зашипела, но нас давно таким не напугаешь! Слышала бы она, как шипел Хайли, когда ему объясняли, что произошло между Улемом и его сестрой. Я хорошо помню, потому что объяснять пришлось именно мне. Улем этого делать не собирался, Рахель только молчала, растеряно уставившись в землю, потому как сама до конца не соображала, что с ней. Ее тоже можно понять, но тащить связанного и активно брыкающегося дива желания и времени ни у кого не было. Мои объяснения он игнорировал презрительными плевками под ноги. Не верил.
Тогда на вторую ночь совместного путешествия Улем затянул на нем веревку очень слабо. Я заметила и только открыла рот, как он взглядом попросил не мешать. И спокойно уселся у костра.
В тусклом свете почти погасшего огня, когда я уже засыпала, скользнула бледная тень — Хайли с ножом бросился на Улема и замахнулся. Тот даже головы не поднял, так и сидел, равнодушно и как-то потеряно смотря перед собой и грыз стебель солоноватого поддубника. Даже не посмотрел на дива и тот от изумления немного замешкался, не решаясь довести удар до конца.
Через секунду между ними стояла Рахель. Загородив Улема, она смотрела на руку брата, сжимающую кинжал, который он чудом удержал, на лице проступил испуг, боль и неверие, потом ее затрясло, она закрыла лицо ладонями и… разрыдалась. Так горько разрыдалась, что я и сама чуть не стала рыдать вслед за ней. Хайли так растерялся…
А Улем неподвижно сидел, смотря в сторону. Даже не шелохнулся.
Так они все и замерли как скульптуры, только плечи Рахель вздрагивали да Улем за землю цеплялся, сдерживаясь, чтобы не встать. Боялся, Рахель от него отскакивала каждый раз, когда он близко оказывался. Может, сопротивлялась, не знаю. Может у дивов какие-то свои табу, которые нельзя нарушать. А может зова еще не слышала. Как я когда-то…
Но когда Хайли опустил, наконец, нож и хотел ее обнять, она вдруг вывернулась, пошла к Улему и опустилась рядом. Тот сразу в нее вцепился, и даже облегченного вздоха не смог сдержать. Обхватил, прижал к себе и укачивал, как ребенка. Рахель так и заснула в его руках, слабая еще была, не отошла от раны, но в рубашку ему так вцепилась, что и у спящей с трудом отобрали.
Тогда только Хайли и понял, насколько все серьезно. Может, некрасиво с моей стороны было, но я смеха не могла сдержать, представляя, какого ему сейчас: хотел спасти сестру из лап любвеобильного зверя (а из моих рассказов он, похоже, сделал только такой вывод), а взамен, наоборот, только подтолкнул в его жадные объятия.
С тех пор Хайли не связывали, он шел сам и дергался, только если Улем к Рахель прикасался. Впрочем, это происходило нечасто, Улем умел быть терпеливым. Рахель с той ночи тоже его больше не трогала и вообще о чем думала, не знаю. На смешанном языке она почти не говорила, а я дивий так и забросила когда-то, толком не выучив. Обидно было, хотелось поболтать, но необходимость пользоваться Хайли, как переводчиком, все время меня останавливала. Какие могут быть секреты, когда в них посвящен ее брат?
В общем, вскоре после нашего появления Астелия, как обычно, проявила мудрость и с ним смирилась. А услышав подробности путешествия, так и вовсе хохотала самым неприличным для старушки образом и Хайли сильно краснел под ее насмешливым взглядом.
Вечером того же дня брата с сестрой устроили в единственной гостевой комнате и они спокойно заснули в удобной кровати, впервые с тех пор, как дивы устроили за ними погоню.
Мы с Астелией сидели во дворе под яркими звездами и болтали о невозможности предугадать странности, которые подкидывает жизнь. Она горячо уверяла, что ни разу не встречала настоящую гадалку, а только одних шарлатанок. Наверняка потому, что гадалок попросту не существует и будущее никак невозможно предсказать. Подумав, я в ней согласилась. Нет ни гадалок, ни предсказателей, непонятно правда, как тут объяснить Ждана, но мы, поразмыслив, решили, что ему просто везет.
Потом к нам присоединился Улем. При нем болтать стало не так интересно, точнее мне ничего не мешало, но незнакомые люди в его обществе чувствуют себя сковано. Вот и Астелия быстро вспомнила о делах и улизнула в дом. Бедный Хайли, как же ему сложно будет уживаться с Улемом.
Я разглядывала своего охранника, с трудом сдерживая вопросы, которые так наружу и лезли. Мне было интересно, что он думает о своей Рахель и о том, что произошло, но спрашивать я не рискнула. Помнила прежнего Улема, поэтому сильно удивилась, когда он заговорил сам:
— У нее не белые глаза.
Не сразу даже поняла, что он сказал. Что значит не белые?
— Фиолетовые. В них искры… фиолетовые. На месте зрачка множество сверкающих фиолетовых искр.
Вот как… Ни разу не видела в глазах дивов ничего подобного.
— Красиво должно быть?
— Очень…
Какое необычное у него сейчас лицо, такое… знакомое и вместе с тем совсем чужое.
— Последнее время я часто думал про прошлое, — начал Улем неуверенно. — Смотрю на вас с Радимом, вы же как-то… пошли дальше. Переступили и пошли. Даже Дынко, хотя он сам себя ел, но крепко ел, до костей грыз и то… дальше пошел. А я — нет, так и топчусь на месте. Почему?
— Не могу точно сказать, но думаю оттого, что нас с Радимом… двое.
Он подумал.
— Хорошо. А Дынко?
— Он тоже был… не один.
Улем удивленно приподнял брови. Тут же отвернулся.
— Ты тоже теперь… не один.
Хмыкнул.
— Думаешь, от этого легче? Так просто? Вот за раз все возьмет и исправиться?
— А с чего ты взял, что это просто? Но тебе придется. Ты же хочешь, чтобы она… счастлива была?
— А то сама не знаешь! — говорит с горечью.
— Вот и живи теперь… для нее.
— Как ты себе это представляешь? Что мне теперь делать?
— С ними дальше идти! Не можешь же ты ее в замок тащить, да и не пойдут они, слышал же.
— Куда идти? Не могу, я слово альфы давал! Клялся тебя защищать!
— Ничего, я тебя отпущу. Надо будет, Радим пришлет взамен кого-нибудь. А скорее всего, просто при вызове бесу прикажу перенести в Сантанию, так что тут охрана мне и не нужна.
— Отпустит она… Неважно, я же альфа! Уйти сейчас, когда земля и народ в опасности, для альфы это, знаешь ли, невозможно!
— Ну, а ты можешь перестать быть альфой?
— Сейчас?
— Ну да, а чего тянуть?
— Когда впереди война? Это почти предательство!
— Улем, завтра утром вы пойдете дальше. Это приказ и не обсуждается, ясно?
Горькие складки вокруг губ разглаживаются и вот уже передо мной прежний Улем.
— Ты не можешь отдавать мне приказы, — заявляет.
Упрямый какой! Вот что первым делом придется менять, если он собирается жить с женщиной. Тут же ему об этом сообщаю. Да, удар ниже пояса, Улему нечего ответить, опыт общения с девчонками ограничен такими, как кудрявая, от такой захочешь — не скроешься. А Рахель другая. И выбора нет, придется как-то приспосабливаться. Бедный, бедный Улем. Гениальный стратег. Сильный воин. И в чем-то такой ребенок…
Он уходит в лес погулять и, наконец, можно спокойно поговорить с Радимом. Вижу нашу спальню, похожую на убежище в высокой траве на опушке густого леса. Только одна зелень вокруг и небо над головой.
«Дарька», - шепчет Радим и у моего лица теплая ладонь. И я уже ни о чем не помню. Время течет, не задерживаясь, а реакция на его ласку остается неизменной — нежный голос стирает все и держит мое внимание, как привязанное, возле него одного. Так всегда. Словно покачиваешься на волнах чего-то очень приятного, настолько приятного, что почти на грани с болью и слишком неуловимого, чтобы понять.
О делах тоже рассказывает. На северных пляжах собираются воины дивов. И у лесных, в лагерях сразу за Старым лесом. Они быстро готовятся, гораздо быстрее, чем хотелось бы.
Удалось использовать птиц, как разведчиков, навешивая на них перламутровое око, активизирующее само собой через определенное время. Правда редко получается, что птица в нужном месте оказывается, но все равно много полезного с их помощью замечают.
Говорит и об Улеме. Когда я впервые, все время спотыкаясь от неуверенности, сообщила ему, что мы встретили дивов и чем это закончились, он надолго замолчал.
— Что скажешь? — не выдерживаю, в конце концов. И тон у меня почти просительный.
— Скажу… так Улему и надо! — неожиданно заявляет Радим и хохочет. Не такого ответа я ожидала, хотя если подумать, а какого? Главное — ничего плохого в этом не увидел. Хотя Радим то как раз плохое видит в последнюю очередь, в отличие от меня.
Сегодня Радим легко решает вопрос, который не дает Улему покоя. Похоже, думал об этом раньше, потому что сразу говорит, что делать.
Я засыпаю рядом с Астелией, когда Радим все еще рядом. Немного не хватает его рук, но они скоро будут. Он будет рядом всегда! Только сначала нужно немного подождать, а потом доделать начатое.
Просыпаюсь на рассвете, в доме совсем тихо, Астерия только глаза открывает, когда я из-под одеяла вылажу. Вопросов не задает и спокойно засыпает дальше.
Улем дрыхнет в сарае, потому что места в доме ему не хватило. Кроме штанов и рубахи, взятых с собой, на нем какая-то ободранная безрукавка, найденная в вещах Астелии. С тех пор как он разодрал, перекидываясь, свою одежду, стал похож на мальчишку, на которого одевают все самое ненужное, что не жалко, все равно ведь испортит.
Он подскакивает, когда мне остается сделать всего два шага. Хотела подкрасться, но зверей мне так поймать никогда не удавалось! Разве что Весту, но она не в счет. Она же не воин.
Разочаровано вздыхаю.
Он вопросительно смотрит.
— Улем, у Вожака для тебя есть задание. Его приказы, надеюсь, ты все еще выполняешь?
Тяжело кивает, не отводя упрямого взгляда.
— Так вот, Улем. Передаю приказ Вожака. Пойдешь в Трясину вместе с дивами и будешь искать остатки первой волны. Ведь… я могу не справиться, тогда нужно будет искать другой путь. Как раз тот, за которым идут наши Хайли с Рахель. А им нужна помощь, проводник и защита. Приказ понятен?
И меня изучают холодные немигающие глаза.
Вот упертый какой! Бедная Рахель…
Хотя, может и наоборот, ей как раз такой и подойдет. Я давно уверена, связь люна-са только ускоряет и усиляет то, что итак должно произойти. Никакого насилия, просто некий дополнительный нежданный подарок к уже существующему празднику. Этим же и объясняется, что подобной связи никогда не возникает у женатых или замужних. Семьи не должны разбиваться, а только расти и крепнуть, вот зарок Богов.
— Я понял… — Улем очень быстро ко мне шагает. Подходит так близко, что даже хочется отшатнутся. Но я сдерживаюсь и не шевелюсь.
Сейчас его лицо удивительно напоминает лица дивов — невозмутимое и ровное, как меловая маска. Даже для Улема это слишком.
— Знаешь, Дарена, — без всякого выражения говорит. — Я теперь очень ясно вижу всю твою уверенность в правильном. Люди должны быть вместе и счастливы — вот твое твердое убеждение. И все никак понять не способна, что человек только сам, только по собственной воле решает, по каким правилам живет и даже среди множества проторенных путей может найти другую, новую дорогу. Твоя вера в подлинность единственного верного пути, одной только накатанной колеи… Однажды это тебя погубит, Дарена. Но… не думай, что я тебе не благодарен. Очень благодарен, но не за себя. За… нее.
Он мягко отступает и уходит. Странное что-то сказал, разве неправильно считать, что любящие должны быть вместе? Что это единственно правильный путь? Или он вовсе не об этом?
Должно быть, Улему очень тяжело смириться с происходящим, ведь рассказы, что такие пары всегда сразу принимают выбор богов — вранье. Никогда так просто не бывает. Всегда сопротивляются, все. И все равно — счастливы.
Дивов мы разбудили, только когда на столе их ждал завтрак. Судя по лицам, они с удовольствием повалялись бы еще, Хайли зевал, а Рахель рассеяно следила за действиями Улема. Свои вещи он давно собрал и оставил на улице, а теперь складывал вещи дивов. Померил подходящие сумки, проверил, как они на них будут сидеть, и стал укладывать принесенную Астелией одежду, одеяла и еду.
Рахель вдруг занервничала. Вылезла из-за стола и стала ходить за Улемом, словно хвостик, прижимая ладони к животу, словно не знала, за что схватится. Наконец она срывающимся голосом что-то тихо сказала ему в спину. Улем как раз держал в руке два ножа, выбирая. Взял тот, что длиннее и только тогда Рахель заметил.
— Что?
И вдруг она заговорила, быстро-быстро, с таким надрывом, с таким отчаянием смотря на него, что сердце сжалось. Очень красиво говорила, жаль я ни слова не поняла.
А вот Улем как-то понял…
— Что ты… — вдруг осторожно ответил, — я пойду с вами. Никогда тебя не оставлю, слышишь? Ни за что…
А потом я увидела… искры. Не знаю, как Рахель его поняла, но когда она улыбнулась, в глазах словно с глубокого дна к поверхности потянулись сияющими мазками искры такого яркого василькового цвета, что я даже ахнула. Правда толком разглядеть не удалось, так как Улем ее уже целовал, словно и не было больше вокруг никого. И даже Хайли не стал дергаться, а только голову опустил и отвернулся.
Как так получилось… За столько времени я ни разу не видела, как улыбается белоглазый. Сейчас вспоминаю — ну когда в лесу напали, понятно, но все эти делегации, в городе торговцы и представители… Как получилось, что я ни разу не видела их улыбку? Как такое возможно?!
Вскоре они ушли. Когда мы прощались на улице, я не удержалась и все-таки спросила Хайли, какого цвета у него глаза. Он как-то сразу весь жутко покраснел и быстро потрусил в сторону леса. Только потом я поняла, что вопрос был, скорее всего, не совсем приличным. Ну, мне не привыкать.
Астелия не дала толком погрустить, глядя им вслед.
— Пора показать, как ты тренировалась, — сообщила и отвернулась к дому. — Времени, как я понимаю, все меньше. Иди внутрь и готовься.
В конце концов, она подтвердила то, что я и сама знала — все прекрасно, кроме изгоняющего Слова, на котором я опять споткнулась. Астелия обещает подумать, что можно сделать, а пока мы занялись запасом нужных для вызова ингредиентов.
Вскоре наступило лето. Дни шли, полные изматывающими тренировками, Астелия как с цепи сорвалась, вечно ругалась и была всем недовольна. Успокаивать ее не хотелось.
Радим был непривычно усталым и снова боялся рассказывать новости, наверное, думал мне это будет мешать. Я не настаивала, главную новость он все равно скрыть не сможет, а остальные не так уж и важны. Его голос звучал так медленно, я тонула в нем снова и снова и только жалела, что не могу до него дотронутся. Хотя бы еще раз…
Нет, думать не буду! Я увижу его, когда все закончиться, никак иначе.
Сделанного нами мела и свечей хватило бы уже на вызов целого легиона демонов. Кажется, Астелия ходила в лес за новой партией травок и костей только для того, чтобы не сидеть в доме. Однажды она вернулась поздно вечером и призналась, что не знает, как обойти изгоняющее Слово. Не знает, как помочь его заучить. Не может помочь.
А я и не рассчитывала на помощь, все, что касается моих отношений с огнем — из области слишком личного и ничья поддержка тут не к месту. Так ей и сказала, наверное, успокоила немного, потому что вскоре она уже покрикивала на меня, как ни в чем не бывало.
Потом среди ночи меня неожиданно разбудил голос Радима, тяжелый, словно больной.
«Даренька… Маленькая моя… Я не могу их больше сдерживать, прости. Они идут…
«Отправь пару человек и лошадей к навьему месту, — быстро попросила, — и не вздумай… уйти от меня. Я ведь, знаешь ли, и в нави сумею достать».
«Боюсь… за тебя».
И мне пришлось собрать всю свою волю, сжать, словно что-то невидимое в кулаке, словно что-то бестелесное, но такое важное, что никак нельзя отпустить. Мой голос должен звучать уверено, независимо от того, сколько на самом деле внутри страха. И я справилась.
«Сделай, что должен, — сказала почти торжественно. — Люблю тебя».
«Всегда…
После разговора меня начало трясти. Невозможно избавиться от мысли об опасности, в которой он будет. Вожак не из тех, кто сидит позади армии, командуя войскам, куда наступать. Позади будет Правитель, а Вожак… Вожак пойдет первым.
Подошла Астелия в кое-как натянутой наспех одежде. Помогла надеть мои вещи, а после мы вышли на улицу и стали ждать зарю. Готовиться и не надо было — все давно лежало на предназначенных для этого местах, потому что в любую минуту могло понадобится. Вот и понадобилось…
Мы следили за небом. Еще далеко, еще долго.
— Тссс, — безотчетно повторяла Астелия, — тсссс.
Успокаивала, вероятно. Кого только? Было сложно не замечать ее голос, больше похожий на змеиное шипение. И куда сложнее было не лезть к Радиму, который сейчас очень занят. Нельзя, нельзя!
А когда наступил рассвет, страх пропал. Совсем исчез, словно вытек сквозь внезапно появившуюся трещину. И Астелия начала поглядывать очень странно, все потому, что я… улыбалась.
Не знаю, что было бы естественно чувствовать, но я ни капли не боялась. Не видела ничего, кроме зарева на горизонте, давшего команду начинать. Не слышала ни шагов Астелии, ни голоса, которым она пыталась меня то ли поддержать, то ли остановить. Слишком долго я ждала…
Все действия были настолько отточены, что происходили почти без моего участия. Мелок устроился в пальцах, как будто был одним из них. Пентаграмма ровно ложилась на плитку пола, а после так же неторопливо расставились свечи, вспыхивая круглыми, как горошины, огоньками. Словно сами собой.
Я взглянула на Астелию только один раз. Она тут же открыла рот, похлопала беззвучно губами и все… Ничего нового сообщить не могла.
Вожак пойдет первым, потому что должен вести за собой. И белоглазые отлично это знают.
— Уходи, — сказала ей. Если не справлюсь, дома Астелия лишиться. Но хоть не жизни.
Как только за непривычно сутулой фигуркой захлопнулась дверь, я начала говорить.
Не знаю, что испытывают чернокнижники, впервые попадая в навь. Я не испытала ровным счетом ничего. Только предметы расплылись, приобрели серо-синюшный оттенок и стали полупрозрачными. Как будто были сделаны из покрытого плесенью протухшего студня. Между плиткой пола вылезли толстые прутья, похожие на крючковатые пальцы с острыми когтями. Неба не стало, горизонт плавно перетекал из стороны в сторону, как будто над головой купол. И с этого купола свисали, подрагивая, длинные мясистые отростки, словно огромная медуза щупальцами лениво шевелила.
Если тут и было страшно, я этого не узнала. Быстро лились, сменяя друг друга, Слова и призывающие очень неожиданно закончились.
Руки требовали какого-то действия. Что-нибудь подержать, сжать или хотя бы просто пощупать. Это отвлекало. Когда пришел демон, я чуть не протянула руку, чтобы его схватить. Только тогда поняла, что передо мной.
Демон выскользнул из чернеющей печной дыры, словно из самой грязной щели моей души выполз. Окружающие его лепестки черного, отливающего серебром огня совсем не напоминали тот, что разжигается в людских домах. Этот огонь был живым, дышал и шевелился всей своей массой сразу. Демон был ростом мне по плечо и вокруг бесцветных круглых глазниц, впалых настолько, что бегающие сполохи практически их скрывали, кружились вихри сконцентрированного жара. Узкая черная щель чуть ниже глаз стала шире и я поняла, что он пытается что-то сказать.
И не дала ему этого сделать, щель дергалась в такт усмиряющим Словам, потом демона словно пополам согнуло и ослабляющие Слова посыпались на уже склоненную голову. Ну, или что там у него вместо головы, под огнем не разглядеть.
— Анчутку — прислужника деда Атиса приведи и будешь свободен.
Демон улетучился, плотным ярким потоком перетекая из видимого в окружавшую меня серость.
Я ждала так долго, что ноги устали. Хотелось сесть, пусть даже на желеобразный пол в пятнах гнили.
Чуть позже у ног сгустилось, выползая из-под очертаний пола, круглое существо с длинным отростком вроде хвоста, постоянно меняющим форму. И парой лап, обычных звериных лап, только пылающих, словно факелы. Лапы прижались к плитке у моих ног и анчутка выслушал следующую порцию ослабляющих силу беса Слов.
— Принеси предмет Атиса, которому служил и будешь свободен.
Лапки мягко отталкиваются от чего-то невидимого и уплывают за полыхающим, словно живьем горящим зверьком.
И тут меня охватывает странная боль. Не сильная, но зато по всему телу и оно тут же немеет, пропуская удары сердца.
«Дарька… — доноситься ласковый, даже в пустоте еле уловимый голос и… тишина.
Я не поверила.
Когда бес вернулся, протягивая раскаленную до обжигающей глаза белизны бляху на длиной толстой цепи, он тут же пригнулся от новой порции ослабляющих Слов. Распластался плоским блином по полу. Голос лился ровно и плавно, как ни в чем не бывало.
— Отнеси меня в навье место Сантании, — сказала раньше, чем разглядела настойчиво протянутый мне предмет. Бляха пульсировала от жара и упорно ко мне тянулась. Анчутка выполнил приказ и не знал, что дальше делать с этой вещью. Видимо, команды он понимает и исполняет только строго по очереди.
Протянув руку, я, не колеблясь, схватила цепь и подняла бляху к глазам. Никакого рисунка видно не было, только шевелящаяся белизна. Такой на вид обычный предмет… И столько шума из-за него. Наверное, там, где мое тело состоит из крови и плоти, раскаленная цель прожгла ладонь до самой кости. Вокруг должно быть воняет паленым мясом, но выпустить ее теперь меня ничто не заставит.
— Перенеси! — повторяю приказ.
Щупальца над головой поджимаются и с напряжением выплевывают что-то огромное и угловатое. Существо тут же расправляет драные крылья и плывет прочь.
Лапки охватывают невидимый мне кокон и все вокруг начинает медленно плыть. Вращение усиливается, студень трясется и вскоре уже ничего не видать, только серая мгла скользит, окружая.
Когда сгустившая кругом муть замедляет свой ход и тает, я вижу знакомые очертания сваленных в кучу валунов и посередине ярко-белый, торчащий вверх камень. А над ним — сверкающий всеми цветами радуги, мягко парящий круг. Ни с чем не перепутаешь.
Бес смирно сидит, обернувшись хвостом и ждет.
Все так просто! Я протягиваю цепь и опускаю предмет в пестрое блюдо. В том мире должно было что-то произойти.
Но мне все равно.
Изгоняющее Слово течет как обычно, но в конце я все-таки сбиваюсь. Всего один короткий неверный звук, но дающая власть над бесом связь непоправимо нарушилась.
Легко вспыхнув и так же исчезнув, из пасти беса выскользнул тонкий алый язычок.
Неторопливо и очень бережно одна лапка поднялась и сделала… шаг ко мне. Надо же, как медленно. Там, на другой стороне, все происходит гораздо быстрее. Или нет? Второй шаг существа больше похож на прыжок, пока очень короткий. И вот снова бес подтянулся и уже готовиться…
Я споткнулась на Слове и больше меня ничто не может защитить. Бес перескакивает еще ближе, открывая пасть и оттуда теперь торчит не один язык, а целая дюжина.
«Ты знаешь как надо, — вдруг вспоминаю. — Когда-нибудь это тебя погубит. Единственный верный проторенный путь».
Кроме изгоняющего Слова нет способа остановить беса. И плевать! Я смотрю на воплощение своего самого ужасного в жизни недруга, на оживший самый мерзкий кошмар тех страшных дней, оставивших в душе безобразные шрамы, и вдруг наклоняюсь к нему низко-низко.
— ВО-О-О-ООН! — ору со всей силы прямо в распахнутую пасть, из которой ползут языки, уже больше похожие на змей. Я ненавижу огонь, даже самый безобидный, ненавижу даже когда холод и темень. Не знаю, чья это вина, но сейчас напротив — предмет моей ненависти, всей сразу, стоит и пускает слюну в мою сторону. Пульсирует, словно смеется. И не надо сдерживаться и напоминать себе, что это просто огонь, просто костер, просто свеча горит…
— ПОШЕЛ ВО-О-ОН! — ору так протяжно, с такой силой, что кажется, криком его снесет с моей дороги.
— ВО-О-ОН!!
И его… сносит.
Отлетевший пылающий комок плюхается на пол у стены и исчезает внизу, словно в болоте медленно тонет. Как только кончик его хвоста пропадает с глаз, я возвращаюсь в явь.
Первой приходит боль. Надо же, ожог на руке очень глубокий, но не до кости. Опух, правда, сильно, но жить буду. Смешно отчего-то. Нет, не сейчас!
У стены стоят два паренька, словно спят наяву, не сводя ошарашенных глаз с чего-то возле меня. Как… какая странная штука — мимо проплывает совершено прозрачная огромная рыба с длинными волнистыми плавниками. Ярко-бирюзовая. Ну… и пусть себе плавает!
— КОНЯ! — ору сквозь нее глупо хлопающему глазами мальчишке.
Тот только рукой машет в сторону выхода.
Рыба здесь не одна. Я бегу мимо плавающих разноцветных существ и выскакиваю наружу. Там Мотылек, спокойно жует траву и не обращает никакого внимания на творящиеся вокруг странности. Как и я. Прости, Мотылек, что делаю тебе больно, но я должна… спешить. Перед глазами карты военных планов, восточные поля Сантании, не занятые лесами, бои шли именно там. Там… Радим. Я несусь по дороге, вокруг плавает множество фигур всевозможных птиц, зверушек, рыб и я не слышу Радима совсем.
И не верю.
По дороге мне попадаются разные люди: возницы на повозках со снарядами для метательных орудий, безумные странники, слетающиеся на запах крови, телеги с ранеными… И все они застыли в разных позах и как зачарованные, смотрят на небо, переливающееся пусть очень блеклыми красками, но зато всех возможных цветов. То, что сотворил предмет бога похоже на сказку. На меня реагируют только лекари и ближе к месту боя — воины. Но мне не туда.
Лечебные палатки ставили, судя по всему, быстро и как попало, толком даже не выбирая места. Я знаю, в какой из них Радим. Не слышу его, но знаю. Не слышу… Нет! У меня простые, но очень правильные планы на жизнь. Я собираюсь забрать к себе сестру и Аленку, а братьям дать возможность жить так, как они хотят. Собираюсь… завести целый выводок щенят, может целую дюжину! Хотя… не обязательно и щенят, пусть будут люди, главное ведь не раса, а воспитание. Пусть они вырастут такими представителями моего народа, которыми могла бы гордиться людская раса. Хотя… зачем нам гордость целой расы? Пусть они вырастут такими, которыми мог бы гордиться их отец…
Влетаю в палатку, уже от входа крича, чтобы все вышли. Те, кто стоят вокруг него, на вид более вменяемые, чем встреченные по дороге, пусть не так скоро, как хотелось бы, но выходят.
Радим лежит на кушетке, застеленной тканью, сплошь красной от крови. Я ни на секунду не сомневаюсь, что все будет хорошо. Арбалетные болты из него вынули, но следы посреди груди похожи на магические. Наверное, такие следы оставляет главное оружие дивов — придуманные ими косы смерти. Магия зверей почти не берет, но летящее с ее помощью острое лезвие очень даже режет.
Впрочем, плевать. Я залажу сверху и прижимаю здоровую руку к его груди. Мое! Никому не отдам!
— Захочешь, чтобы я жила — очнешься, — говорю ему на ухо и вдыхаю. Никогда не лечила таким образом. Заращивать раны бесполезно, их слишком много, не хватит и десяти дыханий. Я просто его… целую, отдавая свою жизнь. Ведь она у нас — одна на двоих…
Самым странным в искусстве целительства для меня была сама возможность… умереть. Не могла никак поверить, что организм инстинктивно не сделает вдох, это же невозможно. «Очень просто, — убеждал Атис, — просто есть черта, за которой организм сдается и она проходит гораздо ниже разума, когда от тебя зависит чья-то жизнь».
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 33 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |