Тринадцать диалогов о психологии 14 страница

забывания", которые отчетливо показывают, что эти процессы носят нелинейный характер.

Забывание вначале идет резко, затем "падение" кривой замедляется. Замедлить падение

кривой (сгладить ее) могут некоторые факторы, например сон.

С: Ага, я знаю житейский совет: учить стихи на ночь — лучше запоминаются.

А.: Эббингауз и его последователи объясняли это тем, что в этом случае между забыванием и

воспроизведением нет никакой дополнительной "тормозящей" деятельности и поэтому во

время сна следы лучше сохраняются.

Еще одна закономерность, обнаруженная последователем Эббингауза учеником немецкого же исследователя Георга Элиаса Мюллера психологом Иостом (она так и была названа — "закон Поста"). Эта закономерность действует не только при условии бессмысленного материала. Но прежде чем говорить о ней, вот тебе задача. Для подготовки к экзамену дано 6 дней. Допустим, у тебя есть возможность повторить материал к экзамену 12 раз. Как лучше распределить по дням эти 12 повторений?

С: Я люблю учить в два-три последних дня перед экзаменом: так лучше запоминается. А.: Что, и в последнюю ночь тоже?

С: Ну ты же знаешь, что студенту всегда одного дня не хватает до экзамена.

А.: А вот с психологической точки зрения это совершенно неэффективно. Иост доказал, что лучше всего материал закрепляется, если повторять его по два раза каждый день все 6 дней. Хуже, если материал повторяется в 4 последних дня по 3 раза, еще хуже — в три последних дня по 4 раза, и совсем неэффективно повторять материал в последние два дня даже по 6 раз в день.

Кстати, Эббингауз проводил эксперименты с заучиванием и осмысленного материала: в этих экспериментах было обнаружено "связывающее действие смысла", как говорил сам Эббингауз. Он подчеркивал, что принадлежность к некоему целому, объединенному одним смыслом, чрезвычайно облегчает образование ассоциаций между его отдельными элементами (См. [14, с. 201-202]).

С: Теперь я понимаю, почему идеи ассоциативной психологии так долго держались в педагогике!

А.: Они и сейчас там работают. Разве не пользовался ты ассоциациями при запоминании, например, иностранных слов? Я помню, как моя учительница немецкого языка в школе рекомендовала нам, детям, так запоминать трудные для нас тогда слова "malen" — рисовать, "spielen" — играть и "schreiben"— писать. "Malen", говорила она, очень похоже на русские "малевать", "маляр", "spielen" на "шпильки", a "schreiben" можно ассоциировать с именем героя тогдашних немецких учебников репортера Шрайбикуса, названного так, кстати, потому, что, как и положено репортеру, он много писал. Это сейчас я произношу слова автоматически, немного лучше владея немецким, а тогда такие приемы ассоциирования помогли мне лучше запомнить эти слова. Но идеи ассоциативной концепции нашли свое применение не только в педагогической практике... С: А где еще?

А.: На рубеже XIX и XX веков подтвердилось, как был прав Юм, когда говорил, что течение мыслей управляется во многом ассоциациями и что даже в случайном якобы потоке бессвязных мыслей всегда можно обнаружить некую закономерность. Эта идея сохранилась в другой психологической школе, а именно — в школе Фрейда, который пытался исследовать совершенно незнакомую для ассоцианизма область бессознательных душевных процессов. Для этого он использовал метод "свободных ассоциаций", о котором мы будем говорить позже.

184 Диалог 4. "Ментальная механика" или "ментальная химия"?

Один из вариантов ассоциативного эксперимента был использован и для создания

психологического "детектора лжи"...

С: О-о, расскажи-ка подробнее.

А.: В самом начале XX века созданием "детектора лжи" стали практически одновременно заниматься два крупнейших психолога современности: основатель гештальтпсихоло-гии Макс Вертгеймер и психоаналитик Карл Густав Юнг. В мировой литературе был признан приоритет Юнга, хотя, как отмечает сын Макса Вертгеймера Майкл, сам Юнг признал в частном письме к Максу Вертгеймеру его приоритет (См. [15, с. 11]). С: И какую же роль играл здесь ассоциативный эксперимент? А.: Давай-ка мы сейчас сыграем в него: я дам тебе тем самым приблизительную иллюстрацию того, что реально происходило в случае ассоциативного эксперимента, использовавшегося в "детекторе лжи". Сейчас я прочитаю тебе рассказ об одном преступлении — и ты как бы станешь свидетелем происходивших в нем событий. Ты готов? С: Да.

А: Итак, слушай. "Это леденящее душу преступление еще долго будут помнить жители микрорайона. Преступник 40 лет заманил пятилетнюю девочку на заброшенную стройку, сказав, что у него там, в ящике, живет ежик. Девочка доверчиво пошла за ним. Преступник сорвал с нее одежду, долго издевался над ней, затем изнасиловал и задушил. Чтобы скрыть следы преступления, он расчленил принесенным из дому топором тело девочки и закопал части трупа в разных местах стройки. Голову с красным бантом нашли затем в мешке под забором, ноги — в куче щебня, руки — в яме со строительным мусором. Изобличили преступника пятна крови на желтой рубашке, которую он не успел спрятать до прихода милиции". Ну, как? С: Ужасно. И каков был приговор?

А.: Подожди. Сейчас я буду расспрашивать тебя как свидетеля. Я буду говорить тебе некоторые слова, а твоя задача — как можно быстрее отвечать мне первым пришедшим тебе в голову словом.

С: Это и есть ассоциативный эксперимент? А.: Примерно. Итак, "дом". С: Дверь. А.: Трава.

Ассоцианизм и экспериментальная психология. 185

С: Цветок. А.: Молоко. С: Корова. А.: Рубашка. С:...Кровь. А.: Книга. С: Буква. А.: Песок. С: Желтый. А.: Забор. С:...Крашеный. А.: Платье. С:...Белое. А.: Гвоздь. С: Стальной. А.: Яблоко. С: Желтое. А.: Груша. С:...Желтое. А.: Удочка. С: Палка. А.: Мешок. С: Желтый. А.: Бумага. С: Книга. А.: Куча. С: Щебня. А.: Духи. С: Флакон. А.: Ящик. С:...Желтый.

А.: Ну что же, вот и все. Проанализируем твои ответы. Обрати внимание, что на некоторые "ключевые слова", то есть слова, как-то связанные с обстоятельствами преступления, ты давал весьма странные для не знающего этой истории человека ответы. Например, нейтральное для постороннего слово "рубашка" вызвало у тебя ассоциацию "кровь". Затем у тебя наблюдались большие латентные периоды... С: А что это такое?

А.: Так называется время между моим словом и твоим ответом. Самые большие латентные периоды наблюдались у тебя после ключевых слов. И еще одна характерная деталь

186 Диалог 4. "Ментальная механика" или "ментальная химия"? "сопричастности" к преступлению: однотипные ассоциации на самые разные слова. Посмотри, у тебя пять раз была ассоциация "желтый". А одна ассоциация просто-напросто из обстоятельств убийства: "куча щебня"... Признаюсь тебе, этот рассказ я просто выдумал, для того чтобы грубо проиллюстрировать работу "детектора лжи". Конечно же, точного диагноза по этим данным поставить нельзя, однако этот материал в совокупности с другими может послужить основой для последующих заключений. Еще более объективную информацию дает методика, предложенная отечественным психологом Александром Романовичем Лурией на заре его творческого пути — в 20-е годы XX века. Испытуемый должен был одновременно со словесным ответом нажимать, например, двумя руками на два телеграфных ключа или, допустим, одной рукой сжимать резиновую грушу, в то время как другая рука, в которой находится такая же груша, должна лежать совершенно неподвижно. Фиксировались не только произнесенное слово и время реакции, но и гармоничность всех трех реакций (словесной и двух моторных — насколько одновременно и правильно они происходят). Все это в совокупности может дать материал для заключения эксперта.

С: Да, ты верно сказал: в каждой психологической концепции есть своя правда — есть она и в ассоциативной концепции, несмотря на ее механистичность... Ведь явление ассоциации, безусловно, существует и оказывает значительное влияние на ход нашей психической деятельности.

А.: Я рад, что ты это понял. Только не нужно, как это делали ассоцианисты, ставить ассоциацию во главу угла, признавать ее единственным механизмом функционирования сознания. Как писал Сергей Леонидович Рубинштейн, "ассоциация — это вообще не столько "механизм", сколько явление, — конечно, фундаментальное, — которое само требует объяснения и раскрытия его механизмов" [16, с. 156]. Кстати, я не рассказал тебе об использовании ассоциативного эксперимента в различных его вариантах в патопсихологической и психиатрической практике...

С: Ты не рассказал еще и о других линиях развития эмпирической психологии. Ведь сейчас мы сосредоточились только на ассоциативной традиции...

А.: Второй линией развития эмпирической психологии сознания в XVIII веке была разработка некоторых ее проблем французскими материалистами и просветителями.

Проблема соотношения внутренних условий и внешних причин функционирования психики в работах французских материалистов XVIII в. Ж.О. Ламетри

С: Материализм? Наверное, опять что-то механистическое?

А.: Я бы так не сказал. По сравнению с английским ассоцианизмом, во французской эмпирической психологии гораздо больше внимания обращается на роль субъекта в восприятии окружающего мира, на его активность; причем уже в XVIII веке психика рассматривается французами в функциональном плане как деятельность организма, широко обсуждается проблема человеческих способностей. Такая ориентация изучения сознания отражала опосредствованно общественные условия во Франции XVIII века. Как ты знаешь, в 1789 году совершается Великая французская революция, а философы этого времени, называвшие себя "просветителями", идеологически подготовили эту революцию. Споры французских просветителей об исходном равенстве или неравенстве умов, о формировании психических функций из опыта отражали интересы "третьего сословия", которые впоследствии выразились в лозунгах революции: "Свобода, равенство, братство"... Не случайно много внимания уделяется французскими просветителями и проблеме общественного воспитания как важнейшего условия формирования сознания... С: Помню-помню... Ты говорил, что французский философ Кондильяк впервые сказал о формировании всех психических функций из опыта, тогда как Локк говорил об опытном происхождении только содержаний, а не функций сознания...

А.: Верно. Но начнем мы не с Кондильяка, а с другого французского материалиста, очень интересного человека, о котором я сам недавно впервые подробно узнал, — с Жюль-ена Офре Ламетри. Тебе как будущему психологу-практику, я думаю, будет интересна его история жизни. С: Чем же?

А.: Суди сам. Вот что про него писали в свое время: "Грубый материализм Ламетри, являвший собой безумную и скотскую развращенность этого человека, снискал ему об-

188 Диалог 4. "Ментальная механика" или "ментальная химия"?

щее презрение на родине и должность придворного шута у иностранного государя", "Он был бесстыдным распутником, шутом и настоящей свиньей Эпикура, предававшейся с каким-то неистовством обжорству", "Называть его философом означало бы опозорить философию" (См. [17, с. 6-7]). Даже в XX веке про него писали так: "Переходя от одной авантюры к другой, от одного скандала к другому, Ламетри нашел убежище подле Фридриха II... В нем было больше материи, чем бывает в среднем человеке, так как он был тучным, толстощеким, толстобрюхим, огромным и обжорой; 11 ноября 1751 г. его машина вследствие несварения желудка умерла" (Цит. по [18, с. 3-4]).

С: Неужели после этого ты считаешь, что мне будет интересно следить за творчеством этого человека?

А.: А ты разве не замечал, что подобного рода злобные выпады почти всегда бывают несправедливыми? Очень часто злоба появляется в результате бессилия злобствующего повлиять на какие-либо события, в том числе на другого человека. Так было и в случае с Ламетри: мне представляется, он вызывал особенную злобу за свою непокорность, за чувство внутренней свободы, которое ощущалось как в его поведении, так и в его работах. В самом деле, кто, например, мог позволить себе такое: в присутствии короля, развалясь, сидеть на диване, снимать с себя парик и расстегивать камзол, когда было жарко? Кто мог открыто назвать себя материалистом и атеистом, если даже прославленные философы-материалисты Гоббс и Гассенди не избегали при изложении своих позиций разных экивоков и недомолвок? Кто мог под угрозой смертельной опасности, которая нависла над Ламетри после написания "богопротивной" работы, вновь выпускать в свет новую, еще более "богохульную" работу? Чьи рукописные списки с книг ходили — несмотря на всю их жесточайшую критику — по рукам, а издатели тайком распродавали запрещенные книги, потому что они пользовались огромным спросом как во Франции, так и в других странах? Немудрено поэтому, что Ламетри вызывал неприязнь и у таких известных просветителей, как Дидро и Вольтер. Дидро раздражало то, что своей иронией, доходящей порой до весьма неизящных выражений, Ламетри дразнил власть имущих и "компрометировал философию"; Вольтер же невзлюбил Ламетри за то, что тот "занял его место" в сердце прусского короля Фридриха II...

С: Почему прусского? Они что, состояли на службе у прусского короля? А.: Чтобы ты понял обстановку творчества Ламетри, кратко расскажу тебе его биографию. По образованию Ламетри был врачом, автором ряда признанных трудов по медицине. Но он еще блестяще владел сатирическим пером и в своих ранних памфлетах обличал все то, что было, по его мнению, порочным в людях, общественном устройстве и идеях. Сначала он обличал врачей-дельцов и псевдоврачей, затем в своих, уже сугубо философских, работах стал открыто выступать с материалистических и атеистических позиций. Первая из крупных его работ, которая посвящена психологическим вопросам, "Естественная история души" — книга, имевшая чрезвычайно большой успех, — была публично сожжена. Вторая его книга "Человек-машина" поставила ее автора под угрозу смертной казни. Если бы не покровительство одного близкого друга Ламетри — математика Мопертюи, который был президентом Академии наук Франции и пользовался благосклонностью прусского короля Фридриха II, — смертный приговор Ламетри был бы вынесен. Ламетри был вынужден бежать в чужую страну. Прусский король, желая слыть просвещенным монархом, жалует Ламетри должность придворного врача и королевского чтеца. Там же в это время находился и прославленный вольнодумец Вольтер. Увидев, что Ламетри стал любимцем короля, и услышав от него однажды, что, как сказал сам Фридрих, Вольтер больше не нужен двору ("когда апельсин выжимают, кожуру выбрасывают"), Вольтер невзлюбил Ламетри за все это. И он начал, в свою очередь, распространять про Ламетри дурные слухи. С: Неужели это знаменитый Вольтер?

А.: Представь себе. Позднейшие биографы Ламетри подчеркивают, что больше всего смущала всех противников Ламетри его какая-то безоглядная смелость, дерзость, на которую они сами не отваживались (См. [18, с. 136-137]). Подобное поведение было характерно для Ламетри вплоть до смертного часа. Вот что пишет о последних днях и часах жизни философа его биограф.

В.М. Богуславский: Святоши распространили весть...о том, что на смертном одре Ламетри отрекся от атеизма и "уверовал". В действительности же было так: когда страдания исторгли у него возглас "Иисус, Мария!", проникший в комнату больного священник обрадовался: "Наконец-то вы хо-

190 Диалог 4. "Ментальная механика" или "ментальная химия"? тите вернуться к этим священным именам!" В ответ он услышал: "Отец мой, это лишь манера выражаться". Мопертюи тоже предпринял попытку вернуть умирающего в лоно церкви. Как ни плохо было в этот момент Ламетри, он нашел в себе силы возразить: "А что скажут обо мне, если я выздо-ровлю?" Даже Вольтер, который из личной неприязни к автору "Человека-машины" часто отзывался о нем очень необъективно, пишет, что "он умер как философ", что разговоры о его покаянии на смертном одре — "гнусная клевета", ибо Ламетри, как жил, так и умер, не признавая ни бога, ни врачей [17, с. 29-30]. С: Повеяло чем-то таким древнегреческим... Жить и умереть как философ — разве это не прекрасно? Но в теории Ламетри, наверное, — это нечто вроде французского Гартли, который сводил всю психику к работе нервных механизмов? Ведь его труд так и называется "Человек-машина".

А.: Это как раз тот случай, когда о труде судят по его названию, а не по содержанию. Да, действительно, Ламетри назвал свой труд "Человек-машина" (его собственным прозвищем, кстати, было "Господин Машина"), но давай вчитаемся в его строки, и ты увидишь, что Ламетри вовсе не механицист типа Гартли или Гоббса. Безусловно, его объединяет с ними позиция естествоиспытателя, отвергающего всякое априорное знание.

Ж.О. Ламетри: Нет более надежных руководителей, чем наши чувства. Они являются моими философами. Сколько бы плохого о них не говорили, одни только они могут просветить разум в поисках истины; именно к ним приходится всегда восходить, если всерьез стремиться ее познать [19, с. 58].

А.: В начале работы "Человек-машина" Ламетри еще более резко выражает свою эмпирическую установку.

Ж.О. Ламетри: В данной работе нами должны руководить только опыт и наблюдение. Они имеются в бесчисленном количестве в дневниках врачей, бывших в то же время философами, но их нет у философов, которые не были врачами. Первые прошли по лабиринту человека, осветив его; только они одни сняли покровы с пружин, спрятанных под оболочкой, скрывающей от наших глаз столько чудес; только они, созерцая нашу душу, тысячу раз наблюдали ее как в ее низменных проявлениях, так ивее величии, не презирая ее в первом из этих состояний и не преклоняясь перед нею во втором. Повторяю, вот единственные ученые, которые

имеют здесь право голоса. Что могут сказать другие, в особенности богословы? Разве не смешно слышать, как они без всякого стыца решают вопросы, о которых ничего не знают и от которых, напротив, совершенно отдалились благодаря изучению всяких темных наук, приведших их к тысяче предрассудков, или, попросту говоря, к фанатизму, который делает их еще большими невеждами в области понимания механизма тел... [20, с. 179-180]. А.: И вот этот опыт и наблюдения приводят Ламетри к выводу, что, "если все может быть объяснено тем, что нам открывают в мозговой ткани анатомия и физиология, то к чему мне еще строить какое-то идеальное существо?" [19, с. 87]. Или вот еще: "Но если все способности души настолько зависят от особой организации мозга и всего тела, что в сущности они представляют собой не что иное, как результат этой организации, то человека можно считать весьма просвещенной машиной!" [20, с. 208-209].

С: Но, насколько я понимаю, это же утверждал и Гарт-ли, который (кстати, тоже будучи врачом) говорил о "машинальности" человеческого поведения и сводил психические связи к связям двух вибрирующих участков мозга!

А.: Я прошу, будь внимателен к текстам. В той последней цитате, которую я тебе привел, есть одно ключевое слово — "организация". С:Нуи что?

А.: Это очень важное понятие в философии Ламетри, которое одновременно означает иной взгляд на психику. Вспомни, что Гартли выводил все психические процессы "из внешних впечатлений, произведенных на внешние чувства, следов, или идей, этих впечатлений и их взаимных связей посредством ассоциации, взятых вместе и действующих друг на друга" [8, с. 272]. Таким образом, у Гартли психика есть как бы некая реактивная система, реагирующая на раздражители извне. Тогда мы с тобой говорили, что данная модель человека в английской традиции опиралась, прежде всего, на механистическую картину мира...

С:Ау Ламетри разве не так?

А.: Ламетри опирается на эмпирию другого рода. Этой эмпирией были собственные его наблюдения и исследования и известные ему исследования других авторов стадий развития человеческого эмбриона, явлений регенерации у различных животных, функции дыхания у растений, а так-

192 Диалог 4. "Ментальная механика" или "ментальная химия"? же открытие некоторых ископаемых окаменелостей. Глубокий анализ всего этого приводит Ламетри к иной концепции психики и сознания, которую можно назвать "организ-мической", "эволюционистской". Конкретно это означает следующее.

Как практически любой материалистически мыслящий философ того времени, Ламетри склонялся к сенсуализму, то есть выведению всех "высших" психических процессов из ощущений. Таким образом, и он рассматривал внешние условия как необходимый фактор функционирования психики. Вместе с тем психическая деятельность не есть только реакция на воздействия извне. Чрезвычайно большую роль в функционировании психики и, главное, в самом возникновении тех или иных форм психического отражения в эволюции играют некие внутренние условия, под которыми Ламетри понимал потребности живого организма. Он впервые в психологии вводит в круг эмпирического изучения потребности как движущую силу человеческого поведения и необходимое условие формирования его сознания (это же касается и животных).

Ж.О. Ламетри: Растение сидит корнями в земле, которая его питает; у него нет никаких потребностей, оно само себя оплодотворяет и не обладает способностью к движению; его рассматривают как неподвижное животное, у которого, однако, отсутствуют ум и даже чувство.

Хотя животное и является растением, обладающим способностью к движению, его можно считать существом совсем иного характера, ибо оно не только имеет способность к передвижению —... но, сверх того, оно чувствует, мыслит и в состоянии удовлетворять множество присущих ему потребностей...

Чем больше у какого-нибудь организованного тела потребностей, тем больше средств дает ему природа для их удовлетворения. Эти средства заключаются в различных степенях проницательности, известной под названием инстинкта у животных и души у человека. Чем меньше у организованного тела потребностей, чем легче питать его и растить, тем слабее развиты в нем умственные способности. Существа, лишенные потребностей, лишены вместе с тем и ума... [21, с. 233].

А.: Посмотри, как великолепно! Человек и животное, обладающее психикой, не есть "автоматы", только реагирую­щие на раздражители извне. Нет, это активные организмы со своими потребностями, которые они, естественно, должны удовлетворять, а это вызывает необходимость психической деятельности, тем большей, чем больше круг потребностей организма. Разве это механицизм Гартли? Ламетри, фактически, отвечает критикам материализма, которые нападали на действительно свойственный материализму того времени механицизм: материя не есть нечто пассивное, реактивное; нет, движение имманентно самой материи, это свойство материи, а наблюдаемое различие в формах движения (куда, кстати, Ламетри включает и психическую деятельность) порождается различием в организации тех или иных материальных тел.

Ж.О. Ламетри: Вовсе не природа материальных элементов тел порождает все их разнообразие, но различное расположение их атомов. Таким же точно образом различное расположение волокон одушевленных тел, образованных из земных элементов, крепко спаянных вместе, расположение сосудов, составленных из волокон,...и т.д., порождают множество различных умов в животном царстве, не говоря уже о разнообразии, проявляющемся в консистенции и движении соков... Если тела других царств природы не обладают ни чувствами, ни мыслями, то это потому, что они не организованы для этого как люди и животные: они подобны воде, которая то застаивается, то течет, то поднимается, то спускается вниз или низвергается потоком, согласно неизбежным физическим причинам, действующим на нее [22, с. 167]. С: Откуда же берутся различия в организации?

А.: Здесь Ламетри предвосхищает идеи более поздних эволюционистов, опираясь на исследования по сравнительной анатомии организмов. В то время, когда ученые были убеждены в неизменности населяющих нашу планету видов растений и животных, Ламетри высказывает опять-таки "неслыханную дерзость": различия в организации живых тел, в том числе человека, есть результат длительного развития видов. Удивительно, но в древности эта идея вовсе не считалась абсурдной — вспомни хотя бы Анаксимандра! Однако длительное господство схоластических учений принесло свои плоды — и эти идеи были надолго забыты. С: Спасибо, что ты открыл для меня столь интересного мыслителя и человека. 7 Е. Е. Соколова

194 Диалог 4. "Ментальная механика" или "ментальная химия"? Происхождение психических функций из опыта (Э.Б. Кондильяк) А.: Но нам нужно двигаться дальше.

Итак, еще один философ-материалист XVIII века, француз Этьенн Бонно де Кондильяк. Честно говоря, как личность Кондильяк привлекает меня гораздо меньше, чем Ламетри. С: Почему?

А.: Этот философ занимал весьма осторожную позицию, прямо не участвовал в борьбе против официального режима, и если "просветители жили под постоянной угрозой ареста и тюремного заключения, а произведения их публично сжигались рукой палача, то к Кондильяку власти относились чрезвычайно благосклонно. Более того, когда потребовался человек, которому можно было бы доверить обучение и воспитание внука Людовика XV — инфанта дона Фердинанда... — выбор пал на Кондильяка" [23, с. 15]. Вместе с тем объективно творчество Кондильяка сыграло свою роль в утверждении идеологии нового буржуазного общества.

С: Очевидно, те его идеи, которые связаны с опытным происхождением наших психических процессов, о чем мы раньше говорили?

А.: Да, действительно, если Джон Локк доказывает происхождение всех наших знаний, то есть содержаний сознания, из опыта, то Кондильяк делает это по отношению и к психическим функциям. Впоследствии в психологии конца

XIX — начала XX века возникнут два особых направления: структурализм, который будет заниматься главным образом рассмотрением структуры сознания с точки зрения его содержаний (сюда относится, например, известный психолог Титченер, о котором мы будем говорить в следующий раз), и функционализм, который будет изучать психические функции прежде всего как действия субъекта (сюда относится ряд немецких и американских психологов конца XIX — начала

XX века). Но это будет намного позже, а пока вернемся к Кондильяку. Доказательства изложенных выше положений Кондильяка содержится в его работе "Трактат об ощущениях", в которых он сравнивает человека со статуей из мрамора. При этом Кондильяк лишает "статую" всех идей и пред­полагает далее, что у нее имеется лишь одна способность (функция): обоняние. Шаг за шагом Кондильяк показывает далее, что из обонятельных ощущений вырастают все остальные психические функции.

Э.Б. Кондильяк: Познания нашей статуи, ограниченной ощущением обоняния, распространяются только на запахи... При первом же ощущении запаха способность ощущения нашей статуи целиком находится под впечатлением, испытываемым ее органом чувства. Это я называю вниманием. С этого момента она начинает наслаждаться или страдать; действительно, если способность ощущения целиком поглощена приятным запахом, то мы испытываем наслаждение; если же она целиком поглощена неприятным запахом, мы испытываем страдание... Если бы у статуи не оставалось никакого воспоминания об испытанных ею модификациях, то каждый раз она думала бы, что ощущает впервые; целые годы терялись бы в каждом данном мгновении... Но ощущаемый ею запах не исчезает полностью после того, как издающее запах тело перестает действовать на ее орган обоняния... В этом заключается память. Когда наша статуя становится новым запахом, она еще продолжает обладать тем запахом, которым она была в предыдущее мгновение... В то время как один запах представлен в обонянии благодаря воздействию некоторого издающего запах тела на орган обоняния, другой запах находится в памяти, ибо впечатление от другого пахучего тела существует в мозгу, куда оно передано органом обоняния. Переживая эти состояния, статуя чувствует, что она уже не то, чем она была;...и это заставляет ее проводить различие между тем, чтобы существовать определенным образом, и тем, чтобы вспоминать, что она существовала раньше другим образом [24, с. 195-198]. А.: Ну и так далее. Таким образом, Кондильяк выводит из одной только способности обонятельного ощущения все остальные психические процессы, доказывая, что они есть результат индивидуального опыта, который приобретается, в частности, при воспитании: "Суждение, размышление, желание, страсти и т.д. представляют собой не что иное, как само ощущение в его различных превращениях. Вот почему нам казалось бесполезным предполагать, что душа получает непосредственно от природы все те способности, которыми она наделена. Природа дает нам органы, чтобы предупредить нас при помощи удовольствия о том, к чему мы должны

196 Диалог 4. "Ментальная механика" или "ментальная химия"? стремиться, а при помощи страдания — о том, чего мы должны избегать. Но она ограничивается этим, предоставляя опыту научить нас приобретать привычки и закончить начатую ею работу" [Там же, с. 192].

С: Тебе не кажется, что существует какое-то противоречие между Ламетри и Кондильяком? А.: В чем ты его видишь?

С: Посмотри, Кондильяк подчеркивает роль опыта в развитии и даже самом возникновении психических процессов, и это, конечно же, было вполне в духе той эпохи: люди равны по своим способностям, их различия определяются только различиями в опыте. А Ламетри ведь говорит нечто другое: он учитывает роль врожденной организации нервной системы и тем самым как бы предполагает известное неравенство людей по их психическим свойствам. А.: Да, у Ламетри есть такой акцент на рассмотрение "природной" (в данном случае врожденной) компоненты психической деятельности, хотя он, конечно же, говорит о необходимости и специального воспитания человека, чтобы он стал не только в возможности, ноив действительности человеком. Но ты подметил интересную особенность французской эмпирической психологии сознания: в ней действительно ставятся новые проблемы, отсутствовавшие в рассмотренной нами ранее английской ассоциативной психологии: например, человеческих способностей и роли в их развитии природных задатков, с одной стороны, и воспитания, с другой. Известный спор по этому поводу был между французскими философами XVIII века Клодом Адрианом Гельвецием и Дени Дидро. Воспроизведем же этот спор, пользуясь полемической работой Дидро «Последовательное опровержение книги Гельвеция "О человеке"» [25] и частично работой Гельвеция "Об уме" [26].

Дата добавления: 2015-08-28