Карен Хорни. Невроз и личностный рост
ку"; но оба ряда терминов взаимозаменяемы. Здоровый человек способен
проявлять гибкость, подвижность и избирать направление своего движения в
зависимости от обстоятельств, но у человека, отчужденного от Собственного Я,
"выбор" движения становится компульсивным и неразборчивым. Каждое из трех
решении включает некую констелляцию паттернов поведения и личностных черт,
концепцию справедливости и набор верований, представлений о природе человека,
об общечеловеческих ценностях и условиях жизни человека. Оно включает также
"сделку с судьбой", предполагающую вознаграждение за покорность диктату
выбранного решения.
Каждое защитное направление движения "раздувает" один из элементов
базальной тревоги: беспомощность в решении о соглашательстве; враждебность в
агрессивном решении; изолированность в решении об уходе. Поскольку в
условиях, продуцирующих базальную тревогу, неизменно возникают все эти три
чувства (беспомощности, враждебности, изоляции), человек делает защитную
стратегию из каждого; а поскольку эти три стратегии (направления движения)
включают несовместимые друг с другом черты характера и системы ценностей, то
его раздирают внутренние конфликты. Чтобы обрести ощущение своей
целостности, человек делает упор на одной из стратегий и становится в основном
смиренным или агрессивным, или отчужденным от людей. Какое направление он
выберет, зависит от особенностей его темперамента и от сил, действующих на него
со стороны окружения.
Другие тенденции продолжают существование, но становятся бессо-
знательными, проявляясь в замаскированной форме и окольными путями.
Конфликт между тенденциями не был разрешен, он просто был загнан в подполье.
Когда "подземные" тенденции по какой-либо причине приближаются к поверхности,
человек ощущает жесточайшее внутреннее беспокойство, которое порой
парализует его, не дает ему двигаться вообще ни в каком направлении. Под каким-
то мощным влиянием или под действием крупного провала своего основного
решения человек может переизбрать свою главную стратегию защиты на одну из
вытесненных. Он считает, что "переменился", "многому научился", но это лишь
замена одной защиты на другую.
Тот, у кого доминирует смирение, пытается одолеть свою базальную тревогу,
добиваясь расположения и одобрения и устанавливая контроль над другими через
их потребность, заинтересованность в нем. Он стремится привязать к себе других
своей слабостью, любовью, уступчивостью, добротой. Поскольку ему
одновременно нужно сдаться на чью-то милость и необходимо получить
возможность безопасно выражать свою агрессивную тенденцию, его часто влечет к
себе противоположный, экспансивный тип человека: он может через него
участвовать в господстве над жизнью. Такие отношения часто перерастают в
"болезненную зависимость", при которой наступает кризис, если уступчивый
партнер начинает ощущать, что его подчинение не получает награды, ради которой
он жертвовал собой.
Ценности уступчивых и смиренных "лежат в области добротьг, жалости,
любви, щедрости, самоотдачи, покорности; тогда как самомнение, честолюбие,
бессердечие, бессовестность, властность вызывают у них отвращение".
- 14-
Предисловие к русскому изданию
Поскольку "любое желание, стремление, поиск чего-то большего" они считают
"дерзким и опасным вызовом судьбе", их самоутверждение и самозащита
чрезвычайно заторможены. Они избирают христианские ценности, но вынужденно,
потому что эти ценности необходимы для их системы защит. Они вынуждены верить
в то, что надо "подставлять другую щеку", и в то, что в мире существует порядок,
установленный провидением, а добродетель в конце концов торжествует. Их сделка
заключается в том, что если они будут смиренными, любящими, будут избегать
гордыни и не гнаться за славой, судьба и другие люди будут милостивы к ним.
Если судьба не желает соблюдать эту сделку, они или отчаиваются в божественной
справедливости, или приходят к выводу о своей виновности, или начинают верить в
справедливость, превосходящую человеческое понимание. Они нуждаются не
только в вере в справедливость миропорядка, но и в вере в природную доброту
людей, поэтому очень чувствительны к разочарованиям в этой сфере.
У личности смиренного типа, пишет Хорни, "множество ее агрессивных
устремлений глубоко вытеснено". Агрессия вытесняется, потому что агрессивные
чувства или действия пришли бы в жестокое столкновение с необходимостью быть
добрым и подвергли бы огромной опасности всю стратегию достижения любви,
справедливости, защиты и одобрения. Тем самым стратегия ведет к усилению
враждебности, так как "смирение и доброта искушают наступать им на ноги", а
"зависимость от других способствует исключительной уязвимости". Ярость,
клокочущая в глубине души таких людей, угрожает их представлению о себе, их
жизненной философии, их сделке с судьбой; ее необходимо вытеснить,
замаскировать или же оправдать - чтобы избежать растущей ненависти к себе и
враждебности к другим.
Цели, черты характера и ценности тех, в ком взяла верх экспансивная
тенденция, прямо противоположны всему вышеперечисленному у "смиренных и
уступчивых". Не любовь привлекает их, а господство. Им отвратительна
беспомощность, они стыдятся страдания и нуждаются в успехе, престижном
положении, признании. Как мы уже видели, решения, названные соглашательством,
агрессией и уходом в "Наших внутренних конфликтах", в "Неврозе и личностном
росте", становятся смирением, захватом и отчуждением ("уходом в отставку").
Поскольку она подразделяет решение об экспансии на нарциссическое,
перфекционистское (необходимость совершенства) и решение о мести, перед нами
пять основных решений вместо трех. Она не касалась нарциссизма и
перфекционизма в "Наших внутренних конфликтах", поэтому "агрессивное
решение" можно считать эквивалентом "решения о мести", описанного в "Неврозе и
личностном росте".
Нарциссичные люди стремятся к господству над жизнью, "любуясь собой и
очаровывая других". Часто они вырастают из одаренных детей-любимцев,
которыми сверх меры восхищались. Став взрослыми, они считают мир своей
кормилицей, а себя - баловнями судьбы. Они без тени сомнения верят в свои
таланты и полагают, что никто против них не устоит. Их неуверенность проявляется
в беспрестанных рассказах о своих подвигах или замечательных качествах и в
потребности получать бесконечные подтверждения своей само-
- 15-
Карен Хорни. Невроз и личностный рост
оценки в виде восхищения и поклонения. Их сделка такова, что если только они
будут держаться за свои мечты и преувеличенные требования к себе, жизнь
обязательно даст им все, чего только они ни пожелают. Если же этого не происходит,
у них может наступить психологический коллапс, потому что они плохо
подготовлены для встречи с реальностью.
Нормы того, кто стремится к абсолютному совершенству, чрезвычайно высоки,
как в области нравственности, так и в области интеллекта. На всех остальных он
смотрит с высоты этих норм. Он необычайно горд своей "правильностью" и его
цель - "безупречность" во всех отношениях. По таким нормам очень трудно жить,
поэтому он стремится уравнять знание о нравственных ценностях и их воплощение в
жизнь. Так он пытается обмануть себя и поэтому часто настаивает, чтобы другие
жили в соответствии с его нормами, и презирает их за то, что они этого не делают,
тем самым вынося вовне (экстернализуя) свое самоосуждение. Навязывание другим
своих норм ведет к тому, что поклонник совершенства восхищается немногими
избранными, а к большинству человечества относится критически и высокомерно.
Сделка его носит "юридический" оттенок: за его честность, справедливость и вер-
ность долгу ему присуждается "справедливое отношение всех людей и жизни в
целом. Это убеждение в нерушимой справедливости жизни дает ему ощущение
власти над жизнью". Высотой своих норм он подчиняет судьбу. Его собственная
неудача или ошибка угрожает сделке и поэтому переполняет его чувством
беспомощности или ненависти к себе.
Мстительными людьми движет в основном потребность в злобном торжестве.
В то время как нарциссичный тип с детства купался в восхищении, а поклонник
совершенства вырос под прессом жестких норм, жаждущий мести человек
подвергался в детстве грубому обращению и в нем есть потребность отплатить за
все нанесенные ему оскорбления. Он считает мир "ареной, где, как сказано у
Дарвина, выживает наиболее приспособленный, а сильный уничтожает слабого".
Единственный моральный закон, присущий природе вещей,- "право на стороне
силы". В своих отношениях с другими он состязателен, безжалостен и циничен. Он
не верит никому, избегает эмоциональной вовлеченности и смотрит, как бы
использовать других, чтобы усилить свое чувство господства. Он относится к
скромным людям, как к дурачью, но несмотря на это, его тянет к ним из-за их
уступчивости и смирения.
Тип соглашателя (или смиренника) вынужден вытеснять свою враждебность
ради того, чтобы могло действовать его решение, и аналогично, для мстительного
человека "любое чувство жалости, или необходимость быть "хорошим", или
установка на уступку была бы несовместима с общей картиной его жизни, им
выстроенной, и поколебала бы ее основы". Он хочет быть твердым, жестким и
относится ко всем проявлениям чувств как к признаку слабости. Он боится
опасности со стороны своих тенденций к уступчивости, потому что они сделали бы
его уязвимым во враждебном мире, обратили бы его взор к ненависти к себе и
угрожали бы его сделке, существенно для него необходимой. Он не рассчитывает,
что мир даст ему хоть что-то - он убежден, что достигнет своих честолюбивых
целей, только если останется верен
- 16-
Предисловие к русскому изданию
"своему взгляду на жизнь, как на битву, и не позволит, чтобы на него по-влияла
традиционная мораль или его собственная мягкость. Если рушится его решение
захватить весь мир, он склонен возненавидеть себя.
Тот, чья главная стратегия - уход от людей, не гонится ни за любовью, ни за
господством, а поклоняется свободе, покою и самодостаточности. Он презирает
гонку за мирским успехом и питает глубокое отвращение к любым усилиям. У него
есть сильная потребность в превосходстве, и обычно он смотрит на своих собратьев
свысока, но реализует свое честолюбие скорее в воображении, чем в актуальных
достижениях. Он управляет угрожающим миром, изымая себя из-под его власти и
выбрасывая других из своей внутренней жизни. Чтобы избежать зависимости от
окружения, он старается подчинить себе свои внутренние порывы и
довольствоваться малым. Он обычно не бранит жизнь, но покоряется ходу вещей,
каков он ни есть, и принимает свою участь с иронией или стоическим достоинством.
Его сделка состоит в том, что если он не будет сам ничего просить у людей, то и
люди его не побеспокоят; если он не будет ни к чему стремиться, то и не потерпит
неудачи; не будет ничего ожидать и не будет разочарован.
Отчуждаясь от людей, он отчуждается и от себя, и делает это, подавляя или
отрицая свои чувства и внутренние конфликты. Его уход от активной жизни ставит
его в позицию зрителя, которая позволяет ему быть превосходным наблюдателем,
как над другими людьми, так и над собственными внутренними процессами. Но его
самопонимание отделено от эмоций, он "глядит на себя отстранение, как на
произведение искусства, с неким объективным интересом".
В "Неврозе и личностном росте" Хорни описывает детские переживания,
типичные для каждой из основных стратегий, выбираемых в дальнейшем. Однако
опыт большинства детей не "типичньш", а является неким сочетанием переживаний,
и потому у взрослых имеется не "типичная" защита, а их сочетание, комбинация.
Конфликты между защитами и порождают колебания, непоследовательность,
ненависть к себе. Значение теории Хорни в том, что она позволяет нам понять
противоречивые установки, поведение и верования человека как часть структуры
его внутренних конфликтов. Рассматривая классификацию защит, проведенную
Хорни, важно помнить, что она говорит о ситуации на какой-то момент, о временном
срезе динамики:
решения комбинируются, вступают в конфликт, ослабевают или усиливаются, сами
нуждаются в защите, запуская "порочный круг", и сменяются при их провале.
В то время как межличностные затруднения порождают движение к людям,
против людей и прочь от людей, а также конфликт между этими направлениями
движения, внутрипсихические проблемы, сопутствующие межличностным,
продуцируют свои собственные стратегии защиты. Чтобы компенсировать
ощущение своей слабости, никчемности и неадекватности (несоответствия), мы
создаем, с помощью воображения, "идеальный образ самого себя" и наделяем его
неограниченной силой, властью и невероятными способностями".
- 17-
Карен Хорни. Невроз и личностный рост
Процесс самоидеализации следует рассматривать во взаимодействии с
межличностными стратегиями, поскольку на идеальный образ сильно влияет
главная стратегия защиты, превозносящая те или иные личностные качества.
Идеальный образ смиренного типа - "набор чудесных качеств, таких как доброта,
отсутствие эгоизма, щедрость, уступчивость, святость, благородство,
сострадательность". Но помимо чуткости к искусству, природе и людям
прославляется и "беспомощность, страдание и мученичество". Мстительные люди
видят себя непобедимыми в любой ситуации. Они умнее, упорнее и реалистичнее
других и поэтому могут достичь большего. Они гордятся своей бдительностью,
способностью предвидеть и планировать и считают, что ничто не может их задеть.
Нарциссичный человек - это "помазанник, перст Божий, пророк, благодетель
человечества, человек предназначения, ибо ему уготована судьба дать людям нечто
великое". Он воображает, что его энергия неисчерпаема, что он способен к
неограниченным достижениям, причем совершенно без усилий. Поклонник
совершенства видит себя как совершенство во всех отношениях. Он все делает
превосходно, за что ни возьмется, он абсолютно правильно судит о чем угодно, он
справедлив и верен долгу в любых отношениях с людьми. Идеальный образ
"ушедшего в отставку" - это "сплав самодостаточности, независимости, идущей
изнутри умиротворенности, свободы от страстей и желаний" и стоического рав-
нодушия к "пращам и стрелам яростной судьбы". Они стремятся быть свободными
от оков и невосприимчивыми к давлению. При любом типе решения идеальный
образ может быть сшит отчасти по религиозной, отчасти по куль-туральной
выкройке, а может быть взят из истории или личного опыта.
Идеальный образ, в конечном счете, не улучшает нашего отношения к себе, а,
скорее, ведет к усилению ненависти к себе и дополнительным внутренним
конфликтам. Хотя качества, которыми мы наделяем себя, диктуются нашей главной
межличностной стратегией, вытесненные решения тоже имеют свое право голоса; и
поскольку каждое решение прославляет свой набор черт личности, различные
аспекты идеального образа противоречат друг другу, и каждый из них борется за
право быть актуализированным. Хуже того, поскольку почувствовать себя чего-то
стоящим можно лишь став своим идеалом, все, что "не дотягивает" до него,
ощущается как никуда не годное, и так разрастается образ "презренного
Собственного Я", который и становится мишенью самокритики. Так много людей,
пишет Хорни, "колеблется меж ощущением надменного всемогущества и чувством,
что они - последние подонки". В то время как идеальный образ выстраивается
согласно главной межличностной стратегии, презренный образ наиболее сильно
отражает вытесненную стратегию. По мере того как мы убеждаем себя, что мы
действительно тот великий человек или та дрянь, которой мы себя вообразили,
идеальный образ развивается в идеальное Собственное Я, а противоположный - в
презренное Собственное Я.
Хорни кладет в основу рассуждений четыре наших Собственных Я:
реальное (или возможное), идеальное (или невозможное), презренное и
актуальное. Реальное Собственное Я - не фиксированная структура,
- 18-
Предисловие к русскому изданию
а набор биологических предпосылок, которые могут быть актуализированы только
во взаимодействии с окружением. Степень и форма его актуализации во многом
зависит от внешних условий, в том числе - от культуры. При неблагоприятных
условиях соприкосновение с реальным Собственным Я теряется и разрастается
идеальный образ, столь же нереально грандиозный, как нереально гадок и слаб
презренный образ. Актуальное Собственное Я - это тот человек, которым мы
являемся, и в нем перемешаны сила и слабость, здоровье и невроз. Расстояние
между актуальным и реальным Собственным Я зависит от того, насколько наше
развитие было самоактуализацией, и насколько - самоотчуждением.
С формированием идеального образа мы пускаемся "в погоню за славой", так
как наша "энергия, влекущая к самореализации, перехвачена другой целью -
сделать актуальным идеальное Собственное Я". То, что именно будет почитаться
"славным", зависит от выбранного решения. Хорни не считает поиск абсолюта
присущим человеческой природе. У нас есть способность воображать и
планировать, мы всегда стремимся подняться над собой, но здоровый человек при
этом тянется к возможному и работает над достижением цели в рамках человеческих
ограничений. Для отчужденного от себя человека есть только "все или ничего", и
для него погоня за славой - часто самая важная в жизни вещь. Она придает смысл
его жизни, дает ему чувство превосходства, к которому он так безнадежно
стремится. "У нас есть веская причина заинтересоваться",- пишет Хорни,- "не
кладется ли большинство человеческих жизней (в переносном или в буквальном
смысле) именно на алтарь славы?" Погоня за славой превращается в "личную рели-
гию", правила которой определяет невроз личности, но при этом человек может
также веровать в систему прославления, существующую в его культуре, и
участвовать в ее ритуалах. Такие системы существуют в каждой культуре и
включают в себя обычную религию, различные формы групповой идентификации,
войну и военную службу, соревнования, знаки отличия и всевозможные
иерархические устройства.
Сотворение идеального образа порождает не только погоню за славой, но и
определенной структуры феномен, названный Хорни "гордыней". Гордость,
переходящая в спесь, становится атрибутом идеального Собственного Я, и от этой
упоенности собственным "высоким" положением выставляются невротические
требования к другим. В то же время личность считает, что и действовать Надо в
соответствии с величественностью концепции о себе. Если мир отказывается
уважать невротические требования, или же сам одержимый гордыней не живет в
чем-то "как Надо", он отождествляет себя с презренным Собственным Я и
испытывает испепеляющую ненависть к себе. Как и в случае идеального образа,
особая природа гордости, различных Надо, требований и ненависти к себе
подвергается влиянию нашего главного решения и конфликтов между ним и
подчиненными тенденциями.
В идеальном Собственном Я невротическая гордость занимает место
реалистической уверенности в себе и самоуважения. Угроза гордыне вызывает
тревогу и враждебность; ее крушение - отчаяние и "грызение"
- 19-
Карен Хорни. Невроз и личностный рост
самого себя. Для ее восстановления есть различные источники. Это возмездие,
которое возвращает чувство превосходства униженному, и полная потеря интереса
к тому, что угрожает гордыне. Сюда же относятся различные формы искажении,
такие как забывание унизительных эпизодов, отрицание своей ответственности,
обвинения других и приукрашивание. Иногда "юмор помогает вытащить жало
нестерпимого стьвда".
Гордыня заставляет нас предъявлять невротические требования миру и
окружающим. Специфика этих требований зависит от нашего главного решения, но
в любом случае мы считаем, что судьба обязана уважать нашу сделку с нею, и мы
должны получать то, что нам нужно, чтобы наше решение оставалось в силе.
Невротические требования "переполнены ожиданием чуда". Когда жизнь не
отвечает на них, мы впадаем в отчаяние, в яростное возмущение или отрицаем
стукнувшую нас реальность. Если же печальный опыт повторяется, наше решение
может измениться, но может и остаться в силе. При этом человек продолжает еще
больше держаться за требования, как за "гарантию будущей славы". Наши
требования усиливают нашу уязвимость, поскольку их фрустрация угрожает
повернуть нас лицом к ощущению собственного бессилия и неадекватности, из
которого они и проистекают.
От "погони за славой" мы теперь можем обратиться к тому, что Хорни
называет "тиранией Надо". "Надо" заставляет нас жить в соответствии с
величественным представлением о себе. Эти "Надо" - продукт идеального
образа, а поскольку идеальный образ по большей части - это прославление
принятого решения (смириться, стремиться к абсолютному совершенству, мстить,
уйти в отставку или нарциссического), следовательно, разные "Надо" определены
в основном чертами характера и ценностями, связанными с главной защитой.
Однако подчиненные тенденции также представлены в идеальном образе, и в
результате мы зачастую оказываемся "под перекрестным огнем враждующих
Надо". Мы пытаемся подчиняться противоречивым внутренним приказам и
обречены ненавидеть себя за все, что бы мы ни делали, и даже в том случае, если,
парализованные этими конфликтами, мы не делаем ничего. "Как Надо" жить
невозможно не только потому, что Надо дергают в разные стороны, но и потому,
что они нереалистичны: нам Надо любить всех. Надо никогда не ошибаться. Надо
всегда выходить победителем, Надо никогда ни в ком не нуждаться... С Надо
связаны многие вынесения вовне. Мы ощущаем наше Надо как "они Должны" (как
ожидание, направленное на других), нашу ненависть к себе как их отвержение,
наше "самоедство" как их несправедливое осуждение. Мы ждем, что другие будут
жить по нашим "как Надо" и выливаем на них нашу ярость за собственную
неудачную попытку так жить. Надо, выработанное для защиты от отвращения к
себе, только усиливает болезнь, которую призвано было исцелить. "Угроза
наказания ненавистью к себе" превращается "в режим террора".
Надо - основа для сделки с судьбой. Неважно, какое было принято
решение: сделка состоит в том, что наши требования будут выполнены, если жить
"как Надо". Подчиняясь внутренним правилам, мы устанавливаем контроль над
внешней реальностью. Мы, конечно, видим наши требования не
-20-
Предисловие к русскому изданию
как нечто непомерное, а только как то, чего мы вправе ожидать, принимая во
внимание наше величие, и считаем, что жизнь несправедлива, когда наши ожидания
не сбываются. Наше чувство справедливости определено нашим главным решением
и связанной с ним сделкой.
Ненависть к себе - конечный продукт внутрипсихических стратегий защиты,
каждая из которых имеет тенденцию увеличивать наше ощущение неудачи и
собственной никчемности. Ненависть к себе - по сути ярость, которую идеальное
Собственное Я испытывает к актуальному Собственному Я за то, что оно не такое
"как Надо". Ненависть к себе в основном бессознательна, так как она слишком
болезненна, чтобы встретиться с ней открыто. Основная защита против нее -
вынесение вовне, которое может быть активным или пассивным. Активное - "это
попытка перенаправить ненависть изнутри наружу: против жизни, судьбы,
институтов или людей". При пассивном "ненависть остается направленной
вовнутрь, но воспринимается или переживается как идущая извне". Когда
ненависть к себе сознательна, в ней часто есть примесь гордости, которая служит
поддержкой самопрославления: "Даже осуждение несовершенств подтверждает
божественные нормы, с которыми личность отождествляет себя". Хорни рассмат-
ривает ненависть к себе как "величайшую трагедию человеческого сознания. В
своем стремлении к Бесконечному и Абсолютному человек начинает разрушать
себя. Заключая сделку с Сатаной, обещающим ему славу, он вынужден отправиться
в ад - в ад внутри самого себя".
IV. Применимость теории Хорни
Из-за названия ее первой книги теорию Хорни часто считают описанием
невротической личности ее времени, то есть жителя Нью-Йорка тридцатых-
сороковых годов, представителя верхушки среднего класса. Этот взгляд про-
истекает, мне кажется, из усиленного внимания к ее ранним работам, где основное
внимание уделено культуре, и из недостатка внимания к ее зрелой теории,
приложимой ко многим обществам, как современным, так и принадлежащим
истории. Защиты, описанные Хорни, принимают различную форму в различных
обществах, и различные общества благоприятствуют различным стратегиям защиты
и способствуют различным паттернам внутреннего конфликта; но движение к
людям, против людей или от людей - это, видимо, часть природы человека, а не
продукт культуры. На самом деле, би-хевиорист признал бы их за усложненную,
человеческую версию основных механизмов защиты животного: подчинение,
борьба и бегство. Источник этих защитных механизмов - инстинкт, и это, наверное,
одна из причин, по которым теория Хорни может применяться к самым различным
культурам.
Я пришел к осознанию ее широкой применимости через работу преподавателя
и литературного критика. У меня были студенты из многих стран, принадлежавшие
к самым разным слоям общества, которые заявляли о том, что теория Хорни
подходит к ним самим, к их народу, культуре и литературе. Я сам использовал ее в
своей работе - для анализа авторов и их
-21 -
Кирен Хорни. Невроз и личностный рост
произведений, относящихся не только к любому периоду Британской и Аме-
риканской литературы (включая Чосера, Шекспира, Мильтона и многих
новеллистов), но и принадлежащих к русской, французской, немецкой, испанской,
норвежской и шведской литературе разных веков, а также к древнегреческой и
древнеримской. Насколько я знаю, теория Хорни использовалась, кроме того, при
изучении китайской, японской, индийской литературы.
То, что теория Хорни оказывается полезной для биографов, тоже говорит о ее
глубине и силе. Существуют хорнианские работы о Роберте Фросте, Чарльзе
Эвансе Хьюджесе, о семье Кеннеди, о Сталине, Вудро Вильсоне, Джимми Картере,
Феликсе Франкфуртере, Линдоне Джонсоне; да и ряд других видных общественных
деятелей и писателей можно во многом понять в свете этого подхода. Хорошим
примером может служить работа Роберта Такера о Сталине.
Такер работал в американском посольстве в Москве в 1950 году, когда был
опубликован "Невроз и личностный рост". Прочтя книгу, он "был поражен
внезапной мыслью": "Что если идеальный образ Сталина, изображаемый день за
днем в советской печати, находящейся под контролем партии, и есть идеальный
образ в смысле Хорни?" Если так, "культ Сталина должен отражать его собственное
чудовищно раздутое представление о себе как о гении всех времен и народов". Этот
кремлевский затворник, "на публике столь сдержанно умалчивающий о себе, просто
должен выплескивать свои тайные мысли о своей особе в миллионах газет и
журналов, расходящихся по России". Можно провести психоанализ Сталина, "всего
лишь почитав "Правду"!"
Такер убежден, что такие книги о тоталитаризме, как книги Ханны Арендт,
"страдают серьезным недостатком - в картине нет ни диктатора, ни его
психодинамики". Диктатор способен "сделать политическими институтами
внутренние защиты своего идеального Собственного Я, вечно подвергающегося
угрозам", и "мобилизовать аппарат репрессий для мести не только людям, в
которых он увидел врагов, но и для мести целым "вражеским" социальным слоям".
Катастрофа "была, видимо, гитлеровским отыг-рыванием мстительной
враждебности, проистекающей из невротической ненависти к себе,
спроецированной на евреев как на группу".
Предположения Такера о роли личности Сталина в советской политике
подтвердились после смерти Сталина. Такер считал, что самоидеализация Сталина
распространилась на советский народ в целом, а потому он отказывал в выездных
визах женам иностранцев, поскольку их желание уехать было "оскорблением"
стране и ему лично. Он предсказал поэтому, что ею русской жене позволят уехать
после смерти Сталина. Это и другие предсказания, основанные на его работе,
оказались правильными. После смерти Сталина атмосфера террора рассеялась,
прекратились ужасные чистки, холодная война пошла на убыль, и культ личности
закончился.
Несмотря на точность предсказаний Такера, историки все еще сопротив-
ляются идее, что при жизни Сталина столь глубокие изменения наступили
"вследствие действия психологического фактора". Однако интерпретацию
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 21 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |