«Он даже симпатичный. Только выражение лица немного пасмурное. Угрюмое. Хотя все равно лучше, чем раньше. Улыбаться он стал чаще», – Аля исподтишка наблюдала за Вадимом. Вдали от Москвы и от родных людей они нашли друг в друге то, что в иной ситуации даже не заметили бы, и если раньше их сближала цель и вынужденное одиночество путешественников, то сейчас добавилось родственное, почти семейное чувство соотечественников. Впрочем, Вадим ловил взгляды прохожих, которые с интересом оглядывали эту пару. «А вот и не угадаете – не муж, не жених, не брат! Черт, а приятно – они завидуют!»
Театр одного актера
Герр Тенин жил в небольшом городке со сложным названием и приставкой Бад. Из приставки следовало, что городок, по российским меркам деревня, стоял на берегу небольшого озера или речушки. Портье снабдил Вадима картой, а фрау Вольц подробной инструкцией о том, где и куда сворачивать. Из карты и описания следовало, что господин Тенин жил в собственной усадьбе с немалыми лесными угодьями.
– Это известное место, его продали наследники очень почтенного австрийского рода. Долги и прочие неприятности, понимаете ли. Господин Тенин, впрочем, уже третий новый владелец – двое прежних не смогли справиться с расходами по реставрации и благоустройству земель. У нас в Австрии с этим очень строго. Владеешь историческим местом – будь любезен содержи как следует. У господина Тенина все это получается. Он еще и сад огромный разбил, с редкими сортами яблок. Впрочем, все сами увидите. В этом доме собирается очень много интересных людей.
Вадим с Алей договорились, что выедут на машине ранним утром, хоть путь был и недолог. Но во-первых, Вадим решил не торопиться – ехал он не один, а во-вторых, им хотелось посмотреть окрестности. В десять часов утра, пару раз запутавшись на поворотах, они выехали на нужную автостраду.
– Вадим, вам не показался наш новый знакомый странным? – Аля нацепила на нос темные очки и казалась теперь очень взрослой. – Я знаю, что обсуждать людей за глаза некрасиво, но мне хочется понять, как себя с ним вести.
– Ерунда – все сплетничают друг о друге… Это интересно. И о вас будут сплетничать, и небылицы будут придумывать, и гадости рассказывать. Обязательно будут, потому что вы будете известной. – Вадим обрадовался теме. Он давно хотел объяснить наивной Але, что, помимо каторжной работы, против которой она совершенно не возражала, ее ждет масса других неприятностей, например, людская молва.
– Это другое. Я о том, что мы едем в гости к человеку и сплетничаем о нем.
– Мы обмениваемся мнениями. Эта формулировка лучше?
– Лучше! – засмеялась Аля и вдруг закричала: – Мы проехали! Мы проехали указатель! Нам надо было свернуть!
– Ничего! – Вадим перестроился в правый ряд. – Мы сейчас развернемся. И скажите на милость, что это за самое распространенное название населенных пунктов – «Аusfahrt»?
– Это не название, это указатель – «выезд», «съезд», – расхохоталась Аля. – Странно, что мы с вами вообще доехали. С таким знанием языка! Хорошо, что путь оказался коротким!
И действительно, вскоре показалась придорожная часовенка с фигурой Девы Марии и большой указатель «Bibeldorf». Дорога, неширокая, но добротная, поднималась на холм, венцом которого служили верхушки елового леса.
– «Библейская деревня», – задумчиво перевела Аля.
– Да, название значительное, – отозвался Вадим, нажимая на газ. Холм, с подножия которого они начали свой путь, оказался вполне солидной горой, поднявшись на нее, они увидели дом. С зеленой крышей и ставнями, он выделялся на фоне темного леса своей легкой, чуть кремовой окраской. Этажей в нем было три, но это были этажи не дома, а усадьбы – узкие окна высотой с человеческий рост украшали фасад, и только под крышей были небольшие круглые оконца. Чуть позади виднелись еще постройки, но не было видно ни ворот, ни забора, ни какого-либо ограждения. Дорога привела их прямо к дверям, таким же зеленым, как и ставни. Поставив машину немного в стороне, Вадим и Аля вышли и подошли к дверям. Постучав укрепленным на двери входным бронзовым молоточком и не дождавшись ответа, они толкнули дверь и вошли в дом. Устройство дома внутри вполне соответствовало немецкой практичности – никаких тебе анфилад на французский манер, проходных, эффектных, но бесполезных залов. Был просторный уютный холл, много высоких дверей, за которыми, очевидно, скрывались жилые помещения, и солидная деревянная лестница. Убранство дома совершенно невообразимо сочеталось с элементами деревенской немецкой усадьбы – широкая светлая доска на полу, беленые стены, тонкие сине-красные старинные ковры и мебель – тяжелая, добротная, призванная служить, а не украшать. Стены были увешаны картинами и гравюрами, скульптура – бронзовая и мраморная, малых форм и внушительных размеров – была во множестве расставлена в холле и на широких площадках лестницы.
– Здесь вообще кто-нибудь есть? – Аля рассматривала слепок герба, на котором были изображены три небольших деревца.
– Не знаю, но идти дальше в дом не хочется, пойдем обойдем вокруг, может, встретим кого-нибудь…
Очутившись опять на улице, они решили обойти дом. Тропинка попетляла между теплиц с открытыми по причине теплого дня фрамугами, спустилась вниз к искусственному водоему, а потом резво поднялась вверх к зарослям желтого кустарника. Стоя у озерца и рассматривая окрестности, Аля внезапно подняла голову, и ей показалось, что за ними кто-то наблюдает. Она хотела сказать об этом Вадиму, но потом передумала. Поднявшись опять наверх, они прошли несколько метров и… Кусты образовали нечто вроде арки, и в ней они увидели сидящего человека. Человек был одет в домашнюю яркую шелковую куртку и неожиданно яркие широкие штаны. Поза человека была вальяжной – он откинулся в кресле, в руках он держал большую старинную книгу. Рядом был сервирован чайный стол – Але бросилась в глаза высокая серебряная ваза, в которой стоял лохматый тюльпан. При появлении Вадима и Али человек не пошевелился, он продолжал чтение, небрежно покачивая голой ступней, на траве валялись причудливой формы домашние тапочки. В голове Вадима всплыло слово «пантофли».
– Простите. – Вадим сделал шаг вперед, и в это время человек встрепенулся, снял с носа круглые очки в роговой оправе и поднялся, запахивая куртку.
– О, простите ради бога! Видите ли, Томас Манн, «Волшебная гора», сами понимаете…
Вадим, не читавший Томаса Манна, тут же решил изучить творчество писателя, а Аля теперь совершенно уверилась, что за ними сверху, из засады, наблюдал именно этот человек – тот же самый большой лоб, зачесанные гладкие волосы, узкое лицо. Герр Тенин. «Странный какой-то, и зачем подглядывать?» – подумала она и сухо поздоровалась.
– Простите, я видел вас сверху, но не стал окликать – мне хотелось, чтобы вы, не отвлекаясь, прошли по этой замечательной тропинке. Она в своем роде уникальна – вы даже не представляете, сколько светлых умов здесь гуляли. В прежние времена, разумеется, – добавил герр Тенин снисходительно.
– А теперь светлых умов нет?
– Есть. Мне понятна ирония и, может, даже обида и за времена, и за поколение. Светлые головы есть, но заняты они совсем не философскими размышлениями под сенью выращенных не ими деревьев.
– А философы должны обязательно вырастить дерево?
– Видите ли, эти два занятия имеют схожесть – нельзя быть счастливым садовником или философом в шестнадцать лет.
Вадим рассмеялся:
– Вы совершенно правы. Я терпеть не мог дачу и грядки.
– Вот видите! Это потом, когда воспоминания, заметьте, а не мечты, отвоюют себе как можно больше места в вашей жизни, вы получите удовольствие и от светлой мысли, и от выращенной вами кислой смородины.
Аля с Вадимом улыбнулись, примерив на себя это умозаключение.
– Я рад, что вы приехали, и приношу извинения за свой вид – зачитался, заслушался. Утро было очень теплое, почти летнее. Опять же наблюдение за улитками. В этом саду их множество… Это только кажется, что они медлительны, на самом деле их движения грациозны и стремительны. Конечно, относительно самой природы и ее темпов… В этом году много птиц – я постарался, чтобы им было удобно. Скворечни похожи на дворцы. Не возражаете, пройдем в сад? Я покажу вас розам.
Герр Тенин еще раз поправил куртку, удобнее устроил ноги в забавных тапочках и зашагал по тропинке к дому. Его яркие брюки при ходьбе раздувались как паруса.
Вадиму и Але отвели в доме две большие комнаты на втором этаже. Вадим еще раз подивился немецкой практичности – комната была полупустая, а имеющийся набор мебели был прост и удобен – кровать широкая, высокая, два кресла с подлокотниками, шкаф платяной, двухстворчатый, с цветочным орнаментом. Вадим заглянул в ванную, и тут же к удивлению примешалось восхищение – санузел был оборудован по последнему слову техники. А плитка приятного зеленоватого цвета успокаивала взор. «Как, однако, все здесь мудро!» – подумал Вадим. Он быстро распаковал сумку и развесил в шкаф вещи. Странно, но при всех княжеско-барских замашках хозяина никого из обслуживающего персонала в доме он не увидел.
– Предлагаю ланч, ничего особенного, но некоторые блюда приготовлены из моих собственных продуктов. Ферма у меня маленькая есть, находится поодаль, ближе к озеру.
Они уже сидели в столовой. Герр Тенин переоделся. На нем был двубортный костюм коричневого цвета в узкую сизую полоску, под пиджаком вязаная жилетка и голубая рубашка, воротник которой был сколот неброской булавкой.
«Где он берет эти наряды? Если говорить о моде, то это где-то тридцатые годы, причем хороший европейский портной. Надо отдать должное, при всей нарочитости стиль выдерживается строго!» Стол был сервирован скромно. На старинных разномастных тарелках лежали тонкие ломтики мяса, копченостей, колбас. Отдельно на деревянной доске в окружении спелых маслянистых грушевых долек – сыр. Этот натюрморт был продуман – сыр уложили цветным веером от белого, почти голубоватого, козьего сыра до ярко-оранжевого. Большая ваза с фруктами поражала своей лиловато-сиреневой гаммой – красно-сизый крупный виноград, сливы, маленькие яблочки с темными, почти свекольными боками. Але больше всего понравилась плетеная серебряная хлебница, в которой, завернутые в тонкую расшитую салфетку, лежали мелкие булочки.
– Очень красиво. – Она указала на салфетку.
– Вам нравится? – Герр Тенин улыбнулся. – Сам вышивал. Но это узор не простой, а из книги по рукоделию пятнадцатого века.
– Вы умеете вышивать? – Аля не сдержала удивления.
– Да, между прочим, многие достойные и весьма мужественные личности вышивали и ткали гобелены. Я многое умею делать. И получаю огромное удовольствие от самых необычных навыков.
Пока Аля беседовала с хозяином, Вадим осматривал комнату. Предметы искусства были дороги – уж он-то понимал толк в этих вещах. Мать обожала ходить в известный московский художественный салон на набережной, напротив Киевского вокзала, и в Столешников переулок. Да и в доме было полно неплохих вещей. То, что висело на стенах господина Тенина, выдавало вкус, требовательность и безусловные глубокие познания в живописи.
– Эту коллекцию картин вы сами собрали?
– Конечно! Такие вещи оптом не покупают, – рассмеялся Тенин.
– Я подумал, что вам важна гармония – чтобы все вокруг…
– Понятно – все и сразу и так, как хочется? Нет, молодой человек, самое большое удовольствие – это мечтать о предмете, искать его, добиваться, собрать денег и, наконец, приобрести. Уже гораздо меньше удовольствия от вбивания гвоздя и водружения на этот гвоздь того, о чем мечтал.
– Выходит, у коллекционеров мечта – это основа всего.
– А мечта – это и есть основа жизни. Не сочтите за банальность – мечта и труд. Больше нет ничего, что бы могло повлиять на конечный результат. Мы не говорим сейчас о фатальных вещах – например, о болезни.
– Я никогда серьезно не задумывался, но сейчас склонен с вами согласиться.
– Ну сами посудите, я некоторую часть жизни прожил в такой тесной квартире, что, по меткому замечанию классика, в ней можно было либо драться, либо обниматься. Я мечтал о таком жилье, в котором можно было бы соскучиться по тому, кто находится с тобой под одной крышей. Мечта была похожа на одержимость. Я о благополучии человека судил по размерам его санузла! Правда, я еще много работал… И вот… Вот вам мой дом… Он велик для потомков многих родовитых австрийских и немецких семей, но для меня он воплощение моей мечты. И я счастлив, что не помню, какая мебель у меня стоит в левом крыле – не каждый месяц мне удается туда попасть…
– А как насчет тех, с кем вы живете? Вы их лица помните? – улыбнулась Аля.
– Нет, не помню.
– Действительно, мечта сбылась!
– Потому, что я давно живу один. – Тенин сказал это так обезоруживающе просто, что Вадим и Аля почувствовали сердечность в отношении своего нового знакомого.
– Одному тоже хорошо. Можно заниматься чем угодно. Без оглядки, – Аля поддержала Тенина.
– Да, тут вы совершенно правы. И потом я еще работаю, очень много работаю.
– А чем вы занимаетесь? – спросил Вадим.
– Мои обязанности, как самого крупного в округе землевладельца, поддерживать в надлежащем виде лесные угодья, дороги, тропинки. Вот, например, завтра я хочу объявить о запрете прогулок с собаками. Уже были случаи очень нехорошие – дикие кабаны задрали собаку соседей. Очень неприятная история.
– Они гуляли по лесу?
– О нет, по моей земле проходит специальная прогулочная дорожка. Это моя частная дорога, но гулять разрешено там всем желающим. Вот незадача, собак иногда отпускают с поводков… Надо урегулировать эту проблему. Как положено. Еще я занимаюсь садом, а он у меня большой, старый. Я подсаживаю новые сорта, ухаживаю, собираю урожай.
– А что вы с ним делаете?
– Большую часть раздаю. Немного яблок оставляю себе – для варенья. Я очень люблю старый рецепт – яблоки запекают, отделяют от кожицы, добавляют сахар, корицу и чуть-чуть проваривают. – Тенин перевел дух.
– Как вкусно вы рассказываете. Надо будет опробовать.
– Обязательно вас угощу и еще несколько баночек сливы с корицей дам. Тоже отличный десерт. Остальной урожай я раздаю. Еще я читаю – правда, газеты презираю, журналы не люблю, а вот книги, особенно старые, их я читаю с удовольствием. Работаю – рисую, пишу. Веду обширную переписку. Я люблю почту, а лучшим адресатом считаю того, кому можно написать без повода и сюжета.
– Это сказала Цветаева, – кивнула Аля, – и я совершенно согласна.
– Вы очень умная, фрейлейн. – Герр Тенин сбился на немецкий язык. Чувствовалось, что ему доставляет удовольствие эта свобода обращения с языками – в речи мелькали и французские, и итальянские, и польские слова.
– Спасибо, вы очень добры, но так много надо еще узнать.
– Не спешите, не спешите учиться! Это я вам говорю о жизненных уроках. Просто будьте внимательны и слушайте красивые истории. Красивым историям надо верить, за ними стоит правда собственного опыта. Непережитое обычно имеет вид сухих рекомендаций. Остерегайтесь их.
Вадим в разговоре почти не участвовал – ему было интересно наблюдать за хозяином дома – уж очень тот необычно выглядел. Да и обстановка была под стать Тенину. Культ тридцатых годов – одежда, мебель, посуда, книги, которые в небольшом количестве стояли на низких этажерках, были изданы известным немецким издателем того времени Куртом Вольфом. Можно было, конечно, заподозрить хозяина в германофильстве, но по некоторым приметам он был увлечен историей культуры, а время было им выбрано исключительно по эстетическим соображениям. В конце концов, арт-деко – это стиль не только практичных форм, но и чудесных сочетаний материалов, удобного изящества. Вадим неожиданно почувствовал легкую зависть – чувствовалось, что в этом доме на собственные увлечения денег не жалели. «Впрочем, я тоже богат!» – впервые с момента получения отцовского наследства ему понадобилось таким образом самоутвердиться. До этого он считал, что денег у него столько, сколько он заработал сам.
Хозяин, подметив молчаливость Вадима, истолковал ее по-своему.
– Вы устали… Вам отвели комнаты, выходящие окнами в сад. Отдыхается там чудесно. Гости подъедут к семи. Если же спать не хотите – библиотека с мягкими диванами и сигарами, – Тенин посмотрел на Вадима, – в вашем распоряжении. А также бассейн, он находится в цокольном этаже – спуститься можно по винтовой лестнице. Посмотрите дом – он сам по себе произведение искусства. Говорят, подчеркиваю, говорят, что императрица Сисси останавливалась когда-то здесь. Словом, отдыхайте, как хотите. Можете вздремнуть, можете гулять, можете читать. А в семь часов встречаемся в Синей гостиной. Ее найти очень легко – у дверей стоит деревянный ангел. Ангел, между прочим, тоже старый, старше, чем дом, на два века. Достался случайно, крылья пришлось реставрировать, а вот роспись еще тех времен. Итак, до вечера, а вечера у меня обычно долгие – силы вам понадобятся.
Вадим с Алей встали, изобразили что-то вроде поклона и покинули столовую.
– Вы заметили, в его присутствии ведешь себя совсем по-другому, – задумчиво произнесла Аля.
– Заметил. Мне даже хочется шаркнуть ножкой. Еще заметил, что этот господин любит цитаты. Про розы, которым он нас показывал, – это Шеридан. – Вадиму Тенин был любопытен, и прежде всего тем, как он устроил свою жизнь. «Он из России, это ясно. Купил замок, живет в свое удовольствие и весь в трудах. Откуда такая страсть к старым костюмам, вернее к старой моде? Что это – театр? Образ мысли и образ жизни? Он удивительно образован, это бесспорно, но во всем этом есть «гримаса». Интересно, как его воспринимают соседи, впрочем, тогда, на концерте в Зальцбурге, его окружили вниманием… Значит, лицо известное и в известной степени достойное. Но чем он занимается? Нельзя же только сажать яблони и читать старые книжки. Фрау Вольц говорила что-то, но я пропустил мимо ушей. Помню только, что среди его знакомых есть очень известные люди». Вадим вдруг почувствовал, что хочет спать, – ранний подъем, незнакомая дорога, разговоры – все это утомило. Аля же, напротив, была бодра.
– Я не хочу спать, я осмотрю дом и погуляю в саду. – Она побежала переодеться для прогулки.
– Не заблудитесь, прошу вас… К тому же кабаны, как выясняется, тут бродят, если они, конечно, не выдумка хозяина дома.
Аля вышла из дома и пошла по направлению к густому еловому лесу. Она оделась удобно – куртка, защищающая от весеннего свежего ветра, удобные прогулочные ботинки, темные очки, на голову повязала шарф, и теперь она выглядела старше своих лет. Аля шла легко, вдыхая густой весенний запах. Пока она спускалась вниз с зеленой горы, на которой стоял дом, то видела зеленые окрестности с торчащими, словно морковки и редиски, верхушками маленьких деревенских церквей. Местность была обжитая – кроме темной полосы леса, принадлежащего Тенину, все остальное пространство занимали аккуратно разложенные квадратики пашен, а селения были «нанизаны» на небольшую реку. Картина, открывшаяся Але, поражала своей какой-то искусственной завершенностью. Будто художник, изобразивший это, выверял перспективу с линейкой в руках. Але увиденное нравилось, а душу переполняло чувство значительности всего, что происходило с ней. «Случай! Как все решает случай. Не пройди Вадим мимо окон Дома творчества – я бы не попала в Зальцбург. Откажись я от пасхальных выступлений – мы бы не встретили Тенина, и я бы никогда не попала в такое прекрасное место – настоящая усадьба! Я соскучилась по дому и по Москве, но как бы хотелось, чтобы мама все это увидела! Если бы Вадим уговорил ее погостить у меня. Но для начала надо сдать экзамены! Ах, видела бы она только эту красоту! И все-таки я тоже молодец – меня педагоги хвалят, а значит, есть надежда!» Она шла по дороге, по которой они подъехали к дому. Аля не имела представления, куда приведет ее тропинка, было просто приятно идти. Другая на ее месте всецело бы отдалась впечатлениям, предпочтя новизну, но Аля была осторожна. «И все-таки я иногда скучаю! Мне не хватает Москвы…» Аля впервые в жизни ощутила то, что преследует человека, существо требовательное и привередливое, всю его жизнь, – она испытала огорчение от невозможности полной гармонии. Много позже это чувство станет привычным, а потому не таким острым, но сейчас, в силу юношеской жадности, она эту неполноту ощутила как внезапное горе. В раздумьях Аля не заметила крутого поворота и очень поздно услышала шум работающего мотора. Отскочила она в последнюю минуту – навстречу ей на большой скорости двигалась машина. Аля успела только увидеть красивое мужское лицо. Водитель прибавил газ, и машина натужно заурчала, приготовившись покорить вершину, на которой стоял дом герра Тенина. Но внезапно мотор смолк. И Аля, машинально оглянувшись, увидела, как автомобиль остановился у кромки поля, но водитель не вышел. Аля поняла, что ее разглядывают в боковое зеркало. Она тут же отвернулась и продолжала спокойно идти по тропинке. «Почему он не едет?» – думала она. Присутствие незнакомого человека тревожило, тем более что вел он себя скрытно – из машины не показывался и дальше не ехал. «Дойду вон до того поворота и остановлюсь. Посмотрю, что он там делает. Так, на всякий случай», – думала Аля и чувствовала себя неуютно. С одной стороны, показывать испуг в таком благообразном и спокойном месте ей казалось неудобным, но присутствие незнакомца в пустынном поле не могло не волновать. Аля сделала несколько шагов и остановилась завязать шнурок на ботинке. Так было удобно подглядеть за водителем. А тот уже вышел из машины и прохаживался, рассматривая окрестности. «Может, ждет кого-то», – подумала Аля, борясь с желанием припуститься бегом. Она сделала несколько спокойных шагов, а потом все-таки побежала вниз. На одном из следующих поворотов она мельком взглянула на холм. Машины там уже не было.
«Как же я далеко ушла!» – подумала она и, оглянувшись по сторонам, повернула в сторону дома Тенина. Ее настроение неуловимо изменилось. «Этот человек кого-то ждал. Скорее всего, девушку. Может, у них свидание было здесь назначено», – вздохнула Аля. Возникший было страх прошел, но среди всего этого торжества природной щедрости и человеческого трудолюбия она почувствовала себя очень одинокой.
Понять, каким образом функционировал дом господина Тенина, было невозможно. Казалось, что некие бесшумные, невидимые слуги успевают убирать, готовить, накрывать столы, разжигать камины. В саду тоже царил порядок – стволы были побелены, кусты подстрижены, клумбы поражали цветовой продуманностью.
«Кто это ему все делает? – удивлялся Вадим, устраиваясь на благоухающей лавандой подушке. – За все время я увидел здесь одного человека».
«А он – молодец», – думала Аля, вернувшаяся с прогулки и наблюдавшая в окно за Тениным, который собственноручно сажал вишню. Хозяин переоделся в вельветовые бриджи и короткую куртку, движения его были точны, почти профессиональны. Судя по обстоятельности, с которой Тенин занимался маленьким деревцем, садовое дело он любил. «В нем есть обаяние, которое раздражает. Быть может, это от зависти. Он совсем еще не старый, но кажется мудрым, как будто знает секрет правильного жизнеустройства. Судя по всему, уже в юности он был таков – не только придумал модель собственной жизни, но и выстроил ее. Причем так стильно, я бы сказала, исторически достоверно. Я о такой жизни читала в книгах – красивая жизнь утонченного барина-философа, балующегося выведением роз».
До вечера оставалось еще время, и Аля села писать письмо в Москву. В этом занятии она находила все больше прелести – написанный текст был ее миром, она могла разукрасить этот мир красками – яркими, грустными, блеклыми. Теперь она уже не ограничивалась открытками, а писала обстоятельные письма. Именно они стали средством общения с матерью – на словах ей было сложнее объяснить самому близкому человеку свои чувства, а чаще всего она и стеснялась это делать. Письма, лишенные звуковой интонации, позволяли преодолеть робость и подчиненность материнскому авторитету. Это же смягчало дочерний упрек – ты не верила, ты была против, а смотри, как у меня получается… И хотя получалось у Али совсем еще немного – в конце концов, она еще не стала певицей, самый главный шаг в жизни она уже сделала и не могла скрыть торжества. Это самое торжество и довольство собой проскальзывало в письмах, наполненных описанием мест, где никогда не довелось побывать матери, гордостью от приобретенных навыков самостоятельной жизни в чужой стране, радостью из-за первых успехов. Эпистолярный жанр помогал ей отчитываться перед матерью и не чувствовать себя уязвленной.
В семь часов Аля и Вадим вошли в Синюю гостиную. Стоящий у входа деревянный ангел проводил их буравчатым взглядом раскрашенных зрачков. Царапины на зрачках придавали взгляду молодого ангела эффект старческой катаракты. Аля не выдержала и прыснула. Вадим незаметно дернул ее за рукав, но через секунду оторопел – войдя в гостиную, они как бы перенеслись теперь уже в бурные двадцатые. Все собравшиеся в этой комнате, три женщин и четверо мужчин, были одеты по моде тех лет. Аля с восхищением уставилась на шелковые платья, расшитые стеклярусом, крохотные изящные сумочки и украшения, которые в изобилии присутствовали на шеях и запястьях дам.
– Прошу познакомиться! – Откуда-то сбоку появился герр Тенин и взял под руки их обоих, таким образом давая понять, что эти двое находятся под его особым покровительством. – Фрейлейн Корсакова и герр Спиридонов.
Все присутствующие заулыбались. В гостиной воцарилось то самое оживление, которое свидетельствует об интересе к новым гостям.
С ними раскланивались, говорили слова приветствия, из которых следовало, что эти люди только и мечтали познакомиться с удивительно талантливой девушкой из России и ее дальновидным, обладающим потрясающим коммерческим чутьем импресарио. Разговоры, наполненные сложными комплиментами, начинались по-немецки, но потом, коль скоро становилось понятно, что Вадим говорит только по-английски, а Аля – по-немецки, шли на двух языках. Аля, сначала растерявшаяся от такого внимания, помалкивала, но необходимость помочь Вадиму в немецком потихоньку освободила ее от напряжения. Беспрестанно поправляющая темные пряди у раскрасневшихся щек, она улыбалась, успевая отвечать и переводить. В какой-то момент она поймала взгляд Тенина и удивилась его нежности. Ей вдруг стало неудобно – так неудобно было рядом с влюбленным в нее преподавателем музыки Сергеем Фомичом. Неопытность и привитая матерью излишняя осторожность заставили ее ответить строгим, непонимающим взглядом. Впрочем, очень быстро общий разговор, в котором нельзя было не участвовать – ведь речь шла преимущественно об искусстве, – отвлек ее. Тем более герр Тенин оказался в центре этой беседы.
– Я всегда завидовал людям, умеющим петь! В этом искусстве очень редко подражание. Певческий талант – он как отпечатки пальцев, неповторим. Сами посудите, можно ли скопировать ноту «ля»? Можно. «Ля» – это «ля», но пропоет ее каждый по-своему, скопировать тембр, интонации, голосовые регистры – это, видите ли, практически невозможно. Возьмите два сопрано, и они оба исполнят одну и ту же арию по-разному. Увы, в живописи дело обстоит иначе. Это я вам заявляю с полной ответственностью. Знаете, к какому выводу я пришел? – Тенин помолчал, а потом с грустью в голосе продолжил: – Я – плохой художник! И чем старше я становлюсь, тем больше и больше я в этом убеждаюсь.
На этих словах по гостиной прошел неровный гул – каждый из присутствующих, кроме Али и Вадима, поспешил опротестовать услышанное.
– Не спорьте, господа, – повысил голос герр Тенин, – я говорю это не для самоуничижения, не для того, чтобы услышать ваши дифирамбы. Я говорю о том, что сам чувствую и вижу. В детстве моим любимым занятием было разглядывание репродукций картин – в альбомах, на открытках. Рисовать я учился, стараясь скопировать то, что видел. И что же? К двадцати пяти годам, закончив художественную школу и став студентом академии, я уже знал все о приемах великих мастеров. Золото Тициана, мазок Ренуара, ломаная перспектива Мунка… Я препарировал чужое творчество и при помощи известных приемов создал свое. И вы знаете, эффект был поразительным! Я имел успех. Хороший коммерческий успех… Но впечатление от увиденного… оно растворялось, как молоко растворяется в чае. Остается только легкий привкус чего-то. О нет, это не искусство, если оно имеет привкус, но не имеет ярко выраженного вкуса. Вы знаете, чего я боюсь больше всего? Я боюсь однажды проснуться и подумать: «Надо мне было идти в водопроводчики!»
– Так вы – художник?! – Деликатная и тактичная Аля прямо-таки выдохнула свой вопрос.
– Вот видите?! – Тенин рассмеялся. – А вы, фрейлейн Корсакова, разве не знали?
– Нет, не знала…
– Вот видите, значит, я плохой художник, раз такая умная и образованная барышня не видела моих картин…
– Я тоже не знал, – заметил Вадим, – но разве дело в ваших картинах? Дело в обстоятельствах, которых порой так много, что они мешают узнать важные вещи. А еще в нашей художественной безграмотности…
– Ты просто всегда мало интересовался искусством, братец! Великий молчун, тебя больше всего на свете интересовали математические задачи! – Этот голос раздался неожиданно со стороны большого французского окна. Все обернулись и увидели высокого и очень красивого молодого мужчину. Он вошел в гостиную и после этой фразы, сказанной по-русски, поприветствовал всех на правильном английском языке. Быстро стало ясно, что некоторых из присутствующих гостей он знает, и знает неплохо. Молодой человек держался весело и дружелюбно, не прикладывая к этому никаких усилий, – в жестах, манерах чувствовалась светская закалка, ставшая навыком и служившая теперь щитом. Нельзя было придумать более неподходящей ситуации для появления в этой гостиной – внезапное откровение хозяина и неловкость гостей. Казалось, что новый гость подслушивал, но ни одно из этих соображений не смутило вновь прибывшего. Он всем своим видом показывал, что широкая улыбка, дорогая стрижка и отлично сидящий костюм исправят любую оплошность. И его уверенный вид убедил остальных. Гости заулыбались – они были благодарны, что появился кто-то, кто избавит их от нелегкой задачи возврата беседы в безмятежное светское русло. Так приятно было изобразить легкое недоумение, радостное удивление и радушие. Вновь прибывший был одет в некое подобие морской формы, сидевшей на нем очень убедительно – настолько, что у особо впечатлительных могла бы начаться морская болезнь.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 24 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |