Валентина. Тайные желания 17 страница

— Скажи, Пина, — обращается к ней Белль, начиная накладывать макияж, — ты скучаешь по своему дому на Сицилии?

Девочка кивает, в глазах — тоска, губы печально сжаты.

— Я помню, как ты пела мне на своем диалекте. Это было очень красиво. — Белль подается вперед, подводит брови. Ее все еще подташнивает, но это не помешает сегодня встретиться с Сантосом. — Твои родители живут еще на Сицилии?

— Моя мать умерла, сударыня, у отца теперь новая жена и семья.

— О, какая жалость, Пина. — Так вот почему девочка никогда не ездит домой по выходным, вот почему ее не навещают родственники.

Она смотрит на Пину. Горничная так молода. Ей почти столько же, сколько было самой Белль, когда она вышла замуж.

— Ты такая красивая, Пина. Наверное, от поклонников отбоя нет.

Пина делается совсем пунцовой и опускает глаза в пол.

— Мне нет до них дела, — говорит она.

— Тогда не спеши выходить замуж, — строго произносит Белль. — Наслаждайся свободой, пока можешь. — Сказав это, она задумывается: «Какая свобода может быть у Пины?» Явно не такая, как у нее самой.

— Все равно я не смогу по собственной воле выбрать себе мужа.

Белль поворачивается, пристально глядит на Пину. Она видит, что под мягкой кротостью в этой сицилийской девушке горит огонь.

— Почему? Отец вроде тебя больше не беспокоит. Сейчас 1929 год, Пина, а не восемнадцатый век.

— Отец и синьор Бжезинский заключили соглашение.

Белль хмурится. О чем это девочка толкует?

— Какое соглашение?

— Что синьор Бжезинский сам выберет мне мужа, — чуть слышно отвечает Пина.

— Зачем это?

Пина страдальчески всплескивает руками, глаза ее наполняются слезами.

— Я не должна рассказывать.

Белль задумывается. Какой властью может обладать синьор Бжезинский над отцом Пины?

— Это все связано с деньгами, верно, Пина?

Девушка кивает и почти шепотом отвечает:

— Отец отдал меня в служанки синьору Бжезинскому за то, что он оплатил его долги. Они договорились, что, когда мне исполнится семнадцать, синьор Бжезинский выдаст меня замуж так, как будет ему выгодно.

Голос девушки дрожит от избытка эмоций. Белль садится на табурет, все еще держа кисточку, которой подводила брови. Ужасающий смысл услышанного медленно доходит до сознания. Ее муж не кто иной, как сутенер. Скольких еще женщин он держал в своей власти эти годы? Пока она смотрит на горничную, в голову ей неожиданно приходит мысль.

— А сколько тебе сейчас, Пина? — спрашивает она.

— На прошлой неделе исполнилось семнадцать.

Белль всматривается в полные слез глаза Пины и видит в них себя, польскую девочку, и последний разговор с умирающим отцом. В сознание вкрадывается неприятная мысль. Что именно сказал тогда отец? Она выуживает из памяти его слова.

«Это удачный брак, Людвика. Он богатый человек и может обеспечить и тебя, и мать. У него связи с немцами. Он может вывезти вас обеих из Варшавы».

Как она умоляла его!

«Я не хочу уезжать, тата. Я хочу остаться с тобой».

Отец с трудом поднял руку, на глазах у него выступили слезы.

«Это мое предсмертное желание, дочь моя. Ты должна обещать мне, что выйдешь за этого человека и будешь заботиться о матери».

«Нет, тата, я не могу. Я не люблю его…»

«Он спасет вас, Людвика. Ты должна это сделать».

Она рыдала, цеплялась за отцовские руки. Но это был уже не он. Отец превратился в тень себя прежнего. Куда подевался ее большой и сильный тата, который мог одним ударом свалить любого? Она посмотрела на сидящую рядом с кроватью мать, но та была вне себя от горя и не замечала дочь.

«Алексей, — шептала она, — Алексей, пожалуйста, не оставляй меня…»

«Обещай», — просипел отец на последнем дыхании, и она пообещала. Глядя ему в глаза, она сказала, что да, выйдет за синьора Бжезинского. До сих пор Луиза не понимала, почему отец потребовал от нее это. Внезапно причина сделалась ей ясна как божий день. Она была подарком. Благодарностью. Она знала, что у отца не было денег. Когда он умер, выяснилось: он не оставил ей ни гроша, так что она была отдана синьору Бжезинскому в качестве отплаты за долг. От этой мысли ее снова начинает тошнить. Как могли мать с отцом так поступить с ней? Их предательство разрывает ее сердце, наполняет такой тоской, что ей хочется плакать. Но она не может разрыдаться перед этой бедной сицилийской девочкой.

Что ж, решение принято, окончательно и бесповоротно. Сегодня она отпустит призраков своих родителей. Матери все равно уже не поможешь. Сердцем она понимает: мать не вернется. В последний раз, когда она ее видела, та уже не принадлежала этому миру, пребывала в тех местах, куда не добраться и откуда не возвращаются. Теперь не во власти синьора Бжезинского навредить ей. Глубоко вздохнув, Белль поворачивается к зеркалу и приподнимает подбородок.

— Ты должна бежать, Пина, — говорит она, глядя в отражение покрасневших глаз девушки. — Я дам тебе денег.

Пина качает головой.

— Я не могу бросить вас, — говорит она.

Брови Белль поднимаются, она какое-то время молча смотрит на девушку.

— Если так, моя дорогая, значит, мы должны бежать вместе.

— А что будет с моим отцом и его семьей? Он ведь в долгу перед синьором Бжезинским. Что будет с ними, если я сбегу?

Белль разворачивается на табурете, подается вперед и берет девушку за руку.

— Не волнуйся о них, Пина, — понизив голос, говорит она. — Твой отец отдал тебя синьору Бжезинскому. Теперь ты должна думать о себе. Ты ничем не обязана своему отцу.

Взгляд девушки проясняется, как будто впервые в жизни ей дали надежду.

— Но куда мы пойдем? — спрашивает она.

— Не знаю, — говорит Белль, сверкая от возбуждения глазами. — Могу только сказать, что мы переплывем лагуну и больше никогда не вернемся.

Не успела Белль произнести последнее слово, как дверь ее спальни с грохотом распахнулась. Женщины переглянулись. В доме есть только один человек, который может так входить.

— Луиза!

Это синьор Бжезинский. «Еще девяти утра нет, а он уже не в себе, — устало думает Белль. — Как избежать побоев?»

— Оставайся здесь, — шепчет она Пине, приложив палец к губам. Если сегодня состоится ее великий побег, мужа нужно как-то умиротворить.

Белль, так и не закончив макияж, выходит из туалета. На муже строгий деловой костюм. Напомаженные редеющие седины гладко зачесаны назад, большой бледный лоб блестит, словно вареное яйцо.

— Что-нибудь случилось? — вежливо спрашивает она.

— Я услышал разговоры, — говорит он.

Она вскидывает брови.

— Вы хотите сказать, слухи? Не стоит доверять сплетням.

Синьор Бжезинский делает шаг к ней, хватает за правую руку и крепко сжимает. Ей больно, но она пытается не подать виду.

— Один человек рассказал мне, что своими глазами видел тебя на крыше дома, голой, с посторонним мужчиной.

Она с фальшивой веселостью хохочет.

— Неужели, синьор Бжезинский? — восклицает Луиза. — Господи, да зачем бы мне это понадобилось? Я же не сошла с ума!

Он приближает к ней лицо, почти вплотную, его глаза — две темные щелки.

— Так я и подумал, моя дорогая. Но, видишь ли, это очень надежный свидетель. Мне сообщили, что ты не только голой торчала на крыше, ты еще и средь бела дня совокуплялась с каким-то обычным моряком.

Она выдерживает его взгляд, дерзкая в решимости идти до конца.

— Бывало, я плохо себя вела, но вы хорошо меня научили слушаться. Уверяю вас, я должна быть не в себе, чтобы решиться на такое безумство и снова навлечь на себя ваш гнев.

Вырвав наконец руку, она потирает ее, пытаясь стереть следы от его пальцев.

— Ни одна женщина не дойдет до такого, — говорит она. — Даже проститутка.

— Такая, как ты, Луиза, дойдет. Грязное, распутное существо, — шипит муж сквозь стиснутые зубы. — Если бы я знал, что от тебя будет столько неприятностей… Если бы я знал, что ты окажешься такой никчемной женой, неспособной даже родить ребенка, я бы сделал другой выбор.

Он снова хватает ее за руку и рывком притягивает к себе. Она видит капли пота на его лбу, чувствует его отвратительное дыхание.

— Мне и не нужно было жениться на тебе, потому что твоя мать и так была у меня в руках.

Его слова хуже удара в живот. Белль бы согнулась пополам, но он хватает ее вторую руку и так прижимает к себе, что ей видно, как его глаза наливаются кровью.

— Хочешь знать, что свело твою мать с ума? Я, Луиза. Она заставила твоего отца пожертвовать тобою. Я никогда не хотел тебя.

— Вы лжете, — чуть слышно произносит она.

Он бросает ее руки и отходит от нее с довольным видом.

— Все очень просто. Твой отец задолжал мне денег, а мне понравилась его жена. И мне повезло, твой отец умирал. Я сказал ему, что в оплату долга заберу его жену.

Комната начинает вращаться. Упасть нельзя ни в коем случае. Она должна стоять прямо.

— Но твои родители были так влюблены, — с насмешкой в голосе продолжает он. — Друг друга они любили больше, чем тебя, Луиза, ведь твой отец убедил меня жениться на тебе, а не на твоей матери.

Он смеется.

— Глупец! Ты думаешь, я позволю женщине отказать мне? Для чего, по-твоему, я привез ее из Варшавы в Венецию, когда твой отец умер? Я получил вас обеих по цене одной. Твоей матери мне хватало до тех пор, пока…

По его лицу пробегает тень. Синьор Бжезинский, кажется, недоволен собой. Она видит, что он старается собраться. Взгляд его снова становится холодным.

— Пока не заболела… И мне не пришлось отправить ее на Повелью. И тогда пришла твоя очередь, Луиза.

Заглядывая в черную, испорченную душу своего мужа, она понимает: он говорит правду.

— Нет! — цедит она сквозь зубы.

— Но ты не нормальная, — в ярости продолжает он, брызгая слюной. — Ты не можешь родить ребенка и ведешь себя как последняя шлюха. Переспала с половиной Венеции у меня на глазах. По-моему, у тебя, как и у твоей матери, помутился рассудок. Пора тебе присоединиться к ней.

Он бросается на нее, хватая за шею, но Белль в такой ярости, что зубами впивается в его скулу. Он громко вскрикивает, отшатнувшись. Она видит, что из прокушенной кожи течет кровь.

— Замечательно, — хохочет синьор Бжезинский. — Еще одно доказательство твоего безумия. Я думаю, теперь будет не сложно получить разрешение на расторжение брака. Я смогу найти себе новую, чистую невесту, и мне не придется больше иметь дело с грязной шлюхой.

Он толкает ее на кровать. Она падает на поднос, и столовые приборы с него летят на пол. Он бьет ее по лицу, но она яростно отбивается. Он не отправит ее на этот жуткий остров, чтобы она стала такой же, как мать. Она не станет слушать стоны призраков, обитающих там со времен чумы, когда несчастных больных свозили на остров гнить. Ее не оставят там бродить по берегу, укрытому толстым слоем пепла их сожженных костей. Она помнит встречу с доктором матери, жутковатой личностью, который, несмотря на уверения синьора Бжезинского в том, что он ведущий специалист в своей области, показался Белль настоящим садистом. Он проводил лоботомию! Нет, она не поедет на Повелью. Лучше умереть здесь, на кровати, чем попасть на этот проклятый остров. Обещание, данное отцу, уже не имеет значения. Она не будет заботиться о матери, потому что мать никогда не заботилась о ней.

Она попадает носком между ног синьора Бжезинского, и тот складывается пополам от боли. Она спрыгивает с кровати и бросается к двери, но вспоминает про Пину в ванной и останавливается. Шанс упущен. Муж хватает ее сзади и швыряет на пол. Она падает спиной на ковер. В следующий миг он возвышается над ней, его нога занесена над ее животом.

— Я тебя уничтожу, Луиза, раздавлю эту бесполезную матку, — рычит муж.

«Он похож на демона», — думает Белль. Она закрывает глаза в ожидании боли. Охваченная страхом, на мгновение испытывает жалость к нему. Как он таким стал?

— Стойте!

Она слышит крик Пины. Открыв глаза, видит горничную, которая цепляется за руки синьора Бжезинского. Муж настолько удивлен, что тут же успокаивается и опускает ногу на пол. Но Пина его не отпускает и продолжает изо всех сил оттаскивать в сторону.

— Она носит ребенка! — отчаянно кричит девушка.

Синьор Бжезинский, словно пьяный, отшатывается от Пины и переводит взгляд на Белль, лежащую перед ним на полу.

— Это правда?

Она готова сказать: конечно же, нет. Она не понимает, зачем Пина придумала эту беременность. Ведь она бесплодна. И вдруг ее осеняет: «Это он бесплоден!» В памяти возникает встреча с Сантосом, та самая, когда синьор Бжезинский избил ее. Тогда они были неосторожны. И с тех пор у нее нет менструации. Она прикрывает живот рукой. Ну конечно, вот из-за чего тошнота. Вот как Пина догадалась. Она с благоговением смотрит на Пину, на ее раскрасневшиеся щеки, на испуганные глаза овечки, которую ведут на бойню. Но какая она храбрая, если решилась встать между Белль и ее мужем.

— Да, я ношу ребенка, — шепотом отвечает она.

— Только я уверен, — мрачно говорит он, — что ребенок не мой.

— Никто этого не узнает… — очень тихо вставляет Пина.

«Бесстрашная девочка, — думает Белль. — Она моя защитница».

Синьор Бжезинский смотрит на жену и призадумывается.

— Так это мой наследник? — обращается он к юной сицилийке. — Ублюдок, которого она прижила с каким-то моряком?

Белль садится и убирает с лица волосы.

— Да, — с вызовом произносит она, и муж снова поворачивается к ней. — И ты никогда не увидишь этого ребенка. Мы уезжаем из Венеции.

— Твое положение спасло тебя от Повельи, Луиза. На этот раз, по крайней мере, — резко бросает он. — Я хочу, чтобы этот ребенок стал моим. Наконец-то ты родишь мне наследника… Пусть даже в нем не будет моей крови… Но тебя нужно наказать за это. Сурово.

Она видит, что глаза его превращаются в холодный кремень, и, прежде чем успевает подумать, он хватает Пину за руку и прижимает к стене. Девочка визжит. Белль вскакивает, бежит к озверевшему мужу и вонзает ногти ему в спину. Но он слишком силен, поэтому сбрасывает ее с себя. Потом широко размахивается и бьет Пину в живот. Девушка замолкает, охнув, сгибается пополам.

— Чудовище! — кричит Белль.

Синьор Бжезинский отступает от своей жертвы, и та валится на пол. Белль, бросившись к ней, закрывает девушку руками. Несчастный ребенок трясется, как в судороге. Белль еще никогда не видела мужа в таком неистовстве.

— Не трогай ее! — шипит она.

— А, я вижу, тут хозяйка и служанка прониклись чувствами, — отвечает он сочащимся ядом голосом. — Итак, моя дорогая, если у меня будет повод усомниться в том, что ты исполняешь обязанности приличной жены с ребенком, мне придется наказывать Пину.

Он подходит к женщинам.

— И я буду ее не только бить.

Он грубо засовывает руку между ног Пины, и девушка содрогается от боли и страха. Белль отталкивает его руку.

— Я привяжу тебя к стулу, Луиза, и заставлю смотреть, как я лишаю эту девчонку девственности. И в этом ты будешь виновата.

Пина дрожит в руках Белль, которая сильнее прижимает к себе девушку.

— Если ты хоть волос ее тронешь, я убью тебя, — шипит она на мужа.

Он отступает и хохочет. В этот миг он — воплощенное мужское веселье: держась руками за бока, беззаботно смеется. Ее угрозы кажутся ему смешными и нелепыми.

Когда он выходит из комнаты, Белль представляет, как она хватает подсвечник со своего туалетного столика и с размаху бьет его им по голове.

«Успокойся, — приказывает она себе, — тебе предстоит побег».

Она поворачивается к Пине.

— Как ты?

Горничная не отвечает, все еще не может говорить. Белль поднимает ее на ноги.

— Как только он уйдет, нам нужно бежать.

— Но куда?

Белль бросается к гардеробу и достает дорожную сумку.

— Доверься мне, Пина. Я знаю человека, который нам поможет.

— Я не могу бежать с вами, моя семья…

— Ты должна бежать. Ты представляешь, что с тобой сделает синьор Бжезинский, если останешься? Твоя семья тебя не защищает, и ты не обязана им ничем.

— А если он нас поймает? — Белль слышит, как дрожит от ужаса голос девушки.

— Не поймает. Обещаю.

Белль дала себе слово решить судьбу еще одного человека, хоть и уверена, что они с Пиной будут в безопасности.

Мы спасемся: Пина, ребенок и я.

Сантос спасет их. Разве может он их не спасти?

Валентина

Валентина входит в Темную Комнату. Внутри такой мрак, что ничего нельзя рассмотреть дальше своего носа. Здесь холоднее, чем в Бархатной Преисподней, и ее обнаженная кожа покрывается пупырышками от озноба и волнительного ожидания неизвестности. Кромешная темнота не позволяет ей судить о величине комнаты. Ей неизвестно и то, есть ли здесь кто-нибудь кроме нее. В сапогах на высоких каблуках, боясь споткнуться, она осторожно ступает вперед. В комнате слышится какой-то очень низкий, гулкий звук, пульсация, похожая на биение сердца, отдающееся в висках. Впечатление такое, будто комната, хоть и черна, как сама смерть, на самом деле жива и пульсирует вокруг нее.

Неожиданно звучит щелчок и темноту прорезает столб света. Посреди черной комнаты стоит огромный световой короб в форме стола. Такой же, как у нее дома, только больше. Рядом с ним замер Леонардо, обнаженный, в одной лишь венецианской маске с фантастическими черными перьями и в черных кожаных перчатках — в точном соответствии с ее описанием. Она идет к нему, хотя колени ее дрожат и, кажется, вот-вот подогнутся. Почему она так боится? Ведь это воплощение ее фантазии. Ее тайное желание, надежно запертое внутри Темной Комнаты, где никто другой его не найдет. Она даже сама здесь инкогнито — ее лицо тоже сокрыто маской.

Подойдя к световому коробу, она останавливается. Вспоминает негатив с эротическим изображением, который изучала сегодня утром. С этого началась ее фантазия — воспроизвести сцену, запечатленную на подаренном Тео негативе.

Леонардо молча подает ей руку, и она взбирается на короб. Под толстым стеклом она чувствует тепло ламп. Ослепительный свет заставляет ее отвести взгляд от короба, но все равно она не видит ничего вокруг. Она даже не видит выхода из Темной Комнаты. Сделав глубокий вдох, Валентина ложится ничком на гладкую поверхность короба. Ей представляется, как она сейчас выглядит со стороны — обнаженное тело, объятое потоком света. Кроме туфель и маски, на ней ничего нет. Она раздвигает ноги и сгибает их в коленях, расставив в стороны тонкие каблуки. Приподнимает таз и выставляет напоказ самый сокровенный уголок своего тела, понимая, насколько соблазнительно выглядит, и оттого испытывая неимоверное удовольствие. Потом изгибается и кладет руку между ягодиц. Расставляет пальцы и вводит указательный в себя, приподнимая заднюю часть своего тела. Она ощущает себя распутной и бесстыдной. Леонардо стоит за ней, наблюдает. Маска скрывает его реакцию. Она смотрит на него, приоткрывает рот и проводит языком по нижней губе.

Он подходит к самому столу, так что свет освещает его снизу вверх, придавая его маске совершенно потусторонний вид.

— Чего ты желаешь, Валентина? — произносит он властным голосом.

— Сделать приятно тебе, — шепчет она, вводя палец еще глубже, и приподнимает зад, предлагая себя.

Он берет ее руку и заводит ей за голову. К углам светового короба приделаны кожаные ремни. Он продевает в них ее руки и крепко затягивает. Соски затвердели от предвкушения, дыхание стало отрывистым. Он, не снимая перчатки, ведет пальцем по ее спине, проходит между ягодицами и опускается ниже. Она вздрагивает, когда холодная кожа перчатки прикасается к ней внутри. Он быстро убирает руку, и она содрогается от желания снова почувствовать это прикосновение. Он раздвигает ее ноги в сапогах еще шире и, опустив так, что она теперь лежит распластанной на стеклянной крышке короба, пристегивает лодыжки.

Он начинает гладить ее ноги затянутыми в перчатки руками, массирует икры, постепенно поднимаясь выше, к бедрам. Вот уже его руки на ее ягодицах, гладят, массируют. Ощущения от прикосновения эластичной кожи к телу становятся все более яркими. Неожиданно он перестает ее гладить. Одна его рука прижата к ее пояснице. В следующий миг она чувствует, как его вторая ладонь в перчатке хлестко хлопает по ягодице. Она вздрагивает от неожиданности, страха, восторга. Он хлопает еще раз. Жгучая боль доводит ее до экстаза. Он в третий раз хлопает ее, и на этот раз боль стрелами наслаждения пронизывает все тело.

О да, все так, как в фантазии, только намного, намного ярче.

Четыре. Пять. Шесть шлепков. Внутри у нее все дрожит, тело молит о продолжении. Он молча переходит к противоположной стороне стола. Она смотрит на него из-под маски. Они оба актеры в ее эротическом спектакле. Обнаженные и одновременно защищенные. Она наблюдает, как он стягивает перчатки. Медленно, палец за пальцем, освобождает руку. А потом он снимает перья со своей маски и проводит нежным черным пером у себя между пальцев. Она облизывает губы, задыхаясь от желания. Не произнося ни слова, он снова обходит стол, ведя кончиком пера по ее спине, рисуя круги у нее на коже. Она представляет себе, что это татуировки ее вожделения, символы того, чего она жаждет больше всего.

Перо Леонардо уже добралось до основания ног Валентины, его кончиком он щекочет ее клитор. После грубых ударов легкое, деликатное прикосновение доставляет особенное удовольствие. Этот контраст заставляет кипеть ее кровь, а тело изнывает от желания. Не переставая работать кончиком пера, он вводит в нее пальцы. Не один, а два глубоко входят в нее, заставляя трепетать от возбуждения.

— Да, да, — нарушая тишину, бормочет она.

Леонардо извлекает из нее пальцы и постепенно замедляет движение пером.

— Я думаю, Валентина, теперь ты готова, — говорит он. — Готова к сюрпризу.

Она внутренне сжимается. К какому еще сюрпризу?

— Разве ты не этого хочешь?

Пока он произносит эти слова, чиркает спичка и в глубине темной комнаты загорается огонек. Там кто-то есть. Она видит, как маленький огонек зажигает фитиль, потом пара рук поднимает свечу. Беспрерывный пульсирующий звук в комнате постепенно подчиняет ее своему ритму и словно поглощает тело Валентины. Биение уже идет не со стороны, а исходит из нее самой, заставляя сердце биться учащенно. По мере того как огонек приближается, она начинает различать над собой маску, которая в этом черно-белом помещении из-за горящей свечи кажется золотой. В Темной Комнате, кроме нее и Леонардо, находится еще один человек, он наблюдает за тем, как она, окруженная светом, подчиняется чужой воле. Она для них — зрелище, объект, на который нужно смотреть, которым можно восхищаться, которому стóит поклоняться.

Однако она не может справиться со страхом, растекающимся по всему ее телу. Она полностью в их власти, привязана к световому коробу. Валентина могла бы велеть Леонардо остановиться — он обещал, что в Темной Комнате она сможет сделать это в любое время, — но, кто знает, возможно, он не выполнит ее веление. Может оказаться, что он совсем не такой, каким она его считает. Вдруг душа у него столь же темная, как эта комната, и ему нельзя доверять? Что-то страшное может случиться с ней.

Точно услышав ее мысли, Леонардо нежно проводит рукой по ее волосам, словно успокаивает испуганную лошадь.

— Не бойся, Валентина. Я знаю, что ты этого хочешь.

Фигура со свечой приближается к ней. Она зажмуривает глаза, во рту вдруг пересыхает. Что Леонардо и этот второй человек сделают с ней? Он говорит, что она этого желает, но сейчас Валентина и сама не знает, чего ей хочется. А если Леонардо думает, что она на самом деле желает почувствовать боль? Сколько еще подчинения и боли она сможет вытерпеть? Где ее предел?

Лежа с зажмуренными глазами и размышляя, не сбежать ли из Темной Комнаты, она вдруг где-то в глубине своего тела ощущает пульсацию. Страх заводит ее. Она сжимает веки еще сильнее и вздрагивает, когда к ней прикасается рука. Прикосновение теплое и нежное. Это не жестокая рука. Она один за другим гладит каждый ее палец и расстегивает ремни на ее запястьях. Тогда Валентина открывает глаза и смотрит на второго человека в маске. Леонардо исчез из Темной Комнаты. Теперь здесь остались только она и незнакомец. Он обходит световой короб, неторопливо расстегивая ремни. Что-то в его движениях кажется ей смутно знакомым. Она вытягивает шею, чтобы получше рассмотреть, но поднимающееся снизу сияние слепит ей глаза.

Наконец она освобождена. Она сводит ноги и становится на колени. Человек в маске стоит перед ней. Она в нерешительности смотрит на него, не зная, как поступить. Он слегка склоняет голову набок, как будто задает ей немой вопрос, и по этому движению она внезапно узнает его.

— Тео! — восклицает она и подается к нему. — Тео, это ты?

Человек не отвечает. Она протягивает руки, чтобы снять с него маску, но он перехватывает их и отводит. Потом наклоняется и целует ее. О да, это ее любовник, сомнений не остается. Она узнает его поцелуй, нежность губ. О, как же она соскучилась по его прикосновениям! Она открывает рот.

— Тео, — говорит она. — Что происходит? Зачем ты здесь?

Вместо ответа Тео прикладывает к губам палец.

— Тсс, — вот и все, что он произносит.

Она чувствует искру раздражения. Зачем он затеял всю эту игру с ней?

— Тео, отвечай, — требует она.

Но он качает головой, снова прикладывает палец к губам, и она вдруг вспоминает, что сама так делает каждый раз, когда они занимаются любовью. Она не разрешает ему говорить. Впервые Валентина осознает, насколько неприятно для него не иметь возможности поделиться с ней своими мыслями и впечатлениями. Свет в коробе начинает мигать, Тео снимает ее, одной рукой удерживая на весу, а другой совсем выключает свет. Как хорошо оказаться рядом с ним. Она чувствует себя в полной безопасности, хотя комната погрузилась в непроницаемую тьму. Она не знает, куда он ее отнес, но, когда он сажает ее, она под собой чувствует что-то мягкое, наверное, это какая-то кровать, накрытая чем-то бархатным и шелковым. Низкий пульсирующий звук начинает затихать, и теперь она слышит лишь непонятно откуда доносящиеся экзотические переливы восточной музыки. Комната наполняется запахом ладана, что подчеркивает восточный колорит. Ее тело все еще открыто после игр Леонардо. Теперь, когда страх исчез, она чувствует себя расслабленной, как спящая кошка, жидкой и тягучей, словно сироп. Ей все равно, как Тео оказался здесь и что он думает о ней и Леонардо. Наверняка он в деле, раз является частью ее фантазии и находится здесь, в Темной Комнате.

Она ложится на кровать и притягивает Тео к себе. Он снимает маски, но в темноте его лица все равно не различить. Они слепы и немы, поэтому музыка чувств наполняет их души, все ощущения сосредотачиваются на взаимодействии тел. Как правильно и по-настоящему он пахнет, она чувствует это, обнимая его. Она прячет лицо на его плече и вдыхает. Только сейчас Валентина понимает, как сильно скучала по нему. Они целуются все крепче и глубже, и она ощущает его сладостный вкус. Ни один другой мужчина не может быть таким вкусным. Когда он входит в нее, она оплетает его руками, охваченная желанием не отпускать Тео никогда. Из нее вырывается удовлетворенный стон. Она была создана для этого мужчины. Он идеально наполняет ее. Он — само совершенство. Поначалу они медленно вместе двигаются в такт, а потом он начинает набирать скорость. Предварительная игра Леонардо сделала ее особенно чувствительной к прикосновениям любовника. Она чувствует каждый его толчок, его конец проникает в самое ее сердце. Леонардо прав. Это ее главная и совершенная фантазия. Остаться с любовником наедине, здесь, в Темной Комнате. Показать ему свою любовь. Он не увидит и не услышит ее, но наверняка почувствует. Он увлекает ее вместе с собой все выше и выше. Его молчание заводит ее все сильнее и сильнее, и она растворяется в его страсти, сливаясь с ним, когда они вместе испытывают оргазм.

Потом они лежат, сплетясь телами. Она устала, никогда в жизни еще так не уставала. Голова ее у него на груди, биение сердца Тео успокаивает, навевает сон.

Просыпается она в той же Темной Комнате, только теперь полной свечей. Их огоньки, мерцая, освещают помещение. Она видит, что комната довольно просторная. Здесь все черное, но мягкое: черный бархат на стенах, густые черные ковры, черные шелковые и бархатные подушки. Световой короб исчез. Она осматривается, ищет Тео, но его нигде нет. Сердце горько сжимается.

— Тео! — в отчаянии зовет она.

Открывается дверь, но в комнату входит не Тео, это Леонардо. Теперь он без маски и в шелковом халате, свободно перевязанном на талии поясом. Перед собой он несет большую чашу, из которой валит пар. Валентина сразу чувствует аромат иланг-иланга и жасмина. Какой знакомый запах.

— Где Тео? — спрашивает она, присаживаясь.

Он ставит чашу у ног Валентины и достает из-под черной кровати кипу миниатюрных полотенец.

— Расслабься, — загадочно отвечает он, нежно приглаживая ее волосы. Погружает одно из полотенец в душистую воду, выкручивает. — Закрой глаза.

Она невольно подчиняется. Он кладет влажное и пахучее полотенце ей на лицо, и эффект наступает мгновенно. Она понимает, что все ее тело, вывернутое наизнанку приключениями в Темной Комнате, ноет и болит. Она слышит, что он окунает в воду еще одно полотенце. Горячее, источающее пар, оно ложится ей на грудь, следующее — на живот. Она забывается в блаженной истоме, как будто Леонардо накачивает ее наркотиками. И только когда кладет очередное полотенце между ее бедер и еще одно на таз, она вспоминает. Он знает. Тео, наверное, рассказал ему.

Дата добавления: 2015-08-29