Драко на автомате добрался до своей спальни и, не раздеваясь, рухнул на кровать. Уткнувшись лицом в подушку, он едва не застонал, вспоминая происшедшее в темной комнате. Как могла та девушка, фея его ночных грез оказаться гриффиндорской заучкой?! Это было слишком невероятно, слишком неправдоподобно, а главное, безнадежно. Теперь, зная, кто она, Драко не мог продолжать эти свидания, а значит, он вновь остался один, совсем один в этом холодном, жестоком мире. Судьба зло посмеялась над ним, подарив надежду на понимание, на домашний уют и тепло, а потом отобрав все это в одно мгновенье. Два слова, одно имя – Гермиона Грейнджер – и он вновь один, и вновь потерян.
А вдруг это не судьба-злодейка?! Вдруг это происки коварного Поттера, который решил отомстить за шесть лет издевательств? Вполне возможно, что только в этот раз на свидание пришла Грейнджер. Драко тут же отмахнулся от этой мысли. Неохотно, поскольку именно она давала надежду, маленький шанс на продолжение романа с таинственной незнакомкой, но шесть лет в Слизерине научили его реально смотреть на жизнь, даже когда он не хотел видеть правды. Драко понимал, что ни за что не спутал бы запах, фигуру и голос той девушки с кем-нибудь другим.
Голос… И как он сразу не догадался, что она – Гермиона Грейнджер? Голос всезнайки постоянно раздражал его на уроках. Даже при их стычках гриффиндорка всегда говорила тоном «я-знаю-лучше-всех». Порой казалось, что она уменьшенная и немного переиначенная копия МакГонагалл.
Драко едва не застонал, вспоминая разговоры в темной комнате, когда ему казалось, что он уже где-то слышал голос незнакомки. Какие-то знакомые нотки проскальзывали в нем, но чего-то не хватало, для того чтобы отчетливо вспомнить, где и когда он слышал его… Или, наоборот, чего-то было с избытком. Возможно, нежности, с которой она обращалась к нему, или легкой хрипотцы от накатившей страсти, или волнения, когда он начинал ласкать ее… Воспоминания уводили куда-то далеко. Туда, где было не важно, кто она и кем является он сам. Лишь два стучащих сердца, два дыхания, слившихся воедино, два переплетенных тела в темноте комнаты…
Драко сам не заметил, как уснул. Во сне он видел свою фею. Она шла к нему по цветущему полю, окруженная каким-то невероятным золотым светом. Он не мог разглядеть ее лица, но знал, что это она. Он протягивал к ней руки, желая обнять, но почему-то не мог сделать ни шага навстречу, а она неспеша шла к нему. Драко хотел позвать девушку, поторопить ее, но не мог: он не знал ее имени. Ослепленный золотым сиянием, исходящим от нее, он не видел, но знал, что она улыбается, словно чувствовал ее улыбку, от которой становилось теплей. Девушка подошла и взглянула на него. Драко, словно зачарованный, смотрел в ее карие глаза.
Гермиона вошла в гостиную Гриффиндора, но не стала подниматься в спальню, а уселась у камина. Студенты давно спали, и девушка могла спокойно подумать, не опасаясь, что ее потревожат. Почему-то после холодных коридоров Хогвартса и колкого взгляда Малфоя безумно захотелось согреться. Гермиона протянула руки к огню.
Малфой… Кто бы мог подумать, что тот юноша окажется Малфоем. Он был таким нежным, милым, заботливым, искренним, что совершенно не вязалось с образом заносчивого слизеринца. Да, порой его голос казался ей знакомым, но она списывала все на то, что так или иначе была знакома со всеми семикурсниками Хогвартса, значит, наверняка, слышала его и раньше. Если бы она только знала, что это Малфой, она бы … А что она? Гермиона прекрасно понимала, что это знание могло остановить ее в первый раз, но потом она все равно пошла бы на свидание. Малфой тоже человек, хоть образ его и далек от идеала. Да, с ним у нее ассоциировались в основном неприятные воспоминания. Она одернула себя. Раньше ассоциировались в основном неприятные, а теперь… теперь уже не ясно… И если ему нужна была помощь, хотя он никогда бы не признался в этом, Гермиона не в силах была отказать. Девушка чувствовала, видела, как изменился он за эти несколько недель, что они были вместе. Нет, днем он оставался прежним Малфоем: высокомерным, самоуверенным позером. И она бы ни за что не сказала, что это тот самый юноша, с которым она проводит ночи. Ведь в темной комнате он был совсем другим: домашним, мягким и ласковым. Он старался не терять своей маски, но Гермиона видела, как он оттаивает. Словно ледяная скорлупа вокруг него трескается, плавится – он становится самим собой, не скованный навязанными извне правилами и предрассудками. Он стал доверять ей, не боялся показаться смешным или способным чувствовать. Гермиона знала, что теперь ему эти встречи нужны были так же, как и ей самой. Но это же Малфой… Он никогда не признался бы в этом. Гермиона вздохнула. Надо было поговорить с ним, объясниться. А единственный способ увидеться вновь — это свидание в темной комнате. Днем Малфой ни за что не будет разговаривать с гриффиндоркой, а если и будет, то дальше привычных уколов и насмешек дело не пойдет.
Гермиона поднялась и, поплотнее закутавшись в мантию, покинула гостиную. Девушка направлялась к Выручай-комнате.
За завтраком Гермиона, не таясь, рассматривала Малфоя. Но слизеринец избегал ее взгляда, увлеченно разглядывая содержимое своей тарелки или разговаривая с однокурсниками. В те редкие моменты, когда их глаза встречались, Малфой ухмылялся или брезгливо морщился. Гермиона понимала, что ей надо каким-то образом уговорить слизеринца вновь воспользоваться Чашей, но не представляла, как это сделать. Она знала, что если подойдет к нему, то получит лишь долю язвительных насмешек в свой адрес. Можно было написать записку и передать ее во время урока, но не было уверенности, что ее не перехватят однокурсники Малфоя. Тогда гриффиндорке достанется изрядная порция издевательств уже не только от Малфоя, но и от всех представителей серо-зеленого факультета. Оставался только один вариант – послать сову.
Гермиона поднялась и, сказав Джинни, что ей надо срочно отправить письмо, побежала в совятню.
Малфой мерил шагами комнату. Не то чтобы это занятие успокаивало, скорее наоборот, раздражало, но ему нужно было занять себя каким-нибудь, пусть и совершенно бессмысленным делом. Прошло уже чуть больше недели, с тех пор как он узнал, кто та девушка. Прошло уже больше недели, как он вновь чувствовал себя брошенным и был зол на весь мир.
На следующий день после того, как были сброшены маски, он получил от Грейнджер сову. К лапке птицы была привязана записка:
«Я опустила пергамент в Чашу.
Г.Г»
Естественно, он не собирался больше встречаться с грязнокровкой. Прочитав ее послание, он лишь презрительно фыркнул и швырнул письмо в камин. День прошел как обычно, словно ничего не случилось, но вечером Драко готов был выть от тоски. Хотелось ощутить ставшее таким привычным тепло ее тела. Он мог сколько угодно закрывать глаза на выкрутасы своей души, но когда юношеское тело требует привычной дозы наслаждения, оставить это без внимания очень сложно. Экстренные меры в виде холодного душа, бега по лестницам, внеплановых тренировок по квиддичу и выполнения контрольной по нумерологии помогли, но не надолго. Организм бунтовал, не желая слушать разумные доводы своего хозяина. Проворочавшись полночи, Драко сдался и выпил снотворное. Сон не принес облегчения. На утро тело ломило, и вылезать из-под одеяла было стыдно.
На второй вечер Драко сдался и начал атаковать однокурсниц. Но после появления Чаши любая девушка, жаждущая плотских утех, пользовалась артефактом, ведь таким образом ее репутация оставалась незапятнанной. Те же, кто был не столь жаден до физической любви, долго держали осаду, требуя знаков внимания и подтверждения серьезности намерений. Отчаявшись соблазнить практичных слизеринок, Драко обратил свое внимание на представительниц Равенкло и Хаффлпафф. Но и там его ждало поражение по тем же самым причинам.
Наконец Драко сдался окончательно и, написав красивым аристократичным подчерком свое имя на маленьком кусочке пергамента, направился к Выручай-комнате. Он был твердо уверен, что теперь, когда он не желает видеть Грейнджер, Чаша не сведет их вместе. Но, если вдруг подобное и случится, что мешает ему получить удовольствие и тут же уйти? Пусть грязнокровка знает свое место! Он лишь воспользуется ее телом. Даже говорить ничего не придется, его поступок унизит ее так, что она больше не будет искать с ним встреч.
Гермиона неверяще смотрела на руну. Малфой действительно сделал это. Девушка до сих пор не могла поверить, что слизеринец и вправду хотел продолжения их отношений. Пусть и не признавался в этом, точнее не мог признаться в этом в открытую, но он все-таки хотел быть с ней… она была нужна ему. Очертания руны стали нечеткими, она таяла на глазах, превращаясь в обычный пар, поднимающийся над горячей поверхностью кофе. Вместе с руной таяла и вспыхнувшая надежда Гермионы на то, что все наладится, что им снова будет хорошо. Теперь ей казалось, что Малфой воспользовался Чашей, лишь для того чтобы объясниться с ней и раз и навсегда дать понять, что между грязнокровкой и чистокровным волшебником не возможны никакие отношения, что их ничего не связывает, кроме взаимной неприязни.
От этих мыслей захотелось расплакаться. Какое-то время назад Гермиона мечтала узнать, кто тот юноша из темной комнаты. Теперь она многое отдала бы, чтобы это навсегда осталось тайной.
Гермиона всегда считала, что самое неприятное – это чего-то не знать. Оказывается, она ошибалась: намного ужаснее – знать правду, которая тебе совсем не нужна. Есть правда, которая причиняет только боль. И… как это ни печально, Гермиона призналась себе, что дело вовсе не в том, что он – Малфой. Какая разница, какая у него фамилия и что он изображал из себя шесть лет, если теперь она знала, что он мог быть другим? Мало того, она знала, что он нужен ей. Проблема заключалась в том, что она – Грейнджер. Он никогда не признается себе, что ему может быть нужна грязнокровка. Он будет мучиться без нее, но не пойдет на встречу. Что тут можно сделать? Наверно, ничего. Просто увидеть его еще раз. Последний раз.
Драко вошел в комнату для свиданий и с порога скомандовал:
- Иди сюда!
Гермионе не понравился тон его голоса, но какое-то странное, непонятное ей самой чувство заставило девушку подчиниться. Едва она подошла, как он сжал ее плечи и впился поцелуем. Не дав девушке опомниться, он повалил ее на пол, срывая одежду, не утруждая себя ласками. Долгожданная близость ее тела пьянила и возбуждала.
Он ворвался в нее так, словно хотел наказать. Он был груб, с силой сжимал ее запястья и, всем телом навалившись на нее, прижимал к полу, словно хотел подчинить девушку себе. А она была мягкой, податливой и нежной. Она лежала, не двигаясь, и с ее губ не сорвалось ни звука: ни от боли саднящих запястий, ни от давящей тяжести его тела, ни от сладости разливающегося внутри вопреки его грубости наслаждения. Она покорно принимала весь его гнев, раздражение, обиду — всего его. И он сдался. Движения стали плавнее, прикосновения мягче, губы нежнее. Он покорился ее нежности. Он растворился в сладостной истоме ее тепла. Но от его ласковых прикосновений девушке стало еще горче, еще тяжелее, чем от его грубости. Он просто брал, и это было понятно и ожидаемо, но теперь, когда он словно вспомнил, что между ними было, когда он отбросил все предрассудки и был таким нежным, захотелось плакать. Потому что, несмотря на все, он еще мог быть искренним, он мог и хотел чувствовать, но не хотел себе этого позволить. Слезы плескались где-то внутри, душили девушку, но наружу так и не прорвались.
Малфой не был бы Малфоем, если бы мог наплевать на собственные принципы и тщательно взвешенные решения. Еще вчера он решил, что эта встреча нужна ему ради секса. И теперь ему следовало поступить правильно. Встать, собраться и уйти.
Он сел и потянулся за одеждой, но ее ладонь робко коснулась его плеча.
- Не уходи…
Это была не просьба, не мольба. Она предлагала ему выбор. Ее спокойный, мягкий, но уверенный шепот дарил надежду. Захотелось вновь лечь, зарывшись лицом в пушистые волосы, пахнущие медом, отдаться ласке ее рук и просто быть рядом, забыв обо всем. Оказалось безмерно тяжело стряхнуть ее ладошку.
Едва он отстранился, как девушка задрожала. Не от холода – в комнате было достаточно тепло, но от потерянного тепла его тела, его души. Чтобы не расплакаться, она глубоко вздохнула и, стиснув зубы, спешно начала собираться, стараясь успеть раньше него. Почему-то ей стало страшно, что он уйдет и оставит ее одну. Девушка натянула белье, юбку, надела блузку, застегнув только верхнюю пуговицу, и закуталась в мантию. Она почувствовала, что он поднялся, и тут же вскочила сама, бросившись к выходу. Она рванула дверь на себя и застыла на пороге.
Драко смотрел на нее, окруженную золотым светом, ворвавшемся в их комнату из коридора, и сердце щемило от какого-то едва уловимого сожаления, что он, возможно, видел ее в последний раз. Нет, не так — он чувствовал ее в последний раз. Смотреть на нее он сможет сколько угодно, но вот видеть ненавистную гриффиндорку при свете дня и ощущать мягкость своей самой дорогой на свете девочки – не одно и то же. Ослепленный ярким светом, он не мог видеть ее глаз, но знал, что она смотрела на него.
Он засунул руки в карманы и постарался принять как можно более безразличный вид, потому что не хотел, чтобы она видела, как сильно ему хочется подойти и обнять ее. Обнять и не выпускать никогда и ни за что. И если бы чертова дверь была закрыта, если бы яркий свет не срывал с них маски, он непременно сделал бы это. Но теперь подойти к ней — означало признать, что ему не важно, кто она и кто он сам, это значило признаться в первую очередь себе, что их свидания были больше, чем секс.
- До завтра, — ее тихий спокойный голос ураганом пронесся в голове, выдворив прочь все мысли.
- До завтра, — ответил Драко. Малфои всегда верны принятому решению. Сегодня, подчиняясь сделанному ранее выбору, он ушел, завтра же — он обязательно придет. Потому что сейчас он решил. Решил, что днем он обязан, он должен быть сильным, достойным сыном своего отца, но ночью… ночью он может позволить себе маленькую слабость – забыть о целом мире, сузив его до размеров темной комнаты, до ее хрупкого нежного тепла.
Гермиона, не оглядываясь, бежала в Гриффиндорскую башню. Она думала, что им нужно просто встретиться и все будет как раньше? Какая же она наивная! Ду-ра! Это же Малфой! С ним все не просто. Теперь уже никогда не будет таких отношений, как раньше, теперь они и поговорить-то не смогут. Причем не только о своих отношениях, но и просто о каких-то пустяках, вроде домашнего задания. Гермиона шла и ругала то себя, то Малфоя на чем свет стоит. Проклятые слезы все-таки прорвались, едва она закрыла дверь комнаты для свиданий, и теперь непрерывным потоком бежали по щекам. Гермиона вытирала их тыльной стороной ладони, рукавом, но они тут же появлялись вновь, застилая глаза. Оступившись, Гермиона едва не упала, но устояла на ногах, ухватившись за стену, а потом прижалась пылающим лбом к холодному камню и заколотила кулачками по стене, едва не срываясь на крик. Она долго стояла в пустынном коридоре и плакала навзрыд, не в силах успокоиться. Гермиона не могла докричаться до собственного разума. Девушка чувствовала себя оголенным нервом, по которому пропускают ток. Костяшки пальцев болели, их покрывала еле заметная сетка из крохотных царапин. Гермиона зло топнула ножкой. Еще удар кулачком о бесчувственный камень, и боль чуть отрезвила ее. Слезы высохли, и девушка начала смеяться. Над собой и своей глупостью, над единственной лучшей подругой – логикой. Смех остановить было легче, чем слезы. Справившись с истерикой, Гермиона пошла в комнату.
Она делала домашнюю работу по зельям, лежа на кровати. Работа писалась вымученно и медленно, на пергамент время от времени падали тяжелые соленые капли. Гермиона старалась не обращать внимания на слезы и думать о зельях. Она закончила работу и стала перечитывать. Все, решительно все ей не нравилось, раздражало каждое слово. Когда под пологом стало совсем темно, Гермиона взяла волшебную палочку и наколдовала Люмус. Девушка заворожено смотрела на огонек. Она видоизменила его, превратив в язычок пламени, провела над ним ладошкой и, обжегшись, отдернула руку. Пламя было настоящим и очень горячим. Девушка засмеялась сквозь слезы, взяла законченную работу и поднесла к огоньку. Она с интересом смотрела, как медленно тлеет пергамент, как плавятся чернила, как огонь бесследно разрушал ее труды. Гермиона перестала плакать, отдернула руку, погасила огонек и посмотрела на обугленную половинку пергамента и кучку пепла. Работу было жалко, она не заслуживала подобной участи. Гермиона попыталась восстановить пергамент заклинанием «Репаро», но оно не сработало, поскольку согласно законам магии ничего невозможно починить, срастить заново, вернуть из пепла. Гермиона вспомнила одно очень сложное восстанавливающее заклинание, о применении которого прочитала давно, но никогда им не пользовалась. Она закрыла глаза, сосредоточилась и, взмахнув волшебной палочкой, произнесла заклинание. Из пепла медленно рождался лист пергамента, на нем снова складывались в слова буквы, потом две половинки срослись прямо на глазах изумленной девушки. Гермиона потрогала пергамент рукой, но тот и не думал рассыпаться. Работу удалось восстановить. Удалось только потому, что Гермиона не побоялась попробовать, не бросила, не опустила руки. Девушка окончательно успокоилась и села править сочинение, ей больше не хотелось ни плакать, ни смеяться. Через полчаса все было готово, но, прежде чем свернуться калачиком под одеялом, Гермиона четким подчерком вывела на пергаменте свое имя. Завтра с утра перед завтраком она обязательно заглянет в Выручай-комнату.
Девушка понимала, что будет обращаться к Чаше еще не раз, она будет играть по этим правилам столько, сколько будет необходимо, для того чтобы он опять начал доверять ей, чтобы все вновь стало как прежде. Потому что Гермиона чувствовала, знала, что нужна ему. Она нужна Малфою, как бы он ни старался себя и ее убедить в обратном. У гриффиндорцев доброе и большое сердце, они никому не откажут в помощи, защитят и отогреют всех сирых и обездоленных. Что с того, что этот обездоленный не просит помощи, а бежит от нее? Гермиона все равно пробьется сквозь стены, которые он воздвиг вокруг себя. Упорства гриффиндорцам не занимать. Особенно, когда они уверены, что их помощь необходима.
Гермиона уже почти заснула, когда краешка сознания девушки коснулась мысль: он тоже нужен ей.
Обычно, возвращаясь со свидания, Драко засыпал без проблем. Сегодня же он метался по кровати, отчаявшись погрузиться в сон. Он хотел получить лишь физическое удовольствие, хотел этим унизить гриффиндорку, но в какой-то момент в нем словно что-то сломалось. Совершенно необъяснимо для самого себя Драко стал нежным и ласковым, таким, каким мог быть только с одной девушкой: с ней. Он сам не мог объяснить, почему было настолько противно видеть Грейнджер днем и так непередаваемо хорошо обладать ею ночью. Образ гриффиндорской всезнайки словно раздвоился: днем одна, другая ночью… Драко отчетливо понимал, что это одна и та же девушка. Мысль о том, что он спал с Грейнджер, была ему неприятна и даже противна. Но мысли о той девушке, с которой его свела Чаша, грели. И понимание того, что это один и тот же человек, не заставляло эти мысли объединиться. Каждая существовала сама по себе, разрывая Драко пополам. Теперь он сам раздваивался. Днем один, а ночью совсем иной…Драко метался от одной ипостаси к другой — от ненависти к гриффиндорке до необходимости обладать ею, — пока не запутался, не потерялся, где же все–таки он настоящий. И тогда юноша провалился в спасительное забытье.
Глава 6. Ликер с привкусом счастья
«Люди ломаются во время переходных периодов. <…> Нетрудно плыть на волне благополучия, когда уже установлено равновесие. Трудным является новое. Новый лед. Новый свет. Новые чувства.»
П. Хёг «Смилла и ее чувство снега»
Я совмещал скольжение по кругу
С попыткой стать над миром кверх ногами.
Мы шли навстречу, но не шли друг к другу;
Мы выглядели рядом дураками.
Я — первый, ты — вторая,
Кто принял этот яд.
Любовь не выбирают,
Любимых не винят.
Гр. «Зимовье Зверей» — «Конец главы»
Первый поход в Хогсмид после Рождественских каникул. Все старшекурсники ждали этого с нетерпением, и лишь два человека: Гермиона Грейнджер и Драко Малфой, — никак не могли решить, стоит ли им в этот раз посетить волшебную деревню. Необходимость зайти в тот или иной магазин, да и просто развеяться, выбравшись из школы хоть ненадолго, была. Но в то же время пойти — означало еще одну возможность столкнуться друг с другом при свете дня, взглянуть в глаза и увидеть, а точнее, не увидеть там то, что так явно ощущалось теми темными ночами.
Исчерпав все возможные отговорки, Малфой решил, что этот поход в Хогсмид не пропустит. В конце концов, почему это он должен отступать перед какой-то грязнокровкой и позволять ей спокойно разгуливать по деревне, в то время как сам будет отсиживаться в замке? Прятаться от Грейнджер? Это же ни в какие ворота не лезет! Да и потом, у него была масса неотложных дел: обязательно надо пополнить запасы сливочного пива и сладостей; старые перья давно пора выкинуть и заменить новыми; наверное, вышла новая модель метлы, а значит, он просто обязан заглянуть в магазин и посмотреть на нее … В общем, валяться на кровати и вновь пересчитывать змеек было совершенно некогда. Драко накинул теплую мантию, достал из кошелька несколько галлеонов и сунул их в карман. Подумав, он добавил еще несколько: запасы Синего зелья были на исходе, значит, непременно нужно заглянуть в лавку, чтобы потом не пресмыкаться перед Блейзом и не упрашивать его одолжить флакон.
В дверях появился Забини.
- Малфой, ты идешь?
Драко тихо сквозь зубы чертыхнулся. Вот вспомнишь Забини, как он уже тут как тут. Мысли читает, что ли?
- Иду, — светловолосый юноша запахнул мантию и стал застегиваться, пристально глядя в свое отражение в зеркале. Он старался придать взгляду как можно более невозмутимое выражение. Почему-то казалось правильным не оскорблять Грейнджер, не задевать ее, а именно не замечать, никак не реагировать на ее присутствие и на попытки заговорить с ним, если вдруг она вздумает сделать это. Пальцы медленно перехватывали то одну пуговицу, то другую, а взгляд серых глаз все глубже тонул в своем отражении, затягиваясь коркой надменного отчуждения.
- Хорош уже перед зеркалом вертеться! Неотразимый ты наш! – Блейз подпирал плечом косяк, время от времени нетерпеливо выглядывая в коридор.
- Эх, Забини, — притворно вздохнул Драко, — когда же ты, наконец, осознаешь, что внешний вид – это твоя визитная карточка. Я вот никак не пойму, как тебя такого, — Драко презрительно покосился на выглядывавшие из-под мантии Блейза рваные джинсы, — родители еще наследства не лишили, а? Ты же одним своим видом позоришь славный род Забини.
- Да эти джинсы стоят больше, чем весь твой прикид!
- Так ты еще и тратишь веками скопленное состояние на свои тряпки? А я то думал, что с тобой Уизли делятся…
- Малфой, — Блейз недобро прищурился, — еще одна подобная шуточка, и я тебе башку оторву. Без всякой палочки. Я ж твой готический стиль не критикую, и ты от меня отстань.
Драко поднял руки и улыбнулся, весь его вид говорил: «Молчу-молчу!». Он и сам понял, что перегнул палку, едва не оскорбив оскорбив Забини. Последний раз посмотрев на себя в зеркало, чем вызвал презрительное фырканье Блейза, Малфой вышел из комнаты.
Этот поход в Хогсмид был не из легких. Гермиона постоянно озиралась в поисках Малфоя, чтобы успеть вовремя ретироваться, не нарвавшись на очередной конфликт. Кроме того, она постоянно думала о покупках, которые ей предстояло сделать. Нет, ровным счетом ничего криминального Гермиона приобретать не собиралась, только всякую мелочь, вроде письменных принадлежностей, книг, сладостей… Но были в списке два пункта, которые смущали девушку, — контрацептивное зелье и «Радужный» ликер. Те запасы зелья, которые она привезла с собой из Лондона после каникул, уже истощились, а, судя по упертости Малфоя, который не желал общаться с ней днем, зелья ей понадобиться еще ой как немало. К слову, именно это качество слизеринца стало поводом к покупке алкогольных напитков. Чертов Малфой вот уже целую неделю приходил на свидания лишь для того, чтобы переспать с гриффиндоркой. Раньше Гермиона покраснела бы от одной мысли о том, что он вытворял ночами. Теперь же чувство стыда сменилось злостью и обидой. Не раз она пыталась разговорить слизеринца, напомнить, что раньше они могли просто общаться, а не только заниматься сексом. Тщетно – из Малфоя нельзя было вытянуть и двух слов. Хорошо еще если он здоровался, прежде чем начать срывать с нее одежду. Впрочем, некий прогресс все же был. Со временем Малфой перестал набрасываться на нее, словно ненасытное животное, он стал почти таким же ласковым и нежным, как и прежде, когда они еще не знали, с кем свела их судьба. Однако этим все и ограничивалось. Только секс, угрюмое молчание при любой попытке завести разговор, небрежно брошенное «До завтра», и он, накинув мантию ей на плечи, решительно подталкивал девушку к дверям, намекая на то, что пора и честь знать. Порой Гермионе хотелось выть от собственного бессилия, когда с треском проваливалась очередная попытка пробиться сквозь ледяную стену равнодушия, которую Малфой с невероятным упорством выстраивал вокруг своей персоны. Ей безумно надоело, что он сам старался убедить и себя, и ее в том, что все, что им нужно и позволено получать друг от друга, — это только секс. Временами возникала глупая мысль, что тот Малфой, с которым ей было легко и хорошо, был под действием Империо. Или неделю назад к нему применили Обливиейт. Конечно, девушка сама не верила ни в одну из этих теорий, но она искренне не понимала, как слизеринец мог с такой настойчивостью отрицать все, что успело возникнуть между ними? Нет, Гермиона вовсе не надеялась на то, что вернутся те непринужденные беседы, когда им действительно было хорошо вместе, вне зависимости от того, были они близки или нет. Но так хотелось вновь поговорить с тем самым юношей, который оказался непробиваемым Драко Малфоем. Быть рядом с ним теперь было очень трудно и больно. Иногда Гермионе казалось, что эти отношения надо прекратить, и пусть он делает, что хочет, и живет, как считает нужным. Она ведь пыталась достучаться до него, Драко же не делал никаких шагов навстречу. Сколько еще можно терпеть то, что он вытворял, и твердить себе, что ему нужна помощь? Порой девушка весь день убеждала себя отказаться от Малфоя, но к вечеру ощущение того, что она соскучилась и просто хочет почувствовать его рядом, несмотря на все его выкрутасы, становилось сильнее гордости и обиды. Гермиона брала себя в руки, успокаивалась и шла на встречу, где терпела его невыносимый характер, и ей все сильнее хотелось поговорить с ним, вернуть его, сделать так, чтобы юноша услышал ее и открылся ей. Это навязчивое желание явилось катализатором невероятной на первый взгляд, но, в общем-то, логичной идеи – развязать ему язык при помощи алкоголя. Правда, и тут были свои загвоздки. Во-первых, Гермиона не имела представления, как заставить Малфоя выпить. А во-вторых, девушка практически не пила раньше и боялась, что опьянеет куда быстрее, наверняка закаленного в таких делах Малфоя. Впрочем, эти проблемы Гермиона сможет решить и позже, а теперь надо перешагнуть через себя и купить пару бутылок «Радужного» ликера. Девушка недолго колебалась в выборе напитка. Алкогольный репертуар в магическом мире был более чем скромным. Огневиски и драконьяк были слишком крепкими, пива для достижения нужного эффекта потребовалось бы много, в вине она не разбиралась, поэтому единственно верным решением была покупка «Радужного» ликера. Вздохнув, Гермиона решительно вошла в паб «Три метлы».
Понедельник всегда был тяжелым днем, а сдвоенные занятия с гриффиндорцами сделали его невыносимым. Драко старался не смотреть в сторону Грейнджер, но все равно чувствовал ее изучающий взгляд, словно он был неким объектом для исследований. А стоило ему не выдержать и окатить гриффиндорку по крохам собранным презрением, как он тут же захлебывался непониманием, заполнявшим ее карие глаза. Драко не выдерживал и отводил взгляд. Почему-то не хватало наглости подойти и объяснить ей, что ждать, собственно, нечего. Разве что очередного свидания. Когда он сможет утолить свою похоть, насытиться ей, целуя так, что дышать станет невозможно, а потом, будет ласкать ее, доводя до исступления, заставляя умолять… Драко уткнулся лбом в сложенные на столе руки. От таких мыслей хотелось немедленно отправиться в душ. Желательно с Грейнджер. И осуществить все фантазии. Навязчивые фантазии, маниакально преследовавшие его ночью и днем и отступающие, лишь когда он был в комнате для свиданий, был с ней. Наваждение, которое он был не в силах объяснить, с которым оказалось бесполезно бороться. Драко злился на себя, а еще больше на нее за то, что так безумно глупо в ней нуждался. Он хотел, чтоб однажды она все это прекратила и не пришла на свидание, и в то же время боялся этого ужасно. Страх почти доводил Драко до истерики, до невозможности сказать ей что-либо и просто посмотреть в глаза, страх же заставлял обнимать и целовать ее, забывая обо всем на свете, пытаясь сделать ее в эти минуты счастливой и таким образом извиниться за все, удержать и не дать уйти. Это были словно неконтролируемые приливы и отливы, как постоянная война с ней и с самим собой. Драко каждый день проигрывал это сражение и опять боролся только для того, чтобы вновь проиграть. Спать с Грейнджер было безумством, но только в эти моменты можно было ни о чем не думать, а просто жить, растворяясь в ее тепле. Его хватало лишь на то, чтобы держаться при свете дня и не показывать свое желания быть с ней. Скоро наступит вечер. Нужно лишь еще немножко подождать, забываясь в грезах, чтобы потом осуществить с ней их все… быть с ней.
Если раньше Гермиона просто волновалось перед каждым свиданием, то сегодня волнение захлестнуло ее с головой. Казалось, сам воздух был наполнен томительным ожиданием неизвестно чего. Девушка уже несколько раз выкладывала бутылки с ликером из карманов мантии, а потом снова прятала их. Она никак не могла убедить себя в правильности принятого решения. Нет, она была уверена, что хочет разговорить Малфоя, но вот метод, который она избрала, заставлял ее сомневаться. Все-таки это больше по слизеринской части – напоить человека, который, собственно, даже и не собирался пить. С другой стороны, ее по-гриффиндорски решительные и прямые разговоры пользы не принесли. Спасибо еще, что не навредили. Гермиона не переставала удивляться тому, как Малфой держался днем, как старался обходить ее, не задевая колкими замечаниями, и даже не смотрел в ее сторону. Эта показная отчужденность задевала, но в то же время Гермиона понимала, что таким странным образом слизеринец заботился о ней, оберегая от самого себя. Это Гарри всегда словно горел: он, совершенно не умел сдерживаться, казалось, что все его существо отдавалось тому или иному ощущению так, что он захлебывался своими эмоциями. Чувства Малфоя были подобны ветру: мгновенно переменчивые, неожиданно затихающие, легкие, едва заметные, неуловимые. И лишь когда он оставлял за дверями темной комнаты свою малфоевскую сдержанность, Гермиона упивалась прорывающейся наружу нежностью, страстью, понимая, что он сам не может загнать назад этот ураган чувств, кружась в нем, пугаясь и наслаждаясь одновременно. А потом юноша затихал и словно покрывался корочкой непробиваемого льда, которую она не могла ни разбить, ни растопить. Докричаться до такого Малфоя было невозможно. После бушевавшего шквала эмоций эта напускная холодность и отчужденность пугала, словно рядом с Гермионой был не человек, а лишь некая оболочка, суть которой только что вырвалась наружу и улетела прочь. Что делать с таким Малфоем, Гермиона не представляла совершенно. Слова не имели никакого действия, и лишь прикосновения будили в нем живого, способного чувствовать человека. Однако прикосновения неизменно заканчивались сексом, а Гермиона не то чтобы была сильно против подобного времяпрепровождения, скорее не считала это единственно возможным вариантом. Девушке не хотелось превращаться в бездушное тело, нужное для удовлетворения чьих-то желаний, особенно когда она была уверена в том, что похоть далеко не единственное, чего на самом деле хотел Малфой. Он же упорно отказывался не только говорить, но и слушать разглагольствования гриффиндорки на эту тему. Слизеринец приходил и брал, заставляя Гермиону чувствовать себя чуть ли не шлюхой и глотать слезы обиды.
Целую неделю девушка пыталась изменить сложившуюся ситуацию, но тщательно продуманные слова летели в пустоту, не находя отклика. Сегодня она будет действовать решительно и совсем другими методами. Гермиона в последний раз уменьшила бутылки с «Радужным» ликером и распихала их по карманам мантии.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 27 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |