Глава 1. И началась игра Приходи, второй этаж напротив, я не сплю. Вдруг я могу дать то, что нужно тебе. Напиши на стене Имя и отчество, Ночь одиночества. Просто мне хочется, хочется Хоть с 1 страница

Глава 1. И началась игра…
Приходи, второй этаж напротив, я не сплю.
Вдруг я могу дать то, что нужно тебе.
Напиши на стене
Имя и отчество,
Ночь одиночества.
Просто мне хочется, хочется
Хоть с кем-нибудь быть,
Навсегда забыть.

Приходи, ты ничего не потеряешь здесь,
Ну, разве что, свою невинность и честь,
Ведь я знаю твоё
Имя и отчество,
Ночь одиночества,
Просто мне хочется, хочется
Хоть с кем-нибудь быть,
Навсегда забыть.
Гр. «Конец Фильма» — «Ночь одиночества»

Гермиона оторвала взгляд от «Ежедневного Пророка» и мельком посмотрела на только что материализовавшуюся перед ней на столе чашку кофе. Она не надеялась и не ждала, но руна была там. Витиеватый узор парил над чашкой. Фатум. Судьба. Гермиона зажмурилась, а когда открыла глаза, руны уже не было, лишь пар медленно тянулся над горячей темной жидкостью. Девушка мысленно выругалась. Если бы она не оторвалась от чтения, она бы не увидела руну. Гермиона еще раз выругалась. На этот раз шепотом. Кого она обманывает? Руна бы не появилась, не посмотри девушка на эту чертову чашку. Знак показывается только тогда, когда тот, кому он предназначен, может увидеть его. Никогда руна не будет светиться впустую. Другой вопрос, хватит ли гриффиндорке решимости завершить начатое и отправиться сегодня вечером на встречу судьбе?
Должно хватить. Гермиона Грейнджер всегда все доводила до конца. Она отличалась завидным упрямством и любознательностью. Именно эти качества вчера заставили девушку опустить пергамент со своим именем в чашу. Опять обман. Самая подлая вещь на свете – это самообман. Вовсе не любопытство толкнуло ее на этот поступок. Она сознательно решилась на это.
Но теперь, когда Чаша выбрала ее, Гермиона не могла понять, что чувствовала: радость, растерянность, недоумение? Наверное, недоумение. Она действительно не ожидала, что когда-нибудь увидит руну. И тем более не рассчитывала, что это произойдет так быстро.

Девушке было одиноко. Хогвартс всегда ассоциировался у Гермионы Грейнджер с древними тайнами библиотеки, с радостным гомоном Большого зала, с мудростью преподавателей, с домашним уютом Гриффиндорской гостиной и с друзьями — с Гарри и Роном. И пусть она часто на них сердилась, удивлялась их безалаберности, но они были ее семьей, ее маленькой вселенной. И без них девушка не просто скучала, а чувствовала себя потерянной в этом огромном мире.
Через два месяца после победы над Темным Лордом они получили письма из Хогвартса, в которых всем троим предлагалось закончить обучение. Гермиона была единственной, кто с готовностью откликнулся на это предложение. Гарри не захотел возвращаться в школу, где все напоминало ему погибших друзей, где каждый камешек, каждое дерево навевали тоску по безвозвратно ушедшему детству. Рон, который не отличался тягой к знаниям, пожелал остаться с другом. И впервые в жизни, сама не понимая почему, Гермиона не стала занудствовать и уговаривать, а позволила им поступить так, как они хотели.
Не раз она пожалела об этом, когда захлебывалась одиночеством, странным ощущением пустоты и серости внутри. Конечно, в Хогвартсе была Джинни, но они никогда не были близки. Все свободное от учебы и общественных занятий время Гермиона проводила с Гарри и Роном. За годы обучения все привыкли, что Гермиона не принадлежит себе. Она была частью Золотого трио.
Она настолько привыкла постоянно быть рядом с Гарри и Роном, что, когда пришла пора влюбиться, девушка выбрала одного из друзей. Рон был милым, добрым, внимательным, а самое главное — она знала его очень давно. С ним было просто и спокойно. Теперь, когда юноша был далеко, Гермиона отчетливо осознала, что те чувства, которые она испытывала к нему, не имели ничего общего с любовью. Да, Рон ей нравился, но это была всего лишь симпатия и еще те несомненно важные чувства, которые могла подарить дружба, и ничего больше. От этого становилось еще более одиноко, более тоскливо. Один Мерлин знает, скольких усилий ей стоило не показывать этого остальным. Как страстно она желала, как и прежде, отрешиться от окружающего мира, погрузившись в чтение. Девушка, как одержимая, занималась, наверное, усерднее, чем на третьем курсе, когда ей помогал хроноворот. Но больше она не получала удовлетворения от учебы. Прежняя девочка-всезнайка умерла на войне. А эта Гермиона выжила, но ценой тому была глухая пустота в душе, которая, подобно дементору, вытеснила все радостное и светлое. Пустота, которая не желала уходить.
Время борьбы прошло. Время, когда каждый день мог стать последним, когда она боролась за существование, постоянно жила в напряжении, выжидании, осторожности, стремлении любой ценой оградить, защитить близких. Со временем прошла пьянящая радость победы и глухая тоска по безвозвратно ушедшим. И не осталось ничего.
Семь лет, проведенных в мире волшебников, девушка бок о бок с Мальчиком-Который-Выжил сражалась с Темным Лордом. И вот, когда цель достигнута, оказалось, что больше не к чему стремиться. Только Гермиона не признавалась в этом даже себе, не говоря уже о других. Все они — дети войны – поддерживали друг друга негласным молчанием, играя фарс прежней мирной жизни. И только однообразие серых дней и искусственные вымученные улыбки на уставших лицах выдавали их с головой.
Первыми выбраться из этого болота рискнули слизеринцы. Им приходилось хуже всех. У остальных факультетов был выбор — вернуться в Хогвартс или нет, дети же бывших Пожирателей обязаны были посещать школу. Так Министерство пыталось показать, что сын за отца не в ответе, что новая власть не уподобится Темному Лорду и не начнет новое массовое истребление волшебников по кастовому признаку. На самом деле, так всех детей, чьи родители были уличены или подозревались в пособничестве Волдеморту, держали под колпаком. Что ж, если Министерству так хотелось все контролировать, ему милостиво предоставили эту иллюзию, в то время как бывшие Пожиратели медленно, но верно прокладывали себе дорогу назад. К Власти. К деньгам. К влиянию. К жизни. Не имея возможности самим вернуть былое величие, они требовали этого от своих детей. Уставшие и затравленные наследники прежде уважаемых чистокровных и древних родов хотели только одного — чтобы их оставили в покое. Но в душе они — как, впрочем, и все дети – неосознанно стремились к теплу, пониманию, покою и любви. И тогда появилась Чаша и началась Игра.

Никто не знает, хотя, если быть точным, никто не пытался выяснить, откуда и когда в Хогвартсе появилась Чаша. Да это и не важно. Главное — она была. Сначала Чаша находилась в гостиной Слизерина, и только этот факультет мог ею пользоваться. Через некоторое время остальные студенты были допущены к реликвии, и Чаша перекочевала в Выручай-комнату, ставшую после пожара обычным чуланом, набитым всяким хламом.
Чаша была древним магическим артефактом, который мог чувствовать потаенные желания и стремления людей. Каждый, кто хотел получить свой шанс на любовь, должен был опустить в Чашу пергамент со своим именем и ждать.
Когда-нибудь над чашей избранных судьбой заклубится дымок, оформившись в древнюю руну. Среди множества людей, опустивших пергамент со свои именем, Чаша выбирала двоих, подсознательно стремившихся друг к другу. И не важно было, искали они утешения, любви или наслаждения. Чаша давала шанс двум тоскующим душам хотя бы на одну ночь разбить ту атмосферу, сотканную из тоски и одиночества и наполнявшую их после войны.
Слизеринцы установили ряд правил. Согласно одному из них, увидевшие руну той же ночью получают шанс на встречу. Инкогнито. Второе правило гласило – никто после отбоя не появляется у дверей комнаты, ранее служившей спальней для преподавателя, теперь же выбранной для свиданий. Внутри всегда было темно.
Третье правило – избранные никогда не должны были задавать друг другу личных вопросов. Ночь страсти. Ночь иллюзии нормальной жизни. Только так.

Гермиона едва дождалась конца этого мучительно долгого дня. После войны никто не засиживался в общей гостиной. У младших курсов отбой был рано, а старшие старались поскорее разойтись по спальням, чтобы избежать общения. Так или иначе, в каждом разговоре звучали воспоминания о тех, кто погиб. Это было невозможно больно. Девушка не могла выносить подобных разговоров, слова вызывали из памяти образы ушедших, и спустя какое-то время она уже не различала слов. Голоса однокурсников сливались в монотонный гул. Она старалась незаметно проскользнуть к себе в спальню, а если не получалось, то придумывала предлог, чтобы исчезнуть из гостиной.
Сегодня Гермионе удалось незаметно выскользнуть из Гриффиндорской башни. По пути к заветной комнате она размышляла, как же так получилось, что Чаша выбрала именно ее. Вчера, бросая в Чашу пергамент со своим именем, она испытывала противоречивые чувства. С одной стороны, девушка была уверена, что это всего лишь пустая попытка, потому что единственные два человека, к которым стремится ее душа, сейчас в Лондоне, а никто другой ей не нужен. С другой стороны, гриффиндорка втайне надеялась, что в замке есть еще хоть кто-нибудь, кто нужен ей, кто-то, кому нужна она. Нет, Гермиона знала, что такого человека не существует, но в душе желала просто почувствовать, что он рядом. Она была юной, она хотела любви, хотя и пыталась убедить себя в обратном.
Гермиона специально пришла заранее, чтобы не столкнуться в коридоре со своей парой. Гриффиндорка зашла в темную комнату и села посередине, по-турецки скрестив ноги. Поскольку свидания проходили в темноте, мебели в комнате не было, дабы избежать травм. Ложем служила груда подушек и одеял, расстеленных на мягком ковре. Камин заменяло заклинание тепла. Она не волновалась, не предвкушала предстоящую встречу. Гермиона чувствовала напряжение, пронизывающее ее от макушки до пят. Такое, как в дни поисков хоркруксов, когда они с Гарри скрывались, постоянно ожидая нападения. Странно, но это знакомое чувство принесло ей спокойствие.

Драко медленно поднимался по лестнице, ведущей из Подземелья. Он безумно устал от этой игры. Он был одним из первых, кто опустил пергамент в Чашу. В тот день, когда за завтраком слизеринец впервые увидел, как пар, поднимающийся от чашки с кофе, сгущается и принимает форму знака Судьбы, он не поверил глазам. Не было радости, не было волнения. Только неверие. Недоверие. Хотелось прикоснуться к руне, понять, что она настоящая, но стоило ему протянуть руку, как эфемерный знак судьбы растаял в воздухе.
Драко помнил пьянящее чувство счастья, охватившее его после той первой ночи. Казалось, что он вновь живет полноценной жизнью. Но это ощущение быстро ушло. Пытаясь вновь почувствовать это, он снова и снова использовал Чашу. Сколько девушек провели с ним ночь за это время? Десять, двадцать, пятьдесят? Сначала это действовало на него как наркотик. Ему хотелось больше и больше, но потом он просто устал, пресытившись сексом, пусть даже и невероятно чувственным и высококлассным. Это перестало приносить удовлетворение. Драко чувствовал себя опустошенным, а еще старым. Ему всегда казалось, что когда ты стар, то уже ничему не можешь радоваться и жизнь теряет смысл. Именно так Малфой чувствовал себя в последнее время.
Дни ползли медленно. Похожие друг на друга, они сливались в одно вчера-сегодня-завтра, прерываемые бессонными метаниями по кровати в ожидании забытья.
Драко не помнил, что его толкнуло вчера вновь бросить пергамент в Чашу. Но он твердо был уверен, что делает это в последний раз. И вот теперь он шел на встречу. Шел, не потому, что хотел, а потому, что не мог отступить. Теперь, когда Лорд пал, отец в тюрьме, а мать в ссылке, он не мог позволить себе ни малейшей слабости. Даже той, о которой никто не узнает. Время быть сильным. Время нести ответственность за свои поступки. Время взрослеть. Время стать настоящим Малфоем. А хотел ли он этого? Его об этом никто не спрашивал.

Гермиона не знала, сколько она прождала в темноте, прежде чем дверь отворилась и в слепящем свете, ворвавшемся из коридора, показалась худая фигура. Теперь она знала, что на встречу пришел стройный высокий парень. Вот и все. И этого было достаточно.
Дверь закрылась, и комната погрузилась в спасительную темноту.
- Ты здесь? – спросил парень. Голос приятный, с легкой хрипотцой. Наверное, от волнения.
- Да.
Он шагнул туда, откуда послышался голос девушки, вытянув вперед руку. Она вздрогнула, когда его ладонь коснулась ее волос. Он присел рядом с ней, легонько провел кончиками пальцев по щеке, прошелся легкими прикосновениями по шее, спускаясь к ключицам, притянул к себе и коснулся губ. Так просто. Без объяснений и лишних слов. Не задумываясь о том, кто она, какая она. Это было не важно. Чаша гарантировала выбор подходящего партнера. Он всегда получал удовлетворение от близости сам и дарил наслаждение своим партнершам, даже если и не стремился к этому. Но в этот раз что-то было не так, не как обычно.
Девушка в его объятиях напряглась. Она не пыталась оттолкнуть его, но и не обнимала. В недоумении он отстранился.
- Что?
- Ничего… Все в порядке.
Он снова притянул ее к себе и умело припал к ее губам, ожидая той реакции, которая обычно была у всех партнерш на его поцелуи. Но эта девушка была не такой, как все. Она уперлась ладошками ему в грудь, пытаясь сохранить дистанцию между ними. Она по-прежнему лишь позволяла себя целовать, оставаясь безучастной. Обнимая ее одной рукой, предупреждая все попытки отстраниться, другой он начал сквозь одежду ласкать ее грудь. Девушка вздрогнула и попыталась оттолкнуть его, но он не собирался ее отпускать. Эта недотрога своим поведением только больше распалила его желание, а главное, она смогла пробудить в нем то, чего не было уже очень давно – интерес и азарт. Юноша сильнее прижал ее к себе, испытывая удовольствие от того, как она извивается, пытаясь вырваться. Осознав тщетность своих попыток, она задрожала, сдерживая слезы.
Его никогда нельзя было назвать нежным и чутким любовником, он привык брать, не стараясь дать взамен. Его ласки преследовали одну цель – возбудить партнершу, пробудить в ней желание, чтобы удовлетворить свою похоть. Но юноша чувствовал всех своих партнерш, понимая, чего они хотят, чего ждут, что напугает одних, но распалит других. Часто он бывал груб, но никогда не прибегал к насилию.
Юноша вновь отстранился от девушки, удерживая ее за плечи.
- Ты меня боишься?
- Нет, — тихо сказала она и, помолчав, добавила: – Не тебя…
Он захотел спросить, чего именно она боится, но осекся, пораженный своей догадкой.
– Это у тебя в первый раз?
Девушка кивнула, а затем, сообразив, что в темноте он не может разглядеть ее жеста, едва слышно прошептала:
- Да.
Какое-то странное чувство овладело им, но он тут же прогнал его прочь, не желая разбираться в своих ощущениях.
- Не бойся. Я буду очень осторожен, — тихо проговорил он, повинуясь внезапному порыву.
Он ласково погладил ее по щеке и вновь коснулся ее губ со всей нежностью, на которую был способен. Юноша едва сдерживал дрожь от охватившего его волнения. Еще никогда он не спал с девственницей. Обычно безразличный к чувствам своих партнерш, теперь он почувствовал ответственность за эту девочку, он боялся причинить ей боль.
Осторожно, чтобы не напугать девушку, он проник языком в ее рот, притягивая к себе все ближе. И она ответила на поцелуй, сначала робко, неуверенно. А потом более страстно, обняв его за шею, перебирая пальцами шелковистые волосы.
С тихим стоном он оторвался от нее и начал целовать шею, онемевшими пальцами расстегивая ее мантию. Отдаваясь его ласкам, она запрокинула голову, словно разрешая ему подарить ей наслаждение. Сняв с нее мантию, юноша вновь поцеловал девушку, на этот раз страстно и требовательно. Оторвавшись от ее губ, он скинул мантию с себя и, легко погладив девушку по груди, начал медленно расстегивать блузку, целуя каждый сантиметр открывшейся кожи. Откинувшись назад, она позволяла ему ласкать себя. Сняв с нее блузку, он уверенным движением расстегнул лифчик и лишил ее этой ненужной на его взгляд детали туалета. Юноша вновь притянул девушку к себе, наслаждаясь ее пьянящими поцелуями. Она вздрогнула, когда его рука коснулась ее груди.
- Не бойся, — прошептал он, лаская мочку ее уха. Девушка вздрогнула от прикосновения и резко выдохнула. Темнота надежно скрыла от нее улыбку юноши.
- Я не боюсь, просто у тебя руки холодные… — ее речь была прерывистой из-за сбившегося дыхания.
- Зато ты такая… горячая, — хрипло сказал он, целуя ее шею, – и такая…
Девушка не смогла сдержать стон, когда его язык коснулся ее соска, в то время как рука накрыла другую грудь. Она выгнулась, сама не зная, что пытается сделать: убежать от этой ласки или попросить большего. Но юноша сделал выбор за нее, легонько толкнув девушку, побуждая лечь на спину, он, сняв с себя рубашку, опустился рядом. И вновь ее грудь подверглась его дерзким ласкам. Девушка едва слышно стонала, наслаждаясь его губами, его руками на своем теле.
Она, словно опьянев от поцелуев, от предвкушения первой в ее жизни близости с мужчиной, не замечала, как он снимает с нее юбку и чулки, не помнила, как он разделся сам. Ему хотелось ласкать и целовать каждый сантиметр ее восхитительного тела, но возбуждение было настолько велико, что причиняло боль. Не в силах больше сдерживаться, он стянул с нее последнюю деталь туалета и лег сверху. Ощутив вес его тела, девушка вздрогнула и замерла.
- Тихо. Все будет хорошо, — хрипло прошептал он, неожиданно почувствовав ее смятение.
И она целовала его отчаянно и страстно, словно соглашаясь подчиниться, отдаться ему. Он чуть отстранился, но лишь затем, чтобы, прижавшись еще ближе, войти в нее. Она едва слышно всхлипнула и закусила губу. Мерлин знает, скольких сил ему стоило не начать двигаться, ощущая жар ее тела. Но что-то заставило его впервые в жизни подумать не о своем удовольствии, а о той девочке, которая сейчас была с ним.
- Что?
Она не ответила. Задавать следующий вопрос ему было страшно, потому что, если она ответит утвердительно, ему придется остановиться. Но юноша, пересилив соблазн продолжить, не замечая чувств девушки, все же спросил:
- Больно? – он едва узнавал свой голос, надломленный, хриплый от страсти, с чуждыми ему интонациями заботы.
- Не очень, — собрав всю волю в кулак, она старалась, чтобы голос звучал уверено. Ей было страшно, несмотря на то, что боль уже стихла.
И словно почувствовав ее неуверенность, юноша попытался отстраниться, но она не отпустила его, целуя, обнимая руками и ногами. Это лишило его рассудка. И то, что под ним извивалась девочка, только его девочка, в попытках то ли оттолкнуть, то ли не дать ему уйти, только больше распалило его. Ее полустоны-полувсхлипы лишь усилили его возбуждение, и вот наслаждение волнами разлилось по телу. Юноша скатился с нее и, повинуясь внезапному порыву, обнял сжавшуюся в комочек девушку, собирая губами слезы с ее лица. Он не просил прощения, да он и не умел этого, но его нежность успокаивала лучше извинений. Переплетясь в объятиях, они лежали, слушая стук сердец, бьющихся в унисон.
- Пора, — наконец произнес он и начал собираться. Юноша торопился одеться и уйти, стараясь не думать о ней, понимая, что если задержится хоть на секунду, то не сможет оставить ее.
Она сидела, обняв себя руками, и вслушивалась в темноту, отчаянно сдерживая слезы. Но вот он оделся и ушел, не проронив больше ни слова. И Гермиона упала на подушки, но слез не было. В душе только разочарование и обида на этого незнакомца, просто за то, что он на короткое время подарил ей счастье, а потом ушел, унося с собой все тепло, оставляя ее, пожалуй, еще более опустошенной, чем раньше.

Гермиона не знала, сколько времени она пролежала, прежде чем поняла, что он не вернется. Девушка прибывала в странном оцепенении и постоянно прислушивалась к новым ощущениям в теле, которое казалось и своим, и в тоже время незнакомым. Когда он уходил, тусклый свет, ворвавшийся в открытую дверь, высветил силуэт юноши. Он ушел быстро, не оглядываясь. Девушка смотрела ему в спину лишь несколько мгновений. Но и этого было вполне достаточно для того, чтобы понять, насколько больно видеть, как он уходит, даже не обернувшись. С трудом заставив себя подняться и одеться, Гермиона вернулась в Гриффиндорскую башню. Не раздеваясь, девушка упала на кровать, перебирая воспоминания о прошедшей ночи, удивляясь, почему не сбежала, а позволила этому случиться. Нет, Гермиона ни на минутку не пожалела о том, что осталась. То время, которое она провела в темной комнате наедине с незнакомцем, было самым счастливым за последний год. Это были единственные часы, которые она по-настоящему прожила. И если бы можно было повернуть время вспять, девушка бы вновь поступила так же.

Драко Малфой встречал рассвет на своей кровати в мрачных Слизеринских подземельях. Закрыв глаза, он мысленно был с той девочкой, которая впервые за долгое время подарила ему способность чувствовать. Что же именно он чувствовал? А так ли это важно? Просто в какой-то момент возникло ощущение того, что он — это он. Он — целый, а не тень себя самого, и больше не то, что хотят видеть в нем другие. Драко вспоминал ее неуверенные прикосновения и робкие поцелуи, и от этих воспоминаний становилось тепло. Он удивлялся, каким нежным был с ней, какое потрясающее наслаждение было обладать ею.
Юноша уверял себя, что единственное объяснение этому — ее девственность. Циничный и равнодушный потомок древнего рода многое бы отдал, чтобы еще раз ощутить рядом с собой эту хрупкую смелую девочку. Быть в ней, чувствовать ее.

Глава 2. Томления, сомнения… и еще одна встреча вслепую
Из всех путей к тебе заведомо окольных,
Я выхожу на путь один бессмысленно прямой.
гр. «Зимовье зверей» — «В запой»

Звон будильника ворвался в сознание вместе со ставшими такими привычными криками соседок по комнате, которые умоляли выключить «противную маггловскую игрушку», угрожая Авадой. Несмотря на семь лет обучения в школе волшебства и чародейства, Гермиона Грейнджер по-прежнему предпочитала пользоваться обычным механическим будильником. Не открывая глаз, девушка ударила по кнопке, наслаждаясь наступившей тишиной.
Воспоминания о самом импульсивном поступке в ее жизни долго не давали ей заснуть. Лишь под утро она забылась, приняв порцию зелья «Сна-без-снов». Бессонная ночь напоминала о себе головной болью и ломотой во всем теле. Хотелось весь день провести, лежа на кровати и отгородившись пологом от окружающего мира. Но долго расслабляться ей не дали. Джинни, этакая девочка — вечный двигатель, резко одернула полог и весело прокричала:
- С добрым утром! Вставай, соня, а то завтрак проспишь!
Гермиона с большим удовольствием проспала бы и завтрак, и обед, и даже ужин, если бы ее только оставили в покое. Она натянула одеяло на голову, прячась от солнечных лучей, пронзивших полумрак, царивший под пологом ее кровати. Но Джинни не собиралась отставать от подруги. Получив в этом году звание старосты, девушка очень ответственно подошла к делу. Она с таким рвением взялась за исполнение обязанностей, что многие гриффиндорцы добрым словом вспоминали Гермиону, которая, будучи старостой, никому не давала спуску.
Вот и сейчас Джинни рьяно боролась за дисциплину. Она резко сдернула одеяло, заставив Гермиону сощуриться от яркого света.
- Подъем!!!
Гермионе пришлось признать, что со сном придется распрощаться до вечера. Она села на кровать, кутаясь в одеяло, и покачала головой, прогоняя остатки сна. В голове тут же застучали тысячи молоточков, заставляя девушку поморщиться от боли. Проводив взглядом метнувшийся за дверь ураган по имени Джинни Уизли, Гермиона нашла в себе силы встать и отправилась в ванную. Теперь, когда все однокурсницы уже привели себя в порядок и спустились в гостиную, она могла не торопиться. Гермиона включила душ и нырнула под горячие струи. Девушка подняла руки и, блаженно зажмурившись, помассировала шею и плечи, разминая затекшие мышцы, позволяя горячей воде смыть усталость и прогнать остатки сна.
Закутавшись в большое махровое полотенце, Гермиона собрала одежду и уже хотела отправить ее в корзину для белья, когда взгляд упал на трусики, обагренные кровью. Воспоминания снова нахлынули на девушку. Вчерашнее свидание в темной комнате не было сном. Она действительно сделала это.
Только теперь Гермиона осознала, что именно произошло вчера в той комнате. Это не было просто физическим контактом, она не просто потеряла девственность. Она предала. Предала не любимого человека, теперь Гермиона отчетливо понимала это и не строила никаких иллюзий на этот счет, но предала близкого друга, родную душу. Не было слез, не было боли. Только жгучая смесь стыда и презрения к самой себе наполняла ее душу.
Она вчера добровольно отдала то, что принадлежало не только ей, но и Рону. Сможет ли он простить ее, когда узнает об этом? Поскольку их дружба была построена на честности и доверии, Гермиона не сможет врать Рону, она обязательно расскажет ему все сама. Ей уже давно следовало поговорить с ним насчет их отношений и расставить все точки над «i». Но вместо этого девушка продолжала дарить ему надежду, оттягивая мучительный разговор. Если бы Гермиона не смалодушничала, а объяснилась с Роном раньше, то теперь ей не пришлось бы так раскаиваться в том, что она сделала прошлой ночью. Конечно, эта игра вовсе не достойное развлечение, скорее наоборот, нечто постыдное. Но одно дело — пойти против собственных принципов, и совсем другое — предать друга. Гермиона представила, как расскажет Рону о своей измене. Она вообразила, как он вспылит, накричит на нее, как потом опустится перед ней на колени и, схватив за руки, заглянет в глаза и задаст такой логичный вопрос: «Почему?». Почему она не спала с ним, когда думала, что любит его? Почему она не спала с ним, когда знала, как он любит и как страстно хочет ее? Почему она, не думая, отдалась незнакомцу, если сомневалась даже в Роне – таком близком, таком родном? Гермиона не знала ответов на эти вопросы. Ей просто было плохо.

Впервые за долгое время Драко выспался и с радостью встретил новый день. Послевкусие вчерашней ночи кружило голову. Во сне он не один раз пережил свидание в темной комнате, снова и снова овладевая той девочкой. И даже сейчас, стоя под горячим душем, юноша ощущал на себе ее губы, чувствовал запах ее кожи, помнил тепло ее тела.
В дверь в очередной раз постучали, и звучный голос Блейза Забини настойчиво попросил освободить ванную. Драко вернулся в серую реальность. Мерлин, как же он хотел убежать от всего этого, как много бы он отдал, чтобы вновь и вновь оказываться в спасительной темноте комнаты для свиданий вместе с той самой девушкой.

Гермиона не помнила, сколько она просидела на холодном кафельном полу, погруженная в свои мысли, когда в дверь постучали.
- Гермиона, ты там? – голос Джинни звучал озабоченно.
Отвечать не хотелось. Она подтянула ноги к себе, сжавшись в комок.
- Гермиона, ты в порядке? Ты так и не пришла на завтрак, я волнуюсь за тебя.
Как же Гермионе захотелось исчезнуть, стать призраком и просто пройти сквозь стену, что угодно, только не отвечать на вопросы Джинни. Потому что стоило только начать, и она рассказала бы все, что произошло прошлой ночью. Все то, за что она корила себя.
- Гермиона!!! – Джинни яростно забарабанила в дверь.
- Я в порядке. Сейчас выйду.
Слова давались с трудом, в горле пересохло. Обычно она с легкостью находила выход из любой ситуации, но сейчас мысли покинули ее. Гермиона заставила себя подняться и выйти из ванны. Как только она показалась в спальне девочек, Джинни налетела на подругу с вопросами.
- Гермиона, что случилось? Ты плохо себя чувствуешь? Ты такая бледная…
- Все нормально, Джинни.
- Ты так и не пришла на завтрак. Что с тобой?
- Я задремала, — Гермиона отвернулась, заправляя кровать. Она никогда не умела лгать, глядя в глаза собеседнику.
- В ванной? – в голосе старосты слышались нотки сарказма.
- Вообще-то я уснула в кровати, — если Джинни хотела задеть Гермиону, то у нее это не получилось. Голос девушки прозвучал ровно.
- Но ты же была в ванной…
- Я умывалась. Проснулась и решила умыться, — вымученно выдавила из себя Гермиона, натягивая свитер. – Ну, я готова. Пойдем?
Девушки покинули спальню и отправились на занятия.

Драко окинул взглядом Большой зал. За столом Хаффлпаффа было тихо, словно представители этого факультета досматривали свои сны. У студентов Равенкло шел какой-то спор, то один, то другой ученик с умным видом тыкал пальцем в книгу, подтверждая свои слова. Вдоль Гриффиндорского стола разъяренной фурией бегала младшая Уизли. Невольно Драко вспомнил, что пару лет назад место старосты принадлежало другой гриффиндорке – грязнокровке Грейнджер. Но той стоило только сердито нахмуриться, чтобы угомонить расшалившихся младшекурсников, а эта… Шуму много, как, впрочем, и ото всех, кто носит фамилию Уизли, а толку… маловато будет! Драко ухмыльнулся, глядя, как она что-то внушает студентам младших курсов, сурово грозя пальчиком. Она и сама выглядит, как пятикурсница. Маленькая, худая, про таких говорят: «кожа да кости». И что только чертов Поттер в ней нашел? Нет, личико, конечно, симпатичное, и волосы потрясающего цвета, но вот фигура оставляет желать лучшего. Невольно в голове мелькнул образ другой девушки, той, с которой он был вчера. Ее тонкая талия, изгибы бедер, небольшая, но такая привлекательная грудь… Что за наваждение? Еще ни одна девушка так часто не занимала его мысли. И ведь если задуматься, она такая же, как и десятки, сотни других, единственное отличие заключалось в том, что она была девственницей. Причем ключевое слово – была! Если б только была возможность вновь переспать с ней, Драко смог бы убедиться в том, что ничего особенного в той девочке не было.

Весь день Гермиона корила себя за свою минутную слабость. Нет, не ту, что позволила ей остаться в комнате для свиданий, а ту, что толкнула ее пойти в Выручай-комнату и опустить в Чашу пергамент. Хотя нет, если быть совсем точной, то Гермиона презирала себя за то, что допустила саму возможность воспользоваться Чашей. Если бы Рон и Гарри были в Хогвартсе, если бы она была достаточно сильной, чтобы в одиночку справиться с той черной дырой, что разрасталась внутри нее, высасывая все светлые мысли и теплые чувства, если бы…
- Гермиона, ты не хочешь рассказать, что случилось? – Джинни тронула подругу за рукав.
- Все в порядке, просто голова болит, — Гермиона нагнулась над пергаментом, позволяя волосам упасть на лицо, спрятав предательски подступившие слезы.
- Если что, ты знаешь, что всегда можешь поговорить со мной.
Гермиона ухмыльнулась. Так забавно было слышать из уст Джинни слова, которые она сама не раз говорила другим, искренне желая помочь. Только теперь она поняла, что иногда самая лучшая помощь – это отсутствие таковой. Сейчас Гермиона хотела только одного — чтобы ее оставили в покое, позволив упиваться сознанием собственного ничтожества.

Дата добавления: 2015-08-29