— Есть ли у вас какие-то соображения о том, где сейчас эта женщина? — спросила Лунд.
Вебер посмотрел в листок перед собой, что-то отчеркнул зеленым маркером:
— Скорее всего, здесь.
Скоугор взяла у него листок, пробежала глазами написанное, потом передала полицейским.
— А как же пресса? — спросила она. — Если они узнают.
Лунд недоуменно пожала плечами:
— Убита молодая девушка. Мы не можем держать это в секрете.
— Вы нас не поняли, — пояснил Хартманн, — речь идет о нашей машине. Если она как-то замешана, мы должны сделать официальное заявление, чтобы никто не обвинил нас в том, что мы что-то скрываем.
— Никаких публичных заявлений до окончания расследования, — потребовала Лунд. — Обсуждать детали дела можно только со мной.
Скоугор поднялась, размахивая руками:
— Мы готовимся к выборам! Мы не можем допустить кривотолков!
Лунд отвернулась от нее к Хартманну:
— Информация, которую вы нам сейчас предоставили, является конфиденциальной. Если вы решите обнародовать ее и тем самым поставить под угрозу ход расследования, я не могу вас остановить. Однако не забывайте о последствиях, а они будут, я вам обещаю, Хартманн.
Вебер кашлянул; Скоугор умолкла. Майер выглядел довольным.
— Риэ, — наконец сказал Хартманн, — я думаю, мы можем подождать. При условии… — Просительная улыбка мелькнула на его губах.
— При каком условии? — спросил Майер.
— При условии, что вы предупредите нас, когда соберетесь общаться с прессой. Так, чтобы мы могли работать вместе. И быть уверенными, что все правильно.
Он сложил руки на груди. Рубашка того же цвета, что и предвыборный плакат за спиной. Все здесь было продумано и скоординировано. Спланировано.
Лунд достала визитку, вычеркнула свое имя, вписала вместо него имя Майера.
— Завтра утром позвоните Яну Майеру по этому номеру, — сказала она. — Он будет держать вас в курсе.
— А разве не вы? — спросил Хартманн.
— Нет, — ответила Лунд. — Дело ведет он.
Вебер ушел вслед за полицейскими. Скоугор все еще кипела негодованием:
— Что, вообще, происходит, Троэльс?
— Понятия не имею.
— Если мы что-то скроем, а журналисты потом пронюхают об этом, они разнесут нас в клочья. Они обожают такие истории.
— Мы ничего не скрываем. Мы делаем то, о чем просит полиция.
— Да никто об этом и не вспомнит.
Хартманн надел пиджак, задумчиво посмотрел на нее:
— Выбора у нас нет. Те же журналисты точно так же разнесут нас в клочья, если мы помешаем расследованию. Лунд прекрасно это понимает. И раз мы не имеем никакого отношения к убийству, тут не о чем больше говорить.
Скоугор уставилась на него:
— Что? Девушку нашли в одной из наших машин! По-твоему, мы не имеем отношения к ее убийству?
— Не имеем. А вот что меня действительно волнует, так это наша кампания.
Он указал на дверь, ведущую в основные помещения их штаба. В дневное время там работало восемь-десять сотрудников.
— Что ты хочешь сказать?
— Ты уверена в том, что мы защищены? Наши компьютеры, электронная почта?
Едкая усмешка.
— По-моему, у тебя начинается паранойя.
— Вспомни Бремера. Как он смог так ловко обыграть нас с финансированием школ? Откуда он знал о двадцати процентах? — Хартманн вспоминал разговор с Бремером, слова мэра о его покойном отце. — Старый лис что-то задумал.
Она принесла ему пальто, помогла одеться, заботливо застегнула все пуговицы.
— Что, например?
Хартманн рассказал ей вкратце о том, зачем приходила Тереза Крузе, о неизвестном журналисте, который наводит о нем справки.
— Нет никаких сомнений, что он получил часть информации отсюда, а как же иначе?
— Почему ты мне ничего не сказал? — недовольно спросила Скоугор.
— Говорю сейчас.
Он заглянул в основной офис. Столы и компьютеры, полки с папками, телефоны. Внутри этой комнаты, в глубине ратуши, хранились все подробности их предвыборной кампании, надежно запираемые на ночь на ключ.
— Поезжай домой, — сказала она. — Я сама тут все проверю.
Хартманн подошел к ней, взял за плечи, нежно поцеловал:
— Я тебе помогу.
— Поезжай домой, — повторила она. — Ты должен отдохнуть, утром у тебя важный разговор с Кирстен Эллер. Хочу, чтобы ты был в полной боевой готовности.
Он повернулся к окну, посмотрел на площадь:
— Они сказали, ей было всего девятнадцать. Только начинала жить.
— Но мы ни в чем не виноваты.
Троэльс глядел на голубые буквы гостиничной вывески и желтые фонари.
— Очень на это надеюсь.
— Как вы могли пообещать, что мы его найдем? — спросила Лунд.
Они ехали в ее машине, Майер был за рулем.
— Никогда больше так не унижайте меня! — выпалил он. — Да еще перед всеми этими клоунами!
Он так открыто и так по-детски злился, что было даже забавно.
— Больше не буду — я ведь уезжаю. Но почему вы пообещали это? В морге, отцу?
— Потому что мы найдем… — Помолчав, поправился: — Я найду.
— Никаких обещаний давать нельзя. Это правило номер один.
— У меня другие правила.
— Да, я заметила.
Майер включил радио, настроил волну, грянул оглушительный рок. Лунд наклонилась вперед и выключила радио, сверилась с листком, где был записан адрес:
— Здесь поверните.
Статуя всадника с поднятым мечом. Величественное иллюминированное здание. Многоэтажный паркинг. Здесь собиралась команда Хартманна перед тем, как отправиться в очередной рейд задаривать город его плакатами, буклетами, значками, кепками и футболками.
Автомобили, арендованные для штаба Хартманна, находились на втором этаже. Совершенно одинаковые черные «форды» — копии того хэтчбека, который они вытащили из канала. Лунд и Майер обошли их вокруг, натыкаясь постоянно на фотографию Троэльса Хартманна, наклеенную на стекла машин. Дверь одного из багажников оказалась поднятой. Тремя часами ранее в точно таком же багажнике она видела израненный полуобнаженный труп Нанны Бирк-Ларсен в рваном грязном белье. Здесь же стояли бесчисленные коробки с листовками, все с той же фотографией Хартманна: легкая мальчишеская улыбка, отголоски былого страдания в глубине честных глаз.
Откуда-то из недр паркинга появилась светловолосая женщина, она подошла и неуверенно посмотрела на Лунд. Та показала ей свое удостоверение, спросила:
— Рикке Нильсен?
Женщина выглядела утомленной. И она явно занервничала, когда с другой стороны машины показался Майер, сел на край открытого багажника и стал наблюдать за ней, сложив руки на груди.
— Мне нужно имя водителя, который работал в эти выходные, — сказала Лунд.
— А в чем дело?
— Номер машины, которая нас интересует… — Лунд принялась листать блокнот.
— Икс-у-два-четыре-девять-один-девять, — подсказал Майер. Он встал, приблизился к Нильсен. — Черный «форд», такой же, как этот. Мы хотим знать, кто ездил на нем последним. — И улыбнулся, вероятно считая свою улыбку приятной.
Поодаль от них несколько человек грузили в автомобили плакаты с улыбающимся лицом Хартманна.
— У вас тут целая организация. Как вы со всем этим управляетесь? Наверное, ведете журнал учета?
— Да, конечно.
— Можем мы взглянуть на него? Пожалуйста.
Она кивнула, пошла за журналом. Майер подмигнул Лунд. Вернулась Нильсен:
— Так вы сказали, номер икс-у… Как там дальше?
— Икс-у-два-четыре-девять-один-девять.
Лунд оставила Майера говорить с Нильсен, а сама стала наблюдать за мужчинами с плакатами и листовками. В паркинге было холодно. Но не слишком.
Один из волонтеров, долговязый и худой, был в поношенной грязной куртке с низко надвинутым капюшоном. Вот он сложил свою ношу в один из автомобилей, повернулся… Серый свитер, лицо в тени, пытается остаться незамеченным.
Майера утомили собственные попытки строить из себя доброго полицейского.
— Я стараюсь быть спокойным, — услышала она за спиной. — Так что и вы успокойтесь. Я не желаю больше слышать эти ваши «если» и «но». Просто назовите мне чертово имя!
Он уже почти кричал. Волонтеры, заталкивающие в машины коробки, могли его услышать. Они уже поглядывали в сторону Рикке Нильсен. Но только не человек в капюшоне.
Лунд обернулась, чтобы попросить Майера сбавить тон. Когда она снова посмотрела на грузчиков, фигуры в сером свитере и куртке больше нигде не было видно.
Неожиданно черный «форд» в соседнем ряду ожил, с ревом выехал с парковочного места. Из незакрытого багажника посыпались улыбающиеся лица Троэльса Хартманна.
— Майер!
На пути к эстакаде водитель должен был проехать мимо Лунд. Она вышла на середину проезда, встала и направила взгляд на лобовое стекло приближающейся машины: мужчина, тридцати с лишним лет или даже сорока; злое небритое лицо, испуган, настроен решительно.
— Проклятье! — вскричал Майер и бросился к ней, схватил одной рукой за плечо и утащил Лунд с дороги.
Набирающий скорость «форд» промчался мимо них всего в метре.
Лунд смотрела вслед автомобилю, вряд ли осознавая, что была в объятиях Майера, который, едва переводя дыхание, уставился на нее в ярости. Люди вообще часто злились на нее. Машина тем временем завернула за угол, направляясь наверх.
Майер отпустил ее, бросился к эстакаде, вытаскивая на бегу оружие. Лунд побежала другим путем, по лестнице, перескакивая через три ступени, вверх, вверх.
Один этаж, другой. Еще один, и все, конец. Черная крыша блестела под ночным дождем. На фоне темного неба в мягком сиянии подсветки возвышался внушительный купол Мраморной церкви. Машина стояла у дальней стены с включенным дальним светом.
Опять без оружия. И все же она двинулась вперед, пытаясь что-нибудь разглядеть за слепящими фарами.
— Полиция! — крикнула она.
— Лунд!
Майер выскочил с въезда на эстакаду, он задыхался, кашлял, едва смог выговорить ее имя.
Послышался звук в другом конце крыши — открылась и захлопнулась дверь. Лунд рванулась туда, Майер за ней. С крыши вниз вела вторая лестница. Он приехал сюда, чтобы оторваться от них. И его план удался.
Они еще успели заметить, как человек в капюшоне достиг нижнего этажа и скрылся в ночи и темном бескрайнем городе.
В бешенстве Майер подпрыгнул и заорал проклятья, так что ей пришлось закрыть уши руками.
Они спали не раздеваясь, слившись друг с другом, его горе с ее горем, ее скорбь — с его скорбью.
Пробуждение. Тайс Бирк-Ларсен расплел свои руки, не потревожив ее, сел на кровати, тихо поднялся.
Умылся, поел хлеба, глотнул кофе, пока Пернилле и мальчики спали. Потом спустился — надо было жить, говорить с людьми.
В эту смену их было двенадцать. Среди них Вагн Скербек с бледным лицом и мокрыми глазами. Вагн. Член семьи. Первый человек, которому он позвонил этой ночью. Бирк-Ларсен едва мог припомнить сам разговор, так часто его прерывали слезы, крики и гнев.
Вагн был хорошим другом в трудные времена. Тайс Бирк-Ларсен думал, что такие времена больше никогда не вернутся. У него же семья. Семья — камень, на который можно опереться, и он также опора для своей семьи.
Но иногда камень уплывает из-под ног, тонет в невидимом песке.
Он зашел в контору, снял с крючка черную куртку, аккуратно надел, как делал это год за годом. Потом вышел и встал среди них, хозяин и босс, чтобы раздать указания на день. Большинство этих людей работали на него уже много лет. Они знали его семью, наблюдали за тем, как растут его дети. Приносили им подарки на дни рождения. Проверяли уроки. Утирали им слезы, когда ни его, ни Пернилле не было рядом.
Один или двое едва сдерживались, чтобы не заплакать. И только Скербек мог смотреть ему в лицо.
Бирк-Ларсен пытался заговорить, но не мог и стоял молча.
Работа.
Все заказы были собраны в папке, они определяли то, чем будут заполнены рабочие часы. Он взял эту папку, вернулся в контору. Сел там, не понимая, что с ней делать.
Все по-прежнему молча стояли возле грузовиков. Наконец раздался голос Вагна Скербека:
— Давайте пошевеливайтесь! Принимайтесь за работу. Я вам не нянька.
Потом он вошел к Бирк-Ларсену и сел напротив. Невысокий, неприметный человек. Но сильнее, чем о нем говорила его тщедушная фигура. Лицо, почти не изменившееся с тех пор, как им было по двадцать лет. Темные волосы, невыразительные глаза, дешевая серебряная цепь вокруг шеи.
— Ты делай, что тебе нужно, Тайс. С остальным я справлюсь.
Бирк-Ларсен зажег сигарету, обвел взглядом стены конторы. Повсюду фотографии: Пернилле, Нанна, мальчики.
— Какие-то репортеры звонили. Я их послал. Если эти гниды снова позвонят, дай мне поговорить с ними.
Постепенно в гараже закипала жизнь. За стеклянными перегородками конторы перемещались картонные коробки, складировались поддоны, выезжали на улицу фургоны.
— Тайс, я не знаю, что говорить. — Такая же шерстяная шапочка, такой же красный комбинезон. Старший брат и младший брат. — Я хочу помочь. Ты только скажи…
Бирк-Ларсен молча смотрел на него.
— Они уже знают, кто это сделал?
Бирк-Ларсен мотнул головой, сделал затяжку, попытался сконцентрироваться на графике работы, не думать ни о чем другом.
— Только скажи, если я хоть как-то… — снова начал Скербек.
— Доставка на Стурласгаде, — медленно, будто через силу, произнес Бирк-Ларсен, это были его первые слова за все утро. — Я обещал пригнать им подъемник для погрузки.
— Я этим займусь, — сказал Скербек.
Майер помахал фотографией перед командой оперативников в штатском. На снимке из базы полиции был изображен вполне ординарный мужчина в черной футболке с тюремным номером в руках. Залысины, синяки на небритом лице, длинные обвислые усы, как у хиппи, уже с сединой. Через всю правую щеку линия, похожая на давний шрам от ножа. Скучающий взгляд направлен в объектив.
— Его зовут Йон Люнге, он из Нёрребро. Дома его нет. Мы знаем, что он нарушил закон, и мы… — он прикрепил фото на стену, — собираемся посадить эту сволочь за решетку. Опросите соседей, знакомых по работе. Проверьте бары, ломбарды, торговцев наркотиками. Найдите всех, кто его знает. Ему сорок три года. Живет один. Никому не нужный, никчемный сукин сын…
Лунд с чашкой кофе в руках прислушивалась к тому, что говорил Майер, пока сама звонила по телефону Марку. Она успела поспать три часа в одном из свободных кабинетов и чувствовала себя довольно сносно.
— У него нет плана действий, — провозгласил Майер, словно это был известный факт. — Нет укрытия. В конце концов он вынырнет, чтобы глотнуть воздуха. И тогда… — Майер хлопнул ладонями с таким звуком, будто выстрелил.
Лунд сдержала смех.
— Нет, твои уроки шведского не отменяются, — говорила она тем временем Марку. — С чего бы это? Мы же собираемся там жить. Бенгт объяснит преподавателю, почему ты задерживаешься. У тебя не будет из-за этого проблем.
Майер взял со стола новую фотографию Нанны, ту, где она была так же красива, но уже без косметики, не улыбалась сексуально, не старалась выглядеть взрослой.
— Мы должны узнать о ней все. Текстовые сообщения, голосовая почта, электронная почта. Особенно важно то, что связывает ее с Люнге.
Марк продолжал ворчать.
— Мы улетаем сегодня вечером, — внушала ему Лунд. — Я позвоню тебе, когда закажу билеты.
— За дело, — скомандовал Майер и вновь оглушительно ударил в ладони. Когда все ушли выполнять задания, он подошел к Лунд и сказал: — Букард хотел вас видеть.
Старик сидел в кабинете, который совсем недавно Лунд называла своим, и смотрел на снимок Люнге. Майер докладывал ему то, что узнал из материалов прошлых дел:
— Тринадцать лет назад задержан за эксгибиционизм на детской площадке. Через год изнасиловал девочку. Четырнадцатилетнюю.
Шеф слушал. Лунд стояла у двери с остывшим кофе. Выражение лица Букарда ей не нравилось.
— Спустя шесть лет после этого помещен на принудительное лечение в тюремную психиатрическую больницу. Выпущен восемнадцать месяцев назад.
Все это Майер повторил по памяти, всего лишь раз просмотрев дела. Производит впечатление, подумала Лунд. В каком-то смысле.
— Так почему он на свободе? — спросил Букард.
Майер пожал плечами.
— Потому что его больше не считают опасным? — предположила Лунд.
— Всегда так говорят.
— Не всегда, Майер, — отрезал Букард. — Сара, что скажешь?
— Нужно поговорить с ним.
Майер вскинул брови:
— Это мягко сказано.
Он играл со своей полицейской машинкой. Катал ее по столу и радовался, когда от этого на крыше вспыхивал синий маячок и включалась сирена. Совсем как ребенок.
— Прекратите, — сказал ему Букард. — И вообще, мне надо поговорить с ней.
Майер поставил машинку на стол с преувеличенной осторожностью.
— Если речь пойдет о деле…
Но что-то во взгляде Букарда остановило его, и он, бормоча себе под нос, вышел.
Как только за ним закрылась дверь, Лунд подхватила свою сумку и сказала:
— Мы об этом уже говорили. Ты знаешь ответ.
— Ситуация меняется.
— Шеф! Нам негде жить. Бенгт ждет меня в Швеции. Марк завтра должен быть в школе.
Она пошла к двери.
— Я только что из лаборатории, — сказал Букард ей вслед. — Девушка была жива, когда машину столкнули в канал. Требуется двадцать минут, чтобы машина такого размера заполнилась водой. И добавь к этому время на то, чтобы захлебнуться.
Он стал вытаскивать из конверта пачку отчетов и фотографий.
— Это не мое расследование, — сказала Лунд, копаясь в сумке, перекладывая вещи, которые уже сложила туда.
— Ее насиловали несколько раз. Он пользовался презервативом и никуда не торопился.
Лунд подождала, пока он закончит читать заключение, и сказала:
— Марк уже настроился на поездку. Нет!
— Все это продолжалось часами, возможно, все выходные. Характер ранений указывает на то, что до того, как привезти в лес, ее держали где-то в помещении.
Лунд сняла с крючка пальто.
— И вот еще что, — сказал Букард, держа на весу маленький пластиковый пакет для вещдоков.
Лунд не могла не посмотреть.
— Майер показывал это матери. Она говорит, что никогда не видела этот кулон. — Букард откашлялся. — Девушка сжимала его в правой руке в момент смерти. Мне кажется, что это он заставил ее надеть кулон. Она сорвала его с горла, когда тонула. Других объяснений не вижу.
Лунд стояла у окна, глядя на унылый внутренний двор перед тюремными камерами.
— Это не обычная схема, Сара: изнасиловать девчонку, а потом убить, чтоб не шумела. Ты это понимаешь. — Он буравил ее черными глазами-бусинами. — Думаешь, мы когда-нибудь нашли бы ее, занимайся этим делом… — он кивнул на дверь, — наш новый друг Майер?
— Я не останусь…
— Со Стокгольмом я договорился. Они подождут, пока ты закончишь это расследование.
И он ушел, оставив фотографии, отчеты и маленький пакетик для вещдоков на столе. Ушел, оставив Лунд наедине с собой. Она думала о Марке и Бенгте. О Швеции и о новой гражданской работе в Стокгольме. Но в основном она думала о Нанне Бирк-Ларсен, об истерзанном теле в багажнике черного «форда», сброшенного в илистый канал.
Лунд взяла прозрачный пакет, поднесла к свету.
Это был кулон на позолоченной цепочке. Дешевое стекло. Броская вещь. Не похожа на обычные украшения. Черное сердце.
Вернулся из коридора Майер с красным лицом. Должно быть, Букард ему сказал.
— Это возмутительно.
— Полностью с вами согласна. Мы будем действовать, как я сочту нужным, до конца недели. Если дело к этому сроку не будет закрыто, отдам его вам.
— Хорошо.
По его лицу нельзя было сказать, что ему хорошо.
— На этот период соблюдаем мои правила: обращаться с людьми уважительно независимо от того, нравятся они нам или нет, в машине не курить, скорость не более пятидесяти километров в час…
— Пускать газы можно?
— Нет. И никаких сырных чипсов и хот-догов.
— Есть пожелания по нижнему белью?
Она подумала пару секунд:
— Оно должно быть чистым.
Школа — это мир в миниатюре, полный слухов и сплетен.
Когда учитель, которого все звали Рама, вошел тем утром в здание гимназии, он кожей ощутил, как новость парит по коридорам, подобно злому призраку.
Потом ректор Кох сказала ему:
— Я могу сама это сделать, если хотите.
— Ученица моя, — ответил он. — И мой класс.
Пять минут спустя он вошел в аудиторию, в руках нет книг, на лице нет улыбки. Посмотрел на них, на каждого по очереди. Уже не дети, еще не взрослые. Оливер Шандорф с неукротимыми рыжими волосами, кислым лицом, обкуренным взглядом. Лиза Расмуссен, ближайшая подруга Нанны, уступающая ей и в уме, и в красоте.
Что ты сказал, кроме очевидного? Что предложил, кроме банального?
С мрачным выражением на смуглом лице Рама произнес:
— Только что стало известно… — Он умолк, закрыл глаза, услышал жестокость слов еще до того, как выговорил их. — Полиция говорит, что Нанна погибла.
Все, как один, ахнули. Потом слезы, всхлипы, шепот.
— Сегодня больше уроков не будет. Вы можете идти домой. Или можете остаться. Учителя будут здесь весь день. Если нужно, помощь вам окажут психологи.
На задних партах поднялась рука. Кто-то задал неизбежный вопрос:
— Что случилось?
Человек, которого они все называли Рама, думал о своей семье, о трудном пути, который им пришлось пройти, уехав из многострадальной, гибельной страны. Он тогда был ребенком. Но, судя по разговорам родных, все же понимал, насколько безопасным был этот город по сравнению с его родиной.
— Я не знаю.
Еще одна рука:
— Ее убили?
Ладони Лизы Расмуссен взлетели к лицу, но не удержали крик боли и скорби.
— Я понимаю, у вас возникает много вопросов. У меня тоже они есть. Но бывает так… — Учитель всегда знает, что сказать. Учитель всегда честен. — Иногда быстрых ответов нет. Мы должны дождаться их.
Он подумал о том, что ему говорила Кох. Подошел прямо к Лизе, положил руку ей на плечо, попытался встретиться с девушкой взглядом.
— Им нужна твоя помощь, — сказал он. — Лиза?
Никакого ответа.
— Полиция хочет поговорить с тобой.
Она закрыла лицо руками.
— С тобой и Оливером.
Рама поднял глаза. Парень был здесь минуту назад. Но теперь стул пустовал.
Лунд показала Лизе фотографию черного «форда»:
— Ты видела эту машину?
Лиза кивнула:
— Может быть. Похожую на эту.
— Когда?
Девушка подумала и сказала:
— В пятницу. Перед вечеринкой. По-моему, из нее что-то выгружали.
Лунд положила перед ней снимок Йона Люнге из полицейского архива.
— А его видела?
Девушка посмотрела на лысоватого мужчину с пристальным взглядом, седыми усами и шрамом на щеке, с табличкой с тюремным номером.
— Это он сделал?
— Просто скажи, видела ты его или нет.
Лиза снова всмотрелась в фотографию и сказала:
— Кажется, нет. Что он сделал с Нанной?
— Может, он заходил в гимназию? Или появлялся в тех местах, где ты бывала вместе с Нанной?
Долгая пауза, потом она потрясла головой:
— Нет, я никогда его не видела.
Лунд отложила фото:
— Ты знаешь, почему Нанна сказала родителям, что останется ночевать у тебя?
— Не знаю. — Снова полились слезы. Она стала похожа на десятилетнюю девочку. — Я подумала, что она хотела с кем-то встретиться.
— С кем?
— Не знаю.
— Лиза…
— Я не знаю!
Заход с другой стороны. Они стали говорить о вечеринке.
— Как бы ты описала ее настроение? — спросила Лунд.
— Счастливая.
— Она веселилась?
— Она была счастлива.
— И?..
— А потом ушла. Мне показалось, что рановато. Но…
— Почему она ушла рано?
— Она не сказала.
— Она ушла с кем-то?
— Я не…
Лиза умолкла на полуслове.
Лунд нагнулась, желая видеть ее глаза.
— Я не видела! Зачем вы все время задаете эти вопросы? Что вам от меня надо?
Лунд подождала, пока вспышка угаснет, сунула в рот жвачку.
— Нанна была твоей лучшей подругой, правильно? Я думала, ты захочешь помочь.
— Я ничего не знаю.
Перед беседой снимки были тщательно отсортированы. Ничего тревожащего. Ничего откровенного. Лунд достала самый последний кадр и показала Лизе:
— Тебе знаком этот кулон?
Черное сердце на золотой цепочке.
Лиза покачала головой:
— Похож на старинный.
— Ты никогда не видела его на Нанне?
— Нет.
— Ты уверена?
— Я уверена, уверена, уверена! — вскричала девушка. — Я видела Нанну на вечеринке. Я обняла ее. Я не знала, что вижу ее в последний раз… — Лиза Расмуссен уставилась в стол, избегая смотреть на фотоснимки, избегая смотреть на Лунд. — Я не знала, — повторила она.
— Я проверила, — сказала Риэ Скоугор. — Люнге не состоит в нашей партии. Он был временным работником от агентства, к которому мы обращались пару раз. Его мог нанять кто угодно.
Они стояли за дверью штаба, в коридоре, и говорили шепотом. Хартманн выглядел так, будто всю ночь не сомкнул глаз.
— Хорошо, — сказал он.
— Хорошо, если об этом узнают все. А если мы ничего не скажем и журналисты докопаются до него…
— И что тогда?
— Они скажут, что мы наняли убийцу и покрываем его. Если об этом услышит Кирстен Эллер, можешь попрощаться с альянсом. Мы должны сделать заявление. Должны немедленно обозначить нашу позицию.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 35 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |