Фрэнк, кажется, совсем перестал волноваться по этому поводу. Ходит тихий, ласковый, не бьет никого. От него все шугаются: обычно он весь на эмоциях и сразу видно, кого и каким образом он хочет пришпилить к стенке и хорошенько отмутузить, а тут даже представить нельзя, что творилось у него в голове.
Настроение Фрэнка скакало от отличного до ужасного последние три недели почти каждый день, но вот уже на протяжении четырех дней Фрэнк вел себя вполне нормально, не выказывая какого-либо раздражения. Это обнадеживало. Боб удивлялся, как Фрэнк держится, Рэй тихо охреневал, и лишь Фрэнку было до лампочки, что, когда и как о нём говорят.
Пассия Боба заметно сдружилась с Фрэнком, и я даже начал было ревновать, чем сильно развеселил своего придурка. На самом-то деле, это было нихрена не смешно! Да этот Брендон откровенно клеился к Фрэнку, а тот будто и не замечал. И ладно бы только он! Даже Боб бровью не повел, когда Брендон чуть ли не на колени к нему залез. У меня в тот момент, наверное, глаза чуть из орбит не вылезли, если судить по дикому гоготу Фрэнка. Но, кстати, несмотря на то, что Фрэнк посчитал мою ревность "необоснованным порывом моей романтичной натуры", позже, уже в камере, он все же извинился, чуть было не встав на колени, от чего я его, конечно, тут же отговорил и даже отругал. Все же я считал, что не являлся такой уж важной персоной в жизни этого человека, чтобы он становился передо мной на колени, прося прощения за невинный поступок.
Рэй, кстати, женился на Кристе, взяв отгул на целых два дня. В субботу с утра он пришел к нам в камеру, помятый, но безумно счастливый. Сказал, что свадебное путешествие планируют устроить через месяц. День моего отъезда, как сказал мне позже Рэй, - последний день перед тем, как он со своей женой отправится справлять медовый месяц. Я не знал, как на это реагировать, поэтому просто кивнул и продолжил есть, надеясь, что не обидел Рэя.
<center><b><i>Три недели до отъезда.</i></b></center>
Фрэнк стал настолько ласковым и нежным, что даже тошно, но мне не хотелось портить и ему, и себе настроение, поэтому я мужественно молчал, принимая самые трепетные поцелуи и прикосновения, которые мне доводилось испытывать на своей шкуре за всю свою короткую, но весьма насыщенную жизнь.
Фрэнк теперь каждый день играл в баскетбол с другими заключенными на заднем дворе: то ли ему нравилось красоваться передо мной, то ли он тащился от процесса втаптывания в грязь противников. Вполне возможно, что им двигало и первое, и второе, при чем тут сложно было определить, что является главенствующим звеном, а что - придаточным.
В среду Фрэнк повис на баскетбольном мече, из-за чего оно немного прогнулось, но никто, как ни странно, не посмел сказать ему и слова против. Разве что Рэй прожег его недовольным взглядом, морща лоб и потирая переносицу.
Каждодневный секс уже скорее выматывал, нежели приносил удовольствие, но с тем фактом, что я каждый раз бился в экстазе, выкрикивая его имя и царапая его спину короткими обгрызенными ногтями, было не поспорить. Я не мог понять, как у Фрэнка вообще были силы на подобного рода подвиги, к тому же по несколько раз подряд. В такие моменты я был искренне рад, что на мою долю выпало лишь лежать в том положении, в котором скажут, стонать и двигаться бедрами навстречу. Не думал я, что меня хватило бы на почти полутора часовое нахождение в самой неудобной позе на планете, при которой мне бы еще пришлось двигать бедрами и стараться не задавить партнера. Сущий ад. Но Фрэнк не жаловался, а каждый раз, кончив, ложился рядом, целовал меня в висок и говорил о том, как сильно меня любит.
Я же пока так и не мог выдавить из себя полноценное признание, сопровождающееся всеми теми эпитетами и метафорами, что полностью бы описали мое отношение к Фрэнку.
<center><b><i>Две недели до отъезда</i>.</b></center>
Я не выдержал и наорал на пассию Боба, когда тот в свою очередь чуть ли не полез целоваться к Фрэнку. Во мне заиграло чувство собственничества. Я не мог просто сидеть и смотреть, как этот придурок клеится к моему, мать его, Фрэнку!
На самом деле, я просто беспокоился о том, что Фрэнк может сразу переключиться на другого парня, как только за мной закроется железная дверь тюрьмы. Фрэнк всячески пытался убедить меня, что мои догадки и предположения - полнейшая чушь, но я ни на минуту не мог перестать об этом думать. Ну, хотя бы по той простой причине, что Брендон находился рядом не меньше Боба, который в последнее время стал подходить к нам в любом удобном или неудобном случае.
Вчера, например, когда мы с Фрэнком занимались сексом вместо того, чтобы вкалывать на отработке, Боб с Брендоном минут, наверное, пять-семь стояли около приоткрытой двери вместе с охранником, дожидаясь, когда мы закончим удовлетворять друг друга. Ему «просто стало скучно без нас». А Брендон бегает за ним не хуже собачки.
Конечно! Куда же этот сопливый пацан уйдет без Боба? У него, как-никак, есть какой-никакой, а авторитет в этом месте, в то время как Брендон как был никем, так и остался пустым местом.
Зато многие ребята (язык больше не поворачивался назвать их просто «заключенными») начали лучше ко мне относиться. Возможно, мне так только казалось, но исчезли те осуждающие взгляды исподтишка и разговорчики за спиной. Да, очень «вовремя».
<center><i><b>Неделя до отъезда</b>. </i></center>
Казалось, меня уже ничем нельзя удивить, но нет, я сильно ошибался. Очень сильно!
Дело в том, что Брендон извинился за свое, мягко говоря, дерьмовое поведение. Он сказал, что ему стыдно за то, что он заставил меня так нервничать, общаясь с Фрэнком. Также он упомянул, что у него такая манера общения и что он ничего не мог с собой поделать, но ради того, чтобы наши с Фрэнком отношения были такими же «крепкими и счастливыми», как он сам выразился, Брендон постарается сдерживать свои порывы. Знает ли он, что уже через неделю меня здесь не будет или искренне раскаивается в содеянном? Что же, этого я никогда, скорее всего, не узнаю.
Кстати, о Фрэнке. Тот в свою очередь вообще перестал от меня отлипать. Если до этого момента у меня еще было понятие «личное пространство», то сейчас Фрэнк предпочел стереть все границы. Не сказать, чтобы мне это не нравилось и не льстило (я же люблю Фрэнка, поэтому мне приятно его присутствие), но все же это немного, самую малость, утомляло.
И ладно, если бы Фрэнк большую часть времени молчал — к этому я привык, но нет, Фрэнк говорил и говорил, говорил и говорил, говорил и говорил... «Язык без костей» — так, кажется, говорят. Этот афоризм, как ни странно, отлично подходил к тому Фрэнку, за которым я наблюдал последние три дня.
Но я не просил его замолчать или разговорить помедленнее. Мне нравились его истории, а ему нравилось делиться со мной своими секретами, пусть он и начал делать это слишком поздно, чтобы что-то изменить.
Хотя, я не замечал у Фрэнка апатии, каких-либо расстройств и прочего дерьма. Он был вполне весел, если не сказать счастлив. Только вот чему он радовался, для меня все еще оставалось загадкой.
Тому, что скоро я смоюсь из этого поганого места? Тому, что я вновь смогу начать полноценно жить? Тому, что Фрэнк, наконец, избавится от моего общества?..
Я сказал себе, что сделаю эти семь недель лучшими за все два года, что я здесь. И для него они действительно были лучшими. Для него, но не для меня. Точнее, предыдущие шесть недель были прекрасными и сказочными и для меня тоже, но сейчас я всерьез задумался, что движет Фрэнком, когда он давит из себя улыбку трехлетнего ребенка, которому на день рождения подарили самую классную машинку во всем садике.
Правда, все мои сомнения рассыпались на четвертый же день, когда Фрэнк, задыхаясь и шипя от удовольствия, сорванным голосом прохрипел мне на ухо: «Я чертовски люблю тебя, Джерард».
Вроде, обычная фраза, которую я слышал за последний год даже слишком часто, но что-то перевернулось во мне в тот момент, что-то лопнуло, порвалось, развалилось на части, освобождая место для чувств и эмоций, тут же накрывших меня с головой.
На следующее утро мы не смогли встать с кровати: моя задница горела огнем, а Фрэнк не мог подняться из-за того, что все его ноги, руки, плечи, бедра и спина были исцарапаны, искусаны — на каждом открытом моему взору участке кожи красовался неплохой засос размером с монету не самого маленького номинала. Я, конечно, тоже был весь усыпан подобными метками, но все-таки больше меня беспокоила моя многострадальная задница, с которой Фрэнк решил поразвлекаться этой ночью.
Мы не пошли на завтрак, да и вообще никуда не выходили до обеда. Следовало бы сходить в душ, но ни я, ни Фрэнк не изъявили желания даже просто поднять свою пятую точку с нагретого места. Но в обед к нам приперся Боб в сопровождении Рэя. Начал трепаться так громко, что я не улавливал даже одну десятую полученной информации. Минут через десять нам это надоело, и мы все же решили оторвать свои седалища от кровати. Боб этого и добивался. Вот гад.
Фрэнк поднялся первым, подходя к тумбочке и зачеркивая еще один день в календаре, после чего, одарив меня ласковым и ленивым утренним поцелуем в искусанные до крови губы, помог мне подняться.
========== 20 ==========
<b>Шесть дней до отъезда. </b>
— Доброе утро, — лениво протянул Фрэнк, обнимая меня за талию и прижимаясь животом к моей спине. Тёплое дыхание обожгло кожу шеи, а уже через мгновение горячие сухие губы оставляют невесомый поцелуй за ухом.
Я зажмурился и накрыл ладони Фрэнка на моем животе своими.
Фрэнк развернул меня в своих объятиях к себе лицом и накрыл мои губы своими. Я обхватил его лицо ладонями, закидывая ногу ему на бедро.
— Доброе, — выдохнул я ему в губы, обвивая его шею руками.
День проходит быстро. Даже слишком быстро.
Сразу же после утренних приветствий, Рэй пинками вышвырнул нас из камеры и потащил на завтрак. Ну, почти пинками.
«Быстрее, придурки! Я есть хочу!»
Боб рассказал нам последние сплетни (всегда удивлялся, как за одну ночь они, заключенные, умудряются натворить столько различной параши, ведь каждый раз Боб рассказывал нам новые и новые истории, почти никогда не связанные друг с другом: то парень из соседней палаты поругался с охранником, то на баскетбольной площадке нашли использованный шприц, неизвестно откуда там взявшийся, и прочее-прочее). Его пассия то и дело поддакивала, вставляя свои не совсем уместные комментарии и замечания.
В обед мы снова собрались за одним столом, и рот Боба закрывался лишь пару раз, чтобы проглотить съеденную им пищу. Разговаривал он, кстати, с набитым ртом, поэтому половину информации, так яростно втолковываемой нам Бобом, мы просто не улавливали. Или не разбирали за его чавканьем.
Перед ужином моя задница удостоилась особого внимания.
«Я люблю тебя».
Опять. В какой-то момент мне даже показалось, что эти слова потеряли свою значимость, так как произносились слишком часто в последнее время, но стоило этой фразе застыть на моих губах горячим дыханием, а взглядом найти ту невероятную глубину его ореховых глаз, как все встало на свои места.
Во время ужина Боб молчал.
Боб. Молчал. Во время ужина. Молчал.
Ужин — это такое время, когда сплетен становится в три раза больше, чем обычно. То есть, утром их, конечно, и так хоть жопой ешь, но вечером... Ночью почти невозможно делать что-либо, тогда как днем, после обеда: на отработке или на прогулке — можно столько всего сделать, столько всего сказать.... Но Боб молчал.
Все эти полчаса, что мы всей компанией старались делать вид, что нас не тянет блевать от тамошней стряпни, он просто молчал, понуро опустив голову. Я взял с себя слово, что спрошу его об этом завтра.
После ужина моя задница также не обошлась без должного внимания.
Перед отбоем заходил Рэй, чтобы переговорить с Фрэнком о чём-то. Меня, конечно, не посвятили во все подробности данного разговора, оставив сидеть в камере, тогда как Рэй с Фрэнком вышли в коридор и пятнадцать минут о чем-то сплетничали. Как бабы, честное слово.
<b>Пять дней до отъезда.</b>
Утро началось не так солнечно, как предыдущее: не было ласкового «Доброе утро» от Фрэнка, не было нежных объятий и упирающегося ровно в ложбинку между ягодиц стояка.... Я просто упал.
Упал, прихватив с собой одеяло, подушку и Фрэнка.
Точнее, объятия всё-таки были, но не нежные и трепетные, а... Чёрт, в моём лексиконе даже нет подходящего слова, что описать эти «проявления нежности»!
Фрэнк громко выругался не совсем приличными словами (то, что сказал Фрэнк, пробуждение которого началось со встречи его прекраснейшей мордашки с пыльным полом, как-то неудобно писать даже мне), из которых цензурными были только «пол» и «в», стукнул кулаком о пол и перекатился на спину, освобождая меня от тяжести своего тела.
Что-то мне подсказывало, что в том месте, куда приземлился тяжелый кулак Фрэнка, осталась вмятина, но я не рискнул проверять это при нём.
Рэй пришел за нами в приподнятом настроении, сияя своей белозубой улыбкой так, что приходилось прикрывать глаза ладонью, дабы не ослепнуть вовсе. Причину его радости я не понимал, а Фрэнк явно знал, но рассказывать, как и сам Рэй, не спешил.
Боб опять молчал. Это становилось не просто странным — пугающим.
Меня хватило всего на десять минут гробового молчания со стороны вечно веселого друга (?), прежде чем я негромко прокашлялся, стараясь привлечь внимание Боба. Тот, как ни странно, даже бровью не повел, продолжая ковырять ложкой в непрезентабельного вида серую массу, именуемую кашей.
Тогда мне пришлось за шкирку оттащить Боба к ближайшей стене, оставаясь в поле зрения Рэя. Фрэнк проводил меня понимающим взглядом, а пассия Боба удивленно захлопала глазками.
— Что? — хмуро выдал Боб, старательно пряча взгляд.
— Я всё вижу. Рассказывай, — четко ответил я, поднимая его лицо за подбородок и заглядывая ему в глаза.
Его обычно живые и искрящиеся небесно-голубые глаза стали пустыми и... безразличными.
— Ничего.
Сразу мне вспомнилась Линдси с её «Всё в порядке, Джерард. Ничего не случилось».
— Не веди себя, как баба, — странно было произносить это. Я вёл себя не лучше пятнадцатилетней девочки с ПМС вот уже почти два года: то рыдал, захлебываясь в собственных слезах и соплях, то радовался любому проявлению внимания со стороны Фрэнка. — Говори.
— Я... — Боб запнулся и опустил взгляд, но я вздернул его за подбородок. — Я... обеспокоен. Немного.
— Чем? — я саркастически поднял бровь, ухмыляясь, как бы показывая, что так просто он от меня не отделается.
— Твоим отъездом, — нехотя признался Боб, отнимая мою ладонь от лица. — Не бери в голову, просто... Просто не бери в голову, ладно?
Я хотел что-то сказать. Что-то важное. Но не сказал. Слова комом встали в горле.
И мы молча вернулись на свои места.
Фрэнк пытался выведать у меня, чего я добился этим разговором, но я решил в отместку ничего не говорить. Да, это было глупо и по-детски, но так я хоть как-то компенсировал свою обиду на Фрэнка за его перешептывания с Рэем вчера вечером.
Вечер получился каким-то скомканным, неинтересным.
Перед сном Фрэнк полез ко мне целоваться: одной рукой приобнял за талию, а вторую опустил на мою ягодицу, несильно сжимая, и потянулся губами к моему лицу. Но после утреннего разговора у меня не было настроения, поэтому я уперся ладонями в грудь Фрэнка и, примирительно чмокнув его в лоб, мягко намекнул, что сегодня я просто не в состоянии.
Фрэнк расстроился, но виду не показал, хотя по его глазам и так всё было видно. Мне полчаса пришлось убеждать его в том, что между нами ничего не изменилось. Фрэнк дулся еще несколько минут, повернувшись спиной ко мне, но тут же растаял и развернулся ко мне лицом, стоило мне прижаться к нему сзади и прошептать три заветных слова.
<b>Четыре дня до отъезда. </b>
Пробуждение было весьма... своеобразным. Подобное, конечно, случалось не так уж и редко, но всё же каждый раз Фрэнку удавалось меня удивить.
Фрэнк разбудил меня минетом, и вместо привычного «Доброе утро» я выдал громкое «А-а-ах», прогибаясь в спине и толком не понимая, что вообще происходит.
Вот тебе и «доброе утро».
Фрэнк разбудил меня примерно минут на двадцать раньше обычного, поэтому в кой-то веки Рэй пропустил столь красноречивое представление.
Улыбнувшись, Фрэнк притянул меня для поцелуя, и я со всей страстью ответил ему тем же, сминая его горячие губы своими.
За завтраком Фрэнк постоянно делал мне однозначные намеки: то гладил по колену, то, наклоняясь к столу, как бы невзначай склонялся в мою сторону и весьма красноречиво смотрел на мою промежность. Но это были только намеки.
Когда Рэй повел нас обратно в камеру, Фрэнк взял мою руку и положил на свою промежность. Его стояк упирался мне в ладонь. Я, наверное, даже покраснел. Рэй закатил глаза и сказал нам «потерпеть до комнаты со своими брачными играми двух придурков».
Конечно же, как только дверь за нами закрылась, Фрэнк начал покрывать моё лицо пылкими поцелуями, попутно заваливая меня на кровать. Штаны быстро полетели на пол, и вот мои ноги уже на плечах Фрэнка.
И в следующие полчаса из комнаты словно высосали весь воздух: дышать стало трудно, легкие обжигало при каждом вдохе, а голова шла кругом от тех ощущений, что дарил мне Фрэнк.
За обедом Боб, наконец, вернулся в прежнее состояние и даже отпустил пару шуток про мой растрепанный вид и пару новых «меток» на шее и ключицах. Фрэнк!
Пассия Боба же, наоборот, приуныла. Но мне было глубоко плевать,что с ним происходило, поэтому я просто закрыл на это глаза. В конце концов, это не мое дело. Он мне никто, поэтому волноваться и переживать за человека, который не значит для меня ровно ничего, нет смысла.
Мы впервые за три дня выбрались на прогулку. Было тепло и душно. Фрэнк с Бобом пошли играть в баскетбол, а ко мне подсела пассия последнего.
— Знаешь... — начал он, подсаживаясь ближе ко мне. — Я хотел поговорить с тобой о Фрэнке.
О, вот это зря.
— Нет, — отчеканил я, отсаживаясь как можно дальше.
Пассия Боба проводила меня тоскующим взглядом и уставилась на баскетбольную площадку.
Вечером Фрэнк не сделал даже намека на то, что хочет заняться сексом. Просто лежал у меня на коленях, читая книгу, и молчал. Иногда он зачитывал интересные или забавные отрывки вслух. Его губы двигались так соблазнительно быстро, что я не удержался от поцелуя.
Фрэнк ухмыльнулся в поцелуй и повалил меня на матрас.
И не скажешь, что я уеду меньше, чем через четыре дня.
========== 21 ==========
<center><b>Три дня до отъезда.</b></center>
День не задался с самого начала: после завтрака Фрэнк отправил меня в камеру вместе с Рэем, а сам куда-то смылся. Я не видел идущих за ним охранников, и это было очень, очень, мать твою, странно!
Фрэнк обычно всегда оповещал меня, если собирался куда-то уйти. Более того: он оповещал меня ещё и о том, что собирается сделать, а тут... Он просто вручил меня Рэю и кинул напоследок «Жди меня». Рэй тоже, видимо, был не в курсе того, что это чудо собралось творить в моё отсутствие, поэтому заручился рассказать мне, если что-нибудь узнает.
У стен тоже есть уши, помните?
Рано или поздно все обо всём узнают, причем не важно, как: подслушали разговор в столовой или на «заднем дворе», спросили у конкретных, участвующих в этом личностей или просто просмотрели записи с камер наблюдения (в случае охранников), — так или иначе, а вся информация всплывает на всеобщее обозрение в довольно-таки короткий срок.
К слову, сплетни летели по тюремному блоку со скоростью света. Следовательно, чаще всего всё узнавали в течение одного-двух дней; если не повезет, то в течение трёх. Стукачей и информаторов — Боб – информатор и стукач в одном лице, поэтому мы всегда в курсе событий и располагаем самой достоверной информацией благодаря его «пташкам» — их было чуть ли не тридцать процентов от всех заключённых.
Но в этой ситуации даже Боб пожал плечами, изображая на лице полную растерянность и непонимание.
Фрэнка не было почти до обеда, вследствие чего я успел изрядно себя накрутить, но, к счастью, буквально за сорок минут до прихода Рэя в камеру буквально пинками втащили Фрэнка. Улыбка на его лице не поддавалась никакому описанию, серьезно.
— Что-то хорошее случилось? — я развалился на кровати Фрэнка, закинув ноги на стену.
— Скоро узнаешь, — Фрэнк присел рядом со мной, укладывая мою голову к себе на колени и тут же зарываясь пальцами в волосы. Я благодарно подался навстречу его тёплой ладони.
Так мы просидели до самого обеда.
Рэй зашёл за нами точно вовремя. Когда Фрэнк отвернулся, Рэй отрицательно покачал головой и нахмурился, тем самым показывая, что ему совершенно ничего не удалось узнать.
Боб расспрашивал Фрэнка о том, куда это он так спешно удалился, «даже не поцеловав свою куколку на прощание», за что, естественно, получил ощутимый удар по колену под столом и скривился. Фрэнк не особо-то и отнекивался: просто игнорировал половину вопросов и уплетал за обе щеки, странно улыбаясь.
— Да как так?! Я — самый информированный информатор из всех информаторов — и не знаю, куда уходило наше Величество Фрэнк-мать-его-Айеро?! — Боб разве что кулаками себя в грудь не бил. Фрэнка это развеселило еще больше.
Пассия Боба начала всячески его успокаивать. Это выглядело настолько приторно-фальшиво, что я удивлялся, как Боб всё ещё с ним таскается и не блюёт от слащавости его рожи. Возможно, я слишком предвзято относился к этому парню, но.... Просто «НО». Я не мог придумать весомых аргументов для ненависти к этому человеку, не переходя при этом на личности.
На «заднем дворе» Фрэнк играл в баскетбол, скинув футболку. Сказать, что меня пробрала ревность, — ничего, мать твою, не сказать!
(С каждым чёртовым днём я ревновал всё больше и больше, хотя причин, как таковых, и не было).
Боб всё ещё находился в недоумении, а к концу дня и вовсе обиделся на Фрэнка и послал его в трёхбуквенное эротическое турне по планете, выпятив нижнюю губу, словно маленький ребёнок.
До самой ночи Фрэнк затыкал меня поцелуями каждый раз, как я пытался спросить у него об утреннем происшествии, вследствие чего я оставил свои тщетные попытки и отдался в умелые руки Фрэнка.
<center><b>Два дня до отъезда.</b></center>
Меня начало лихорадить. Не знаю, с чем это был связанно: с простудой, которую я подхватил вчера, или с тем, что до моего отбытия из тюрьмы осталось всего лишь два долбанных дня.
Фрэнк разбудил меня посреди ночи, сказал, что я трясся, словно в приступе эпилепсии, и укутал меня одеялом с ног до головы, крепко прижимая к себе.
Голова разрывалась от мигрени. Я попросил Рэя отвести меня в медицинское крыло, где меня двадцать минут расспрашивала молоденькая медсестра с четвёртым размером груди, которая то и дело пыталась заигрывать (как они таких набирают вообще?) со мной: то как бы невзначай облизнула свои пухлые губы, то «совершенно машинально» наклонилась вперед, демонстрируя мне свои «женские прелести», которые, к слову сказать, не вызывали во мне никакого желания.
Когда я рассказал об этом Фрэнку, он как-то странно покосился на меня, нахмурился и проверил наличие стояка в штанах (именно в тот момент, когда я поднёс ложку к губам, но вместо того, чтобы положить её в рот, я клацнул ей по зубам и ударил себя по кончику носа).
— Всё в порядке, — промурлыкал Фрэнк мне на ухо, целуя в скулу.
Нихрена не в порядке! Ты только что публично залез ко мне в штаны, пока я ел!
Фрэнк, мать его, Айеро.
Фрэнк, заметив моё покрасневшее не то от гнева, не то от смущения лицо, усмехнулся и утянул меня в нежный поцелуй. Я, как ни странно, тут же сдался и подался навстречу умелым губам и языку.
Чёртов Фрэнк, мать его, Айеро!
Мы уже почти и забыли о вчерашнем происшествии, если бы Боб не напомнил об этом за обедом. Ему все же удалось кое-что узнать.
До самой вечерней прогулки я был сам не свой, и Фрэнк это, конечно же, заметил.
— Что-то случилось? — Фрэнк обвил руками мою талию и прильнул грудью к спине, прижимаясь носом к основанию шеи.
— Нет, — это прозвучало с невесть откуда взявшейся вопросительной интонацией.
А правда — что случилось?
Ну, через два дня я уезжаю, у Фрэнка от меня какие-то секреты, Боб что-то знал, но пока не хотел мне говорить, а в моей старой квартире наверняка уже завелись тараканы или даже крысы.
Пф, подумаешь.
— У тебя есть двое суток, чтобы перестать быть таким унылым. Иначе останешься здесь, — серьёзным голосом произнёс Фрэнк, сильнее сжимая меня в своих объятиях.
Но ведь <i>ничего</i> не случилось, Фрэнк!
<b>Ничего</b> не случилось.
Совсем <b><i>ничего</i></b>.
<s><i><b>Ни-че-го</b></i></s>.
— Ладно.
Фрэнк скользнул губами по позвонкам, мягко перешёл на плечо и жарко выдохнул: «Я хочу тебя». Его левая рука уже потянулась к моему паху.
Мне было приятно, что Фрэнк постоянно хочет меня, но сейчас у меня не было никакого желания. И он понял это, когда начал тереться своим стояком о мой зад, а я никак не ответил.
— Двое суток, малыш, — разочаровано выдохнул Фрэнк мне за ухо.
Всё же дождавшись прогулки, я первым делом схватил Боба за шкирку и оттащил к ближайшей ограде.
— Эй, Джи, что за хуйня? — возмутился он, хмуря брови.
— Что ты узнал? — спросил я прямо в лоб.
— А, ты об этом, — усмехнулся Боб, пытаясь отцепить мои руки от своей футболки (я и сам не заметил, как вцепился в неё). — Так уж и быть, расскажу по старой дружбе, — начал издеваться он, но через секунду его лицо приобрело серьёзный вид, а из тона исчезла насмешка и ухмылка, хотя губы всё ещё были растянуты в подобии оскала. — Фрэнк ходил к Глоу. Я бы рад тебе выложить, о чём они там щебетали, но, увы, такой информацией не располагаю даже я, малыш.
— Это всё?
— Ну, ещё я знаю, что во-о-он у того парня, — Боб ткнул пальцем в глубь зала, — есть наркотики, но не думаю, что тебе это интересно, — и снова этот веселый насмешливый тон. — Пойдём, принцесса, а то твой принц мне кишки выпустит, если мы простоим в такой позе чуть дольше положенного.
Я не заметил, как прижал Боба к забору, просунув колено между его ног. Обернувшись, я наткнулся на гневный взгляд Фрэнка и поспешил отстраниться от информатора всея тюрьмы, дабы не получить пропиздонов и не обеспечить Бобу долгую и мучительную смерть.
========== 22 ==========
Комментарий к 22
У автора охуительные проблемы с интернетом, дамы и господа. Глава была дописана в ночь с третьего на четвёртое число, но из-за СУЧЬЕЙ грозы и БЛЯДСКОЙ молнии я с трёх часов дня от четвёртого числа сижу без малейшей возможности выйти в сеть (приветик всем из кафетерия в торговом центре!).
Скоро, конечно, должны всё починить (ага, блять, хер там! Пятый день уже мозги ебут своим «скоро»), поэтому порадуйте мамочку отзывами. Мур. ~
День перед отъездом.
Тюрьма — это такое место, где всем плевать на тебя, на твои проблемы и уж тем более на твое мнение. В тюрьме нужно следить за своими словами, ведь повсюду обитают матёрые уголовники, к которым я попал по чистой случайности. Одна неправильная фраза — и избиение тебе обеспечено.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 30 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |