В мае Энн Сэвидж покинула наши ряды, дабы выйти замуж за лорда Беркли, а Энн Гейнсфорд готовилась стать женой сэра Джорджа Зуша, который уже давно служил у нашей новой королевы конюшим. Обе они должны были вернуться ко двору в качестве придворных дам. Им на замену появились новенькие, в том числе кузина королевы Анны Мэдж Шелтон[120]и тихая, застенчивая Джейн Сеймур из свиты королевы Екатерины.
— Мне нужно больше слуг, — задумчиво произнесла королева Анна однажды вечером, постукивая длинным пальцем по подбородку. Я замерла, ибо заметила, как ее темные глаза загораются злобой. — Придумала! Я возьму в свою свиту не по чину загордившуюся дочь бывшей королевы.
Невестка Анны виконтесса Рочфорд рассмеялась:
— Эту худышку с вечно кислым лицом? Ваше величество, вы, верно, забыли, что фрейлины должны быть привлекательными.
— Пусть будет моей постельничей. Тогда она никому на глаза не будет попадаться. Или я определю ее на кухню. Так будет даже удобнее: из нее получится отличная судомойка.
— Лучше уж держать ее подальше от двора, — рискнула я вмешаться, зная, что для принцессы самым безопасным было бы сейчас тихо жить в дальней резиденции. — Не собирались ли вы, ваше величество, когда-нибудь выдать ее замуж за иностранного принца?
— Слишком много чести! И потом, если мне удастся добиться своего, я заставлю короля отобрать у этой бледной немочи ее титул. Она будет называться просто леди Марией, а никакой не принцессой.
Анна задержалась, чтобы посмотреть на свое отражение в высоком зеркале, повертелась перед ним, полюбовавшись очередным новым туалетом, а потом смерила меня внимательным взглядом.
— Возможно, ты и права, Тэмсин, — протянула она. — Здесь, при дворе, от Марии будут одни неприятности. Надо мне срочно подыскать ей в женихи какого-нибудь худородного дворянчика. Скажем, из Нортумберленда или Вестморленда. И тогда дело можно считать устроенным наилучшим образом…
Я провела бессонную ночь, раздумывая, как лучше поступить. Утром я отправила еще одно закодированное послание Рейфу: «Ее высочеству требуется немедленно вернуть благорасположение короля любыми средствами!»
То ли в ответ на мое сообщение, то ли по своей собственной инициативе принцесса Мария написала королю письмо, которое его очень обрадовало. Я не знала, что в нем говорилось, но королеве Анне пришлось на время отказаться от черного замысла по устранению своей падчерицы из жизни короля. Когда архиепископ Кентерберийский официально объявил брак Генриха Английского и Екатерины Арагонской недействительным, принцесса Мария сохранила и свой титул, и свое место в очереди престолонаследия.
Глава 39
В дни, предшествовавшие коронации, королева Анна придумывала все новые и новые правила дворцовой жизни, дабы придать своему окружению елико возможно большую респектабельность. Теперь мы все должны были проводить долгие часы за шитьем одежд для бедных, которые королева собиралась раздавать в своем летнем путешествии. Заботясь о наших душах, королева каждой из нас вручила книгу молитв и псалмов, а также шелковый пояс, к которому эта книга крепилась. Всех слуг одели в ливреи синего и пурпурного цветов с вензелями, на которых значился девиз Анны, написанный по-французски:«La plus heureuse»— «Самая счастливая». Гербом Анны стал белый сокол с короной и скипетром, стоявший, расправив крылья, на пеньке, увитом розами Тюдоров. И этот геральдический символ теперь можно было увидеть везде.
Я почти все время проводила с другими фрейлинами, но в нашем укладе появилось одно существенное отличие: королева Анна ввела новую должность «матери фрейлин» и назначила на нее миссис Маршал. Эта достойная дама должна была следить за нашим поведением и блюсти нашу нравственность, особенно по ночам. Бесс Холланд выказывала открытое неповиновение нашей наставнице и бежала в постель герцога Норфолкского по любому его зову. Все остальные подчинялись правилам. Быть фрейлиной королевы быловесьма почетно, и никто из девушек не хотел, чтобы ее отправили домой с позором.
Впрочем, наша первейшая обязанность оставалась неизменной: мы должны были выгодно оттенять красоту нашей госпожи, то есть быть привлекательными, но не чрезмерно. И королева с ее смуглыми щеками, сверкающими черными глазами и волосами цвета черного дерева заметно выделялась на нашем фоне, ибо все мы, как на подбор, были светловолосыми и белокожими. Я все еще оставалась самой высокой из всех фрейлин, а Мэдж Шелтон была самой красивой. Я завидовала очаровательным ямочкам на ее щеках, когда она улыбалась. Как и моя старая подруга Сесилия Дейбриджкорт, Мэдж говорила очень тихим голосом. У Джейн Сеймур была прекрасные голубые глаза, а вот остальные черты казались слишком мелкими, за исключением крупноватого носа и длинной верхней губы.
Королева Анна решила, что восемь фрейлин — как раз то, что нужно. Из четверых новеньких двое служили ранее в свите королевы Екатерины — Мэри Зуш и Марджери Хорсман.У Мэри были блестящие золотые кудри, твердый подбородок и прекрасный цвет лица, но по-настоящему красивой назвать ее было нельзя. То же можно было сказать и о Марджери, которую я вовсе не жаловала, ибо манеры у нее были резкими и грубыми. Маргарет Гэмидж, пухленькая, как куропатка, и рябенькая, как перепелка, только-только перевалила за восемнадцатилетний рубеж и была новенькой на королевской службе, как и Джейн Эстли, которой едва сравнялось шестнадцать. Маленькая и худенькая Джейн привлекала внимание своими широко расставленными карими глазами, светлыми бровями и правильными чертами лица.
За три дня до коронации королева Анна отплыла из Гринвича на борту богато украшенной барки. Ее сопровождали первые леди двора. Мы, фрейлины, вместе с другими придворными дамами следовали за ней на второй барке. За нами двигалось третье судно — баржа, взявшая на борт йоменов-стражников и королевских музыкантов. Флотилия на рекесостояла из ста с лишнем больших судов, не считая почти двухсот лодок поменьше. Среди них было пятьдесят барок ливрейных компаний[121].Они пришли на веслах вниз по реке к Гринвичу лишь этим утром. Их нельзя было не заметить, так как на их мачтах реяли флажки и вымпелы из золотой фольги, а колокольчики, пришитые к концам вымпелов, издавали веселый перезвон.
Среди лондонцев на этих баржах я искала глазами Рейфа, однако вокруг нас было слишком много людей. Все были одеты в свои лучшие наряды, поражавшие роскошью даже нас, придворных. Впрочем, удивляться тут было нечему, ибо многие преуспевающие купцы были побогаче любого пэра.
На многих судах были установлены пушки, палившие в честь молодых, и воздух был наполнен пороховым дымом. Одно из суденышек даже имело на борту статую дракона, изрыгавшего пламя. Дракон был как живой! За ним следовала баржа, на которой было воздвигнуто сооружение, повторявшее герб королевы: белый сокол, расправив крылья, стоял на золотом пеньке, на склоне зеленого холма. А на холме сидели юные девы, перебиравшие струны лютней и услаждавшие нежным пением слух пассажиров лодок и собравшихся на берегу зевак.
До самого дня коронации Анна не должна была покидать специально отведенных для нее покоев в Тауэре. Я никогда раньше не была за этими грозными и крепкими стенами, аедва оказалась в знаменитой крепости, как мне сразу же захотелось ее покинуть. Да, Тауэр был королевской резиденцией, но также и темницей, и местом казней. Здесь расстались с жизнью отец и брат леди Солсбери[122].
Впрочем, я совсем позабыла о дурных предчувствиях, когда мы достигли апартаментов королевы Анны, вход в которые находился во внутреннем дворе, с северной стороны Фонарной башни, и которые были перестроены и заново отделаны. Радуясь, как маленькая девочка, и хлопая в ладоши, ее величество осмотрела зал приемов и столовую, заглянула в спальню и в туалетную комнату. Все помещения были обставлены с неслыханной роскошью.
— Зажгите все светильники, — распорядилась королева, проведя рукой по гладкой поверхности орехового стола. — Хочу разглядеть здесь каждый уголок.
Светильники в этой части крепости были особенными и представляли собой гигантские квадратные свечи из лучшего пчелиного воска, в середину которых медленно погружался горящий фитиль. В их неверном свете нам удалось разглядеть драпировки алькова с вышитыми на них переплетенными инициаламиГиА,стулья с мягкими сиденьями, отделанными позументом и кистями, скамеечки для ног. Анна рассмеялась, увидев, что здесь есть даже круглый столик с бархатной скатертью, предназначенный для игры в карты. А когда в покои внесли с полдюжины ларцов и шкатулок, полных драгоценностей, в глазах ее заблестели слезы радости.
Торжественный въезд королевы в Лондон через два дня сопровождался артиллерийским салютом и фейерверками, но многие простые люди на улицах на нашем пути хранили пугающее молчание. Хотя представители ливрейных компаний издавали приветственные клики и подбрасывали шляпы в воздух, остальные зрители бросали на свою новую повелительницу откровенно враждебные взгляды. Слишком многие из лондонцев не пожелали даже обнажить головы.
Коронация продолжалась девять часов. То была изматывающая процедура для женщины на шестом месяце беременности, и после нее королева, конечно же, нуждалась в отдыхе. Она удалилась в свою спальню, но — кто бы мог подумать? — вместе с королем. Много часов провели они там вместе и на следующий день, и никому другому туда хода не было.
Предоставленным самим себе придворным дамам, джентльменам и фрейлинам осталось только рассесться вдоль стен и тихими голосами судачить о прихотях своих господ.
— Как вы думаете, — начала Бесс Холланд, — будет ли его величество придерживаться своих обычных привычек в последние месяцы беременности королевы?
— Что ты имеешь в виду? — спросила Джейн Сеймур. Она была уже не первой молодости и могла бы догадаться, особенно учитывая репутацию Бесс и ее любовь к соленым словечкам и колким репликам, но, как и принцесса Мария, Джейн была не по возрасту наивной.
Бесс расхохоталась:
— Сдается мне, для его величества самое время найти себе любовницу, чтобы… ну, понимаете… не беспокоить жену.
— При королеве Екатерине так и было, — добавила Мэдж Шелтон, — однако нынче все по-другому: король без ума от своей новой супруги.
— А королева Анна все еще молода и прекрасна, — заметила Джейн Эстли, — а не стара и безобразна, как…
Мэри Зуш ущипнула дерзкую новенькую фрейлину, и та не смогла закончить фразу.
Повисло тяжелое молчание. Все мы дали клятву верно служить королеве Анне, но многие из нас сохранили тайную верность прежним своим хозяйкам.
В течение следующих дней я забыла об игривых намеках Бесс. Астрологи его величества и лекари королевы в один голос утверждали, что Анна носит под сердцем мальчика. Король строил грандиозные планы празднеств в ознаменование рождения наследника и готов был носить свою жену на руках. Только в конце июля, когда Генрих оставил Анну почти что на сносях с ее придворными дамами в Виндзоре и отправился погостить в домах некоторых своих придворных, разговоры о неутоленных королевских желаниях зазвучали снова. Наш повелитель отсутствовал почти две недели.
— Король Генрих — здоровый мужчина с большим аппетитом к плотским наслаждениям, — со своей всегдашней откровенностью заявила как-то раз Бесс, когда мы с ней сидели на подоконной скамейке и подрубали алтарный покров. — В последние недели перед родами жены обычно отказывают мужьям в супружеских удовольствиях, чтобы соитие не повредило еще не рожденному ребенку.
После этого разговора с Бесс я особенно внимательно принялась следить за его величеством, когда он вернулся в Виндзор. При встрече с женой он выглядел очень обрадованным, но ночь с ней не провел.
Был ли это знак того, что его величество охладел к Анне Болейн? «Не торопись радоваться, — сказала я себе. — Король взял Анну Болейн в законные жены. Даже если он и не делит с ней сейчас ложе, она остается королевой. И у нее имеется огромное влияние на супруга, которое только прибудет после того, как у нее родится сын».
Но если в жизнь короля войдет какая-нибудь другая женщина, не уменьшится ли власть королевы? Сможет ли эта другая заставить короля новыми глазами взглянуть на своюдочь и защитить плоть от плоти своей от козней злой мачехи? Это казалось возможным… Но как же могла я помочь моей истиной госпоже принцессе Марии, коли я не только не имею понятия, кто сейчас состоит у короля в любовницах, но и вообще не уверена, есть ли она у него?
А затем в один прекрасный день все изменилось.
Как-то вечером в числе прочих развлечений мы участвовали в представлении о храбром рыцаре и его даме сердца. По ходу действия его величество танцевал по очереди совсеми фрейлинами и каждой отпускал какой-нибудь комплимент. Когда наступила моя очередь, он крепко прижал меня к себе в танце, и я почувствовала, как его теплая ладонь проникла под свободный рукав моего наряда и мягко, но решительно сжала мою руку. При этом его величество так мне улыбнулся, что у меня перехватило дыхание.
Позже, когда мы вернулись в нашу спальню, остальные фрейлины тотчас окружили меня.
— Что он сказал тебе? — спросила Мэри Зуш, которая, хоть и поджимала неодобрительно губы, просто с ума сходила от любопытства.
— Ничего особенного, — ответила я. — То же, что и всем нам.
По правде говоря, я не могла вспомнить, что именно сказал мне король. Я слишком разволновалась и не могла поверить, что нахожусь в его крепких объятиях. Никогда раньше я не испытывала такого сильного и всепоглощающего чувства, даже тогда, когда Рейф Пинкни целовал меня. Впрочем, так и должно было быть, потому что одно дело, когда тебя добивается мальчишка, и совсем другое, если пытается соблазнить опытный мужчина.
— Мы все видели, как он на тебя смотрел, — заявила Бесс. — Держу пари, то был не просто вежливый интерес к хорошенькой девушке.
— Вы придумываете бог знает что, — отмахнулась я, стараясь преодолеть охватившее меня смятение чувств.
— Королева уж точно заметила! — воскликнула Бесс.
Я уставилась на нее как громом пораженная, а Бесс пожала плечами, словно говоря: «Королева ревнует — и что с того?»
— Его величество не сказал мне ничего особенного, — вновь повторила я.
Как-то раз королева надавала мне оплеух за то, что я принесла ей не ту коробочку с душистыми травами. Страшно представить, что она сделает со мной, если подумает, чтоя собираюсь украсть у нее любовь ее мужа.
— Король просто говорил комплименты, как принято у нас при дворе, ничего больше, — я схватилась за это объяснение, как утопающий за соломинку.
Но едва я успела произнести эти слова, как в дверях нашей спальни появился королевский паж. Он вручил мне две розы: красную и белую.
— От вашего преданного слуги! — провозгласил он, а потом хитро подмигнул мне.
— Король преследует тебя, Тэмсин, — заявила Бесс, как только королевский посланец удалился. — Он желает тебя и не отступится, пока ты не разделишь с ним ложе.
— Ты ошибаешься!
Бесс только покачала головой, и в глазах ее появилось понимающее выражение:
— В этих делах я никогда не ошибаюсь.
— Ухаживания его величества — лишь игра. Он влюблен в свою королеву. Вспомните, какой роскошный подарок он ей недавно сделал.
Перед тем как мы отбыли в Гринвич, Генрих подарил своей беременной жене огромную кровать, которая когда-то была частью выкупа за французского герцога. На этой кровати она должна будет дать жизнь его сыну.
Бесс отвела меня в сторону и порывисто зашептала:
— Неужели ты не понимаешь, что у нашего короля горячая кровь, Тэмсин. Да, ему уже сорок два, но он еще мужчина хоть куда. Стоит ему захотеть, и любая женщина побежит за ним на край света. В твоих же интересах поощрять его ухаживания.
Я затрясла головой, отметая самую возможность того, что король хочет соблазнить меня:
— Его величеству нет дела до любовных утех со мною, он просто придумал себе даму сердца. А по законам куртуазной любви жена такой дамой сердца быть не может. Ему нужна всего-навсего партнерша для танцев, которая… не в тягости. Ты же знаешь, как он любит танцевать, а сейчас королева с ним танцевать не может.
— Ты просто глупа, если сама веришь в это! — отчеканила Бесс.
В эту ночь мне с трудом удалось заснуть. Мысль о том, что король меня домогается, одновременно пугала и искушала меня. Если я понравлюсь ему, то, возможно, смогу противостоять козням королевы, направленным на то, чтобы настроить его против принцессы Марии. Но тогда я должна стать его любовницей, отдать ему свое тело…
Я знала или, во всяком случае, предполагала, что когда-нибудь выйду замуж. И я уже достаточно повидала жизнь, чтобы понимать: большинство браков заключается вовсе не по любви, что бы там ни говорили поэты и менестрели. Значит, я должна буду разделить ложе с полузнакомым мужчиной, который станет моим мужем. Хорошо, если с течениемвремени мы сможем понравиться друг другу.
Но одно дело — возлечь с мужем после свадьбы, с благословения Божьего и человеческого. И совсем другое — отдать свою девственность королю в обмен на его милости. Я содрогнулась от одной мысли, что могу совершить прелюбодеяние. Ведь это — смертный грех. К тому же о том, что происходит между мужчиной и женщиной, я знала по игривымнамекам и грязным шуткам из уст придворных. И однажды я увидела, как жеребец кроет кобылу…
Еще до того, как королева Анна решила, что репутация ее фрейлин должна быть белее свежевыпавшего снега, я сторонилась как легкого флирта, так и серьезных ухаживаний. Я решила выполнить свой долг — посвятить себя делу принцессы — и почти не замечала, пользуюсь ли успехом среди придворных джентльменов. Что же до Рейфа Пинкни… язапретила себе желать недостижимого. Девушки из свиты королевы не выходят замуж за сыновей лавочников.
Я вздохнула, перевернулась на другой бок и взбила подушку в попытке устроиться поудобнее на моем девичьем ложе. И помолилась, чтобы я оказалась права, а Бесс Холланд — нет. Потому что, размышляя о том, что король может взять себе любовницу, которая уменьшит влияние на него королевы, я и представить себе не могла, что такой любовницей могу оказаться я сама!
Глава 40
Решение моей дилеммы во сне ко мне так и не пришло, и проснулась я с тяжелым сердцем. И еще ночью я вспомнила, что говорила мне леди Солсбери перед моим отъездом ко двору леди Анны. В моей памяти всплыли слова «ложь» и «грех», одно из которых вдруг сменилось на «ляжь», хотя вряд ли благородная графиня стала бы употреблять такие простонародные выражения. Впрочем, возможно, она действительно намекала, что я должна «лечь» с королем, дабы защитить интересы принцессы Марии… Неужели она искренне верила, что я смогу привлечь внимание его величества, стать его любовницей и вытеснить Анну Болейн из его сердца?
В тот вечер, когда все придворные собрались в большом зале перед королевскими покоями, подозрительный взгляд королевы Анны сопровождал меня повсюду. Она терпеть не могла, когда ее супруг оказывал даже самые невинные знаки внимания любой особе женского пола, и сейчас я чувствовала, как ее недовольство мною растет как снежный ком. Впрочем, король ничего не замечал и продолжал в тот день флиртовать со мною и отвешивать мне самые изысканные комплименты. Весь строй его ухаживаний был таков, что всем, кто видел нас вместе, становилось ясно, что чувства он ко мне испытывает вовсе не платонические.
Когда его величество в очередной раз оказался у стола на возвышении, за которым сидела королева, она встретила его взглядом, полным ярости. А потом напустилась на него так, словно он был не властитель Англии, а самый обыкновенный человек. Я не могла расслышать, что в точности говорила Анна, но было очевидно, что она ставит королюв вину его заигрывания со мною.
Такого его королевское величество снести не мог. Если сначала он выглядел лишь ошарашенным внезапным нападением своей супруги, то потом заревел на весь зал:
— Заткнись, закрой глаза или смотри в другую сторону, как делали женщины во сто раз лучше и достойнее тебя! А не то я тебя спихну обратно в грязь гораздо быстрее, чем вознес.
Придворные замолчали и замерли. Некоторые из них посмотрели в мою сторону, и мне захотелось тотчас провалиться сквозь землю.
— Ты не посмеешь! — заорала в ответ королева.
— Еще как посмею! И не тебе рассуждать, что я смею делать, а что нет. Да будет так, как мне угодно! — и с этими словами король Генрих унесся из зала, как ураган.
В ту ночь я вообще не спала. Мне казалось, что вот-вот на пороге нашей спальни возникнет королевский посланец с требованием, чтобы я следовала за ним в опочивальню его величества.
Этого не случилось, но король с королевой не разговаривали друг с другом два дня. К концу третьего дня они помирились. Краткий срок моего пребывания в положении «отрады королевских глаз» закончился.
Глава 41
В четверг двадцать первого августа двор переехал из Виндзора в Йоркский дворец, а уже в понедельник следующей недели мы обосновались в Гринвиче, где во все время нашего отсутствия плотники работали не покладая рук. Во вторник королева Анна удалилась в родильные покои, где заперлась со своими придворными дамами, фрейлинами и служанками в ожидании появления на свет будущего короля Англии.
Временное «заточенье» королевы проходило в обстановке роскоши и изысканности. Зал приемов разделили ширмой. Ни один мужчина, кроме врачей, не мог пройти во внутренние покои. Спальня ее величества была перестроена и стала более просторной. В ее уголке отгородили отдельную молельню, украшенную гобеленами, изображавшими святую Урсулу и одиннадцать тысяч девственниц[123].
Рядом с огромным ложем, подаренным Анне королем, стояла кушетка под малиновым балдахином, на которой, собственно, королева и должна была рожать, а если потребуется,на ней могли и немедленно окрестить ребенка, дабы спасти его душу. Тут же была приготовлена купель, доставленная из самого Кентербери.
Седьмого сентября в три часа пополудни королева родила здоровую рыжую девочку. Король дал ей имя Элизабет[124]в честь своей матери.
Я испытывала к королю теплые чувства (которые, впрочем, ничуть не распространялись на его нынешнюю супругу), и мне было жаль, что его опять постигло разочарование —у него так и не появилось наследника мужского пола. В то же время я тайно радовалась: если король умрет, оставив лишь двух наследниц, принцесса Мария, как старшая из них, будет иметь более весомые права на трон.
Во всяком случае, я так думала.
Но жизнь показала, что я ошибалась. Королева убедила Генриха — как уж ей это удалось, мне неведомо — отобрать у Марии титул принцессы. Теперь старшая дочь короля должна была именоваться просто «леди Марией». Когда моей прежней госпоже сообщили об этом, она сгоряча написала очень резкое письмо отцу, отказавшись подчиниться ему. Его величество пришел в бешенство и поклялся добиться от дочери повиновения.
Несмотря на то что Анна Болейн так и не смогла подарить своему супругу сына, король вновь попал под ее чары. Говорили, что он даже публично объявил, что скорее пойдет собирать милостыню, чем покинет ее.
Новое сближение короля и Анны имело для принцессы Марии катастрофические последствия. Четырнадцатого декабря король распустил ее двор и велел своей семнадцатилетней дочери прибыть в Хэтфилд и поступить в свиту своей сводной сестры.
В Рождество Рейф сумел устроить так, что именно он сопровождал миссис Уилкинсон в Гринвич, куда она должна была доставить шелковое кружево для отделки и ленты, а также шелковую тесьму и позумент. И еще благодаря его стараниям мы смогли остаться ненадолго с ним наедине на борту небольшой барки, на которой мастерица по шелку перевозила свои товары вниз по реке.
У меня задрожали губы, и я смогла вместо приветствия вымолвить лишь:
— Я подвела принцессу.
— Ерунда, — спокойно ответил мне Рейф. — Ты сделала все возможное.
— Ты правда так думаешь?
Мне очень хотелось верить в это, ибо в моем теперешнем положении лишь Рейф оставался мне опорой. Сбивчиво я рассказала ему о том, что всего лишь пару вечеров назад король хотел сделать меня своей фавориткой, но даже из этого я не смогла извлечь никакой пользы для дела принцессы. Слезы застилали мне глаза, и лицо Рейфа расплывалось — я не могла прочесть его выражения, но стоило мне запнуться в своем печальном повествовании, как мой друг одним движением преодолел расстояние между нами и заключил меня в свои объятья.
— Успокойся, — раздался его настойчивый голос. — Выше головы не прыгнешь, даже если встанешь на цыпочки.
Я невольно улыбнулась и попыталась утереть слезы, но Рейф меня опередил. Он осушил мои щеки нежными движениями кончиков пальцев. А потом глаза наши встретились, его лицо медленно приблизилось к моему лицу и его губы тронули мои губы. Мне хотелось, чтобы наш поцелуй продолжался вечно. Никогда еще мне не было так хорошо, и в то же время хотелось еще чего-то большего… Я не желала отпускать Рейфа от себя и спрятала лицо у него на груди, уткнувшись щекой в теплую ткань его шерстяного плаща. Как всегда, от Рейфа пахло сандалом и корицей.
На Темзе было холодно. Ветер гнал барашки волн, и стоявшую на якоре барку качало. Мы постоянно теряли равновесие на кренящейся палубе и волей-неволей должны были цепляться друг за друга. Ни один из нас против этого не возражал, и какое-то время мы оба молча раскачивались, слившись друг с другом. Потом Рейф приподнял мой подбородок тыльной стороной руки, посмотрел мне в глаза и произнес:
— Выходи за меня замуж, Тэмсин.
Я заморгала от неожиданности:
— Что ты сказал?
Он усмехнулся:
— Ты меня слышала. Выходи за меня замуж. Коль скоро ты сама сказала, что от твоей службы при дворе принцессы нет никакого толку, я заберу тебя отсюда, и мы поженимся.
Я ждала, что он скажет мне о своей любви. И не дождалась… Противный голосок у меня в голове принялся нашептывать, что Рейфу нужна не я, а только мое состояние, которое пойдет со мною под венец и перейдет в руки моего мужа.
— Я не могу просто так взять и оставить двор, — схватилась я за самый очевидный предлог. — Я поклялась служить королеве Анне столько, сколько она пожелает.
— Только не говори мне, что ты и вправду собираешься выполнить эту клятву!
— Не в этом дело. Королева считает, что может распоряжаться моей жизнью, а я не имею права оставлять двор без разрешения лорда-управляющего. У нее возникнут подозрения, если я внезапно исчезну.
— Тогда попроси ее отпустить тебя со службы. Если ты считаешь, что она не разрешит тебе выйти за меня замуж, сошлись на болезнь.
— Рейф, я правда не могу. — Мне стало страшно от того, как сильно я вдруг захотела все бросить и убежать с Рейфом куда глаза глядят, и я привела еще один довод: — Кроме того, сэр Лайонел поднимет шум, если я скроюсь.
Я кое-что рассказала Рейфу про моего отчима, но немного.
— Мы не будем беспомощны, — убеждал меня Рейф, крепко обнимая меня, словно старясь отгородить от враждебного мира. — Я найму лучших законников Лондона, которые сокрушат любые препятствия на пути к нашему счастью.
«И ты должен будешь заплатить им целое состояние», — подумала я. А вслух сказала:
— Если я убегу с тобой, мне придется исчезнуть, никогда не появляться ни при дворе, ни в поместье Хартлейк.
Перед глазами встал образ коварного и вероломного сэра Лайонела, каким я его видела последний раз. Я вспомнила, какими глазами он смотрел на меня, когда я его рассердила. А потом я подумала о короле. Вполне возможно, мое бегство навлечет на меня и его гнев. И он использует свои поистине безграничные возможности, чтобы найти меняи разорить все семейство Пинкни. Ни Рейфу, ни даже его преуспевающей матери с королем не тягаться. Мой друг только-только закончил свое ученичество. У него не было ни средств, ни смекалки, ни знаний, чтобы защитить себя, не говоря уже про будущую жену.
Я решительно высвободилась из объятий Рейфа и отступила, чуть не упав, когда очередная волна обрушилась на борт барки.
— Я останусь там, где мое место, то есть при дворе, — отрезала я, попытавшись придать своему тону уверенность, которой не испытывала. Но тут голос мой предательски задрожал. Рейф замер, ожидая продолжения, но я молчала. Снова подступили слезы, и я часто-часто заморгала. «Не буду больше плакать! — решила я. — Слезами горю не поможешь».
И когда, откашлявшись, я заговорила, то нашла действительно правдивые слова, ибо вспомнила, что на деле первая и самая главная клятва верности была дана мною не королеве Анне, а принцессе Марии:
— Двор — это единственное место, где у меня есть надежда оказать такое влияние на короля, чтобы он проявил милосердие и любовь к своей дочери. Моя первейшая обязанность — служить ей, нашей будущей королеве.
Лицо Рейфа потухло. Потом на нем появилось упрямое выражение, скрывавшее, как я чувствовала, такие же противоречивые чувства, которые раздирали и меня. Ведь и он не желал отступиться от той тайной задачи, которую мы сами на себя возложили, — помочь девушке, звавшейся теперь леди Марией, пережить женитьбу ее отца на королеве Анне.
— Твоя верность достойна всяческого восхищения, — в голосе Рейфа была нескрываемая горечь.
После долгого напряженного молчания я решилась заговорить:
— Нам нужны новые коды для обмена сообщениями. И их должно быть достаточно, чтобы мы могли вовремя предупреждать друг друга о самых разных вещах.
— Как скажешь…
Мы по-прежнему говорили с ним на одном языке, но близость меж нами исчезла. Следующий час мы провели, придумывая, что будет значить упоминание в заказе того или иного изделия из шелка, и голоса наши звучали так чопорно и холодно, словно мы вели пустую официальную беседу.
Я решила, что пошлю сигнал Рейфу немедленно прибыть ко двору только в самом крайнем случае. Пусть просто передает принцессе то, что будет зашифровано списком товаров.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 27 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |