Соловей для черного принца (СИ) 24 страница

— Мужчины! Это самое большое несчастье для нас, беззащитных женщин! Они способны погубить одним взглядом. Из-за них девушки превращаются в кокеток! Пошли толки, что ее не раз видели с разными мужчинами, при этом она была без сопровождения и имела весьма легкомысленный вид. В обществе подобные прогулки не прощают! В письме Элизабет откровенно написала, что ее одолевали сомнения, найдется ли хоть один джентльмен, который позволит себе, без боязни быть осмеянным, сделать предложение ее дочери.

— Глупая, глупая Летти! Он же мечтала о богатстве, о том, что покорит Лондон! Но маркиза Грэдфил?! Куда смотрела она?

— Маркиза… — тетя презрительно покачала головой. — Боюсь, эта актриска хорошо сыграла свою роль. Никто не догадывался, что она во всем потворствует своей протеже.

— Но ведь если бы это открылось, как впрочем, и случилось, маркиза навсегда бы погубила свою репутацию и осталась без заработка. Зачем ей так рисковать?

— Это только подозрения Элизабет. Но ты знаешь миссис Тернер! Ее здравомыслию можно доверять. Она попусту никогда не обвинит человека… Нет, нет, слава богу, дело не дошло до скандала. Все-таки Уэстермленды очень влиятельны! Все списали на излишнюю живость и провинциальную наивность. Однако девчонка подверглась порицанию. Хотя едва ли это ее чему-то научит и изменит ее беспутную натуру.

— Но вы намекнули, что она обручена.

— Да, обручена. Даже для такой дурехи нашелся свой дурак, — мрачно пошутила тетя. — Некий мистер Саливан Эбинкротворт, потомственный торговец, мясник в третьем поколении…

— Немыслимо… — выдохнула я, с ужасом представляя то невыразимое состояние бешенства, в котором должна пребывать Летти после помолвки с таким оригинальнейшим субъектом. Мясник! Самое страшное наказание, какое она навлекла на себя своей ветреностью.

— Вдовец. Доход восемьсот фунтов в год… — изрекла тетя с каменным лицом.

— Ну, хоть это утешит Летти.

— И четверо детей, — добавила она все тем же бесстрастным голосом.

— О! Повезло, что я могу еще сказать…

— Твой сарказм неуместен, Найтингейл, — строго одернула тетя. — Дом соединен с лавкой! Там стоит невозможное амбре! Бедняжка Элизабет оказалась настолько чувствительна к мясным испарениям, что лишилась чувств, во время визита к мистеру Эби… Эбикров…В общем, между нами, дорогая Роби, мы будем величать этого «мясного жениха» — просто Саливан!

— Пусть будет «просто Саливан»! — улыбнулась я, но тут же нахмурилась — Когда назначена свадьба? Очень надеюсь, что за это время Летти свыкнется с удручающей мыслью, что станет женой мясника и уже в таком юном возрасте матерью четверых детей.

— Он все еще носит черную ленту по своей первой жене. И траур истекает только через три месяца. Как пишет Элизабет, этот Саливан не собирается выжидать хотя бы приличествующий месяц, а требует сыграть свадьбу сразу же. Так что дату назначили на октябрь.

— Шустрый малый! — усмехнулась я, вызвав грозный взгляд тети.

В скором времени я распрощалась. Провожая меня, и тетушка, и Финифет одобрительно отозвались о моей пшеничной кобыле. Это порадовало меня, так как боялась, что им могло не понравиться то, что я разъезжаю верхом по Гарден-Роузу.

Я направила Дамми рысцой вдоль речки по привычной для меня дороге. И хотя лошадь явно жаждала стремительной скачки, я не гнала ее.

— Потише, потише Дамми, — ласково увещевала я ее, похлопывая по загривку. — Тут столько кочек, ям, скользких оврагов и болотных топей… мы же не хотим неприятностей.

И, кроме того, под легкую рысь лучше думалось. «Глупая, глупая Виолетта» — крутилось в голове. Я вспомнила ее радость в ожидании сезона, ее мечты, теперь уже несбыточные. Почему-то тетины вести не удивили меня. Вероятно, еще из писем подруги с излияниями восторгов я начала подозревать скрытую меж строк истину. Я отлично знала, какова Виолетта. Он вертела мужчинами, и привязанности ее непрерывно менялись. И хотя меня сильно огорчило случившееся, я не могла ни признать, что Летти сама виновата в своем несчастье. Теперь можно только уповать, что она извлечет из последствий своего ветреного поведения серьезный урок.

Думая о Виолетте, я невольно сравнивала себя с ней. Я боялась, что, проявив несдержанность в чувствах и слабость характера, тем самым дала Дамьяну право считать меня такой же легкомысленной особой, как и Летти. А слабостью можно воспользоваться, как сказал Дамьян, чтобы разоружить врага, подорвав его волю и дезориентировав.

Если честно, я не видела смысла в нашем противостоянии. Если только Дамьян не верит в мой отказ от наследства или же боится, что граф Китчестер поступит так, как поступал всегда — по-своему. Тогда единственный способ для него получить Китчестер — жениться на мне. От этой мысли мне стало неуютно. Вот уж не думала, что стану жертвой охотника за приданным!

За ужином, как и накануне вечером, присутствовала только женская компания. Я, Жаннин, мисс Рассел и в этот вечер нас почтила своим обществом леди Редлифф. Все это «беспокойное» время с того вечера, когда приказала Эллен показать мне часовню, она не выходила из своей комнаты, набираясь сил, после приступа дочери.

— Ее истерики убийственны! — мрачно объявила старуха вместо приветствия. — Она абсолютно не думает о других. Выдержать еще раз подобный страдальческий приступ — это выше моих сил!

В следующий миг леди Редлифф обратила на меня суровый взгляд и потребовала точного рассказа о том, что произошло в часовне. И особенно она расспрашивала о поведении Эллен, желая услышать о каждых ее словах и действиях. Я же не собиралась навлекать на бедную женщину еще больше мучений и заявила, что память подводит меня, так как испытанный ужас вытеснил из моей головы все детали происшествия. Элеоноре пришлось довольствоваться кратким пересказом, хотя она дала понять, что не верит в мою выборочную потерю памяти.

— Из-за истерии Эллен мы все совершенно забыли про тебя! — завершая разговор, с ноткой шутливости воскликнула она и, протянув через стол руку, сжала мои пальцы. — Ты слишком недолго находилась среди нас, чтобы кто-то мог побеспокоиться о тебе! Омерзительная была бы картина, если бы викарий воскресным утром обнаружил тебя полумертвую или мертвую, что весьма усложнило бы дело, подпиравшую дверь часовни своим телом. Это бы испортило службу. А я не люблю, когда что-то выбивается из общего порядка.

— Не могу выразить, как я рада, что своей неудобной смертью не нарушила ваш покой.

— Не язви, милочка. Тебе еще повезло, что кто-то все же вспомнил о тебе.

Я глянула на Джессику, которая со скучающим видом слушала разговор. Откинув назад длинные черные волосы, девушка ответила мне насмешкой. Она то знала, что я в часовне! И сказала об этом Дамьяну, надеясь, что он оценит всю прелесть затруднительного положения, в котором я оказалась, и позабавится вместе с ней. Однако она ошиблась. И этот промах злил ее.

— И все же, мне кажется, — внесла свою лепту в разговор Жаннин, — это ужасно романтично. Прекрасный принц спасает возлюбленную из заточения! Девушка должна навеки полюбить его!

— И тут же отдать ему все свое наследство! — слащаво поддела ее Джессика.

— Я говорю о романтике! — возмутилась миссис Клифер, надув губы. — Ты мыслишь грубыми приземленными категориями!

— Попробуй-ка пару часиков просидеть в старой часовне. Без еды, без воды, без сладкого! — съязвила Джессика. — Лишь зловещая тишина, и кажется, что отовсюду за тобой неотрывно следят. Посмотрим, о какой романтике ты будешь мечтать.

Я внимательно взглянула в лицо Джессики. Как лаконично и точно описала она то ощущение, что охватило меня в часовне! Чувство, что за тобой наблюдают и никуда не скрыться от этого пронизывающего взгляда.

Уже поднимаясь в свою комнату, я вновь задумалась над этим. Тогда мне казалось, что за мной действительно следили. Эта мысль заставила заново вспомнить те бесконечные часы, что я провела в часовне. Мне казалось, я отчетливо слышу протяжные, едва уловимые стоны, таявшие под сводчатым потолком. Нет! Это не ветер! Я уверена, что и в дымоходах, и в щелях меж камней он шумит совершенно по-другому. Он шепчет, гудит, свистит, стонет, ревет, ярится, пробует сотни звуков и играет ими на различный манер, не уставая перебирать бесконечные вариаций. Но то, что заставило меня дрожать, там, в часовне, имело совсем иную суть. Это был протяжный, проникнутый болью отчаяния тихий стон. Так скорбно мог стонать только человек. Но кто же? И главное, что заставило его так стенать?

Погруженная в раздумья, я вставила ключ и открыла дверь. Но что-то покоробило меня, проникнув за завесу размышлений и насторожив. Я вновь затворила дверь и провернула ключ. Он двигался без натуги и скрежета, как должен в старом замке, а мягко и бесшумно. Я распахнула дверь, вслушиваясь, но никакие скрипы не потревожили тишину дома. С беспокойством я подняла свечу и осмотрела дверные петли. По покрытой бурым налетом поверхности, блестя, ползла крошечная струйка. Она доползла до стыка и, зависнув на миг мутной капелькой, сорвалась вниз. На полу темнело жирное пятно, и в воздухе витал горьковатый запах льняного масла. Совсем недавно кто-то позаботился, чтобы моя дверь открывалась совершенно бесшумно. Но сделал это крайне неаккуратно, второпях.

Заперев дверь на пару оборотов, я оставила торчать ключ в замке. Быстро раздевшись и умывшись, я облачилась в ночную сорочку и тщательно расчесала волосы, заплела косу, стараясь успокоиться. Укутавшись в шаль, села на расправленную кровать. На коленях лежал «Гулливер», но я почти не читала, а следила за дверью.

Свеча догорела, и комнату освещали только всполохи огня, лениво колеблющиеся в камине. Напольные часы в холле давно пробили час ночи, когда я услышала едва уловимые шаги. Они приблизились к моей двери и замерли. В щель под дверью просочилось неясное пятно света. Я напряженно уставилась на медную ручку. Долгие секунды ничего не происходило. Тот, кто стоял снаружи, медлил, прислушиваясь. Но вот ручка ожила и осторожно опустилась вниз. Ключ глухо коснулся замка и, скользнув внутрь, застыл, наткнувшись на преграду. Стоявший за дверью попытался протолкнуть его. Но от усилий раздались слишком громкие в гулкой ночной тиши звуки. Неизвестный замер, и на время опять стало тихо. Так тихо, что мое собственное дыхание казалось мне оглушающим. А затем раздались шаги. Я подкралась к двери, приложив ухо и вслушиваясь. Шаги удалялись и через мгновение растаяли на лестнице.

Случившееся явно не располагало ко сну. С каждым днем пребывание в Китчестере становилось все любопытнее и любопытнее! Я не была напугана, а скорее заинтригована. Кто же стоял за дверью? Дамьян? Может быть, после вчерашнего утра он понял, что я твердый орешек и расколоть меня будет сложно. Поэтому, не медля, решил прибегнуть к самому действенному способу соблазнения. Его не было за ужином, а значит, времени смазать петли и замок у него было предостаточно. Тогда почему же он сделал это так неаккуратно? Он рассчитывал, что я ничего не замечу, не обращу внимания на странную безмолвность двери? И уж тем более не полезу осматривать петли, в которые он, торопясь, залил слишком много масла? Я беспокойно качнула головой, отрицая эти соображения. Нет, Дамьян всегда уверял, что ценит мой ум и…знает меня как облупленную. Вряд ли он уповал на то, что я внезапно оглохну и ослепну.

Я залезла под одеяло, но сон не шел ко мне. Нет, я пока еще никогда не ошибалась в своих суждениях и не думаю, что это случилось сейчас. Я была гораздо более высокого мнения о Дамьяне, и считала, что если он что-то задумал, то сделает это идеально, все тщательно продумав. И никогда не оставит стекавшее по петлям масло и жирное пятно на полу! Похоже, в этом доме Дамьян не единственный, кого мне следует опасаться. Или я все же не права, оправдывая его? Что говорило во мне — разум или чувство? Слишком уж мне хотелось верить, что он не опустится до такого отвратительного поступка. Однако мне не следовало доверять ему! Ни в коем случае!

Утреннее солнце вытеснило ночные переживания. Открыв глаза, первое, что мне пришло в голову: подземелья! Надо, в конце концов, добраться до них. Ведь о подземельях замка Китчестер я мечтала еще с тех пор, как слушала историю Мэг, сидя на уютной кухне в Литтл-Хаусе. Но сначала я хотела заглянуть к Эллен. Вчера Жаннин сообщила, что она звала меня.

В комнате стоял все тот же угнетающий полумрак, резко пахло валерианой и нашатырем. При моем появлении одна из портьер отодвинулась, прорезав комнату яркой полосой света, казавшимся преступником, воровато заглянувшим в царивший здесь вечный полумрак. В эту прорезь выглянуло озабоченное лицо с обвинительно таращившимися на меня глазами.

— Что вы все шастает! — как-то скуля, простонал мистер Уолтер. Он почесал лоб и, вздохнув, приложил к нему блокнот, прохладной страницой остужая кипевшие в голове мысли. — Туда-сюда, туда-сюда. Мне необходима полнейшая сосредоточенность, малейший шум отпугнет рифму!

— Простите, мистер Уолтер, но я только что зашла.

Он недоверчиво оглядел меня.

— Вы, или Тереза, или еще кто-нибудь из этого суетного дома — какая разница!

С оскорбленным видом он скрылся за портьерой, избавив комнату от неестественного здесь яркого света. Я прошмыгнула к кровати. Тело Эллен под толстым одеялом казалось совсем плоским. Бескровное лицо обрамлял чепчик, такого же цвета, как и ее болезненная кожа. Из-под него торчали спутанные волосы. Поверх одеяла лежала тонкая рука.

— Тс! Тише! — прошипела с кушетки Тереза. Как и в прошлый раз, служанка была недовольна моим вторжением. Она коршуном следила за мной, пока я усаживалась, и, лишь убедившись, что я не из шумливых, вернулась к своему занятию: переливанию пахучих жидкостей из одних баночек в другие. В безмолвии мы просидели довольно долго. Ни Уолтер за портьерой, ни служанка не обращали на меня внимания. Временами она поглядывала на хозяйку, и чахлое лицо ее при этом источало нечто вроде траурной многозначительности. Мне подумалось, что такое лицо бывает на похоронах у дальних родственников, которые всем своим существом стремятся уверить собравшихся в гложущей их скорби.

С кровати раздался тихий стон и закрытые глаза, обведенные синевой, дрогнули. Тереза тут же встала и степенно подошла к больной. Намочив полотенце, она обтерла им лоб Эллен.

— К вам пришли, миссис Уолтер. Вам сегодня не дадут отдохнуть!

Я приблизилась. Тонкая рука с трудом оторвалась от одеяла и протянулась ко мне.

— Вам нельзя двигаться, — тут же возмутилась служанка. И рука вновь опустилась на вздымавшуюся грудь. Я присела на корточки у кровати и улыбнулась.

— Я…мне сказали, что я натворила, — зашептала через силу Эллен. — Прости меня.

— Вам нельзя говорить! — опять раздался негодующий голос служанки.

— Вы не виноваты Эллен! И не терзайте себя тревогами, а быстрее выздоравливайте!

— Если бы я могла выздороветь! — она горько зажмурила глаза.

— Вы ее волнуете, мисс Сноу! Прошу вас удалиться.

— Нет. Побудь…побудь со мной. Тереза сходи за отваром…А потом Найтингейл уйдет.

С постной миной служанка покинула комнату. Эллен, проводив ее взглядом, расслабленно вздохнула и попыталась улыбнуться.

— От нее устаешь… — пробормотала она. — Найтингейл, я сожалею о том…о том дне. Ты должна знать…когда мы гуляли, я думала все будет хорошо. Я чувствовала подъем, чувствовала, как жизнь вливается в меня. А потом…доктор сказал, что так бывает перед… припадком.

На ее коже выступила испарина. Я обошла кровать, смочила полотенце в травяном настое, как это делала Тереза и положила на лоб Эллен компресс. Ее глаза лихорадочно блестели.

— Ты же тоже была там, — она схватила меня выше запястья. — Ты видела его? Он был там… Но я не помню, ничего не помню!

— Эллен, Эллен успокойтесь! — я склонилась к ней и бодро сказала — Все уже позади. Вы были больны, но теперь выздоравливаете, и скоро мы пойдем гулять в сад, где цветут розы.

Закрыв глаза, женщина казалось, успокоилась. Я опять опустилась на корточки. Когда же придет Тереза! Мне хотелось уйти. Внезапно раздался шум отодвигаемых портьер, и комнату вновь прочертила полоса света.

— Кто здесь еще? — вздрогнула Эллен.

— Это мистер Уолтер — отозвалась я.

Она взволнованно приподняла голову и покосилась на сутулую фигуру, стоявшую на свету. Ее глаза с беспокойством всматривались в него.

— Эли, — подал он голос, — мы должны приказать слугам не тревожить нас! Никогда! Иначе, я закроюсь в подземных камерах, где мне точно никто не помешает творить!

Господи, в этой комнате удушливо, непереносимо жарко. Хоть бы глоточек свежего воздуха! Один глоточек. На минутку. Я поднялась и в этот миг дверь отворилась и вошла Тереза, неся поднос с высоким стаканом, наполненным мутноватой жидкостью. За ней в комнату «впорхнула» миссис Клифер. Она сразу же принялась щебетать в привычной для нее добродушной манере.

— Отвар шиповника с медом, все, что вам сейчас нужно Эллен. И, разумеется, тишина, покой и немного заботы. Уж ваша славная Тереза проследит за этим… О, Найтингейл! Навещаешь больную? Не боишься, что она выскользнет из своей постели и закроет тебя в этой мрачной комнате…Ха-ха! Вряд ли бедняжка Эллен сейчас способна на такие чудачества. Но пойдем, не будем мешать…Покой, строжайший покой!

Создалось впечатление, что Жаннин приложила усилия и поднялась на третий этаж, чтобы забрать меня отсюда. Видать, опять жаждала поделиться переживаниями. Взяв меня под руку, она дежурно поинтересовалась моими планами на день. А, узнав, про подземелья, воскликнула:

— Пойдешь одна туда?! Как это в твоем духе, Найтингейл!

— Если там нет скелетов и позабытых заключенных, то бояться нечего.

Она захихикала, как девчонка, тряхнув завитыми локонами.

— А вот я бы не решилась. Ни за что! Крысы, грязь, цепи и прочее, отчего мороз по коже. Хотя если спускаться туда с мужчиной, который сумеет защитить тебя в случае нападения…

— Какого нападения?

— Ну, мало ли что в этих подвалах! Попроси Дамьяна сходить с тобой. Полезное хоть сделает!

Я вздрогнула, представив, что вновь окажусь с ним наедине. Это не осталось незамеченным.

— Он делает много полезного! — запальчиво сказала я. — Одни теплицы чего стоят!

То, что я встала на защиту Дамьяна, послужило сигналом, и она заговорила:

— Его поведение беспокоит меня. Все-таки я мать! — она вздохнула, бросив из-под ресниц тоскливый взгляд. — Да, он молод, горяч и ищет развлечений…Но мне хотелось, чтобы он был более…постоянным. Он слишком несдержан! Из-за этого одни скандалы! Взять хотя бы мисс Падок! Она из Эмбер-Виладж. И подумать только — дочь тамошнего викария! Я, конечно, не знаю подробностей! Думаю, он приударил за ней, а дитя было совсем неискушенным. Должно быть, поверила всему, что он наплел. И слишком поздно поняла, какого рода отношений он искал. Но потом девица впала в меланхолию и…чуть не покончила с собой. Поговаривают, что она отравилась, приняв какое-то зелье, чтобы избавиться от плода!

Я ахнула. И этот человек говорил мне об искренних чувствах! Какая же я наивная! Во мне вспыхнула злость и досада на него. Досада на предательское желание верить ему. Жаннин же продолжала болтать по-приятельски, будто с закадычной подругой:

— Но ты — другая. Уверена на все сто, он увлечется тобой. Увлечется серьезно! Вот увидишь, твою рассудительность он воспримет как вызов. Ты отличаешься от глупенькой мисс Падок…и от других девиц. Хотя он не откажется от охоты. Он любит разнообразие, и все его капканы расставлены одновременно… понимаешь, о чем я говорю?

Перед глазами возник Дамьян. Я вспомнила его безумные слова, его прикосновения… Еще бы я не отличаюсь! Не у всех девиц есть такое неоспоримое достоинство, как Китчестер! Замок он любил, как я полагала, любовью такой страстной, какой ни к чему и ни к кому не испытывал.

— Очень хорошо понимаю, — сказала я сдержанно. — Более того, вы не правы, думая, будто он увлечется мной серьезно. В его сердце уже есть страстное увлечение, и сомневаюсь, что он захочет потеснить его.

Чего она добивается, рассказывая о гнусных победах Дамьяна? Того, что я возвышу его в своих глазах, узнав, что могу стать его «серьезным увлечением»? Или ревности, которая подтолкнет меня к нему?

Отделавшись от Жаннин, я спустилась к слугам и попросила масляную лампу. Идти со свечой в подземелье я не рискнула. Как туда попасть объяснил мне граф.

— За восточным крылом между пристроями есть внутренний дворик. Пройдешь по нему к башне. Там большущая дверь. Это и есть вход. Спустись по ступеням. Кстати, их девяносто девять. Было ровно сто! Но последняя ступень совсем истерлась. Как-никак семьсот лет Китчестеру! Только держись крепко, там скользко.

Дорогу я нашла легко. Во дворике, как и всюду, буйно разрослись розы, переплетаясь тонкими стеблями они опутывали стены и захватывали дорожки, преграждая путь. Узкие окна дома отражали плывшие по небу кучные облака. Вдруг я почувствовала, как спину обжог чей-то пристальный взгляд. Я оглянулась, подняла глаза и увидела, как в одном из окон второго этажа упала драпировка. Я постаралась не думать об этом, а представлять себе только подземелья.

Дверь и впрямь была огромной, высотой в два человеческих роста. И не запиралась, что меня чрезвычайно обрадовало. Приложив усилия, я открыла ее и с замирающим сердцем вгляделась в убегавшие вниз ступени. Справа на стене крепились веревочные перила, как в башнях в замке. Нащупывая каждую ступеньку и крепко держась за перила, я начала спускаться.

С каждым шагом становилось темнее, и в конце спуска мягкий свет лампы освещал всего лишь крохотный пяточек передо мной. Веяло холодом и сыростью. Я, шла, представляя, что я — пленница. Что должны были чувствовать те, кого вели вниз? Сто ступеней бесконечной дороги, огромное богатство, которым еще владеет человек — дневной свет, лившийся из двери и исчезавший на последней ступеньке. Безжалостный ровный перестук сердца и шагов, отсчитывавших ступени до конца жизни… Опять нелепые фантазии! Я натянуто рассмеялась, в попытке развеять сковавший меня озноб.

Оказалась я на площадке с арочным проходом. Плиты потолка низко нависали, а стены были неровные и кое-где выступали камни. За века все покрылось копотью и сажей от тысяч факелов. Над аркой висел полусгнивший щит, и можно только догадываться об изображенном когда-то на нем гербе. Прямо под щитом, подпирая его, скалилась высеченная из камня морда льва. В зубах лев держал каменный стебель, а вот сам цветок розы уже давно откололся.

Проход слева был завален до самого потолка камнями и грязью. А справа от меня чернела осевшая дверь, обитая железными лентами и широкими гвоздями. Я надавила на нее. С трудом, но она поддалась и, со скрежетом царапая пол, отворилась. Выставив вперед лампу, словно меч, я протиснулась в затхлое помещение. Неровный свет проникал через крохотные окошечки под самым потолком, прорезая комнату рассеянными лучами, в которых клубились вихри пыли. В носу защекотало, и, чтобы не расчихаться, я зажала нос двумя пальцами. Пыль, словно мухи, слетевшиеся к свету, облепила лампу плотным облаком.

Я не отходила от двери и увидела только то, что освещалось скупым светом около нее. Груду доспехов и оружие.

Здесь хранилась история! Но как грубо и безответственно! Возникло ощущение, будто в течение веков сюда сваливали пришедшие в негодность или еще целые, но ставшие ненужными доспехи. Вперемешку, покрытые ржавчиной и плесенью, лежали тонкие кольчуги с рваными дырами, рассеченные латные кирасы, шлемы разных форм, с покореженными забралами и вмятинами, поножи и наручни. У стен, прислоненные, поблескивали холодной сталью двуручные мечи, такие огромные, что рукояти могли бы достать мне до подбородка. Тут же стояли алебарды и копья, мечи меньших размеров, лежали в беспорядке кинжалы и шпаги с инкрустированными эфесами — все заржавевшее, но не утерявшее былой грозности. По всему полу, где падал свет, были разбросаны арбалетные болты. Невольно я наклонилась и подобрала несколько. На острых наконечниках алела ржа, но мне вдруг подумалось, что это вовсе не ржавый налет, а кровь тех, в чье тело впивались когда-то много веков назад эти смертоносные иглы.

И вдруг я услышала, как кто-то спускается сверху. Приглушенное эхо отражалось от низких сводов потолка и разносилось далеко вглубь подземелий. Я вышла из оружейной и подняла повыше лампу, чтобы захватить как можно больше пространства лестницы.

— Надеюсь, я не вогнала тебя в панический ужас, своим появлением, — весело произнесла Джессика, возникнув из тьмы.

— Это ты наблюдала за мной? — спросила я вместо ответа.

— А ты вся извелась, думая, кто ж это был?

Зачем она пришла?. Что ей надо от меня? У меня не было повода доверять ей. Зато были все основания не доверять. Еще раз оказаться запертой! Нет уж, увольте. Тем более в таком мрачном месте! А Джессика могла бы сделать это, причем с большим удовольствием, без раздумий и угрызений совести. Иногда я сомневалась, была ли у нее вообще совесть.

— Здесь очень нездоровая атмосфера, — сказала я, разглядывая покрытые плесенью камни и ржавую решетку в арочном проходе, зависшую над нами.

Джессика подошла ко мне и, протянув руку, коснулась решетки.

— Когда я только приехала, мне пришлось не раз спускаться сюда, — заговорила она. — Старушенция посылала меня «учить историю». Устраивала проверку на стойкость. А я упрямо читала историю Китчестеров и осматривала подземелье. После рассказывала ей, кого и как здесь казнили или сгноили в камерах. Так я заслужила место.

Ее холеные пальцы обвили ржавые прутья, и она изо всех сил дернула решетку вниз. Я как будто ожидала, что раздастся тревожный лязг и решетка поедет вниз. Но та осталась недвижима.

Мы прошли под аркой и оказались на перепутье. Отсюда шло разветвление на несколько коридоров, чернеющих в стенах непроглядными безднами. Я нерешительно остановилась.

— Нам прямо. Раньше все эти коридоры вели к лестницам и потайным ходам, по ним можно было попасть почти в любую комнату в замке и флигелях. Но со временем многие из них засыпали или разобрали при строительстве, а что не сделали люди, то завершили обвалы. А там, — Джессика указала на проход перед нами, — там и есть тюрьма! Что трусишь! А казалась такой смелой…

Не дожидаясь ответа, она засмеялась и пошла вперед. Я, естественно, последовала за ней. Воздух здесь был спертый и вонял крысиным пометом и гнилью. Нам открылся длинный, по крайней мере, мне так показалось, потому как лампа освещала только малую часть, зал.

— Сейчас мы находимся как раз под пиршественным залом. Пленники гнили под звуки шумных пирушек и музыку менестрелей! Забавно, не находишь?

Меня передернуло. В какой-то отрешенности я осматривалась кругом. По бокам шли тесные крохотные помещения, зарешеченные толстыми деревянными прутьями с узкими, в палец, щелями между ними. Мы остановились возле одной из камер. Сбоку от нее из пола торчал рычаг, и Джессика налегла на него. Громоздкая решетка нехотя, медленно поползла вверх и застыла, вздрогнув, на уровне моей головы. В центре комнатки зияла дыра, занимавшая почти все пространство. Чтобы не упасть в нее, людям надо было осторожно обходить по краю. В стене торчали цепи, и небольшой выступ, на котором, как я поняла, и сидели, и спали.

— Заходи, не стесняйся, — хмыкнула Джессика, и сама же сделала первый шаг. — Видишь кольцо на цепи? Его надевали на шею, когда заключенный провинился. Цепь слишком коротка, и он не мог двигаться. Только сидеть у стены. Такое наказание могло длиться немало дней! А вон те щели наверху, это единственный источник света и воздуха. Они везде такие — забитые грязью.

Я смотрела во все глаза. И никак не могла взять в толк, что подземелья, о которых я мечтала и представляла в своих приключениях, такие…такие… Я не могла найти слов, чтобы выразить то гадливое, мерзкое чувство, владевшее мной.

— Вижу, ты уже раскисла, тогда я не поведу тебя в камеру пыток. Она в конце зала. Среди твоих предков было немало изуверов, которым нравилось мучить пленных, — она растянула губы в язвительной улыбочке. — Еще были и такие, кто задерживали путников и требовали выкуп, а если бедняги отказывались, то их пытали до тех пор, пока Китчестеры не получали свое.

— Поэтому у них такая дурная слава! — пробормотала я. — И люди до сих пор боятся их.

— Пытки, разврат, высокомерие и, конечно же, склочный характер… Вот, кстати, одна из забав, — она указала на дыру в полу. — Отхожее место. Дыры специально такие большие. Пленники верили, что через них можно сбежать и, прыгали туда, в надежде обрести свободу. Но вместо свободы ломали кости и оставались лежать там, крича о помощи, умоляя. Стоны и крики эхом разносились в округе. Но там же они и умирали. Их тело гнило и…

Я наблюдала за ее лицом, пока она говорила. Ей как будто нравилось говорить о мерзостях, совершенных тут, и видеть мой ужас.

— Достаточно!

— …смрад разносился по всему подземелью. Представляешь, какое тут стояло зловоние. Многие задыхались, кто-то сходил с ума, а их живое тело грызли трупные черви и мошкара.

— Как человек жесток! — выкрикнула я.

— Это в мою честь или тех, кто здесь когда-то властвовал? — небрежно поинтересовалась мисс Рассел. Я проигнорировала ее вызов. Она зло рассмеялась надо мной. Позже подозвала:

— Посвети здесь. Смотри, еще видны царапины на камнях. Молитвы, проклятия, угрозы…

Я склонилась и действительно смогла прочитать некоторые надписи.

— Кто-то еще чувствовал здесь! Жил! — воскликнула я с благоговением, дотрагиваясь до корявых, еле проступавших под плесенью процарапанных букв.

— Здесь жутко и хочется кричать от страха.

— Кричи не кричи, никто не услышит… Ну все, пойдем. Сейчас я расчихаюсь, и своды, не выдержав такого шума, обрушатся на нас.

Дата добавления: 2015-08-29