Всю ночь Вадиму снились кошмары. Они не имели сюжета, смысла, а главное, были черно-белыми, отчего становились особенно зловещими. Во сне он кого-то уговаривал добавить желтой краски, помыть кисти, разбавить белила… Проснулся Вадим в поту. «Господи, занимаюсь музыкой, а снятся мольберты! – Он долго лежал, открыв глаза, прислушиваясь в дыханию Гали. – И она бедная, и я несчастный, только Аля, наверное, счастливая! Так, наверное, и должно быть, не всем же счастье! Заеду сегодня к Елене Семеновне, а то вчера совсем невменяемый был!»
И он заехал. И задал вопрос, который мучил его весь прошлый вечер, снился в виде кошмара ночью и днем неотступно преследовал.
– Елена Семеновна, можно я еще посмотрю вчерашнюю фотографию? Пожалуйста, очень вас прошу. – Что-то прозвучало в его голосе такое, что мать Али встала и принесла альбом.
– Скажите, кто это? – Вадим указал на мужчину, которого приметил вчера.
– Почему вы спрашиваете?
– Он мне кого-то напоминает, а кого – понять не могу. Прямо-таки заноза…
Елена Семеновна молчала, она смотрела в альбом и, казалось, принимала решение. Наконец она подняла глаза и произнесла:
– Он вам напоминает Алю. Как ни абсурдно прозвучит эта фраза. Это ее отец.
Вадим присмотрелся – да, было что-то общее, сейчас он тоже это понял, но успокоения не наступило. Лицо было знакомо не только Алиными чертами.
– Пожалуй… – Уловив растерянность в его голосе, Елена Семеновна вышла в другую комнату и вернулась с завернутой в газету книгой.
– Вы помните? Я купила это в Зальцбурге. Этот альбом в Советском Союзе купить было нельзя. Так вот, это альбом произведений Алиного отца. Он художник. Фотография, которую я вам показала, – это его проводы. Он уезжал из страны навсегда, в эмиграцию. Он никогда не хотел жить здесь, всегда все ругал, брюзжал, хотя достиг многого. Но ему хотелось другой, совсем другой жизни. У нас были с ним отношения, но так, не роман, не любовь, а дружба и постель. Сейчас бы сказали, секс. Я не постесняюсь вас, это был действительно секс. Во всяком случае, он сам так говорил. Но я его любила, просто знала, что эта любовь напрасна – из страны я уезжать не хотела. А он уехал, и больше ни разу я его не слышала и не видела. Знакомые говорили, что там, на Западе, он сделал отличную карьеру. Нет, он не добился всемирной славы или известности, он научился писать картины, которые имели сбыт. Коммерческий художник. Он разбогател, обуржуазился. Впрочем, он всегда был склонен к подобному. Мы были проще, а он словно из семьи князей, хотя на самом деле его мать работала швеей на фабрике. Он, кстати, шить умел отлично. У него было множество талантов и немало способностей. Человек он был увлекающийся. Пользовался успехом у женщин. Он уехал, я осталась. Родилась Аля. Она – желанный ребенок. Я хотела дочь от человека, которого любила, но который об этом даже не догадывался. И не догадывается. – Елена Семеновна развернула книгу и передала ее Вадиму. Он ее уже видел мельком тогда, в Зальцбурге. Сейчас он в каком-то оцепенении листал страницы и видел картины, которые висели на стенах в усадьбе Алекса Тенина.
– Его фамилия…
– Тенин. Но Аля носит мою фамилию и никогда ничего не слышала об отце, и я надеюсь, что не услышит. Ни к чему это.
– Да, конечно… – Вадим чувствовал, что пот ручейком сбегает по спине. Он должен молчать. Елена Семеновна ничего не должна знать об отношениях Али и отца. Он сам должен все рассказать Але. Это его обязанность. Если бы не он, не поездка в Зальцбург, ничего этого не случилось бы. Во всем виноват он.
Как длинна жизнь в дороге! Вадиму казались вечностью и этот стремительный взлет, и быстрая посадка, а уж само время, проведенное в облаках, ползло еле-еле, мучая своей безвыходностью. И такси, которое летело по автобану, было черепахой, и быстрый шаг тоже был невыносимо медлителен. Вот они, знакомые двери пансиона. Увидев их, Вадим понял, что труднее задачи он в своей жизни еще не решал. Он остановился как вкопанный, собираясь с духом, еще раз повторил мысленно то, что сотни раз повторял про себя всю дорогу, и потянул тяжелую дверь.
– Фрейлейн Корсакова? Она выехала из пансиона. Да, совсем. Несколько дней назад. Нет, я не знаю ее нового адреса. Она ничего не оставила. Затрудняюсь сказать.
Вадим выронил из рук полупустую дорожную сумку. Нет, конечно, он ее найдет, но когда? И что она делает сейчас?! Куда она могла уехать?! Господи! Да к Тенину! Как он сразу не сообразил! Надо взять такси…
– Cкажите, а на мое имя никаких писем не оставлено? Мистер Спиридонов.
– Для вас фрейлейн Корсакова оставила записку. – Портье протянул маленький конверт.
«Мой точный адрес на обороте. Ключ в конверте. Очень жду. Аля».
– Пожалуйста, вызовите мне такси.
Еще через полчаса Вадим ехал по направлению к небольшому городу. Уже в машине он узнал этот путь – когда-то они так ехали в гости к Алексу Тенину. «Все логично, она хотела быть ближе к нему. Только как ей все открыть! Как ей сказать, что она влюблена в собственного отца?! Что будет с ней, когда она все узнает?! Нет, надо что-то придумать!» Вадим прикрыл глаза – надо было собраться с мыслями.
Открыл он глаза от толчка – машина свернула с основной дороги и теперь ехала по улице небольшого селения. Вот показался главный городской собор, вот старая монастырская стена и колокольня, вот здание в стиле неоклассицизма – это наверняка городская ратуша. Вадим еще раз протянул записку водителю.
– Yes, yes! I know! – закивал тот.
Они остановились перед высоким, этажей в пять, зданием старой постройки. Вадим расплатился и вышел из машины. Тихая улица провинциального городка, мощеные тротуары, палисадники двухэтажных белых домиков. Типичная австрийская глубинка. «Зачем она сюда переехала?! Из такого города, как Зальцбург!» – Вадим внимательно осмотрел панель со звонками. Вот она, фамилия Али. Он хотел было позвонить, но вспомнил про оставленные ключи. Он поднес ключ к замочной скважине, дверь мягко щелкнула, и на пороге появился Алекс Тенин.
– Вы?!
– Вы?! – Вадим захлебнулся от волнения. – Алекс, нам надо срочно поговорить! Пожалуйста, отойдем куда-нибудь!
– Господи, что случилось! На вас лица нет!
– Случилось то, что должно заставить вас уехать и никогда больше не встречаться с Алей!
– С фрейлейн Корсаковой?! Ах, нет, господин Спиридонов, все, что угодно, только не это! Мне легче отказаться от моих садовых роз, нежели отказаться от удовольствия видеть эти глаза. Не шутите так!
– Я не шучу, я требую сюда больше не ездить! Понимаете?! Не ездить, не встречаться, не отвечать на ее звонки и письма. Она немного поплачет да успокоится. И не заставляйте меня вам все объяснять! Если, конечно, вам дорога Аля!
– Послушайте, вы ведете себя более чем странно! Вы хотя бы намекнули, чем вызваны эти ваши требования. Если обычной мужской ревностью, то учтите, меня этим не проймешь! Я завоевываю и не отдаю. Ничего! Ни успеха, ни славы, ни женщин! Вы слишком молоды, чтобы тягаться со мной. – Герр Тенин нервно поправил манжеты великолепной сорочки, которые на положенные полтора сантиметра выглядывали из-под рукавов костюма.
– Я не могу вам сказать, это не моя тайна. Это не мое прошлое, вы должны меня понять, поверить мне на слово… И оставить Алю. Я вас очень прошу! Хотите, я увезу ее, обеспечу перевод в любое, самое лучшее учебное заведение Америки?! Я сделаю все, только мне нужны гарантии, что вы не последуете за ней, не будете писать ей письма и звонить. Я могу вам заплатить за эти гарантии. Могу заплатить очень хорошо – я богат. Очень богат. Думаю, что даже богаче вас. Мне отец оставил огромное наследство, и я готов его сейчас отдать вам, если только вы откажетесь от Али. Прошу вас. Вы должны для нее умереть!
– Это уж слишком! Не просите меня умереть. Ни в каком смысле. И вообще, всякая мелодрама – это дурной тон, а в ваших устах она превращается в фарс. Простите, молодой человек, мне некогда…
– Еще раз прошу…
– Еще раз прошу пропустить меня.
– Аля – ваша дочь!
Вадим выпалил эти слова и тут же почувствовал облегчение. Нет, впереди самое трудное – ничего не объясняя, уговорить Алю уехать. И все же сейчас ему стало легче.
– Как вы сказали? – Герр Тенин, сохраняя спокойствие, ждал повторения фразы.
– Простите, я вмешиваюсь в такие личные дела, но у меня нет выхода. Никто, кроме меня, об этом не знает. Никто не знает, что вы и Аля встретились. Уж больно невероятное совпадение! Но она точно ваша дочь. Я в Москве, в доме Елены Семеновны Корсаковой, видел фотографию. Вы на ней четвертый слева, сзади вас – Алина мама. Этот снимок сделан в самый канун вашего отъезда в Вену. Вы уезжали из Советского Союза. Мне Елена Семеновна сказала, что вы встречались… Она, кстати, не знает, где вы, слышала только, что вы стали известным художником. Она в Зальцбурге купила альбом с репродукциями ваших картин.
Вадим говорил без остановки, боясь, что Тенин сейчас уйдет, сбежит, не выдержав того, что узнал. Но Алекс сохранял полное самообладание, только пальцы, сжимающие дорогой щегольский зонт-трость, побелели.
– Это все точно? Ошибки быть не может?
– Думаю, нет. Вы же помните Елену Корсакову?
– Помню. Лену Корсакову помнил, – поправился Тенин, – потом забыл. Я вообще забыл ту жизнь. Она мне не нравилась. Я мечтал о той, которой живу сейчас. Так, иногда что-то думалось о прошлом, но это была не ностальгия, а, скорее, любопытство – как там? Когда я встретил Алю, то не мог не удивиться ей – столько достоинств, закутанных в нерешительность. И казалась она мне не очень счастливой… Вы угадали ее. Это ваша находка. Но самое главное, вы не очень-то удивили меня своей новостью – я и так относился к Але, как к дочери. Это произошло как-то само собой. Просто теперь я знаю, что чутье меня никогда не обманывает.
– Уезжайте, оставьте ее. Не надо, чтобы она что-то узнала. Пусть она думает, что у нее нет отца, чем страдает от сознания преступной связи…
– Вы говорите как в пошлых романах… Пойдемте. – Алекс Тенин опять вошел в подъезд, из которого вышел несколько минут назад.
– Куда вы? К ней? Нельзя так! Вы представляете, что с ней будет?!
– Пойдемте. Я знаю, что делаю.
Они вошли в подъезд и вызвали лифт.
– Кстати, как вы узнали, что она теперь живет здесь? – Тенин с любопытством посмотрел на Вадима.
– Вот, она оставила для меня в пансионе.
– Понятно. – Тенин повертел в руках бумажку. – Не сочтите меня злопамятным, но теперь моя очередь удивлять вас.
С этими словами он распахнул дверь одной из квартир.
– Я так и знала – вы что-то забыли? – раздался Алин голос.
– Да, я забыл дочь. А заодно, думаю, и зятя. – Тенин, улыбаясь, смотрел на Вадима. А Вадим смотрел на Алю, позади которой стоял его брат Юрий.
– А дочь – это кто? – Аля удивилась Вадиму, и только потом до нее дошли слова Тенина. – Нет, этого не может быть.
– Может. Что должно быть, то и случится.
– А кто – зять? – Вадим устало присел на дурацкого вида банкетку, стоящую в холле.
Относительно Юры и Али все ошибались. Ошибались все те, кто знал об их отношениях, – друзья и многочисленные знакомые Юры, немногочисленные однокурсники Али, даже наблюдательный и дотошный в таких вещах Алекс Тенин, и тот ошибался.
«Жаль, роман закрутит на полчаса, а девочка будет с разбитым сердцем!» – думал он, поглядывая, как Юра вьется около Али. Ему в голову не приходило, что в этих отношениях все развивалось против очевидной логики.
На тот момент, когда Юра, выжимая семьсот лошадиных сил, взбирался на холм к дому Тенина, он был свободен. Недавняя подруга ушла, не выдержав легкости отношений, – все ее попытки хоть как-то закрепиться в его пространстве, кончались неизменными ссорами.
– Почему ты не сказал, что мы вместе? Что я – твоя девушка?
– Зачем? Это никого не интересует.
– Это важно мне.
– Я к тебе очень хорошо отношусь, но не считаю нужным извещать кого-то о нашем статусе.
Аля, которую он встретил, удивила его не внешностью, не тоненькой фигурой, она удивила его радостью и любопытством на лице. Не было никакой нарочитой небрежности и кокетства. С таким лицом гуляют дети, отпущенные родителями «под честное слово» на дальнюю улицу. Столько восторга было в ее облике, что Юра остановил машину и решил подглядеть за ней. Она заметила это и испугалась, что тоже тронуло его. Обычно девушки, заприметив шикарную Юрину машину, в лучшем случае поворачивались выигрышным профилем, в худшем – сами старались познакомиться.
Потом, увидев ее с братом у Тенина в доме, он догадался, что это та самая девушка, голос которой перевернул все планы Вадима. Интересно было наблюдать за ней – смесь робости, любопытства, достоинства и растерянности. «Такой что «Мерседес», что лошадь – без разницы. А здесь растерялась. Хотя, может, это так кажется!» – размышлял Юра, очередной раз удивляясь Тенину. Неспроста последовало это приглашение, его друг обожал подобного рода сюрпризы. Брат Юру не удивил – они не виделись достаточно долго, но Вадим по-прежнему был необаятелен и ничего не делал для того, чтобы понравиться людям. Его манеры были правильными, но скрывать настроение, какое бы оно ни было, он не старался. Юра с любопытством наблюдал, как Аля старалась смягчить ситуацию, пытаясь привлечь к разговору забившегося в угол дивана Вадима. «Она его еще не знает. Братец не меняется, потому что не считает нужным. Ему люди не нужны. С такими тяжело!» – думал Юра. В гостиной у Тенина, где собрались люди богатые, искушенные и без труда ориентирующиеся в светских лабиринтах, попытки Али производили трогательное в своей беспомощности впечатление, и Юре вдруг захотелось прийти ей на выручку. Он развеселил всех какой-то хлесткой фразой и тем самым разрядил обстановку. Юра тогда порадовался, как ребенок, но эта радость имела отношение к Але, но никак не к брату, все еще пребывающему в скверном состоянии духа.
Пожалуй, нет неприятнее и некрасивее соперничества, чем соперничество между близкими родственниками. Желание взять верх порой не сдерживается принятыми между посторонними людьми условностями. Там, где коллега соблюдет хотя бы приличествующую форму, родственнник ею пренебрежет, совершенно не озаботившись тем, какое впечатление он производит. Без церемоний, одним словом.
Вадим и Юра, разъехавшись, увезли с собой недовольство друг другом. Расстояние и время не помогли им обрести родственную близость, которая иногда возникает у людей взрослых в разлуке. Они почти не интересовались друг другом – Варвара Сергеевна тщетно пыталась привлечь их внимание к родственным обязательствам, но отклика не находила.
«Растут, словно чужие!» – думала она о братьях, которые в глубине души и рады были бы сделать шаг навстречу друг другу, но одному мешал характер, другому – обида. Юра совершенно искренне полагал, что Вадим нарочно его игнорировал, подчеркивая свое старшинство, и потому отвечал брату ироничным высокомерием. Неумение достойно держаться в обществе, неудачный выбор жены – неброской и скромной – все это младший брат сопровождал едкими комментариями. Правда, иногда его занимал вопрос: не впустую ли он так усердствует, чувствует ли Вадим эту иронию? По внешнему виду о переживанияях брата ничего нельзя было сказать.
Детские и подростковые обиды плавно перешли в возраст, когда карьера является у мужчины чуть ли не самым главным мерилом зрелости. Оба брата достигли, хоть и разными путями, успехов в делах, и казалось, что вот сейчас соперничество должно отойти на второй план. Друг другу они уже все доказали. Варвара Сергеевна по этому поводу любила говорить так:
– Можно умирать. Внуков не дождалась, но карьеру мальчики сделали.
Она сама не могла сказать, чей успех ей ближе – Вадима, который прошел сложный путь становления в собственном, построенном с нуля бизнесе, или Юры, которому, казалось, чиновничья карьера давалась точно так же легко, как и светская беседа. Любила она обоих, но великодушнее относилась к младшему.
– Юре сложнее – это с каким количеством людей надо общаться! И вообще управлять людьми – нет тяжелее работы. Куда проще выполнять готовые поручения. И все эти командировки длительные за границу – это тоже все очень непросто.
О том, что Вадим управляет огромной компанией, она как-то не упоминала.
Сохранив привычку сплетничать с матерью, Юра часто рассуждал:
– Мам, неужели надо было так быстро жениться? Вот что он теперь будет делать с этой Алей?
– А что он должен с ней делать?
– Мам, мне кажется, Галя неспроста беспокоится.
– Юр, глупости не говори. Аля – ребенок. Да и с Галей они живут нормально. Я, конечно, не такую жену для него хотела, но что поделаешь. Вот ты когда женишься?
– Мне некогда. Мам, я себе не принадлежу.
Эта фраза или нечто подобное говорилось обычно со вздохом, и мать, хоть и улыбалась сыновнему бахвальству, в душе гордилась.
– Но жениться же надо, Юра. Должны быть дети…
Юра слушал повторение материнских рассуждений, а сам думал, что ни с одной женщиной, с которой встречался, он бы жить не хотел. Свобода, в его мужском понимании, заключалась не в возможности делать, что захочешь, а в возможности планировать, что захочешь. В семье же это обычно получается с трудом.
Жить с женщиной, униженной «домостроем», – удовольствие маленькое, а тратить время на уговоры и убеждения, что, например, покупка еще одного внедорожника предпочтительнее покупки земельного участка, не хотелось. Кроме этих вопросов, в семейной жизни неизбежно могли возникнуть и другие, более тонкие, требующие душевной щепетильности, а эту роскошь Юра позволял только в отношении матери.
Красивая внешность, деньги, роскошные вещи, которые Юра полюбил носить и которыми он привык пользоваться, – все это превратило его в объект агрессивного женского внимания. Невесты разных калибров – от банковских скромных тружениц в форменных юбочках и шейных платочках до состоятельных деловых женщин – пытались хоть на какое-то время завладеть его вниманием. Вниманием он «одарял», неизменно подчеркивая, что в его жизни пока присутствует только одна женщина – мать. Девушки млели – им казалось, что он само совершенство, – эта подчеркнутая любовь к матери добавила блеска его фигуре.
Относительно Али и Юры все ошибались. Не Аля увлеклась блестящим, успешным молодым человеком, а этот донжуан, повеса и эгоист внезапно почувствовал желание быть добрым и внимательным, заботливым и ласковым в отношении этой девушки. Тогда, у Тенина, в окружении этих «акул» светской жизни, для которых неловкость новичков была словно перец и горчица к пресному блюду, он вдруг захотел защитить Алю и с радостью отметил ее благодарность.
На следующий день, когда Вадим со своей подопечной уехал, Юра ушел на долгую прогулку. Он выбрал тот самый путь, ту самую дорогу, где в первый раз повстречал Алю. Он шел и думал о том, что как хорошо бы влюбить в себя эту девушку, увести ее от брата. Ему захотелось сделать это в силу мужских амбиций, из озорного самодовольства и мелкой мести за детские и юношеские обиды. Это извечное соперничество с братом сделало предвкушение романа острым и пряным. Он знал свою власть над женщинами – эта девочка была проста и наивна, и ему ничего не стоило вскружить ей голову.
Дорога резко повернула и пошла под откос. Именно здесь они повстречались. Юра вспомнил лицо Али и вдруг почувствовал, что в глубине души уже появились радость и уязвимость, ликование и опасение, надежда и отчаяние. Все то, что предшествует любви. «Я – ненормальный! Вокруг столько женщин, – думал про себя он. – Зачем я это затеваю?! А впрочем… если и не женюсь, так хоть насолю брату! Пусть понервничает, зануда этакий! И это я подумал о женитьбе?!»
Сколько времени прошло с момента их встречи до того момента, когда он почувствовал, что должен ее разыскать, Юра даже не понял. Он не замечал, как пролетали дни, занятые поездками, разговорами, встречами. Она не замечал солнца, дождя и холода. Природа, окружение, да и весь мир были всего лишь оболочкой, из которой надо было вырваться, чтобы завоевать Алю. Однажды он набрал ее телефон, благо искать долго не пришлось – учебное заведение, где она училась, было известным.
– Аля, добрый день! Вы не узнаете меня? Это Юрий. – Он едва удержался, чтобы не добавить «брат Вадима».
– Да, я слушаю. – На том конце ответили сразу, словно только и ждали звонка.
– Аля… я без вас скучаю.
Его слова прозучали так, будто они были знакомы много лет, дружили, стали близкими людьми, а потом вдруг разлучились. Она не удивилась, не стала кокетничать, не изобразила смущение. Она только произнесла:
– Я рада, – подарив тем самым ему надежду.
Что больше всего удивило его на их первом свидании? Воротничок. Маленький беленький воротничок, который аккуратно лежал на темной шерстяной кофточке. На фоне этого воротничка лицо с припухлыми глазами и нежным румянцем казалось совсем детским.
– Аля, – развел Юра руками, – я боюсь, меня арестуют за совращение малолетних. Вы выглядите как первоклашка в начале учебного года.
– Это плохо?
– Что меня арестуют?
– Что я – как первоклашка?
– Это хорошо, только мне не по себе. Я себе кажусь старым, неопрятным и испорченным.
– Нет, вы не старый. Вы очень красивый. Аккуратный. И испорченный, – Аля аккуратно слизала мороженое с ложечки. – Поэтому вы зря собрались за мной ухаживать. Я – неиспорченная.
Тут она поперхнулась от собственной прямолинейности, но продолжила:
– И боюсь, я вам буду неинтересна.
«Понятно, братец с ней даже не целовался. Ну и дурак!» – Юра старательно размешивал кофе и судорожно искал ответ. Аля пренебрегала всеми приемами кокетства.
– Почему вы думаете, что мне нужна испорченная девушка?
– Это видно по вашим повадкам. По жестам. Но больше всего – по глазам. Они у вас холодные.
– Холодные?! Аля, вы хотите сказать, что я смотрю на вас холодными глазами?!
– Нет, на меня вы смотрите совсем другими глазами. Так на меня смотрел мой учитель музыки. В Москве. Он был в меня влюблен. Я потом догадалась, когда мама сказала, что, вероятно, я выйду за него замуж.
– Как? Вас хотели выдать замуж? Насильно?
– Ну почему насильно? Меня хотели убедить, что это мне будет полезно.
– Нет, ну замуж действительно полезно выходить, – Юра сам удивлялся тому, что говорит, – но только по любви.
– Вот и я так думаю. Поэтому за мной не стоит ухаживать. Я за вас замуж не выйду.
«Интересно, это что – «наив»? Или она действительно такая… неиспорченная?» Юра углубился в меню, чтобы выиграть время для ответа. Понять, насколько серьезно говорила девушка, он не мог. Конечно, в его арсенале были фразы и колкие, и высокомерные, и снисходительные, произнеся которые можно было дать понять, как смешна самонадеянность Али. Но ни одну из них он не произнес. Вместо этого он уставился на ее белый воротничок и спросил невпопад:
– Это сейчас модно?
– Что?
– Ну, такое беленькое?
– А, это? Это всегда модно. Классика. Можете порекомендовать вашим подружкам.
– Каким подружкам?
– На которых вы смотрите холодными глазами.
Юре показалось, что с ним играют в какую-то неведомую игру, в которой он из охотника превращается в дичь. Аля тем временем доела мороженое, отодвинула матовую креманку и вздохнула:
– Вот мы с вами все и обсудили. Если можно, закажите теплого молока – мне нельзя горло простужать.
Юра заказал молоко, которое принесли в большой широкой чашке, и Аля, ухватившись тонкими пальцами за ручку, стала пить его медленными маленькими глотками. Юра искоса посмотрел на ее маленький подбородок, на тонкую, чуть загорелую шею, завитки волос, выбившиеся из низкой косы, и вдруг на мгновение представил, что все это достанется Вадиму. Все-все. Вадиму. Вместе с голосом и славой. И если даже не будет славы, одна только мысль, что эта нежность будет принадлежать брату, показалась ему ужасно несправедливой.
– Я приглашаю вас на обед. Вы пойдете?
Впервые в жизни его волновал ответ на этот вопрос. Он встретил девушку, которая дразнила его своей несговорчивостью. Более того, он понимал, что не очень нравится ей, не нравится именно тем, чем нравился другим. И совершенно очевидно ей нравился брат. «Нет, может, она в него и не влюблена, но видит в нем этакий образец благородства. Это можно уловить из ее слов», – думал Юра и… обижался. Обижался на брата. Алю же он пока понять не мог. В этой девушке была тайна, которую она не спешила открыть, которой не спешила поделиться. Словно знала высокую цену своей загадке.
– На обед – да. Замуж – нет. – Чашка молока уже опустела, а Аля стала похожа на маленькую сытую кошечку.
Только потом, проводив ее до дверей дома, Юра сообразил, что он ни разу не опроверг эту нелепую в своем нахальстве фразу. «Боится замужества. И я ей не нравлюсь. Кто бы мог подумать!» – эта мысль крутилась у него весь долгий и беспокойный вечер.
Очень сложно было делить Алю между занятиями, Тениным, вдруг загоревшимся идеей просвещения молодых девушек, и Вадимом, который имел обыкновение наезжать внезапно и, словно неповоротливый краб с клешнями, удерживать подопечную подле себя. Если занятиями и Тениным Аля иногда жертвовала, то появление Вадима означало ее полную изоляцию. Причем эта изоляция была добровольная.
– Юра, приезжает Вадим Алексеевич, мне будет совсем некогда, – как-то однажды, в самом начале их знакомства, сказала Аля.
– А вы скажите, что встречаетесь со мной. – Он внимательно посмотрел на девушку.
– Думаю, не стоит.
– То есть мы будем Вадима обманывать? – Юра захотел воспользоваться шансом для объединения.
– Нет, мы не будем ему портить настроение. Мы будем его беречь. – Это Аля произнесла так, что желание продолжать эту тему у Юры исчезло. «Все равно как-нибудь узнает, но если она просит, на рожон лезть не буду», – Юра не мог сдержать улыбки.
Девушку он потихоньку завоевывал. Дело двигалось медленно – Аля не была падка на мужские ужимки. Для нее, выросшей в неполной семье и привыкшей видеть мать в роли обоих родителей, не имеющей никогда поклонников, поведение Юры не с чем было сравнить. Разве только с Вадимом. А Вадим олицетворял порядочность, стабильность, верность, но все эти качества были «упакованы» неброско. В Вадиме не было легкости, жизненного шика и простоты взглядов, которыми так щедро был наделен Юра. Але ближе был Вадим и по складу характера, и по манерам. Но Юра поманил ее блеском, вскружил голову поклонением, растравил душу словами лести. Вадим на этом фоне потускнел, и все, что было связано с ним, отошло для Али на второй план. Где-то в душе были сомнения и опасения, понимание неправильности или неразумности поступков, но… Аля подчинилась своей первой любви. Любви, которая, как детская болезнь, своим жаром изматывает, иссушает и неминуемо проходит.
Они попали под дождь. Случайный, который пролился из маленькой, почти шутейной тучки, зависшей над горой. Но короткий дождь упал на землю отвесной стеной и успел их вымочить. Дойти до ближайшего строения они не смогли.
– Я думала, что мы успеем. – Аля опиралась на альпеншток и вытирала лоб.
Сойдя с тропы, они стали под большую ель.
– Аля, ноги мокрые? – Юра указал на ее ботинки.
– Так, немного.
– А почему ты не надела другие, высокие?
– Тепло, погода была солнечная.
– В горах нет солнечной погоды или дождливой. В горах вообще – погода. И к ней надо быть готовым. Да еще если у тебя – голос!
Але нравилась Юрина забота.
– Так, мы сейчас делаем последнее усилие – поднимаемся наверх, затем спускаемся на фуникулере вниз и возвращаемся в город. Вот куртку мою надень. – Юра закутал Алю в длинную ветровку.
Подъем они одолели быстро, попросив горячий кофе с собой, сели в открытый фуникулер и, болтаясь на ветру в зыбкой люльке, спустились к подножию горы. Аля замерзла – нос у нее покраснел, пальцы посинели. Юра от ужаса, что неудачная прогулка скажется на ее здоровье и голосе, уже без всяких церемоний обнял, загородив от ветра. Аля сидела не шелохнувшись, вдыхая запах намокшей шерстяной одежды и одеколона. Юра держал ее крепко, борясь с желанием поцеловать в темную макушку.
В машине он сразу включил тепло и музыку и тоном, не признающим возражений, произнес:
– Мы едем ко мне. Обсохнем, съедим что-нибудь горячее, а потом я тебя отвезу.
– Хорошо, – кивнула Аля.
Была бы ее воля, она в объятиях Юры бесконечно поднималась бы и спускалась на фуникулере.
Юра вел машину молча. Было страшно пустой болтовней и дешевой мужской игривостью испортить этот день. Впервые за все время он почувствовал, что Аля изгнала из их отношений призрак Вадима. Впервые за все время, а встречались они уже несколько месяцев, ее ничто не отвлекало и не смущало. Она не отмалчивалалсь, не уходила в себя. Впервые она была здесь, рядом с ним. Он почувствовал это сразу и теперь, с одной стороны, боялся неосторожностью разорвать эту тоненькую ниточку, а с другой стороны, желал того, что может желать любой здоровый мужчина, влюбленный в красивую молодую девушку.
Он привез ее отель, в котором предпочитал останавливаться во время своих долгих командировок.
– На всякий случай я сниму тебе номер рядом. До Зальцбурга ехать долго. Мы остановимся здесь, переночуем.
– Второй номер не нужен. – Аля посмотрела на него. – Разве только для репутации.
– И для репутации – тоже. – Юра помолчал и добавил: – Я даже не знаю, как себя вести с тобой. Ты словно ларец с сюрпризом. А сюрпризов я боюсь.
– Не бойся, – вдруг наклонилась она к нему и поцеловала в щеку.
Юра понял, что и для нее сегодняшний день – это не просто свидание. Это разрыв с тем, что удерживало их на разных орбитах, это прощание с простым, легким, необременительным флиртом, который не оставляет и следа в душе. Сегодняшний день – это начало сомнений, угрызений совести, сожалений по отношению к тому, кто ничего не подозревал о них.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 21 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |